Ефиминюк Марина. Как все начиналось

   «Что?! Какие, к черту, стихи? Петушков в слове „мама“ делает четыре ошибки!»
   – Ваня с тобой все в порядке? – я осторожно дотронулась до холодного лба приятеля.
   – Я себя великолепно чувствую! – широко улыбнулся он. – Ты послушай:

 
Ночь, тишина, мы одни с тобою сегодня,
Хороша за окошком весна и прекрасна с тобой непогода.
Слезы радости мы разделим на двоих…
 

   Ну, как? – Ваня поднял на меня поддёрнутые поволокой глаза.
   – Чего-то не в рифму.
   – Не в рифму? – Иван с самым сумасшедшим видом схватил себя за волосы, – думай, думай голова! Как же я это покажу ей, если не в рифму?
   Я внимательно рассматривала приятеля, пытаясь понять, как за одну ночь из нормального мужика он смог превратиться в буйного неврастеника с замашками романтика.
   – Тебе не нравится, – махнул он рукой, вмиг успокоившись. – Мне тоже не нравится, я всё равно не могу сюда вставить имя Прасковья, – он схватил лист и порвал на мелкие клочья.
   Я хлопнула ресницами:
   – Какая Прасковья?
   – А вот ещё полночи сочинял, – не обращал внимания на моё изумление Петушков,

 
О, Прасковья, ты мой свет,
Лучше в мире тебя нет,
Подарю тебе смычок,
Будешь петь ты как сверчок!
 

   Ну, как?
   – Отвратительно, – прошептала я, с восхищением глядя на приятеля.
   Может, сегодня знаменательный день и все мужики сошли с ума? Хотя Гарий не выглядел умалишённым, но ведь и Ваня с первого взгляда кажется совершенно нормальным. И Фатиа куда-то испарился из моей головы. Чего там говорил Сергий: «при магическом воздействии чувствовать его престану?» «Приворот? – вдруг мелькнула мысль. – Какой, к черту, приворот? Приворот на двоих и Властителю, и Ване? Бред! Полный бред!» Как в насмешку, перед глазами проплыла картинка хрустального графина и жадных Ваниных глотков прямо из тонкого горлышка.
   Отчего-то мне стало весело: «Значит, Парашка здесь действительно не случайно! Доподлинно мне известно, что некоторые привороты начисто лишают мужиков мозгов, и Ваня живой пример тому! Бедный Петушков, нечаянная жертва обстоятельств, – я едва сдержала нервную улыбку. – А вот для чего из игры вывели Властителя, непонятно».
   Тут Ваня зашевелился и попытался встать.
   – Ты куда? – схватила я его за руку.
   – Я должен её увидеть! – с трагическим заломом в голосе прошептал он.
   – Кого?
   – ЕЁ! – Ваня махнул в сторону двора.
   – Петушков, – я толкнула его обратно на лежак, – не сходи с ума, сиди дома, сочиняй стишки!
   Я приготовилась привязать приятеля к стулу, если понадобится крайняя мера, но уверенности, что не убежит к любимой вместе с ним, отнюдь не было. В это время на веранду вышел Сергий, заспанный и помятый, пухлую щеку пересекал красный пролежень.
   – Сергий! – скомандовала я. – Следи за Петушковым!
   – Зачем? – зевнул тот.
   – За надом!
   Я кинулась в комнату искать дорожную котомку, где в самой глубине валялась маленькая книжечка для записей.
   Однажды я прочитала очередную Марфину «инструкцию», называлась сея гадость «Как сделаться совершенным магом за год». Так вот, в ней советовалось все новое и удивляющее тебя записывать в отдельную книжечку. В течение трех месяцев я карябала на жёлтеньких листочках все, чтобы со мной ни происходило, а заодно и самые лёгкие рецепты из штудируемой в это время «Как сделать отворот». Зря время теряла, магом я всё равно не сделалась, а вот рецептики остались.
   Книжечку в сумочных закромах я не обнаружила, зато нашла давно потерянный черепаший гребень, чему сильно обрадовалась.
   Вани на веранде не оказалось.
   – Где он? – накинулась я на Сергия, прихлёбывающего чай из фарфорового блюдца.
   – Ушёл, – приятель безразлично махнул рукой.
   – Ты его отпустил? – ужаснулась я.
   – А что мне его надо было скрутить?
   – Надо! – я выскочила на улицу и поспешила к соседнему постоялому двору, где остановилась Парашка.
   Петушков сидел под её окном в обнимку с гитарой и, ударяя по всем семи струнам разом, извлекал совершенно невыносимую какофонию, при этом завывая унылый мотив. Прасковья же, свесившись по пояс из окна, колотила его по голове скрученным полотенцем, пытаясь прогнать со двора, как шелудивого пса. Ваня на неё не обращал внимания и, лишь изредка, уклонялся, вытягивая особенно тонкую, а оттого раздражающую ноту.
   – Иди отсюда! – голосила несчастная прокуренным голосом.
   – Приветствую тебя, Прасковья Ивановна! – крикнула я, развеселившись от представшей перед моими глазами сцены.
   Обомлевшая Парашка застыла в нелепой позе, а потом заголосила с двойной силой:
   – Ах, ты, ведьма данийская, ты чего тут делаешь?
   – Живу я здесь, – пожала я плечами. Петушков, между тем, перевернул гитару и стал колотить по её звонкому полому телу, как по барабану. – Ты зачем, каналья, Властителя приворожила? – ласково поинтересовалась я.
   У Прасковьи покруглели глаза, она шумно задышала, а потом схватила с подоконника горшок с геранью и запустила в мою сторону. Цветок упал рядом с моими ногами, я возмущённо посмотрела на глиняные черепки и рассыпавшуюся землю.
   – А если я? – над головой засветился синий энергетический шар.
   – Убивают! – заверещала Прасковья, как резанная. – На помощь! Стража! Стража!
   Она скрылась в комнате, так торопливо захлопнув оконце, что задрожали стекла. Я поспешно схватила ничего не замечающего вокруг себя Ивана и потащила его в сторону постоялого двора.
   – Куда ты меня потащила, ведьма данийская! – захныкал он, без особого сопротивления плетясь за мной.
   – Пойдём, герой любовник, лечить тебя будем!
   Как говорила моя любимая тётка: «Если нет рецепта зелья, то вари соответственно своему таланту, умению и зову сердца. Фантазируй, – кивала она, кидая в огромный прокопчённый чан лапки летучих мышей, – что-нибудь обязательно получится».
   К моему огромному сожалению, книжечка моя с рукописными рецептами отворотов оказалась безвозвратно потеряна, и зелье пришлось готовить, по зову сердца и соразмерено моим умениям, то есть «как Бог на душу положит».
   Бог на душу положил три листка папоротника, четыре недоспевшие волчьи ягоды, пять тонких телец одуванчиков и какую-то совершенно невообразимую траву, больше похожую на зонтики и оставляющую красные ободки-ожоги на руках. Кроме того, в шкафу на кухне нашлась бутыль с вином, три сырых яйца и баночка с сушёной травкой, на бумажке значилось «Кориандр», что это такое я понятие не имела, но на всякий случай тоже взяла. У себя я обнаружила остатки небезызвестной настойки от комаров и корешок валерианы.
   Я забралась подальше в сад, сложила очаг, развела костерок, поставила на него маленькую кастрюльку, честно украденную из, все той же, кухни хозяйки. Потом вылила туда вино, настойку, разбила яйца, кинула все травки и корень валерианы, высыпала всю банку кориандра, размешала и прочитала самое простейшее заклинание, которое слышала от Марфы: «Варись зелье отворотное, варись зелье отворотное – поворотное. Чтобы вьюнош не любил, – тут я запнулась, запамятовав слова, и добавила от себя, – чтобы девку сильно бил!»
   Зелье дымило и бурлило, кастрюлька снаружи покрывалась равномерным слоем гари, запах вокруг витал отвратительный, и слезились глаза.
   – Аська, – услышала я голос Сергия.
   – Я тут! – заорала я в ответ, помешивая в кастрюльке варево, медленно превращающееся из серого в едко-оранжевый цвет.
   Приятель, словно медведь, вылез из кустов.
   – Вехрова, ты чего тут делаешь? Воняет на весь сад! – фыркнул он и громко чихнул.
   – Я зелье отворотное варю! – буркнула я, из кастрюльки повалил сизый дым.
   Сергий отошёл на шаг, мало доверяя моим магическим опытам.
   – Ты тут зелья варишь, – протянул он, отходя ещё на шаг, от затопляющего клочок сада смердящего дыма, – а тебя разыскивают! – хмуро добавил он.
   – Меня разыскивают? – изумилась я, тыча ложкой себе в грудь, капля зелья упала мне на сапог и, шипя, прожгла в нём дыру. Сергий попятился, я глянула испуганными глазами на дырку с оплавленными краями, в которой виднелся коричневый гольф, потом на него:
   – А зачем меня ищут?
   – А ты почто на Прасковью Ивановну напала?
   – Что я сделала? – я в ужасе махнула ложкой, ядовитые капли зелья разбрызгались вокруг. Приятель шарахнулся в сторону.
   – Ты Прасковью шаровой молнией чуть не прибила, в окно бросила!
   – Сергий, – стараясь не замечать, как ёкнуло сердце, пробормотала я, – я не умею создавать шаровых молний! Я просто за Ваней пошла, он ей песни орал под окном. Да, я, можно сказать, спасла её от разрыва барабанных перепонок!
   – Ну, не знаю, – протянул Сергий, – только Властитель Арвиль Фатиа пообещал, что ежели тебя изловит, то на костре сожжёт. У него Прасковья Ивановна сейчас в фаворитках ходит! Магистр Леонид отговорить его не смог и теперь отмаливает твою душу перед образами на постоялом дворе!
   – Фатиа меня сожжёт? – изумилась я.
   Сергий подскочил ко мне и хорошенько встряхнул:
   – Аська, убегай, пока цела! Через пару-тройку недель вернёшься, глядишь, все успокоится!
   Он так резко разжал руки, что я едва удержала равновесие и налетела на дымящуюся кастрюлю, зелье оранжевого цвета вылилось на траву, смердение вокруг стало практически невыносимым. Белые эмалированные стенки кастрюльки окрасились, похоже, их теперь не отмыть.
   Мы с Постреловым с интересом рассматривали странную жидкость, продолжающую дымиться уже на земле и превращающуюся в оранжевое желе. «Странно все это, – подумала я и цокнула языком, – они обычно жидкие и прозрачные, без запаха и вкуса».
   – Это твоё зелье? – усомнился Сергий.
   – Ваня! – заголосила я на весь сад. – Беги сюда!
   – Ты чего, Вехрова, задумала? – попытался остановить меня Пострелов. – Лучше бы поспешила котомку собирать и из Фатии убралась, пока жива! Чай, стража догадается, где тебя искать!
   – Подожди, Серый, – остановила я его, следя за бегущим бодрой рысцой по садовой дорожке Иваном, – может, и не придётся удирать.
   Я осторожно, стараясь не вдыхать по-прежнему валящий дым, подняла кастрюльку, кое-где на стенках ещё болтались ошмётки желе-отворота. Я кашлянула и осторожно дотронулась пальцем до оранжевой массы, проверяя получу ли ожог, варево остыло и ядовитость ушла.
   – Ваня, – улыбнулась я, подоспевшему Петушкову, – пардон, оближи мой палец!
   Я сунула под нос приятелю перепачканный в оранжевом желе палец. Петушков с сомнением покосился на мою руку и нечищеные ногти.
   – Ты лижи, а не высматривай! – рявкнула я.
   – Ася, не надо, отравится! – заголосил Сергий в тот момент, когда Ваня послушно кончиком языка лизнул мой палец. В другое время, Петушков бы сначала опробовал варево на мне, заставив облизать всю кастрюльку, кроме того, даже близко бы не подпустил меня к себе, тем паче не стал бы облизывать мой палец. Но известно: любовь глуха, слепа, а главное делает людей идиотами. Откушав желе, Ваня скривился и мешком рухнул на землю, синея на глазах.
   – Что с ним? – подскочил Сергий к приятелю и начал трясти его за плечи, пытаясь привести в чувство.
   – Воды! – прохрипел очнувшийся Иван.
   Сергий галопом кинулся к бочкам с водой для полива, наполнил ведро из-под компоста и облил дорогого друга с ног до головы. Ваня, задыхаясь, сел и посмотрел на меня ненавистным взглядом:
   – Опять за старое взялась? Отравить решила?
   Я широко улыбнулась, похоже, прежний Петушков вернулся к нам относительно без потерь. Сергий помог ему подняться, Ваня стал отряхивать перепачканный плащ:
   – Как же я в таком виде к Прасковье Ивановне-то пойду!
   «Что?! Какая, к лешему, Прасковья Ивановна?!» Я вытаращилась на Петушкова, понимая, что потерпела полное фиаско, и как теперь спасти друга понятия не имею.
   Мы побрели к веранде, я несла испорченную кастрюльку, на глаза наворачивались слезы. «Что же теперь делать?»
   В этот самый момент в воротах появились стражники. Мы с Сергием застыли на месте, испуганно глядя то друг на друга, то стражу. Один из приехавших, завидев меня, откашлялся и развернул длинный свиток:
   – Вехрову Асию Прохоровну, – начал он поставленным голосом. Тризорка, захлёбываясь лаем, кидался на незваных гостей, стараясь утащить вкопанную в землю будку, конь под стражником заходил, нервно застриг ушами, не признавая в псе домашнее животное.
   – Аська, в конюшню! – заголосил Сергий. – Я их задержу!
   Я стремглав бросилась к конюшням, схватила свою лошадку. Выскочив оттуда верхом, без седла, я кинулась к воротам. Стражи от неожиданности расступились, не сразу понимая, что преступница пытается скрыться от правосудия.
   Вперёд, к Али! На этой земле лишь один человек делает самые мощные отвороты: моя дорогая Марфа!
   Стража, между тем, очухалась и кинулась вдогонку. Я колесила по улочкам, стараясь сбить их со следа, и незаметно выехать из города. Поле с вытоптанной пшеницей, где я в прошлый раз вызывала дракона, теперь переживало нападение стада коров. Пастух спал в сторонке под тенистым дубом, не замечая сего безобразия.
   – Али! – заорала я бешеным голосом. Лошадка, разгорячённая скачкой, не могла устоять на месте, я с трудом удерживала её. -Али!
   – Это опять дело жизни и смерти? – раздался из-за спины громкий бас дракона. Я повернулась, лошадь фыркнула, почувствовав исходящую от Али опасность, и шарахнулась в сторону, я с силой схватилась за её гриву, стараясь не свалиться с потной лошадиной спины.
   Дракон спокойно наблюдал в сторонке, а потом широко зевнул и промычал:
   – Ну, хочешь я сожру её!
   – Чокнулся! – заорала я в ответ. – Меня и так Властитель мечтает на костре сжечь, а ты ещё и его лошадь сожрать собрался!
   – На костре сжечь, – удивился Али. – И чем ты ему досадила? Последний раз, насколько я помню, вы расстались друзьями, – он хохотнул так, что в воздух вылетело облачко дыма, – большими друзьями!
   Со стороны дороги неслись громкие возгласы, я повернула голову, у поля в нерешительности остановились стражи, страшась подойти к дракону. Я спрыгнула с лошади, приложившись о землю пятой точкой, и едва не заработав удар подкованным копытом по лбу. Ловко увернувшись от лошадиных ног, я залезла на дракона:
   – Полетели, Али! По дороге все расскажу!
   Дракон, поднимая пыль, и окончательно ломая ещё не съеденные коровами остатки пшеницы, поднялся в воздух.
   – А куда лететь-то?
   – В Стольный град!
   Это был долгий и утомительный перелёт; я, кажется, успела задремать, едва не рухнув вниз. К счастью, я вовремя схватилась за длинные драконьи усы, развевающиеся на ветру, иначе это был бы единственный свободный полет в моей недолгой жизни.
   С приближением к Словении становилось холоднее, нас обдували ледяные ветра, землю внизу надёжно скрывали молочные густые облака. У меня задеревенели пальцы, а зубы выбивали чечётку.
   – Аська, ты как? – подал голос дракон.
   – Чувствую себя обмороженной Снегуркой в летних сандалиях! – горестно пожаловалась я, пытаясь пошевелить замершими пальцами на ногах.
   – Ничего уже скоро прилетим! Держись, снижаюсь!
   Дракон начал спускаться, я прижалась к его холодной чешуйчатой шее, прячась от бьющего в лицо ледяного ветра. Через некоторое время мы уже кружили над Стольным градом, снизу на нас смотрели тёмные остроконечные крыши. В ночной мгле белели полоски расчищенного, скисающего от слабого весеннего тепла снега. Мы долго кружили над городом, пытаясь подобрать площадку для посадки, самой удобной оказалась Красная площадь перед Советом Магов Словении. На дракона с громким лаем набросилась маленькая шавка, хрипя и визжа, она пыталась укусить его за мощную лапу. Али так изумился сему недоразумению, что едва не скинул меня на камни, рассматривая глупую собачонку.
   – Аська, – фыркал он, – в вашей стране даже собаки агрессивны, и как люди ещё друг друга не перерезали? Вот понимаю данийцы, не дерутся, не воруют…
   – Али, не говори мне ничего про воровство – я уже неплохо знакома с местными нравами. Тащат всё, что плохо лежит, – перебила я его. – Надо найти, где тебе ночевать. Тебя не должен никто видеть.
   Когда шавка вдоволь налаялась и, гордо подняв хвост, удалилась в подворотню, я слезла на землю, стараясь размять затёкшие и замёрзшие ноги.
   – Зато, от вас русалки сбежали! – выдвинул контраргумент дракон.
   – Они не сбежали, их выгнали. Около какой деревни поселятся, там рождаемость до нуля падает.
   – Почему?
   – Потому что нахалки всех молодых парней в омутах топили.
   Али не нашёл, чем возразить и замолчал.
   После долгих размышлений было решено, что огромная конюшня Совета самое подходящее место: пространства там много, спрячется в уголок, глядишь, и не заметят. Конюх спал мертвецким сном, напившись горькой с одноногим сторожем Кузьмой, поэтому мы прошли в широкие двери конюшни без особого шума. При виде откормленных ухоженных лошадок и коней разной масти у дракона загорелись глаза, и началось обильное слюноотделение. Животные учуяли опасность, и принялись все, как один, нервно ржать, перебирать копытами и стричь ушами.
   – Сожрёшь, хоть одну все зубы на амулеты повырываю! Понял?
   Дракон с сожалением вздохнул, выпустив тонкую струйку пара, поковылял к пустому стойлу.
   – Ась, – пробасил он, – я здесь не помещаюсь.
   – Можешь ночевать на улице, на заднем дворе у Марфы, – предложила я вполне дружелюбно.
   – Вот ты какая, Аська, – обиделся дракон.
   – Смотри, сарай не сожги и конюха с утра не напугай своими разговорами, а то он решит, что допился до белой горячки, когда вместо лошади тебя обнаружит, – дала я последние наставления и, укутавшись в рваное тонкое одеяло, висевшее здесь же на гвоздике, отправилась к травнице.
   Я, сгорбившись, словно тень, бежала по улицам. Погода, как назло, не радовала, с неба посыпался мокрый снег. Вид одинокой, обмотавшейся в одеяло девушки вызвало жалость даже у бродяг, греющихся у жидкого костерка под каменным мостом. Они наперебой предлагали мне присоединиться и даже разделить их скудную трапезу; я была настолько голодна, что вид скукожившейся хлебной краюхи казался очень соблазнительным, но развела трясущимися руками, спеша поскорее в лавку к Марфе.
   Очевидно, я стала слишком сентиментальна, двери Марфиной лавки вызвали у меня острый приступ тоски. Я осторожно схватилась за чугунный молоток одеревеневшими пальцами и постучала. Металлический звон разнёсся по тихой улочке; где-то залаяла собака, мне почудились еле слышные шаги за спиной; я испуганно оглянулась, но в темноте никого не оказалось. За дверью раздались тяжёлые шаги:
   – Кто там!
   – Ма-марфа, это я! – крикнула я, чувствуя, как дерёт горло. Шмыгая носом, я тряслась, как бездомный щенок.
   – Кто я? – переспросила тётка, не доверчивая к ночным посетителям.
   – Аська!
   Загрохотали замки и цепочки, дверь открылась, и в тусклом свете свечи появилась Марфа, простоволосая, в ночной рубахе с тёплым платком на плечах. Она близоруко прищурилась, пытаясь разглядеть меня в темноте улицы. Я осторожно вошла в лавку:
   – Привет!
   – Аська! – тётка всплеснула руками, затушив свечу, и заключила меня в объятия. – Асенька моя! Девочка! Вернулась! Не сожрали изверги данийские, не лишили жизни касатушку!
   Она крепко сжимала меня, роняя драконьи слезы, гладила по голове, звонко целовала щеки.
   – Как же они меня съедят? – только и смогла выдавить я сквозь подступающие рыдания. – Ты посмотри на меня, я замёрзшая, голодная и совсем не аппетитная.
   – Аська, – вдруг тётка отодвинула меня от своей пышной груди и внимательно посмотрела на горящее в тепле лицо, – а как ты сюда попала? Делегация только в марте возвращается!
   Я махнула рукой:
   – Я тебе потом объясню. У меня к тебе дело жизни и смерти!
   – Смерти? – тётка скривила рот, готовясь к новому потоку слез, но я остановила её:
   – Марфа, я живая и здоровая! Пока!
   – Сначала есть, потом спасать твою жизнь! – скомандовала тётка и кинулась на второй этаж в крохотную кухоньку.
   За едой я рассказала ей всё, что произошло со мной за последний месяц. Лукинична охала, качала головой и по-настоящему жалела, что отпустила меня в далёкую Данийю.
   – Знаешь, Аська, – цокнула она языком, – отворот дело тонкое. Отвороты, как яды, на каждый яд, делается своё противоядие, так же отвороты. Мне бы посмотреть на зелье, враз бы сварила.
   – Ну, извини, – ощетинилась я, – я сама-то еле ноги унесла, а ты говоришь пробы привезти! Может, можно что-нибудь сделать и так?
   Марфа задумалась и кивнула:
   – Не переживай, придумаем что-нибудь.
   Она вышла из кухни, а я, разморённая горячим ужином и теплом, идущим с первого этажа от камина, думала о том, что не нужна мне никакая Данийя с её вечным летом и никакой Властитель. Пошлю-ка я к лешему Бабочку и все тайны, шлейфом тянущиеся за ней, и буду жить, как прежде. Здесь я нужна, здесь меня любят, здесь я центр вселенной и точка отсчёта всего.
   – Нашла! – Марфа вернулась с раскрытой книгой в руках, – смотри, – тётка нацепила на нос очки, – это зелье все привороты перебивает. Хотя у него побочные эффекты.
   – К примеру? – заинтересовалась я.
   Лукинична что-то долго высматривала на пожелтевших страницах, водя пальцем по строчкам.
   – Ах, вот оно: «Известны случаи, когда вылечиваемый переносил свою страсть с привораживающего на ведьму, исцелившую его», – зачитала Марфа.
   Я хмыкнула:
   – Мне, почему-то, кажется, что «перенос страсти с одного объекта на другой» – это не про Властителя Фатии!
   – А что хорош собой этот Властитель? – тётка хитро посмотрела на меня через стёклышки очков.
   – Так себе, – передёрнула я плечами, стараясь не пересекаться с ней взглядом.
   – Ну, тебе лучше знать, – улыбнулась Марфа, – ведь этот стыдливый румянец и глаза-блюдца ничего не значат?
   Я удивлённо уставилась на неё:
   – Какие глаза блюдца? Я терпеть Фатиа не могу, он делает мою жизнь невыносимой одним своим присутствием! Да, вообще, кому он нужен? – разошлась я, подогревая себя праведным гневом. – Никому он не нужен!
   – Конечно, – согласилась тётка, улыбаясь как-то особенно ласково и сочувственно. – Сварю я тебе зелье, спасёшь того, «кто никому не нужен».
   Марфа закрылась в коморке-мастерской, а я улеглась в её огромную кровать, моментально засыпая.
   «Зачем ты ушла? Вернись ко мне! Я жду тебя!» Я открыла глаза, охваченная слабостью и сладкой истомой. Мне было жарко в большой Марфиной кровати, тяжёлое одеяло давило, я сбросила на пол горячую подушку. Что же со мной происходит? Кто ты? Кто мне поёт? «Вернись, вернись, вернись».
   Я подскочила, комнату затопил серый свет мартовского рассвета. Ночная сорочка прилипла к телу, я скинула её. Ужасно хотелось пить и спать.

* * *

   Когда я проснулась под утро, то долго не могла понять, где нахожусь. Это не была моя комнатка в Гильдии, не была комнатка на постоялом дворе в Фатии. «В лавке, я в лавке у Марфы», – вспомнила я и довольно улыбнулась. Я сладко потянулась, широко зевнула, и тут в голове мелькнула мысль: «Али!»
   Я вскочила с кровати, натянула порты и рубаху, и ласточкой слетела на первый этаж.
   – Доброе утро, Асенька! – кивнула тётка, стоящая за кассой. В лавке толпились покупатели, мой взлохмаченный вид и бешеный взгляд заставил некоторых шарахнуться в сторону, другие с интересом и любопытством рассматривали меня, очевидно, знакомые с историей о маленьком данийском Наследнике.
   – Али! – заорала я, как чокнутая, выскакивая на улицу в сандалиях и так же быстро возвращаясь обратно в лавку за сапогами и тулупом.
   – Кто такой Али? – забыв про клиентов, и поддавшись моей панике, взвизгнула тётка.
   – Мой дракон! – отозвалась я, снова скатываясь с лестницы уже в Марфиных старых валенках и в её же потрёпанном тулупе.
   – Твой, что? – не поняла тётка.
   Но я уже выскочила за дверь.
   Картина, представшая моим глазам рядом с конюшнями Совета Магов, повергла меня сначала в шок, а потом в бесшабашное веселье. Али с самым затравленным видом озирался по сторонам и крутил хвостом, сбивая с ног окруживших его, и не менее перепуганных, адептов. Те в свою очередь, трясясь от страха, что чудище проглотит каждого по очереди, пытались накинуть на шею дракона верёвки, дабы связать несговорчивую тварь, и с падали, сбитые с ног хвостом неповоротливого Али.
   Вокруг стоял гомон и шум; рядом с конюшнями собралась гудящая толпа любопытных и сочувствующих. Али от отчаянья выпустил в воздух облачко дыма, громыхнул дружный женский визг. Похмельный взлохмаченный конюх в стареньком тулупчике маялся в дверях конюшни и заламывал руки, не зная, как поступить.
   Один адепт смог-таки закинуть аркан на Али, но дракон неуклюже махнул шеей, и несчастный отлетел к забору, сбив сидящих на самом верху мальчишек. Дети от испуга зашлись воем и плачем.
   Наверное, царящий на конском дворе хаос закончился бы ещё не скоро, но тут Али заметил своего единственного друга в этом неприветливом холодном городе, то есть меня.
   – Аська! – пробасил он по-человечески. – Скажи им, что я с тобой!
   Над конюшнями повисла оглушающая тишина, чей-то тонкий визг сошёл на нет, даже собаки перестали лаять. Никто из присутствующих и не подозревал, что драконы умеют говорить; новость, сея, стала пренеприятнейшим сюрпризом. Ко мне обернулась добрая полусотня голов, а я стояла в сторонке, в огромных дырявых валенках, тулупчике с чужого плеча, и старалась не расхохотаться, судорожно прикусив губу.
   – Али, ты сожрал-таки лошадь? – проглатывая неприличный в такой трагической ситуации хохот, спросила я.