Ефремов Иван Антонович. Лезвие бритвы

   – Давайте сюда! – протянул руку Флайяно.
   – А можно, я сама отдам Сандре?
   – Конечно, конечно, – нехотя согласился Флайяно. – Еще три таких дня, как сегодняшний, и мы все богачи, все без исключения!
   Гулкий выстрел сигнальной пушки пронесся над морем. Люди вскочили с бешено забившимися сердцами. Лейтенант взбежал на холм, вглядываясь в яхту, с мостика которой засемафорили флажками.
   – Воздух! – крикнул лейтенант, оглядываясь. Ветер донес отдаленный рокот мотора. – Скорее туда. – Лейтенант показал на обрыв сухого русла, где лежала глубокая вечерняя тень.
   Рокот мотора приближался, несильный и дребезжащий, по которому безошибочно можно было узнать легкий и тихоходный патрульный самолет.
   – Пропали, Святая Дева! – прошептал калабрийский матрос.
   – Чепуха! Сесть он не может, нас не видит, и вообще все внимание у него на яхту. Сейчас начнет кружить, даст ракету или две, наш капитан подымет флаг…
   Все случилось, как предсказал лейтенант. После второго захода самолет ушел к югу.
   – Бежим скорее, – выскочил из засады Флайяно.
   – Немного задержимся, синьор хозяин, – возразил лейтенант, – надо заровнять наши раскопки на случай, если придет верблюжий патруль.
   – Пожалуй, я поплыву на яхту, – сказал Флайяно, – надо приготовиться, посоветоваться с капитаном. А вы здесь заровняйте ямки. Лейтенант прав.
   Два часа яростной работы – и все следы раскопок были уничтожены. Лопаты утопили, и четверо аквалангистов, едва живые от усталости, добрались до судна.
   Там их встретили нетерпеливыми возгласами. Капитан решил сняться с якоря и отойти на север на несколько миль. Самолет, конечно, не мог дать очень точных координат яхты. Тогда и береговой патруль, подойдя к месту стоянки, не смог бы абсолютно ничего обнаружить. Самое важное подозрение в высадке на берег отпадало.
   – Почему не уйти совсем? – спросила Леа.
   – Догонят, похоже на бегство. – Капитан пожал плечами, как бы подчеркивая нелепость вопроса.
   – Значит, семь миль будет достаточно? – осведомился у капитана лейтенант, уже переодевшийся и изучавший карту.
   – Хватит!
   – В семи милях к северу показана подводная отмель, довольно широкая.
   – Отлично. Кстати, карту с отметками надо надежно спрятать, синьор Флайяно. А вы, лейтенант, отправляйтесь на отдых, а то похожи на утопленника, а не на морского офицера!
   – Чем же мы объясним нашу стоянку? – спросил Флайяно.
   – Да чем угодно, хоть поломкой машины. Сейчас разберем один двигатель!
   Лейтенант, направившийся было к выходу из рубки, остановился.
   – А нельзя ли сказать, что мы подводные археологи-любители? Ищем затонувшие корабли. И вот по пути в Кейптаун остановились здесь, потому что на этом месте затонули пять португальских галеонов, нам рассказывали, мол, моряки в Луанде.
   – Андреа, вы положительно гениальны, и даже прибой не повлиял на остроту вашего ума! – воскликнул Флайяно.
   «Аквила» кланялась волнам и лязгала цепью в ночной темноте, когда сильный прожектор ослепил вахтенного. Тот вызвал капитана. Последовала крепкая перебранка на английском языке. Патрульное судно требовало принять шлюпку с инспекторами. Капитан отвечал, что яхта стоит среди переменных течений и он за безопасность шлюпки ночью не отвечает. Спеху нет, пусть дождутся утра, яхта никуда не уйдет.
   Патруль отвечал требованием яхте выйти из прибойной зоны и приблизиться. Каллегари сердито кричал, что до рассвета никуда не тронется, так как не видит необходимости подвергать опасности яхту. Полиция стала угрожать открыть огонь. Капитан заявил, что ответит тоже стрельбой и даст по радио «SOS» о пиратском нападении на мирно стоящее на якоре частное прогулочное судно.
   Перебранка окончилась победой капитана Каллегари. Сторожевик подошел поближе и бросил якорь. Время от времени вспыхивал прожектор и ощупывал яхту.
   Едва рассвело, ретивые полицейские уже были на яхте. Флайяно, всю ночь не сомкнувший глаз, искусно разыграл заспанного и ничего не понимающего магната. Он принял старшего инспектора в своей роскошной каюте, долго объяснял ему цель стоянки и возмущался гнусными подозрениями. Инспектор выпил кофе, выкурил коллекционную сигару и стал требовать осмотра судна. Флайяно расхохотался.
   – Право, инспектор, вы плохой дипломат. Разве я не знаю, что, пока вы толкуете здесь о правах и обязанностях, ваши пять сыщиков уже изо всех сил стараются найти что-нибудь подозрительное! Я заявлю протест по прибытии в Кейптаун! Какое имеет отношение мое судно к каким-то дурацким алмазам? Попробуйте-ка сами достичь берега через этот чертов прибой, тогда я признаю ваше право на подозрение.
   Полицейский обозлился явной правотой хозяина яхты.
   – Насчет берега, это мы скоро увидим, – буркнул он, – а что касается поисков затонувших кораблей, то на это ведь надо разрешение. Где у вас оно?
   – Полно, инспектор! Я тоже кое-что знаю о международных законах! Без разрешения нельзя вести работы, но искать нигде в цивилизованных странах не запрещается.
   – Но все равно вы около трехмильной полосы, следовательно, могли нарушить границу!
   – Как вам известно, в этом отношении частные яхты с экскурсионными целями пользуются льготами… в цивилизованных странах.
   – Хорошо, посмотрим. Благодарю за кофе! А теперь мне надо на палубу.
   Наверху зазвенели гитары. Калабрийцы распевали неаполитанские портовые песни, ухарские и неприличные. Два вооруженных матроса с патрульного судна, дежурившие на палубе, весело ухмылялись, не понимая слов.
   Старший инспектор принял рапорты своих помощников, вторично просмотрел судовой журнал и все документы яхты, долго разглядывал карту, на которой капитан уже нанес местонахождение мнимых галеонов. Гудок со сторожевика вызвал инспектора на верхний мостик.
   – Верблюжий патруль на подходе, сэр! – крикнул в мегафон вахтенный офицер. – Только что принята радиограмма…
   На палубе появились Чезаре и Леа, освеженные крепким сном, и принялись за разыгрывание своих ролей. Акваланги были проверены, и оба водолаза принялись надевать их, окруженные, как всегда, добровольными помощниками. Вышли Флайяно и Сандра, ослепительная в черно-желтом купальнике, на высоких каблуках-шпильках. У инспектора захватило дух, все же он не мог удержаться от замечания:
   – Я не позволю погружения, сэр, без личного осмотра. Но даму обыскать некому, поэтому ей придется остаться.
   Леа недоуменно посмотрела на старшего инспектора – она плохо знала английский. Лейтенант перевел. Леа побагровела и, сняв акваланг, толкнула его к ногам инспектора.
   – Переведите ему: пусть его ищейки проверяют. Потом я сниму свой купальный костюм и брошу ему. Сандра наденет мне акваланг, и я пойду в воду голой.
   Настала очередь покраснеть инспектору.
   – Зачем такие крайности? Я посмотрю акваланг и ваш пояс. Поверьте, милая девушка, мне очень неприятно, но я должен исключить унос вещей с яхты.
   – Ну и ройтесь на яхте с вашими подручными, а меня оставьте в покое! И я вам не милая девушка! Полицейская крыса!..
   Лейтенант благоразумно не стал переводить горячие слова Леа, но инспектор, почувствовав презрительную интонацию, нарочито медленно осматривал ее водолазное снаряжение, а два его помощника быстро и ловко обшарили художника. Леа демонстративно отвернулась от полицейских, под внимательными взглядами которых ей прикрепили тяжелый акваланг с большим запасом воздуха. Глубина на месте якорной стоянки была по всей отмели от тридцати пяти до пятидесяти пяти метров.
   Полицейские и моряки патрульного судна с любопытством наблюдали за погружением аквалангистов.
   В пронизанной солнцем воде долго были заметны две фигуры, наконец растаявшие в темнеющей глубине.
   – Какие отважные ребята! – покачал головой надменный инспектор, начавший принимать человеческое обличье. – Эта маленькая наяда очень сердита.
   – Она вовсе не сердитая, – раздалась превосходная английская речь Сандры, – она возмущена полицейской бесцеремонностью.
   Сандра окинула полицейского презрительным взглядом и ушла в каюту. Инспектор собрал своих людей и принялся совещаться с ними, потом нетерпеливо заходил по палубе. Обыск корабля – сложное и долгое дело, поверхностный осмотр не имеет смысла. Задерживая судно, надо обладать серьезными подозрениями, а таких у инспектора не было.
   Экипаж яхты собрался в кают-компании ко второму завтраку. Полицейских не пригласили, и они угрюмо сидели на палубе, посматривая на медленные волны, под которыми где-то внизу находилась чета водолазов. Сидевший у трапа дежурный тоже внимательно следил за морем, стараясь не замечать инспектора.
   Переваливаясь и важно выпятив живот, на мостик поднялся капитан Каллегари. Никогда раньше он не ходил таким надутым снобом. Флайяно и лейтенант, шедшие за ним следом, только посмеивались.
   На сторожевом корабле завыл гудок. Инспектор побежал на мостик. На высоких дюнах у берега виднелись нечеткие, серые в мареве нагретого воздуха силуэты всадников на высоких верблюдах. Двое из них отделились и съехали на пляж, приблизившись к воде.
   – Что они сигнализируют? – спросил у капитана Флайяно.
   – Не знаю, особый код. Наверное, все благополучно – посмотрите на полицейского офицера.
   – Сухопутный патруль подтвердил отсутствие следов высадки на берег, – громко сказал инспектор, – я не буду производить обыск яхты. Однако я не могу позволить вашей стоянки здесь без специального разрешения властей. Самое лучшее – продолжать путь до Кейптауна, где вы обратитесь в управление мандатной территории.
   Дежурный у трапа крикнул, что заметил водолазов. Расплывчатые, размазанные контуры пловцов виднелись сквозь десятиметровую толщу воды. Они парили на одном уровне, иногда продвигаясь к носу яхты и хватаясь за косо уходящую вглубь якорную цепь. Чезаре и Леа должны были пробыть некоторое время под водой, чтобы насытивший кровь под большим давлением азот смог выделиться, и тем самым избежать мучительной кессонной болезни.
   – Смотрите, у них мало воздуха. Леа дает Чезаре дышать из своего акваланга!
   – Дайте мне акваланг, – распорядился Флайяно, – и еще запасной. Я спущусь и переменю им акваланги целиком, чтобы не менять цилиндры.
   Флайяно бросился прямо с палубы, держа маску в руке, чтобы не повредить ее ударом о воду.
   Флайяно сменил Чезаре акваланг. Последовал оживленный обмен жестами. Все трое сблизили головы, пошевеливая в такт длинными ластами и время от времени хватаясь за цепь. Наконец Иво взял в зубы мешок с пояса Чезаре, повесил второй акваланг на сгиб руки и медленно поплыл к штормтрапу. Дежурный матрос подхватил аппарат, и Флайяно поднялся на палубу, поспешно срывая маску. Он слегка задыхался, и глаза его возбужденно блестели. Жестом фокусника он извлек из сумки Чезаре странной формы черный предмет и поднял его перед собою. Не сразу можно было распознать в изгибах черного металла головное украшение – диадему или корону.

   На узком круглом обруче из черного металла в палец толщиной были насажены тонкие, закругленные, расширенные на концах черные двураздельные листочки, отогнутые наружу. В трех листках немного большего размера, очевидно отмечавших фас короны, сверкали крупные алые камни, по-видимому рубины. Выше листочков шли загнутые внутрь полоски того же черного металла. Впереди, там, где были рубины, полоска заканчивалась торчащими вверх зубцами. С каждой стороны на местах, которые на голове соответствовали бы вискам, в полоски были вделаны золотые диски. В центре каждого диска торчали камни странного серого цвета, в виде коротких столбиков, с плоско отшлифованными концами. Они ослепительно блестели в солнечных лучах, затмевая угрюмоватое горение рубинов. Точно такие же камни были вделаны в задние полоски, соединявшиеся двумя дужками над теменной частью украшения.
   Внимательный взгляд мог заметить, что особый блеск серых кристаллов исходил от распыленных внутри облачков мельчайших крупинок с металлическим зеркальным отливом.
   – Клянусь Юпитером, – полицейский инспектор потерял свою невозмутимость, – это что-то невиданное! Наверное, величайшая редкость.
   – Возможно, – капитан подозрительно покосился на него, – но синьор Флайяно нам ничего не объяснил…
   – А что я могу объяснить – сам ничего не знаю. Придется подождать наших водолазов. Им осталось уже немного – минут двадцать.
   Леа и Чезаре, поднявшись на палубу, были покрыты синеватой бледностью. По их неловким движениям угадывалось, насколько они закоченели в холодной глубине, но скоро глоток вина, сухая одежда и высокое полдневное солнце вернули им обычную здоровую итальянскую живость.
   Чезаре принес лист бумаги и энергично чертил план, пояснивший его рассказ. Прямо под яхтой плоское дно, занесенное песком, лежало на глубине ста пяти футов по наручному глубомеру. Восточнее, к берегу дно поднималось и состояло из больших глыб камня, едва оглаженных морем. В сторону моря отходил скалистый хребтик, поднимавшийся до уровня восьмидесяти футов, за которым начинался обрыв в темную воду неведомой глубины. И хребтик, и песчаное дно постепенно опускались к югу, а к северу, насколько было видно, протягивалась такая же неширокая полоса песчаного дна.
   Первые корабли, найденные Чезаре и Леа, лежали сплошной кучей, занесенные песком и покрытые темной коркой затвердевшего ила. Суда угадывались только по очертаниям, проступавшим в песке и резко отличавшимся правильностью контура от всего окружающего. Корабли были маленькие и низкие, может быть, барки или галеры, метров пятнадцати или немного больше в длину, без признаков мачт или палубных надстроек. Что-то в общем виде судов говорило об их древности. Чезаре пришли на ум находки античных кораблей на дне Средиземного моря. Здесь, на южном конце Африканского материка, неоткуда было взяться греческим или римским кораблям, и Чезаре решил, что его сравнение неверно.
   Корабли виднелись на песчаной полосе всюду: и под яхтой, и дальше к югу, то сбитые в трудноразличимые груды, то разбросанные по отдельности. Чезаре и Леа попытались найти какие-либо вещи и, странное дело, наткнулись на сосуды, очень похожие на глиняные амфоры, так часто находимые в Средиземном море. Обоим, и Чезаре и Леа, случалось обнаруживать эти древние сосуды во время прогулок с аквалангами в Адриатическом и Тирренском морях.
   Они долго плавали над скопищем погибших кораблей, ковыряли водолазными ножами песок и затверделую глину, но не нашли ничего, что помогло бы установить принадлежность судов и время их гибели. Песчаный уступ, на котором лежали корабли, понижался к югу очень постепенно. Увлекшиеся, восхищенные открытием, водолазы не сразу заметили, что погрузились на сорок пять метров. Вода вокруг была не холодной, но какой-то безжизненной. Здесь не было ни кораллов, ни актиний, даже водоросли не окутывали грубо-зернистой поверхности камней. Длинные рыбы неприятной мертвенной окраски проносились редкими стайками. Высоко над дном висело множество медуз, размерами от чайной чашки до большой тарелки. Крупным акулам здесь было нечего делать, и эти небогатые жизнью воды не таили опасности для человека.
   Темнота сгущалась над светлым песчаным, уходившим на юг дном. В ней смутно угадывались очертания другой группы кораблей. Леа решилась доплыть до крайнего судна, надеясь на какую-нибудь интересную находку. Чезаре предупреждающе постучал пальцем по плечу Леа и показал на глубомер. Леа умоляюще приложила руки к груди. Художник сдался, и они проплыли еще метров двести, когда увидели куполовидную каменную глыбу, на которой, очевидно, переломилось большое судно. Очертания его кормы и носа под песком и коркой ила чуть ли не вдвое превосходили размеры осмотренных прежде судов. Вся средняя часть по месту разлома исчезла, съеденная временем или течением. Здесь была надежда найти предметы, вывалившиеся из судна и погребенные в тонком слое песка на скале. Леа с азартом расковыривала ножом песок, подымая облачка мути, ухудшая и без того слабое освещение. Дышать становилось все труднее, давление в воздушных баллонах падало. Внезапно Леа сделала резкое движение, приникла ко дну и забила ластами. Испуганный Чезаре схватил ее, опасаясь глубинного опьянения, смертельно опасного момента, когда обогащенная под большим давлением азотом кровь опьяняет мозг и человек теряет способность здраво мыслить. Ему становится все нипочем, он с хохотом срывает акваланг, веселым дельфином вертится в воде и, если рядом нет сильного и опытного товарища, гибнет. Еще хуже кислородное отравление, вызывающее судороги. Но страх Чезаре мгновенно рассеялся, когда торжествующая Леа показала большой круглый предмет, залепленный вязким илом и песком. Художник взял его у Леа, и они торопливо поплыли назад, к якорю «Аквилы». Здесь, на глубине двадцати семи метров, они принялись отмывать и отчищать находку. Едва из-под корки сверкнули яркие камни – они не могли определить точно их цвета, – как они поняли ценность своей случайной находки. Художник продолжал чистить корону илом и мягкой кожей водолазной сумки. Ко времени, когда они могли подниматься выше, странная черная корона оказалась полностью очищенной. Никакие налеты не приставали накрепко к поверхности металла – свойство золота. Очевидно, черный металл тоже относился к благородным, не изменяющимся веками.
   – Вот это открытие почище алмазов господина инспектора, – хвастливо заявил Чезаре. – Теперь наша экспедиция прославится на весь мир.
   – Да, кстати, – спохватился Флайяно, – ваша шлюпка давно у борта, господин охранный офицер. И подручные ждут вас… А наши с вами дела, полагаю, кончены?
   – Прежние кончены, начались новые, – старший инспектор поднял руку, – я обязан конфисковать вашу находку, поскольку она имеет, несомненно, большую ценность и сделана без всякого разрешения на территории Южно-Африканской Республики.
   Несколько минут царило молчание. Затем Флайяно опомнился и, сжав кулаки, двинулся на инспектора.
   – Это слишком! И не подумаю отдать вам корону. Убирайтесь отсюда сейчас же, вы!
   Капитан Каллегари, как клещами, сдавил плечо хозяина, а инспектор моргнул своим помощникам. Два полицейских – буры огромного роста – встали по бокам киноартиста, а третий, с тяжелой челюстью и белесыми, глубоко посаженными глазками, мигом выхватил корону из рук Флайяно. Тот сник, побледнев от бессильной ярости.
   – Ничего не поделаешь, – спокойно сказал капитан Каллегари, – сила на их стороне. Но мы опротестуем их действия в Кейптауне.
   – Не только сила, но и закон, – поправил капитана инспектор. – Ваша находка будет направлена мной властям, оценена экспертами и положена в сейф. Когда вы получите разрешение на производство раскопок на найденном вами месте, тогда корона вам будет возвращена. После того как вы заплатите определенную часть ее стоимости правительству ЮАР. Или же правительство найдет нужным выплатить вам вашу часть, а корону оставить у себя.
   – Понял вас, хорошо понял! – едва сдерживая себя, процедил Флайяно. – Но теперь вы, наконец, оставите нас в покое?
   – При условии, что вы не будете больше делать погружений, а немедленно сниметесь с якоря. Тогда идите, куда вам угодно.
   Инспектор, взяв корону из рук своего агента, направился к трапу. Чезаре остановил его движением руки.
   – Лейтенант, переведите ему, пожалуйста. Я прошу, чтобы Леа на минуту надела корону, и я сфотографирую ее. В конце концов она же нашла ее с риском для своей жизни!
   Инспектор, подумав, согласился. Чезаре вынес из каюты заряженный цветной пленкой «Никкон» – свое единственное сокровище. Инспектор передал корону Леа. Та смущенно и неловко надела ее на голову и выпрямилась во весь свой маленький рост. Сандра заставила ее надеть босоножки с высокими каблуками. Инспектор стал проявлять признаки нетерпения.
   Наконец все было готово. Чезаре сделал несколько снимков, остался недоволен освещением и вывел Леа на солнце, к правому, мористому борту. Леа повернула лицо на свет, серые камни в черном металле загорелись нестерпимым блеском. Камера Чезаре едва слышно защелкала – раз, другой, третий… Чезаре начал переставлять экспозицию, когда девушка пошатнулась. Сандра предостерегающе вскрикнула и бросилась к подруге, но Леа поднесла руку к глазам, качнулась вперед и вдруг грохнулась, ударившись головой о поручень фальшборта. Черная корона соскочила с ее головы и в мгновение ока скрылась в набегающих волнах.
   Визгливый вопль старшего инспектора разорвал оцепенелое молчание. Он кинулся к Чезаре, но художник оттолкнул его изо всей силы и поднял бесчувственную Леа.
   – Ко мне, – вопил полицейский, – хватайте их обоих, они разыграли комедию! Я арестую их!
   – Опомнитесь, вы, офицер! – послышался четкий голос Сандры. – До сих пор вы представляли закон, и мы подчинялись вам. А сейчас вы действуете, как… как гестаповец. Разве вы не видите, что произошло несчастье! Придите в себя, стыдно!
   Инспектора будто облили холодной водой.
   – Посмотрим, – угрюмо буркнул он, давая знак своим помощникам отойти. – Что с ней такое?
   – С мисс Леа Мида, вы имеете в виду?
   – Да, да, конечно же!
   – Может быть, обморок после глубокого погружения… может быть, тепловой удар – она стояла на солнце после холодной воды. Увидим. Да вот она приходит в себя!
   Леа широко раскрыла недоумевающие глаза, подняла руку, чтобы вытереть обрызганное водой лицо. Чезаре отнес ее в тень рубки, где лейтенант уже расстелил матрас и положил подушку. Леа оглянулась кругом, явно не узнавая присутствующих.
   – Чезаре, милый, – сердце художника дрогнуло, Леа узнала его, – кто эти люди? Зачем мы здесь? Со мной что-нибудь случилось?
   – Ничего не случилось, дорогая! Лежи спокойно, это у тебя после долгого погружения! Мы нашли корабли…
   – Какие корабли? Да, помню, амфоры у Кротоне?
   Чезаре похолодел и беспомощно оглянулся на обступивших его товарищей.
   – Вы сами успокойтесь, Чезаре! Отнесем Леа в каюту, дадим снотворного – поспит и придет в себя. Поднимите ее, – обратилась Сандра к лейтенанту и инженеру. Те послушно подняли Леа.
   – Кто они? Зачем меня несут? – спрашивала Леа, и ее голосок, ставший по-детски слабым и тонким, болезненной жалостью отдался в душе Чезаре.
   Инспектор с подозрением следил за тем, как ее уносили.
   – Я далеко не уверен, что весь этот спектакль не разыгран нарочно, – начал он. Капитан не дал ему окончить:
   – Довольно, сэр! Мы немедленно снимемся с якоря и идем в Кейптаун. Возможно, потребуются искусные врачи, эти глубокие спуски иногда дают тяжелые последствия. Во имя закона, какие у вас к нам претензии? Считайте, что корона или что бы это там ни было не найдена. Мы нашли, мы и положили ее на место, где ваше правительство, храни его бог, возьмет, если найдет нужным. Все осталось как было до нашей приятной встречи.
   – Ирония ваша неуместна, сэр. Я оказался глупцом, обойденным, как мальчишка!
   – Никто вас не намерен обходить! Случайность, господин инспектор! Но примите искренний совет: открытие кораблей – это сенсация, которая привлечет сотни репортеров. И если каждому из них будет сообщено о не вполне соответствующем нормам поведении старшего инспектора, простите, не расслышал фамилии, сэр…
   – Ван-Каллен. Но мне хотелось бы разойтись по-хорошему. Может быть, кто-нибудь из ваших водолазов попробует спуститься и поднять корону? Наверное, она лежит на песке под кораблем, на виду. Тогда у нас все будет по-хорошему.
   В это время из дверей каютного помещения появился Чезаре.
   – Я спущусь сам! Моя ошибка; и я попытаюсь ее исправить. В этом акваланге еще достаточно воздуха.
   Лейтенант перевел слова художника, и лицо инспектора просветлело.
   – Дорогой дядя, – повернулся Чезаре к Каллегари, почему-то называя его неофициально, – у вас есть, кажется, один такой милый камешек, знаете, круглый, килограммов на двести… – Художник говорил на пришепетывающем южном диалекте.
   – Еще один остался.
   – Надо бросить его русалкам, прежде чем я поспею нырнуть. И навязать пузырек попестрее. Только с нечистого борта.
   Огонек веселого понимания промелькнул в глазах капитана. Он поспешил отдать распоряжения. Весь свободный экипаж принялся вытаскивать из трюма жернов. Чезаре с помощью Иво медлительно возился с проверкой акваланга, пока громкий всплеск с левого борта не осведомил его о том, что просьба выполнена.
   – Что это бросили такое, зачем? – забеспокоился инспектор.
   – У нас, искателей погибших кораблей, употребляются такие донные знаки, самое сильное течение не может его сдвинуть. А будущая экспедиция легко найдет место, – охотно пояснял капитан.
   Чезаре нырнул. Щемящая тревога давила его сердце, пока он уходил все глубже в темную воду. С Леа случилось непонятное, это не могло быть от глубокого погружения или слишком быстрого подъема. За выполнением этих правил он всегда следил очень строго, страшась погубить Леа. Может быть, до этих тревожных минут, даже тогда, когда Леа первая шла в прибой, он не подозревал, какое сильное чувство привязывает его к ней. Отчаянно смелая, задорная и пылкая, всегдашняя поборница справедливости, его верная подруга вдруг стала детски беспомощной и безмерно жалкой с ее слабым голоском и остановившимися удивленными глазами.
   Инстинктивно Чезаре чувствовал, что существует какая-то связь между надетой Леа черной короной, ее небывалым обмороком и потерей памяти. Да, Леа явно забыла, что она на яхте Флайяно и не в Италии. И художник решил во что бы то ни стало найти корону, но не отдавать ее, а спрятать на дне, в надежном месте, для опознания которого ему и нужен был ориентир в виде надежного жернова капитана Каллегари. Может быть, для лечения Леа потребуется исследовать корону. Хорошо, если она будет отправлена в музей, а если ее продадут с аукциона? Нет, нельзя рисковать и надеяться на доброту и гуманизм. Скорее надо ждать бесчеловечного исполнения законов, направленных на сохранение собственности, как бы она там ни называлась: государственной, национальной или личной…