{122}- и в России никто, и за границей архаизм.
 
   Торжествующий возглас апостолов каннибальской экономики естественным образом спроецировался и на их политические и социальные пожелания, крайне тяжело отразившись уже на современном нам обществе. Когда корпорации вступают в бешеную гонку за прибылями, а государства нищают, когда социальные программы сворачиваются, а топ-менеджеры и примкнувшие к ним немногие получают совершенно невероятные личные доходы - тогда общество начинает распадаться на части. От былого национального единства, которым так дорожили наиболее преуспевшие в развитии социального партнерства страны, не осталось и следа.
 
   Весь мир охвачен эпидемией глобальной дезинтеграции, когда любые скрепы между людьми рушатся на глазах. Средний класс - эта гордость и опора общества социального партнерства - скукоживается с каждым годом, причем подавляющее большинство выбывающих из него опускается вниз по социальной лестнице. Зато повсюду появляются социальные формы, которые еще недавно воспринимались как мрачная антиутопия. Вот характерная зарисовка с натуры на эту тему - действие происходит в Бразилии.
 
   Гости выдавливают из тюбика зеленый сыр на соленое печенье; на складной столик выставляются запотевшие от холода алюминиевые банки слабоалкогольного пива. На решетке над углями шипят великолепные бифштексы, а восьмилетний сын хозяина дома в тенниске с надписью «Национальная футбольная лига Майами» бежит из сада в свою комнату, чтобы принести оттуда золотисто-желтый пластмассовый кубок, выигранный им на последних школьных соревнованиях по дзюдо. Что это, идиллия уик-энда в каком-нибудь непритязательном североамериканском пригороде?
 
   С наступлением вечера отец семейства, Роберто Юнгманн, катается по округе на велосипеде с маленькой Жудокой и ее младшей сестрой Луизой мимо недавно посаженных эвкалиптов и вилл, украшенных деревянными балконами в альпийском стиле и фасадами в стиле пост-модерн. «Лежачие полицейские» на дорогах замедляют уже довольно интенсивное движение транспорта, а на выездах из гаражей установлены недоступные для собак металлические корзины для мешков с мусором. «Здесь рай», - говорит жена Роберто Лаура. «Рай» площадью в 322581 квадратный метр или почти в 44 футбольных поля называется Альфавилль и находится на западе Большого Сан-Паулу. Окруженный стенами высотой в несколько метров, на которых установлены прожектора и электронные детекторы движущихся предметов, он является идеальным прибежищем для своих обитателей, которые боятся наводняющих центр мегаполиса преступников и хулиганов и хотят жить, как средние семьи в Европе или процветающих районах США, не сталкиваясь с неприглядной социальной реальностью своей страны.
 
   По Альфавиллю круглые сутки патрулируют в поисках непрошеных гостей частные охранники. Это подрабатывающие в свободное от службы время офицеры военной полиции, которые разъезжают на мотоциклах или служебных автомобилях, оснащенных мощными сигнальными лампами вроде тех, что можно увидеть в фильме «Улицы Сан-Франциско». Стоит даже кошке пробраться в это гетто преуспеяния, и недремлющие стражи порядка немедленно мчатся к месту происшествия.
 
   «Эта система должна быть совершенной, - говорит переводчица Мария да Сильва, - потому что совсем рядом живет очень много вооруженных людей». Позволить себе несколько собственных охранников могут лишь «действительно богатые люди». Для среднего класса, заявляет застройщик Ренато де Альбукерк, «Альфавилль - это модель с будущим». Юрист Юнгманн явно доволен: «Мой сын может резвиться тут целый день, и мне не нужно о нем беспокоиться». И немудрено: детей до 12 лет не пропускают через стальную решетку на входе без сопровождения родителей или воспитателей, а несовершеннолетние подростки вообще должны иметь при себе письменное разрешение от родителей.
 
   Любой посетитель обязан предъявить документ, удостоверяющий личность, и пропускается на территорию только после подтверждения по телефону от соответствующего жителя гетто. Охранники тщательно обыскивают большие автомобили и на выходе прощупывают с ног до головы разносчиков и строительных рабочих на случай, если те что-нибудь украли.
 
   Власть наемных блюстителей спокойствия, которым жители Альфавилля с радостью себя вверяют, почти неограниченна. Домашняя прислуга, которая в Бразилии вовсе не является прерогативой сравнительно малочисленного высшего общества, здесь может быть нанята только с разрешения охраны. При рассмотрении кандидатур нянек, посудомоек или шоферов все они тщательно проверяются по архивам военной полиции. «У тех, кто в прошлом хоть раз совершил кражу или ограбление, нет никаких шансов», - подтверждает компаньон застройщика Иодзиро Такаока.
 
   Этот магнат недвижимости японского происхождения настаивает на том, что реальный Альфавилль не имеет ничего общего с одноименным, снятым более тридцати лет тому назад научно-фантастическим фильмом французского режиссера Жана-Люка Годара, в котором показан технотронный мир будущего, где каждый находится под наблюдением. Это название - фантазия одного бразильского архитектора, является, стало быть, случаем трансконтинентального фрейдистского внушения.
 
   Такаока продает участки земли «только людям с безупречной репутацией». Цена за квадратный метр, 500 марок, мало кому доступна не только в такой стране «третьего мира», как Бразилия.
 
   Идея последовательного социального апартеида, представляющая собой, по словам Такаоки, «решение наших проблем», пользуется пугающим успехом. Уже создано свыше дюжины подобных Альфавиллю «островов», и намного больше строится или находится в стадии проектирования. По оценке партнера Такаоки Альбукерка, на территории Альфавилля и соседнего гетто Алдейя да Серра общей площадью приблизительно в 22 квадратных километра можно расселить порядка 120000 человек.
 
   Возникшие по соседству промышленные компании, офисы, торговые центры и рестораны тоже строго охраняются. Но государственная полиция, печально известная своей коррумпированностью и некомпетентностью, там практически не появляется.
 
   Покой сего благодатного оазиса оберегают 400 охранников с шестизарядными револьверами у бедра. Кроме того, гетто окружены кольцом спецподразделений, вооруженных обрезами «таурусов» 12-го калибра, «чтобы, - охотно сообщает Хосе Карлос Сандорф, начальник охраны Альфавилля-1, - укладывать зараз пятерых или шестерых».
 
   В стенах гетто охране разрешено стрелять в любого незнакомца, даже если он безоружен и никому не угрожает. «В Бразилии, - говорит Сандорф, - если вы пристрелите вторгшегося в ваши владения, вы всегда правы».
 
   «Фактически те, кто обладает деньгами и властью, ведут оборонительную гражданскую войну. В Европе лица, совершающие насильственные преступления, коротают дни за высокими стенами, а здесь это состоятельные люди», - утверждает социолог из Бразильского центра анализа и планирования (CEBRAP) Виниций Калдейра Брант, который неоднократно страдал от военного режима, находившегося у власти до 1985 года. Но Альфавилль - это «рыночная необходимость, - говорит в оправдание Такаока. - Мы создаем условия для рая на земле».
 
   Если охранникам Альфавилля до сих пор редко приходилось пускать в ход свои кольты, объясняет босс Сандорф, «то только потому, что толпа знает, насколько надежна здешняя охрана». Однако на его второй работе, в военной полиции, стволы паутиной не зарастают, потому что, как гласит закон улицы, «кто больше может, тот меньше жалуется». А что, если однажды голодные вокруг Альфавилля поднимут восстание? «Надеюсь, в этот день я буду на дежурстве, - слегка улыбаясь, едва ли не с наслаждением ответствует Сандорф. - Тогда я им спуску не дам».
 
   Является ли Альфавилль моделью для всего мира? Вопрос правомерен, поскольку последствия глобализации разрывают социальную ткань даже тех стран, которые пока что знакомы с процветанием не понаслышке, и появляется все больше и больше копий этих предательских анклавов: например, в Южной Африке вокруг Кейптауна и в винодельческом районе Стел-ленбош, где и после официального прекращения политики апартеида все еще культивируется разделение по расовому и имущественному признаку; очевидно, в Соединенных Штатах, где высокие стены, окружающие территории типа Беверли-Хиллз, и частная охрана стали символом социального статуса от Бакхеда вблизи Атланты до Миранды неподалеку от Беркли; во Франции, а также в прибрежных районах Италии, Испании и Португалии, равно как и в Нью-Дели или охраняемых кондоминиумах и кварталах высотных зданий Сингапура. Даже острова, которые когда-то использовались для содержания политзаключенных, боровшихся за социальную справедливость, ныне превращаются в убежища для богачей с их богатством, не желающих платить по счетам за свое высокомерие. Один из таких примеров - чарующий островок в бухте Илья-Гранди у восточного побережья Южной Америки.
 
   Не чужды бразильские ценности и новой Германии. В поисках инвесторов ее старейший морской курорт Хайлигендамм попал в руки Fundus, группы по торговле недвижимостью из Кельна. Во времена кайзера Вильгельма, прежде чем начать приходить в упадок, этот расположенный недалеко от Ростока на Балтийском море знаменитый «белый город» с двумя дюжинами вилл в стиле периода классицизма был излюбленным местом летнего отдыха аристократии. В наши дни благодаря примерно двум сотням новых роскошных жилищ, а также укрупненному и отремонтированному «Гранд-отелю» он становится новым убежищем общественной и финансовой элит, представители которых часто предпочитают тень солнечному свету. От властей Хайлигендамма требуется проложить побольше шоссейных дорог и ввести строгие ограничения на въезд. То есть речь идет о новой стене в бывшей ГДР? «Главное, что здесь наконец-то что-то происходит, - говорит Гюнтер Шмидт, арендатор симпатичного, но обветшалого кафе, выживающего в основном за счет студентов, которые все еще наезжают в Хайлигендамм. - Избранным дамам и господам, естественно, нужна особая безопасность, иначе они просто не приедут» {123}.
 
   Перспектива превращения всего мира в совокупность трущоб и вышеописанных островов «рая на земле» кажется сейчас нереальной дикостью, а подобная тенденция в нынешнее время - временной нелепостью, которая вскоре сойдет на нет. Напрасные мечтания: подобно монетаризму в экономике, в социальной сфере вождями мондиализма напористо продвигаются философские концепции, при изучении которых у добропорядочных обывателей волосы на голове встают дыбом. Поскольку именно эти теории сейчас продвигаются, резонно потратить некоторое время на их изучение, дабы понять, что именно сулит нам общество победившего мондиализма. Но сначала вернемся к рассказу журналистов «Шпигеля» о первом заседании Мирового форума в 1995 года - там нет философии, зато есть суровая прагматика реальных звезд мирового транснационального бизнеса.
 
   Никто из присутствующих не явился сюда для того, чтобы бахвалиться или угрожать, никому не разрешается мешать участникам свободно излагать свою позицию, а несметные толпы журналистов были тщательно проверены на предмет политической благонадежности, что стоило организаторам немалых затрат {124}. Установлены строгие правила, призванные минимизировать риторический балласт: тем, кто хочет представить тему для обсуждения, дается не более пяти минут, и ни одно дополнение не может длиться более двух минут. За этим следят холеные пожилые дамы, поднимая огромные щиты с надписями «1 минута», «30 секунд», «Стоп», словно перед ними не миллиардеры и теоретики, а гонщики «Формулы-1».
 
   Джон Гейдж, главный управляющий Сан Майкросистемс и восходящая звезда компьютерного бизнеса, открывает раунд дебатов на тему «Технология и занятость в глобальной экономике». Его компания разработала язык программирования Java, и ее акции бьют все рекорды на Уолл-стрит. «На нас может работать кто угодно и сколь угодно долго; нам не нужна виза для наших зарубежных сотрудников»,- немногословно поясняет Гейдж. Правительства и их всевозможные постановления, заявляет он, для трудоспособного населения планеты больше ничего не значат. Он просто нанимает тех, кто ему нужен, и нынешнее его предпочтение - «хорошие мозги из Индии», которые будут на него работать до тех пор, пока они на это способны. Компания получает заявления о приеме на работу со всех уголков мира через компьютер, что говорит само за себя. «Мы нанимаем наших людей посредством компьютера, они работают на компьютерах, и компьютер же их увольняет».
 
   Старушка со щитом сигналит, что осталось 30 секунд. «Все очень просто: мы получаем умнейших. С тех пор, как мы начали тринадцать лет тому назад, мы с нашей эффективностью увеличили оборот с нуля до шести миллиардов долларов». Самодовольно улыбаясь, Гейдж поворачивается к человеку, сидящему рядом с ним за столом: «Вы, Дэвид, к таким темпам и не приближались». Те считанные секунды, что остаются до сигнала «Стоп», Гейдж явно смакует свой выпад.
 
   Человек, к которому он обращался, Дэвид Паккард, сооснователь гиганта высоких технологий Хьюлетт-Паккард. Стареющий миллиардер, добившийся всего самостоятельно, ничуть не смутился. Полностью собранный, он задает в ответ самый важный вопрос: «А сколько служащих вам на самом деле нужно, Джон?».
 
   «Шесть, максимум восемь,- сухо отвечает Гейдж. - Без них мы действительно застрянем. Но при это нам опять же все равно, в какой стране они живут». Ведущий дискуссию профессор Рустем Рой из Университета штата Пенсильвания пытается копнуть глубже: «А сколько человек работает на Сан Системс в настоящее время?». Гейдж: «Шестнадцать тысяч. Но все они, за редким исключением, являются резервом для рационализации».
 
   Никто в зале даже не шепчется. Очевидно, перспектива невиданных прежде армий безработных ясна присутствующим без лишних слов. Ни один из высокооплачиваемых управляющих подразделений компаний не думает, что в будущем будет достаточно новых, регулярно оплачиваемых рабочих мест в каком бы то ни было секторе экономики до сих пор богатых стран, где развитие рынков обусловлено внедрением высоких технологий.
 
   Прагматики в «Фермонте» оценивают будущее с помощью пары цифр и некоей концепции: 20:80 и титтитейнмент.
 
   В следующем столетии для функционирования мировой экономики будет достаточно 20% населения. «Большей рабочей силы не потребуется»,- полагает Вашингтон Сай-Сип. Пятой части всех ищущих работу хватит для производства товаров первой необходимости и предоставления всех дорогостоящих услуг, какие мировое сообщество сможет себе позволить. Эти 20% в какой бы то ни было стране будут активно участвовать в жизни общества, зарабатывать и потреблять, и к ним, пожалуй, можно добавить еще примерно 1% тех, кто, например, унаследует большие деньги.
 
   А что же остальные? Останутся ли без работы 80% тех, кто хочет работать? «Конечно,- говорит американский писатель Джереми Рифкин, автор книги «Конец занятости».- У тех 80%, которые останутся не у дел, будут колоссальные проблемы». Главный управляющий Сан Гейдж снова берет слово и оживляет дискуссию, сославшись на своего коммерческого директора Скотта Макнили, считающего, что дилемма будущего состоит в том, что «либо ты ешь ленч, либо на ленч едят тебя».
 
   Начиная с этого момента маститая группа, обсуждающая «будущее занятости», затрагивает в своих дебатах исключительно тех, кто не будет иметь ничего. По всеобщему твердому убеждению, их ряды пополнят десятки миллионов тех людей во всем мире, которые до сих пор, надо полагать, чувствовали себя ближе к повседневному блаженству района залива Сан-Франциско, чем к борьбе за выживание без надежды на постоянную, хорошо оплачиваемую работу. Выступающие в «Фермонте» делают набросок нового социального устройства, при котором в богатых странах уже не будет среднего класса, достойного упоминания, и никто из участников дискуссии этого не отрицает.
 
   У всех на устах выражение Збигнева Бжезинского - «титтитейнмент». Этот убеленный сединами ветеран политических баталий, польского происхождения, в течение четырех лет бывший у Джимми Картера советником по национальной безопасности, по-прежнему занимается вопросами геополитики. Придуманное им словечко - комбинация из слов «tits» (сиськи, титьки) и «entertainment» (развлечение) - призвано ассоциироваться не столько с сексом, сколько с молоком, текущим из груди кормящей матери. Возможно, сочетание развлечений, в какой-то мере скрашивающих безрадостное существование, и пропитания, достаточного для жизнедеятельности, будет поддерживать отчаявшееся население мира в относительно хорошем расположении духа.
 
   Топ-менеджеры деловито обговаривают возможную дозировку и обсуждают, чем состоятельная пятая часть сможет занять избыточный остаток. Давление глобальной конкуренции таково, что они полагают неразумным ожидать социальных обязательств от тех, кто занят в индивидуальном бизнесе. О безработных придется заботиться кому-то другому. Если предполагается, что их существование должно быть осмысленным и целостным, то помощь должна исходить от широкого спектра добровольческих служб и оказываться на добрососедской основе через спортивные клубы и всякого рода ассоциации. «Скромная оплата могла бы реально увеличивать ценность такой деятельности и таким образом повышать самооценку миллионов граждан», - считает профессор Рой. Так или иначе, лидеры бизнеса реально рассчитывают, что в скором времени люди в индустриально развитых странах вновь будут подметать улицы практически задаром или довольствоваться грошовыми заработками в качестве помощников в домашнем хозяйстве. По мнению футуролога Джона Нэсбитта, индустриальная эпоха и ее массовое благоденствие в конце концов станут не более чем «эпизодической вспышкой на экране истории экономики»» {125}.
 
   Впечатляющие перспективы, не правда ли? Чтобы лучше понять идейные основы этих перспектив, нужно познакомиться поближе с философскими разработками, которые взяли на вооружение вожди мондиализма {126}.
 

Технотронный концлагерь

    Oderint, dum metuant
    Калигула

 
   Первым из философов следует рассмотреть Карла Поппера(1902-1994). Он родился в Австрии, где жил до «аншлюса» своей родины Германией. Поскольку гитлеровцы евреев сурово преследовали, Попперу пришлось уехать в Новую Зеландию, а оттуда в Англию, где его именовали не иначе, как «сэр Чарлз». Первым концептуальным положением Поппера было следующее: лишь та научная теория может считаться действительно научной, если она содержит в себе возможность... быть опровергнутой (так называемый «принцип фальсификации»). Для здравомыслящего человека тезис выглядит весьма странно - получается, что чем более сомнительна теория (то есть чем проще ее опровергнуть), тем она более научна?
 
 
 
    Карл Поппер
 
   На самом деле все просто: как и у неолибералов от экономики, идейная основа воззрений Поппера - агностицизм. Человек не может познать объективную реальность, поэтому если какие-либо умозаключения претендуют на то, что они целостно объяснили эту реальность, то их следует немедленно отбросить. Из этого вполне логично вытекает и второй ключевой тезис Поппера - об «открытом обществе» (сама идея, впрочем, не его, а другого философа - Анри Бергсона). Закрытые общества суть те, которые опираются в себе на некую неизменную идейную основу - например, христианство. Но для Поппера христианство «антинаучно», а потому вредно - и закрытое христианское общество следует заменить открытым. То есть таким, которое вообще не придерживается какого-либо господствующего воззрения, а содержит в себе массу разнообразных, иногда противоположных друг другу, принципов.
 
   В этом обществе люди абсолютно толерантны (то есть терпимы) ко всем воззрениям, потому что они знают: истины нет, так что концепции сменяют друг друга с калейдоскопической частотой. По мнению Поппера, это очень хорошо, потому как не дает людям объединиться вокруг одной какой-либо философии (или религии), что могло бы привести к тоталитаризму. А еще такое общество исключительно динамично, то есть может постоянно меняться, оптимальным образом приспосабливаясь к внешней среде - примерно как у животных, только место естественного отбора заняла «творческая адаптация». Главная неприятность для открытого общества - это государство, поэтому по-настоящему открытым может быть только то общество, где индивидуумы независимы от государства, роль которого сугубо служебна. Ну как, узнали классику экономического неолиберализма - только на философский лад? Она, родимая - и знакомое нам шарлатанство тоже тут.
 
   Принцип фальсификации отвергли даже поздние позитивисты (так называемые «постпозитивисты») - Томас Кун, Имре Лакатош, Пол Фейерабенд и другие (среди них были даже ученики Поппера). Принцип непознаваемости мира сам по себе не очень-то располагает к пространному теоретизированию - и уж во всяком случае, персонажи вроде Поппера или Хайека способны породить лишь жалкие пародии на философию Иммануила Канта. Далее, у Поппера по ходу дела оказывается слишком много врагов открытого общества - в их число угодил даже Платон.
 
   Если взглянуть на исторические общества, то выяснится, что именно закрытые общества выигрывали казавшиеся безнадежными войны и вообще выказывали гораздо лучшую приспосабливаемость к изменчивым внешним условиям - как раз за счет сплоченности народа. Тогда как, например, излюбленная Поппером Афинская республика пала при едва ли не первом столкновении с по-настоящему серьезной внешней угрозой. Это спартанский царь Леонид со товарищи мог остановить ценой своей жизни армию Ксеркса - но ведь Спарта была жуткой диктатурой... И это не говоря уж о том, что слухи о толерантности Афин сильно преувеличены: терпимость афинян закончилась тогда, когда Сократ призвал их иметь совесть, за что был тут же обвинен в «тоталитаризме» - и казнен.
 
   Впрочем, «теории» Поппера пытается нынче спасти его фанатичный адепт Джордж Сорос- правда, если он и добился успехов на этом пути, то благодаря не столько мудрым мыслям, сколько большим деньгам. Зато Сорос дал определение глобализации: «этот термин означает глобализацию финансовых рынков и растущее доминирующее влияние на национальные экономики глобальных финансовых рынков и транснациональных корпораций. В этом смысле глобализацию следует отличать от свободной торговли, которая не имеет таких далеко идущих последствий для отдельных стран» {128}. Вполне откровенно - ибо сказано с симпатией. Впрочем, после обвала американского фондового рынка весной 2000 года, на котором биржевой спекулянт Сорос потерял изрядную сумму денег, он стал говорить о глобализации гораздо осторожнее. Ну да ладно - поспешим дальше.
 
 
 
    Джордж Сорос
 
    Иммануил Морис Валлерстайн(род. 1930) - американский философ. Касательно предмета нашего интереса он предложил следующее. Всего история дала три основных типа общества: мини-системы, мировые империи и мировые экономики. Мини-система - это мелкое локальное монокультурное образование; империя - соответственно, большое и мультикультурное. Мировая экономика - это, собственно, глобальная рыночная система. Последняя и есть то, что мы имеем сейчас - и у такого общества достаточно любопытная иерархическая структура. Есть «господствующее ядро» и есть «нищая периферия» - а между ними некая прокладка. По оценке философа, это вполне нормально, а в будущем положение в такой системе стабилизируются таким образом: 20% населения будет в целом обеспечено едой и правами, а остальные 80% - перебиваться с хлеба на воду и не жужжать. Знакомая картина? Даже процентные пропорции соблюдены.
 
 
 
    Иммануил Морис Валлерстайн
 
   В системе Валлерстайна есть один мелкий недостаток - она невозможна. То есть в какой-то момент подобное может быть, но такая система будет предельно нестабильной. Во-первых, потому, что путь из середины вверх исключительно сложен, потому как наверху мало места, а вот скатиться вниз можно запросто, ибо внизу места сколько угодно - причем этот вывод не мой, а самого Валлерстайна. Но главное в другом. Как и у Поппера, валлерстайнова система отличается гибкостью и динамичностью, она постоянно находится в движении - но за счет чего, спросим себя? За счет технологических прорывов, которые следуют один за другим. Причем в результате каждого такого прорыва выигрывает лишь какая-то (обычно небольшая) часть людей, для сферы деятельности которой именно этот прорыв приносит взрывной рост производительности (или уменьшение издержек - не важно).
 
   Получается такая картина: люди из нижней части («периферии») не заняты постоянным квалифицированным трудом вообще - стало быть, они не выигрывают ни от какой технической революции. Поэтому расслоение происходит лишь в верхних двух частях - то есть каждый раз от средней части откалывается некоторый «кусочек» людей, которые не смогли приспособиться к возникновению радикально новой технологии и поэтому упали вниз. Причем выбраться обратно у них нет никаких шансов - по вышеописанной причине однажды попав на дно, человек навсегда выключается из этого прогресса и пропасть между ним и «вершиной» растет с каждым новым этапом такого движения. Иначе говоря, «средняя» прослойка будет постоянно истончаться: каждый раз маленькая ее часть будет подниматься вверх, а большая - падать вниз. Из верхней кое-кто тоже упадет - но эти самые верхние две ступени будут в совокупности становиться все меньше и меньше, а в итоге в середине не останется вообще никого: будет микроскопический «верх» и колоссальный нищий «низ». Запомним это и перейдем к следующему философу.