Страница:
Конечно, я поняла, что если ему понадобится, он это все освоит с пол-тычка, но Сергей уж больно нетерпеливый, поэтому ему не хочется разбираться, а хочется слету показать себя передо мной всезнайкой. А не получается. Вот он и раздражается. Но я это и таким люблю, потому что знаю, что он — талантливый. А если будет находиться в моих чутких дружеских руках, я из него такого профессионала сделаю — все просто закачаются. Да и надо-то немного. Заставить его прилично одеваться, научить питаться не только пивом с сигаретами и немножечко образовать, чтобы он мог поддержать внекомпьютерный разговор в приличном обществе. Такой умнице, как я — это вполне по силам.
Прошло уже больше недели, а любимый не звонит ни в какую. Я, конечно, характер выдерживаю, но с каждым днем это делать все труднее и труднее. Наконец, звонит мой ненаглядный. Голос мрачный, как у слона во время сафари.
— Хай, — говорит.
— Здравствуй, Сережа, — официально отвечаю я, давая таким образом понять, что в наших взаимоотношениях еще не растаял некоторый ледок.
— В общем, — говорит он, — это… вот…
— Что «вот это»? — не понимаю я.
— Ну, — все мнется Сергей, — короче, вот.
— Сергей, — отвечаю я. — Не говорите загадками. Я от этого нервничаю. Что случилось? Неужели твой любимый компьютер пал смертью храбрых в неравной борьбе с Биллом Гейтсом?
— Ой, — пугается он. — Типун тебе под язык, чтобы он больше никогда не повернулся предположить такое.
— Ну тогда говори — в чем дело, — слегка начинаю раздражаться я. — А то все мычишь чего-то нечленораздельное… Давай уж, дели члены-то. Не маленький.
— Короче, — решается он, — я предлагаю тебе на мне жениться.
— Ой, — слегка обалдела я. — А тебе что — предстоит операция по смене пола?
— Это еще почему? — не понимает он.
— Потому, милый! Ты над терминологией задумайся! Жениться — значит взять в жены женщину. Выйти замуж — значит пойти под венец с мужиком. За-муж. Понял? Так что уточни свое неожиданное предложение.
— Тьфу, блин, совсем я запутался, — говорит Сергей.
— Оно и видно.
— Замуж за меня выходи. Поняла? За — муж!
— То есть это, милый, означает, что ты предлагаешь мне руку и сердце? — продолжаю я вытягивать из него, словно клещами.
— Дык, ясный пень, — подтверждает Сергей. — Чего тут непонятного? Ир, ты же всегда быстро соображала. За исключением, разумеется, компьютера, — тут же подпускает шпильку он.
— А чего это вдруг тебя на женитьбу разобрало? — интересуюсь я, недовольная полным отсутствием романтики в таком важном разговоре.
— Ну, будем жить поживать, — задумчиво отвечает он.
— Ну?
— Ты обо мне будешь заботиться, — неуверенно говорит Сергей.
— Так. Дальше.
— Будешь варить яичницу, жарить борщи…
— Ну, я слушаю.
— И НАКОНЕЦ ПРОГОНИШЬ ИЗ МОЕЙ КВАРТИРЫ ВСЕХ ЭТИХ ЧЕРТОВЫХ БАБУЛЕК! — неожиданно взрывается мой ненаглядный.
— Постой, — пугаюсь я. — Каких таких бабулек?
— Таких каких бабулек! — орет Сергей. — Из моего дома. Которых ты попросила взять надо мной шефство. Они уже неделю шефствуют, юннаты фиговы. Мне уже житья просто нет. Делай, что хочешь! Женись на мне, выходи замуж, усыновляй, но только прогони этот кагал из квартиры. Я уже на неделю сдачу программы задерживаю. Так скоро всех клиентов порастеряю.
— Подожди, да ты объясни толком — что происходит, — растеряно говорю я, но он, не слушая, проорал:
— Вот приходи и полюбуйся — что ты наделала, — и бросил трубку.
Во дела, думаю я. Интересно, чего же там происходит? Быстренько собралась, побежала к нему. На улице возле подъезда, как ни странно, сидит только одна вреднющая бабулька, которая в разговоры со мной вступить не захотела.
Пулей вбегаю наверх и остолбенело останавливаюсь у дверей его квартиры… Перед дверью лежит чистенький половичок, сделанный из сшитых друг с другом ковриков для мыши, а на двери висит опрятная табличка, на которой аккуратным старушечьим почерком написано:
Инкоминг чат риквест — 1 звонок
Вот ар ю вейтинг фор — 2 звонка
Вивисектор Сережа — 3 звонка
Ну, думаю, старушки взялись за дело со всей ответственностью. Звоню три раза, дверь открывает Сергей. Боже! В каком он виде! Просто Павлик Морозов в тот момент, когда с него лепили скульптуру для весьма средней школы. Одет в неимоверно белую рубашку, накрахмаленную так, что смотреть он может только прямо, потому что голова в стоячем воротничке лежит, как банан в бутылке из-под кефира. На темные брюки наведены такие стрелки, что мой ненаглядный напоминает сразу два «Титаника», обходящие айсберг слева и справа.
— Ого! — произношу я, не в силах совладать с чувствами.
— Это все, что ты можешь мне сказать? — горестно отвечает Сергей. — Ты лучше зайди в квартиру, зайди. Мне интересно, какие восклицания у тебя родятся при виде царящего внутри разгрома.
Я захожу в квартиру… О боже! Бабульки, как видно, безумно стосковались по труду на благо обществу. Комнаты — просто не узнать! Все вылизано, вычищено. Столы покрыты какими-то бесконечным салфеточками и полотенчиками с рюшечками. Пол у него в квартире, как выяснилось, паркетный. Уж не знаю, чем бабульки его натерли, но я сразу себя почувствовала Наташей Ростовой на балу. На кухню зайти — просто страшно. Кастрюли и сковородки блестят, раковина отмыта так, что даже можно понять, какого цвета было ее дно в момент выхода с конвейера.
— Видала? — простонал Сергей умирающим голосом. — Ты на компьютер посмотри, на компьютер!
Я поглядела… С ума сойти! Монитор накрыт кружевной салфеточкой, а на нем стоят семь слоников…
— Слоники! — заорал Сергей, не выдержав. — Гейтс их задери! У меня на мониторе стоят слоники!
— Ну и слоники, — подтвердила одна из бабулек, которые в изобилии роились по квартире, непрерывно что-то убирая и натирая. — Чем тебе не нравятся слоники? Они счастье приносят.
— Ир, — мрачно сказал Сергей. — Делай, что хочешь, но чтобы этот дурной сон немедленно прекратился. А то мне придется эту квартиру спалить вместе с собой и бабульками. Другого выхода я пока не вижу.
— Постой, — говорю я. — Чего ты так разнервничался? Посмотри — какой порядок кругом. Неужели тебе самому не приятно? А слоников мы на принтер переставим…
— Какой, нафик, порядок? — заорал Сергей. — Ты посмотри, что они наделали? — с этими словами он выдвинул ящик стола.
Я аккуратно туда заглянула, но ничего особенного не увидела. Куча платок памяти, аккуратно перехваченные резинкой.
— И чего? — осторожно спросила я. — Резинка платы душит и не дает спокойно дышать?
— Очень смешно, — нервно сказал Сергей. — Ты помнишь, как они у меня лежали?
— Конечно помню, — отвечаю я. — Кучками на кресле. Я же на них неоднократно садилась.
— Вот именно, — опять заорал Сергей. — Кучками! Отсортированные по размеру! Три кучки — по 16, 32 и 64 мегабайта. А бабульки их все свалили в одну! Как я теперь разберусь — где какой размер? На них же не написано!
— Сереж, — осторожно говорю я. — Но можно же проверить.
— Конечно можно, — со злостью отвечает он. — Вот я сейчас все брошу и буду весь день память проверять. У меня других дел нету, как память проверять. Боже мой, — тут он поднял глаза к небу, — у меня раньше же все было продумано! Садишься на кресло, память впивается в джинсы, встаешь, 16-меговую память снимаешь с правой ягодицы, 32-меговую — с левой, а 64 мега висит в аккурат на копчике. Даже задумываться не надо! — тут он чуть не заплакал.
— Да ладно тебе, Сереж, — успокаиваю его я. — Хочешь, я снова все по квартире раскидаю, как было?
— Ага, раскидаешь, — с какой-то детской обидой в голосе отвечает он. — Ты еще главного не видела. Пойдем на кухню.
На стене кухни висит здоровенной колбасой чулок, набитый чем-то непонятным.
— Это что такое? — спрашиваю. — Лук, что ли? У меня бабушка так лук и чеснок хранит.
— Лук… — застонал Сергей. — Это видео и сетевые карты! Вот удружили бабульки, вот удружили! Как я их теперь оттуда достану? — и он стал раскачиваться из стороны в сторону, как системный администратор во время установки WindowsNT (Сергей мне показывал эту картину, выполненную неизвестным художником двадцатого века).
Тут я поняла, что ситуацию надо срочно брать под свой контроль, иначе мой ненаглядный с горя совершит какое-нибудь насилие над собой или бабульками…
Я быстренько собрала бабулек на построение, объявила благодарность от имени командования, поблагодарила за службу и сказала, что теперь завоеванная территория переходит под юрисдикцию постоянного контингента — т.е. меня. Бабульки довольно заулыбались, начали наперебой тараторить, хвастаясь своими подвигами мебели на ниве приведения медвежьей берлоги в божеский вид. Самая шустрая заявила, что они теперь будут приходить три раза в неделю. При этом со стороны кухни, где оставался Сергей, послышались горькие рыдания.
В общем, еле-еле мне удалось уговорить бабулек оставить поле боя и не появляться здесь, пока я их не позову. Наконец, последняя бабка вышла из квартиры и захлопнула за собой дверь.
— Сереж, — сказала я осторожно. — Ну мало ли, какие проблемы в жизни бывают. Выдержим. Вдвоем — выдержим. Даже такую уборку. Ты не расстраивайся.
Он действительно начал потихоньку успокаиваться, а когда я сорвала салфетку с монитора, переставила слоников на принтер и включила компьютер, даже слабо улыбнулся.
— А знаешь, — доверчиво сказал он, — если отбросить в сторону массу всяких неудобств, в такой чистой квартире даже как-то легче дышится. Сразу хочется работать, работать, работать… — и с этими словами мой благоверный запустил на компьютере игру «Half Life».
Сижу как-то вечером дома, читаю. Внезапно раздается стук в дверь и одновременно со стуком в комнату влетает папашка.
— Нельзя, — говорю я по инерции. — Я не одета.
— Доча, — строго говорит папулька и садится ко мне на диван. — Тебе разве в институте не объясняли, что родителям врать не хорошо? Ты действительно бываешь не одета, когда отправляешься на дискотеку. А сейчас ты вовсе даже одета в джинсы и свитер. Или ты отныне решила носить паранджу, чтобы мужчина до замужества не увидел твоего лица? Это ты напрасно, потому что лицо у тебя — вполне даже ничего. Родители постарались. Хотя, — тут он подпустил шпильку, — ты его скоро испортишь курением.
— Во-первых, — говорю я, — стук в дверь обычно делается для того, чтобы там же, в смысле — за дверью, выслушать ответ — можно ли войти или нельзя.
— А что такого, — возмущается папулька, — в том, что родитель решил зайти выяснить — чем дышит его кровиночка.
— Его кровиночка по-прежнему дышит вонючим московским воздухом, — язвительно говорю я. — Кроме того, вы еще не дослушали что там во-вторых…
— А что во-вторых? — интересуется папулька.
— Во-вторых, — невозмутимо продолжаю я, — может быть мой дорогой папулька сразу перейдет к цели своего визита? А то у меня Анастасия Каменская вот-вот схватит главного преступника за эти… как их…
— Да понял я, понял, — торопливо говорит папулька.
— А я не хочу пропустить этот волнующий момент, — заканчиваю я.
— Так ты что, — спрашивает папулька, и в его глазах появляется неподдельный ужас, — читаешь Маринину?
Я на него внимательно посмотрела, но ничего не сказала. Все-таки иногда я чувствую, что головой больше пошла в мамульку. Папулька у меня хоть и умный, но иногда такое брякнет… Остается только радоваться, что как правило это происходит в тот момент, когда рядом никого нет.
— Да, — говорю я очень спокойно. — Я читаю Маринину. Более того! Я даже иногда читаю Стаута и Гарднера. И даже, — произношу я совсем зловеще, — по выходным читаю МОСКОВСКИЙ КОМСОМОЛЕЦ!
Папулька обмирает от моего зловещего голоса.
— Ну что? — ору я на всю комнату. — Пришел в ужас от глубины морального падения своей дочки, а?
— Постой, постой, — растеряно говорит папулька, — да я ничего такого не хотел сказать. Ну просто детективы — это же отстой…
— Плохие детективы — это отстой. А хорошие детективы — это средство расслабиться и получить удовольствие, — твердо заявляю я.
— Да я, в общем-то, и не спорю, — сдается папулька. — Но просто хочется, чтобы дочка могла поддержать разговор в приличном обществе. Не зря же я потратил такие дикие деньги на твое среднее образование.
— Среднее образование у меня, между прочим, было бесплатное, — напоминаю я.
— Это для тебя бесплатное, — язвительно говорит папулька. — А сколько я всего в твою школу перетаскал — не сосчитать. Тебе бы в жизни по истории пять не поставили, если бы я туда пятый том сочинений Ленина с его личным автографом не притащил.
— Ну да, — сказала я. — Помню-помню. Ты еще этот автограф полночи чернильной ручкой выводил.
— Нет, ну ничего себе! — возмутился папулька. — И это называется дочерняя благодарность?
— Дочерней бывает компания, — говорю я. — А благодарность бывает заслуженной или незаслуженной.
— Слушай, — сказал папулька, — ты меня совсем заболтала. Я же к тебе пришел с целью что-то сказать.
— Я внимательно слушаю, — говорю я. — Вероятно, ты решил сказать, что настолько вдохновлен моими успехами в институте, что на лето отправляешь дочурку отдыхать на Канары.
— Дались тебе эти Канары, — рассеянно говорит папулька, пытаясь что-то вспомнить. — В Сочи отдохнешь не хуже.
— Ну значит, — говорю я, — ты пришел побеседовать со мной о литературе.
Тут папулька бросает взгляд на мой книжный шкаф, читает название одного из корешков и говорит с таким возмущением, как будто уличил меня в диком преступлении: — Ага-а-а-а-а! «Поколение Пе». Так ты Пелевина читаешь?
— Ну да, — лениво говорю я. — Почитываю. А что?
— Я вчера слушал передачу, — торжественно говорит папулька, — так один умный человек говорил, что Пелевина за писателя не считает, потому что он, мол, о России пишет без боли.
Я некоторое время внимательно смотрю на папульку и ничего не говорю.
— Что? — начинает он нервничать. — Что ты так смотришь?
— Знаешь, папульчик, — говорю я. — А если бы у Толстого не было обязательного для всех великих писателей геморроя, он бы тоже писателем не считался по классификации твоего «умного» человека?
— При чем тут Толстой? — защищается папулька. — Толстой был огромной глыбой, матерым человечищем. Ведь если подумать, то до этого графомана настоящего мужика в литературе-то и не было…
— Это Горький был огромной глыбой, — поправляю его я. — А Толстой был лучом света в темном царстве.
— Ну да, — говорит папулька. — И для Светы он был луч, и для Тани, — тут он посмотрел на меня, — и даже для Иры должен был стать лучом света, но Ира у нас читает Маринину и всякого Пилявина.
— Ты, папуль, чего-то путаешь, — говорю я. — Пилявин — это из «Песняров». «Молодость ма-а-а-ая-я-я-я-я, Белоруссияя-я-я», — завыла я на всю квартиру.
— Да не ори ты так! — закричал папулька, который действительно не выносит моего пения. Я так думаю, что это у него какое-то генетическое отклонение.
— Во-первых, —говорит папулька, — в «Песнярах» был не Пилявин, а Мулявин. А во-вторых, умный мужик совершенно прав. Пелевин — это не литература.
— А что это? — интересуюсь я. — Написано на бумаге. Люди читают. Значит литература.
— Пелевин это… — задумывается папулька, явно вспоминая слова этого умника из радио, — это результат бездуховности, вот! — торжествующе выдает он.
— Папуль, — ласково говорю я, — ты вчера же преферанс играл, да?
— Ну да, — подтверждает папульчик. — Преферанс по пятницам с деловыми партнерами. Святое дело.
— И, небось, пили там во время преферанса? — все так же ласково спрашиваю я.
— Понятное дело, что пили, — подтверждает папульчик. — Мы же русские люди. Почему бы не выпить в тяпницу, тем более, что этот день недели так и называется.
— По-моему, Борис Натанович, — говорю я, — вы все-таки не очень русский человек. Прямо-таки скажем — совсем не русский. Поэтому за вас наша общая мамулька замуж и вышла.
— Ну, не русский, зато русифицированный, — спорит папульчик.
— Ладно, — говорю, — проехали вопрос вашей национальности.
— И вашей, между прочим, тоже, — добавляет папульчик.
— Моя национальность определяется по мамульчику, — парирую я.
— Это у евреев она определяется по мамульчику, — продолжает спорить папульчик.
— Вы что-то имеете против евреев? — осведомляюсь у него я.
Папульчик потрясенный замолкает.
— Вот так, — удовлетворенно говорю я. — Продолжаем допрос. Так вы, дорогой папульчик, во время преферанса выпили.
— Ну, не без этого, — признает папульчик. — Как полагает. Но никто не напивался. Свои 500-600 грамм, и все.
— Понятно, — говорю я. — После этого вы вернулись домой в состоянии летающих аквалангистов…
— Я не люблю, когда ты используешь выражения нашего с тобой общего мамульчика, — поморщившись, говорит папульчик.
— Сели на кухне, — продолжаю я, не давая себя сбить, — после чего домотались до радио, прям как пьяный папульчик до радио. Так?
— Что за выражения? — возмущается папульчик. — Я просто слушал радио.
— Вот и я об этом. А в пьяном состоянии, дорогой родитель, вам радио слушать вредно, — объясняю я. — Любой бред на тебя производит неизгладимое впечатление.
— Это почему это? — защищается папульчик.
— Да потому что, — говоря я. — Заявился ко мне в комнату непонятно зачем, сначала набросился на Маринину, затем и вовсе на Пелевина, а чего тебе надо — я так до сих пор и не поняла.
Папульчик задумался.
— Слушай, — наконец сказал он. — Я вспомнил!
Я подкинула в воздух книжку Марининой.
— Это что такое? — подозрительно спросил папульчик.
— Кричали женщины ура, — объяснила я, — и в воздух чепчики бросали.
— Понял, — сказал папульчик. — Короче говоря, я вчера на преферансе познакомился с классным молодым парнем.
— Ну? — подозрительно сказала я.
— Что ну? Классный, говорю, парень.
— И что? Ну не тяни ты, а то меня аж в дрожь бросает от твоих классных парней.
— Такой классный парень, — в третий раз повторил папульчик, и я сделала вид, что сейчас книжка Марининой полетит в него, — что я его на завтра пригласил к нам на ужин.
Я даже замолчала на минуту, слегка обалдев от такой новости.
— Зачем? — спросила я осторожно.
— Как это зачем? — удивился папульчик. — Чтобы ты с ним познакомилась. Должна же у тебя быть какая-то альтернатива этому Сергею компьютерщику.
— А что в твоем преферансном даровании такого альтернативного? — поинтересовалась я.
— Молодой парень… — начал папульчик.
— Сергей тоже молодой, — прервала его я.
— Отлично одевается, зарабатывает деньги и вообще — выглядит, как принц, — торжествующе заявил папульчик.
Я промолчала. Что мне на это было сказать?
— К тому же, — продолжил папульчик, — работает химиком.
— Ой, — сказала я. — Вечно в грязном халате и пальцы обожжены кислотами. Ничего себе ты вариантик любимой дочурке откопал.
— У него перспективное химическое производство, — заявил папульчик. — Вместо халата — костюм от Картье, а пальцы — как у пианиста. И в твоей любимой компьютерной технике разбирается, насколько я понял. Так что ты бы не отказывалась, а? — просительно сказал он. — Я же его уже пригласил, хоть и спьяну. Но он запомнил и сегодня уже звонил сказать, что завтра придет.
— Ладно, — сказала я. — Посмотрим на твоего протеже. Заодно будет чем Сергея подразнить, чтобы этот медведь не расслаблялся. Только учти, — и я папульчику строго погрозила пальцем, — я не даю никаких гарантий. Если парень окажется полным дебилом, получит по полной программе.
— Да не надо мне никаких гарантий, — заторопился папульчик. — Я же для тебя стараюсь. Чтобы, так сказать, не было безальтернативных выборов. Но я тебя прошу — ты с ним все-таки помягче…
— Ладно, — говорю я. — Как получится. Но в знак уважения к папульчику накрашусь и надену красивое платье.
— Спасибо, доча, — сказал папульчик, клюнул меня в щеку и заявил: — Ну, мне пора работать.
— Передай привет своему Lines-у, — сказала я, на что папульчик рассеянно кивнул, в уме находясь уже на пути к своей любимой игрушке, и выскочила из комнаты.
Ну и ладно, подумала я. Посмотрим завтра на этого химика. Может и правда на Сергее свет клином не сошелся?
На следующий день я не стала особенно краситься и прихорашиваться, хотя папульчик раз пять вбегал ко мне в комнату, хмурил брови и орал на весь дом:
— А поворотись-ка, дочку! Экий ты у меня попастый стал!
После чего получал диванной подушкой по голове и убегал обратно по делам подготовки торжественного ужина. Кстати, они с мамулькой готовились к визиту этого химика так, как будто ко мне должен был приехать свататься принц Уэльский или, на худой конец, наследный принц какого-нибудь скромного, но нефтеносного государства. Мамульчик готовила некую фантастическую рыбу (она у нас большой специалист по рыбным блюдам), а папульчик колдовал над своим коронным пловом.
Когда я зашла на кухню, работа была в самом разгаре. Папульчик с мамульчиком вихрем носились по кухне и негромко переругивались, когда их интересы сталкивались (я имею в виду, когда они сталкивались попами, повернувшись каждый к своему блюду).
— А что это у нас такая суета на кухне? — невинным голосом спросила я. — Такое ощущение, что приходит официальный жених просить руки. Вы меня там, случаем, уже замуж не отдали?
— Уйди, доча, не мешай, — строгим голосом сказал папулька. — Никто тебя замуж еще не отдал, но молодого человека следует встретить по полной программе. Он парень непростой, но и мы тоже в грязь лицом не ударим.
— Кстати, — всполошилась мамулька. — На тему в грязь лицом: Боря, ты торт купил, как я просила?
— Ой, — сказал папулька.
— Что ой? — закричала мамулька. — Что мы теперь на сладкое будем подавать, а? Бутерброды с хреном, что ли?
Папулька задумался. Потом изрек:
— А давай сделаем изящный ход конем. Вместо сладкого устроим небольшой домашний концерт. Ирка что-нибудь почитает, споет. Может быть, на своих фортеплясах сыграет какого-нибудь Мендельштама…
— Папульчик, что с вами? — я даже рот открыла от удивления. — Я на инструменте последний раз в шестом классе играла. Нет, конечно если парень окажется страшнее атомной войны, то я готова прямо сразу исполнить не только Мендельсона, но и еврейский народный спиричуэлс, чтобы парень исчез, как дуновение ветерка… Но если он все-таки окажется более-менее, то я не рискну открывать крышку этого раздолбанного рояля.
— Чего это он раздолбанный? — возмутился папульчик. — Я за него дикие деньги отдал.
Мамульчик отчетливо хмыкнула, а потом затряслась в беззвучном смехе.
— Мам, ты чего? — спросила я.
Папулька бросил на мамульку гневный взгляд, намереваясь что-то сказать, но только открыл рот, как мамулька заявила:
— Да ладно тебе. Дочка уже выросла и ей можно сказать, что этот рояль ты купил за 50 рублей у сторожа ее же школы. Он чуть не надорвался, бедный, когда один пер инструмент к нам на седьмой этаж.
— Ой, — сказала я. — Так вот почему у нас уроки пения все время под баян проходили. А я-то думала, что это такая новая прогрессивная методика.
Папульчик стоял посреди кухни и вид у него был явно сконфуженный. Но в этот момент ожил дверной звонок.
— Это он! — вскрикнул папульчик, обрадовавшись, что можно сменить тему разговора. — Прическу поправь, — строго сказал он мне и побежал открывать.
Я на всякий случай взглянула в зеркало, пытаясь понять, что именно мне надо поправить в прическе, ведь я всего пару дней назад постриглась «под мальчика», но затем поняла, что папулька высказался в аллегорическом смысле, поэтому отправилась в коридор посмотреть на этого подающего надежды химика.
Боже мой! Что это? Что за чудо природы папулька затащил в наш дом?!?! Парень выглядел так, как будто стилю одеваться он учился из американских боевиков. Невероятный серебристый пиджак с искрой, шелковая рубашка с шейным платком (такие, по-моему, не носят уже лет десять), черные брюки и мокасины, которые обычно в фильмах носят сутенеры. Еще он ухитрился свои черные волосы тщательно зализать гелем назад, от чего стал похож на прогоревшего с отменой сухого закона бутлегера. Да и лицо его на меня не произвело яркого впечатления. Хитрая, вытянутая вперед мордочка с темными бусинками глаз. Я-то думала, что это будет человек науки, в глазах которого отражается безбрежный полет мысли, а у этого хорька в глазах отражалось только мое глубокое декольте.
— Здрасссст… — сказала я.
Химический хорек расплылся в улыбке и сразу стал еще на порядок противнее.
— Здравствуйте, милая дама! — прогундосил он и полез слюнявить мне ручку.
— Хай, — говорит.
— Здравствуй, Сережа, — официально отвечаю я, давая таким образом понять, что в наших взаимоотношениях еще не растаял некоторый ледок.
— В общем, — говорит он, — это… вот…
— Что «вот это»? — не понимаю я.
— Ну, — все мнется Сергей, — короче, вот.
— Сергей, — отвечаю я. — Не говорите загадками. Я от этого нервничаю. Что случилось? Неужели твой любимый компьютер пал смертью храбрых в неравной борьбе с Биллом Гейтсом?
— Ой, — пугается он. — Типун тебе под язык, чтобы он больше никогда не повернулся предположить такое.
— Ну тогда говори — в чем дело, — слегка начинаю раздражаться я. — А то все мычишь чего-то нечленораздельное… Давай уж, дели члены-то. Не маленький.
— Короче, — решается он, — я предлагаю тебе на мне жениться.
— Ой, — слегка обалдела я. — А тебе что — предстоит операция по смене пола?
— Это еще почему? — не понимает он.
— Потому, милый! Ты над терминологией задумайся! Жениться — значит взять в жены женщину. Выйти замуж — значит пойти под венец с мужиком. За-муж. Понял? Так что уточни свое неожиданное предложение.
— Тьфу, блин, совсем я запутался, — говорит Сергей.
— Оно и видно.
— Замуж за меня выходи. Поняла? За — муж!
— То есть это, милый, означает, что ты предлагаешь мне руку и сердце? — продолжаю я вытягивать из него, словно клещами.
— Дык, ясный пень, — подтверждает Сергей. — Чего тут непонятного? Ир, ты же всегда быстро соображала. За исключением, разумеется, компьютера, — тут же подпускает шпильку он.
— А чего это вдруг тебя на женитьбу разобрало? — интересуюсь я, недовольная полным отсутствием романтики в таком важном разговоре.
— Ну, будем жить поживать, — задумчиво отвечает он.
— Ну?
— Ты обо мне будешь заботиться, — неуверенно говорит Сергей.
— Так. Дальше.
— Будешь варить яичницу, жарить борщи…
— Ну, я слушаю.
— И НАКОНЕЦ ПРОГОНИШЬ ИЗ МОЕЙ КВАРТИРЫ ВСЕХ ЭТИХ ЧЕРТОВЫХ БАБУЛЕК! — неожиданно взрывается мой ненаглядный.
— Постой, — пугаюсь я. — Каких таких бабулек?
— Таких каких бабулек! — орет Сергей. — Из моего дома. Которых ты попросила взять надо мной шефство. Они уже неделю шефствуют, юннаты фиговы. Мне уже житья просто нет. Делай, что хочешь! Женись на мне, выходи замуж, усыновляй, но только прогони этот кагал из квартиры. Я уже на неделю сдачу программы задерживаю. Так скоро всех клиентов порастеряю.
— Подожди, да ты объясни толком — что происходит, — растеряно говорю я, но он, не слушая, проорал:
— Вот приходи и полюбуйся — что ты наделала, — и бросил трубку.
Во дела, думаю я. Интересно, чего же там происходит? Быстренько собралась, побежала к нему. На улице возле подъезда, как ни странно, сидит только одна вреднющая бабулька, которая в разговоры со мной вступить не захотела.
Инкоминг чат риквест — 1 звонок
Вот ар ю вейтинг фор — 2 звонка
Вивисектор Сережа — 3 звонка
Ну, думаю, старушки взялись за дело со всей ответственностью. Звоню три раза, дверь открывает Сергей. Боже! В каком он виде! Просто Павлик Морозов в тот момент, когда с него лепили скульптуру для весьма средней школы. Одет в неимоверно белую рубашку, накрахмаленную так, что смотреть он может только прямо, потому что голова в стоячем воротничке лежит, как банан в бутылке из-под кефира. На темные брюки наведены такие стрелки, что мой ненаглядный напоминает сразу два «Титаника», обходящие айсберг слева и справа.
— Ого! — произношу я, не в силах совладать с чувствами.
— Это все, что ты можешь мне сказать? — горестно отвечает Сергей. — Ты лучше зайди в квартиру, зайди. Мне интересно, какие восклицания у тебя родятся при виде царящего внутри разгрома.
Я захожу в квартиру… О боже! Бабульки, как видно, безумно стосковались по труду на благо обществу. Комнаты — просто не узнать! Все вылизано, вычищено. Столы покрыты какими-то бесконечным салфеточками и полотенчиками с рюшечками. Пол у него в квартире, как выяснилось, паркетный. Уж не знаю, чем бабульки его натерли, но я сразу себя почувствовала Наташей Ростовой на балу. На кухню зайти — просто страшно. Кастрюли и сковородки блестят, раковина отмыта так, что даже можно понять, какого цвета было ее дно в момент выхода с конвейера.
— Видала? — простонал Сергей умирающим голосом. — Ты на компьютер посмотри, на компьютер!
Я поглядела… С ума сойти! Монитор накрыт кружевной салфеточкой, а на нем стоят семь слоников…
— Слоники! — заорал Сергей, не выдержав. — Гейтс их задери! У меня на мониторе стоят слоники!
— Ир, — мрачно сказал Сергей. — Делай, что хочешь, но чтобы этот дурной сон немедленно прекратился. А то мне придется эту квартиру спалить вместе с собой и бабульками. Другого выхода я пока не вижу.
— Постой, — говорю я. — Чего ты так разнервничался? Посмотри — какой порядок кругом. Неужели тебе самому не приятно? А слоников мы на принтер переставим…
— Какой, нафик, порядок? — заорал Сергей. — Ты посмотри, что они наделали? — с этими словами он выдвинул ящик стола.
Я аккуратно туда заглянула, но ничего особенного не увидела. Куча платок памяти, аккуратно перехваченные резинкой.
— И чего? — осторожно спросила я. — Резинка платы душит и не дает спокойно дышать?
— Очень смешно, — нервно сказал Сергей. — Ты помнишь, как они у меня лежали?
— Конечно помню, — отвечаю я. — Кучками на кресле. Я же на них неоднократно садилась.
— Вот именно, — опять заорал Сергей. — Кучками! Отсортированные по размеру! Три кучки — по 16, 32 и 64 мегабайта. А бабульки их все свалили в одну! Как я теперь разберусь — где какой размер? На них же не написано!
— Сереж, — осторожно говорю я. — Но можно же проверить.
— Конечно можно, — со злостью отвечает он. — Вот я сейчас все брошу и буду весь день память проверять. У меня других дел нету, как память проверять. Боже мой, — тут он поднял глаза к небу, — у меня раньше же все было продумано! Садишься на кресло, память впивается в джинсы, встаешь, 16-меговую память снимаешь с правой ягодицы, 32-меговую — с левой, а 64 мега висит в аккурат на копчике. Даже задумываться не надо! — тут он чуть не заплакал.
— Да ладно тебе, Сереж, — успокаиваю его я. — Хочешь, я снова все по квартире раскидаю, как было?
— Ага, раскидаешь, — с какой-то детской обидой в голосе отвечает он. — Ты еще главного не видела. Пойдем на кухню.
На стене кухни висит здоровенной колбасой чулок, набитый чем-то непонятным.
— Это что такое? — спрашиваю. — Лук, что ли? У меня бабушка так лук и чеснок хранит.
— Лук… — застонал Сергей. — Это видео и сетевые карты! Вот удружили бабульки, вот удружили! Как я их теперь оттуда достану? — и он стал раскачиваться из стороны в сторону, как системный администратор во время установки WindowsNT (Сергей мне показывал эту картину, выполненную неизвестным художником двадцатого века).
Тут я поняла, что ситуацию надо срочно брать под свой контроль, иначе мой ненаглядный с горя совершит какое-нибудь насилие над собой или бабульками…
Я быстренько собрала бабулек на построение, объявила благодарность от имени командования, поблагодарила за службу и сказала, что теперь завоеванная территория переходит под юрисдикцию постоянного контингента — т.е. меня. Бабульки довольно заулыбались, начали наперебой тараторить, хвастаясь своими подвигами мебели на ниве приведения медвежьей берлоги в божеский вид. Самая шустрая заявила, что они теперь будут приходить три раза в неделю. При этом со стороны кухни, где оставался Сергей, послышались горькие рыдания.
В общем, еле-еле мне удалось уговорить бабулек оставить поле боя и не появляться здесь, пока я их не позову. Наконец, последняя бабка вышла из квартиры и захлопнула за собой дверь.
— Сереж, — сказала я осторожно. — Ну мало ли, какие проблемы в жизни бывают. Выдержим. Вдвоем — выдержим. Даже такую уборку. Ты не расстраивайся.
Он действительно начал потихоньку успокаиваться, а когда я сорвала салфетку с монитора, переставила слоников на принтер и включила компьютер, даже слабо улыбнулся.
— А знаешь, — доверчиво сказал он, — если отбросить в сторону массу всяких неудобств, в такой чистой квартире даже как-то легче дышится. Сразу хочется работать, работать, работать… — и с этими словами мой благоверный запустил на компьютере игру «Half Life».
* * *
После сеанса экзорсизма (изгоняния из квартиры бабулек) я с Сергеем некоторое время не виделась. Он довольно тяжело переживал внезапно возникшую чистоту в своей квартире, поэтому с большим усердием день за днем заново покрывал всю полезную площадь своими платами, винтиками, кабелечками и книжными справочниками, а я… У меня тоже произошли кое-какие события. Но обо всем по порядку.Сижу как-то вечером дома, читаю. Внезапно раздается стук в дверь и одновременно со стуком в комнату влетает папашка.
— Нельзя, — говорю я по инерции. — Я не одета.
— Доча, — строго говорит папулька и садится ко мне на диван. — Тебе разве в институте не объясняли, что родителям врать не хорошо? Ты действительно бываешь не одета, когда отправляешься на дискотеку. А сейчас ты вовсе даже одета в джинсы и свитер. Или ты отныне решила носить паранджу, чтобы мужчина до замужества не увидел твоего лица? Это ты напрасно, потому что лицо у тебя — вполне даже ничего. Родители постарались. Хотя, — тут он подпустил шпильку, — ты его скоро испортишь курением.
— Во-первых, — говорю я, — стук в дверь обычно делается для того, чтобы там же, в смысле — за дверью, выслушать ответ — можно ли войти или нельзя.
— А что такого, — возмущается папулька, — в том, что родитель решил зайти выяснить — чем дышит его кровиночка.
— Его кровиночка по-прежнему дышит вонючим московским воздухом, — язвительно говорю я. — Кроме того, вы еще не дослушали что там во-вторых…
— А что во-вторых? — интересуется папулька.
— Во-вторых, — невозмутимо продолжаю я, — может быть мой дорогой папулька сразу перейдет к цели своего визита? А то у меня Анастасия Каменская вот-вот схватит главного преступника за эти… как их…
— Да понял я, понял, — торопливо говорит папулька.
— А я не хочу пропустить этот волнующий момент, — заканчиваю я.
— Так ты что, — спрашивает папулька, и в его глазах появляется неподдельный ужас, — читаешь Маринину?
Я на него внимательно посмотрела, но ничего не сказала. Все-таки иногда я чувствую, что головой больше пошла в мамульку. Папулька у меня хоть и умный, но иногда такое брякнет… Остается только радоваться, что как правило это происходит в тот момент, когда рядом никого нет.
— Да, — говорю я очень спокойно. — Я читаю Маринину. Более того! Я даже иногда читаю Стаута и Гарднера. И даже, — произношу я совсем зловеще, — по выходным читаю МОСКОВСКИЙ КОМСОМОЛЕЦ!
Папулька обмирает от моего зловещего голоса.
— Ну что? — ору я на всю комнату. — Пришел в ужас от глубины морального падения своей дочки, а?
— Постой, постой, — растеряно говорит папулька, — да я ничего такого не хотел сказать. Ну просто детективы — это же отстой…
— Плохие детективы — это отстой. А хорошие детективы — это средство расслабиться и получить удовольствие, — твердо заявляю я.
— Да я, в общем-то, и не спорю, — сдается папулька. — Но просто хочется, чтобы дочка могла поддержать разговор в приличном обществе. Не зря же я потратил такие дикие деньги на твое среднее образование.
— Среднее образование у меня, между прочим, было бесплатное, — напоминаю я.
— Это для тебя бесплатное, — язвительно говорит папулька. — А сколько я всего в твою школу перетаскал — не сосчитать. Тебе бы в жизни по истории пять не поставили, если бы я туда пятый том сочинений Ленина с его личным автографом не притащил.
— Ну да, — сказала я. — Помню-помню. Ты еще этот автограф полночи чернильной ручкой выводил.
— Нет, ну ничего себе! — возмутился папулька. — И это называется дочерняя благодарность?
— Дочерней бывает компания, — говорю я. — А благодарность бывает заслуженной или незаслуженной.
— Слушай, — сказал папулька, — ты меня совсем заболтала. Я же к тебе пришел с целью что-то сказать.
— Я внимательно слушаю, — говорю я. — Вероятно, ты решил сказать, что настолько вдохновлен моими успехами в институте, что на лето отправляешь дочурку отдыхать на Канары.
— Дались тебе эти Канары, — рассеянно говорит папулька, пытаясь что-то вспомнить. — В Сочи отдохнешь не хуже.
— Ну значит, — говорю я, — ты пришел побеседовать со мной о литературе.
Тут папулька бросает взгляд на мой книжный шкаф, читает название одного из корешков и говорит с таким возмущением, как будто уличил меня в диком преступлении: — Ага-а-а-а-а! «Поколение Пе». Так ты Пелевина читаешь?
— Ну да, — лениво говорю я. — Почитываю. А что?
— Я вчера слушал передачу, — торжественно говорит папулька, — так один умный человек говорил, что Пелевина за писателя не считает, потому что он, мол, о России пишет без боли.
Я некоторое время внимательно смотрю на папульку и ничего не говорю.
— Что? — начинает он нервничать. — Что ты так смотришь?
— Знаешь, папульчик, — говорю я. — А если бы у Толстого не было обязательного для всех великих писателей геморроя, он бы тоже писателем не считался по классификации твоего «умного» человека?
— При чем тут Толстой? — защищается папулька. — Толстой был огромной глыбой, матерым человечищем. Ведь если подумать, то до этого графомана настоящего мужика в литературе-то и не было…
— Это Горький был огромной глыбой, — поправляю его я. — А Толстой был лучом света в темном царстве.
— Ну да, — говорит папулька. — И для Светы он был луч, и для Тани, — тут он посмотрел на меня, — и даже для Иры должен был стать лучом света, но Ира у нас читает Маринину и всякого Пилявина.
— Ты, папуль, чего-то путаешь, — говорю я. — Пилявин — это из «Песняров». «Молодость ма-а-а-ая-я-я-я-я, Белоруссияя-я-я», — завыла я на всю квартиру.
— Да не ори ты так! — закричал папулька, который действительно не выносит моего пения. Я так думаю, что это у него какое-то генетическое отклонение.
— Во-первых, —говорит папулька, — в «Песнярах» был не Пилявин, а Мулявин. А во-вторых, умный мужик совершенно прав. Пелевин — это не литература.
— А что это? — интересуюсь я. — Написано на бумаге. Люди читают. Значит литература.
— Пелевин это… — задумывается папулька, явно вспоминая слова этого умника из радио, — это результат бездуховности, вот! — торжествующе выдает он.
— Папуль, — ласково говорю я, — ты вчера же преферанс играл, да?
— Ну да, — подтверждает папульчик. — Преферанс по пятницам с деловыми партнерами. Святое дело.
— И, небось, пили там во время преферанса? — все так же ласково спрашиваю я.
— Понятное дело, что пили, — подтверждает папульчик. — Мы же русские люди. Почему бы не выпить в тяпницу, тем более, что этот день недели так и называется.
— По-моему, Борис Натанович, — говорю я, — вы все-таки не очень русский человек. Прямо-таки скажем — совсем не русский. Поэтому за вас наша общая мамулька замуж и вышла.
— Ну, не русский, зато русифицированный, — спорит папульчик.
— Ладно, — говорю, — проехали вопрос вашей национальности.
— И вашей, между прочим, тоже, — добавляет папульчик.
— Моя национальность определяется по мамульчику, — парирую я.
— Это у евреев она определяется по мамульчику, — продолжает спорить папульчик.
— Вы что-то имеете против евреев? — осведомляюсь у него я.
Папульчик потрясенный замолкает.
— Вот так, — удовлетворенно говорю я. — Продолжаем допрос. Так вы, дорогой папульчик, во время преферанса выпили.
— Ну, не без этого, — признает папульчик. — Как полагает. Но никто не напивался. Свои 500-600 грамм, и все.
— Понятно, — говорю я. — После этого вы вернулись домой в состоянии летающих аквалангистов…
— Я не люблю, когда ты используешь выражения нашего с тобой общего мамульчика, — поморщившись, говорит папульчик.
— Сели на кухне, — продолжаю я, не давая себя сбить, — после чего домотались до радио, прям как пьяный папульчик до радио. Так?
— Что за выражения? — возмущается папульчик. — Я просто слушал радио.
— Вот и я об этом. А в пьяном состоянии, дорогой родитель, вам радио слушать вредно, — объясняю я. — Любой бред на тебя производит неизгладимое впечатление.
— Это почему это? — защищается папульчик.
— Да потому что, — говоря я. — Заявился ко мне в комнату непонятно зачем, сначала набросился на Маринину, затем и вовсе на Пелевина, а чего тебе надо — я так до сих пор и не поняла.
Папульчик задумался.
— Слушай, — наконец сказал он. — Я вспомнил!
Я подкинула в воздух книжку Марининой.
— Это что такое? — подозрительно спросил папульчик.
— Кричали женщины ура, — объяснила я, — и в воздух чепчики бросали.
— Понял, — сказал папульчик. — Короче говоря, я вчера на преферансе познакомился с классным молодым парнем.
— Ну? — подозрительно сказала я.
— Что ну? Классный, говорю, парень.
— И что? Ну не тяни ты, а то меня аж в дрожь бросает от твоих классных парней.
— Такой классный парень, — в третий раз повторил папульчик, и я сделала вид, что сейчас книжка Марининой полетит в него, — что я его на завтра пригласил к нам на ужин.
Я даже замолчала на минуту, слегка обалдев от такой новости.
— Зачем? — спросила я осторожно.
— Как это зачем? — удивился папульчик. — Чтобы ты с ним познакомилась. Должна же у тебя быть какая-то альтернатива этому Сергею компьютерщику.
— А что в твоем преферансном даровании такого альтернативного? — поинтересовалась я.
— Молодой парень… — начал папульчик.
— Сергей тоже молодой, — прервала его я.
— Отлично одевается, зарабатывает деньги и вообще — выглядит, как принц, — торжествующе заявил папульчик.
Я промолчала. Что мне на это было сказать?
— К тому же, — продолжил папульчик, — работает химиком.
— Ой, — сказала я. — Вечно в грязном халате и пальцы обожжены кислотами. Ничего себе ты вариантик любимой дочурке откопал.
— У него перспективное химическое производство, — заявил папульчик. — Вместо халата — костюм от Картье, а пальцы — как у пианиста. И в твоей любимой компьютерной технике разбирается, насколько я понял. Так что ты бы не отказывалась, а? — просительно сказал он. — Я же его уже пригласил, хоть и спьяну. Но он запомнил и сегодня уже звонил сказать, что завтра придет.
— Ладно, — сказала я. — Посмотрим на твоего протеже. Заодно будет чем Сергея подразнить, чтобы этот медведь не расслаблялся. Только учти, — и я папульчику строго погрозила пальцем, — я не даю никаких гарантий. Если парень окажется полным дебилом, получит по полной программе.
— Да не надо мне никаких гарантий, — заторопился папульчик. — Я же для тебя стараюсь. Чтобы, так сказать, не было безальтернативных выборов. Но я тебя прошу — ты с ним все-таки помягче…
— Ладно, — говорю я. — Как получится. Но в знак уважения к папульчику накрашусь и надену красивое платье.
— Спасибо, доча, — сказал папульчик, клюнул меня в щеку и заявил: — Ну, мне пора работать.
— Передай привет своему Lines-у, — сказала я, на что папульчик рассеянно кивнул, в уме находясь уже на пути к своей любимой игрушке, и выскочила из комнаты.
Ну и ладно, подумала я. Посмотрим завтра на этого химика. Может и правда на Сергее свет клином не сошелся?
На следующий день я не стала особенно краситься и прихорашиваться, хотя папульчик раз пять вбегал ко мне в комнату, хмурил брови и орал на весь дом:
— А поворотись-ка, дочку! Экий ты у меня попастый стал!
Когда я зашла на кухню, работа была в самом разгаре. Папульчик с мамульчиком вихрем носились по кухне и негромко переругивались, когда их интересы сталкивались (я имею в виду, когда они сталкивались попами, повернувшись каждый к своему блюду).
— А что это у нас такая суета на кухне? — невинным голосом спросила я. — Такое ощущение, что приходит официальный жених просить руки. Вы меня там, случаем, уже замуж не отдали?
— Уйди, доча, не мешай, — строгим голосом сказал папулька. — Никто тебя замуж еще не отдал, но молодого человека следует встретить по полной программе. Он парень непростой, но и мы тоже в грязь лицом не ударим.
— Кстати, — всполошилась мамулька. — На тему в грязь лицом: Боря, ты торт купил, как я просила?
— Ой, — сказал папулька.
— Что ой? — закричала мамулька. — Что мы теперь на сладкое будем подавать, а? Бутерброды с хреном, что ли?
Папулька задумался. Потом изрек:
— А давай сделаем изящный ход конем. Вместо сладкого устроим небольшой домашний концерт. Ирка что-нибудь почитает, споет. Может быть, на своих фортеплясах сыграет какого-нибудь Мендельштама…
— Чего это он раздолбанный? — возмутился папульчик. — Я за него дикие деньги отдал.
Мамульчик отчетливо хмыкнула, а потом затряслась в беззвучном смехе.
— Мам, ты чего? — спросила я.
Папулька бросил на мамульку гневный взгляд, намереваясь что-то сказать, но только открыл рот, как мамулька заявила:
— Да ладно тебе. Дочка уже выросла и ей можно сказать, что этот рояль ты купил за 50 рублей у сторожа ее же школы. Он чуть не надорвался, бедный, когда один пер инструмент к нам на седьмой этаж.
— Ой, — сказала я. — Так вот почему у нас уроки пения все время под баян проходили. А я-то думала, что это такая новая прогрессивная методика.
Папульчик стоял посреди кухни и вид у него был явно сконфуженный. Но в этот момент ожил дверной звонок.
— Это он! — вскрикнул папульчик, обрадовавшись, что можно сменить тему разговора. — Прическу поправь, — строго сказал он мне и побежал открывать.
Я на всякий случай взглянула в зеркало, пытаясь понять, что именно мне надо поправить в прическе, ведь я всего пару дней назад постриглась «под мальчика», но затем поняла, что папулька высказался в аллегорическом смысле, поэтому отправилась в коридор посмотреть на этого подающего надежды химика.
— Здрасссст… — сказала я.
Химический хорек расплылся в улыбке и сразу стал еще на порядок противнее.
— Здравствуйте, милая дама! — прогундосил он и полез слюнявить мне ручку.