Страница:
Это он, конечно, соврал. Еще не хватало, чтобы кто-то знал о его внутренних, душевных проблемах. Он еще хотел что-то сказать, но, повернувшись, даже раскрыл рот.
Юля стояла над ним, высоко подняв голову, и все ее лицо было залито слезами…
– Ты чего? – спросил испугавшийся Роман. Он совсем развернулся к ней и даже обнял, прижимаясь к ее теплому животу. – Прекрати. Ну, ты чего. Да не сдам я тебя никуда! Я же влюбился в тебя, как самый последний… как самый распоследний мальчишка! Да я в первый же день проклял бы все и себя. Я бы тут же шкертанулся! Да я бы не простил бы себя! Маленькая, да что ты?
Казалось, от этих слов она совсем расстроилась и уже открыто всхлипывала. Роман крепче прижался к ней и подумал, что, еще чуть, и он сам разревется и опозорится окончательно перед ней.
Какое-то время тишину нарушали только всхлипы Юли. Наконец она сказала:
– Ром, Ромочка… Я скоро уйду.
Острая боль, не выдуманная, а очень даже ощутимая, прострелила ему грудь. Чуть не задыхаясь от этой боли, он спросил:
– Куда уйдешь? К кому? Кто он? Да мне плевать на Улема, я лично этого твоего козла пристрелю.
Она покачала головой и попросила тихо:
– Не надо, пожалуйста… Пожалуйста.
Роман собрался с силами и уже сухо спросил:
– Ну и кто он?
Девушка еще выше подняла лицо и сказала, глядя куда-то на стык стены и потолка:
– Я его люблю…
– Догадываюсь… – буркнул Роман и захотел отвернуться.
– Ты не понял, я его давно люблю. Мы с ним уже года три…
Что-то перепуталось в голове у Романа, и девушка пояснила:
– Он тоже здесь… Я об этом узнала, когда ты в больницу попал…
Но этого не могло быть!
– Но этого не может быть! Он боец?
– Нет… – чуть слышно сказала она. – Ему даже предложили сейчас, он отказался…
– Ну, а кто он?
– По-вашему – он раб. Был… Недавно его освободили. Его отец… он стал свободным и вытащил его.
– Кто они?!
– Он – доктор в больнице… а он… сейчас у отца санитаром работает…
Это шок. Это паралич воли и разума. Это бессловесное мычание про себя. Доктор, больница, униженная просьба, великодушие Улема, удовольствие от сделанного самого Романа… Ан вон она, какая стерва эта жизнь. Вон оно как оказывается. Как странно все переплетается.
– Мы скоро уйдем. И я, и его отец, и он сам, – тихо, все так же плача, проговорила Юля.
Это заявление Романа почти подкосило. Все силы куда-то девались и не желали возвращаться. Как он не заревел, откуда взялись силы, он и потом вспомнить не мог.
– А я? – спросил он у Юли. Не спросил, а униженно выдавил мольбу-вопрос, словно тот злополучный доктор тогда.
– Милый… прости меня. Я, правда, не знаю, что бы со мной было, если бы не ты. Но я люблю его. Он меня. Если бы не потоп и все остальное… Я бы уже вышла замуж за него. Прости. Я знаю, что ты полюбил меня… Я знаю, что тебе сейчас очень больно. Я видела, как ты мучаешься… Я прошу тебя, прости меня!
Она. встала перед ним на колени и совсем уже разревелась. Он тоже готов был сорваться. От всего, что на него навалилось, он даже не смог поднять ее с колен…
Ночью лежа, он на полу, она на диване… после услышанного Роман боялся даже прикоснуться к ней… Боялся банально расплакаться. Именно лежа на полу он спросил:
– Как вы уйдете?
Через некоторое время молчания он услышал ее тихий голос:
– Сбежим. Они теперь вольные, и нам можно выходить за пределы лагеря.
– Когда? – жестковато спросил он.
– Завтра на рассвете. Они будут меня ждать у восточных ворот.
– И куда? – добивал вопросами Роман.
– На востоке есть город. Там живут нормальные люди. Там мы укроемся от Улемовых шавок…
О том, что Роман тоже «шавка» Улема, она не подумала.
– Вы не дойдете… На дорогах посты и заслоны. Мобильные группы. Отряды глубокого похода. Все радиофицированы. Вас поймают и свяжутся с базой. Узнают, что вы сбежали, и тогда…
Он не стал договаривать. Ему было больно от одной мысли, что Юля уходит от него да еще с тем, кого он сам спас. А уж оттого, что ее могут убить, ему было вообще невыносимо.
– Мы все равно уйдем… – тихо сказал она. – Ничего не отменить. Мы не можем здесь оставаться.
Долго молчали.
– Ты оттого, что узнала отца своего… парня, – спросил Роман, – так мало ко мне приходила?
Девушка кивнула.
Роман перевернулся на другой бок – шрам опять разболелся.
– Пойдем с нами? – чуть слышно попросила Юля.
Ромка только горько усмехнулся:
– И что я с вами делать буду? Смотреть, как ты целуешься со своим… А ночью умирать оттого, что не имею права к тебе прикоснуться, не то что поцеловать? Ты меня помучить хочешь? Я тебе так много плохого сделал?
Она сорвалась к нему с дивана и, хотя он пытался отстраниться, все равно прижалась к нему. Девушка что-то шептала ему, заливая его голые плечи своими слезами, а он задохнулся от тоски, перемешанной с нежностью к любимой.
…Какое-то время спустя он, так и не смогший уснуть, крепко прижимая к себе ее тельце, сказал, сам боясь сказанного:
– Утром ты пойдешь к ним и скажешь им о том, что я говорил насчет того, что вы не дойдете. Скажешь им и еще вот что… Что твой… Как ты меня называешь? Неважно… Не хочу даже предполагать… Короче, что твой собирается в учебный поход. Вместе с ним рота снайперов. По новому правилу подразделения роты укомплектовываются врачами и санитарами. Скажи, что уговоришь меня взять их с собой в качестве таковых. Что тебя я тоже не оставлю на базе, так как жить без тебя не могу… – Он тяжело вздохнул. – Рота идет на восток почти к самому городу. Тренируемся мы, ты догадываешься как. На живых мишенях. Там вы сможете сбежать и будете практически в безопасности. Ясно?
Это он делал не для них… Это он делал для себя. Она будет с ним весь поход. Точнее, в одну сторону. Она будет жить с ним в палатке, и он сможет видеть ее, ощущать ее тепло. А уж чтобы поход был подольше… это он постарается.
– Но, на всякий случай… – сказал он, чувствуя, как она прижимается к нему всем телом. – Если ты их не уговоришь… Помни, что тебе есть куда возвращаться, если что случится. Я прикрою. Я спасу. Если дашь весточку, то и на помощь свою роту приведу. Все пройду, но приду…
Он еще что-то обещал… А потом просто сказал на всякий случай: «Прости, что так получилось… Это не мы виноваты, это наша… жизнь… судьба… Это бог нами вертит…»
2
3
4
Юля стояла над ним, высоко подняв голову, и все ее лицо было залито слезами…
– Ты чего? – спросил испугавшийся Роман. Он совсем развернулся к ней и даже обнял, прижимаясь к ее теплому животу. – Прекрати. Ну, ты чего. Да не сдам я тебя никуда! Я же влюбился в тебя, как самый последний… как самый распоследний мальчишка! Да я в первый же день проклял бы все и себя. Я бы тут же шкертанулся! Да я бы не простил бы себя! Маленькая, да что ты?
Казалось, от этих слов она совсем расстроилась и уже открыто всхлипывала. Роман крепче прижался к ней и подумал, что, еще чуть, и он сам разревется и опозорится окончательно перед ней.
Какое-то время тишину нарушали только всхлипы Юли. Наконец она сказала:
– Ром, Ромочка… Я скоро уйду.
Острая боль, не выдуманная, а очень даже ощутимая, прострелила ему грудь. Чуть не задыхаясь от этой боли, он спросил:
– Куда уйдешь? К кому? Кто он? Да мне плевать на Улема, я лично этого твоего козла пристрелю.
Она покачала головой и попросила тихо:
– Не надо, пожалуйста… Пожалуйста.
Роман собрался с силами и уже сухо спросил:
– Ну и кто он?
Девушка еще выше подняла лицо и сказала, глядя куда-то на стык стены и потолка:
– Я его люблю…
– Догадываюсь… – буркнул Роман и захотел отвернуться.
– Ты не понял, я его давно люблю. Мы с ним уже года три…
Что-то перепуталось в голове у Романа, и девушка пояснила:
– Он тоже здесь… Я об этом узнала, когда ты в больницу попал…
Но этого не могло быть!
– Но этого не может быть! Он боец?
– Нет… – чуть слышно сказала она. – Ему даже предложили сейчас, он отказался…
– Ну, а кто он?
– По-вашему – он раб. Был… Недавно его освободили. Его отец… он стал свободным и вытащил его.
– Кто они?!
– Он – доктор в больнице… а он… сейчас у отца санитаром работает…
Это шок. Это паралич воли и разума. Это бессловесное мычание про себя. Доктор, больница, униженная просьба, великодушие Улема, удовольствие от сделанного самого Романа… Ан вон она, какая стерва эта жизнь. Вон оно как оказывается. Как странно все переплетается.
– Мы скоро уйдем. И я, и его отец, и он сам, – тихо, все так же плача, проговорила Юля.
Это заявление Романа почти подкосило. Все силы куда-то девались и не желали возвращаться. Как он не заревел, откуда взялись силы, он и потом вспомнить не мог.
– А я? – спросил он у Юли. Не спросил, а униженно выдавил мольбу-вопрос, словно тот злополучный доктор тогда.
– Милый… прости меня. Я, правда, не знаю, что бы со мной было, если бы не ты. Но я люблю его. Он меня. Если бы не потоп и все остальное… Я бы уже вышла замуж за него. Прости. Я знаю, что ты полюбил меня… Я знаю, что тебе сейчас очень больно. Я видела, как ты мучаешься… Я прошу тебя, прости меня!
Она. встала перед ним на колени и совсем уже разревелась. Он тоже готов был сорваться. От всего, что на него навалилось, он даже не смог поднять ее с колен…
Ночью лежа, он на полу, она на диване… после услышанного Роман боялся даже прикоснуться к ней… Боялся банально расплакаться. Именно лежа на полу он спросил:
– Как вы уйдете?
Через некоторое время молчания он услышал ее тихий голос:
– Сбежим. Они теперь вольные, и нам можно выходить за пределы лагеря.
– Когда? – жестковато спросил он.
– Завтра на рассвете. Они будут меня ждать у восточных ворот.
– И куда? – добивал вопросами Роман.
– На востоке есть город. Там живут нормальные люди. Там мы укроемся от Улемовых шавок…
О том, что Роман тоже «шавка» Улема, она не подумала.
– Вы не дойдете… На дорогах посты и заслоны. Мобильные группы. Отряды глубокого похода. Все радиофицированы. Вас поймают и свяжутся с базой. Узнают, что вы сбежали, и тогда…
Он не стал договаривать. Ему было больно от одной мысли, что Юля уходит от него да еще с тем, кого он сам спас. А уж оттого, что ее могут убить, ему было вообще невыносимо.
– Мы все равно уйдем… – тихо сказал она. – Ничего не отменить. Мы не можем здесь оставаться.
Долго молчали.
– Ты оттого, что узнала отца своего… парня, – спросил Роман, – так мало ко мне приходила?
Девушка кивнула.
Роман перевернулся на другой бок – шрам опять разболелся.
– Пойдем с нами? – чуть слышно попросила Юля.
Ромка только горько усмехнулся:
– И что я с вами делать буду? Смотреть, как ты целуешься со своим… А ночью умирать оттого, что не имею права к тебе прикоснуться, не то что поцеловать? Ты меня помучить хочешь? Я тебе так много плохого сделал?
Она сорвалась к нему с дивана и, хотя он пытался отстраниться, все равно прижалась к нему. Девушка что-то шептала ему, заливая его голые плечи своими слезами, а он задохнулся от тоски, перемешанной с нежностью к любимой.
…Какое-то время спустя он, так и не смогший уснуть, крепко прижимая к себе ее тельце, сказал, сам боясь сказанного:
– Утром ты пойдешь к ним и скажешь им о том, что я говорил насчет того, что вы не дойдете. Скажешь им и еще вот что… Что твой… Как ты меня называешь? Неважно… Не хочу даже предполагать… Короче, что твой собирается в учебный поход. Вместе с ним рота снайперов. По новому правилу подразделения роты укомплектовываются врачами и санитарами. Скажи, что уговоришь меня взять их с собой в качестве таковых. Что тебя я тоже не оставлю на базе, так как жить без тебя не могу… – Он тяжело вздохнул. – Рота идет на восток почти к самому городу. Тренируемся мы, ты догадываешься как. На живых мишенях. Там вы сможете сбежать и будете практически в безопасности. Ясно?
Это он делал не для них… Это он делал для себя. Она будет с ним весь поход. Точнее, в одну сторону. Она будет жить с ним в палатке, и он сможет видеть ее, ощущать ее тепло. А уж чтобы поход был подольше… это он постарается.
– Но, на всякий случай… – сказал он, чувствуя, как она прижимается к нему всем телом. – Если ты их не уговоришь… Помни, что тебе есть куда возвращаться, если что случится. Я прикрою. Я спасу. Если дашь весточку, то и на помощь свою роту приведу. Все пройду, но приду…
Он еще что-то обещал… А потом просто сказал на всякий случай: «Прости, что так получилось… Это не мы виноваты, это наша… жизнь… судьба… Это бог нами вертит…»
2
Назим, уже порядком уставший от тряски, скомандовал, наконец, привал. Командир почесал в затылке, но согласился. Связались по рации с Крепостью. Уточнили свои координаты и сделали предположение, что завтра они войдут в город. Крепость ответила сарказмом: мол, стоило так на запад забираться? Командир тоже переговорил с диспетчером и просил передать его жене, что с ним все в порядке.
В городе людоедов они не смогли и одной машины заполнить. Связавшись с базой, командир погранцов решил уходить вместе с поисковиками и возвращаться тоже с ними. Учитывая то, что теперь их было два взвода, после недолгих размышлений решили попробовать счастья на западе. Попробовали… Все как корова языком слизала. Они уже непростительно вгрызлись в территорию бандитов и думали о том, чтобы поворачивать обратно. Последний город был на их пути. В нем они наполнят грузом машины – это без вариантов. Может даже, как Полейщук, пешком обратно пойдут. Охранение выставляли сразу. Все-таки не по себе… все помнили приключения и Ханина, и Антона Рухлова. Бояться не боялись, в конце концов, поисковики бандитов тоже ходили взводом, а их сейчас с погранцами было всяко больше. Но не хотелось терять людей в ненужных стычках.
Ужин приготовили за полчаса, и уже к десяти Назим объявил отбой. Как раз и дождик зарядил. Чтобы лучше спалось. Сам он еще около часа проболтал со своим помощником и командиром погранцов. Втроем они решали, как будут входить в город. Решили, что все-таки первыми войдут погранцы. Начнут прочесывание окраин на предмет бандитов и просто жителей. Довольный тем, что не его ребята пойдут под возможные пули первыми, Назим быстро уснул.
Утром сборы были недолгими. Пополнили воду в колодце соседнего хутора. И недолго думая тронулись в путь. До обеда они успели сделать двадцать километров. А потом…
Впередиидущие на мотоцикле, найденном в городе людоедов, двое разведчиков доложили по рации, что видят что-то непонятное. Потом связь пропала, и командир потребовал остановки колонны. Три грузовика замерли на месте.
– Выгрузиться и занимать оборону! – скомандовал он своим. – Приблизительное направление нападения вдоль дороги. Бегом.
Его бойцы мигом растворились в соседнем леске, и их бы даже и заметно не было, если бы не постоянные оглядывания на них ребят Назима.
– Давайте, пацаны, тоже бегом за ними…
– Нет! – остановил командир. – Прикажи своим, чтобы занимали позицию с другим углом атаки. Чтобы, если кто сунулся, он бы попал под перекрестный огонь.
Оглядевшись, Назим приметил недалекие развалины. Скомандовав десяти во главе с помощником занять их, он повел остальных к роще на другой стороне дороги от погранцов. Он связался с командиром погранцов, обозначил себя и спросил, что дальше-то делать. На что получил грубо: «Молчать в эфире!»
Они долго, почти час, ожидали хоть какого-то события, но то, что произошло, немного шокировало всех. Рации погранцов и Назима, работающие на одной волне, внезапно ожили, и насмехающийся голос сказал:
– Говорит помощник командира отряда вольного города… Ваши разведчики нами захвачены и допрошены. Один, к сожалению, погиб при захвате. Я знаю – кто вы, вы догадываетесь – кто я. Предлагаю вам встретиться и поговорить о дальнейшем. Вы забрались слишком глубоко, чтобы вот так просто уйти. Я предлагаю место встречи в двухстах метрах от вашей колонны. Человек должен иметь в руке платок и право говорить за отряд. Я жду ответа.
Назим, чуть придя в себя, сказал:
– Это отряд поиска и снабжения… Мы можем с вами встретиться, но прежде хотелось бы узнать, а собственно зачем?
Командир погранцов рявкнул в рацию:
– Молчи, кретин!
Невидимый оппонент, посмеявшись такой несдержанности, сказал просто:
– Хотя бы вот для чего: сейчас я дам команду, и каждое мое подразделение даст выстрел сигнальной ракетой. Посмотрите, есть о чем подумать.
Голос исчез, а спустя несколько минут вокруг них стали одна за одной взлетать красные, плохо видимые в дневном свете ракеты.
Их окружили. Судя по количеству ракет, окруживших было немало. Может, даже больше чем рота.
– Итак? Я хочу знать, кто выйдет на встречу?
Назим тоскливо посмотрел на рацию, подумал про себя, что тут даже у погранцов, собственно, выбора не осталось, и сказал:
– Я. Командир отряда поиска и снабжения.
Занятый выделением основных целей, командир погранцов только плюнул со злости, но ничего в эфир не выдал.
Отложив в сторону рацию, Назим оглядел сидящих рядом бойцов.
– Главное – не ссать, – сказал он с улыбкой. – Мне нужно что-нибудь белое. Дайте бинта кусок, что ли.
– А если они убьют тебя? – спросил боец, разглядывая не в меру веселого командира.
– На хрена это им? – спросил Назим, принимая кусак бинта из чьих-то рук. – Они же тоже не хотят лишней крови своей.
– Я слышал, что они всегда так делают. Находят старшего, убивают его, чтобы остальные не могли организовать отпор нормальный, – не унимался боец.
– Ну вы-то не такие? – спросил Назим. – Если что, покажете им, где и кто зимует?
– Ну, покажем, но тебе-то зачем под пули идти?
Назим посмотрел на верхушки деревьев. Его зачаровывало мерное покачивание веток. Наверное, в медитации вот так же спокойно, отчего-то подумал он.
– Хочу посмотреть на их старшего. Хочу глаза его увидеть. Хочу понять, как такие живут, – запоздало ответил Назим.
Десять минут спустя Назим с белым бинтом, развевающимся в руках, вышел на пункт встречи.
Второй рукой он сжимал рацию. Он стоял минуты три, прежде чем она ожила и голос насмешливо спросил:
– Молодой человек? Вы когда-нибудь слышали о военных хитростях?
Назим все понял, он даже услышал крик погранца «Ложись!!!», у него даже слезы запоздалого понимания и отчаяния были готовы вырваться из глаз… Не успели.
Пуля 7,62, проломав грудь, вырвалась из спины прямо за сердцем. Конвульсии были недолгими…
В городе людоедов они не смогли и одной машины заполнить. Связавшись с базой, командир погранцов решил уходить вместе с поисковиками и возвращаться тоже с ними. Учитывая то, что теперь их было два взвода, после недолгих размышлений решили попробовать счастья на западе. Попробовали… Все как корова языком слизала. Они уже непростительно вгрызлись в территорию бандитов и думали о том, чтобы поворачивать обратно. Последний город был на их пути. В нем они наполнят грузом машины – это без вариантов. Может даже, как Полейщук, пешком обратно пойдут. Охранение выставляли сразу. Все-таки не по себе… все помнили приключения и Ханина, и Антона Рухлова. Бояться не боялись, в конце концов, поисковики бандитов тоже ходили взводом, а их сейчас с погранцами было всяко больше. Но не хотелось терять людей в ненужных стычках.
Ужин приготовили за полчаса, и уже к десяти Назим объявил отбой. Как раз и дождик зарядил. Чтобы лучше спалось. Сам он еще около часа проболтал со своим помощником и командиром погранцов. Втроем они решали, как будут входить в город. Решили, что все-таки первыми войдут погранцы. Начнут прочесывание окраин на предмет бандитов и просто жителей. Довольный тем, что не его ребята пойдут под возможные пули первыми, Назим быстро уснул.
Утром сборы были недолгими. Пополнили воду в колодце соседнего хутора. И недолго думая тронулись в путь. До обеда они успели сделать двадцать километров. А потом…
Впередиидущие на мотоцикле, найденном в городе людоедов, двое разведчиков доложили по рации, что видят что-то непонятное. Потом связь пропала, и командир потребовал остановки колонны. Три грузовика замерли на месте.
– Выгрузиться и занимать оборону! – скомандовал он своим. – Приблизительное направление нападения вдоль дороги. Бегом.
Его бойцы мигом растворились в соседнем леске, и их бы даже и заметно не было, если бы не постоянные оглядывания на них ребят Назима.
– Давайте, пацаны, тоже бегом за ними…
– Нет! – остановил командир. – Прикажи своим, чтобы занимали позицию с другим углом атаки. Чтобы, если кто сунулся, он бы попал под перекрестный огонь.
Оглядевшись, Назим приметил недалекие развалины. Скомандовав десяти во главе с помощником занять их, он повел остальных к роще на другой стороне дороги от погранцов. Он связался с командиром погранцов, обозначил себя и спросил, что дальше-то делать. На что получил грубо: «Молчать в эфире!»
Они долго, почти час, ожидали хоть какого-то события, но то, что произошло, немного шокировало всех. Рации погранцов и Назима, работающие на одной волне, внезапно ожили, и насмехающийся голос сказал:
– Говорит помощник командира отряда вольного города… Ваши разведчики нами захвачены и допрошены. Один, к сожалению, погиб при захвате. Я знаю – кто вы, вы догадываетесь – кто я. Предлагаю вам встретиться и поговорить о дальнейшем. Вы забрались слишком глубоко, чтобы вот так просто уйти. Я предлагаю место встречи в двухстах метрах от вашей колонны. Человек должен иметь в руке платок и право говорить за отряд. Я жду ответа.
Назим, чуть придя в себя, сказал:
– Это отряд поиска и снабжения… Мы можем с вами встретиться, но прежде хотелось бы узнать, а собственно зачем?
Командир погранцов рявкнул в рацию:
– Молчи, кретин!
Невидимый оппонент, посмеявшись такой несдержанности, сказал просто:
– Хотя бы вот для чего: сейчас я дам команду, и каждое мое подразделение даст выстрел сигнальной ракетой. Посмотрите, есть о чем подумать.
Голос исчез, а спустя несколько минут вокруг них стали одна за одной взлетать красные, плохо видимые в дневном свете ракеты.
Их окружили. Судя по количеству ракет, окруживших было немало. Может, даже больше чем рота.
– Итак? Я хочу знать, кто выйдет на встречу?
Назим тоскливо посмотрел на рацию, подумал про себя, что тут даже у погранцов, собственно, выбора не осталось, и сказал:
– Я. Командир отряда поиска и снабжения.
Занятый выделением основных целей, командир погранцов только плюнул со злости, но ничего в эфир не выдал.
Отложив в сторону рацию, Назим оглядел сидящих рядом бойцов.
– Главное – не ссать, – сказал он с улыбкой. – Мне нужно что-нибудь белое. Дайте бинта кусок, что ли.
– А если они убьют тебя? – спросил боец, разглядывая не в меру веселого командира.
– На хрена это им? – спросил Назим, принимая кусак бинта из чьих-то рук. – Они же тоже не хотят лишней крови своей.
– Я слышал, что они всегда так делают. Находят старшего, убивают его, чтобы остальные не могли организовать отпор нормальный, – не унимался боец.
– Ну вы-то не такие? – спросил Назим. – Если что, покажете им, где и кто зимует?
– Ну, покажем, но тебе-то зачем под пули идти?
Назим посмотрел на верхушки деревьев. Его зачаровывало мерное покачивание веток. Наверное, в медитации вот так же спокойно, отчего-то подумал он.
– Хочу посмотреть на их старшего. Хочу глаза его увидеть. Хочу понять, как такие живут, – запоздало ответил Назим.
Десять минут спустя Назим с белым бинтом, развевающимся в руках, вышел на пункт встречи.
Второй рукой он сжимал рацию. Он стоял минуты три, прежде чем она ожила и голос насмешливо спросил:
– Молодой человек? Вы когда-нибудь слышали о военных хитростях?
Назим все понял, он даже услышал крик погранца «Ложись!!!», у него даже слезы запоздалого понимания и отчаяния были готовы вырваться из глаз… Не успели.
3
Снайпер доложил, что цель уничтожена. Ринат и сам это видел в бинокль. Пацана, щуплого на вид, но зато в на несколько размеров большем обмундировании, было жалко, но не очень. Ринат бы на такое не «купился».
– Командуй, – сказал командир, и Ринат посмотрел на него. Тот как бы протягивал ему что-то своей рукой.
Подойдя к радисту, он начал отдавать указания ротам на маневры. По докладам от радистов рот двое ребят из штаба отмечали на очень крупной карте их передвижения. Поглядев искоса на карту, Ринат дал команду минометам. Забухали стволы. И сразу за этим все три точки, где разместились бойцы этого непонятного отряда поиска и снабжения, окутались поднятыми разрывами пылью и мусором. Лишенные командира, они погибли почти сразу, попытавшись вырваться из-под обстрела и нарвавшись на огонь подошедшей пехоты. После обстрела лишь один малочисленный отряд из леса продолжал огрызаться автоматическими очередями. Но и он был скоро уничтожен выдвинувшимися к новым рубежам снайперами. Из потерь Рината – только один легкораненый. Из отряда противника не выжил никто.
После боя спецы штаба тщательно обыскали убитых и пришли к выводу, что они уничтожили не один, а два разных отряда. В машинах обнаружили рацию, способную работать на вполне приличных расстояниях, и с удовольствием присвоили ее себе, как и сами машины. Сделанные выводы доложили командиру и Ринату:
– Рация однозначно использовалась для связи с городом. Скорее всего, после НЕвыхода их на связь, сюда направят группу поиска и поддержки. Мало ли у них просто рация сломалась? Можно устроить приятный прием.
– Незачем, – отмахнулся командир. – Пойдем вперед. Если они кого и пошлют, так мы пересечемся, а коли нет, не хочется терять несколько дней на непонятное ожидание.
Батальон строился в походные колонны. Ринат из грузовика оглядел свое войско и по-детски обрадованно заметил наставнику:
– Нет, вот задуматься… Ни одного погибшего, а их здесь было больше сорока.
Командир флегматично отмахнулся, продолжая читать что-то недавно найденное.
– Ты что, все еще свой прокол вспоминаешь? Брось… Знавал я, когда даже города без потерь брали. И знавал я, когда гибли батальоны от пуль взвода. Я не тебя имею в виду, не думай…
– Догадываюсь, что дураков много на земле…
– Нет, не дураков… Это, как тебе сказать, – командир убрал книжку и сел, выпрямившись на диване, запиханном под тент грузовика. – Ты можешь быть семи пядей во лбу и правильно командовать и все равно проиграть. Надо быть еще и удачливым. Ты, раз до сих пор жив, удачлив. И тебя можно ставить на командование. И не будут твои бойцы промахиваться больше чем положено, и не будут перед тобой возникать, словно призраки, партизанские отряды, которые ну вот специально ради тебя пришли из соседних областей. Короче, ничего не будет сверх меры. Это удачливость. Я привык ей доверять. Она не то чтобы фактор от рождения. Нет. Это, наверное, состояние. Вечное состояние или чувство злорадного победителя. Злая радость должна быть в тебе всегда. И даже если по всем правилам ты уже проиграл… обязательно случится что-то, что спасет ситуацию. Может, дождь пойдет, и размоченная земля будет уходить из-под ног противника. Может, солнце нещадно начнет палить, и у врага испортится провиант. Многое может случиться, если ты удачлив и удачу от себя не отпускаешь.
– Но на нее не рассчитывать?
– Конечно. Просто принимать, как маленький дополнительный отряд. Который в нужный момент может даже переломить ситуацию.
– Какая-то мистика?! – с сомнением спросил Ринат, вспоминая Улема. Не только у того была голова, оказывается, повернута.
– Именно. Все мы чуть-чуть мистификаторы и суеверные дураки. Но самый большой мистификатор – это Улем.
Ринат усмехнулся и спросил, почему тот так думает.
– Представляешь, он удачлив. У него все идет по плану, он, можно сказать, более чем удачлив, и вдруг все эти его талисманы, карты Таро, люди, приносящие удачу… Смешно.
– Но ведь действенно? – спросил Ринат, тоже посмеявшись.
– Тут никогда не ясно. Это действенно или просто так сложилась жизнь. Оттого и мистика. А если бы все это было понятно, тогда это была бы наука…
Он снова взялся за книжку, а Ринат, спрыгнув с грузовика, направился вдоль ползущих колонн к машине штаба.
Его поприветствовали и доложили о прогнозах:
– Есть мнение, что мы вступаем в полосу бескормицы. Это еще не проверено, но первый же поселок докажет или опровергнет эту мысль.
– С чего она?
– Да хотя бы и с этих наших замоченных друзей. Поисковый отряд, а шел пустым. Даже питание для бойцов было минимальным. А если анализировать по-другому, то именно здесь до отсечения водой проходил путь миграции. Из Питера. Понятно, что эти миллионы обглодали все на своем пути.
– И что предлагаете?
Мужик, исполняющий роль начальника штаба и заместителя командира, сказал сурово:
– Снижать пайки. Пока на треть. Потом, по мере углубления, наполовину. У нас более пятисот бойцов и обеспечивающих… или надо поворачивать, или надо снижать пайки.
– Тогда пойду к кухне и отъемся заранее, – пошутил Ринат, и начальник штаба только головой покачал. Он был серьезным воякой и не понимал детского отношения к грядущему этого сопляка.
Ринат, направляясь действительно к плетущейся в конце строя кухне, подумал, что начинает заболевать несерьезностью командира. Это его насмешило, и солдаты, кто из грузовиков, кто из пешего строя, смотрели на него, удивляясь его улыбчивости. Хотя… чего там удивляться? Он выиграл бой, не потеряв ни одного, они идут к рубежам врага, где будет место и повод подраться и подучиться. А что пайки снижать, так Улем обещал обоз выслать с пополнением. Так что жизнь прекрасна!
В машине, тянущей кухню, он сцепился языками с девчонками, что из вольных снайперов перевелись к ним в поварята. Собственно, тут им и место. И народ, глядя на них, настроение поднимает, и те вроде пока еще никого не отравили. А уж повар, так тот просто изтрахался со старшей. Честно, несмотря на ждущую дома Ленку, Ринат и сам был не прочь и оттого повадился на кухню обедать и ужинать не с бойцами, а после. Бойцы его понимали и только посмеивались. Хотя были и злые языки, что говорили о Ринате как о променявшем процесс становления командиром на процесс покрытия потом.
Потрепавшись почти полчаса с младшей, ему импонировавшей, Ринат решил возвращаться. В его машине командир откровенно спал. Приоткрыв глаз на поднявшегося на борт Рината, он снова закрыл его. Ринат взял книжку, что до этого читал командир, и, прочитав название, был несколько удивлен. Ницше «Так говорил Заратустра». Зачитался он не на шутку. Читая, как сказку, он только хмыкал в том или ином месте.
Время текло медленно и тягуче. Только вечерний привал и ужин помогли немного убить его. На привале в который раз обсуждали последний бой, в котором их новый командир проявил себя как человек, не любящий моря крови своих бойцов. Что бы о нем раньше ни говорили…
– Командуй, – сказал командир, и Ринат посмотрел на него. Тот как бы протягивал ему что-то своей рукой.
Подойдя к радисту, он начал отдавать указания ротам на маневры. По докладам от радистов рот двое ребят из штаба отмечали на очень крупной карте их передвижения. Поглядев искоса на карту, Ринат дал команду минометам. Забухали стволы. И сразу за этим все три точки, где разместились бойцы этого непонятного отряда поиска и снабжения, окутались поднятыми разрывами пылью и мусором. Лишенные командира, они погибли почти сразу, попытавшись вырваться из-под обстрела и нарвавшись на огонь подошедшей пехоты. После обстрела лишь один малочисленный отряд из леса продолжал огрызаться автоматическими очередями. Но и он был скоро уничтожен выдвинувшимися к новым рубежам снайперами. Из потерь Рината – только один легкораненый. Из отряда противника не выжил никто.
После боя спецы штаба тщательно обыскали убитых и пришли к выводу, что они уничтожили не один, а два разных отряда. В машинах обнаружили рацию, способную работать на вполне приличных расстояниях, и с удовольствием присвоили ее себе, как и сами машины. Сделанные выводы доложили командиру и Ринату:
– Рация однозначно использовалась для связи с городом. Скорее всего, после НЕвыхода их на связь, сюда направят группу поиска и поддержки. Мало ли у них просто рация сломалась? Можно устроить приятный прием.
– Незачем, – отмахнулся командир. – Пойдем вперед. Если они кого и пошлют, так мы пересечемся, а коли нет, не хочется терять несколько дней на непонятное ожидание.
Батальон строился в походные колонны. Ринат из грузовика оглядел свое войско и по-детски обрадованно заметил наставнику:
– Нет, вот задуматься… Ни одного погибшего, а их здесь было больше сорока.
Командир флегматично отмахнулся, продолжая читать что-то недавно найденное.
– Ты что, все еще свой прокол вспоминаешь? Брось… Знавал я, когда даже города без потерь брали. И знавал я, когда гибли батальоны от пуль взвода. Я не тебя имею в виду, не думай…
– Догадываюсь, что дураков много на земле…
– Нет, не дураков… Это, как тебе сказать, – командир убрал книжку и сел, выпрямившись на диване, запиханном под тент грузовика. – Ты можешь быть семи пядей во лбу и правильно командовать и все равно проиграть. Надо быть еще и удачливым. Ты, раз до сих пор жив, удачлив. И тебя можно ставить на командование. И не будут твои бойцы промахиваться больше чем положено, и не будут перед тобой возникать, словно призраки, партизанские отряды, которые ну вот специально ради тебя пришли из соседних областей. Короче, ничего не будет сверх меры. Это удачливость. Я привык ей доверять. Она не то чтобы фактор от рождения. Нет. Это, наверное, состояние. Вечное состояние или чувство злорадного победителя. Злая радость должна быть в тебе всегда. И даже если по всем правилам ты уже проиграл… обязательно случится что-то, что спасет ситуацию. Может, дождь пойдет, и размоченная земля будет уходить из-под ног противника. Может, солнце нещадно начнет палить, и у врага испортится провиант. Многое может случиться, если ты удачлив и удачу от себя не отпускаешь.
– Но на нее не рассчитывать?
– Конечно. Просто принимать, как маленький дополнительный отряд. Который в нужный момент может даже переломить ситуацию.
– Какая-то мистика?! – с сомнением спросил Ринат, вспоминая Улема. Не только у того была голова, оказывается, повернута.
– Именно. Все мы чуть-чуть мистификаторы и суеверные дураки. Но самый большой мистификатор – это Улем.
Ринат усмехнулся и спросил, почему тот так думает.
– Представляешь, он удачлив. У него все идет по плану, он, можно сказать, более чем удачлив, и вдруг все эти его талисманы, карты Таро, люди, приносящие удачу… Смешно.
– Но ведь действенно? – спросил Ринат, тоже посмеявшись.
– Тут никогда не ясно. Это действенно или просто так сложилась жизнь. Оттого и мистика. А если бы все это было понятно, тогда это была бы наука…
Он снова взялся за книжку, а Ринат, спрыгнув с грузовика, направился вдоль ползущих колонн к машине штаба.
Его поприветствовали и доложили о прогнозах:
– Есть мнение, что мы вступаем в полосу бескормицы. Это еще не проверено, но первый же поселок докажет или опровергнет эту мысль.
– С чего она?
– Да хотя бы и с этих наших замоченных друзей. Поисковый отряд, а шел пустым. Даже питание для бойцов было минимальным. А если анализировать по-другому, то именно здесь до отсечения водой проходил путь миграции. Из Питера. Понятно, что эти миллионы обглодали все на своем пути.
– И что предлагаете?
Мужик, исполняющий роль начальника штаба и заместителя командира, сказал сурово:
– Снижать пайки. Пока на треть. Потом, по мере углубления, наполовину. У нас более пятисот бойцов и обеспечивающих… или надо поворачивать, или надо снижать пайки.
– Тогда пойду к кухне и отъемся заранее, – пошутил Ринат, и начальник штаба только головой покачал. Он был серьезным воякой и не понимал детского отношения к грядущему этого сопляка.
Ринат, направляясь действительно к плетущейся в конце строя кухне, подумал, что начинает заболевать несерьезностью командира. Это его насмешило, и солдаты, кто из грузовиков, кто из пешего строя, смотрели на него, удивляясь его улыбчивости. Хотя… чего там удивляться? Он выиграл бой, не потеряв ни одного, они идут к рубежам врага, где будет место и повод подраться и подучиться. А что пайки снижать, так Улем обещал обоз выслать с пополнением. Так что жизнь прекрасна!
В машине, тянущей кухню, он сцепился языками с девчонками, что из вольных снайперов перевелись к ним в поварята. Собственно, тут им и место. И народ, глядя на них, настроение поднимает, и те вроде пока еще никого не отравили. А уж повар, так тот просто изтрахался со старшей. Честно, несмотря на ждущую дома Ленку, Ринат и сам был не прочь и оттого повадился на кухню обедать и ужинать не с бойцами, а после. Бойцы его понимали и только посмеивались. Хотя были и злые языки, что говорили о Ринате как о променявшем процесс становления командиром на процесс покрытия потом.
Потрепавшись почти полчаса с младшей, ему импонировавшей, Ринат решил возвращаться. В его машине командир откровенно спал. Приоткрыв глаз на поднявшегося на борт Рината, он снова закрыл его. Ринат взял книжку, что до этого читал командир, и, прочитав название, был несколько удивлен. Ницше «Так говорил Заратустра». Зачитался он не на шутку. Читая, как сказку, он только хмыкал в том или ином месте.
Время текло медленно и тягуче. Только вечерний привал и ужин помогли немного убить его. На привале в который раз обсуждали последний бой, в котором их новый командир проявил себя как человек, не любящий моря крови своих бойцов. Что бы о нем раньше ни говорили…
4
Тимур, лежа в одежде под одеялом, внимательно вслушивался в разговор воспитателей за стенкой. Скоро, не позже двенадцати, те разойдутся, и он сможет разбудить Алену.
Пока воспитательницы еще болтали, Тимур вспоминал последние дни в интернате. Он был рад, что, наконец, сегодня они покинут столь им не понравившийся дом. Алена, так та прямо убеждала Тима, что не уснет в предвкушении побега. Однако вырубилась, и теперь он видел только ее спину. Ну, это ничего, он ее разбудит.
Сам Тим для себя решил, что не останется в детдоме, еще в момент осознания, куда они попали. А уж потом он и подавно решил сбежать. Эти вечные каши на воде и возникшая тоска по обыкновенным маринованным огурцам из подвалов «их» особняка только приблизили принятие окончательного решения. Тиму и Алене здесь не нравилось еще и по другим причинам. Неделю назад, когда она только первый раз вошла в обеденный зал, она умудрилась сесть на место одной старшей девочки, и уже после отбоя ее вытащили в коридор и сильно потрепали, приговаривая, чтобы знала свое место. В комнату она вернулась вся зареванная и в ссадинах. Но на этом не успокоились и на следующую ночь ее опять выволокли в туалет и там заставили мыть унитаз просто голой рукой. Воспитатели ничего этого не видели, а Алена не могла рассказать, боясь мести. В ту ночь Тим вступился за Алену, и его тоже избили пришедшие старшие мальчики. За все время только одну ночь их не трогали, это когда вся группа их обидчиков ходила в лес за грибами. Видно, они так замаялись, собирая мешки грибов, что не до малолеток им стало.
Тимур про себя, конечно, думал вернуться и отомстить… Ему бы только до спрятанного в предместье города ружья добраться. Но иногда он начинал сомневаться, что сможет убить человека, даже того, кто над ним измывался почти неделю.
Всех подробностей издевательства детей над детьми я не буду рассказывать. Пусть те, кто забыл свое детство, продолжают считать детишек цветами жизни. Скажу, что Тим и Алена не знали, что еще им сделать, кроме как сбежать. В горьких думах он нечаянно задремал…
Тимур проснулся оттого, что его бесцеремонно пнули в бок… Подскочив с кровати, он увидел в свете ночника, что Алену, тоже за волосы, вытащили из кровати и теперь заставляют что-то отвечать.
– А ты что одет? – спросил, злобно улыбаясь, мальчик, на целую голову возвышающийся над Тимуром. – Никак в побег собрался? Отвечай, сбежать хотел?
– Нет… – пробормотал Тим, не смотря мальчику в глаза.
– Врет он все! – крикнул другой пацан, что пытал Алену. – Она сказала, что они уйти сегодня хотели.
Резкий удар в солнечное сплетение, и Тим упал на колени, давясь слезами и задыхаясь.
– Это тебе за то, что врешь.
Дети в комнате почти все уже проснулись, и одна девочка заканючила:
– Прекратите! Я все тете Ларисе расскажу.
Получив оплеуху, девочка заплакала и спряталась под одеялом. Пацаненок, что помог освоиться с жизнью в детдоме, тоже вступился:
– Ну, пацаны? Что он вам сделал?
– Ты тоже хочешь? – спросил его возвышавшийся над униженным Тимом парень.
– Ну, Коль, он же меньше тебя, – не унимался защитник.
– Не забывай. Ты тоже… – резонно заметил тот, кого назвали Колей.
Тим продохнул и спросил:
– Что я тебе сделал?
Парень осклабился:
– Если бы что и сделал – я бы тебя совсем убил. Убил! Понял, параша? Веришь, что я бы тебя убил? – сказал парень, за ухо пригибая Тимура к полу.
Тим не верил в глубине души, но решил кивнуть, чтобы избавиться от боли.
– То-то. А теперь пошли, раз ты уже одетый!
Их за шиворот выволокли в коридор и потащили куда-то наверх по лестнице. Ввели в маленькую комнату, в которой никто не жил и использующуюся под склад всяких старых вещей. Поставили к стопкам книг, и один из пленителей сказал:
– А теперь раздевайтесь! – И зло ухмыляясь, пояснил: – Дети ночью должны быть раздетыми.
Алена, не успевая вытирать слезы, взмолилась, чтобы их отпустили. Но парни только поржали. В этот момент к ним присоединилась и девочка, что избила Алену, когда та заняла ее место в столовой. Она спросила, а что это мальчик себя так нагло держит. Серия ударов, не больных, но обидных, заставила Тимура упасть и снова заплакать.
– Раздевайся! – скомандовал разбудивший его Коля.
Тим медленно, глотая потоки слез, стал снимать промокшую рубашку.
– Быстрее!
Вскоре он стоял в одних трусах перед троицей мучителей и горько плакал от своего бессилия.
– Дальше снимай, – скомандовала девочка. – Трусы давай.
Тим помотал головой. Короче, трусы с него стащили после того, как добавили пару синяков. Он лежал на полу и, сжимаясь, пытался прикрыться и в то же время закрыть лицо.
– Тоже мне, нашел, что скрывать, – презрительно сказала девочка и, переведя взгляд на Алену, рявкнула на нее: – А ты что ждешь? Тоже раздевайся.
Алена вздрогнула, но от страха даже сама не поняла, что начала стаскивать сарафан. Оставшись в маечке и трусиках, она отказалась раздеваться дальше. И кто знает, чем бы закончилось все, если бы не вошла привлеченная криком и шумом воспитательница.
Она замерла на пороге комнаты и только и смогла вымолвить:
– Что здесь происходит?!
Старшие дети, указывая на Алену и Тима, начали бурно говорить, перебивая друг друга:
– Тетя Лариса! Они сбежать хотели. Честное слово!..
– Ну, мы их искать пошли. А они вот здесь! Она, вон, раздетая и он тоже…
– А я видела, как он со своей пиписькой игрался и на нее глядел…
Они что-то еще говорили, но Тим уже их не слышал. В мозгу глухо упали барьеры, отрубив понимание происходящего и слух. Он медленно поднялся под взглядом воспитательницы и, надев трусы, стал надевать все остальное. Алена никак не могла остановиться и все плакала и тряслась. Он подал ей платье и что-то сказал, чего, сам не услышал. Она взялась за сарафан и не могла долго найти, как же его надевать… Все перепуталось у бедной девочки. Слава богу, что она запуталась и потом, с сарафаном на лице, не видела…
Тим огляделся вокруг и увидел валяющийся старый утюг с обрезанным проводом. Взял его под удивленным взором воспитательницы, окруженной галдящими детьми, и шагнул вперед. Он не знал, что все их тяжелые переходы и страдания дали ему столько сил. Утюг, описав полукруг, острым своим концом вошел прямо в темечко Николаю. Проломав кости, он мгновенно убил мальчика. Потом отпущенный Тимуром утюг вывалился из раны, когда мальчик глухо осел на пол, так и не вскрикнув. Из кармана Тим вытащил ручку, выданную ему для занятий, и, сжав ее всей ладонью, не целясь, ударил во второго мальчика, окаменевшего от испуга, в живот. Какова же сила удара была у него, если ручка вошла в живот по самые пальцы Тимура, по дороге порвав и рубашку, и майку! Истошно завопив, мальчик отскочил прочь, оставив в сведенных болью пальцах Тимура его оружие. Еще один взмах, правда, по мнению Тима, неудачный, пропорол девочке щеку, оставив ей шрам на всю жизнь. Наверное, это хорошо, что до глаза он так и не дотянулся, а ведь хотел…
Пока воспитательницы еще болтали, Тимур вспоминал последние дни в интернате. Он был рад, что, наконец, сегодня они покинут столь им не понравившийся дом. Алена, так та прямо убеждала Тима, что не уснет в предвкушении побега. Однако вырубилась, и теперь он видел только ее спину. Ну, это ничего, он ее разбудит.
Сам Тим для себя решил, что не останется в детдоме, еще в момент осознания, куда они попали. А уж потом он и подавно решил сбежать. Эти вечные каши на воде и возникшая тоска по обыкновенным маринованным огурцам из подвалов «их» особняка только приблизили принятие окончательного решения. Тиму и Алене здесь не нравилось еще и по другим причинам. Неделю назад, когда она только первый раз вошла в обеденный зал, она умудрилась сесть на место одной старшей девочки, и уже после отбоя ее вытащили в коридор и сильно потрепали, приговаривая, чтобы знала свое место. В комнату она вернулась вся зареванная и в ссадинах. Но на этом не успокоились и на следующую ночь ее опять выволокли в туалет и там заставили мыть унитаз просто голой рукой. Воспитатели ничего этого не видели, а Алена не могла рассказать, боясь мести. В ту ночь Тим вступился за Алену, и его тоже избили пришедшие старшие мальчики. За все время только одну ночь их не трогали, это когда вся группа их обидчиков ходила в лес за грибами. Видно, они так замаялись, собирая мешки грибов, что не до малолеток им стало.
Тимур про себя, конечно, думал вернуться и отомстить… Ему бы только до спрятанного в предместье города ружья добраться. Но иногда он начинал сомневаться, что сможет убить человека, даже того, кто над ним измывался почти неделю.
Всех подробностей издевательства детей над детьми я не буду рассказывать. Пусть те, кто забыл свое детство, продолжают считать детишек цветами жизни. Скажу, что Тим и Алена не знали, что еще им сделать, кроме как сбежать. В горьких думах он нечаянно задремал…
Тимур проснулся оттого, что его бесцеремонно пнули в бок… Подскочив с кровати, он увидел в свете ночника, что Алену, тоже за волосы, вытащили из кровати и теперь заставляют что-то отвечать.
– А ты что одет? – спросил, злобно улыбаясь, мальчик, на целую голову возвышающийся над Тимуром. – Никак в побег собрался? Отвечай, сбежать хотел?
– Нет… – пробормотал Тим, не смотря мальчику в глаза.
– Врет он все! – крикнул другой пацан, что пытал Алену. – Она сказала, что они уйти сегодня хотели.
Резкий удар в солнечное сплетение, и Тим упал на колени, давясь слезами и задыхаясь.
– Это тебе за то, что врешь.
Дети в комнате почти все уже проснулись, и одна девочка заканючила:
– Прекратите! Я все тете Ларисе расскажу.
Получив оплеуху, девочка заплакала и спряталась под одеялом. Пацаненок, что помог освоиться с жизнью в детдоме, тоже вступился:
– Ну, пацаны? Что он вам сделал?
– Ты тоже хочешь? – спросил его возвышавшийся над униженным Тимом парень.
– Ну, Коль, он же меньше тебя, – не унимался защитник.
– Не забывай. Ты тоже… – резонно заметил тот, кого назвали Колей.
Тим продохнул и спросил:
– Что я тебе сделал?
Парень осклабился:
– Если бы что и сделал – я бы тебя совсем убил. Убил! Понял, параша? Веришь, что я бы тебя убил? – сказал парень, за ухо пригибая Тимура к полу.
Тим не верил в глубине души, но решил кивнуть, чтобы избавиться от боли.
– То-то. А теперь пошли, раз ты уже одетый!
Их за шиворот выволокли в коридор и потащили куда-то наверх по лестнице. Ввели в маленькую комнату, в которой никто не жил и использующуюся под склад всяких старых вещей. Поставили к стопкам книг, и один из пленителей сказал:
– А теперь раздевайтесь! – И зло ухмыляясь, пояснил: – Дети ночью должны быть раздетыми.
Алена, не успевая вытирать слезы, взмолилась, чтобы их отпустили. Но парни только поржали. В этот момент к ним присоединилась и девочка, что избила Алену, когда та заняла ее место в столовой. Она спросила, а что это мальчик себя так нагло держит. Серия ударов, не больных, но обидных, заставила Тимура упасть и снова заплакать.
– Раздевайся! – скомандовал разбудивший его Коля.
Тим медленно, глотая потоки слез, стал снимать промокшую рубашку.
– Быстрее!
Вскоре он стоял в одних трусах перед троицей мучителей и горько плакал от своего бессилия.
– Дальше снимай, – скомандовала девочка. – Трусы давай.
Тим помотал головой. Короче, трусы с него стащили после того, как добавили пару синяков. Он лежал на полу и, сжимаясь, пытался прикрыться и в то же время закрыть лицо.
– Тоже мне, нашел, что скрывать, – презрительно сказала девочка и, переведя взгляд на Алену, рявкнула на нее: – А ты что ждешь? Тоже раздевайся.
Алена вздрогнула, но от страха даже сама не поняла, что начала стаскивать сарафан. Оставшись в маечке и трусиках, она отказалась раздеваться дальше. И кто знает, чем бы закончилось все, если бы не вошла привлеченная криком и шумом воспитательница.
Она замерла на пороге комнаты и только и смогла вымолвить:
– Что здесь происходит?!
Старшие дети, указывая на Алену и Тима, начали бурно говорить, перебивая друг друга:
– Тетя Лариса! Они сбежать хотели. Честное слово!..
– Ну, мы их искать пошли. А они вот здесь! Она, вон, раздетая и он тоже…
– А я видела, как он со своей пиписькой игрался и на нее глядел…
Они что-то еще говорили, но Тим уже их не слышал. В мозгу глухо упали барьеры, отрубив понимание происходящего и слух. Он медленно поднялся под взглядом воспитательницы и, надев трусы, стал надевать все остальное. Алена никак не могла остановиться и все плакала и тряслась. Он подал ей платье и что-то сказал, чего, сам не услышал. Она взялась за сарафан и не могла долго найти, как же его надевать… Все перепуталось у бедной девочки. Слава богу, что она запуталась и потом, с сарафаном на лице, не видела…
Тим огляделся вокруг и увидел валяющийся старый утюг с обрезанным проводом. Взял его под удивленным взором воспитательницы, окруженной галдящими детьми, и шагнул вперед. Он не знал, что все их тяжелые переходы и страдания дали ему столько сил. Утюг, описав полукруг, острым своим концом вошел прямо в темечко Николаю. Проломав кости, он мгновенно убил мальчика. Потом отпущенный Тимуром утюг вывалился из раны, когда мальчик глухо осел на пол, так и не вскрикнув. Из кармана Тим вытащил ручку, выданную ему для занятий, и, сжав ее всей ладонью, не целясь, ударил во второго мальчика, окаменевшего от испуга, в живот. Какова же сила удара была у него, если ручка вошла в живот по самые пальцы Тимура, по дороге порвав и рубашку, и майку! Истошно завопив, мальчик отскочил прочь, оставив в сведенных болью пальцах Тимура его оружие. Еще один взмах, правда, по мнению Тима, неудачный, пропорол девочке щеку, оставив ей шрам на всю жизнь. Наверное, это хорошо, что до глаза он так и не дотянулся, а ведь хотел…