Энок Сюзанна. Неудержимое желание

   Ее бросило в жар.
   — Я плохо помню, что произошло вчера. Было поздно, и мы оба устали.
   — Я не устал. Я хотел поцеловать тебя. И думаю, ты это помнишь. — Он вынул из кармана футляр и протянул ей. — Поэтому предположил, что сегодня тебе это пригодится.
   Она открыла его. Веер оказался восхитительным — белый, с разбросанными между планочками из слоновой кости желтыми листочками. Джорджиане было интересно, догадался ли он, что веера, которые она ломала об его руку, были совсем другие, а не подаренные им. Те были спрятаны в ящичке комода, что позволяло ей притворяться, что она не замечает их красоты.
   — Тристан, меня это очень смущает, — сказала она, с радостью сознавая, что на этот раз говорит правду.
   Она слишком поздно заметила, что они скрыты от тетушек небольшой рощицей вязов. Вокруг не было ни души.
   — Такого не должно быть, — тихо произнес он и осторожно взял ее за подбородок.
   Волнение и страх мгновенно охватили Джорджиану, и она, чуть было не задохнувшись, отпрянула назад.
   За первый поцелуй она может обвинить Тристана, за второй ей придется разделить вину на двоих.
   — Пожалуйста, не надо.
   Тристан замер, затем медленно приблизился к ней вплотную.
   — Если ты не забыла, как я танцую, то должна помнить и другое.
   Вот в том-то и беда, что она помнила.
   — Ты уверен, что хочешь напомнить о…
   Он наклонился и слегка прикоснулся губами к ее губам, осторожно, как будто они никогда раньше не целовались. Джорджиана вздохнула и провела рукой по его волнистым темным волосам. Боже, как ей не хватало этого! Она тосковала по нему, по его сильным и нежным рукам, обнимающим ее, и жадным манящим губам. Он крепче прижался к ее губам, и какой-то тихий звук вырвался из его груди.
   Что она делает?! Джорджиана снова отшатнулась.
   — Прекрати! Прекрати, Дэр.
   Он отпустил ее.
   — Никто не увидит, Джорджиана. Здесь мы одни.
   — Именно это ты говорил и раньше. — Тяжело дыша, она расправила шаль и сердито посмотрела на него.
   Как ни красив был новый веер, ей хотелось сломать его об голову Тристана.
   — Тогда ты сама уступила мне, — с усмешкой заметил он. — Ты не можешь винить одного меня. Для удовольствия нужны двое, и насколько я помню…
   Вопль ярости вырвался из ее груди, и Джорджиана, шагнув к нему, с силой ударила его в грудь.
   — Проклятие!
   Он пошатнулся и, потеряв равновесие, свалился в пруд. Поднявшись, он стоял по пояс в воде, с прилипшей к плечу лилией, и вид у него был столь угрожающий, что, казалось, он сейчас начнет извергать пламя.
   Джорджиана, подхватив юбки, бросилась бежать.
   — Найлз! — закричала она, подбегая к их компании. — Гимбл! Его сиятельство свалился в пруд. Помогите ему, пожалуйста!
   Когда прибежали запыхавшиеся слуги, Тристан уже выбрался из воды на скользкий берег.
   — С вами все в порядке, милорд? — осведомился, подбегая, Гимбл и, поскользнувшись, чуть не столкнул всех в воду. — Леди Джорджиана сказала, что вы упали.
   Не переставая бормотать ругательства, Тристан оттолкнул слуг.
   — Я чувствую себя прекрасно, — прорычал он. — Отстаньте от меня.
   Она, бесспорно, утопила его желание, черт бы ее побрал. Преследуемый заботливыми Найлзом и Гимблом, он добрался до кареты. Там стояла Джорджиана, — очевидно, она рассказывала тетушкам о случившемся. Увидев его, она побледнела.
   Его первым побуждением было утащить ее обратно к пруду и швырнуть в воду, только так они будут квиты.
   — Сложите все в карету, — приказал он. — Мы уезжаем.
   — Тристан, с тобой… — начала было Эдвина.
   — Со мной все прекрасно. — Он сердито взглянул на Джорджиану. — Я упал.
   Когда она подкатила кресло Милли к карете, виконт заметил удивление в зеленых глазах Джорджианы и не понял, чего она ожидала. Он же не собирался рассказывать всем и каждому, что поцеловал ее, а она столкнула его в пруд.
   Тристан задумался. Любая другая женщина получила бы удовольствие от его объятий. Поэтому он полагал, что в некотором смысле то, что она сделала, было… не так уж и плохо. Если бы она тайком что-то замышляла, то, конечно, не рискнула бы вызвать его гнев, окунув в воду. Помня об их прошлом, он бы не удивился и удару коленом в низ живота. Быть сброшенным в утиный пруд — вероятно далеко не самое страшное, чего ему следовало ожидать. Она постепенно меняла свое отношение к нему в лучшую сторону.
   — Домой, в Карроуэй-Хаус, — уже более спокойно сказал он, усаживая Милли в карету.
   Джорджиана забралась в карету сама. Тристан, устроившись сзади, принялся выжимать воду из своего серого сюртука.
   — Ты уверен, что с тобой все в порядке? — спросила Эдвина, похлопывая его по мокрому колену.
   — Да. Полагаю, я заслужил это наказание за то, что дразнил уток. — Он вытер мокрое лицо. — Глупые птицы не поняли, что я не причиню им вреда.
   Не слишком-то искусное объяснение, но оно удовлетворило всех. Джорджиана разжала нервно сплетенные пальцы, но по-прежнему смотрела на него с недоверием — всю дорогу домой, а затем и дома.
   Оставив Милли в гостиной, он пошел переодеться. Джорджиана стояла в дверях, и он замедлил шаги, проходя мимо нее.
   — Я не прочь поговорить, — прошептал он ей на ухо. — В следующий раз, я прошу тебя.
   Она повернулась и пошла вслед за ним.
   — В следующий раз, — сказала она, обращаясь к его спине, и от неожиданности он остановился, — ты, может быть, вспомнишь, что ухаживаешь за кем-то другим. Амелией Джонс, если не ошибаюсь?
   Он повернулся и внимательно посмотрел ей в лицо.
   — И только на это ты сердишься? Я ничего не говорил Амелии и все еще пытаюсь не потерять терпения с этим стадом дебютанток.
   — А чего ожидает она? Ты хотя бы подумал о ней, Тристан? Ты когда-нибудь думал не о себе, а о других?
   — Я думаю о тебе все время.
   Несмотря на удобный случай, она промолчала, а он направился вверх по лестнице в свою спальню. Он все же дал ей пищу для размышлений. Стаскивая с себя мокрый сюртук, Тристан улыбался, между тем как его камердинер оплакивал погубленную одежду. Кто бы мог подумать, что быть сброшенным в утиный пруд совсем неплохо?
 
   Милли ходила взад и вперед по комнате.
   — Вот видишь? А ты говорила, как это романтично, когда они вместе пошли прогуляться.
   Настороженно взглянув на дверь, Эдвина сделала знак сестре, чтобы та снова села.
   — Они оба сказали, что это был несчастный случай. Кроме того, они действительно вроде бы поссорились несколько лет назад, — напомнила она Милли. — На дороге всегда бывают кочки.
   — Дела, кажется, идут как надо. Но все же сегодня был шаг назад, Вина.
   — Небольшой. Дай им время.
   — Хм. Мне надоело целыми днями сидеть.
   — Милли, если ты забросишь это кресло, у Джорджианы не будет причины оставаться с нами.
   Милли со вздохом снова забралась в свое мягкое гнездо.
   — Знаю, знаю. Я только надеюсь, что не получу нового приступа подагры до того, как все закончится. А что это за анонимные письма она получает?
   — Ну, нам остается только разузнать о них, не так ли?
   Милли повеселела.
   — Полагаю, мы все узнаем.

Глава 8

   Ты притянул меня, магнит жестокий.

У. Шекспир, Сон в летнюю ночь. Акт II, сцена 1⁸

   Так, значит, Тристан думает о ней. Очень хорошо. Этого она и добивалась. Но Джорджиана сомневалась, что от него можно ожидать чего-то хорошего, и никто лучше ее не знает, что получается, если подпадаешь под чары этого развратника.
   Может быть, Тристан и считает, что не делал предложения Амелии Джонс, но мисс Джонс думает, что он его почти сделал. И лжет он о своих обязательствах перед девушкой или нет, сердце ее все равно будет разбито. Несмотря на дрожь, пробегающую по ее телу при воспоминании о поцелуях этого слишком опытного виконта, Джорджиана не забывала о цели своего пребывания в Карроуэй-Хаусе. Больше никогда ее сердце не возьмет верх над разумом, о каком бы превосходном мужчине ни шла речь.
   Шумный день закончился, и они с Эдвиной и Милли расположились в гостиной. Если бы она по-прежнему жила с тетей Фредерикой в Хоторн-Хаусе, то день был бы заполнен разборкой множества писем, ежедневно приходивших герцогине, и составлением ответов на десятки приглашений. Уделить час-другой увлекательному чтению казалось непозволительным грехом.
   — Знаете, вам не обязательно тратить время, проводя здесь целый день, — нарушила молчание Милли.
   Джорджиана подняла голову:
   — Простите?
   — Я хочу сказать, мне доставляет удовольствие быть с вами, и ваше общество — радость для нас, но вы, должно быть, находите нас, двух старых ископаемых, ужасно скучными по сравнению с вашими друзьями.
   — Глупости! Мне здесь очень нравится. Если, конечно, вы не желаете избавиться от меня, — сказала она, стараясь, чтобы это прозвучало как шутка.
   Ужасная мысль мелькнула в ее голове, и девушка резко выпрямилась. Вдруг они догадались, что это она виновата в купании Дэра, и только хотят найти подходящий предлог, чтобы вежливо отослать ее.
   Эдвина вскочила с кресла и схватила Джорджиану за руку.
   — О, никогда! Это просто… — Она взглянула на сестру.
   — Просто что? — спросила Джорджиана с упавшим сердцем.
   — Ну, Тристан сказал, что вы получаете письма от джентльмена. В нашем доме столько мужчин, мы подумали… может быть, этот джентльмен боится.
   — Вы хотите сказать, что он, может быть, боится нанести мне визит в этом доме? — спросила с облегчением Джорджиана. — Если бы у него были серьезные намерения, я уверена, он бы так и сделал, невзирая ни на что.
   — Так это всего лишь флирт? — предположила Милли.
   На минуту Джорджиана задумалась: тетушки или Тристан пытаются узнать имя ее таинственного поклонника. Следует быть осторожной, пока она не удостоверится, кто именно. Она вздохнула:
   — Да, боюсь, что так.
   — А кто он, дорогая? Может быть, мы сможем образумить его.
   Она перевела взгляд с одной на другую. Она никогда не расскажет им о своих истинных намерениях относительно Тристана. Это не только разобьет их сердца, они возненавидят ее, а она их искренне любила.
   — Мне бы не хотелось обсуждать это, если вы не возражаете.
   — О, конечно. Только… — Эдвина умолкла.
   — Что? — с разгорающимся любопытством спросила Джорджиана.
   — Ничего. Совсем ничего, дорогая. Всего лишь флирт. Временами нам всем нравится пофлиртовать.
   Внезапно Джорджиана поняла, чего добивались тетушки. Они рассчитывали, что сосватают ее и Тристана, подумать только, Тристана!
   — Флирт, конечно, лишь начало, — заявила она, принимаясь за чай, — Кто знает, что потом из этого получится?
   Обе тетушки поникли.
   — Да, кто знает?
   Джорджиана почувствовала укор совести, но подавила его. Она могла бы обвинить во всем Дэра: он это начал. Во всем была его вина.
   Даже если он ей почти нравился, иногда.
 
   Когда вся большая семья Карроуэй собралась за обеденным столом, Тристан нравился ей уже меньше. Купание в пруду с утками нисколько не отразилось на его высокомерии, сквозившем в каждом его взгляде. Когда он отодвинул для нее стул, у Джорджианы возникло желание спросить, почему у него такой самодовольный вид, возможно, это как-то было связано с их поцелуем. А в таком случае его молчаливое торжество было, безусловно, лучше, чем громкое хвастовство.
   — Ты бы видел меня, Тристан, — с довольным смешком сказал Эдвард, когда Докинз и лакеи разносили жареного цыпленка с картофелем. — Я заставил Грозовое Облако перепрыгнуть через огромное бревно! Мы были великолепны, правда, Шо?
   Брэдшо проглотил кусок.
   — Это была жалкая тоненькая веточка, в остальном Коротышка говорит правду.
   — Это была не веточка! Это было… — Он умоляюще посмотрел на Эндрю.
   — Здоровенный сук, — подтвердил брат, улыбаясь, — да еще с торчащими острыми ветками.
   — Как дикобраз, — закончил Эдвард, выпячивая грудь.
   — Потрясающе, Эдвард! — сказала Джорджиана, улыбаясь просиявшему мальчику. — А знаешь, если говорить о дикобразах, Тристан сегодня тоже столкнулся с дикой природой.
   — Неужели?
   — Расскажите, — попросил Брэдшо.
   — Джорджи…
   — Так вот, мы гуляли в Гайд-парке, — начала она, не обращая внимания на мрачный взгляд Дэра, — и я заметила у берега пруда утку, запутавшуюся в водорослях, ваш брат спас бедняжку…
   — Но при этом свалился в воду! — закончила рассказ тетя Милли.
   Все семейство, за исключением Роберта, разразилось хохотом.
   — Ты свалился в пруд? — сквозь смех спросил Эдвард.
   Лорд Дэр отвел взгляд от Джорджианы.
   — Да. А ты больше ничего не знаешь?
   — А что?
   — Джорджи получает вонючие, надушенные письма от тайных обожателей.
   Она невольно открыла рот.
   — Не надо так говорить, — возмутилась она.
   Тристан взял на вилку картофелину и неторопливо прожевал ее.
   — Это правда. Очень вонючие.
   — Нет!
   — Тогда, Джорджиана, расскажите нам, от кого они.
   Она густо покраснела. Все пятеро братьев Карроуэй смотрели на нее, четверо чуть насмешливо и с любопытством. Однако только выражение глаз пятого овладело ее вниманием. Сердце учащенно забилось.
   — Тристан Майкл Карооуэй, — обратилась к нему тетя Эдвина с таким видом, словно он был мальчишкой, которого следовало отшлепать, — извинись.
   Губы виконта дрогнули, но он не спускал глаз с Джорджианы.
   — Почему я должен извиняться?
   — Переписка леди Джорджианы тебя совершенно не касается.
   Короткая отсрочка дала Джорджиане возможность собраться с мыслями.
   — Может быть, мы обсудим вашу переписку, — набралась она храбрости, — или вы, возможно, чувствуете себя обделенным, не получая любовных писем?
   — А вот я чувствую себя обделенным, — заметил Брэдшо, протягивая руку за бисквитом.
   — И я тоже, — заявил Эдвард, по выражению лица которого было видно, что он понятия не имеет, о чем идет речь.
   — А может быть, мне удается скрывать мои личные дела, — становясь более мрачным, проворчал Тристан.
   — И в то же время вы считаете необходимым сплетничать о моих, — сказала она и побледнела.
   Дэр только приподнял бровь.
   — Откройте мне тайну, заслуживающую молчания, и я буду молчать. — Взглянув на слушавшую их с интересом аудиторию, он сделал знак Докинзу налить в бокал кларета. — А пока я согласен не обсуждать ваши ароматные письма.
   Неужели он снова пытается внушить ей, что достоин доверия, или хочет выведать, что у нее на уме? Джорджиана чувствовала, что нельзя злоупотреблять своей удачей. Она перевела разговор на бал, который намечался в конце недели в Девоншире и считался главным событием сезона.
   — Вы поедете? — спросила она Милли и Эдвину.
   — Боже, нет, конечно. У герцога наверняка будет столпотворение. Я отдавлю всем ноги своим креслом.
   — А я останусь дома с Милли, — твердо заявила Эдвина.
   — Вы поедете, не так ли? — спросил Тристан, лицо которого утратило свое злое выражение.
   — Я останусь с вашими тетушками.
   — Глупости, Джорджиана, — вкрадчиво заметила Милли. — Мы с Эдвиной будем в постели еще до того, как начнутся танцы. Вы должны поехать.
   — А я поеду, — сказал Брэдшо. — Там, вероятно, будет контр-адмирал Пенроуз, и я хочу добиться, чтобы…
   — Чтобы он дал тебе собственный корабль, — хором закончили за него Эндрю и Эдвард.
   Джорджиана увидела, как дернулась щека у Тристана, но этого никто не успел заметить. Независимо от того, заслужит ли Брэдшо звание капитана или купит его, это было дорогое предприятие. Она знала, что у семьи Карроуэй большие денежные затруднения, это было известно всем. Огромное бремя забот легло на плечи Тристана. И в связи с этим она подумала о другом. Ему, вероятно, и в самом деле надо жениться на богатой женщине, такой как Амелия Джонс, однако он мог бы относиться к ней получше. Жестоко заставлять бедную девушку чувствовать себя парией, даже если он не испытывает к ней никаких чувств.
   — Значит, решено, — сказал Тристан. — Брэдшо, Джорджиана и я едем в Девоншир на бал. — Он взглянул на сидевшего в дальнем углу молчаливого брата, — А ты, Бит? Тебя, как ты знаешь, тоже пригласили.
   Не то вздрогнув, не то содрогнувшись, Роберт покачал головой:
   — Я занят.
   Он встал из-за стола и, слегка поклонившись, вышел из комнаты.
   — Черт, — проворчал Тристан так тихо, что Джорджиана едва расслышала его.
   Он все еще смотрел на дверь, за которой скрылся брат.
   — Что с ним произошло? — шепотом спросила Джорджиана, когда остальные увлеклись обсуждением предстоящего вечера.
   — Кроме того, что его едва не убили? Не знаю. Он не говорит мне. — Виконт указал на бисквит, остававшийся на ее тарелке. — Вы будете это есть?
   — Нет. А что…
   Тристан протянул руку и взял его.
   — Я рад, что ты едешь на бал.
   Он отломил кусок сдобного хлеба и положил его в рот.
   — Не понимаю, чему ты радуешься, — сказала она, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не слышит. — Я же воспользуюсь случаем помучить тебя.
   — Мне нравится, когда ты меня мучаешь. — Он тоже, прежде чем ответить, посмотрел на сидевших за столом. — И мне нравится, что ты здесь.
   Ее план начинал осуществляться. Джорджиана объясняла свое частое сердцебиение чувством удовлетворения.
   — Временами мне здесь тоже нравится, — помедлив, ответила она.
   Если она раньше времени растает перед ним, у него возникнут подозрения, и ей придется начинать все с начала.
   — Временами? — повторил он, продолжая есть ее бисквит.
   — Когда ты не делаешь глупых объявлений о моих письмах или о своей готовности сохранять тайны.
   — Но у нас с тобой есть тайны, не так ли? — прошептал он.
   Джорджиана опустила глаза.
   — Лучше бы тебе не напоминать мне о них.
   — Почему же? Это оставило незабываемые воспоминания, и ты сама не хочешь забывать об этом. Для тебя это хороший предлог не выходить замуж.
   Джорджиана прищурила глаза.
   — Нет, это ты — мой предлог не выходить замуж. Почему ты думаешь, что я захочу выйти за кого-нибудь замуж после того, как ты оказался таким неудачным примером? — резко ответила она. — Почему ты думаешь, что я захочу дать кому-то власть над собой, чтобы… — Она покраснела и умолкла.
   Он задумался над ее словами.
   Она вскочила с места:
   — Извини. Здесь душно.
   Под удивленными взглядами остальных братьев Кар-роуэй она поспешно покинула комнату. Докинз не успел подойти к входной двери, как она распахнула ее и сбежала вниз по ступеням в небольшой розовый сад у восточной стены дома.
   Тихонько бормоча ругательства, она села на каменную скамью, стоявшую под раскидистым вязом. «Глупая, глупая, глупая!» — твердила она про себя.
   — Что ты отвечаешь, когда тебя спрашивают, почему мы так сильно ненавидим друг друга? — раздался в темноте тихий голос Тристана.
   Он медленно подошел и остановился, прислонившись к корявому стволу дерева.
   — А что говоришь ты? — вопросом на вопрос ответила она.
   — Что я не продвинулся дальше поцелуя, когда ты узнала, что я заключил пари и мне нужен твой чулок как доказательство. Тебе не понравилось, что ты стала предметом спора.
   — Я говорила почти то же самое, только добавляла, что ударила тебя по лицу, когда ты попытался солгать мне.
   Он кивнул, глядя на залитый лунным светом сад.
   — Прошло шесть лет, Джорджиана. Есть ли у меня шанс, что ты когда-нибудь простишь меня?
   — Весьма незначительный, если ты не перестанешь упоминать шансы и пари в моем присутствии, — рассердилась она. — Я просто не понимаю, Тристан, как ты можешь быть таким… бесчувственным. Ко всем. Не только ко мне.
   Она посмотрела ему в глаза, темные и непроницаемые. Он выпрямился.
   — Пойдем в дом. Здесь холодно.
   Она судорожно сглотнула. Ей действительно было холодно в тонком вечернем платье, но сегодня что-то произошло. Впервые за шесть лет они с Тристаном не просто мирно побеседовали. Это «что-то» заставляло ее не сводить глаз с его чеканного профиля, когда он подошел ближе и подал ей руку.
   Сложив перед собой руки, чтобы не поддаться искушению и не дотронуться до него, она встала и пошла к дому. Джорджиану беспокоило, что она не испытывает гнева, и она не знала, что сказать.
   — А не поможет, — тихо произнес он за ее спиной, — если я еще раз попрошу прощения?
   Джорджиана обернулась к нему:
   — Прощения за что? За то, что заставил меня поверить, что любишь меня, или за то, что попался на лжи?
   На мгновение его глаза гневно блеснули. Отлично! Теперь с ним проще, чем в то время, когда он не был таким чувствительным и внимательным.
   — Я приму это как отказ, — сказал виконт, — но в ту ночь… я меньше всего желал обидеть тебя. Я не собирался делать этого и очень сожалею, что так случилось.
   — Хорошее начало, — сказала она дрогнувшим голосом, поднимаясь по ступеням к двери. — Или могло быть началом, если бы я тебе поверила.
 
   На следующий день прибыло еще одно письмо на имя Джорджианы. Тристан с отвращением понюхал его, но, видимо, тот, кто обливал письма одеколоном, потратил все флаконы на предыдущие.
   Оглянувшись на дверь, он сломал восковую печать и развернул письмо. «Дорогая леди, — прочитал он, — несколько дней я обдумывал содержание этого письма. Несмотря на вашу…»
   — Милорд?
   Тристан подскочил от неожиданности.
   — В чем дело, Докинз? — спросил он, опуская письмо на колени.
   — Корзина для пикника готова, милорд, и коляска у подъезда, как вы приказали.
   — Я сейчас выйду. Закрой дверь, пожалуйста.
   — Да, милорд.
   Взяв снова письмо, он взглянул на подпись: «Уэстбрук». Она действительно получала письма от знакомых мужчин. А он было подумал, что она пишет их сама. Раз уж он развернул письмо, следовало дочитать его до конца. «…Несмотря на вашу доброту, с которой вы приняли мои извинения за недостойное поведение в Риджентс-Парке, я считаю себя обязанным объясниться. Я давно наслышан о вашей неприязни к лорду Дэру и, боюсь, слишком поспешно бросился вам на помощь, когда случайно услышал его резкие слова, обращенные к вам».
   Тристан недовольно взглянул на письмо.
   — Резкие слова? Да я был очень любезен, свинья ты этакая, — проворчал он.
   «Не сомневайтесь, я вмешался только потому, что питаю к вам глубочайшее уважение, и всегда буду уважать вас. Ваш покорный слуга, Джон Блэр, лорд Уэстбрук».
   Значит, у Джорджианы был поклонник, которого не интересовали ее деньги. Тристан плохо знал маркиза, хотя несколько раз встречал его в клубе и в обществе.
   Уэстбрук был более консервативен, чем он, в том, что касалось заключения пари, и за исключением случайных встреч их пути редко пересекались. Их политические убеждения также не совпадали. Но, кажется, у них нашелся общий интерес.
   Тристан долго смотрел на письмо, затем снова сложил его. Поднявшись, он взял письмо за уголок и поднес к горящей настольной лампе. Бумага задымилась и съежилась. Когда она достаточно обгорела, он бросил ее в мусорную корзину, а сверху засыпал содержимым ближайшей к нему вазы.
   Тристан мрачно улыбнулся. Что бы ни происходило, он не собирался позволить Джорджиане победить. В любви, как и на войне, все средства хороши, а между ними происходило или одно, или другое.
 
   Тристан стоял у переднего колеса коляски, помогая Амелии Джонс сойти на землю. Он потратил почти неделю на не очень настойчивые попытки, к тому же мешали неожиданные события, связанные с Джорджианой, но ему все-таки удалось добраться до Джонс-Хауса и устроить пикник с Амелией.
   — О, как здесь красиво, — проворковала Амелия, волоча желтую муслиновую юбку по высокой траве. — Вы выбрали это место специально для нас?
   Он вынул корзину из экипажа, и грум отвел лошадей и коляску в сторону.
   — Конечно. Я знаю, вы любите маргаритки.
   Она посмотрела на цветы на краю небольшой поляны.
   — Да, они очень милы, в тон моему платью, правда? — хихикнула Амелия. — Я так рада, что не нацела розовое платье, тогда не было бы такого эффекта.
   — Ну я бы отвез вас в розовый сад, — ответил Тристан, расстилая на траве одеяло. — Садитесь.
   Она грациозно опустилась на одеяло, так искусно уложив вокруг себя пышную юбку, что он подумал, не отрепетировала ли она это заранее.
   — Надеюсь, вам понравятся жареный фазан и персики, — сказал он, вынимая из корзины бокалы и мадеру.
   — Мне понравится все, что вы выбрали, Тристан.
   Она соглашалась со всем, что он говорил, в чем заключалось ее приятное отличие от Джорджианы. Он мог сказать, что небо голубое, а Джорджи объяснила бы ему, что это только иллюзия, создаваемая отражением солнечного света. Да, день с Амелией определенно отличался в лучшую сторону.
   — Сегодня мама позволила мне расставить все цветы, — заявила Амелия, взяв из его рук салфетку и бокал. — Она говорит, что у меня просто талант составлять букеты.
   — Не сомневаюсь.
   — А кто расставляет ваши цветы?
   — Мои цветы? — на минуту задумался он. — Понятия не имею. Одна из горничных, полагаю, или миссис Гудвин, экономка.
   Она была поражена.
   — О, у вас должен быть кто-то умеющий хорошо разбираться в цветах. Это очень важно.
   Тристан пригубил вино.
   — Это почему же?
   — Красиво расставленные цветы говорят о хорошем ведении домашнего хозяйства. Так всегда говорит мама.
   — Разумно.
   Теперь виконту стало понятно, почему его не интересовало, кто расставляет розы, а также почему он не раздумывая сунул их в мусорную корзину, чтобы затушить огонь. «Хорошее ведение хозяйства» и «Карроуэй» не были синонимами.