– Под твоей звездой и мне повезло, – говорит Канун, – львом я пришел.
   И он положил перед Газаль-малеком Махпари и Рухафзай.
   Газаль-малек поглядел на красу Махпари. Хоть и раньше он ею увлекался, теперь это чувство в любовь перешло, душу его смутило. Она-то без памяти лежала, а он глаз от нее не мог отвести. Потом царевич сказал:
   – Что же я с нею делать буду, ведь мне сражаться надо… Нужно их в Мачин отослать, чтобы отец там ее посторожил, пока я не освобожусь.
   Канун сказал:
   – О царевич, нельзя Махпари отсылать в Мачин! Ведь тебе объяснили, что в Мачине Самак, что он ночью выкрал Сиях-Гиля и Сама из темницы Термеше, а также Дельарам и утварь и сыновей моих – всех он захватил. Если ты отправишь туда Махпари, как ее ни стереги, он все равно похитит ее. Надо ее отвести в крепость Фалаки, это твердыня неприступная. Пусть хоть со всего света войско окружит ее, а взять не сможет. Тысяча подобных Самаку не сумеет туда пробраться, тем более что кутвалем там наш старый слуга Адхан, человек надежный. Надо отослать Махпари туда, пока мы разузнаем насчет этого войска, решим, как быть. Если же нам придется отступить, она там будет в безопасности. Отправь ее в крепость Фалаки, ведь я уезжаю в Мачин.
   – Раз так, сначала отвези Махпари, а потом уж поезжай в Мачин, – решил Газаль-малек.
   – Повинуюсь, – ответил Канун. Тотчас он собрался, взял пятьдесят человек, забрал Махпари и Рухафзай и отправился в путь.
   Господь судил так, что, когда Газаль-малек отослал Махпари в свою крепость, он от радости на месте усидеть не мог. Обратился он к своим богатырям:
   – Превосходно Канун с этим делом справился! Никто еще такого не совершал! Да и дальше он все разумно рассудил.
   Тут каждый свое слово сказал, пока за разговором не подошел день к вечеру. И вдруг вся земля задрожала, гром военных барабанов к небесам вознесся, так что со всего лагеря сбежался народ, все от страха содрогнулись, а Газаль-малек чуть разума не лишился. Говорит он:
   – Посмотрите, что там случилось.
   Тут вошел человек и сказал:
   – О царевич, кончились теперь поединки да состязания! А ведь это они еще только в лагерь въезжают.
   Царевич говорит:
   – Коли так, надо нам уходить, видно, великое воинство подошло.
   Богатыри сказали:
   – О царевич, да разве так можно? Мы подождем, пока все войско подойдет, поглядим, что там за бойцы, как дело пойдет. Если сможем с ними справиться, будем сражаться, если перевес на их стороне будет, тогда уйдем.
   Так они поспорили и остались на месте.
   А тем временем к Хоршид-шаху явился человек и объявил:
   – О царевич, добрая весть! Пришло огромное войско из Халеба, а во главе его – величавый старец по имени Хаман-везир.
   Хоршид-шах, как услышал, вскочил, обрадовался, щедро наградил вестника, отдал ему платье со своего плеча, тотчас сел на коня и со всем своим войском выехал навстречу Хаман-ве-зиру. Проехали они около фарсанга и встретились с теми полками.
   Когда взор Хаман-везира достиг Хоршид-шаха, он сразу спешился, а за ним и все воины его. Зарыдал царевич в тоске по отцу, Хаман-везир его обнял, а он так горько плакал, что войско вслед за ним в слезы ударилось. Стали богатыри подходить, руку Хоршид-шаху целовать. Хаман-везир приказал привести ему коня – ведь он и его войско пешими шли. Взял он царевича за руку, усадил на коня, Хоршид-шах подождал, пока сам Хаман-везир сел в седло, и направились они в лагерь и достигли царского шатра, а там поднялись на тахт.
   Хоршид-шах усадил Хаман-везира рядом с собой, только и делал, что расспрашивал об отце с матерью. Хаман-везир сказал:
   – О великий царевич, мать твоя приказала долго жить.
   Хоршид-шах заплакал. Хаман-везир продолжал:
   – С тех пор как ты расстался с отцом, три года прошло. Первый год отец твой сидел и пил вино со своими приближенными, потом он перестал пировать и веселиться, потерял вкус к состязаниям и играм и позабыл все иные занятия – только днем и ночью плакал и рыдал. От тоски по тебе он света белого не видел, спина его сгорбилась, ни днем он не знал покоя – нет чтобы с кем-нибудь словечком перемолвиться, – ни ночью отдыха. А когда получил от тебя вести, описать невозможно, как переменился. Так что, пока еще не собрались все полки, он выслал меня вперед, а остальное войско и казна идут следом. Скоро прибудут, я не сомневаюсь.
   Поговорили они об этом. Хоршид-шах все плакал, а Хаман-везир сказал:
   – О царевич, он прислал немного денег тебе на расходы. Позволь передать их тебе.
   – Пусть у тебя будут, отец, – отвечал Хоршид-шах, – ты ведь мне вместо отца, а коли расход какой случится, ты их тратить будешь, пока отец мой не приедет.
   И вот таким образом они день и ночь только тем и занимались, что вели эту беседу, рассказывали, что произошло за те три года. А через два дня Хоршид-шах сел вино пить, обласкал прибывших богатырей, усадил их, оказал каждому почет, каж-(дого отметил да приветил. До ночи они за вином просидели, а потом отдыхать отправились.
   Наступила ночь и прошла, день начался, Хоршид-шах приказал играть в барабаны, и все объединенное войско вышло на поле брани. Когда Газаль-малек услышал грохот барабанов, волей-неволей пришлось и ему выходить на мейдан. С обеих сторон старшины ряды выстроили.
   В том войске, что прибыло из Халеба, был богатырь по имени Хормоз-Гиль. Подошел он к царевичу, поклонился и сказал:
   – О великий государь, разреши мне сегодня на поле выйти, силу показать.
   Хоршид-шах ответил:
   – Жалую тебя, богатырь, предводителем войска.
   Поблагодарил Хормоз-Гиль, вскочил в седло и поскакал на поле. И сам он, и конь его в доспех железный облачены, едет он, грозный клич испуская, себя восхваляя, оружием бряцая, врагов устрашая. Поравнялся с войском Газаль-малека, ударил оземь копьем, шлем с головы снял, на луку седельную положил и вскричал:
   – Я – наименьший войска нашего, Хормоз-Гиль, раб Марзбан-шаха, слуга сына его Хоршид-шаха. Выходите кто посмелее, померимся силами!
   Не договорил он еще свои слова, как с правого крыла войска Газаль-малека всадник выскочил, вместе с лошадью в броню одет, копье наперевес, с боевым кличем подскакал он к Хормоз-Гилю и закричал ему:
   – О презренный, кто ты такой?! Неужели ваш царь воображает, что в мире храбрецов нету? Показывай, на что ты годишься!
   Газаль-малек сам лихости этого воина удивился.
   – Что это за смельчак выискался? – спросил он.
   – Да ведь это Катур, брат Катран-пахлавана, – отвечали ему.
   Газаль-малек похвалил его, а Хормоз-Гиль, услышав слова Катура, ничего ему не ответил, только в гневе за копье схватился и на него ринулся. Катур тоже выставил копье, и так они скрестили копья и бились ожесточенно. Хормоз-Гиль от ярости прямо из себя выходил, потому что никто лучше него не знал копейного боя. И вот одержал он верх, ударил Катура в грудь копьем с такою силой, что острие копья через спину наружу вышло. Копье согнулось, а Катур рухнул с коня. И пронесся по войску Газаль-малека стон, а войско Хоршид-шаха возрадовалось.
   Хормоз-Гиль опять вызов бросил. Другой воин выехал на поле, он и его сразил. Так положил он пятьдесят человек, а у самого даже кровь из носа не пошла! Всех он повергал наземь и приговаривал:
   – Эх, Газаль-малек, с такими-то воинами ты мнишь отпор нам дать? Пошли-ка на мейдан такого бойца, что хотя бы недолго мог устоять!
   Хотел Катран-пахлаван на поле выходить, но Гиль-Савар схватил за повод его коня и сказал:
   – Обожди, богатырь, давай я отомщу за кровь твоего брата – не стоит тебе нынче на мейдан выезжать, ведь ты расстроен.
   С этими словами он погнал коня на поле и набросился на Хормоз-Гиля. Долго они копьями бились – никому победа не досталась, ведь Гиль-Савар тоже хорошо копьем владел. Тогда отложили они копья, выхватили мечи, прикрылись щитами и обрушили друг на друга удары.
   А Хоршид-шах в середине своего войска вино попивал, за боем наблюдал. Разгорячился он от вина, говорит себе: «Да что Долго возиться с этим войском?» И как был в шелковой рубахе, так на мейдан и поскакал. Богатыри дорогу ему заступили, кланяясь, сказали:
   – О царевич, оставайся на месте, мы, рабы твои, отразим врага!
   Выехал Хоршид-шах, окруженный богатырями, на поле, а Хормоз-Гиль с Гиль-Саваром все еще бьются. Был средь них один богатырь по имени Джебкейли. Он вложил в лук стрелу, никого не спросясь, выстрелил и пробил бок Гиль-Савару, так что наконечник стрелы из другого бока показался. Ударила Гиль-Савару желчь в голову, руки-ноги у него ослабели, в голове помутилось, упал он и умер. Прокатился по войску Газаль-малека стон – ведь Гиль-Савар был великий богатырь и шахский родич.
   Тут Хаман-везир закричал на войско:
   – На поглядение вас сюда привели, что ли? Ну-ка, возьмитесь все разом, да и истребите вражью силу! Или вас дела царевича не касаются?
   Собрались богатыри все вместе: Хормоз-Гиль и Хордасп-шиду, Шерван Халаби, Сорхаб Голаби и Сорх Маргази, Шахак Гази и Абре-Сиях, все эти халебские богатыри со статридцати-тысячным войском и богатырями Чина Карамуном, Шируйе, Самуром, Аргуном Сарчупаном, Санджаром и другими окружили войско Газаль-малека и разгромили его. Только Газаль-малеку, Катрану, Сейлему да еще воинам двадцати удалось спастись, да и то все они были изранены. Они обратились в бегство, а казну их, и все добро, и шатры разграбили. Когда они бежали, Хоршид-шах с радостью и ликованием возвратился в свой шатер, а с ним и Хаман-везир и военачальники.
   Хоршид-шах сказал:
   – О Шогаль, не знаю я, как дела у брата моего Самака, ведь он в Мачине и пленные богатыри Сам и Сиях-Гиль тоже там. Поэтому нужен нам какой-нибудь человек, который поедет и заберет Махпари из крепости Шахак, ведь мы возвращаемся к шаху Фагфуру и уладим все, так что Самак тоже пусть возвращается. Ведь больше мучений, чем мы за это время претерпели, ни одному человеку в мире и за сто лет не доставалось.
   Фаррох-руз поклонился и сказал:
   – Великий государь, прикажи мне, и, коли нет здесь Самака, я поеду и привезу Махпари из крепости Шахак.
   – Отлично, – согласился Хоршид-шах, – ведь ты мой брат, а Самака нет с нами.
   Фаррох-руз с Самраном и еще несколько богатырей, учеников Шогаля-силача, отправились в путь и добрались до крепости Шахак. Вдруг сверху на них обрушился камень.
   – Лала-Салех, ты что же бунтуешь?! – воскликнул Фаррох-руз. – Или ты нас не узнал? Ведь это я, брат Хоршид-шаха. Я приехал, чтобы доставить Махпари к царевичу: ведь мы обратили в бегство войска Мачина.
   А Мефтах с крепости ему отвечает:
   – Никакой я не Лала-Салех, меня Мефтахом звать, я слуга Армен-шаха. А Махпари, Рухафзай и Лала-Салеха давным-давно в Мачин отвезли.
   Тут Фаррох-руз крикнул:
   – Да что ты болтаешь, Лала?!
   – То, что слышишь, – отвечает Мефтах, – крепость мы захватили, и она теперь наша, а Махпари увезли. Возвращайся, пока цел!
   Огорчился Фаррох-руз, повернул назад, говоря себе: «Да как же это получилось? Я-то думал, что уже все уладилось, а дело вон как оборачивается!»
   Приехал он к Хоршид-шаху, приветствовал его как положено и говорит:
   – Царевич, крепость-то, оказывается, пала, а Махпари увезли! – И рассказал ему, что произошло.
   Хоршид-шах так и подскочил:
   – Да как это возможно?! Кто мог такое совершить?!
   – Этого нам не сказали, – ответил Фаррох-руз.
   Тогда Хоршид-шах к Аргуну обратился:
   – О богатырь, вот они каковы, твоя крепость и ущелье! Крепость захватили, и Махпари увезли, а ведь я все эти невзгоды только ради нее и терпел. Уговорили меня ее в крепость поместить. И вот теперь я ее потерял, не найти мне ее больше! Захватили крепость, что же теперь делать, как Махпари отыскать? Горе мне, а я-то говорил, что все беды позади! Теперь-то я и попал в беду! Увы, Самак своей смелостью такого добился, а мы все зазря загубили…
   Так горевал царевич, пока Хаман-везир не сказал ему:
   – О царевич, на свете храбрецов много. Нашелся такой Самак, взял крепость, а потом другой явился, ее отобрал. Тут уж ничего не поделаешь. Вот сколько невзгод нам пришлось испытать за три года – и все из-за Махпари. А когда уж совсем было кусок ко рту поднесли – из рук вывалился! Надо нам написать письмо шаху Фагфуру и известить его обо всем. Сообщим ему, что мы отправимся в Мачин. Ведь если мы туда не пойдем – позор нам и бесчестье: мы так старались, а они девушку увезли! А еще говорят, что Самак-айяр, благородный человек, который сделал нам столько добра, в Мачин ради нас отправился. Когда он узнает, что мы туда прибыли, он присоединится к нам, мы ему обо всем расскажем, и он опять добудет нам Махпари. Ведь он мастер на такие дела!
   – Так и поступим, – решил Хоршид-шах.
   Хаман-везир тотчас написал шаху Фагфуру письмо, известил о сражении и о бегстве врагов, о захвате крепости Шахак и о похищении Махпари. Потом добавил, что отправляются они в Мачин, на поиски Махпари, и просил, если возможно, прислать корма для скота.
   Запечатал он письмо, положил перед Хоршид-шахом. Тот взял и сказал Шогалю:
   – Вели кому-нибудь доставить это послание шаху Фагфуру.
   Шогаль вызвал Махруйе, вручил ему письмо и послал его к шаху Фагфуру, а они собрались и двинулись в Мачин.
   Собиратель известий и составитель книги, а также рассказчик истории сей повествуют, что Канун и Кафур, взявши Мах-пари и– Рухафзай, направились к крепости Фалаки. А эта крепость расположена была посреди леса обширного, в четыре фарсанга длиной и шириной, к подножию ее море подступало, а видно ее было за десять фарсангов.
   Когда Канун миновал лес и подъехал ко входу в крепость, дозорный с крепостной башни увидел их. Он пошел к кутвалю крепости и доложил:
   – Показался какой-то отряд, путь держат к крепости, и похоже, что едут со стороны Чина.
   Кутваль приказал хаджибу выйти узнать, кто такие. Вышел хаджиб за крепостные ворота, поглядел и узнал Кануна: он его много раз видал в Мачине. Поклонился он, а Канун с ним поздоровался. Потом Канун сказал:
   – Ступай доложи кутвалю, что я приехал с поручением от царевича Газаль-малека, который вверяет ему на сохранение и сбережение Махпари, дочь шаха Фагфура. Царевич сам с войском Фагфура сражается, а девушку надо сторожить так, чтобы даже ветер до нее не долетал. Из-за этой девицы весь мир переполошился, и, ради того, чтобы дело к такому концу пришло, много людей жизни лишилось. Надо бы ее из рук в руки передать, да некогда. Оставляю с ней Кафура, пусть за ней присматривает.
   Хаджиб говорит:
   – Исфахсалар, пожалуй в крепость!
   – Никак не могу, тороплюсь сильно, – отвечает Канун.
   Тут хаджиб назад возвратился, сообщил кутвалю, в чем дело. Адхан-кутваль выслушал его и сказал:
   – Пойди приведи их сюда. Коли не может Канун крепость навестить – не беда. Видно, у него дела поважнее есть. Передай ему мой привет и забери охраняемых. Да возьми с собой несколько невольниц и слуг, это ведь царская дочь!
   Вышел хаджиб вместе с невольницами и рабами, принял от Кануна Махпари и Рухафзай и доставил их в крепость. Махпари пришла в себя, вздохнула, но тут ее до того досада разобрала, что она слова не могла выговорить, в таком расстройстве ее в крепость и принесли. Увидела она Рухафзай, та к ней подошла, а Махпари спрашивает:
   – А с Лала-Салехом что? Видно, прикончили они его – иначе он бы с нами был. Ох, бедняжка Лала-Салех!
   Начала Махпари плакать, да тут за ними пришли, чтобы отвести их в царские покои – ведь такое помещение в каждой крепости содержат. Кутваль велел развязать им связанные дотоле руки, водворил в те покои и приказал:
   – Чтоб никто к ним не заходил, кроме слуги и двух невольниц, а коли им что понадобится, пусть скажут, им туда доставят.
   Отвез Канун Махпари в крепость, а потом вместе с Кафуром и тем отрядом, который был с ними, устремился в Мачин. Приехали они туда, Канун отправился к себе домой и спросил у слуг:
   – Где Бехзад и Размьяр?
   – О богатырь, через несколько дней после твоего благополучного отбытия, – ответили слуги, – появились два человека, сказали, что они приехали тебе послужить. Бехзад и Размьяр за ними ухаживали, привечали их и почитали, два дня их принимали. А потом те ушли, куда – неизвестно. А еще Дельарам пропала, и утварь пиршественную ценою в сто тридцать тысяч динаров найти не Могут. Сыновья твои тоже исчезли. Наш мудрый царь их искать приказал, да не нашли. А кроме того, Сиях-Гиля и Сама ночью похитили из темницы Термеше.
   Вслед за тем рассказали ему все про Термеше и двух братьев-мясников, про то, как их освободили, про то, как обнаружили тайный ход, как шах решил устроить заставы на всех дорогах.
   Огорчился Канун. Ночь он провел дома, а наутро оделся с большой пышностью, как у него в обычае было, и вместе со своими слугами отправился в шахское присутствие.
   Подошел Канун к шахскому трону, поклонился, землю поцеловал и встал почтительно перед шахом. Тот с ним поздоровался, а потом спросил:
   – Как там мой сын, что поделывает?
   – О шах, он здоров и невредим, – ответил Канун. – Но когда я там был, прошел слух, что явилось стотридцатитысячное войско из Халеба. Больше мне ничего не известно.
   Потом он заговорил о других делах, но тут послышался шум, поднялась суматоха. Армен-шах сказал было:
   – Посмотрите, что там такое!
   И вдруг ввалились во дворец Газаль-малек и Катран, а с ними пятьдесят воинов. Армен-шах обрадовался, но сказал:
   – Что случилось, отчего вы безоружные, да и ранены все, где остальное войско?
   Газаль-малек поведал, что их постигло. Тут поднялся в городе крик и стон, в каждом доме поминки справляли. Рассказал Газаль-малек обо всем, что произошло с тех пор, как они с отцом расстались, а тот спрашивает:
   – Сынок, а сюда-то они придут или нет?
   – Отец, да ведь коли Махпари у нас, значит, непременно ожидать надо, – ответил Газаль-малек.
   Шахран-везир сказал:
   – Не знаю, что это за войско и зачем пришло. Если это и правда войско Марзбан-шаха, которое он за сыном прислал, без сомнения, сюда явятся, разве их удержать!
   Задумался Армен-шах, а Шахран-везир опять говорит:
   – О шах, не надо нам было в это ввязываться, но, видно, такова господня воля. Теперь они обязательно станут разыскивать Махпари, а Махпари в крепости Фалаки, и добыть им ее не удастся, но, когда они сюда доберутся, придется нам сражаться с ними, а ведь у нас войска совсем больше нет. Одно нам остается: пока они не пришли, разослать грамоты во все края, созвать такое ополчение, с которым никто совладать не сумеет. Однако исход всякой битвы зависит не от большого или малого войска, а от удачи. Если бы не везение Хоршид-шаха, разве заявился бы он в нашу страну? Видишь, чего он достиг после того, как пребывал в таком ничтожестве?
   Армен-шах, и Газаль-малек, и Мехран-везир, и все богатыри, которые там присутствовали, сказали:
   – Ты рассудил правильно, так и следует поступить.
   Но тут в тронный зал вбежал лазутчик, крикнул: «Берегись, шах!» – и ударил шапкой оземь.
   – Что случилось? – спросил Армен-шах.
   – О шах, такое, что хуже некуда: враг-то уж у дверей! Хор-шид-шах, а с ним сто восемьдесят тысяч всадников остановились на привал на лугу Заферан.
   Армен-шах расстроился, сошел с трона и сел прямо на землю, горюя и сокрушаясь.
   – О шах, не тревожься, – сказал ему Мехран-везир. – Поставь к воротам ловких, опытных и мудрых людей, прикажи улицы бревнами завалить, а сторожам вели бодрствовать и бдеть. А Шахран-везир пусть письма пишет, подмогу созывает.
   – Делайте все, что найдете нужным, – молвил Армен-шах.
   Сорхвард все эти разговоры слышал и слова шаха тоже на заметку взял. Он вернулся к Самаку и все ему рассказал: и то, что войско Хоршид-шаха прибыло, и то, что придумал Мехран-везир. Самак-айяр сказал:
   – О Сорхвард, исполнились наши упования, свершилось все по нашему желанию!
   И тут недуг его покинул. Он спросил:
   – Сорхвард, а как дела у Сиях-Гиля и Сама?
   – Им полегчало, – ответил тот, – они уж на ноги подымаются.
   Самак справился об Атешаке, Дельарам, Сабере с Самладом и отце их Хаммаре, спросил про то, где Бехзад с Размьяром.
   – Все там же, – ответил Сорхвард.
   – Ну, тогда все в порядке, – решил Самак и позвал мать Сорхварда. Она пришла, нагрела воды, помыла Самаку голову, он отдохнул немного и сказал:
   – О Сорхвард, будь настороже. Как только услышишь, что от Хоршид-шаха посланец едет, дай мне знать, чтобы я все устроил, как надо.
   И стали они дожидаться.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. О том, как прибыл от Хоршид-шаха к Армен-шаху посол, чтобы решить дело миром, как Самак проник к послу, как расправился он с Тер-меше и вывел Махпари из крепости Фалаки

   Когда Хоршид-шах стал лагерем на лугу Заферан, Хаман-везир поклонился и сказал:
   – О царевич, когда я еще при Марзбан-шахе был, он мне наказывал, что, мол, коли найдешь моего сына в спокойствии и благополучии, смотри, чтобы не начинал он зря войны, чтобы нес божьим людям мир. Не следует ему проливать кровь людскую, это грех. А мне, рабу своему, шах повелел воевать. Теперь наши дела так повернулись, что пришлось много народу перебить. Хоть мы того и не желали, но, раз уж прибыли в эту страну за Махпари, должны были сражаться. Однако ныне я считаю, что лучше всего последовать наставлениям и советам шаха. Поэтому мы сначала пошлем Армен-шаху письмо и потребуем Махпари назад. Пришлют ее – тем лучше, не пришлют – сами виноваты, на себя пусть пеняют. А нам будет оправдание, что мы старались выполнить приказ шаха.
   Царевич сказал:
   – Воля твоя, поступай так, как нужно.
   Хаман-везир тотчас потребовал калам и чернильницу. Явились тут хранители письменных приборов, поставили перед Хаман-везиром эту изобильную сокровищницу красноречия, положили ту летунью-птицу и принесли вестника, белого, как камфара [31]. И Хаман-везир направил к тому улью, наполненному черным мускусом, сладкоречивую пташку, что говорит без языка, придает форму смутным мыслям. Но прежде, взыскуя совершенства, вооружился перочинным ножичком, словно острым мечом, и отделил той певунье голову от тела. И тогда та птица, лишенная головы и ног, обрела дар речи. Он взялся за калам посредине, окунул его в смесь мускуса с шафраном, и тот мускус заполнил перо. Потом он пустил его резвиться по камфарному полю, пока не излилось все, что было на душе.
   Сначала он помянул бога, а дальше написал: «От Хоршид-шаха, сына Марзбан-шаха, царя Ирана и Турана, а также от Хаман-везира, главного советника царя, к Армен-шаху, царю Мачина. Знай и ведай, что явились мы в эту страну по божьей воле. Короче говоря, приехал сюда Хоршид-шах сватать Махпари, а мы последовали за ним. Когда мы прибыли, шах Фагфур, как было назначено судьбой, пожаловал ему свою дочь, и по этой причине пятьдесят тысяч воинов жизни лишились. Когда нам стало известно, что Махпари попала к вам в руки, так как вы вывезли ее из крепости Шахак, мы направились сюда. Не подобает женщине иметь двух мужей, это против здравого смысла, а еще меньше подобает красть царских дочерей… Но зачем говорить о том, что миновало. Сейчас мы пришли с миром, мы собираемся вернуться к себе домой, а коли заберем у вас хоть один ман ячменя или соломы, так за все заплатим золотом, чтобы была меж нами дружба: ведь весь мир того не стоит, чтобы ссориться друг с другом да проливать кровь людскую.
   Царь Мачина знает, что мы никогда на его страну не зарились, это из-за Махпари только расстались с жизнью несколько тысяч людей и мы оказались здесь, за три тысячи фарсангов от своего дома – ведь сюда приехал Хоршид-шах, поневоле нам пришлось пойти за ним, чтобы по желанию родителя вернуть его. Вот уже три года, как Марзбан-шах по сыну тоскует.
   Если же ты вознамерился поступить по-иному, готовься к войне! А нас пришло сто шестьдесят тысяч воинов, но это еще не все: завтра подойдет из Чина шах Фагфур с восьмьюдесятью тысячами всадников, а если и этого будет мало, то через несколько дней подоспеет сам Марзбан-шах с трехсоттысячным войском. И тогда польется кровь, и мы никого не пощадим, а вина за эту кровь и смерть падет на тебя, и тебе придется отвечать за все это перед богом.
   Мы сказали все, что сочли нужным, а остальное ты сам знаешь. Привет».
   Хаман-везир закончил письмо и положил бумагу перед Хоршид-шахом и богатырями. Те прочли и одобрили. Потом Хоршид-шах приложил к письму печать и сказал Хаману:
   – Нам нужен человек, который знает город Мачин и его обычаи, чтобы отвез это письмо Армен-шаху и вручил его как положено.
   Шируйе, сын Шир-афкана, встал и сказал:
   – Владыка везиров, тому из нас, кто в Мачин поедет, головы не сносить, хотя бы он и послом отправился: ведь здешний народ от нас столько претерпел, что и описать невозможно, тем более что там Мехран-везир, этот зловредный и подлый негодяй, из-за которого вся смута и началась.
   Тогда Хаман-везир к своему войску обратился:
   – Кто возьмется письмо в Мачин отвезти и ответ доставить?
   Выступил вперед Хордаспшиду, поклонился и сказал:
   – Я передам письмо и привезу ответ.
   А этот Хордаспшиду был могучий воин и человек красноречивый и знающий, находчивый и острый на язык. Он взял письмо к шаху и в сопровождении двухсот рабов направился к городу. Ворота были заперты, на крепостных стенах люди манджаники устанавливали. Хордаспшиду велел крикнуть, что прибыл посланец от Хоршид-шаха. Слуги возгласили, что он сказал, от ворот отрядили человека в шахский дворец, тот объявил:
   – О великий государь, передали, что посол прибыл. Что ты прикажешь? Пускать его в город или нет?