Страница:
– Ну, если вы заговорены против бандитского ножа, подлой удавки и не боитесь получить табуретом по кумполу, извольте… Ваш верный Харон всегда к вашим услугам!..
Кабачок встретил вошедших господ весьма недружелюбно.
Нет, табуретками здесь, вопреки предсказанию шута, не бросались – их, судя по царившим под закопченными сводами ароматам, перегоняли на самогон (знаменитую «табуретовку»), поэтому сидели просто на чурбаках, поставленных на попа, рассохшихся бочонках из-под чего-то хмельного, а то и просто на полу, – но характерные скрежещущие звуки, раздававшиеся отовсюду, говорили о том, что угрюмые пропитые личности, коротавшие время за игрой в кости и поглощением спиртного, способны приготовить для незваных гостей довольно острое блюдо…
При виде такого количества насупленных физиономий, многократно подтверждающих теорию Ломброзо[74] и разнообразно ее иллюстрирующих, Жора растерял большую часть решимости и уже не так желал непременной встречи с объектом своего интереса. Он вообще, по складу характера, не то чтобы недолюбливал людей подобного типа, но старался всячески избегать общения с ними. Воспитание не позволяло, и вообще…
– Ну что? – не поворачивая головы и не раскрывая рта, будто чревовещатель, прошипел Георгию Леплайсан. – Будете искать своего мазурика, или в темпе делаем ноги?.. Пистолеты я не захватил, в чем искренне каюсь, а наших двух шпаг, вернее, полутора, боюсь, здесь будет маловато…
За спиной хлопнула дверь, и теперь, даже не оборачиваясь, можно было понять, что второе предложение шута потеряло актуальность. Путь к отступлению был отрезан.
– Вы кем будете, гости дорогие? – подал голос седой горбун, облаченный в остатки некогда роскошного кафтана, кое-где еще тускло сиявшего огрызками золотого шитья, – сразу видно, что главный в этом притоне. – Не шпики ли, часом?..
Говоривший так сильно напоминал актера Джигарханяна в бессмертном фильме, что у Арталетова снова возникло ощущение «дежа вю». Казалось, что сейчас горбун заявит язвительно: «Есть подозрение, мил человек, что ты не честный фраер, а стукачок из МУРа…» Пианино тут и не пахло, да и не смог бы Жора «сбацать» даже «Мурку», разве что «Собачий вальс», да и то фальшиво…
Неизвестно, как развивались бы события дальше, не выскочи из-за спин набычившихся люмпенов некий малорослый субъект в мягкой широкополой шляпе и красных сапогах.
– Да никакие они, Горбатый, не легавые! – заголосил коротышка характерным мурлыкающим тенорком и для наглядности растопырил короткопалые ручонки в потертых перчатках, изобразив опять же вневременную «распальцовочку». – Я их знаю! Особенно того – длинного! Приличные люди: не деловые, не фармазоны, но и не фраера, это точно!..
Ноги Жоры предательски ослабели…
25
Всякому живому существу, если оно, конечно, не кот, филин или летучая мышь, в этот час, который нельзя было назвать ни поздним, ни ранним, полагалось спать или, по крайней мере, не высовывать носа из своего жилища. Оставалось тайной, какая нелегкая вынесла из теплого жилья тройку темных личностей, затаившихся у ограды некого роскошного дома на рю де Лангедок, по обычаю и моде того времени представлявшего собой нечто среднее между дворцом и укрепленным замком, причем ближе ко второму.
Надо сказать, что две личности из трех уже пару часов то и дело порывались приступить к решительным действиям, особенно та, что повыше, но коротышка, издавая звуки, похожие одновременно на мурлыканье и шипение, неизменно их удерживал. Активность плавно перетекала в тихую перепалку, а потом все опять затихало минут на пятнадцать, чтобы повториться снова…
– Да спят уже там все давно! – не выдержал в очередной раз Георгий, а одной из темных личностей был, конечно же, он. Жора чувствовал, что по спине его снова ползает какая-то мелкая тварь, очевидно вознамерившаяся продолжить бесконечную вендетту за клопа, невинно убиенного в первую ночь пребывания здесь. – Спят без задних ног! Часа два, как свет в последнем окне потух!
– Один час и три четверти, – меланхолично заметил Леплайсан, бывший вторым, вернее, вторым «А», так как на фоне его темного силуэта теплились два зеленых светлячка, обозначавших непременного спутника.
До обозначения минут на циферблатах часов того времени еще не додумались, да и стрелка была всего одна.
– Если мы подождем еще немного – начнет светать, и тогда пиши пропало! – едва не подскочил на месте Жора. – Сколько мы тут будем торчать, как три тополя на Плющихе?
– Где-где?
– Неважно, – прикусил язык, в очередной раз подведший его, Арталетов. – Ну, мы идем?
Третий поворочался, устраиваясь поудобнее – кажется, он уже успел между делом задремать, – и промурлыкал:
– Экие вы нетерпеливые, господа злоумышленники… Я лично на виселицу не тороплюсь, наоборот, отсрочил бы свидание с ней годиков эдак на десять – пятнадцать. Но если вам не терпится…
Остаток расстояния до высокого каменного забора, увитого не то плющом, не то диким виноградом, преодолели одним решительным бесшумным броском.
– Ну, и как дальше будем?..
Забор превышал рост Георгия раза в два по меньшей мере.
Кот тяжело вздохнул, скинул сапоги, перчатки, шляпу и, погрозив друзьям кулачком, мол, головой мне за одежу ответите в случае чего, молнией взлетел на самую верхотуру. Там он с минуту шуршал чем-то, осыпая вниз всякий мусор, а потом до самой земли свесилась тонкая, но прочная веревка.
– Забирайтесь! – послышалось шипение сверху. – Только не шумите, как слоны!..
Кругозор у хвостатого мошенника был широким, ничего не скажешь.
Георгий стоял перед веревкой и остервенело чесал в затылке. Конечно, он готов был штурмовать любые рвы и ворота, допускал даже наличие подъемных мостов и волчьих ям, утыканных кольями, но лазать по заборам…
При всем своем росте и внешней стати, физкультура у Жоры Арталетова всегда находилась на одном из последних мест. Нет, совсем дохляком он не был, но в школе имел по данному предмету жалкую троечку, выставляемую учителями из сострадания, потому что по другим предметам их ученик был если не отличником, то уж твердым «хорошистом» непременно. Всякие там игры, вроде футбола или волейбола, – еще туда-сюда, но когда дело доходило до лазанья по канату, турника, гимнастики или легкой атлетики… Именно на этой почве и сдружился Жора с Дорофеевым, тщетно пытавшимся привить другу любовь к спорту, который Сереге как раз, в отличие от «умных» предметов, давался без труда.
– Чего же вы тянете, Жорж? – нетерпеливо подтолкнул его сзади Леплайсан, и Арталетов, обреченно вздохнув, ухватился за шершавую бечевку, проклиная от души и ее, и себя, неуклюжего, и весь этот гадский мир…
Одним словом, на преодоление первой преграды ушло в три раза больше времени, чем планировалось поначалу.
В процессе затаскивания «альпиниста», судорожно цепляющегося за все, что могло служить хоть какой-то опорой, самое деятельное участие принимал даже чертик, старавшийся едва ли не больше всех, но тянувший куда-то вбок. Вталкиваемый и втягиваемый сразу с обеих сторон, Арталетов наконец взгромоздился, словно курица на насест, на вершину стены, покачался там несколько секунд и рухнул, увлекая за собой тяжело дышащих спутников в подступавшие с обратной стороны к стене кусты. Падение троицы сопровождалось таким треском, что переполошило бы весь дом, не спи его сторожа так крепко и беспечно. Слава богу, кусты хоть были не колючими, наподобие ежевики или боярышника, к которому французы питают странное пристрастие, а то к шуму падения и треску веток добавились бы и нецензурные вопли.
– Последний раз я иду на дело с такими лохами! – зло пообещал кот, выплевывая веточку с какими-то светлыми цветами, неразличимой в темноте окраски. – Еще чуть-чуть, и спалились бы разом… У-у, в-волки позорные!
– Базар фильтруй! – Переимчивый шут уже успел нахвататься от кота-уголовника блатного жаргона, а скорее всего, был с ним знаком ранее, еще до королевской службы… – Схлопочешь сейчас, фраер дешевый, по рогам…
Переругиваясь шепотом, компания крадучись подобралась к угловой башне, где, как разведал еще днем, прикинувшись обычным бессапожным подзаборником, хвостатый проводник, на третьем этаже находилась библиотека кардинала де Воляпюка с пренебрежительно слабыми задвижками на окнах. Темная громадина смутно вырисовывалась на фоне ночного неба…
– Ну, и как теперь? – поинтересовался кот, успокоившись и вспомнив, что обладает некоторыми светскими манерами. – Как мы туда с этим… с шевалье поднимемся?
Все подавленно молчали.
– Может, здесь на стреме пока постоите, а? – обратился кот к Жоре, который был готов провалиться под землю от стыда за свою неуклюжесть. – Если какой кипеж, свистните там или мяукните. А мы уж с господином шутом…
– Головой думай, фармазон! – напустился на него Леплайсан, крутя пальцем у виска. – Мы что, на обычный скачок[75] собрались?
– Это кто тут…
– Погодите, – пресек разгорающуюся ссору Арталетов, нащупавший в темноте мощную многолетнюю лозу какого-то вьющегося растения, намертво вцепившегося в старую кирпичную кладку. – Вот по этой штуке мы как по лестнице поднимемся. Вы только подстрахуйте меня, на всякий случай, пожалуйста…
– Какого еще рыцаря?..
Низкий гул, прокатившийся по комнате, свидетельствовал о том, что советы проводника пропали втуне. Рыцарские латы, принадлежавшие, должно быть, кому-то из предков кардинала, а то и ему самому, в которые Жора со всего маху вписался лбом, чудом устояли на своем постаменте, но отвалившийся меч Леплайсан подхватил у самого пола. Шуму оружие могло наделать ничуть не меньше любой сигнализации, но на этот раз пронесло.
«Долго еще меня будут преследовать эти проклятые латы?.. – Арталетов осторожно помассировал прорезающуюся на лбу шишку. – Неужели, как и клопы гадские, они мне вендетту объявили?»
– Я же говорил!..
– Тихо…
Компания проскользнула коридором, соединяющим библиотеку с кабинетом, миновав несколько дверей, любая из которых могла в любой момент открыться. Вот наконец и искомый зал, получивший название «кабинет» явно по ошибке.
– Это кабинет? – чуть ли не хором изумились Георгий и шут, оказавшись в большом помещении со сводчатым потолком, скудно освещенным лунным светом, струящимся из окна. – Да тут турниры рыцарске устраивать можно!
– Не знаю уж, кабинет это или нет, но самое ценное ваш кардинал хранит именно здесь.
– Наш кардинал?
– Ну, не ваш… так общий…
Как же тяжел должен был быть труд домушника в Средние века, когда потайных фонарей еще не существовало, особенно если домушник не был котом, то есть видел столько же, сколько обычный человек… И как повезло нашим героям, что их проводником оказался представитель всевидящего кошачьего племени!
Не тратя времени по пустякам, кот уверенно направился куда-то в глубину кабинета и, пока друзья, спотыкаясь на каждом шагу и поминая нехорошими словами неведомых архитекторов, владельца дома, ночь и еще множество факторов, им мешающих, пробирались за ним следом, споро вскрыл (когтями, наверное) пару-тройку шкафов и бюро, богато инкрустированное чем-то, в темноте напоминающим перламутр. Увы, тут уж без освещения было никак не обойтись, и шут скрепя сердце затеплил свечечку, видимо церковную, из найденных тут же.
При свете дело пошло быстрее, и уже минут через пятнадцать друзьям улыбнулась удача.
Внутри бюро за рыхлыми стопками всевозможных бумаг оказался еще один потайной шкафчик, отзывающийся на постукивание солидным гулом. Сейф!
Кот сразу утратил беспечность, спрятал когти и принялся позвякивать чем-то более основательным, огрызаясь сердитым шепотом на все советы товарищей. Чтобы не мешать работе, требующей обстоятельности и сосредоточенности, шут с Георгием занялись придирчивой инвентаризацией остальных шкафов.
Безделушки, документы, книги – массивные, переплетенные в кожу, с металлическими застежками… Во времена Арталетова любая из них, вероятно, стоила бы целое состояние, а возможно, и вообще не имела бы цены. Здесь они, конечно, стоили тоже немало, но…
– Смотрите-ка, Жорж, – Леплайсан с ловкостью заправского шулера раскидал веером по столу какие-то листки, извлеченные из очередного ящика, – а наш святоша, оказывается, бо-о-оль-шой шалун!
Георгий подошел и заглянул через плечо друга. Листки представляли собой картинки весьма фривольного для патриархальных времен содержания. Конечно, в двадцатом веке даже отъявленный ханжа посчитал бы подобные «ню» более чем целомудренными, не говоря уже о распущенном двадцать первом, но во Франции шестнадцатого столетия они вполне сошли бы за «тяжелую» порнографию. Вот бы разгулялся местный сержант Нечипоренко, если бы какой-нибудь книжник, хотя бы тот же мэтр Безар, отважился выложить что-нибудь в этом духе на прилавок! Каторга или, как минимум, позорный столб.
– Стоит предъявить этакое баловство церковным властям, и кардинал будет иметь весьма крупные неприятности… – задумчиво протянул Леплайсан. – А то и лишится сана со всеми вытекающими отсюда последствиями…
– Фу, Людовик! – одернул шута Жора. – Шантаж – это подло! Мы же все-таки дворяне…
Леплайсан хмыкнул и, перетасовав картинки, словно карточную колоду, небрежно швырнул обратно в недра шкафа.
– Дворяне так дворяне… Только каким же образом мы используем подвески, если все-таки найдем их? Будем давить де Воляпюку на совесть? Сомневаюсь, что это поможет…
Жора пожал плечами: он как-то не задумывался об этом, не очень-то веря в успех операции вообще.
В этот момент кот, мурлыкающий себе под нос что-то заунывное, видимо помогавшее ему в нелегком труде, наконец издал приглушенный, из соображений осторожности, победный вопль и распахнул настежь тяжелую дверцу, огласившую все помещение мелодичным перезвоном, словно музыкальная шкатулка.
Отшвырнув охапку свитков и перевязанных разноцветными ленточками писем и подтолкнув к своим «подельникам» стопку коробочек и футляров, обтянутых разноцветным сафьяном, хвостатый уголовник принялся, не теряя времени даром, набивать карманы золотыми монетами, в изобилии хранившимися в кардинальском сейфе. Возложенная на него задача была выполнена, а убираться восвояси несолоно хлебавши жулика не заставили бы и внезапный удар молнии, всемирный потоп или даже давно предсказанный конец света.
– Завяжу, ей-богу, завяжу, – довольно урча, приговаривал кот, обеими лапами выгребая тяжело позвякивающие кругляки и засовывая их за пазуху, в шляпу, за голенища сапог и даже за щеки, отчего его речь стала еще более невнятной и почти неотличимой от обычного кошачьего мяуканья. – Ну его к черту, этот Париж! Суета сует! Куплю домик где-нибудь в Провансе, заведу корову… Нет, лучше двух… Пять коров заведу! Десять!!! И буду доживать остаток дней в тепле и уюте, всегда при свежих сливках. Может быть, даже женюсь, котяток заведу…
Не обращая внимания на лихорадочно бормочущего кота, Георгий и Леплайсан вскрывали футляры, заглядывали в них, сталкиваясь лбами, и тут же отбрасывали. Драгоценностей было много, наверняка побольше, чем в гамбсовском стуле мадам Петуховой, но нужного среди бриллиантовых созвездий, изумрудных россыпей и рубиновых скоплений не было…
Как и всегда, согласно закону подлости, искомое обнаружилось в самой последней коробочке, кроме обычной застежки, запертой еще и на маленький висячий замочек, сам по себе – произведение слесарного искусства.
Шут нетерпеливо сковырнул крохотный шедевр острием кинжала, и перед глазами «кладоискателей» сверкнули неземным светом одиннадцать огромных бриллиантовых капель…
– Они! – выдохнул Леплайсан, по лицу которого весело скакали радужные зайчики. – Подвески!
Внезапно волшебные сполохи погасли, забитые вспыхнувшим светом. Кот отреагировал намного быстрее зажмурившихся товарищей (не подвела воровская сноровка!), – тяжело позвякивая при каждом прыжке, он проскакал к окну и с хриплым мявом вывалился наружу. Долю секунды спустя со двора донеслись увесистый шлепок и характерное дребезжание – будто с высоты сбросили банковский мешок с мелочью, – после чего все стихло.
– Кто вы и что здесь делаете? – раздался повелительный и в то же время несколько испуганный голос. – Воры? Воры!!!..
В распахнутых дверях кабинета, высоко подняв канделябр со множеством свечей, замерла напоминающая привидение фигура в белом…
Леплайсан уже битых полчаса пытался успокоить кардинала, бившегося в руках перепуганного не меньше него Георгия. Не помогали ни вода из графина, выплеснутая в лицо первого священника Франции, ни похлопывание по щекам, чем дальше, тем увесистее, ни увещевания. Кардинал со скомканным ночным колпаком во рту умудрялся не только мычать, но и с неожиданной в тщедушном теле силой пинаться босыми ногами, с которых давным-давно слетели ночные туфли, мотать головой, норовя заехать затылком в лицо держащему, и извиваться всем телом. Разок ему уже удалось достать врага, и теперь Арталетов поминутно шмыгал носом, пытаясь сдержать обильно струящуюся из него кровь. Вероятно, кардиналу спросонок казалось, что его захватили в плен свирепые язычники, задумавшие отомстить ему за непримиримость ко всем без исключения врагам христианства, и он собирался дорого продать свою жизнь, прихватив с собой на тот свет не менее дюжины нападающих. Положение друзей усугублялось тем обстоятельством, что при неожиданном нападении кардинал уронил светильник и от выпавших из него свечей занялся пламенем ковер, и возня в его багровых отсветах напоминала адские забавы на полотнах средневековых живописцев. Клубы вонючего дыма (ковер оказался сотканным из натуральной шерсти, без примеси синтетики) грозили не только удушить всех находившихся в помещении, но и привлечь внимание беспечно дрыхнувших слуг…
Леплайсан, после того как пятка священнослужителя довольно чувствительно врезалась ему в самое дорогое для любого мужчины место, зашипел от боли, потерял терпение и вместе с ним остатки христианского милосердия и изо всех сил врезал де Воляпюку под дых.
Вряд ли тот когда-либо, даже в далеком детстве, испытывал подобное обхождение, но прием подействовал. Потерявшего на несколько мгновений всяческую ориентацию в пространстве вельможу тут же усадили в кресло и для верности примотали к спинке шнуром от гардины, после чего друзья принялись за устранение начинающегося пожара.
– Кто вы такие? – спросил пленник, когда его наконец освободили от кляпа, держа, однако, полуизгрызенный ночной колпак наготове, на тот случай, если старичок окажется чрезмерно голосистым. – Грабители? Святотатцы? Убийцы?..
В ответ на эти обвинения, произнесенные дрожащим голосом и вопросительным тоном, Леплайсан тут же сунул под нос кардиналу открытый футляр с подвесками.
– А это что?..
– Подарок!.. – быстро отреагировал кардинал, запнувшись всего на мгновение. – Не ваше дело!
– А это? – Перед лицом де Воляпюка появилась одна из картинок с красоткой, игриво демонстрирующей ножки из-под приподнятых на непозволительную высоту кринолинов – чуть ли не до очаровательных коленок.
Справедливости ради нужно заметить, что эта «открытка» была едва ли не самой непристойной из всего собрания, но кардинала сразила, что называется, наповал.
– Так вы из Святейшей инквизиции? – уже тоном ниже выпалил зардевшийся, словно девушка, священнослужитель, стыдливо пряча глаза. – Папская спецслужба?.. Иезуиты?..
Немудрено, что перемазанные пылью и копотью друзья так и остались неузнанными, – старичок был подслеповат, но боялся новомодного «бесовского изобретения» – очков – пуще чумы.
– Вот это другой разговор! – удовлетворенно заметил шут, усаживаясь напротив кардинала в раскованной позе следователя…
26
Георгий проснулся далеко за полдень и сладко потянулся, не открывая глаз.
Солнце било сквозь неплотно притворенные ставни окна, будто армейский прожектор, пресекающий в корне все поползновения изворотливого врага безнаказанно пересечь нейтральную полосу.
«Эх, еще бы соснуть минуток шестьсот, как говаривал пожилой прапорщик на военных сборах в незапамятные послеинститутские времена, – расслабленно думал Жора, наблюдая сквозь полупрозрачные алые веки за игрой солнечного луча: нестерпимо хотелось спать – видимо, давали о себе знать бессонная ночь и небывалое волнение… – Ну, хотя бы не шестьсот, а всего шестьдесят… Нет, нельзя. Жанна, конечно, уже истомилась там, в промозглой своей клетке, а ты, сибарит, нежишься под теплым одеялом…»
Арталетов, как раньше, в далеком детстве, сосчитал про себя до десяти, потом, не удержавшись, еще раз до десяти и, решительно отбросив одеяло, сел на кровати.
Прямо на него из любимого кресла смотрел, забросив ногу в заляпанном грязью сапоге (под утро прошел дождик) за ногу, Леплайсан.
– С добрым утром, господин шевалье, – самым любезным тоном поприветствовал он Георгия, ошеломленно протиравшего кулаками глаза. – Как спалось-почивалось? Кошмары не мучили?
– А, вы уже встали, – протянул, отчаянно зевая, д'Арталетт. – Подождите минутку, я сейчас соберусь, и поедем…
– Не торопитесь, Жорж, – посоветовал шут без улыбки. – Лучше ложитесь обратно и досыпайте с Богом.
– Да нет, – запротестовал Жора, выбираясь из постели и нащупывая босыми ногами на холодном полу, по неистребимой «будущей» привычке, уютные домашние тапочки, здесь, естественно, отсутствующие. – Я уже готов…
Леплайсан не отвечал, печально глядя в окно.
– Нет необходимости… Я только что с угла улицы Гро-Шекс, что напротив золоченого барельефа с метеором работы Николя Фламеля…[76]
– Оттуда, где сжигают колдунов и еретиков? – переспросил Георгий, чувствуя, как сжимается в нехорошем предчувствии сердце.
– Вы сами догадываетесь… – вздохнул шут, в этот момент как никогда более не похожий на шута.
– Не тяните, Людовик!
– Там ставят столб для сожжения… И уже собирается толпа.
Чувствуя, как предательски слабеют ноги, Жора опустился на развороченную постель.
– Когда?..
– Сегодня, в шесть часов вечера… Мы ничего не успеем.
– Но…
– Сегодня, с утра пораньше, кардинал де Воляпюк явился к королю и выложил подвески, заявив, что ему их ночью подкинули. В доказательство предъявил следы «надругательства» над собой, разбитое окно особняка и следы в том месте, где злоумышленники перебирались через ограду. Лиц их он, конечно, не разглядел… Хоть в этом выполнил условия договора, каналья…
Арталетов обхватил ладонями голову и застонал.
– Вы сами виноваты! – вскипел внезапно Леплайсан. – Я же предлагал заставить старого подлеца написать чистосердечное признание!
– Он мне показался порочным, но все еще порядочным человеком… И подвески ведь эти он не из жажды наживы заказал стянуть, а из любви к королеве.
– Как же, порядочный! Да поймите, глупый вы человек, что не подняться на самую вершину церковной иерархии без изворотливости! Нужно врать, лжесвидетельствовать, нанимать убийц, травить соперников. Шутка ли – один шаг до самого папского трона!
– Все равно…
– А кто верещал: «Подло… Мы же не следователи КГБ…»? Пояснили бы хоть, что это за КГБ такой… Кавалерийский Гвардейский Батальон? Команда Гадских Бандитов? Или Комитет…
– Какая теперь разница…
– Ладно, хоть кот в накладе не остался. Тысячи полторы золотых экю, венецианских цехинов и испанских квадруплей с… утащил.
– Какая теперь разница…
– Что вы заладили «какая разница» да «какая разница»… Не рыдайте, как девица, Жорж! Будьте мужчиной! Жанне теперь ничем не поможешь, но…
* * *
Искомое, вернее, искомого друзья отыскали лишь под утро, да еще на Елисейских Полях – на самой окраине Парижа, среди ужасных трущоб, где селиться постоянно брезговали даже нищие. Дорогу в заведение «Le trou[73]» (переводите как хотите, но истинное значение этого слова куда непристойнее всех ваших вариантов), неизвестное доселе даже искушенному в таких вопросах Леплайсану, пришлось выспрашивать у редких прохожих, применяя весь спектр убеждения – от соблазнительно поблескивающей при свете ущербной луны мелкой монетки до угрожающе посверкивающего кинжала. Пару раз пришлось применять и шпаги…Кабачок встретил вошедших господ весьма недружелюбно.
Нет, табуретками здесь, вопреки предсказанию шута, не бросались – их, судя по царившим под закопченными сводами ароматам, перегоняли на самогон (знаменитую «табуретовку»), поэтому сидели просто на чурбаках, поставленных на попа, рассохшихся бочонках из-под чего-то хмельного, а то и просто на полу, – но характерные скрежещущие звуки, раздававшиеся отовсюду, говорили о том, что угрюмые пропитые личности, коротавшие время за игрой в кости и поглощением спиртного, способны приготовить для незваных гостей довольно острое блюдо…
При виде такого количества насупленных физиономий, многократно подтверждающих теорию Ломброзо[74] и разнообразно ее иллюстрирующих, Жора растерял большую часть решимости и уже не так желал непременной встречи с объектом своего интереса. Он вообще, по складу характера, не то чтобы недолюбливал людей подобного типа, но старался всячески избегать общения с ними. Воспитание не позволяло, и вообще…
– Ну что? – не поворачивая головы и не раскрывая рта, будто чревовещатель, прошипел Георгию Леплайсан. – Будете искать своего мазурика, или в темпе делаем ноги?.. Пистолеты я не захватил, в чем искренне каюсь, а наших двух шпаг, вернее, полутора, боюсь, здесь будет маловато…
За спиной хлопнула дверь, и теперь, даже не оборачиваясь, можно было понять, что второе предложение шута потеряло актуальность. Путь к отступлению был отрезан.
– Вы кем будете, гости дорогие? – подал голос седой горбун, облаченный в остатки некогда роскошного кафтана, кое-где еще тускло сиявшего огрызками золотого шитья, – сразу видно, что главный в этом притоне. – Не шпики ли, часом?..
Говоривший так сильно напоминал актера Джигарханяна в бессмертном фильме, что у Арталетова снова возникло ощущение «дежа вю». Казалось, что сейчас горбун заявит язвительно: «Есть подозрение, мил человек, что ты не честный фраер, а стукачок из МУРа…» Пианино тут и не пахло, да и не смог бы Жора «сбацать» даже «Мурку», разве что «Собачий вальс», да и то фальшиво…
Неизвестно, как развивались бы события дальше, не выскочи из-за спин набычившихся люмпенов некий малорослый субъект в мягкой широкополой шляпе и красных сапогах.
– Да никакие они, Горбатый, не легавые! – заголосил коротышка характерным мурлыкающим тенорком и для наглядности растопырил короткопалые ручонки в потертых перчатках, изобразив опять же вневременную «распальцовочку». – Я их знаю! Особенно того – длинного! Приличные люди: не деловые, не фармазоны, но и не фраера, это точно!..
Ноги Жоры предательски ослабели…
25
Мы не воры, мы не воры, не разбойнички,
Мы ночные, мы ночные хороводнички…
Владимир Нежный, строки из песни
Всякому живому существу, если оно, конечно, не кот, филин или летучая мышь, в этот час, который нельзя было назвать ни поздним, ни ранним, полагалось спать или, по крайней мере, не высовывать носа из своего жилища. Оставалось тайной, какая нелегкая вынесла из теплого жилья тройку темных личностей, затаившихся у ограды некого роскошного дома на рю де Лангедок, по обычаю и моде того времени представлявшего собой нечто среднее между дворцом и укрепленным замком, причем ближе ко второму.
Надо сказать, что две личности из трех уже пару часов то и дело порывались приступить к решительным действиям, особенно та, что повыше, но коротышка, издавая звуки, похожие одновременно на мурлыканье и шипение, неизменно их удерживал. Активность плавно перетекала в тихую перепалку, а потом все опять затихало минут на пятнадцать, чтобы повториться снова…
– Да спят уже там все давно! – не выдержал в очередной раз Георгий, а одной из темных личностей был, конечно же, он. Жора чувствовал, что по спине его снова ползает какая-то мелкая тварь, очевидно вознамерившаяся продолжить бесконечную вендетту за клопа, невинно убиенного в первую ночь пребывания здесь. – Спят без задних ног! Часа два, как свет в последнем окне потух!
– Один час и три четверти, – меланхолично заметил Леплайсан, бывший вторым, вернее, вторым «А», так как на фоне его темного силуэта теплились два зеленых светлячка, обозначавших непременного спутника.
До обозначения минут на циферблатах часов того времени еще не додумались, да и стрелка была всего одна.
– Если мы подождем еще немного – начнет светать, и тогда пиши пропало! – едва не подскочил на месте Жора. – Сколько мы тут будем торчать, как три тополя на Плющихе?
– Где-где?
– Неважно, – прикусил язык, в очередной раз подведший его, Арталетов. – Ну, мы идем?
Третий поворочался, устраиваясь поудобнее – кажется, он уже успел между делом задремать, – и промурлыкал:
– Экие вы нетерпеливые, господа злоумышленники… Я лично на виселицу не тороплюсь, наоборот, отсрочил бы свидание с ней годиков эдак на десять – пятнадцать. Но если вам не терпится…
Остаток расстояния до высокого каменного забора, увитого не то плющом, не то диким виноградом, преодолели одним решительным бесшумным броском.
– Ну, и как дальше будем?..
Забор превышал рост Георгия раза в два по меньшей мере.
Кот тяжело вздохнул, скинул сапоги, перчатки, шляпу и, погрозив друзьям кулачком, мол, головой мне за одежу ответите в случае чего, молнией взлетел на самую верхотуру. Там он с минуту шуршал чем-то, осыпая вниз всякий мусор, а потом до самой земли свесилась тонкая, но прочная веревка.
– Забирайтесь! – послышалось шипение сверху. – Только не шумите, как слоны!..
Кругозор у хвостатого мошенника был широким, ничего не скажешь.
Георгий стоял перед веревкой и остервенело чесал в затылке. Конечно, он готов был штурмовать любые рвы и ворота, допускал даже наличие подъемных мостов и волчьих ям, утыканных кольями, но лазать по заборам…
При всем своем росте и внешней стати, физкультура у Жоры Арталетова всегда находилась на одном из последних мест. Нет, совсем дохляком он не был, но в школе имел по данному предмету жалкую троечку, выставляемую учителями из сострадания, потому что по другим предметам их ученик был если не отличником, то уж твердым «хорошистом» непременно. Всякие там игры, вроде футбола или волейбола, – еще туда-сюда, но когда дело доходило до лазанья по канату, турника, гимнастики или легкой атлетики… Именно на этой почве и сдружился Жора с Дорофеевым, тщетно пытавшимся привить другу любовь к спорту, который Сереге как раз, в отличие от «умных» предметов, давался без труда.
– Чего же вы тянете, Жорж? – нетерпеливо подтолкнул его сзади Леплайсан, и Арталетов, обреченно вздохнув, ухватился за шершавую бечевку, проклиная от души и ее, и себя, неуклюжего, и весь этот гадский мир…
Одним словом, на преодоление первой преграды ушло в три раза больше времени, чем планировалось поначалу.
В процессе затаскивания «альпиниста», судорожно цепляющегося за все, что могло служить хоть какой-то опорой, самое деятельное участие принимал даже чертик, старавшийся едва ли не больше всех, но тянувший куда-то вбок. Вталкиваемый и втягиваемый сразу с обеих сторон, Арталетов наконец взгромоздился, словно курица на насест, на вершину стены, покачался там несколько секунд и рухнул, увлекая за собой тяжело дышащих спутников в подступавшие с обратной стороны к стене кусты. Падение троицы сопровождалось таким треском, что переполошило бы весь дом, не спи его сторожа так крепко и беспечно. Слава богу, кусты хоть были не колючими, наподобие ежевики или боярышника, к которому французы питают странное пристрастие, а то к шуму падения и треску веток добавились бы и нецензурные вопли.
– Последний раз я иду на дело с такими лохами! – зло пообещал кот, выплевывая веточку с какими-то светлыми цветами, неразличимой в темноте окраски. – Еще чуть-чуть, и спалились бы разом… У-у, в-волки позорные!
– Базар фильтруй! – Переимчивый шут уже успел нахвататься от кота-уголовника блатного жаргона, а скорее всего, был с ним знаком ранее, еще до королевской службы… – Схлопочешь сейчас, фраер дешевый, по рогам…
Переругиваясь шепотом, компания крадучись подобралась к угловой башне, где, как разведал еще днем, прикинувшись обычным бессапожным подзаборником, хвостатый проводник, на третьем этаже находилась библиотека кардинала де Воляпюка с пренебрежительно слабыми задвижками на окнах. Темная громадина смутно вырисовывалась на фоне ночного неба…
– Ну, и как теперь? – поинтересовался кот, успокоившись и вспомнив, что обладает некоторыми светскими манерами. – Как мы туда с этим… с шевалье поднимемся?
Все подавленно молчали.
– Может, здесь на стреме пока постоите, а? – обратился кот к Жоре, который был готов провалиться под землю от стыда за свою неуклюжесть. – Если какой кипеж, свистните там или мяукните. А мы уж с господином шутом…
– Головой думай, фармазон! – напустился на него Леплайсан, крутя пальцем у виска. – Мы что, на обычный скачок[75] собрались?
– Это кто тут…
– Погодите, – пресек разгорающуюся ссору Арталетов, нащупавший в темноте мощную многолетнюю лозу какого-то вьющегося растения, намертво вцепившегося в старую кирпичную кладку. – Вот по этой штуке мы как по лестнице поднимемся. Вы только подстрахуйте меня, на всякий случай, пожалуйста…
* * *
– Только рыцаря не уроните, – шепотом предупредил кот друзей, крадущихся следом за ним по темным помещениям кардинальского дворца.– Какого еще рыцаря?..
Низкий гул, прокатившийся по комнате, свидетельствовал о том, что советы проводника пропали втуне. Рыцарские латы, принадлежавшие, должно быть, кому-то из предков кардинала, а то и ему самому, в которые Жора со всего маху вписался лбом, чудом устояли на своем постаменте, но отвалившийся меч Леплайсан подхватил у самого пола. Шуму оружие могло наделать ничуть не меньше любой сигнализации, но на этот раз пронесло.
«Долго еще меня будут преследовать эти проклятые латы?.. – Арталетов осторожно помассировал прорезающуюся на лбу шишку. – Неужели, как и клопы гадские, они мне вендетту объявили?»
– Я же говорил!..
– Тихо…
Компания проскользнула коридором, соединяющим библиотеку с кабинетом, миновав несколько дверей, любая из которых могла в любой момент открыться. Вот наконец и искомый зал, получивший название «кабинет» явно по ошибке.
– Это кабинет? – чуть ли не хором изумились Георгий и шут, оказавшись в большом помещении со сводчатым потолком, скудно освещенным лунным светом, струящимся из окна. – Да тут турниры рыцарске устраивать можно!
– Не знаю уж, кабинет это или нет, но самое ценное ваш кардинал хранит именно здесь.
– Наш кардинал?
– Ну, не ваш… так общий…
Как же тяжел должен был быть труд домушника в Средние века, когда потайных фонарей еще не существовало, особенно если домушник не был котом, то есть видел столько же, сколько обычный человек… И как повезло нашим героям, что их проводником оказался представитель всевидящего кошачьего племени!
Не тратя времени по пустякам, кот уверенно направился куда-то в глубину кабинета и, пока друзья, спотыкаясь на каждом шагу и поминая нехорошими словами неведомых архитекторов, владельца дома, ночь и еще множество факторов, им мешающих, пробирались за ним следом, споро вскрыл (когтями, наверное) пару-тройку шкафов и бюро, богато инкрустированное чем-то, в темноте напоминающим перламутр. Увы, тут уж без освещения было никак не обойтись, и шут скрепя сердце затеплил свечечку, видимо церковную, из найденных тут же.
При свете дело пошло быстрее, и уже минут через пятнадцать друзьям улыбнулась удача.
Внутри бюро за рыхлыми стопками всевозможных бумаг оказался еще один потайной шкафчик, отзывающийся на постукивание солидным гулом. Сейф!
Кот сразу утратил беспечность, спрятал когти и принялся позвякивать чем-то более основательным, огрызаясь сердитым шепотом на все советы товарищей. Чтобы не мешать работе, требующей обстоятельности и сосредоточенности, шут с Георгием занялись придирчивой инвентаризацией остальных шкафов.
Безделушки, документы, книги – массивные, переплетенные в кожу, с металлическими застежками… Во времена Арталетова любая из них, вероятно, стоила бы целое состояние, а возможно, и вообще не имела бы цены. Здесь они, конечно, стоили тоже немало, но…
– Смотрите-ка, Жорж, – Леплайсан с ловкостью заправского шулера раскидал веером по столу какие-то листки, извлеченные из очередного ящика, – а наш святоша, оказывается, бо-о-оль-шой шалун!
Георгий подошел и заглянул через плечо друга. Листки представляли собой картинки весьма фривольного для патриархальных времен содержания. Конечно, в двадцатом веке даже отъявленный ханжа посчитал бы подобные «ню» более чем целомудренными, не говоря уже о распущенном двадцать первом, но во Франции шестнадцатого столетия они вполне сошли бы за «тяжелую» порнографию. Вот бы разгулялся местный сержант Нечипоренко, если бы какой-нибудь книжник, хотя бы тот же мэтр Безар, отважился выложить что-нибудь в этом духе на прилавок! Каторга или, как минимум, позорный столб.
– Стоит предъявить этакое баловство церковным властям, и кардинал будет иметь весьма крупные неприятности… – задумчиво протянул Леплайсан. – А то и лишится сана со всеми вытекающими отсюда последствиями…
– Фу, Людовик! – одернул шута Жора. – Шантаж – это подло! Мы же все-таки дворяне…
Леплайсан хмыкнул и, перетасовав картинки, словно карточную колоду, небрежно швырнул обратно в недра шкафа.
– Дворяне так дворяне… Только каким же образом мы используем подвески, если все-таки найдем их? Будем давить де Воляпюку на совесть? Сомневаюсь, что это поможет…
Жора пожал плечами: он как-то не задумывался об этом, не очень-то веря в успех операции вообще.
В этот момент кот, мурлыкающий себе под нос что-то заунывное, видимо помогавшее ему в нелегком труде, наконец издал приглушенный, из соображений осторожности, победный вопль и распахнул настежь тяжелую дверцу, огласившую все помещение мелодичным перезвоном, словно музыкальная шкатулка.
Отшвырнув охапку свитков и перевязанных разноцветными ленточками писем и подтолкнув к своим «подельникам» стопку коробочек и футляров, обтянутых разноцветным сафьяном, хвостатый уголовник принялся, не теряя времени даром, набивать карманы золотыми монетами, в изобилии хранившимися в кардинальском сейфе. Возложенная на него задача была выполнена, а убираться восвояси несолоно хлебавши жулика не заставили бы и внезапный удар молнии, всемирный потоп или даже давно предсказанный конец света.
– Завяжу, ей-богу, завяжу, – довольно урча, приговаривал кот, обеими лапами выгребая тяжело позвякивающие кругляки и засовывая их за пазуху, в шляпу, за голенища сапог и даже за щеки, отчего его речь стала еще более невнятной и почти неотличимой от обычного кошачьего мяуканья. – Ну его к черту, этот Париж! Суета сует! Куплю домик где-нибудь в Провансе, заведу корову… Нет, лучше двух… Пять коров заведу! Десять!!! И буду доживать остаток дней в тепле и уюте, всегда при свежих сливках. Может быть, даже женюсь, котяток заведу…
Не обращая внимания на лихорадочно бормочущего кота, Георгий и Леплайсан вскрывали футляры, заглядывали в них, сталкиваясь лбами, и тут же отбрасывали. Драгоценностей было много, наверняка побольше, чем в гамбсовском стуле мадам Петуховой, но нужного среди бриллиантовых созвездий, изумрудных россыпей и рубиновых скоплений не было…
Как и всегда, согласно закону подлости, искомое обнаружилось в самой последней коробочке, кроме обычной застежки, запертой еще и на маленький висячий замочек, сам по себе – произведение слесарного искусства.
Шут нетерпеливо сковырнул крохотный шедевр острием кинжала, и перед глазами «кладоискателей» сверкнули неземным светом одиннадцать огромных бриллиантовых капель…
– Они! – выдохнул Леплайсан, по лицу которого весело скакали радужные зайчики. – Подвески!
Внезапно волшебные сполохи погасли, забитые вспыхнувшим светом. Кот отреагировал намного быстрее зажмурившихся товарищей (не подвела воровская сноровка!), – тяжело позвякивая при каждом прыжке, он проскакал к окну и с хриплым мявом вывалился наружу. Долю секунды спустя со двора донеслись увесистый шлепок и характерное дребезжание – будто с высоты сбросили банковский мешок с мелочью, – после чего все стихло.
– Кто вы и что здесь делаете? – раздался повелительный и в то же время несколько испуганный голос. – Воры? Воры!!!..
В распахнутых дверях кабинета, высоко подняв канделябр со множеством свечей, замерла напоминающая привидение фигура в белом…
* * *
– Давайте поговорим спокойно…Леплайсан уже битых полчаса пытался успокоить кардинала, бившегося в руках перепуганного не меньше него Георгия. Не помогали ни вода из графина, выплеснутая в лицо первого священника Франции, ни похлопывание по щекам, чем дальше, тем увесистее, ни увещевания. Кардинал со скомканным ночным колпаком во рту умудрялся не только мычать, но и с неожиданной в тщедушном теле силой пинаться босыми ногами, с которых давным-давно слетели ночные туфли, мотать головой, норовя заехать затылком в лицо держащему, и извиваться всем телом. Разок ему уже удалось достать врага, и теперь Арталетов поминутно шмыгал носом, пытаясь сдержать обильно струящуюся из него кровь. Вероятно, кардиналу спросонок казалось, что его захватили в плен свирепые язычники, задумавшие отомстить ему за непримиримость ко всем без исключения врагам христианства, и он собирался дорого продать свою жизнь, прихватив с собой на тот свет не менее дюжины нападающих. Положение друзей усугублялось тем обстоятельством, что при неожиданном нападении кардинал уронил светильник и от выпавших из него свечей занялся пламенем ковер, и возня в его багровых отсветах напоминала адские забавы на полотнах средневековых живописцев. Клубы вонючего дыма (ковер оказался сотканным из натуральной шерсти, без примеси синтетики) грозили не только удушить всех находившихся в помещении, но и привлечь внимание беспечно дрыхнувших слуг…
Леплайсан, после того как пятка священнослужителя довольно чувствительно врезалась ему в самое дорогое для любого мужчины место, зашипел от боли, потерял терпение и вместе с ним остатки христианского милосердия и изо всех сил врезал де Воляпюку под дых.
Вряд ли тот когда-либо, даже в далеком детстве, испытывал подобное обхождение, но прием подействовал. Потерявшего на несколько мгновений всяческую ориентацию в пространстве вельможу тут же усадили в кресло и для верности примотали к спинке шнуром от гардины, после чего друзья принялись за устранение начинающегося пожара.
– Кто вы такие? – спросил пленник, когда его наконец освободили от кляпа, держа, однако, полуизгрызенный ночной колпак наготове, на тот случай, если старичок окажется чрезмерно голосистым. – Грабители? Святотатцы? Убийцы?..
В ответ на эти обвинения, произнесенные дрожащим голосом и вопросительным тоном, Леплайсан тут же сунул под нос кардиналу открытый футляр с подвесками.
– А это что?..
– Подарок!.. – быстро отреагировал кардинал, запнувшись всего на мгновение. – Не ваше дело!
– А это? – Перед лицом де Воляпюка появилась одна из картинок с красоткой, игриво демонстрирующей ножки из-под приподнятых на непозволительную высоту кринолинов – чуть ли не до очаровательных коленок.
Справедливости ради нужно заметить, что эта «открытка» была едва ли не самой непристойной из всего собрания, но кардинала сразила, что называется, наповал.
– Так вы из Святейшей инквизиции? – уже тоном ниже выпалил зардевшийся, словно девушка, священнослужитель, стыдливо пряча глаза. – Папская спецслужба?.. Иезуиты?..
Немудрено, что перемазанные пылью и копотью друзья так и остались неузнанными, – старичок был подслеповат, но боялся новомодного «бесовского изобретения» – очков – пуще чумы.
– Вот это другой разговор! – удовлетворенно заметил шут, усаживаясь напротив кардинала в раскованной позе следователя…
26
Палач тем чарам ее поддался,
И хоть три дня перед тем молился,
Он трижды костер зажечь пытался,
И трижды факел из рук валился.
Но вот священный огонь пылает,
И диво дивное видят люди:
Огонь преступницу обнимает,
Ласкает плечи, целует губы.
Александр Фролов. «Святая Анна»
Георгий проснулся далеко за полдень и сладко потянулся, не открывая глаз.
Солнце било сквозь неплотно притворенные ставни окна, будто армейский прожектор, пресекающий в корне все поползновения изворотливого врага безнаказанно пересечь нейтральную полосу.
«Эх, еще бы соснуть минуток шестьсот, как говаривал пожилой прапорщик на военных сборах в незапамятные послеинститутские времена, – расслабленно думал Жора, наблюдая сквозь полупрозрачные алые веки за игрой солнечного луча: нестерпимо хотелось спать – видимо, давали о себе знать бессонная ночь и небывалое волнение… – Ну, хотя бы не шестьсот, а всего шестьдесят… Нет, нельзя. Жанна, конечно, уже истомилась там, в промозглой своей клетке, а ты, сибарит, нежишься под теплым одеялом…»
Арталетов, как раньше, в далеком детстве, сосчитал про себя до десяти, потом, не удержавшись, еще раз до десяти и, решительно отбросив одеяло, сел на кровати.
Прямо на него из любимого кресла смотрел, забросив ногу в заляпанном грязью сапоге (под утро прошел дождик) за ногу, Леплайсан.
– С добрым утром, господин шевалье, – самым любезным тоном поприветствовал он Георгия, ошеломленно протиравшего кулаками глаза. – Как спалось-почивалось? Кошмары не мучили?
– А, вы уже встали, – протянул, отчаянно зевая, д'Арталетт. – Подождите минутку, я сейчас соберусь, и поедем…
– Не торопитесь, Жорж, – посоветовал шут без улыбки. – Лучше ложитесь обратно и досыпайте с Богом.
– Да нет, – запротестовал Жора, выбираясь из постели и нащупывая босыми ногами на холодном полу, по неистребимой «будущей» привычке, уютные домашние тапочки, здесь, естественно, отсутствующие. – Я уже готов…
Леплайсан не отвечал, печально глядя в окно.
– Нет необходимости… Я только что с угла улицы Гро-Шекс, что напротив золоченого барельефа с метеором работы Николя Фламеля…[76]
– Оттуда, где сжигают колдунов и еретиков? – переспросил Георгий, чувствуя, как сжимается в нехорошем предчувствии сердце.
– Вы сами догадываетесь… – вздохнул шут, в этот момент как никогда более не похожий на шута.
– Не тяните, Людовик!
– Там ставят столб для сожжения… И уже собирается толпа.
Чувствуя, как предательски слабеют ноги, Жора опустился на развороченную постель.
– Когда?..
– Сегодня, в шесть часов вечера… Мы ничего не успеем.
– Но…
– Сегодня, с утра пораньше, кардинал де Воляпюк явился к королю и выложил подвески, заявив, что ему их ночью подкинули. В доказательство предъявил следы «надругательства» над собой, разбитое окно особняка и следы в том месте, где злоумышленники перебирались через ограду. Лиц их он, конечно, не разглядел… Хоть в этом выполнил условия договора, каналья…
Арталетов обхватил ладонями голову и застонал.
– Вы сами виноваты! – вскипел внезапно Леплайсан. – Я же предлагал заставить старого подлеца написать чистосердечное признание!
– Он мне показался порочным, но все еще порядочным человеком… И подвески ведь эти он не из жажды наживы заказал стянуть, а из любви к королеве.
– Как же, порядочный! Да поймите, глупый вы человек, что не подняться на самую вершину церковной иерархии без изворотливости! Нужно врать, лжесвидетельствовать, нанимать убийц, травить соперников. Шутка ли – один шаг до самого папского трона!
– Все равно…
– А кто верещал: «Подло… Мы же не следователи КГБ…»? Пояснили бы хоть, что это за КГБ такой… Кавалерийский Гвардейский Батальон? Команда Гадских Бандитов? Или Комитет…
– Какая теперь разница…
– Ладно, хоть кот в накладе не остался. Тысячи полторы золотых экю, венецианских цехинов и испанских квадруплей с… утащил.
– Какая теперь разница…
– Что вы заладили «какая разница» да «какая разница»… Не рыдайте, как девица, Жорж! Будьте мужчиной! Жанне теперь ничем не поможешь, но…