лагерь для военнопленных. Он едет домой.
Полночь. Поезд трогается. "Если повезет, уже сегодня я буду дома", - думает
Хенн.
Домой! Позади -- три тысячи километров, сто два дня пути, полного опасностей и
лишений.
Мысленно он оглядывается на пройденный путь: военнопленным от Глаца через
Бреслау до Макеевки, беглецом под чужим именем от Макеевки через Одессу,
Румынию, Венгрию и Австрию в американскую зону оккупации в Германии.
И снова он задает себе один и тот же вопрос -- почему он должен был испытать
все это, почему он остался жив, в то время как столько его товарищей погибли на
фронте, умерли в плену. В его душе крепнет убеждение, что все это -- промысел
Божий, что только Бог управляет этим миром, только Он властвует над жизнью и
судьбой каждого человека.
Товарный поезд везет по оккупированным американцами и англичанами
немецким землям. Везет домой. Как там, дома? Живы ли отец и мать? Уцелел ли
родительский дом? Узнают ли старики своего Тео?
Через узкую щель в дверях он видит проносящиеся мимо поля и леса, горячее
июльское солнце над ними. "Совсем как на Украине и на Балканах", - думает он.
В этот первый послевоенный год солнце, кажется, светит особенно ярко и
приветливо.
Но это яркое, приветливое солнце освещает разрушенную, опустошенную страну.
Города, мимо которых проезжает поезд, лежат в развалинах, у людей голодные,
угрюмые лица, одежда их бедна.
Но жизнь все-таки продолжается.
Товарный состав замедляет ход, останавливается. "Дортмунд-Дорсфельд", -
читает Хенн название на таблице. Кажется, еще одна непредвиденная остановка.
Хенн выглядывает из вагона. Паровоза впереди состава нет, его отцепили.
Вдоль состава идет человек в железнодорожной форме. Он замечает Хенна.
"Что вы здесь делаете? Слезайте!"
Хенн спрыгивает вниз. "Разве этот поезд не идет до Эссена?"
"Нет. Здесь -- конечная станция". Изучающим взглядом железнодорожник
смотрит на Хенна.
"Я возвращаюсь из России", - быстро, чтобы избежать дальнейших расспросов,
говорит Тео. -- "Я бежал из лагеря для военнопленных. Мне нужно в Оберхаузен --
там мой дом".
"Идемте со мной!" Железнодорожник поворачивается и направляется к
блокпосту. Перед закрытым шлагбаумом стоит паровоз, готовый к отправлению.
"Ты ведь едешь в Дуйсбург?" - спрашивает железнодорожник машиниста. Тот
утвердительно кивает.
"Этот парень возвращается из русского плена, ему нужно в Оберхаузен.
Возьмешь его с собой?" Машинист снова кивает.
Хенн влезает в кабину машиниста. Шлагбаум поднимается. Путь свободен!
Ранним вечером предпоследнего июльского дня 1946 года перед развалинами
вокзала в Оберхаузене стоит человек. Коротко остриженная голова выдает
бывшего военнопленного. Он озирается вокруг, как будто что-то ищет. Ищет и не
может найти.
Этот человек -- Тео Хенн. А то, что он ищет -- это город, его родной, до мелочей
знакомый город, откуда он ушел на фронт. Но этого города больше нет. Темные,
мрачные фасады зданий на привокзальной площади производят безотрадное
впечатление. Перед входами в подвалы выросли серые цементные глыбы,
сооруженные для защиты от бомб. Еще целы грязные, выцветшие указатели с
надписью "Бомбоубежище".
Несколько минут Хенн в раздумье стоит перед зданием вокзала. Четыре года
назад он уезжал отсюда. Уезжал на войну, так же, как сотни тысяч других молодых
людей. Никто из них не ожидал такого конца, все верили в победу. Никто не
догадывался, что возвращение домой будет возвращением в мир голода и
развалин.
Горькие раздумья Хенна прерывают удары церковного колокола. Как давно не
слышал он эти звуки! С первыми же ударами колокола его душу наполняет
чувство неизъяснимого умиротворения и покоя. Повинуясь внутреннему порыву,
он идет к церкви.
Церковь Сердца Христова, стоящая недалеко от вокзала, не пострадала от
бомбежек. Хенн входит в церковь. Глаза его постепенно привыкают к полутьме
нефа. Церковный служка зажигает алтарные свечи. В церкви становится светлее,
она быстро заполняется верующими. Начинается вечерняя служба. Прихожане
поют церковный гимн. Хенн пытается петь вместе со всеми, но голос не
слушается его. Только теперь он полностью осознает, какой путь остался позади,
сколько опасностей, сколько тягот и лишений пришлось пережить ему.
Он опускается на колени, прячет лицо в ладонях. Его молитва коротка. "Господи,
благодарю тебя!" Горло его перехватывает, он с трудом произносит эти простые
слова.
"Помолимся за пропавших без вести..." - доносится до него голос священника.
Хенн думает о тех, кто все еще в плену в далекой России, думает о тех сотнях и
тысячах, нашедших там свою смерть. Сколько жен, матерей, детей напрасно
надеются увидеть когда-нибудь своих мужей, отцов, сыновей, братьев...
Кто знает, жив ли еще староста барака Франц Риттер, его товарищ по лагерю в
Макеевке? Жив ли зубной врач, военнопленный Виктор Шефер?
Что с Петером Шмицом? Где он теперь? Может быть, ему все же удалось
добраться до дома? Или он снова в лагере для военнопленных где-нибудь в
Сибири? Да жив ли он вообще?
А сам он, бывший военнопленный Тео Хенн -- один из немногих счастливцев,
вернувшихся из ужаса русских лагерей.
В прохладном полумраке церкви он еще раз обещает себе как можно скорее
разыскать родных своих товарищей по лагерю, рассказать им об их близких.
Служба заканчивается. Священник благословляет прихожан. Тео Хенн,
исполненный новых сил и надежд, выходит из церкви.
Вечерние сумерки медленно опускаются на полуразрушенный дом Герда Хенна,
на маленький сад позади дома. "Табак в этом году будет хорош", - входя в
комнату, говорит жене папаша Хенн.
Его жена стоит у окна. Беспокойный взгляд ее устремлен за ограду дома, на
улицу.
"Ну что, Анна?" Герд Хенн подходит к жене. Женщина молчит, но старый Хенн
знает, о чем думает его жена, на что надеется. Она ждет Тео, их сына.
Вот уже второй год Герд Хенн пытается убедить свою Анну -- ее ожидания, ее
надежды напрасны. "Пропал без вести в России!" Их сына, конечно, уже нет в
живых. Однако шесть последних недель Анной владеет какое-то предчувствие.
"Тео жив!" - снова и снова повторяет она. Она повторяет эти слова так часто, что
папаша Хенн уже почти поверил в них. В его душе внезапно проснулась надежда,
что сын жив, что он вернется.
Несколько минут оба неподвижно стоят у окна, глядя на надвигающиеся сумерки.
Папаша Хенн кладет руку на плечо жены. Он чувствует ее беспокойство, ее
волнение.
К дому усталой походкой, ссутулившись, подходит какой-то человек. Герд и Анна
не сразу замечают его. Это их сын, их Тео. Но старики не сразу узнают его -- в их
памяти сын гораздо моложе, он не такой худой и сгорбленный. В следующее
мгновение Герд Хенн судорожно сжимает плечо жены.
"Тео!" - срывающимся голосом шепчет он.
Анна молча поворачивается к входной двери. Ее глаза влажно блестят. Дверь
открывается.
Когда Тео Хенн, помедлив, входит в комнату, мать произносит только два слова:
"Он жив!" Но эти два слова вмещают в себя больше, чем тысячи других. В этих
двух словах -- новая жизнь, новое будущее для всех троих: для Тео Хенна, для его
отца, для его матери.
Он жив!
Полночь. Поезд трогается. "Если повезет, уже сегодня я буду дома", - думает
Хенн.
Домой! Позади -- три тысячи километров, сто два дня пути, полного опасностей и
лишений.
Мысленно он оглядывается на пройденный путь: военнопленным от Глаца через
Бреслау до Макеевки, беглецом под чужим именем от Макеевки через Одессу,
Румынию, Венгрию и Австрию в американскую зону оккупации в Германии.
И снова он задает себе один и тот же вопрос -- почему он должен был испытать
все это, почему он остался жив, в то время как столько его товарищей погибли на
фронте, умерли в плену. В его душе крепнет убеждение, что все это -- промысел
Божий, что только Бог управляет этим миром, только Он властвует над жизнью и
судьбой каждого человека.
Товарный поезд везет по оккупированным американцами и англичанами
немецким землям. Везет домой. Как там, дома? Живы ли отец и мать? Уцелел ли
родительский дом? Узнают ли старики своего Тео?
Через узкую щель в дверях он видит проносящиеся мимо поля и леса, горячее
июльское солнце над ними. "Совсем как на Украине и на Балканах", - думает он.
В этот первый послевоенный год солнце, кажется, светит особенно ярко и
приветливо.
Но это яркое, приветливое солнце освещает разрушенную, опустошенную страну.
Города, мимо которых проезжает поезд, лежат в развалинах, у людей голодные,
угрюмые лица, одежда их бедна.
Но жизнь все-таки продолжается.
Товарный состав замедляет ход, останавливается. "Дортмунд-Дорсфельд", -
читает Хенн название на таблице. Кажется, еще одна непредвиденная остановка.
Хенн выглядывает из вагона. Паровоза впереди состава нет, его отцепили.
Вдоль состава идет человек в железнодорожной форме. Он замечает Хенна.
"Что вы здесь делаете? Слезайте!"
Хенн спрыгивает вниз. "Разве этот поезд не идет до Эссена?"
"Нет. Здесь -- конечная станция". Изучающим взглядом железнодорожник
смотрит на Хенна.
"Я возвращаюсь из России", - быстро, чтобы избежать дальнейших расспросов,
говорит Тео. -- "Я бежал из лагеря для военнопленных. Мне нужно в Оберхаузен --
там мой дом".
"Идемте со мной!" Железнодорожник поворачивается и направляется к
блокпосту. Перед закрытым шлагбаумом стоит паровоз, готовый к отправлению.
"Ты ведь едешь в Дуйсбург?" - спрашивает железнодорожник машиниста. Тот
утвердительно кивает.
"Этот парень возвращается из русского плена, ему нужно в Оберхаузен.
Возьмешь его с собой?" Машинист снова кивает.
Хенн влезает в кабину машиниста. Шлагбаум поднимается. Путь свободен!
Ранним вечером предпоследнего июльского дня 1946 года перед развалинами
вокзала в Оберхаузене стоит человек. Коротко остриженная голова выдает
бывшего военнопленного. Он озирается вокруг, как будто что-то ищет. Ищет и не
может найти.
Этот человек -- Тео Хенн. А то, что он ищет -- это город, его родной, до мелочей
знакомый город, откуда он ушел на фронт. Но этого города больше нет. Темные,
мрачные фасады зданий на привокзальной площади производят безотрадное
впечатление. Перед входами в подвалы выросли серые цементные глыбы,
сооруженные для защиты от бомб. Еще целы грязные, выцветшие указатели с
надписью "Бомбоубежище".
Несколько минут Хенн в раздумье стоит перед зданием вокзала. Четыре года
назад он уезжал отсюда. Уезжал на войну, так же, как сотни тысяч других молодых
людей. Никто из них не ожидал такого конца, все верили в победу. Никто не
догадывался, что возвращение домой будет возвращением в мир голода и
развалин.
Горькие раздумья Хенна прерывают удары церковного колокола. Как давно не
слышал он эти звуки! С первыми же ударами колокола его душу наполняет
чувство неизъяснимого умиротворения и покоя. Повинуясь внутреннему порыву,
он идет к церкви.
Церковь Сердца Христова, стоящая недалеко от вокзала, не пострадала от
бомбежек. Хенн входит в церковь. Глаза его постепенно привыкают к полутьме
нефа. Церковный служка зажигает алтарные свечи. В церкви становится светлее,
она быстро заполняется верующими. Начинается вечерняя служба. Прихожане
поют церковный гимн. Хенн пытается петь вместе со всеми, но голос не
слушается его. Только теперь он полностью осознает, какой путь остался позади,
сколько опасностей, сколько тягот и лишений пришлось пережить ему.
Он опускается на колени, прячет лицо в ладонях. Его молитва коротка. "Господи,
благодарю тебя!" Горло его перехватывает, он с трудом произносит эти простые
слова.
"Помолимся за пропавших без вести..." - доносится до него голос священника.
Хенн думает о тех, кто все еще в плену в далекой России, думает о тех сотнях и
тысячах, нашедших там свою смерть. Сколько жен, матерей, детей напрасно
надеются увидеть когда-нибудь своих мужей, отцов, сыновей, братьев...
Кто знает, жив ли еще староста барака Франц Риттер, его товарищ по лагерю в
Макеевке? Жив ли зубной врач, военнопленный Виктор Шефер?
Что с Петером Шмицом? Где он теперь? Может быть, ему все же удалось
добраться до дома? Или он снова в лагере для военнопленных где-нибудь в
Сибири? Да жив ли он вообще?
А сам он, бывший военнопленный Тео Хенн -- один из немногих счастливцев,
вернувшихся из ужаса русских лагерей.
В прохладном полумраке церкви он еще раз обещает себе как можно скорее
разыскать родных своих товарищей по лагерю, рассказать им об их близких.
Служба заканчивается. Священник благословляет прихожан. Тео Хенн,
исполненный новых сил и надежд, выходит из церкви.
Вечерние сумерки медленно опускаются на полуразрушенный дом Герда Хенна,
на маленький сад позади дома. "Табак в этом году будет хорош", - входя в
комнату, говорит жене папаша Хенн.
Его жена стоит у окна. Беспокойный взгляд ее устремлен за ограду дома, на
улицу.
"Ну что, Анна?" Герд Хенн подходит к жене. Женщина молчит, но старый Хенн
знает, о чем думает его жена, на что надеется. Она ждет Тео, их сына.
Вот уже второй год Герд Хенн пытается убедить свою Анну -- ее ожидания, ее
надежды напрасны. "Пропал без вести в России!" Их сына, конечно, уже нет в
живых. Однако шесть последних недель Анной владеет какое-то предчувствие.
"Тео жив!" - снова и снова повторяет она. Она повторяет эти слова так часто, что
папаша Хенн уже почти поверил в них. В его душе внезапно проснулась надежда,
что сын жив, что он вернется.
Несколько минут оба неподвижно стоят у окна, глядя на надвигающиеся сумерки.
Папаша Хенн кладет руку на плечо жены. Он чувствует ее беспокойство, ее
волнение.
К дому усталой походкой, ссутулившись, подходит какой-то человек. Герд и Анна
не сразу замечают его. Это их сын, их Тео. Но старики не сразу узнают его -- в их
памяти сын гораздо моложе, он не такой худой и сгорбленный. В следующее
мгновение Герд Хенн судорожно сжимает плечо жены.
"Тео!" - срывающимся голосом шепчет он.
Анна молча поворачивается к входной двери. Ее глаза влажно блестят. Дверь
открывается.
Когда Тео Хенн, помедлив, входит в комнату, мать произносит только два слова:
"Он жив!" Но эти два слова вмещают в себя больше, чем тысячи других. В этих
двух словах -- новая жизнь, новое будущее для всех троих: для Тео Хенна, для его
отца, для его матери.
Он жив!