другой. Но сейчас чувство вины, угрызения совести совершенно неуместны.
Сейчас не до них. Сейчас его удерживает только одно -- сознание, что пленных
очень строго охраняют, поэтому побег невозможен.
Вторая ночь марша. Пленные ночуют в большой усадьбе. Просторный двор
огражден усадебными постройками, образующими огромный квадрат. Хенн
обнаруживает, что колючей проволоки на заборе нет. Но на выходе из усадьбы
русские поставили часовых, да к тому же двухметровые наружные стены
образуют естественный барьер.
Несмотря на это, ночью Хенн снова лихорадочно обдумывает возможности
побега. Теперь он абсолютно убежден -- ему предстоят долгие годы плена где-
нибудь в глубине России. А оттуда не убежать. Никогда.
Хенн ночует в боковой пристройке усадьбы. Ранним утром, едва рассвело, Хенн
внимательно изучает, как расположены усадебные постройки. В пристройке, где
Хенн провел ночь, находится мельница. Внезапно его молнией пронизывает
мысль -- здесь можно спрятаться1
Но в его сознании тут же возникает вопрос: как же отсюда выбраться? Лучше
всего было бы бежать еще с кем-нибудь. Вдвоем легче преодолеть трудности.
Хенн осматривается. Вокруг спят измученные тяжелой дорогой пленные. Лишь
один лежит с открытыми глазами. Хенн еще раньше приметил этого человека: он
единственный из всех обитателей лагеря не снимая, носит на шее военный орден
-- Рыцарский Крест. Многие сначала думали, что он не в своем уме.
Сумасшедший, просто сумасшедший! Ведь немецкий орден для русских что
красное для быка! Однако русские не обратили на это внимания.
Этого человека совсем не заботит, что думают о нем остальные. Ему тридцать с
небольшим. Остролицый, в очках без оправы. "Парень с характером", - думает
Хенн. На незнакомце мундир с погонами врача, на обшлагах и воротнике знак
медиков -- змея, обвившая чашу. Этот парень и вправду похож на врача.
Наверное, предприимчивый и оптимистичный. Он внушает Хенну доверие.
"Захочет ли он бежать со мной?" - думает Хенн. Он пристально смотрит на
человека с медицинской эмблемой на мундире. Наконец тот поворачивает голову.
"Не спишь, друг?" - тихо спрашивает Хенн.
"Я всегда просыпаюсь рано".
"Откуда ты?"
"С Саара. А ты?"
"С Рура".
Оба молчат. Оценивающе смотрят друг на друга.
"Что-то непохоже на освобождение", - снова начинает Хенн.
"Пока еще нет.", - сухо отвечает младший врач.
"Хочешь знать, что я думаю обо всем этом? Они гонят нас в Россию, работать.
Лучше всего было бы..." Хенн на мгновение замолчал.
"Что?"
"Удрать и самим домой пробираться! Это было бы самое лучшее!"
Некоторое время младший врач в раздумье молчит. Наконец начинает приводить
контраргументы. "Не советую. Во-первых, пока нас не эвакуируют, есть еще
время. Во-вторых, везде все разрушено. Как ты будешь добираться? Ни машин,
ни поездов! В-третьих, ты нигде не будешь в безопасности: в Польше и Чехии
немца запросто могут прикончить. Нет, приятель, уж лучше остаться здесь, под
охраной русских".
"Значит, ты не хочешь бежать со мной?" - продолжает допытываться Хенн. --
"Одному не убежать, это ясно. Но вдвоем, думаю, нам бы удалось!"
"Бессмысленно", - решительно возражает младший врач. -- "Сначала хоть как-то
должна нормализоваться ситуация".
Этот ответ вызывает у Хенна раздражение. Что значит -- нормализоваться? Ведь
именно сейчас возможность убежать наиболее реальна. Позже этой возможности
может и не представиться. А если будут новые границы, пограничный контроль,
что тогда? Да и обратный путь может быть вдвое длинней!
Хенн еще раз внимательно оглядывает помещение мельницы. Отличный тайник!
Здесь русские не найдут его. Но бежать одному действительно бессмысленно.
Поговорить о побеге еще с кем-нибудь? Неблагоразумно. Вряд ли стоит доверять
другим.
Конечно, возможность бежать может появиться и завтра, и послезавтра, и через
неделю. Терять надежду никогда не следует. Он, Тео Хенн, вернется домой когда-
нибудь, обязательно вернется. Еще есть время! Ни жены, ни детей у него нет.
Только родители. Но ведь он уже не мальчик. Он взрослый человек, он солдат.
А этому младшему врачу Хенн теперь не доверяет. Слишком уж разумны его
рассуждения! И вступать с ним в беседу Хенн больше не хочет. На последней
перекличке, перед выходом из лагеря, он запомнил имя и фамилию давешнего
собеседника. Его зовут Шолль. Гюнтер Шолль.
Ни Хенн, ни Шолль не подозревают, что в следующие четырнадцать месяцев
судьба тесно свяжет их...
Через два дня Хенн в первый раз пожалеет о том, что не решился бежать.
Русский солдат через два дня пригрозит унтер-офицеру Тео Хенну расстрелом...
Вот уже полтора дня после ночлега в усадьбе колонна пленных идет в
направлении на север. Ближе к вечеру колонна подходит к окраине Бреслау.
Пленных расквартировывают в здании городского радиоцентра. И тогда
происходит следующее.
Вдоль ряда пленных медленно идет плотный, лысеющий русский солдат,
внимательно разглядывая каждого. Почти никто не обращает на него внимания.
Солдат останавливается возле Хенна, на ломаном немецком языке приказывает:
"Ты, идти со мной!"
Хенн озадаченно смотрит на солдата.
"Идти со мной!" - нетерпеливо повторяет русский. Он хватает Хенна за куртку,
вытаскивает из ряда.
Кровь ударяет Хенну в голову. Он отталкивает русского, сердито смотрит на него.
Такого с Тео еще не случалось. Русский упорно тащит Хенна в сторону.
"Отпусти меня, что тебе надо?" - сопротивляется Хенн.
"Ты, идти со мной!" - уже с угрозой в голосе повторяет русский.
"Нет!" - не соглашается Хенн.
Солдат ухмыляется. "Ты говорить нет? Хорошо, тогда ты будешь расстрелять!"
Хенн думает -- он ослышался, не понял. Не может же этот русский вот так, без
всякой причины, расстрелять его! Да еще на глазах у других! Но солдат уже
кричит: "Ты, снять рубашка! Раскрыть грудь!" Все происходящее кажется Хенну
смешным. Он просто не в состоянии поверить, что русский может расстрелять его.
Хенн медленно расстегивает гимнастерку. Солдат отступает пару шагов назад.
Берет автомат наизготовку, еще раз повторяет: "Ты, идти со мной!"
Хенн не раздумывает ни секунды. Сопротивляться бессмысленно. Он согласно
кивает. "Куда?"
"Хорошо", - говорит русский.
Оба садятся в деревянную повозку. "Мы привозить корм для лошадь, это все!" -
говорит солдат.
Уф!... Хенн переводит дыхание. И из-за такого пустяка -- расстрелять?...
Однако этот спектакль еще не окончен. Километрах в двух от города Хенн вместе
с русским грузят в телегу охапки клевера. Наконец работа закончена. Вдруг
солдат, хитро прищурившись, подходит к Хенну, задирает штанины его брюк. Он
показывает на мягкие офицерские сапоги на ногах Хенна: "Ты, снять сапоги!"
Хенн отрицательно качает головой.
Теперь солдат действует по-другому. "Мы меняться. Ты получать ботинки,
хороший ботинки и сигареты вместо эти сапоги!"
Хенн снова отрицательно качает головой -- нет, меняться он не будет.
Русский не унимается: "И еще ты получать большой пакет топленое сало. Завтра
другие идти пешком, а ты ехать на телеге".
Хенн упрямо молчит.
"Тогда ты сейчас расстрелять!" - взрывается солдат.
"Делать нечего", - думает Хенн. Не говоря ни слова, он снимает сапоги.
На обратном пути, когда они подъезжают к огороженной колючей проволокой
территории городского радиоцентра, русский толкает Хенна в бок: "Если ты
сказать кому-нибудь про меняться, ты будешь расстрелять".
"Ну что тут поделаешь", - думает Хенн. -- "Такова действительность
сегодняшнего дня: у кого в руках автомат, тот и прав..."
Путь от Бреслау на север заканчивается для пленных в другом лагере. Для сотен
тысяч пленных немцев в том мае 45-го путь заканчивается в лагере, за забором,
обнесенном колючей проволокой, с часовыми на сторожевых вышках. Как
бесконечно далеки эти люди от родного дома!
Май 45-го. Лагерь вблизи Дюхернфурта. К воротам лагеря подходит колонна
пленных. Среди них -- Тео Хенн. Значит, еще один лагерь! Для пленных немцев
это означает крушение последних надежд на скорое освобождение, обещанное
русскими. Однако ничего другого Хенн и не предполагал. У него не было никаких
иллюзий на этот счет.
Он строит все новые планы побега. Но лагерь усиленно охраняется. И Хенн
понимает, что время для побега еще не пришло. Пока еще он -- один из семи
тысяч, на чью долю выпала горькая участь плена. Когда Хенна по дороге из
Хабельшверта в Глац задержали русские, он сразу понял, что его ожидает.
Сразу по прибытии в лагерь у пленных отобрали все личные вещи. Отобрали все,
что они несли весь этот долгий, тяжкий путь. Теперь у пленных нет больше
никаких запасов. Хенну удалось спрятать под одеждой пакетики с глюкозой, но
глюкоза скоро кончится. Остается лишь дневной рацион: 600 грамм хлеба и
похлебка, состоящая в основном из воды. Голодные, истощенные люди
становятся вялыми, апатичными, безразличными к собственной судьбе.
Из числа пленных назначается немецкий комендант лагеря, бывший коммунист.
Из них же выбираются помощники администрации лагеря, кухонные рабочие,
добровольные охранники. Им полагается дополнительный рацион. Заявления
подают сотни пленных, у коменданта есть возможность выбора. Кандидатуры
должно утвердить русское начальство. Однако русские не слишком-то верят
старым коммунистам, носившим во время войны гитлеровскую униформу.
Комендант лагеря, бывший "безупречный" коммунист, должен был убедить
русских в том, что во время войны он пек хлеб для фронта, а значит,
непосредственного участия в боевых действиях не принимал. Униженные
русскими, презираемые остальными пленными, "старые коммунисты"
возвращаются в бараки. По всему видно, что пленные дальше не пойдут и
останутся в этом лагере.
Хенн не принимает участия в этой возне. Он лишь наблюдает за происходящим.
Хенн видит, как меняется человек, думающий лишь о том, чтобы получить
побольше еды для продолжения этого существования, этой видимости жизни. Все
остальное их не интересует. Люди становятся подобны животным.
Прошло всего несколько дней. Этого времени достаточно для того, чтобы
обитатели лагеря поняли -- всякая надежда на освобождение бессмысленна. По
приказу русских все пленные, за исключением небольшого количества офицеров,
должны наголо обрить головы. Приказ вызывает всеобщее недовольство.
Старостам бараков поручено заявить протест коменданту лагеря и уговорить
русское начальство отменить этот унизительный приказ.
В отличие от большинства пленных Хенна этот приказ не волнует. Не все ли
равно, будет он с волосами или без них -- ведь они остаются в плену у русских без
всякой надежды на освобождение, это ясно.
Русский комендант беспощаден. На все протесты у него один ответ: "Обрить
волосы необходимо из гигиенических соображений". И для большей
убедительности комендант добавляет: "Тот, кто в течение восьми дней не обреет
голову наголо, больше не получит еды".
Через восемь дней все пленные наголо обриты. Никто не говорит больше ни о
правах, ни о человеческом достоинстве. Все хотят выжить, только выжить. А
выжить трудно. За целый день -- только 600 грамм хлеба, миска баланды в обед
да полмиски той же баланды на ужин.
И так -- день за днем. Пленные заметно слабеют, выглядят все более
изможденными. Хенн замечает перемены и в себе, и в остальных. И как всегда,
трезво, критически оценивает эти перемены.
Поначалу голод проявляет себя лишь ощущением пустоты в желудке. Вслед за
этим появляется головокружение. Когда долго лежишь или сидишь, а потом
поднимаешься, внезапно темнеет в глазах. К этому прибавляется дрожь в ногах.
Ужасная слабость, сопротивляться этой слабости не хочется. Но сознание ясное.
Даже более ясное, чем обычно. Полный желудок делает мысли ленивыми,
медлительными. Пустой желудок побуждает сознание реагировать на
окружающее. Но тело при этом отказывается служить.
Пленные безучастно лежат на деревянных нарах. Им хочется есть, постоянно
хочется есть. Ни книг, ни радио, ни работы. Русские, правда, иногда проводят
различные агитационные мероприятия. Цель этих мероприятий --
"перевоспитать" пленных немцев, пробудить в них "коммунистическое сознание".
Но не так-то легко пробудить это самое сознание в голодных людях. Никакие
аргументы на них не действуют. Им не до идеологии.
Они постоянно думают о еде.
Тео Хенн лежит на нарах в седьмом бараке. Кроме него, в бараке еще тридцать
два человека. И все думают о еде.
Несмотря на бесконечные обыски, одному из пленных каким-то чудом удалось
сохранить поваренную книгу. Книга переходит из рук в руки. Ее читают взахлеб,
затаив дыхание, как читали когда-то детективы. Каждый день кто-нибудь читает
эту книгу вслух. Многие выучили ее наизусть.
Пленные приходят в восторженное, экстатическое состояние, когда кто-нибудь
начинает громко читать: "Возьмите..."
"Да прекратите вы наконец!" - недовольно ворчат некоторые. -- "Совсем с ума
сведете!"
Через два часа пленным раздают вечернюю баланду -- полмиски горячей воды, в
которой плавает несколько крупинок. "Восемь!" - считает свои крупинки один из
пленных. У другого их шесть. Зато третий чувствует себя королем -- в его миске
целых двенадцать крупинок!
Каждое утро Хенн грезит о настоящем домашнем завтраке. Три свежие булочки,
масло, стакан молока. Вот было бы счастье!
Беда приходит к Хенну в виде красного пятна на коже. Маленького красного
пятнышка.
Однажды утром Тео Хенн обнаруживает на груди красное болезненное пятно.
Кожа вокруг пятна припухла. Опухоль быстро ползет дальше. К вечеру начинает
болеть подмышкой.
На следующее утро Хенн приходит в санчасть. Все хозяйство санчасти -- остатки
трофейного перевязочного материала и медикаментов.
Хенн с удивлением глядит на лагерного врача. Да это же младший врач Шолль,
тот самый, с Рыцарским Крестом! С застывшим от неожиданности лицом Шолль
смотрит на Хенна -- он тоже узнал его. С той ночи во дворе усадьбы оба
испытывают друг к другу скрытую неприязнь.
"У меня на груди опухоль", - сухо говорит Хенн. Шолль молча осматривает
опухоль.
"Я должен ее вскрыть, иначе будет еще хуже", - говорит наконец младший врач.
"Ладно, согласен", - кивает Хенн.
Несколько мгновений Шолль пристально смотрит на него. "Это не так просто, как
ты, наверное, думаешь", - тихо говорит он. Потом поворачивается и подходит к
столу. "Это -- единственный инструмент, который у меня есть".
Тео Хенн смотрит на младшего врача. Он удивлен и напуган -- в руках у Шолля
перочинный нож. "Перочинный нож?!"
"Да", - кивает младший врач. -- "Простой перочинный нож. Но я простерилизовал
его в кипятке..."
"Наверное, он шутит. Ну и юмор у этого младшего врача!" - думает Хенн.
"Ладно. Если это необходимо, можно и перочинным ножом", - наконец заключает
он.
Младший врач приступает к операции. Он работает быстро, уверенно. Хенн
прикусывает губу от боли.
Наконец операция закончена. "Кстати, о чем я хотел тебя спросить", - начинает
Шолль, накладывая на рану повязку. -- "Почему тогда в Бреслау тебя хотели
расстрелять? Ты все-таки пытался убежать?"
Хенн смеется. "Ты думаешь -- я спятил? Я еще жить хочу. Нет, в Бреслау все
было проще -- русскому понадобились мои сапоги".
После минутного молчания Шолль продолжает: "Да, бежать тогда было
бессмысленно. И ты, наверное, тоже это понял".
"Если ты хочешь знать, такая возможность убежать, как была тогда, появится еще
нескоро. А может, не появится вовсе. Вдвоем мы бы смогли сделать это. Да и
отсюда когда-нибудь тоже можно убежать. Но только вместе. А ты вроде не
собирался это делать. Почему ты меня об этом спрашиваешь?"
Младший врач не отвечает.
"Подозрительная личность этот Шолль", - думает Хенн, возвращаясь в барак. --
"Не поймешь, что за человек. От такого можно что угодно ожидать". Вскоре
выясняется, что его подозрения оказались верными.
Возвратившись в барак, Хенн рассказывает соседям, как прошла операция, и
называет фамилию младшего врача.
"Шолль?" - переспрашивает его один из пленных. -- "Странно. У нас в полку был
один Шолль. Но не младший врач, а санитар. И Рыцарского Креста у него никогда
не было".
"Нет, это, пожалуй, не Рыцарский Крест", - уточняет Хенн. "Наверное, это
Железный Крест второй степени, его тоже нужно носить на шее".
"Это мы быстро выясним. Здесь, в лагере, еще один солдат из нашего полка, он-
то наверняка знает".
В тот же вечер оба однополчанина узнают Шолля. Да, это тот самый санитар из их
полка. Он присвоил себе более высокое звание, чтобы получать положенные
офицеру льготы.
Планами побега с Шоллем Хенн больше не делится. Теперь ему нужно найти
кого-нибудь, с кем он сможет осуществить эти планы. У него уже есть на примете
человек. Этот пленный старше Хенна. Каждое утро он совершает пробежку --
делает пару кругов по лагерной спортплощадке. Кроме того, только этот пленный
носит черно-голубой берет, какие обычно носят французы. И Хенн решается
заговорить с ним."Не тяжело тебе каждый день бегать, дружище?" Незнакомец
смущенно улыбается: "Хочу остаться в форме". По диалекту Хенн узнает
земляка. И еще -- у него распространенная в Рейнланде фамилия -- Шмиц. Петер
Шмиц.
"Знаешь", - с лукавым видом говорит Шмиц, - "А вдруг это когда-нибудь и
пригодится..."
Тео Хенн не задает больше вопросов. Он понял. Он нашел человека, который при
благоприятных обстоятельствах убежит вместе с ним.
Как и Тео Хенн, рейнландец Петер Шмиц не оставил надежды вернуться домой. А
для этого любые способы хороши. Но надо вести себя осмотрительно и
осторожно.
Сентябрь 45-го. Жаркое лето подошло к концу. В мае, когда Хенн попал в лагерь в
Дюхернфурте, он весил 75 килограмм. Теперь, через четыре неполных месяца
лагерной жизни, он весит 60 килограмм. Пока еще 60. Что принесет с собой
наступающая зима?
В середине сентября все пленные проходят медосмотр. Этим занимаются русские
врачи. Похоже, в жизни обитателей лагеря намечаются перемены. Цель
медосмотра одна: выявить степень работоспособности пленных. России нужна
дешевая рабочая сила.
Русским врачам требуется всего два часа, чтобы обследовать семь тысяч
человек. И почти всем врачи пишут заключение: работоспособен.
Неработоспособными признаются лишь несколько тяжелых больных.
В тот же день пленные узнают: их направляют в Бреслау-Хунсфельд, якобы для
дальнейшего освобождения. Но в освобождение уже почти никто не верит.
Подозрения пленных превращаются в уверенность, когда они прибывают в новый
лагерь: совсем рядом с лагерем находится железнодорожная станция. Каждый
день на станцию приходят товарные поезда. В этих поездах пленных
транспортируют в Россию.
С двумя пленными Тео Хенна связывает близкая дружба. Оба оказались его
земляками -- на своих шапках и кепи каждый обитатель лагеря в Дюхернфурте
вышил название местности, откуда он родом. Оба приятеля старше Хенна. Фриц
Мотт был призван на военную службу в последние дни войны. Это умный,
приветливый человек. Даже в сложных ситуациях здравый смысл не изменяет
ему. Второго зовут Виктор Шефер. Так же, как и Мотт, он был призван в армию в
конце войны. Шефер, как и Хенн, трезво и реалистично оценивает ситуацию.
Первое октября 1945 года. Вместе с другими пленными Хенна и двух его
приятелей отправляют из лагеря. "Кто бы мог подумать!" - с горькой улыбкой
говорит Хенну Шефер. -- "Я много путешествовал на своем веку. Каждый год с
семьей отправлялся куда-нибудь за границу. Где только я ни бывал! В Италии и
Испании, в Норвегии и Швеции, в Англии и на Балканах. А в России -- никогда. Да
мне бы и в голову не пришло проводить там отпуск! И вот теперь..."
"Теперь ты путешествуешь бесплатно. И вдобавок первым классом". Кивком
головы Хенн указывает на товарные вагоны, возле которых приятели ожидают
отправки.
Наконец тяжелые раздвижные двери вагона открываются. Пленные могут
заглянуть внутрь. Справа и слева в каждом вагоне -- деревянные настилы, на
настилах -- нары. И разместиться в каждом вагоне должно от сорока до
пятидесяти человек. Тут уж не до поиска удобного места. Люди должны лежать
вплотную друг к другу. Даже отверстие для отправления естественных
надобностей в углу вагона -- не самое плохое место по сравнению с местом у
дверей или под двумя крошечными окошками, забранными колючей проволокой.
Пленные тщетно пытаются узнать, куда их везут. Сопровождающие состав
русские конвоиры хранят молчание. Их обязанность -- наблюдать за пленными, не
спускать с них глаз. Ситуация не для побега, бессмысленно и думать. Время для
этого еще придет. Обязательно придет.
Сумерки уже сгущаются, когда раздается команда к отправлению. Двери вагонов
запирают снаружи. Многие из пленных уже улеглись -- кто на нарах, кто -- на
деревянном полу. Резкий толчок -- состав трогается.
Две тысячи пленных немцев в пятидесяти четырех вагонах поезда задают себе
один и тот же вопрос: куда же нас везут? И ни один не спрашивает: вернемся ли
когда-нибудь домой? Домой вернется меньше половины.
Остальные едут навстречу смерти, которая ожидает их в этой неведомой
России...
Нет ничего более монотонного и тоскливого, чем грохот медленно движущегося
поезда. Нет ничего более утомительного, изнуряющего, чем постоянные
остановки на запасных путях. Для двух тысяч пленных немцев время измеряется
грохотом колес идущего состава и бесконечным ожиданием на запасных путях.
Некоторые узнают места, по которым движется поезд. Это Польша. На третий или
четвертый день состав минует Ченстохов. Через крошечные зарешеченные
окошки пленные смотрят -- куда же их везут? Наконец русский конвоир
проговаривается -- их везут на Украину. Эти сведения один из пленных получил в
обмен на часы. Новость мгновенно облетает весь состав. Узнав, куда их везут,
пленные даже немного успокаиваются. Многим, правда, уже все равно -- да хоть в
Сибирь. Главное -- знать, куда... Это лучше, чем полная неизвестность...
Раз в день пленным дают хлеб -- четыреста-шестьсот грамм на каждого, и пол-
литра супа. Но все -- когда придется, никогда -- в одно и то же время. Еда --
единственное развлечение, вносящее некоторое разнообразие в монотонную
жизнь этих людей.
Однако от неожиданностей никто не застрахован. И однажды происходит нечто
действительно неожиданное. В этот день Фриц Мотт вызывает помочь конвоиру
принести хлеб. Когда конвоир открывает дверь вагона, Мотт подходит к выходу и
уже собирается спрыгнуть вниз. Внезапно конвоир хватает его за правую руку, и
прежде чем Мотт успевает опомниться, русский стягивает с его пальца
обручальное кольцо. Вне себя от ярости, Мотт хочет броситься на конвоира. Но
другие пленные оттаскивают его назад в вагон.
"Свинья, свинья!" - непрерывно повторяет Мотт и разражается громким
рыданием.
Конвоир держит автомат наизготовку. Пленные беззащитны, над ними можно
издеваться как угодно. Однако всем -- наука на будущее: обручальные кольца
надо прятать!
Вечером, когда состав наконец снова отправляется дальше, Мотт просит Хенна:
"Друг, ты должен мне помочь! Когда я вернусь домой, подтверди, пожалуйста, что
обручальное кольцо отобрал у меня русский солдат, что я не продал его за
бесценок, как некоторые!"
"Само собой!" - успокаивает его Хенн.
"Кто знает, увижу ли я когда-нибудь жену и ребенка?" - горестно вздыхает Мотт.
Он едва сдерживает слезы.
"Не вешай голову, дружище! Дане расстраивайся ты так из-за кольца! Есть вещи
и посерьезнее!"
Мотт постепенно успокаивается. "Они, наверное, все равно отобрали бы мое
кольцо. В конечном счете дело вовсе не в кольце. Ничего хорошего от них вообще
ждать нельзя".
История с кольцом была последним доказательством верности Фрица Мотта
своей жене. Домой, к семье вернуться ему не суждено.
Маленький городок Ковель расположен примерно в пятидесяти километрах от
Буга. Городок примечателен лишь своим вокзалом, вернее, громадной
привокзальной территорией со множеством переплетающихся железнодорожных
путей. У путей, идущих с западного направления, колея обычного размера, а у
идущих на восток -- более широкая.
Ковель, начало ноября 45-го. К городскому вокзалу подходит длинный состав,
останавливается на запасном пути. Пять долгих недель мужчины, едущие в
поезде, не мылись и не брились. Они похожи на привидения -- исхудавшие, с
длинными свалявшимися бородами. Они потеряли счет дням, их не интересует
пройденное составом расстояние. Они не спрашивают, сколько еще времени они
будут ехать, когда доберутся до места. Все голодны, всех мучает жажда.
Пленные узнают, что их состав должны переставить на другой путь с широкой
колеей. На это уходит несколько дней. За это время пленных отводят в громадную
душевую, где они наконец могут помыться. Однако после душа они должны снова
надеть свою старую, грязную одежду. А потом -- назад, в вагоны.
Немцы с изумлением замечают, что у русских на тяжелых дорожных работах
заняты женщины: с помощью домкратов женщины на несколько сантиметров
приподнимают каждый вагон, снимают колесные оси, предназначенные для
обычной колеи, и ставят вагоны на новые оси для широкой колеи.
"Неужели на обратном пути снова будут ставить старые оси?" - удивленно
спрашивает кто-то из пленных.
"До чего же ты наивен!" - возражает другой. -- "Вагоны назад не вернутся. Это так
называемые поставки в счет репарации, которые никогда не регистрируются
официально..."
Каждый высказывает свое мнение на этот счет. Однако сколько ни думай, сколько
ни размышляй, все равно ни к какому выводу не придешь. Есть вещи, события,
которые нельзя ни предугадать, ни осмыслить до конца. К этим вещам относится
и сама война, и то, что происходит после войны. Происходит не поддающаяся
никакому подсчету переоценка ценностей.
И что самое скверное, это касается не только каких-то материальных вещей -- в
это оказываются втянутыми и люди.
Вместе с другими обитателями вагона Тео Хенн обязан разносить еду. От вагона
к вагону тащат они десятилитровый чан с гороховым супом. Этим супом пленных
кормят уже много дней. Суп такой густой, что в нем стоит ложка. Русские
пытаются поддержать физические силы пленных. Однако люди, долгое время
Сейчас не до них. Сейчас его удерживает только одно -- сознание, что пленных
очень строго охраняют, поэтому побег невозможен.
Вторая ночь марша. Пленные ночуют в большой усадьбе. Просторный двор
огражден усадебными постройками, образующими огромный квадрат. Хенн
обнаруживает, что колючей проволоки на заборе нет. Но на выходе из усадьбы
русские поставили часовых, да к тому же двухметровые наружные стены
образуют естественный барьер.
Несмотря на это, ночью Хенн снова лихорадочно обдумывает возможности
побега. Теперь он абсолютно убежден -- ему предстоят долгие годы плена где-
нибудь в глубине России. А оттуда не убежать. Никогда.
Хенн ночует в боковой пристройке усадьбы. Ранним утром, едва рассвело, Хенн
внимательно изучает, как расположены усадебные постройки. В пристройке, где
Хенн провел ночь, находится мельница. Внезапно его молнией пронизывает
мысль -- здесь можно спрятаться1
Но в его сознании тут же возникает вопрос: как же отсюда выбраться? Лучше
всего было бы бежать еще с кем-нибудь. Вдвоем легче преодолеть трудности.
Хенн осматривается. Вокруг спят измученные тяжелой дорогой пленные. Лишь
один лежит с открытыми глазами. Хенн еще раньше приметил этого человека: он
единственный из всех обитателей лагеря не снимая, носит на шее военный орден
-- Рыцарский Крест. Многие сначала думали, что он не в своем уме.
Сумасшедший, просто сумасшедший! Ведь немецкий орден для русских что
красное для быка! Однако русские не обратили на это внимания.
Этого человека совсем не заботит, что думают о нем остальные. Ему тридцать с
небольшим. Остролицый, в очках без оправы. "Парень с характером", - думает
Хенн. На незнакомце мундир с погонами врача, на обшлагах и воротнике знак
медиков -- змея, обвившая чашу. Этот парень и вправду похож на врача.
Наверное, предприимчивый и оптимистичный. Он внушает Хенну доверие.
"Захочет ли он бежать со мной?" - думает Хенн. Он пристально смотрит на
человека с медицинской эмблемой на мундире. Наконец тот поворачивает голову.
"Не спишь, друг?" - тихо спрашивает Хенн.
"Я всегда просыпаюсь рано".
"Откуда ты?"
"С Саара. А ты?"
"С Рура".
Оба молчат. Оценивающе смотрят друг на друга.
"Что-то непохоже на освобождение", - снова начинает Хенн.
"Пока еще нет.", - сухо отвечает младший врач.
"Хочешь знать, что я думаю обо всем этом? Они гонят нас в Россию, работать.
Лучше всего было бы..." Хенн на мгновение замолчал.
"Что?"
"Удрать и самим домой пробираться! Это было бы самое лучшее!"
Некоторое время младший врач в раздумье молчит. Наконец начинает приводить
контраргументы. "Не советую. Во-первых, пока нас не эвакуируют, есть еще
время. Во-вторых, везде все разрушено. Как ты будешь добираться? Ни машин,
ни поездов! В-третьих, ты нигде не будешь в безопасности: в Польше и Чехии
немца запросто могут прикончить. Нет, приятель, уж лучше остаться здесь, под
охраной русских".
"Значит, ты не хочешь бежать со мной?" - продолжает допытываться Хенн. --
"Одному не убежать, это ясно. Но вдвоем, думаю, нам бы удалось!"
"Бессмысленно", - решительно возражает младший врач. -- "Сначала хоть как-то
должна нормализоваться ситуация".
Этот ответ вызывает у Хенна раздражение. Что значит -- нормализоваться? Ведь
именно сейчас возможность убежать наиболее реальна. Позже этой возможности
может и не представиться. А если будут новые границы, пограничный контроль,
что тогда? Да и обратный путь может быть вдвое длинней!
Хенн еще раз внимательно оглядывает помещение мельницы. Отличный тайник!
Здесь русские не найдут его. Но бежать одному действительно бессмысленно.
Поговорить о побеге еще с кем-нибудь? Неблагоразумно. Вряд ли стоит доверять
другим.
Конечно, возможность бежать может появиться и завтра, и послезавтра, и через
неделю. Терять надежду никогда не следует. Он, Тео Хенн, вернется домой когда-
нибудь, обязательно вернется. Еще есть время! Ни жены, ни детей у него нет.
Только родители. Но ведь он уже не мальчик. Он взрослый человек, он солдат.
А этому младшему врачу Хенн теперь не доверяет. Слишком уж разумны его
рассуждения! И вступать с ним в беседу Хенн больше не хочет. На последней
перекличке, перед выходом из лагеря, он запомнил имя и фамилию давешнего
собеседника. Его зовут Шолль. Гюнтер Шолль.
Ни Хенн, ни Шолль не подозревают, что в следующие четырнадцать месяцев
судьба тесно свяжет их...
Через два дня Хенн в первый раз пожалеет о том, что не решился бежать.
Русский солдат через два дня пригрозит унтер-офицеру Тео Хенну расстрелом...
Вот уже полтора дня после ночлега в усадьбе колонна пленных идет в
направлении на север. Ближе к вечеру колонна подходит к окраине Бреслау.
Пленных расквартировывают в здании городского радиоцентра. И тогда
происходит следующее.
Вдоль ряда пленных медленно идет плотный, лысеющий русский солдат,
внимательно разглядывая каждого. Почти никто не обращает на него внимания.
Солдат останавливается возле Хенна, на ломаном немецком языке приказывает:
"Ты, идти со мной!"
Хенн озадаченно смотрит на солдата.
"Идти со мной!" - нетерпеливо повторяет русский. Он хватает Хенна за куртку,
вытаскивает из ряда.
Кровь ударяет Хенну в голову. Он отталкивает русского, сердито смотрит на него.
Такого с Тео еще не случалось. Русский упорно тащит Хенна в сторону.
"Отпусти меня, что тебе надо?" - сопротивляется Хенн.
"Ты, идти со мной!" - уже с угрозой в голосе повторяет русский.
"Нет!" - не соглашается Хенн.
Солдат ухмыляется. "Ты говорить нет? Хорошо, тогда ты будешь расстрелять!"
Хенн думает -- он ослышался, не понял. Не может же этот русский вот так, без
всякой причины, расстрелять его! Да еще на глазах у других! Но солдат уже
кричит: "Ты, снять рубашка! Раскрыть грудь!" Все происходящее кажется Хенну
смешным. Он просто не в состоянии поверить, что русский может расстрелять его.
Хенн медленно расстегивает гимнастерку. Солдат отступает пару шагов назад.
Берет автомат наизготовку, еще раз повторяет: "Ты, идти со мной!"
Хенн не раздумывает ни секунды. Сопротивляться бессмысленно. Он согласно
кивает. "Куда?"
"Хорошо", - говорит русский.
Оба садятся в деревянную повозку. "Мы привозить корм для лошадь, это все!" -
говорит солдат.
Уф!... Хенн переводит дыхание. И из-за такого пустяка -- расстрелять?...
Однако этот спектакль еще не окончен. Километрах в двух от города Хенн вместе
с русским грузят в телегу охапки клевера. Наконец работа закончена. Вдруг
солдат, хитро прищурившись, подходит к Хенну, задирает штанины его брюк. Он
показывает на мягкие офицерские сапоги на ногах Хенна: "Ты, снять сапоги!"
Хенн отрицательно качает головой.
Теперь солдат действует по-другому. "Мы меняться. Ты получать ботинки,
хороший ботинки и сигареты вместо эти сапоги!"
Хенн снова отрицательно качает головой -- нет, меняться он не будет.
Русский не унимается: "И еще ты получать большой пакет топленое сало. Завтра
другие идти пешком, а ты ехать на телеге".
Хенн упрямо молчит.
"Тогда ты сейчас расстрелять!" - взрывается солдат.
"Делать нечего", - думает Хенн. Не говоря ни слова, он снимает сапоги.
На обратном пути, когда они подъезжают к огороженной колючей проволокой
территории городского радиоцентра, русский толкает Хенна в бок: "Если ты
сказать кому-нибудь про меняться, ты будешь расстрелять".
"Ну что тут поделаешь", - думает Хенн. -- "Такова действительность
сегодняшнего дня: у кого в руках автомат, тот и прав..."
Путь от Бреслау на север заканчивается для пленных в другом лагере. Для сотен
тысяч пленных немцев в том мае 45-го путь заканчивается в лагере, за забором,
обнесенном колючей проволокой, с часовыми на сторожевых вышках. Как
бесконечно далеки эти люди от родного дома!
Май 45-го. Лагерь вблизи Дюхернфурта. К воротам лагеря подходит колонна
пленных. Среди них -- Тео Хенн. Значит, еще один лагерь! Для пленных немцев
это означает крушение последних надежд на скорое освобождение, обещанное
русскими. Однако ничего другого Хенн и не предполагал. У него не было никаких
иллюзий на этот счет.
Он строит все новые планы побега. Но лагерь усиленно охраняется. И Хенн
понимает, что время для побега еще не пришло. Пока еще он -- один из семи
тысяч, на чью долю выпала горькая участь плена. Когда Хенна по дороге из
Хабельшверта в Глац задержали русские, он сразу понял, что его ожидает.
Сразу по прибытии в лагерь у пленных отобрали все личные вещи. Отобрали все,
что они несли весь этот долгий, тяжкий путь. Теперь у пленных нет больше
никаких запасов. Хенну удалось спрятать под одеждой пакетики с глюкозой, но
глюкоза скоро кончится. Остается лишь дневной рацион: 600 грамм хлеба и
похлебка, состоящая в основном из воды. Голодные, истощенные люди
становятся вялыми, апатичными, безразличными к собственной судьбе.
Из числа пленных назначается немецкий комендант лагеря, бывший коммунист.
Из них же выбираются помощники администрации лагеря, кухонные рабочие,
добровольные охранники. Им полагается дополнительный рацион. Заявления
подают сотни пленных, у коменданта есть возможность выбора. Кандидатуры
должно утвердить русское начальство. Однако русские не слишком-то верят
старым коммунистам, носившим во время войны гитлеровскую униформу.
Комендант лагеря, бывший "безупречный" коммунист, должен был убедить
русских в том, что во время войны он пек хлеб для фронта, а значит,
непосредственного участия в боевых действиях не принимал. Униженные
русскими, презираемые остальными пленными, "старые коммунисты"
возвращаются в бараки. По всему видно, что пленные дальше не пойдут и
останутся в этом лагере.
Хенн не принимает участия в этой возне. Он лишь наблюдает за происходящим.
Хенн видит, как меняется человек, думающий лишь о том, чтобы получить
побольше еды для продолжения этого существования, этой видимости жизни. Все
остальное их не интересует. Люди становятся подобны животным.
Прошло всего несколько дней. Этого времени достаточно для того, чтобы
обитатели лагеря поняли -- всякая надежда на освобождение бессмысленна. По
приказу русских все пленные, за исключением небольшого количества офицеров,
должны наголо обрить головы. Приказ вызывает всеобщее недовольство.
Старостам бараков поручено заявить протест коменданту лагеря и уговорить
русское начальство отменить этот унизительный приказ.
В отличие от большинства пленных Хенна этот приказ не волнует. Не все ли
равно, будет он с волосами или без них -- ведь они остаются в плену у русских без
всякой надежды на освобождение, это ясно.
Русский комендант беспощаден. На все протесты у него один ответ: "Обрить
волосы необходимо из гигиенических соображений". И для большей
убедительности комендант добавляет: "Тот, кто в течение восьми дней не обреет
голову наголо, больше не получит еды".
Через восемь дней все пленные наголо обриты. Никто не говорит больше ни о
правах, ни о человеческом достоинстве. Все хотят выжить, только выжить. А
выжить трудно. За целый день -- только 600 грамм хлеба, миска баланды в обед
да полмиски той же баланды на ужин.
И так -- день за днем. Пленные заметно слабеют, выглядят все более
изможденными. Хенн замечает перемены и в себе, и в остальных. И как всегда,
трезво, критически оценивает эти перемены.
Поначалу голод проявляет себя лишь ощущением пустоты в желудке. Вслед за
этим появляется головокружение. Когда долго лежишь или сидишь, а потом
поднимаешься, внезапно темнеет в глазах. К этому прибавляется дрожь в ногах.
Ужасная слабость, сопротивляться этой слабости не хочется. Но сознание ясное.
Даже более ясное, чем обычно. Полный желудок делает мысли ленивыми,
медлительными. Пустой желудок побуждает сознание реагировать на
окружающее. Но тело при этом отказывается служить.
Пленные безучастно лежат на деревянных нарах. Им хочется есть, постоянно
хочется есть. Ни книг, ни радио, ни работы. Русские, правда, иногда проводят
различные агитационные мероприятия. Цель этих мероприятий --
"перевоспитать" пленных немцев, пробудить в них "коммунистическое сознание".
Но не так-то легко пробудить это самое сознание в голодных людях. Никакие
аргументы на них не действуют. Им не до идеологии.
Они постоянно думают о еде.
Тео Хенн лежит на нарах в седьмом бараке. Кроме него, в бараке еще тридцать
два человека. И все думают о еде.
Несмотря на бесконечные обыски, одному из пленных каким-то чудом удалось
сохранить поваренную книгу. Книга переходит из рук в руки. Ее читают взахлеб,
затаив дыхание, как читали когда-то детективы. Каждый день кто-нибудь читает
эту книгу вслух. Многие выучили ее наизусть.
Пленные приходят в восторженное, экстатическое состояние, когда кто-нибудь
начинает громко читать: "Возьмите..."
"Да прекратите вы наконец!" - недовольно ворчат некоторые. -- "Совсем с ума
сведете!"
Через два часа пленным раздают вечернюю баланду -- полмиски горячей воды, в
которой плавает несколько крупинок. "Восемь!" - считает свои крупинки один из
пленных. У другого их шесть. Зато третий чувствует себя королем -- в его миске
целых двенадцать крупинок!
Каждое утро Хенн грезит о настоящем домашнем завтраке. Три свежие булочки,
масло, стакан молока. Вот было бы счастье!
Беда приходит к Хенну в виде красного пятна на коже. Маленького красного
пятнышка.
Однажды утром Тео Хенн обнаруживает на груди красное болезненное пятно.
Кожа вокруг пятна припухла. Опухоль быстро ползет дальше. К вечеру начинает
болеть подмышкой.
На следующее утро Хенн приходит в санчасть. Все хозяйство санчасти -- остатки
трофейного перевязочного материала и медикаментов.
Хенн с удивлением глядит на лагерного врача. Да это же младший врач Шолль,
тот самый, с Рыцарским Крестом! С застывшим от неожиданности лицом Шолль
смотрит на Хенна -- он тоже узнал его. С той ночи во дворе усадьбы оба
испытывают друг к другу скрытую неприязнь.
"У меня на груди опухоль", - сухо говорит Хенн. Шолль молча осматривает
опухоль.
"Я должен ее вскрыть, иначе будет еще хуже", - говорит наконец младший врач.
"Ладно, согласен", - кивает Хенн.
Несколько мгновений Шолль пристально смотрит на него. "Это не так просто, как
ты, наверное, думаешь", - тихо говорит он. Потом поворачивается и подходит к
столу. "Это -- единственный инструмент, который у меня есть".
Тео Хенн смотрит на младшего врача. Он удивлен и напуган -- в руках у Шолля
перочинный нож. "Перочинный нож?!"
"Да", - кивает младший врач. -- "Простой перочинный нож. Но я простерилизовал
его в кипятке..."
"Наверное, он шутит. Ну и юмор у этого младшего врача!" - думает Хенн.
"Ладно. Если это необходимо, можно и перочинным ножом", - наконец заключает
он.
Младший врач приступает к операции. Он работает быстро, уверенно. Хенн
прикусывает губу от боли.
Наконец операция закончена. "Кстати, о чем я хотел тебя спросить", - начинает
Шолль, накладывая на рану повязку. -- "Почему тогда в Бреслау тебя хотели
расстрелять? Ты все-таки пытался убежать?"
Хенн смеется. "Ты думаешь -- я спятил? Я еще жить хочу. Нет, в Бреслау все
было проще -- русскому понадобились мои сапоги".
После минутного молчания Шолль продолжает: "Да, бежать тогда было
бессмысленно. И ты, наверное, тоже это понял".
"Если ты хочешь знать, такая возможность убежать, как была тогда, появится еще
нескоро. А может, не появится вовсе. Вдвоем мы бы смогли сделать это. Да и
отсюда когда-нибудь тоже можно убежать. Но только вместе. А ты вроде не
собирался это делать. Почему ты меня об этом спрашиваешь?"
Младший врач не отвечает.
"Подозрительная личность этот Шолль", - думает Хенн, возвращаясь в барак. --
"Не поймешь, что за человек. От такого можно что угодно ожидать". Вскоре
выясняется, что его подозрения оказались верными.
Возвратившись в барак, Хенн рассказывает соседям, как прошла операция, и
называет фамилию младшего врача.
"Шолль?" - переспрашивает его один из пленных. -- "Странно. У нас в полку был
один Шолль. Но не младший врач, а санитар. И Рыцарского Креста у него никогда
не было".
"Нет, это, пожалуй, не Рыцарский Крест", - уточняет Хенн. "Наверное, это
Железный Крест второй степени, его тоже нужно носить на шее".
"Это мы быстро выясним. Здесь, в лагере, еще один солдат из нашего полка, он-
то наверняка знает".
В тот же вечер оба однополчанина узнают Шолля. Да, это тот самый санитар из их
полка. Он присвоил себе более высокое звание, чтобы получать положенные
офицеру льготы.
Планами побега с Шоллем Хенн больше не делится. Теперь ему нужно найти
кого-нибудь, с кем он сможет осуществить эти планы. У него уже есть на примете
человек. Этот пленный старше Хенна. Каждое утро он совершает пробежку --
делает пару кругов по лагерной спортплощадке. Кроме того, только этот пленный
носит черно-голубой берет, какие обычно носят французы. И Хенн решается
заговорить с ним."Не тяжело тебе каждый день бегать, дружище?" Незнакомец
смущенно улыбается: "Хочу остаться в форме". По диалекту Хенн узнает
земляка. И еще -- у него распространенная в Рейнланде фамилия -- Шмиц. Петер
Шмиц.
"Знаешь", - с лукавым видом говорит Шмиц, - "А вдруг это когда-нибудь и
пригодится..."
Тео Хенн не задает больше вопросов. Он понял. Он нашел человека, который при
благоприятных обстоятельствах убежит вместе с ним.
Как и Тео Хенн, рейнландец Петер Шмиц не оставил надежды вернуться домой. А
для этого любые способы хороши. Но надо вести себя осмотрительно и
осторожно.
Сентябрь 45-го. Жаркое лето подошло к концу. В мае, когда Хенн попал в лагерь в
Дюхернфурте, он весил 75 килограмм. Теперь, через четыре неполных месяца
лагерной жизни, он весит 60 килограмм. Пока еще 60. Что принесет с собой
наступающая зима?
В середине сентября все пленные проходят медосмотр. Этим занимаются русские
врачи. Похоже, в жизни обитателей лагеря намечаются перемены. Цель
медосмотра одна: выявить степень работоспособности пленных. России нужна
дешевая рабочая сила.
Русским врачам требуется всего два часа, чтобы обследовать семь тысяч
человек. И почти всем врачи пишут заключение: работоспособен.
Неработоспособными признаются лишь несколько тяжелых больных.
В тот же день пленные узнают: их направляют в Бреслау-Хунсфельд, якобы для
дальнейшего освобождения. Но в освобождение уже почти никто не верит.
Подозрения пленных превращаются в уверенность, когда они прибывают в новый
лагерь: совсем рядом с лагерем находится железнодорожная станция. Каждый
день на станцию приходят товарные поезда. В этих поездах пленных
транспортируют в Россию.
С двумя пленными Тео Хенна связывает близкая дружба. Оба оказались его
земляками -- на своих шапках и кепи каждый обитатель лагеря в Дюхернфурте
вышил название местности, откуда он родом. Оба приятеля старше Хенна. Фриц
Мотт был призван на военную службу в последние дни войны. Это умный,
приветливый человек. Даже в сложных ситуациях здравый смысл не изменяет
ему. Второго зовут Виктор Шефер. Так же, как и Мотт, он был призван в армию в
конце войны. Шефер, как и Хенн, трезво и реалистично оценивает ситуацию.
Первое октября 1945 года. Вместе с другими пленными Хенна и двух его
приятелей отправляют из лагеря. "Кто бы мог подумать!" - с горькой улыбкой
говорит Хенну Шефер. -- "Я много путешествовал на своем веку. Каждый год с
семьей отправлялся куда-нибудь за границу. Где только я ни бывал! В Италии и
Испании, в Норвегии и Швеции, в Англии и на Балканах. А в России -- никогда. Да
мне бы и в голову не пришло проводить там отпуск! И вот теперь..."
"Теперь ты путешествуешь бесплатно. И вдобавок первым классом". Кивком
головы Хенн указывает на товарные вагоны, возле которых приятели ожидают
отправки.
Наконец тяжелые раздвижные двери вагона открываются. Пленные могут
заглянуть внутрь. Справа и слева в каждом вагоне -- деревянные настилы, на
настилах -- нары. И разместиться в каждом вагоне должно от сорока до
пятидесяти человек. Тут уж не до поиска удобного места. Люди должны лежать
вплотную друг к другу. Даже отверстие для отправления естественных
надобностей в углу вагона -- не самое плохое место по сравнению с местом у
дверей или под двумя крошечными окошками, забранными колючей проволокой.
Пленные тщетно пытаются узнать, куда их везут. Сопровождающие состав
русские конвоиры хранят молчание. Их обязанность -- наблюдать за пленными, не
спускать с них глаз. Ситуация не для побега, бессмысленно и думать. Время для
этого еще придет. Обязательно придет.
Сумерки уже сгущаются, когда раздается команда к отправлению. Двери вагонов
запирают снаружи. Многие из пленных уже улеглись -- кто на нарах, кто -- на
деревянном полу. Резкий толчок -- состав трогается.
Две тысячи пленных немцев в пятидесяти четырех вагонах поезда задают себе
один и тот же вопрос: куда же нас везут? И ни один не спрашивает: вернемся ли
когда-нибудь домой? Домой вернется меньше половины.
Остальные едут навстречу смерти, которая ожидает их в этой неведомой
России...
Нет ничего более монотонного и тоскливого, чем грохот медленно движущегося
поезда. Нет ничего более утомительного, изнуряющего, чем постоянные
остановки на запасных путях. Для двух тысяч пленных немцев время измеряется
грохотом колес идущего состава и бесконечным ожиданием на запасных путях.
Некоторые узнают места, по которым движется поезд. Это Польша. На третий или
четвертый день состав минует Ченстохов. Через крошечные зарешеченные
окошки пленные смотрят -- куда же их везут? Наконец русский конвоир
проговаривается -- их везут на Украину. Эти сведения один из пленных получил в
обмен на часы. Новость мгновенно облетает весь состав. Узнав, куда их везут,
пленные даже немного успокаиваются. Многим, правда, уже все равно -- да хоть в
Сибирь. Главное -- знать, куда... Это лучше, чем полная неизвестность...
Раз в день пленным дают хлеб -- четыреста-шестьсот грамм на каждого, и пол-
литра супа. Но все -- когда придется, никогда -- в одно и то же время. Еда --
единственное развлечение, вносящее некоторое разнообразие в монотонную
жизнь этих людей.
Однако от неожиданностей никто не застрахован. И однажды происходит нечто
действительно неожиданное. В этот день Фриц Мотт вызывает помочь конвоиру
принести хлеб. Когда конвоир открывает дверь вагона, Мотт подходит к выходу и
уже собирается спрыгнуть вниз. Внезапно конвоир хватает его за правую руку, и
прежде чем Мотт успевает опомниться, русский стягивает с его пальца
обручальное кольцо. Вне себя от ярости, Мотт хочет броситься на конвоира. Но
другие пленные оттаскивают его назад в вагон.
"Свинья, свинья!" - непрерывно повторяет Мотт и разражается громким
рыданием.
Конвоир держит автомат наизготовку. Пленные беззащитны, над ними можно
издеваться как угодно. Однако всем -- наука на будущее: обручальные кольца
надо прятать!
Вечером, когда состав наконец снова отправляется дальше, Мотт просит Хенна:
"Друг, ты должен мне помочь! Когда я вернусь домой, подтверди, пожалуйста, что
обручальное кольцо отобрал у меня русский солдат, что я не продал его за
бесценок, как некоторые!"
"Само собой!" - успокаивает его Хенн.
"Кто знает, увижу ли я когда-нибудь жену и ребенка?" - горестно вздыхает Мотт.
Он едва сдерживает слезы.
"Не вешай голову, дружище! Дане расстраивайся ты так из-за кольца! Есть вещи
и посерьезнее!"
Мотт постепенно успокаивается. "Они, наверное, все равно отобрали бы мое
кольцо. В конечном счете дело вовсе не в кольце. Ничего хорошего от них вообще
ждать нельзя".
История с кольцом была последним доказательством верности Фрица Мотта
своей жене. Домой, к семье вернуться ему не суждено.
Маленький городок Ковель расположен примерно в пятидесяти километрах от
Буга. Городок примечателен лишь своим вокзалом, вернее, громадной
привокзальной территорией со множеством переплетающихся железнодорожных
путей. У путей, идущих с западного направления, колея обычного размера, а у
идущих на восток -- более широкая.
Ковель, начало ноября 45-го. К городскому вокзалу подходит длинный состав,
останавливается на запасном пути. Пять долгих недель мужчины, едущие в
поезде, не мылись и не брились. Они похожи на привидения -- исхудавшие, с
длинными свалявшимися бородами. Они потеряли счет дням, их не интересует
пройденное составом расстояние. Они не спрашивают, сколько еще времени они
будут ехать, когда доберутся до места. Все голодны, всех мучает жажда.
Пленные узнают, что их состав должны переставить на другой путь с широкой
колеей. На это уходит несколько дней. За это время пленных отводят в громадную
душевую, где они наконец могут помыться. Однако после душа они должны снова
надеть свою старую, грязную одежду. А потом -- назад, в вагоны.
Немцы с изумлением замечают, что у русских на тяжелых дорожных работах
заняты женщины: с помощью домкратов женщины на несколько сантиметров
приподнимают каждый вагон, снимают колесные оси, предназначенные для
обычной колеи, и ставят вагоны на новые оси для широкой колеи.
"Неужели на обратном пути снова будут ставить старые оси?" - удивленно
спрашивает кто-то из пленных.
"До чего же ты наивен!" - возражает другой. -- "Вагоны назад не вернутся. Это так
называемые поставки в счет репарации, которые никогда не регистрируются
официально..."
Каждый высказывает свое мнение на этот счет. Однако сколько ни думай, сколько
ни размышляй, все равно ни к какому выводу не придешь. Есть вещи, события,
которые нельзя ни предугадать, ни осмыслить до конца. К этим вещам относится
и сама война, и то, что происходит после войны. Происходит не поддающаяся
никакому подсчету переоценка ценностей.
И что самое скверное, это касается не только каких-то материальных вещей -- в
это оказываются втянутыми и люди.
Вместе с другими обитателями вагона Тео Хенн обязан разносить еду. От вагона
к вагону тащат они десятилитровый чан с гороховым супом. Этим супом пленных
кормят уже много дней. Суп такой густой, что в нем стоит ложка. Русские
пытаются поддержать физические силы пленных. Однако люди, долгое время