убежал, небось, из плена и под чужим именем прячется".
"У вас у всех тут не в порядке нервы", - лаконично ответил Хенн.
"Ну, пока. Увидимся в следующем лагере". Многозначительно кивнув, Пьер
неторопливо направился к своему бараку. Хенн чувствовал -- новый знакомый все
еще подозревает его. Тут надо держать ухо востро, пожалуй, еще больше, чем
прежде.
Следующий лагерь оказался недалеко -- примерно в восьми километрах от
прежнего. Пленные дошли до него за пару часов. Уже по пути к новому месту все
заметили -- охрана совсем не такая бдительная, как раньше. Снова вспыхнула
надежда на скорое освобождение. Она стала еще сильнее, как только пленные
достигли лагеря.
Новый лагерь не был похож на обычный лагерь для военнопленных. Окружавшая
лагерь стена была невысока -- метра два, не выше. Колючей проволоки тоже не
было. Не было и сторожевых вышек по углам. Только у ворот стоял русский
часовой.
Территория лагеря была довольно большой. На ней, поодаль друг от друга,
стояли шесть небольших обветшавших кирпичных домов. Это были помещения
для пленных. Комендатура лагеря располагалась в доме у ворот.
В этот теплый летний вечер темнота наступила как-то особенно быстро. Хенн с
облегчением заметил, что мнимый младший врач Шолль был расквартирован в
другом доме. Немного беспокоило, что этот молодой француз оказался в одном
доме с ним. Вот привязался, прилип, словно репей! К счастью, Пьер нашел себе
место в другой комнате. Лежащий на соседней с Хенном койке пленный зажег
свечу. Комната осветилась.
"Ты что-то ищешь?" - крикнул в полутьме кто-то.
"Я уже нашел!" - прозвучал раздраженный ответ. Говоривший поднялся и встал в
позу. "Друзья", - объявил он с наигранной серьезностью. "Я хочу сообщить вам
радостное известие: кроме нас, здесь обитает еще кто-то. Это клопы, блохи и
компания. Кто желает спать спокойно, может присоединиться ко мне и ночевать
под открытым небом".
Последние слова оратора были встречены взрывом грубого хохота и руганью.
Однако почти все, прихватив с собой свои узелки, высыпали наружу. Ночевка под
открытым небом была для этих людей обычным делом. Тео Хенн устроился под
деревом, в стороне от остальных. Свернув куртку, он положил ее под голову.
Ничто не нарушало мирной тишины ночи. На горизонте причудливой темной
громадой возвышались Карпаты.
"Мир!" - подумалось Хенну. Когда же наконец наступит мир и между людьми?
Война окончилась, но мира все еще не было. Люди все еще оставались врагами.
Только не надо отчаиваться! Надо уповать на Бога. Бог не оставит его. И на
войне, и в лагере для военнопленных, и по дороге сюда эта вера поддерживала
Хенна, давала ему новые силы. Он знал: при кажущейся бессмысленности
происходящего все имеет скрытый смысл, все -- от Бога. Только вера в Высший
разум может поддержать людей при любой опасности, в любых невзгодах.
Хенн закрыл глаза.
Выйдя вместе со всеми, Пьер потерял Хенна из виду. И теперь не спеша ходил по
территории лагеря, напряженно вглядываясь в темноту. Он хотел отыскать
Фюрстенбергера среди устроившихся на ночлег пленных. После разговора с ним
Пьер все время ломал голову над тем, как разоблачить этого чужака.
Наконец он увидел Фюрстенбергера, в одиночестве лежащего под деревом. Он
остановился в нерешительности. Что же делать дальше? Может, снова
поговорить с этим парнем? Нет, пожалуй, не стоит -- бесполезно. А что если
рассказать о своих подозрениях коменданту лагеря? Русские должны снова
допросить Фюрстенбергера. Чем дольше Пьер размышлял, тем больше приходил
к убеждению: только новый допрос позволит докопаться до истины. Он медленно
повернул обратно и пошел по направлению к дому, в котором располагалась
комендатура лагеря.
Окна комендатуры были освещены. Пьер осторожно заглянул внутрь: за столом,
освещенном керосиновой лампой, трое русских играли в карты. "Видать, у русских
тоже нет электричества!" - подумал Пьер. -- "Зато клопы наверняка не водятся".
Пьер осторожно постучал в окно. Русские прервали игру, прислушались. "Ну кто
там еще?" - недовольно спросил один из игравших. "Сейчас посмотрю", - ответил
другой. Он вышел в коридор, слегка приоткрыл наружную дверь. У дверей стоял
какой-то пленный. Это был Пьер.
"Мне нужно поговорить с комендантом!" - прошептал молодой француз.
"Завтра поговоришь", - грубо ответил русский.
"Дело срочное".
"Какое там еще срочное? Ничего срочного у тебя не может быть. А ну,
проваливай!" Русский уже хотел захлопнуть дверь.
"Один из пленных, которые пришли сегодня в лагерь -- немецкий солдат".
Русский озадаченно посмотрел на Пьера. Немец? Нужно доложить об этом
коменданту.
"Подожди здесь!" - приказал он молодому французу и скрылся в глубине дома.
Пьер украдкой огляделся -- вдруг кто-нибудь наблюдает за ним? Когда же наконец
появится комендант?
"Ну, где немец?"
Пьер вздрогнул от внезапно прозвучавшего вопроса. Занятый своими мыслями,
он не услышал, как дверь комендатуры снова отворилась. На пороге выросла
фигура коменданта.
"Здесь, в лагере. Его фамилия Фюрстенбергер. Он сказал, что родом из
Хюнингена, из Эльзаса. Это неправда".
"Откуда ты знаешь?"
"Я сам из этих краев. Наша деревня находится по соседству с Хюнингеном. Я
каждого там знаю. Но Фюрстенбергера я там никогда не видал".
С минуту комендант молча глядел на Пьера. "Доносчик", - с презрением подумал
он. -- "Среди пленных такое не редкость. Все они заботятся только о своей
шкуре".
"Ну хорошо. Завтра я все проверю". Комендант резко захлопнул дверь. К чему
такая спешка? Все равно этот немец никуда не денется. И потом - достаточно
часто подобные обвинения не подтверждаются.
Пьер в раздумье стоял перед захлопнувшейся дверью. Значит, комендант хочет
допросить Фюрстенбергера завтра. Этот русский ничего не понял - завтра может
быть уже поздно!
Раздосадованный, Пьер повернул обратно. А может, комендант прав, - завтра
еще будет время. Но все равно - он, Пьер, поступил правильно. О своих
подозрениях нужно было рассказать уже сейчас.
Он крадучись прошел мимо дерева, под которым лежал казавшийся крепко
спящим Фюрстенбергер.
Но Пьер не заметил, что все это время кто-то внимательно наблюдал за ним,
внимательно прислушиваясь к его разговору с комендантом.
Однако Тео Хенн не спал. Он не мог уснуть - разговор с молодым французом не
выходил у него из головы. Что, если этот тип донесет на него русским? Тогда его
могут допросить снова. А если русские обнаружат, что он немец, что скрывается
под чужим именем? Может, лучше снова бежать? Из этого лагеря убежать
нетрудно - только через стену перелезть.
Мнимый младший врач Шолль тоже может быть опасен. "Бежать, нужно бежать",
- убеждал себя Хенн. Пожалуй, это было бы вернее слабой надежды вернуться
домой "официальным" путем под чужим именем.
"Чтобы попасть домой, нужно будет пройти через Румынию, потом - через
Венгрию и Австрию", - размышлял Хенн. Его беспокоило то, что в Австрию нужно
идти через русскую оккупационную зону -- американцев и англичан Хенн не
боялся. Но ведь надо еще туда добраться! Сколько опасностей может встретиться
на пути!
Вдруг Хенн услышал осторожные шаги. Кто-то приближался к нему.
Кто бы это мог быть? Человек остановился метрах в двух от Хенна. "Шолль!" -
узнал Хенн. Что ему нужно? Хенна охватил страх. Может, Шолль хочет выдать
его? Наверное, что-то случилось -- ведь Шолль до сих пор делал вид, что они
незнакомы.
Хенн открыл глаза, снизу вверх вопросительно посмотрел на Шолля. Тот подошел
ближе, опустился на землю рядом с Хенном.
"Ну как, зажила твоя рана?" - спросил он. Шолль говорил так тихо, что Хенн
сначала не расслышал вопроса. О чем это он? Но затем Тео вспомнил, что
мнимый младший врач помог ему в его первом лагере.
"Да", - ответил он так же тихо. Он волнения и страха у него пересохло в горле. Ну
конечно же, Шолль вскрыл нарыв и потом обрабатывал рану. Рана эта начинала
уже затягиваться. Для этого вовсе не нужно было быть врачом -- это мог сделать и
простой санитар. Но почему Шолль вспомнил об этом? Может быть, он хочет
заручиться его поддержкой?
Однако Шолль спросил о ране только потому, что хотел напомнить Хенну о
давнем знакомстве. Хенн может довериться ему.
Некоторое время оба молчали. Наконец Шолль решился направить разговор в
другое русло.
"У нас нет оснований не доверять друг другу", - сказал он.- "Наоборот, нам нужно
держаться вместе. Ведь мы оба хотим выбраться отсюда, попасть домой".
Хенн все еще настороженно посмотрел на Шолля. Довериться ему или нет? А
Шолль продолжал уже немного раздраженно: "И мы скоро доберемся до дома,
если..."
Он замолчал.
"Если что?" - насторожился Хенн.
"Если никто нас не выдаст!"
"Выдаст?" Хенн ощутил внезапный прилив злобы. "Как тебе это в голову
пришло? Можешь быть уверен - я не донесу на тебя! Мне совершенно
безразлично, кто ты на самом деле, как тебя зовут, куда ты хочешь попасть".
"Неужели ты думаешь, что я хочу тебя выдать?" Шолль отрицательно покачал
головой. -- "Наоборот, я хочу тебя предупредить. Ты на подозрении у одного
француза".
"А, тот, черноволосый?"
Шолль кивнул. И рассказал, что услышал, случайно оказавшись свидетелем
разговора Пьера с комендантом лагеря. "Вот и решай теперь, что будешь делать.
Завтра русские устроят тебе перекрестный допрос!"
Хенн наконец убедился - Шолль действительно хочет помочь ему. "Да, завтра
мне наверняка устроят еще один допрос", - согласился он. - "Если..." "Если ты
до этого не исчезнешь", - докончил его мысль Шолль.- "Конечно, это
небезопасно: без документов, без еды, через границы..."
"Уж этого я не боюсь", - уверенно возразил Хенн. -- "Один раз я уже сделал это.
Больше тысячи километров отшагал пешком! Без документов. И без еды -- я
попрошайничал".
Шолль удивленно уставился на собеседника: "Ты оказался здесь нелегально?"
"Именно это я и хотел сказать".
Шолль покачал головой: Как же этот Хенн умудрился бежать через Россию? Без
помощи, без документов, без денег! Просто невероятно!
"Конечно, ты мне не веришь", - холодно сказал Хенн. -- "Я удрал из лагеря
примерно через неделю после того, как тебя вместе с другими иностранцами
оттуда отправили. И удрал я не один, а вместе с Петером Шмицом".
"Ну как же, помню. Это тот парень в берете, он по воскресеньям варьете
изображал".
"Да, он самый", - кивнул Хенн. -- Но потом мы друг друга потеряли. Это длинная
история..."
Некоторое время Шолль сидел молча. Была глубокая ночь. Ничто не нарушало
тишину.
"Мне чрезвычайно интересно -- как тебе удалось это сделать?" - наконец спросил
Шолль.
"Ты все еще не веришь мне?" - устало отозвался Хенн.
Ночь была теплой и звездной. За эти несколько часов до рассвета Хенну нужно
было сделать выбор: или новый, более тщательный допрос, или снова побег. В
его памяти вновь ожило все перенесенное за последний год. И то, что ему
пришлось пережить, не исчезнет из его памяти, из его души ни через десять, ни
через двадцать лет.
Началась эта история в мае 45-го, когда в Европе все рушилось, все пути вели в
никуда...
Европа 45-го. Рушится все. Нет ни начала, ни конца. Все пути ведут в никуда.
Война уже закончилась, но никто не знает, что обещает новый день. И обещает ли
он вообще что-нибудь.
В Европе 1945-го нет ни границ, ни национальностей. Есть только выжившие и
погибшие в этой войне. И выжившие бредут по дорогам через разрушенные
войной страны, называвшиеся когда-то Францией, Данией, Чехословакией...
Но теперь больше не стреляют. И это уже хорошо. У выживших появилась
надежда. Еще темно, но уже виден свет в конце туннеля.
Начало мая. Чешско-силезская граница. Утреннее солнце освещает покрытые
хвойным лесом склоны гор. По дороге медленно идет группа людей с ручной
тележкой -- мужчины, женщины, девушки. По обочинам дороги свалены в кучу
всевозможные продукты -- мешки с мукой, хлеб, кофе, коробки с крупой,
оставленные отступившими немцами, брошенные, ставшие ненужным балластом.
Выброшенные немцами продукты -- счастливая неожиданность, манна небесная
для этих голодных, уставших от войны людей. Который год подряд люди получали
эти вещи в ничтожном количестве по продовольственным карточкам. В это
неясное, смутное время никто не знал, что сулит им завтрашний день, будут ли
они сыты. Поэтому каждый старался воспользоваться брошенным.
Cреди этих людей -- несколько немецких солдат. Грязную, потрепанную униформу
сменила такая же потрепанная гражданская одежда. Для них война уже
закончилась. Они свободны. Сейчас перед ними только одна цель, одно
стремление: домой! Несколько дней назад здесь, у чешско-силезской границы, их
догнала колонна русских танков. Немцев охватил страх, когда они увидели танки с
красными звездами на броне. Что теперь с ними будет? Может быть, им
предстоят долгие годы плена? Поэтому полной неожиданностью для них стали
слова командира танковой колонны: "Бросайте оружие! Война окончилась,
можете отправляться домой!" Неужели радость победивших была так велика, что
они хотели дать свободу им, солдатам противника? Теперь немцы могли
беспрепятственно добираться домой.
Однако один из немецких солдат -- Тео Хенн -- почувствовал недоброе. Он не
доверял русским. И оказался прав.
Отряд русских военных почти незаметно приблизился к группе людей,
собиравших брошенные продукты. "Русские!" - закричал кто-то. В глазах женщин
заметался страх. Мужчины с недоверием смотрели на вооруженные русских
пехотинцев.
Однако вид русских не внушает страха. С помощью жестов и нескольких немецких
слов они дают понять -- все мужчины должны следовать за ними.
"Плен, все-таки плен!" . проносится в голове Тео Хенна. На вопросы русские не
отвечают. Один из них вместе с задержанными мужчинами направляется в
сторону деревни, в которой Хенн ночевал прошлой ночью; остальные пехотинцы
идут дальше. Оставшиеся у обочин женщины продолжают собирать брошенные
продукты.
Маленькая группа, сопровождаемая русским солдатом, подходит к деревне. На
лугу близ деревни уже много мужчин -- вчерашние солдаты, беженцы, люди в
гражданской одежде. Мужчины разных возрастов. Самые младшие совсем
мальчишки -- лет четырнадцати-пятнадцати. И у каждого -- ничего: ни узла, ни
чемодана. В душе Тео Хенна вновь пробуждается подозрение.
Каждый из собранных на поляне строит различные предположения, но что
произойдет на самом деле, не знает никто. Проходит час за часом. Люди греются
под теплым майским солнцем, ждут. Время от времени на луг приводят новых
мужчин.
Наконец после полудня появляется русский офицер. Вопросительно,
настороженно смотрят на него собранные на лугу мужчины. На хорошем
немецком языке русский говорит: "Не бойтесь! Вас доставят в Глац. Там всех
зарегистрируют и выдадут документы. После регистрации каждый может
отправляться домой".
Люди слушают затаив дыхание. Напряжение их улеглось. Наконец-то свобода! Им
повезло -- война окончилась, они остались живы. В мыслях каждого --
возвращение домой. Каждый уже строит планы на будущее. И никто не
сомневается в правдивости слов русского офицера.
Никто? Тео Хенн не разделяет всеобщего ликования. Война научила его трезво
оценивать ситуацию. Ведь еще до недавнего времени существовало правило:
если немецкие солдаты попадают в плен к русским, их ждет Сибирь. "Вряд ли
что-то изменилось", - думает Хенн.
На южной окраине Глаца выстроились в ряд красные кирпичные здания -- новые
казармы. До мая 45-го их занимали немецкие артиллеристы. Во второй половине
того же месяца в этих казармах разместили пленных. Заняты не только казармы --
на территории лагеря в страшной тесноте сгрудились тридцать тысяч пленных.
Вокруг территории -- ограждение из колючей проволоки. Лагерь охраняют русские
солдаты с автоматами наперевес. По углам ограждения -- четыре вышки, на
каждой -- часовой.
Доставленные в лагерь пленные быстро теряют всякую надежду. Однако никто из
пятидесяти мужчин, направлявшихся в тот солнечный майский день к лагерю, не
хотел допускать и мысли о том, что с ними может случиться что-то плохое -- ведь
их сопровождали всего три русских солдата. И автоматы эти солдаты не держали
на изготовке, а беспечно перебросили через плечо. Первые сомнения зародились
у людей лишь тогда, когда при подходе к Глацу они увидели другие колонны
пленных, сопровождаемые усиленной охраной с автоматами наперевес. Для Тео
Хенна это было лишь подтверждением его предчувствий: он, да и все остальные
еще нескоро попадут домой...
Солнце уже скрылось за горизонтом, когда колонна из пятидесяти человек
подошла к воротам лагеря. Все устали, внутренне напряжены. Никто не
помышляет о сне. Через короткое время всех пленных распределяют по группам.
Каждая группа -- сто человек. Прибывшие размещаются на лагерной площади.
Вокруг них -- тысячи мужчин, это приводит всех в замешательство. Но еще
больше беспокоит их то, что старожилам лагеря известно о будущем нечто
другое.
"Нас действительно только зарегистрируют, а потом можно и по домам?"
"Как же все эти тридцать тысяч смогут выбраться отсюда? Поезда почти не ходят,
дороги разрушены, мосты взорваны..."
Тео Хенн не принимает участия в разговорах. Он много раз убеждался в том, что
все эти толки -- пустое дело. Так и свихнуться недолго. Да к тому же по пути в
Глац он повидал многое. Ему доводилось видеть, как издевались русские над
пленными, как насиловали немецких и чешских девушек. Хенн знает: русским
доверять нельзя.
В этот вечер им не дают никакой еды. В следующие недели кормят тоже
нерегулярно. Но это еще не самое худшее, многие предусмотрительно за паслись
съестным. В этом Тео Хенну тоже повезло. Он открывает рюкзак.
Собственно говоря, это не его рюкзак. Рюкзаком Хенн владеет всего лишь день.
По пути в Глац, во время последней ночевки, рюкзак был брошен сбежавшим
немецким офицером. Тео нашел в нем короткую куртку и брюки гольф. Эти вещи
Хенну могут еще понадобиться. Когда он убежал от русских, на нем были только
армейские брюки, сапоги и рубашка. В рюкзаке Хенн нашел еще много полезных
вещей: хлеб. Консервы, но самое важное -- два пакета с глюкозой. Может
случиться, что его запасы кончатся, а русские опять оставят их без еды. Вот
тогда-то эти пакеты и пригодятся.
Время в лагере тянется медленно, монотонно. Никаких новостей -- наступивший
день как две капли воды похож на предыдущий. Каждый вечер в семь часов --
перекличка на лагерном плацу. Это, пожалуй, единственная работа русских
офицеров. Кормят пленных редко, нерегулярно, горячей пищи не дают вообще --
только сухой паек из трофейных продуктов.
Однако еда -- не самое важное. Пока. Пленные даже сочувствуют русским --
действительно, накормить одновременно стольких людей просто невозможно. Со
всеми лишениями они мирятся ради одного: надежды на освобождение.
Однако их надежды напрасны. Русские не спешат ни с регистрацией, ни с
освобождением. Проходит день за днем, но в жизни пленных ничего не меняется.
Зато снежным комом катятся по лагерю слухи, каждый день -- новые. Настроение
пленных ухудшается с каждым днем. И очень скоро люди, ожидающие своей
участи на огромной территории лагеря, приходят к страшной догадке: "Нас не
отпустят. Всех погонят в Россию".
Тео Хенн всегда предполагал это. Ему было ясно с самого начала -- всех пленных
русские отправят в Россию, им нужна дешевая рабочая сила. В душе он
примирился с этим. Это даже успокаивает его. Тео Хенн твердо верит -- он
вернется домой, обязательно вернется. Хладнокровно, обдуманно взвешивает он
все варианты, все возможности побега из лагеря.
Во время вечерней проверки русский офицер объявляет пленным: "Комендант
лагеря приказал довести до вашего сведения следующее: каждый, кто будет
распространять слух о том, что вас отправят в Россию, будет строго наказан". С
невозмутимым видом выслушивает Хенн это сообщение.
Слова офицера сразу успокаивают людей. Снова вспыхивает надежда на скорое
освобождение. Оптимизм пленных усиливается, когда через несколько дней на
вечерней проверке русский офицер приказывает всем бывшим
железнодорожникам из Силезии выйти из строя -- их в ближайшее время
зарегистрируют и отпустят домой.
Через несколько дней первая группа освобожденных направляется к воротам
лагеря. Там уже собралась толпа пленных. Они смотрят на уходящих. Каждый
надеется, что скоро тоже покинет лагерь. Вслед уходящим летят шутки, слова
ободрения:
"Поторопитесь с восстановлением железных дорог -- нам нужно ехать домой!
Передавайте привет всем там, на воле! Скажите им: следующие -- мы!"
Однако никто из оставшихся пленных на свободу так и не выходит. Все надежды,
все их радужные мечты о будущем рушатся, когда спустя несколько дней на
вечерней проверке русские офицеры вызывают первые тысячи человек. Им
приказывают -- на следующее утро они должны быть готовы к выступлению.
Конечная цель неизвестна.
Этого приказа Тео Хенн ожидал уже давно. Следующим утром он вместе с
другими семью тысячами пленных выходит из ворот лагеря. Утро солнечное,
теплое -- май в этом году выдался на редкость погожим. Впервые за много дней
каждый получает целую буханку хлеба -- паек на время пути. Хенн прячет свою
буханку в солдатский ранец, где уже лежат драгоценные пакеты с глюкозой. На
ногах у него -- прочные, высокие сапоги. Брюки Хенн в сапоги не заправил.
Наоборот, он выпустил брюки на голенища -- он знает, что хорошие сапоги
русские могут отобрать. Теперь он готов к долгому пути.
Построенная по пять человек, движется колонна пленных. Никто не знает, куда
они идут, сколько времени будут в дороге. Их ведут куда-то на север. Это значит --
плен, снова плен! Снова плен и неизвестная, чужая страна.
Конец мая 45-го. Семь тысяч мужчин идут по дороге, ведущей из Глаца в Бреслау.
Семь тысяч пленных немецких солдат.
Солнце немилосердно жжет. Уставшие, измученные люди идут медленно,
автоматически передвигая ноги.
Один из этих семи тысяч -- Тео Хенн. Возраст -- двадцать два года. За плечами --
три года войны на восточном фронте. Восемь ранений.
Три военных года закалили Хенна, сделали его выносливым. И теперь эта
закалка, эта выносливость пригодились ему. Эти качества пригодились ему и в
следующие четырнадцать долгих месяцев. Но сегодня Хенн еще не знает, что ему
предстоит.
Хенн шагает в четвертой колонне. Уже третий день жители окрестных деревень
пытаются хоть как-то помочь своим измученным, ослабевшим землякам. Помочь
несмотря на строгий запрет. По обочинам дороги они поставили ведра и баки с
водой -- пленные могут утолить жажду.
Пленным очень хочется пить. Жажда куда тяжелее голода. День ото дня жажда
все сильнее мучает людей. Раскаленный воздух обжигает пересохшее горло. Все
чаще пытаются пленные зачерпнуть воду из стоящих по краям дороги ведер. Но
делать это нужно тайком, незаметно, чтобы не увидели русские конвоиры. На
глазах у измученных жаждой пленных русские с какой-то злобной радостью
опрокидывают ведра с водой.
Чем больше пьют пленные, тем сильнее мучает их жажда. Они обливаются потом,
выбиваются из сил. Все больше пленных опускаются на землю, не в силах идти
дальше. Товарищи не могут им помочь -- останавливаться нельзя. Тот, кого не
поднимут конвоиры и не посадят в едущий за пленными фургон, остается умирать
на дороге...
Хкекнн -- один из немногих, которые могут выдержать путь под палящим солнцем.
Он следует железному правилу: в жару пить нельзя! Он знает -- если хоть раз
напиться во время такого изнуряющего пути, пить потом захочется еще больше.
Поэтому днем он не пьет. Он позволяет это себе лишь вечером, когда жара
спадает и пленные располагаются на ночлег.
И еще одно позволяет Хенну экономить силы: он несет с собой лишь самое
необходимое. Многие из идущих все еще верят в скорое освобождение, все еще
надеются вернуться домой. Смертельно уставшие, они тащат полные рюкзаки.
Впереди Хенна идет немолодой мужчина. Тяжелый рюкзак оттягивает его плечи.
Он бредет, еле передвигая ноги. В его рюкзаке -- машинки для стрижки волос,
бритвенные приборы, тазики для бритья. Этот человек -- парикмахер. Во время
войны он стриг и брил однополчан, зарабатывая на этом небольшие деньги. С
помощью этих вещей он надеется после освобождения снова заниматься своим
ремеслом. Как и другие, он не хочет понять очевидное -- сейчас не время строить
какие-то планы. Сейчас надо только выдержать, только выжить -- все остальное
неважно.
Мужчина оборачивается к Хенну. "Друг", - слабым голосом просит он. -- "Помоги
мне! Возьми у меня что-нибудь! Я не в силах нести все эти вещи". Хенн
равнодушно смотрит на просящего. "Выбрось то, что не можешь нести! Кто знает
-- при следующем обыске русские могут отнять твое добро. Или кто-нибудь
украдет твои вещи в следующем лагере. Никакой ценности это сейчас не имеет.
Выбрось все это к черту, старина!"
Мужчина молча отворачивается от Хенна. Прихрамывая, медленно, метр за
метром, бредет дальше. Через четверть часа он так же молча снимает рюкзак с
плеч и некоторое время несет перед собой. Затем, не меняя выражения лица,
начинает вытаскивать из рюкзака вещи. И выбрасывать их. Сначала одежду.
Потом машинки для стрижки волос, бритвенные приборы, тазики для бритья. Он
бросает вещи небрежно, даже не взглянув на них.
Каждое утро перед началом нового марша русские пересчитывают пленных. Хенн
внимательно наблюдает за тем, как это происходит: сначала нужно рассчитать
все реальные возможности и лишь потом строить планы побега.
Если при пересчете выясняется, что количество пленных не совпадает с числом,
указанным в сопроводительных документах, безразлично по какой причине, - то
ли из-за ошибки в счете, то ли из-за действительного отсутствия пленного,
русские прибегают к несложному трюку: из какой-нибудь идущей навстречу
колонны беженцев они вытаскивают нескольких мужчин, все равно каких, даже
дряхлых стариков, и ставят их вместо отсутствующих пленных. Все в порядке.
Главное -- число совпадает!
Теперь Хенн знает: если он убежит, вместо него станет пленным кто-нибудь
"У вас у всех тут не в порядке нервы", - лаконично ответил Хенн.
"Ну, пока. Увидимся в следующем лагере". Многозначительно кивнув, Пьер
неторопливо направился к своему бараку. Хенн чувствовал -- новый знакомый все
еще подозревает его. Тут надо держать ухо востро, пожалуй, еще больше, чем
прежде.
Следующий лагерь оказался недалеко -- примерно в восьми километрах от
прежнего. Пленные дошли до него за пару часов. Уже по пути к новому месту все
заметили -- охрана совсем не такая бдительная, как раньше. Снова вспыхнула
надежда на скорое освобождение. Она стала еще сильнее, как только пленные
достигли лагеря.
Новый лагерь не был похож на обычный лагерь для военнопленных. Окружавшая
лагерь стена была невысока -- метра два, не выше. Колючей проволоки тоже не
было. Не было и сторожевых вышек по углам. Только у ворот стоял русский
часовой.
Территория лагеря была довольно большой. На ней, поодаль друг от друга,
стояли шесть небольших обветшавших кирпичных домов. Это были помещения
для пленных. Комендатура лагеря располагалась в доме у ворот.
В этот теплый летний вечер темнота наступила как-то особенно быстро. Хенн с
облегчением заметил, что мнимый младший врач Шолль был расквартирован в
другом доме. Немного беспокоило, что этот молодой француз оказался в одном
доме с ним. Вот привязался, прилип, словно репей! К счастью, Пьер нашел себе
место в другой комнате. Лежащий на соседней с Хенном койке пленный зажег
свечу. Комната осветилась.
"Ты что-то ищешь?" - крикнул в полутьме кто-то.
"Я уже нашел!" - прозвучал раздраженный ответ. Говоривший поднялся и встал в
позу. "Друзья", - объявил он с наигранной серьезностью. "Я хочу сообщить вам
радостное известие: кроме нас, здесь обитает еще кто-то. Это клопы, блохи и
компания. Кто желает спать спокойно, может присоединиться ко мне и ночевать
под открытым небом".
Последние слова оратора были встречены взрывом грубого хохота и руганью.
Однако почти все, прихватив с собой свои узелки, высыпали наружу. Ночевка под
открытым небом была для этих людей обычным делом. Тео Хенн устроился под
деревом, в стороне от остальных. Свернув куртку, он положил ее под голову.
Ничто не нарушало мирной тишины ночи. На горизонте причудливой темной
громадой возвышались Карпаты.
"Мир!" - подумалось Хенну. Когда же наконец наступит мир и между людьми?
Война окончилась, но мира все еще не было. Люди все еще оставались врагами.
Только не надо отчаиваться! Надо уповать на Бога. Бог не оставит его. И на
войне, и в лагере для военнопленных, и по дороге сюда эта вера поддерживала
Хенна, давала ему новые силы. Он знал: при кажущейся бессмысленности
происходящего все имеет скрытый смысл, все -- от Бога. Только вера в Высший
разум может поддержать людей при любой опасности, в любых невзгодах.
Хенн закрыл глаза.
Выйдя вместе со всеми, Пьер потерял Хенна из виду. И теперь не спеша ходил по
территории лагеря, напряженно вглядываясь в темноту. Он хотел отыскать
Фюрстенбергера среди устроившихся на ночлег пленных. После разговора с ним
Пьер все время ломал голову над тем, как разоблачить этого чужака.
Наконец он увидел Фюрстенбергера, в одиночестве лежащего под деревом. Он
остановился в нерешительности. Что же делать дальше? Может, снова
поговорить с этим парнем? Нет, пожалуй, не стоит -- бесполезно. А что если
рассказать о своих подозрениях коменданту лагеря? Русские должны снова
допросить Фюрстенбергера. Чем дольше Пьер размышлял, тем больше приходил
к убеждению: только новый допрос позволит докопаться до истины. Он медленно
повернул обратно и пошел по направлению к дому, в котором располагалась
комендатура лагеря.
Окна комендатуры были освещены. Пьер осторожно заглянул внутрь: за столом,
освещенном керосиновой лампой, трое русских играли в карты. "Видать, у русских
тоже нет электричества!" - подумал Пьер. -- "Зато клопы наверняка не водятся".
Пьер осторожно постучал в окно. Русские прервали игру, прислушались. "Ну кто
там еще?" - недовольно спросил один из игравших. "Сейчас посмотрю", - ответил
другой. Он вышел в коридор, слегка приоткрыл наружную дверь. У дверей стоял
какой-то пленный. Это был Пьер.
"Мне нужно поговорить с комендантом!" - прошептал молодой француз.
"Завтра поговоришь", - грубо ответил русский.
"Дело срочное".
"Какое там еще срочное? Ничего срочного у тебя не может быть. А ну,
проваливай!" Русский уже хотел захлопнуть дверь.
"Один из пленных, которые пришли сегодня в лагерь -- немецкий солдат".
Русский озадаченно посмотрел на Пьера. Немец? Нужно доложить об этом
коменданту.
"Подожди здесь!" - приказал он молодому французу и скрылся в глубине дома.
Пьер украдкой огляделся -- вдруг кто-нибудь наблюдает за ним? Когда же наконец
появится комендант?
"Ну, где немец?"
Пьер вздрогнул от внезапно прозвучавшего вопроса. Занятый своими мыслями,
он не услышал, как дверь комендатуры снова отворилась. На пороге выросла
фигура коменданта.
"Здесь, в лагере. Его фамилия Фюрстенбергер. Он сказал, что родом из
Хюнингена, из Эльзаса. Это неправда".
"Откуда ты знаешь?"
"Я сам из этих краев. Наша деревня находится по соседству с Хюнингеном. Я
каждого там знаю. Но Фюрстенбергера я там никогда не видал".
С минуту комендант молча глядел на Пьера. "Доносчик", - с презрением подумал
он. -- "Среди пленных такое не редкость. Все они заботятся только о своей
шкуре".
"Ну хорошо. Завтра я все проверю". Комендант резко захлопнул дверь. К чему
такая спешка? Все равно этот немец никуда не денется. И потом - достаточно
часто подобные обвинения не подтверждаются.
Пьер в раздумье стоял перед захлопнувшейся дверью. Значит, комендант хочет
допросить Фюрстенбергера завтра. Этот русский ничего не понял - завтра может
быть уже поздно!
Раздосадованный, Пьер повернул обратно. А может, комендант прав, - завтра
еще будет время. Но все равно - он, Пьер, поступил правильно. О своих
подозрениях нужно было рассказать уже сейчас.
Он крадучись прошел мимо дерева, под которым лежал казавшийся крепко
спящим Фюрстенбергер.
Но Пьер не заметил, что все это время кто-то внимательно наблюдал за ним,
внимательно прислушиваясь к его разговору с комендантом.
Однако Тео Хенн не спал. Он не мог уснуть - разговор с молодым французом не
выходил у него из головы. Что, если этот тип донесет на него русским? Тогда его
могут допросить снова. А если русские обнаружат, что он немец, что скрывается
под чужим именем? Может, лучше снова бежать? Из этого лагеря убежать
нетрудно - только через стену перелезть.
Мнимый младший врач Шолль тоже может быть опасен. "Бежать, нужно бежать",
- убеждал себя Хенн. Пожалуй, это было бы вернее слабой надежды вернуться
домой "официальным" путем под чужим именем.
"Чтобы попасть домой, нужно будет пройти через Румынию, потом - через
Венгрию и Австрию", - размышлял Хенн. Его беспокоило то, что в Австрию нужно
идти через русскую оккупационную зону -- американцев и англичан Хенн не
боялся. Но ведь надо еще туда добраться! Сколько опасностей может встретиться
на пути!
Вдруг Хенн услышал осторожные шаги. Кто-то приближался к нему.
Кто бы это мог быть? Человек остановился метрах в двух от Хенна. "Шолль!" -
узнал Хенн. Что ему нужно? Хенна охватил страх. Может, Шолль хочет выдать
его? Наверное, что-то случилось -- ведь Шолль до сих пор делал вид, что они
незнакомы.
Хенн открыл глаза, снизу вверх вопросительно посмотрел на Шолля. Тот подошел
ближе, опустился на землю рядом с Хенном.
"Ну как, зажила твоя рана?" - спросил он. Шолль говорил так тихо, что Хенн
сначала не расслышал вопроса. О чем это он? Но затем Тео вспомнил, что
мнимый младший врач помог ему в его первом лагере.
"Да", - ответил он так же тихо. Он волнения и страха у него пересохло в горле. Ну
конечно же, Шолль вскрыл нарыв и потом обрабатывал рану. Рана эта начинала
уже затягиваться. Для этого вовсе не нужно было быть врачом -- это мог сделать и
простой санитар. Но почему Шолль вспомнил об этом? Может быть, он хочет
заручиться его поддержкой?
Однако Шолль спросил о ране только потому, что хотел напомнить Хенну о
давнем знакомстве. Хенн может довериться ему.
Некоторое время оба молчали. Наконец Шолль решился направить разговор в
другое русло.
"У нас нет оснований не доверять друг другу", - сказал он.- "Наоборот, нам нужно
держаться вместе. Ведь мы оба хотим выбраться отсюда, попасть домой".
Хенн все еще настороженно посмотрел на Шолля. Довериться ему или нет? А
Шолль продолжал уже немного раздраженно: "И мы скоро доберемся до дома,
если..."
Он замолчал.
"Если что?" - насторожился Хенн.
"Если никто нас не выдаст!"
"Выдаст?" Хенн ощутил внезапный прилив злобы. "Как тебе это в голову
пришло? Можешь быть уверен - я не донесу на тебя! Мне совершенно
безразлично, кто ты на самом деле, как тебя зовут, куда ты хочешь попасть".
"Неужели ты думаешь, что я хочу тебя выдать?" Шолль отрицательно покачал
головой. -- "Наоборот, я хочу тебя предупредить. Ты на подозрении у одного
француза".
"А, тот, черноволосый?"
Шолль кивнул. И рассказал, что услышал, случайно оказавшись свидетелем
разговора Пьера с комендантом лагеря. "Вот и решай теперь, что будешь делать.
Завтра русские устроят тебе перекрестный допрос!"
Хенн наконец убедился - Шолль действительно хочет помочь ему. "Да, завтра
мне наверняка устроят еще один допрос", - согласился он. - "Если..." "Если ты
до этого не исчезнешь", - докончил его мысль Шолль.- "Конечно, это
небезопасно: без документов, без еды, через границы..."
"Уж этого я не боюсь", - уверенно возразил Хенн. -- "Один раз я уже сделал это.
Больше тысячи километров отшагал пешком! Без документов. И без еды -- я
попрошайничал".
Шолль удивленно уставился на собеседника: "Ты оказался здесь нелегально?"
"Именно это я и хотел сказать".
Шолль покачал головой: Как же этот Хенн умудрился бежать через Россию? Без
помощи, без документов, без денег! Просто невероятно!
"Конечно, ты мне не веришь", - холодно сказал Хенн. -- "Я удрал из лагеря
примерно через неделю после того, как тебя вместе с другими иностранцами
оттуда отправили. И удрал я не один, а вместе с Петером Шмицом".
"Ну как же, помню. Это тот парень в берете, он по воскресеньям варьете
изображал".
"Да, он самый", - кивнул Хенн. -- Но потом мы друг друга потеряли. Это длинная
история..."
Некоторое время Шолль сидел молча. Была глубокая ночь. Ничто не нарушало
тишину.
"Мне чрезвычайно интересно -- как тебе удалось это сделать?" - наконец спросил
Шолль.
"Ты все еще не веришь мне?" - устало отозвался Хенн.
Ночь была теплой и звездной. За эти несколько часов до рассвета Хенну нужно
было сделать выбор: или новый, более тщательный допрос, или снова побег. В
его памяти вновь ожило все перенесенное за последний год. И то, что ему
пришлось пережить, не исчезнет из его памяти, из его души ни через десять, ни
через двадцать лет.
Началась эта история в мае 45-го, когда в Европе все рушилось, все пути вели в
никуда...
Европа 45-го. Рушится все. Нет ни начала, ни конца. Все пути ведут в никуда.
Война уже закончилась, но никто не знает, что обещает новый день. И обещает ли
он вообще что-нибудь.
В Европе 1945-го нет ни границ, ни национальностей. Есть только выжившие и
погибшие в этой войне. И выжившие бредут по дорогам через разрушенные
войной страны, называвшиеся когда-то Францией, Данией, Чехословакией...
Но теперь больше не стреляют. И это уже хорошо. У выживших появилась
надежда. Еще темно, но уже виден свет в конце туннеля.
Начало мая. Чешско-силезская граница. Утреннее солнце освещает покрытые
хвойным лесом склоны гор. По дороге медленно идет группа людей с ручной
тележкой -- мужчины, женщины, девушки. По обочинам дороги свалены в кучу
всевозможные продукты -- мешки с мукой, хлеб, кофе, коробки с крупой,
оставленные отступившими немцами, брошенные, ставшие ненужным балластом.
Выброшенные немцами продукты -- счастливая неожиданность, манна небесная
для этих голодных, уставших от войны людей. Который год подряд люди получали
эти вещи в ничтожном количестве по продовольственным карточкам. В это
неясное, смутное время никто не знал, что сулит им завтрашний день, будут ли
они сыты. Поэтому каждый старался воспользоваться брошенным.
Cреди этих людей -- несколько немецких солдат. Грязную, потрепанную униформу
сменила такая же потрепанная гражданская одежда. Для них война уже
закончилась. Они свободны. Сейчас перед ними только одна цель, одно
стремление: домой! Несколько дней назад здесь, у чешско-силезской границы, их
догнала колонна русских танков. Немцев охватил страх, когда они увидели танки с
красными звездами на броне. Что теперь с ними будет? Может быть, им
предстоят долгие годы плена? Поэтому полной неожиданностью для них стали
слова командира танковой колонны: "Бросайте оружие! Война окончилась,
можете отправляться домой!" Неужели радость победивших была так велика, что
они хотели дать свободу им, солдатам противника? Теперь немцы могли
беспрепятственно добираться домой.
Однако один из немецких солдат -- Тео Хенн -- почувствовал недоброе. Он не
доверял русским. И оказался прав.
Отряд русских военных почти незаметно приблизился к группе людей,
собиравших брошенные продукты. "Русские!" - закричал кто-то. В глазах женщин
заметался страх. Мужчины с недоверием смотрели на вооруженные русских
пехотинцев.
Однако вид русских не внушает страха. С помощью жестов и нескольких немецких
слов они дают понять -- все мужчины должны следовать за ними.
"Плен, все-таки плен!" . проносится в голове Тео Хенна. На вопросы русские не
отвечают. Один из них вместе с задержанными мужчинами направляется в
сторону деревни, в которой Хенн ночевал прошлой ночью; остальные пехотинцы
идут дальше. Оставшиеся у обочин женщины продолжают собирать брошенные
продукты.
Маленькая группа, сопровождаемая русским солдатом, подходит к деревне. На
лугу близ деревни уже много мужчин -- вчерашние солдаты, беженцы, люди в
гражданской одежде. Мужчины разных возрастов. Самые младшие совсем
мальчишки -- лет четырнадцати-пятнадцати. И у каждого -- ничего: ни узла, ни
чемодана. В душе Тео Хенна вновь пробуждается подозрение.
Каждый из собранных на поляне строит различные предположения, но что
произойдет на самом деле, не знает никто. Проходит час за часом. Люди греются
под теплым майским солнцем, ждут. Время от времени на луг приводят новых
мужчин.
Наконец после полудня появляется русский офицер. Вопросительно,
настороженно смотрят на него собранные на лугу мужчины. На хорошем
немецком языке русский говорит: "Не бойтесь! Вас доставят в Глац. Там всех
зарегистрируют и выдадут документы. После регистрации каждый может
отправляться домой".
Люди слушают затаив дыхание. Напряжение их улеглось. Наконец-то свобода! Им
повезло -- война окончилась, они остались живы. В мыслях каждого --
возвращение домой. Каждый уже строит планы на будущее. И никто не
сомневается в правдивости слов русского офицера.
Никто? Тео Хенн не разделяет всеобщего ликования. Война научила его трезво
оценивать ситуацию. Ведь еще до недавнего времени существовало правило:
если немецкие солдаты попадают в плен к русским, их ждет Сибирь. "Вряд ли
что-то изменилось", - думает Хенн.
На южной окраине Глаца выстроились в ряд красные кирпичные здания -- новые
казармы. До мая 45-го их занимали немецкие артиллеристы. Во второй половине
того же месяца в этих казармах разместили пленных. Заняты не только казармы --
на территории лагеря в страшной тесноте сгрудились тридцать тысяч пленных.
Вокруг территории -- ограждение из колючей проволоки. Лагерь охраняют русские
солдаты с автоматами наперевес. По углам ограждения -- четыре вышки, на
каждой -- часовой.
Доставленные в лагерь пленные быстро теряют всякую надежду. Однако никто из
пятидесяти мужчин, направлявшихся в тот солнечный майский день к лагерю, не
хотел допускать и мысли о том, что с ними может случиться что-то плохое -- ведь
их сопровождали всего три русских солдата. И автоматы эти солдаты не держали
на изготовке, а беспечно перебросили через плечо. Первые сомнения зародились
у людей лишь тогда, когда при подходе к Глацу они увидели другие колонны
пленных, сопровождаемые усиленной охраной с автоматами наперевес. Для Тео
Хенна это было лишь подтверждением его предчувствий: он, да и все остальные
еще нескоро попадут домой...
Солнце уже скрылось за горизонтом, когда колонна из пятидесяти человек
подошла к воротам лагеря. Все устали, внутренне напряжены. Никто не
помышляет о сне. Через короткое время всех пленных распределяют по группам.
Каждая группа -- сто человек. Прибывшие размещаются на лагерной площади.
Вокруг них -- тысячи мужчин, это приводит всех в замешательство. Но еще
больше беспокоит их то, что старожилам лагеря известно о будущем нечто
другое.
"Нас действительно только зарегистрируют, а потом можно и по домам?"
"Как же все эти тридцать тысяч смогут выбраться отсюда? Поезда почти не ходят,
дороги разрушены, мосты взорваны..."
Тео Хенн не принимает участия в разговорах. Он много раз убеждался в том, что
все эти толки -- пустое дело. Так и свихнуться недолго. Да к тому же по пути в
Глац он повидал многое. Ему доводилось видеть, как издевались русские над
пленными, как насиловали немецких и чешских девушек. Хенн знает: русским
доверять нельзя.
В этот вечер им не дают никакой еды. В следующие недели кормят тоже
нерегулярно. Но это еще не самое худшее, многие предусмотрительно за паслись
съестным. В этом Тео Хенну тоже повезло. Он открывает рюкзак.
Собственно говоря, это не его рюкзак. Рюкзаком Хенн владеет всего лишь день.
По пути в Глац, во время последней ночевки, рюкзак был брошен сбежавшим
немецким офицером. Тео нашел в нем короткую куртку и брюки гольф. Эти вещи
Хенну могут еще понадобиться. Когда он убежал от русских, на нем были только
армейские брюки, сапоги и рубашка. В рюкзаке Хенн нашел еще много полезных
вещей: хлеб. Консервы, но самое важное -- два пакета с глюкозой. Может
случиться, что его запасы кончатся, а русские опять оставят их без еды. Вот
тогда-то эти пакеты и пригодятся.
Время в лагере тянется медленно, монотонно. Никаких новостей -- наступивший
день как две капли воды похож на предыдущий. Каждый вечер в семь часов --
перекличка на лагерном плацу. Это, пожалуй, единственная работа русских
офицеров. Кормят пленных редко, нерегулярно, горячей пищи не дают вообще --
только сухой паек из трофейных продуктов.
Однако еда -- не самое важное. Пока. Пленные даже сочувствуют русским --
действительно, накормить одновременно стольких людей просто невозможно. Со
всеми лишениями они мирятся ради одного: надежды на освобождение.
Однако их надежды напрасны. Русские не спешат ни с регистрацией, ни с
освобождением. Проходит день за днем, но в жизни пленных ничего не меняется.
Зато снежным комом катятся по лагерю слухи, каждый день -- новые. Настроение
пленных ухудшается с каждым днем. И очень скоро люди, ожидающие своей
участи на огромной территории лагеря, приходят к страшной догадке: "Нас не
отпустят. Всех погонят в Россию".
Тео Хенн всегда предполагал это. Ему было ясно с самого начала -- всех пленных
русские отправят в Россию, им нужна дешевая рабочая сила. В душе он
примирился с этим. Это даже успокаивает его. Тео Хенн твердо верит -- он
вернется домой, обязательно вернется. Хладнокровно, обдуманно взвешивает он
все варианты, все возможности побега из лагеря.
Во время вечерней проверки русский офицер объявляет пленным: "Комендант
лагеря приказал довести до вашего сведения следующее: каждый, кто будет
распространять слух о том, что вас отправят в Россию, будет строго наказан". С
невозмутимым видом выслушивает Хенн это сообщение.
Слова офицера сразу успокаивают людей. Снова вспыхивает надежда на скорое
освобождение. Оптимизм пленных усиливается, когда через несколько дней на
вечерней проверке русский офицер приказывает всем бывшим
железнодорожникам из Силезии выйти из строя -- их в ближайшее время
зарегистрируют и отпустят домой.
Через несколько дней первая группа освобожденных направляется к воротам
лагеря. Там уже собралась толпа пленных. Они смотрят на уходящих. Каждый
надеется, что скоро тоже покинет лагерь. Вслед уходящим летят шутки, слова
ободрения:
"Поторопитесь с восстановлением железных дорог -- нам нужно ехать домой!
Передавайте привет всем там, на воле! Скажите им: следующие -- мы!"
Однако никто из оставшихся пленных на свободу так и не выходит. Все надежды,
все их радужные мечты о будущем рушатся, когда спустя несколько дней на
вечерней проверке русские офицеры вызывают первые тысячи человек. Им
приказывают -- на следующее утро они должны быть готовы к выступлению.
Конечная цель неизвестна.
Этого приказа Тео Хенн ожидал уже давно. Следующим утром он вместе с
другими семью тысячами пленных выходит из ворот лагеря. Утро солнечное,
теплое -- май в этом году выдался на редкость погожим. Впервые за много дней
каждый получает целую буханку хлеба -- паек на время пути. Хенн прячет свою
буханку в солдатский ранец, где уже лежат драгоценные пакеты с глюкозой. На
ногах у него -- прочные, высокие сапоги. Брюки Хенн в сапоги не заправил.
Наоборот, он выпустил брюки на голенища -- он знает, что хорошие сапоги
русские могут отобрать. Теперь он готов к долгому пути.
Построенная по пять человек, движется колонна пленных. Никто не знает, куда
они идут, сколько времени будут в дороге. Их ведут куда-то на север. Это значит --
плен, снова плен! Снова плен и неизвестная, чужая страна.
Конец мая 45-го. Семь тысяч мужчин идут по дороге, ведущей из Глаца в Бреслау.
Семь тысяч пленных немецких солдат.
Солнце немилосердно жжет. Уставшие, измученные люди идут медленно,
автоматически передвигая ноги.
Один из этих семи тысяч -- Тео Хенн. Возраст -- двадцать два года. За плечами --
три года войны на восточном фронте. Восемь ранений.
Три военных года закалили Хенна, сделали его выносливым. И теперь эта
закалка, эта выносливость пригодились ему. Эти качества пригодились ему и в
следующие четырнадцать долгих месяцев. Но сегодня Хенн еще не знает, что ему
предстоит.
Хенн шагает в четвертой колонне. Уже третий день жители окрестных деревень
пытаются хоть как-то помочь своим измученным, ослабевшим землякам. Помочь
несмотря на строгий запрет. По обочинам дороги они поставили ведра и баки с
водой -- пленные могут утолить жажду.
Пленным очень хочется пить. Жажда куда тяжелее голода. День ото дня жажда
все сильнее мучает людей. Раскаленный воздух обжигает пересохшее горло. Все
чаще пытаются пленные зачерпнуть воду из стоящих по краям дороги ведер. Но
делать это нужно тайком, незаметно, чтобы не увидели русские конвоиры. На
глазах у измученных жаждой пленных русские с какой-то злобной радостью
опрокидывают ведра с водой.
Чем больше пьют пленные, тем сильнее мучает их жажда. Они обливаются потом,
выбиваются из сил. Все больше пленных опускаются на землю, не в силах идти
дальше. Товарищи не могут им помочь -- останавливаться нельзя. Тот, кого не
поднимут конвоиры и не посадят в едущий за пленными фургон, остается умирать
на дороге...
Хкекнн -- один из немногих, которые могут выдержать путь под палящим солнцем.
Он следует железному правилу: в жару пить нельзя! Он знает -- если хоть раз
напиться во время такого изнуряющего пути, пить потом захочется еще больше.
Поэтому днем он не пьет. Он позволяет это себе лишь вечером, когда жара
спадает и пленные располагаются на ночлег.
И еще одно позволяет Хенну экономить силы: он несет с собой лишь самое
необходимое. Многие из идущих все еще верят в скорое освобождение, все еще
надеются вернуться домой. Смертельно уставшие, они тащат полные рюкзаки.
Впереди Хенна идет немолодой мужчина. Тяжелый рюкзак оттягивает его плечи.
Он бредет, еле передвигая ноги. В его рюкзаке -- машинки для стрижки волос,
бритвенные приборы, тазики для бритья. Этот человек -- парикмахер. Во время
войны он стриг и брил однополчан, зарабатывая на этом небольшие деньги. С
помощью этих вещей он надеется после освобождения снова заниматься своим
ремеслом. Как и другие, он не хочет понять очевидное -- сейчас не время строить
какие-то планы. Сейчас надо только выдержать, только выжить -- все остальное
неважно.
Мужчина оборачивается к Хенну. "Друг", - слабым голосом просит он. -- "Помоги
мне! Возьми у меня что-нибудь! Я не в силах нести все эти вещи". Хенн
равнодушно смотрит на просящего. "Выбрось то, что не можешь нести! Кто знает
-- при следующем обыске русские могут отнять твое добро. Или кто-нибудь
украдет твои вещи в следующем лагере. Никакой ценности это сейчас не имеет.
Выбрось все это к черту, старина!"
Мужчина молча отворачивается от Хенна. Прихрамывая, медленно, метр за
метром, бредет дальше. Через четверть часа он так же молча снимает рюкзак с
плеч и некоторое время несет перед собой. Затем, не меняя выражения лица,
начинает вытаскивать из рюкзака вещи. И выбрасывать их. Сначала одежду.
Потом машинки для стрижки волос, бритвенные приборы, тазики для бритья. Он
бросает вещи небрежно, даже не взглянув на них.
Каждое утро перед началом нового марша русские пересчитывают пленных. Хенн
внимательно наблюдает за тем, как это происходит: сначала нужно рассчитать
все реальные возможности и лишь потом строить планы побега.
Если при пересчете выясняется, что количество пленных не совпадает с числом,
указанным в сопроводительных документах, безразлично по какой причине, - то
ли из-за ошибки в счете, то ли из-за действительного отсутствия пленного,
русские прибегают к несложному трюку: из какой-нибудь идущей навстречу
колонны беженцев они вытаскивают нескольких мужчин, все равно каких, даже
дряхлых стариков, и ставят их вместо отсутствующих пленных. Все в порядке.
Главное -- число совпадает!
Теперь Хенн знает: если он убежит, вместо него станет пленным кто-нибудь