часа передохнуть. Пленные собираются разойтись по своим баракам, но Шмиц
останавливает их -- он хочет что-то сообщить.
"Послушайте! На поле недалеко от шахты я видел место, где лежит куча
картофеля. Правда, он очень старый, перемороженный, но если его порезать на
ломтики и подсушить, вкус будет -- что твое пирожное! Если вы согласны, в
следующую ездку можно запастись этим картофелем!"
Пленные согласно кивают.
"Значит, так", - продолжает Шмиц. -- "Принесите из бараков что-нибудь, куда
можно спрятать картофель".
Два раза пленным повторять не нужно. Еще бы, такое предлагает не каждый
бригадир!
Ассенизационная бригада расходится по баракам, чтобы прихватить с собой
мешки и сумки. А в это время у себя в комнате Хенн и Шмиц заканчивают
последние приготовления к побегу. Их соседи по комнате спят глубоким сном.
Шмиц оборачивает вокруг туловища сложенное вдвое шерстяное одеяло. На
спине под телогрейкой у него спрятан плоский котелок. В котелке -- сухари и
самодельный нож. Тео Хенн спрятал под рубашкой небольшой пакет с хлебом,
маленькое зеркальце, компас, спички и еще одни нож.
Четвертая ездка.
Непроглядная ночь.
Бригадир ассенизационной бригады Петер Шмиц отмечается у дежурного
офицера и охраны.
Восемь мужчин с большим трудом тащат через поле тележку с тяжелой бочкой.
Наконец бочка опорожнена. Шмиц шепчет: "Это там! И помните -- вы должны
вернуться через четверть часа, не позднее! Мы с Хенном останемся сторожить
тележку, ясно?"
Пленные растворяются в темноте ночи.
Теперь у Петера Шмица и Тео Хенна есть четверть часа, чтобы незаметно
исчезнуть. Товарищи, наверное, будут ждать их по меньшей мере полчаса,
прежде чем вернуться в лагерь. Значит, это три четверти часа. За это время Хенн
и Шмиц пройдут три километра.
Но фактически времени у обоих приятелей еще больше. В серые предрассветные
сумерки русские наверняка искать их не начнут. А это прибавит беглецам еще три
часа. И потом -- русские начнут поиски в западном направлении, могут пойти на
север, на юг. Пойти в восточном направлении они не додумаются. За это время
оба рассчитывают пройти километров двадцать. Но хватит ли времени?...
Медленно, с огромным трудом Хенн и Шмиц бредут по бездорожью. Приятели не
подозревают, что первые четыре часа побега превратятся в ад.
Воодушевленные успешным началом, движимые лишь одной мыслью --
оторваться от лагеря, отойти от него как можно дальше, в кромешной темноте, в
полном молчании проходят беглецы первые километры. Направление они держат
по компасу.
Однако уже через короткое время Тео Хенн чувствует, что его ноги внезапно
налились свинцовой тяжестью. Такое ощущение возникало у него раньше после
многонедельного пребывания в лазарете. Вот и сейчас -- ощущение невероятной
тяжести в ногах. Мускульная слабость! Сначала он пытается не обращать на это
внимания. Но боль в ногах не прекращается, она становится все сильнее. Каждый
шаг дается ему с трудом. Хенн идет все медленнее, часто спотыкаясь.
Стиснув зубы, он идет позади Шмица. Петер старше своего товарища почти на
восемнадцать лет, однако он гораздо крепче, бодрее. Шмиц шагает быстро, не
давая себе передышки. Хенн не поспевает за ним. Не в силах справиться с болью
в ногах, он просит: "Петер, погоди минутку!"
На первую просьбу Шмиц не реагирует. Но Хенн снова и снова окликает его.
Наконец Шмиц оборачивается: "Ну что там у тебя? Не отставай!"
"Я больше не могу!" Хенн с трудом переводит дыхание.
"Чепуха!" - резко отвечает Шмиц. -- "Мы должны идти дальше, иначе все
напрасно!"
"Я в самом деле больше не могу!" - стонет Хенн. От злобы и отчаяния он едва не
плачет. Смелости у него хватит на троих, просто силы отказали. Он не может
совладать со своей слабостью.
Не оборачиваясь, Шмиц советует: "Съешь что-нибудь, вот сил и прибавится!"
"Я уже пробовал", - отвечает Хенн. -- "Я и так уже почти все съел!"
"Что?!" Шмиц останавливается, оборачивается к Хенну. Видит, что тому
действительно плохо. Однако Шмиц не сочувствует товарищу. Наоборот, он в
ярости.
"Кто первый захотел бежать, а? Кто собирался пройти пешком три тысячи
километров? Мы и прошли-то всего ничего, и двадцати километров не будет, а ты
уже еле тащишься! Ты что, хочешь здесь остаться?"
"Перестань ругаться! Ты же видишь -- я совсем без сил! Мне нужно сперва к этому
приноровиться. Надо просто немного передохнуть. Мы уже далеко от лагеря,
добрых двенадцать-пятнадцать километров будет! И идем мы, как и планировали
-- на восток. Уж здесь-то русские искать нас не догадаются!" - взрывается Хенн.
"Это ты так считаешь!"
"Во всяком случае мы могли бы передохнуть полчаса. Я снова наберусь сил, и мы
пойдем дальше", - упрямится Хенн.
Шмиц поджимает губы: переспорить приятеля он не может.
"Хотел бы я знать, что мы будем сегодня есть -- ведь ты уже съел почти весь твой
запас хлеба!" - снова начинает он.
"Мы же с тобой говорили об этом. Нам все равно придется просить по дороге
милостыню. В конце концов, какая разница -- начать делать это сегодня или днем
позже", - отвечает Хенн, в изнеможении опускаясь на землю.
Быстро светает. Беглецы осматриваются. Вокруг, насколько хватает глаз --
бесконечная равнина. Всю ночь они шли вперед в кромешной темноте, не
разбирая пути, по степи, по пашням и невспаханным полям.
Шмиц ободряюще улыбается товарищу. "Ну вот, самое опасное позади. Теперь
можно не идти напропалую, а отыскать дорогу".
"Смотри!" - показывает Хенн. -- "Вон там, позади -- стог соломы. Мы могли бы
часок поспать".
"Хорошо", - соглашается Шмиц. Он тоже не прочь немного передохнуть.
Беглецы устраиваются в стогу соломы. "Знаешь, о чем я сейчас подумал?" -
спрашивает Хенн. -- "Останься я в лагере, ноги бы у меня так не болели, да и о
еде я бы тоже не беспокоился..."
Шмиц задумчиво смотрит на друга. "Выбрось лагерь из головы, мой милый.
Представь себе на минутку, что там сейчас, после нашего побега, происходит!"
Тео Хенн не отвечает. Он уже спит.
Через два часа Петер Шмиц будит товарища. Солнце поднялось уже высоко. В
первые минуты Хенн не может вспомнить, где он находится.
Друзья готовы идти дальше. Волнение их улеглось, от раздражительности и следа
не осталось. Свободны! Только теперь они до конца осознали это. После целого
года неволи -- свобода!
Оба не могут прийти в себя от счастья. На какое-то время они даже забывают, что
все еще находятся в России, что от родного дома их отделяют три тысячи
километров. Они снова полны доверия друг к другу, полны решимости преодолеть
тяготы пути. Ничего, что они так далеко от дома, что им нечего есть, что в дороге
их подстерегают опасности. Они свободны1
Вокруг них простирается бесконечная равнина. На горизонте -- цепь холмов. Ни
одного дома. "Ну, пошли!" - командует Шмиц. Хенн уверенно шагает за
товарищем.
После часа пути равнина сменяется холмистой местностью. Друзья по-прежнему
идут на восток. Весь этот путь им придется пройти еще раз -- назад. Но как же
иначе обмануть преследователей -- ведь их наверняка ищут в западном
направлении!
Позади уже много часов пути. Солнце все жарче. Хенн снова чувствует боль в
ногах. Но сейчас эта боль не так сильна, как ночью. Стиснув зубы, Хенн
продолжает идти. Он должен выдержать! Иначе все пропало.
Шут с ней, с этой болью! Хенн пытается переключиться на что-нибудь другое. .
"Даже представить себе не могу, какие лица будут у моих, когда я домой
заявлюсь", - мечтает он вслух.
Шмиц хохочет. "Да ты, оказывается, неисправимый оптимист! У нас впереди
больше трех тысяч километров!"
Хенн тоже смеется. "Да хотя бы и так! Доберемся помаленьку. Времени у нас
много. Парой недель раньше, парой позже -- разница невелика. Главное -- мы
свободны!"
В этой воскресный день друзья проходят большое расстояние. Они идут почти до
самого вечера. Не видно ни жилья, ни людей. Еще два года назад на этой земле
шли ожесточенные бои. А теперь, впервые за долгое время, они могут спокойно
любоваться пейзажем.
Но чем дальше идут друзья, тем сильнее становится чувство голода. Как и Хеннн,
Петер Шмиц уже давно съел свой запас хлеба. Этот хлеб беглецы копили в
течение многих недель, урезая свой и без того скудный лагерный рацион. Прошло
только шесть часов, а они уже съели все свои запасы!
Под вечер друзья решают немного передохнуть.
"Ну", - удовлетворенно говорит Хенн, - "кажется, все идет хорошо"
"Пока -- да", - отвечает Шмиц. Его внутреннее напряжение тоже исчезло. Позади
первое тяжелое испытание -- побег из лагеря. Но впереди -- еще одно, И такое же
тяжелое.
"Хорошо бы раздобыть какой-нибудь еды". --озабоченно говорит Шмиц.
Хенн вопросительно смотрит на товарища. "Интересно, как мы будем это
делать?"
"В самом деле, как?" Шмиц тоже не представляет, как они разрешат эту
проблему. "Подождем, пока стемнеет, тогда, может, удастся стащить что-
нибудь", - в раздумье говорит он.
"А вдруг нас сцапают и остаток жизни мы проведем в Сибири?" - возражает Хенн.
-- "Нет, мой милый, лучше мы будем просить милостыню".
"Ты так считаешь? Мы должны ходить по домам и попрошайничать?"
"У нас нет другого выхода. Вопрос только в том, как мы будем это делать --
вдвоем или поодиночке".
"Лучше поодиночке", - после короткого раздумья говорит Шмиц. -- "Это не так
бросается в глаза".
Оба решают разойтись и через некоторое время встретиться у ближайшей
деревни.
Хенн идет в деревню. По его мнению, настоящей деревней это назвать нельзя:
среди холмов ютятся несколько маленьких, низких домишек. Хенн подходит к
первому дому. От волнения дыхание у него перехватывает, сердце бешено
колотится. Возле дома -- ни души. Хенн осторожно стучит в дверь. Никакого
ответа. Он нажимает дверную ручку и входит в дом и сразу попадает в большую
комнату. У плиты стоит пожилая женщина, в углу играют несколько детей. Хенн
негромко кашляет, и только после этого его замечают.
"В чем дело?" - спрашивает женщина. Она смотрит на вошедшего без удивления
и страха. Дети продолжают играть. Хенн замечает в комнате еще одну женщину,
молодую. Вероятно, это старшая дочь хозяйки. Мужчин в доме не видно.
Постепенно Хенн убеждается, что опасность ему не грозит. Если хозяева что-то и
заподозрили, он сумеет убежать. Однако они выглядят совершенно спокойными.
"Пожалуйста, дайте мне кусок хлеба!" - говорит Хенн по-русски.
Женщина, стоящая у плиты, достает из сундука большую буханку кукурузного
хлеба. Внезапно молодая спрашивает Хенна: "Ты немецкий военнопленный?"
Хенна будто обухом по голове ударили. Вопрос ошеломил его. Он встревожено
смотрит на женщин. Но обе не выказывают никакого волнения. "Да!" -
неожиданно для самого себя отвечает Хенн.
Молодая понимающе кивает. Ее мать отрезает от буханки большой кусок,
протягивает Хенну.
Ничего не происходит.
"Наверное, где-то поблизости еще один лагерь для военнопленных", -
догадывается Хенн. -- "Пленные немцы уже заходили в этот дом, чтобы попросить
хлеба".
Он благодарит хозяев. Медленно выходит. Первый раз в жизни он попросил
милостыню. Просто удивительно, как легко это получилось! Легко и безопасно.
Хенн облегченно вздыхает.
В условленное время он встречается со Шмицом. Взахлеб, глотая слова,
рассказывает: это было так легко, он даже не мог себе представить! И если так
пойдет дальше, они будут дома раньше, чем предполагали.
Петер Шмиц тоже без затруднений получил хлеб. Но никому не говорил, что он --
немецкий военнопленный. Да и Хенну на будущее он тоже советует -- на
подобные вопросы отвечать отрицательно или придумывать какие-нибудь
отговорки. А то ведь русским не трудно и местным властям сообщить.
Хенн понимает, что поступил опрометчиво. При мысли о том, что могло
произойти, его охватывает дрожь. Как он мог быть так неосторожен? Наверное,
потому, что уж очень есть хотелось.
Друзья снова отправляются в путь. Солнце уже не такое жаркое и идти гораздо
легче. Дорога безлюдна. Ни одного человека.
Они делают остановку у небольшого ручейка с кристально чистой водой. Жадно
пьют, моют лицо и руки.
"А теперь можно и ноги вымыть!" - говорит Хенн. Оба снимают обувь и
собираются перейти ручей вброд. Внезапно Хенн шепчет: "Прячемся!" Шмиц
реагирует мгновенно. Оба падают на землю, скатываются вниз по крутому склону.
По тропинке, ведущей вверх от ручейка, идут люди. От тропинки до места, где
прячутся беглецы, - около метра. Русские быстро приближаются, громко
разговаривая.
Затаив дыхание, Шмиц и Хенн прижимаются к земле. Вскакивать и бежать нельзя
-- их тут же увидят.
Люди подходят все ближе. Только бы они не заметили беглецов, только бы
прошли мимо!
Один из русских подходит так близко, что друзья из своего укрытия могут видеть
его ноги. Это длится не сколько секунд. Разговаривая, русские проходят мимо.
Беглецов они не заметили.
Хенн и Шмиц еще долго остаются в своем укрытии. Наконец русские исчезают
вдали, за маленьким холмом.
Пронесло!
Шмиц и Хенн медленно переходят ручей вброд. Перейдя ручей, они некоторое
время молча сидят на берегу, наслаждаясь теплыми лучами заходящего солнца.
Хенн прерывает молчание: "Мне очень жаль, Петер, но..."
"Что? Опять ноги болят?"
"Хуже!" Лицо Тео очень серьезно.
"Ну, что на этот раз?"
"Знаешь, я опять хочу есть. Мне кажется, я мог бы съесть полбуханки хлеба
сразу!" - откровенно говорит Хенн.
Шмиц удивленно смотрит на него.
"Думаю, сегодня нам будет особенно везти", - пытается убедить приятеля Хенн. --
"Ведь сегодня воскресенье -- люди отдыхают, они хорошо настроены. А если у
нас будет какой-то запас еды, не нужно будет попрошайничать по два-три раза в
день".
"Я тоже хочу есть", - помолчав, отвечает Шмиц, - Но думаю, лучше было бы
собрать еды хотя бы на первые три дня. Тогда и просить не нужно. Ведь каждый
раз мы страшно рискуем!"
"Согласен!" - кивает Хенн.
Друзья шагают дальше. И опять на пути -- маленькая деревушка.
"Ну, кто пойдет просить -- я или ты?" - спрашивает Шмиц.
"У меня другое предложение. Давай сделаем так: в эту деревню я. А позади -еще
одна деревня. Ты можешь попытать счастья там, а потом мы снова встретимся,
идет?"
Какое-то мгновение Шмиц размышляет. Вторая деревня лежит в стороне от их
дороги, до нее -- чуть больше километра. Но лучше сделать крюк, думает он, чем
рисковать. Вместе в одной деревне появляться не стоит.
"Хорошо. Видишь группу деревьев? Там мы и встретимся".
Не теряя времени, Хенн идет в ближайшую деревню. Снова бедные, приземистые
домишки. И каждый -- на значительном расстоянии от другого. "Это хорошо", -
думает Хенн. Он стоит перед дверью первой хаты. Уже знакомая внутренняя
дрожь охватывает его. Повезет ли ему на этот раз? Мгновение он медлит, затем
стучит в дверь. Пожалуй, самое трудное -- постучать. Ведь пока в дверь не
постучишь, можно назад повернуть. Но уж если постучал, нужно действовать
дальше.
На его стук никто не отзывается. "Сегодня так уже было", - думает Хенн. Может,
здесь принято входить без стука? Решившись, он открывает дверь.
В полутьме комнаты он различает старую женщину. Кажется, в доме никого
больше нет. На русском языке Хенн просит хлеба.
И не получает ответа.
Может быть, женщина плохо слышит? Он повторяет свою просьбу громче.
Женщина разводит руками, отрицательно качает головой. "Нет хлеба, господин,
нет хлеба..."
В первый момент Хенн не понимает, почему ему отказывают -- ведь он просит
только кусок хлеба! Женщина смотрит на него, в ее глазах -- слезы. Она выглядит
больной и изможденной.
"Нет хлеба, господин", - тихо повторяет женщина.
Хенн потрясен. Он не ожидал, что русским тоже знакомо чувство голода. Эта
проклятая война! Сколько людей в разрушенной, разоренной Европе испытывают
на себе ее последствия!
Пристыженный, он тихо выходит. Минут через пять Хенн стоит у дверей
следующего дома. Дом выглядит довольно запущенным, и он не уверен в успехе.
Стоит ли вообще стучать сюда?
Наконец он решается войти. Внутри дом выглядит гораздо приветливее. В
большой кухне -- накрытый стол. За столом сидят три женщины и старик с белой
окладистой бородой. Старик медленно поворачивается к Хенну, вопросительно
смотрит на него.
Хенн снимает шапку, повторяет обычную просьбу: "Пожалуйста, кусок хлеба!"
"Входи, садись с нами за стол!" - приветливо приглашает старик.
Хенн нерешительно подходит ближе, украдкой разглядывает сидящих за столом
женщин. Старшая ставит на стол еду. Две остальные не обращают на него
особого внимания. Никто не спрашивает, как его зовут, откуда он пришел.
Посреди стола -- большая деревянная миска с толченой картошкой. Старшая
женщина приносит деревянную ложку, протягивает Хенну. Старик отрезает
ломоть хлеба, указывает Тео на свободное место, говорит: "На здоровье!"
Все молча начинают есть. Каждый черпает своей ложкой из деревянной миски.
Хенн ест медленно. Старик жестом поощряет его -- ешь, не стесняйся, бери
побольше! И голодный Хенн жадно ест. "Странно", - думает он, - "почему никто
не спрашивает, кто я и откуда? Догадываются ли эти люди, что я -- пленный
немец? Или они помогают каждому, кто постучит в их дверь? А может,
гостеприимство -- главнейшая заповедь для русских?"
Хенн не знает, как благодарить гостеприимных хозяев. Пока он раздумывает, что
сказать, старшая женщина отрезает еще один ломоть хлеба и дает ему -- с собой.
"Большое спасибо!" Это все, что пленный немец может сказать по-русски.
Старик кивает и молча показывает на дверь, ведущую в соседнюю комнату.
Осторожно, но в то же время с любопытством Хенн вместе со стариком входит
туда. В углу маленькой комнаты висит икона.
Изумленный, Хен рассматривает икону. Старик благоговейно, истово крестится.
Вслед за ним крестится и Хенн.
Теперь он понимает, почему хозяева так отнеслись к нему, - постороннему
человеку, постучавшему в их дверь. "Эти люди -- настоящие христиане", - думает
Хенн. В годы войны он много раз видел в русских домах такие же иконы.
День медленно клонится к вечеру. Хенн, сутулясь, идет к условленному месту,
чтобы встретиться с товарищем. Он сыт. Ему дали с собой кусок хлеба. Встреча
со стариком еще больше укрепила его собственную веру в Бога...
Устало опускается Хенн на траву под деревьями. Внезапно он слышит
возбужденные голоса, крик. Крик раздается со стороны деревни, в которую
направился Шмиц. Еще через минуту он видит самого Шмица, который бежит,
преследуемый группой громко кричащих людей.
Расстояние между Шмицом и его преследователями быстро увеличивается. Ну и
бежит же он, просто удивительно! А ведь почти на двадцать лет старше его,
Хенна! Секунда -- Хенн вскакивает с места и тоже бежит.
Еще через несколько минут он скрывается за вершиной небольшого холма.
Садится на корточки -- так его не увидят. Ждет.
На вершине холма появляется Шмиц, машет Хенну. Задыхаясь, подбегает к
товарищу. Оба быстро прячутся за кустом. В сгущающихся сумерках они
различают преследователей Шмица, остановившихся на вершине холма. Немного
постояв, преследователи поворачивают назад и исчезают в темноте.
Только теперь Петер Шмиц может рассказать приятелю, что произошло с ним в
деревне. Подойдя к ближайшему дому, он увидел игравших перед домом детей.
Без особого страха он обратился к ним и спросил, где их мать. Вдруг один из
детей закричал: "Немец, немец!" Другие дети тоже начали кричать: "Немец,
немец!" Двери и окна других домов сразу распахнулись. Ситуация становилась
опасной. Шмиц пытался незаметно улизнуть, но из домов показались мужчины, и
ему ничего другого не оставалось, как бежать.
"На мое счастье", - закончил свой рассказ Шмиц, - "в деревне, похоже, только
дети, женщины и старики. Да к тому же в лагере я постоянно занимался
гимнастикой, иначе бы мне не убежать..."
"Значит, ты голодный, верно?" Шмиц кивает. "А мне повезло больше. Меня
накормили и даже дали с собой хлеб. На, ешь! А завтра мы еще добудем".
Уставшие и измотанные, оба зарываются в стог соломы. Сначала своего побега в
минувшую ночь друзья прошли около сорока километров в восточном
направлении. Они уже дважды просили милостыню, а значит, дважды
подвергались опасности быть раскрытыми. Дай Бог, чтобы удача не изменила им!
На следующее утро Петер Шмиц просыпается очень рано. Еще не рассвело. Он
чувствует себя свежим и отдохнувшим. Будит Хенна. Тот с трудом просыпается --
сказалось напряжение первого дня побега.
Прежде чем отправиться в путь, они с аппетитом съедают остатки хлеба, который
Хенн получил прошлым вечером. Солнце еще не поднялось, а друзья уже шагают
дальше. На восток.
Тео Хенн глубоко вдыхает свежий утренний воздух. Он чувствует себя
несравненно лучше, чем прошлым днем. Ощущение свободы окрыляет его. Какое
же это непередаваемое чувство! После трех лет войны, после года плена он
снова свободный человек! Снова может идти, куда хочет! Над его головой- ясное
голубое небо, вокруг -- бесконечная зеленая равнина. Ему хорошо. Так хорошо,
что он начинает насвистывать веселую мелодию.
Шмиц удивленно смотрит на товарища.
"Эй, что это с тобой?"
Хенн продолжает насвистывать.
"Прекрати!" - требует Шмиц.
"Да ну тебя!" Хенн весело смеется. "Почему бы мне и не посвистеть? Посмотри --
вокруг ни души не видно!"
"Ты, наверное, забыл поговорку: рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!
Попусту свистеть -- плохая примета!"
"С каких это пор ты стал таким суеверным?" - удивляется Хенн.
"Это вовсе не суеверие. Как бы тебе не убедиться в этом на собственной шкуре!"
Хенн немного обижен. И заботит его совсем другое: "Интересно, сколько мы еще
будем на восток шагать? Ведь нам придется идти обратно столько, сколько мы
уже прошли! Не пора ли повернуть?" Он вопросительно смотрит на товарища.
Шмиц отвечает не сразу. "Каким же серьезным может быть этот парень!" -
удивляется про себя Хенн. -- "А ведь в лагере прикидывался легкомысленным
шутником!"
"Мы должны пройти вперед еще несколько километров. Нужно как можно дальше
отойти от лагеря. Нам нельзя рисковать!"
Друзья идут еще около двух часов. Неожиданно Петер Шмиц объявляет: "Ну, все.
Теперь можно сменить направление!" Он смотрит куда-то на юг. Ландшафт вокруг
монотонно однообразен: невысокие холмы, бесконечная степь, поля кукурузы. И
кое-где -- одинокие хатки и маленькие деревеньки.
Сколько им еще шагать по этим равнинам?... Оба снова чувствуют голод.
"Нужно опять просить милостыню", - констатирует Хенн.
"Только без меня!" Шмиц отрицательно качает головой. "С меня достаточно
вчерашнего".
"А как иначе, по-твоему, мы можем добыть еду?"
"Подождем еще немного!"
Через некоторое время друзья подходят к кукурузному полю. Петер Шмиц
замедляет шаги, жестом останавливает приятеля: "Вот и еда!"
"Початки еще молодые", - говорит Хенн.
"Ну, давай!" Шмиц быстро достает спрятанный под курткой котелок. Оба
начинают заполнять котелок кукурузными зернами. Наконец двухлитровый
котелок полон, и друзья идут дальше. Они подходят к маленькому ручейку, моют
кукурузные зерна, наливают в котелок воду.
"Что, будем здесь варить?" - спрашивает Хенн.
"Здесь слишком опасно. Давай поищем другое место".
Еще несколько сотен метров -- и друзья подходят к небольшому, поросшему
кустарником оврагу.
"Вот здесь и поедим", - говорит Шмиц.
После короткого отдыха они идут дальше. Солнце не по-апрельскому жаркое.
Внезапно за небольшим холмом появляется еще один ручей. Подойдя ближе,
друзья видят -- ручей довольно широк, по меньшей мере метров пять.
"Перейдем?" - спрашивает товарища Хенн.
Шмиц внимательно осматривает окрестность.
"Видишь, позади деревня. Наверняка там есть мост. Если мы перейдем этот
ручей через мост, мы сэкономим время. А если вброд переходить, мы будем по
пояс мокрые. Потом нужно будет сушить одежду".
"Согласен", - кивает Хенн.
Перейдя поле, оба выходят к дороге, ведущей к деревне. Ручей пересекает
дорогу, делит ее на две части. Значит, как и предполагал Шмиц, недалеко должен
быть мост.
Через пару минут они подходят к мосту. Какая-то женщина полощет под мостом
белье. Друзья непроизвольно замедляют шаги. Женщина мельком взглядывает на
них и продолжает полоскать белье. Потом оборачивается и пристально смотрит
на обоих.
Хенн останавливается. С помощью жестов женщина спрашивает, хотят ли они
переходить через мост. Тео утвердительно кивает. Женщина жестами пытается
объяснить -- не ходите! Она быстро, взволнованно говорит что-то. Друзья не
понимают ни слова, но догадываются -- женщина хочет предостеречь от
опасности, ожидающей их на другом берегу ручья.
Оба пытаются разглядеть на другой стороне что-то подозрительное. Нет, на том
берегу, кажется, ничего такого не видно.
"Ну, что теперь делать?" - спрашивает Хенн.
"Перейдем!" - немного поколебавшись, говорит Шмиц. -- "У нас нет другого
выхода".
Они осторожно переходят через мост. На другой стороне -- никого. Деревенская
улица пуста. Но едва беглецы дошли до первого дома, из-за стены вырастает
русский солдат с автоматом через плечо.
От неожиданности Шмиц и Хенн останавливаются.
"Документы!" - приказывает солдат, подходя ближе.
Оба немца вопросительно и растерянно смотрят на него.
"Документы!" - опять говорит солдат и повторяет по-немецки: "Papiere!"
Шмиц пожимает плечами. "Лучше всего прикинуться дураком!" - думает он.
"Идемте со мной!" - приказывает солдат. Ганс и Тео безмолвно следуют за ним.
Солдат приводит их в просторную избу. Беглецов начинают допрашивать.
"Откуда вы идете? Кто вы? Есть ли у вас документы?"
На все вопросы Шмиц и Хенн упрямо отвечают одно и то же: "Wir verstehen
nichts!"
Дежурный офицер приказывает обыскать пленников. При обыске у них отбирают
все: ножи, спички, котелок, бумажники, русские деньги. "Хорошо, что я сжег
солдатское удостоверение", - думает Хенн.
"Отвести их к коменданту", - приказывает офицер.
Солдат выводит пленников из избы и ведет обратно к мосту. Только теперь Хенн
начинает понимать, что с ними случилось. Все произошло так неожиданно и
быстро! Конечно, друзья боялись нарваться на русский патруль, но такого
поворота событий они не ожидали. И поступили очень опрометчиво, решив
перейти на другую сторону по мосту -- эта русская их предостерегала!
останавливает их -- он хочет что-то сообщить.
"Послушайте! На поле недалеко от шахты я видел место, где лежит куча
картофеля. Правда, он очень старый, перемороженный, но если его порезать на
ломтики и подсушить, вкус будет -- что твое пирожное! Если вы согласны, в
следующую ездку можно запастись этим картофелем!"
Пленные согласно кивают.
"Значит, так", - продолжает Шмиц. -- "Принесите из бараков что-нибудь, куда
можно спрятать картофель".
Два раза пленным повторять не нужно. Еще бы, такое предлагает не каждый
бригадир!
Ассенизационная бригада расходится по баракам, чтобы прихватить с собой
мешки и сумки. А в это время у себя в комнате Хенн и Шмиц заканчивают
последние приготовления к побегу. Их соседи по комнате спят глубоким сном.
Шмиц оборачивает вокруг туловища сложенное вдвое шерстяное одеяло. На
спине под телогрейкой у него спрятан плоский котелок. В котелке -- сухари и
самодельный нож. Тео Хенн спрятал под рубашкой небольшой пакет с хлебом,
маленькое зеркальце, компас, спички и еще одни нож.
Четвертая ездка.
Непроглядная ночь.
Бригадир ассенизационной бригады Петер Шмиц отмечается у дежурного
офицера и охраны.
Восемь мужчин с большим трудом тащат через поле тележку с тяжелой бочкой.
Наконец бочка опорожнена. Шмиц шепчет: "Это там! И помните -- вы должны
вернуться через четверть часа, не позднее! Мы с Хенном останемся сторожить
тележку, ясно?"
Пленные растворяются в темноте ночи.
Теперь у Петера Шмица и Тео Хенна есть четверть часа, чтобы незаметно
исчезнуть. Товарищи, наверное, будут ждать их по меньшей мере полчаса,
прежде чем вернуться в лагерь. Значит, это три четверти часа. За это время Хенн
и Шмиц пройдут три километра.
Но фактически времени у обоих приятелей еще больше. В серые предрассветные
сумерки русские наверняка искать их не начнут. А это прибавит беглецам еще три
часа. И потом -- русские начнут поиски в западном направлении, могут пойти на
север, на юг. Пойти в восточном направлении они не додумаются. За это время
оба рассчитывают пройти километров двадцать. Но хватит ли времени?...
Медленно, с огромным трудом Хенн и Шмиц бредут по бездорожью. Приятели не
подозревают, что первые четыре часа побега превратятся в ад.
Воодушевленные успешным началом, движимые лишь одной мыслью --
оторваться от лагеря, отойти от него как можно дальше, в кромешной темноте, в
полном молчании проходят беглецы первые километры. Направление они держат
по компасу.
Однако уже через короткое время Тео Хенн чувствует, что его ноги внезапно
налились свинцовой тяжестью. Такое ощущение возникало у него раньше после
многонедельного пребывания в лазарете. Вот и сейчас -- ощущение невероятной
тяжести в ногах. Мускульная слабость! Сначала он пытается не обращать на это
внимания. Но боль в ногах не прекращается, она становится все сильнее. Каждый
шаг дается ему с трудом. Хенн идет все медленнее, часто спотыкаясь.
Стиснув зубы, он идет позади Шмица. Петер старше своего товарища почти на
восемнадцать лет, однако он гораздо крепче, бодрее. Шмиц шагает быстро, не
давая себе передышки. Хенн не поспевает за ним. Не в силах справиться с болью
в ногах, он просит: "Петер, погоди минутку!"
На первую просьбу Шмиц не реагирует. Но Хенн снова и снова окликает его.
Наконец Шмиц оборачивается: "Ну что там у тебя? Не отставай!"
"Я больше не могу!" Хенн с трудом переводит дыхание.
"Чепуха!" - резко отвечает Шмиц. -- "Мы должны идти дальше, иначе все
напрасно!"
"Я в самом деле больше не могу!" - стонет Хенн. От злобы и отчаяния он едва не
плачет. Смелости у него хватит на троих, просто силы отказали. Он не может
совладать со своей слабостью.
Не оборачиваясь, Шмиц советует: "Съешь что-нибудь, вот сил и прибавится!"
"Я уже пробовал", - отвечает Хенн. -- "Я и так уже почти все съел!"
"Что?!" Шмиц останавливается, оборачивается к Хенну. Видит, что тому
действительно плохо. Однако Шмиц не сочувствует товарищу. Наоборот, он в
ярости.
"Кто первый захотел бежать, а? Кто собирался пройти пешком три тысячи
километров? Мы и прошли-то всего ничего, и двадцати километров не будет, а ты
уже еле тащишься! Ты что, хочешь здесь остаться?"
"Перестань ругаться! Ты же видишь -- я совсем без сил! Мне нужно сперва к этому
приноровиться. Надо просто немного передохнуть. Мы уже далеко от лагеря,
добрых двенадцать-пятнадцать километров будет! И идем мы, как и планировали
-- на восток. Уж здесь-то русские искать нас не догадаются!" - взрывается Хенн.
"Это ты так считаешь!"
"Во всяком случае мы могли бы передохнуть полчаса. Я снова наберусь сил, и мы
пойдем дальше", - упрямится Хенн.
Шмиц поджимает губы: переспорить приятеля он не может.
"Хотел бы я знать, что мы будем сегодня есть -- ведь ты уже съел почти весь твой
запас хлеба!" - снова начинает он.
"Мы же с тобой говорили об этом. Нам все равно придется просить по дороге
милостыню. В конце концов, какая разница -- начать делать это сегодня или днем
позже", - отвечает Хенн, в изнеможении опускаясь на землю.
Быстро светает. Беглецы осматриваются. Вокруг, насколько хватает глаз --
бесконечная равнина. Всю ночь они шли вперед в кромешной темноте, не
разбирая пути, по степи, по пашням и невспаханным полям.
Шмиц ободряюще улыбается товарищу. "Ну вот, самое опасное позади. Теперь
можно не идти напропалую, а отыскать дорогу".
"Смотри!" - показывает Хенн. -- "Вон там, позади -- стог соломы. Мы могли бы
часок поспать".
"Хорошо", - соглашается Шмиц. Он тоже не прочь немного передохнуть.
Беглецы устраиваются в стогу соломы. "Знаешь, о чем я сейчас подумал?" -
спрашивает Хенн. -- "Останься я в лагере, ноги бы у меня так не болели, да и о
еде я бы тоже не беспокоился..."
Шмиц задумчиво смотрит на друга. "Выбрось лагерь из головы, мой милый.
Представь себе на минутку, что там сейчас, после нашего побега, происходит!"
Тео Хенн не отвечает. Он уже спит.
Через два часа Петер Шмиц будит товарища. Солнце поднялось уже высоко. В
первые минуты Хенн не может вспомнить, где он находится.
Друзья готовы идти дальше. Волнение их улеглось, от раздражительности и следа
не осталось. Свободны! Только теперь они до конца осознали это. После целого
года неволи -- свобода!
Оба не могут прийти в себя от счастья. На какое-то время они даже забывают, что
все еще находятся в России, что от родного дома их отделяют три тысячи
километров. Они снова полны доверия друг к другу, полны решимости преодолеть
тяготы пути. Ничего, что они так далеко от дома, что им нечего есть, что в дороге
их подстерегают опасности. Они свободны1
Вокруг них простирается бесконечная равнина. На горизонте -- цепь холмов. Ни
одного дома. "Ну, пошли!" - командует Шмиц. Хенн уверенно шагает за
товарищем.
После часа пути равнина сменяется холмистой местностью. Друзья по-прежнему
идут на восток. Весь этот путь им придется пройти еще раз -- назад. Но как же
иначе обмануть преследователей -- ведь их наверняка ищут в западном
направлении!
Позади уже много часов пути. Солнце все жарче. Хенн снова чувствует боль в
ногах. Но сейчас эта боль не так сильна, как ночью. Стиснув зубы, Хенн
продолжает идти. Он должен выдержать! Иначе все пропало.
Шут с ней, с этой болью! Хенн пытается переключиться на что-нибудь другое. .
"Даже представить себе не могу, какие лица будут у моих, когда я домой
заявлюсь", - мечтает он вслух.
Шмиц хохочет. "Да ты, оказывается, неисправимый оптимист! У нас впереди
больше трех тысяч километров!"
Хенн тоже смеется. "Да хотя бы и так! Доберемся помаленьку. Времени у нас
много. Парой недель раньше, парой позже -- разница невелика. Главное -- мы
свободны!"
В этой воскресный день друзья проходят большое расстояние. Они идут почти до
самого вечера. Не видно ни жилья, ни людей. Еще два года назад на этой земле
шли ожесточенные бои. А теперь, впервые за долгое время, они могут спокойно
любоваться пейзажем.
Но чем дальше идут друзья, тем сильнее становится чувство голода. Как и Хеннн,
Петер Шмиц уже давно съел свой запас хлеба. Этот хлеб беглецы копили в
течение многих недель, урезая свой и без того скудный лагерный рацион. Прошло
только шесть часов, а они уже съели все свои запасы!
Под вечер друзья решают немного передохнуть.
"Ну", - удовлетворенно говорит Хенн, - "кажется, все идет хорошо"
"Пока -- да", - отвечает Шмиц. Его внутреннее напряжение тоже исчезло. Позади
первое тяжелое испытание -- побег из лагеря. Но впереди -- еще одно, И такое же
тяжелое.
"Хорошо бы раздобыть какой-нибудь еды". --озабоченно говорит Шмиц.
Хенн вопросительно смотрит на товарища. "Интересно, как мы будем это
делать?"
"В самом деле, как?" Шмиц тоже не представляет, как они разрешат эту
проблему. "Подождем, пока стемнеет, тогда, может, удастся стащить что-
нибудь", - в раздумье говорит он.
"А вдруг нас сцапают и остаток жизни мы проведем в Сибири?" - возражает Хенн.
-- "Нет, мой милый, лучше мы будем просить милостыню".
"Ты так считаешь? Мы должны ходить по домам и попрошайничать?"
"У нас нет другого выхода. Вопрос только в том, как мы будем это делать --
вдвоем или поодиночке".
"Лучше поодиночке", - после короткого раздумья говорит Шмиц. -- "Это не так
бросается в глаза".
Оба решают разойтись и через некоторое время встретиться у ближайшей
деревни.
Хенн идет в деревню. По его мнению, настоящей деревней это назвать нельзя:
среди холмов ютятся несколько маленьких, низких домишек. Хенн подходит к
первому дому. От волнения дыхание у него перехватывает, сердце бешено
колотится. Возле дома -- ни души. Хенн осторожно стучит в дверь. Никакого
ответа. Он нажимает дверную ручку и входит в дом и сразу попадает в большую
комнату. У плиты стоит пожилая женщина, в углу играют несколько детей. Хенн
негромко кашляет, и только после этого его замечают.
"В чем дело?" - спрашивает женщина. Она смотрит на вошедшего без удивления
и страха. Дети продолжают играть. Хенн замечает в комнате еще одну женщину,
молодую. Вероятно, это старшая дочь хозяйки. Мужчин в доме не видно.
Постепенно Хенн убеждается, что опасность ему не грозит. Если хозяева что-то и
заподозрили, он сумеет убежать. Однако они выглядят совершенно спокойными.
"Пожалуйста, дайте мне кусок хлеба!" - говорит Хенн по-русски.
Женщина, стоящая у плиты, достает из сундука большую буханку кукурузного
хлеба. Внезапно молодая спрашивает Хенна: "Ты немецкий военнопленный?"
Хенна будто обухом по голове ударили. Вопрос ошеломил его. Он встревожено
смотрит на женщин. Но обе не выказывают никакого волнения. "Да!" -
неожиданно для самого себя отвечает Хенн.
Молодая понимающе кивает. Ее мать отрезает от буханки большой кусок,
протягивает Хенну.
Ничего не происходит.
"Наверное, где-то поблизости еще один лагерь для военнопленных", -
догадывается Хенн. -- "Пленные немцы уже заходили в этот дом, чтобы попросить
хлеба".
Он благодарит хозяев. Медленно выходит. Первый раз в жизни он попросил
милостыню. Просто удивительно, как легко это получилось! Легко и безопасно.
Хенн облегченно вздыхает.
В условленное время он встречается со Шмицом. Взахлеб, глотая слова,
рассказывает: это было так легко, он даже не мог себе представить! И если так
пойдет дальше, они будут дома раньше, чем предполагали.
Петер Шмиц тоже без затруднений получил хлеб. Но никому не говорил, что он --
немецкий военнопленный. Да и Хенну на будущее он тоже советует -- на
подобные вопросы отвечать отрицательно или придумывать какие-нибудь
отговорки. А то ведь русским не трудно и местным властям сообщить.
Хенн понимает, что поступил опрометчиво. При мысли о том, что могло
произойти, его охватывает дрожь. Как он мог быть так неосторожен? Наверное,
потому, что уж очень есть хотелось.
Друзья снова отправляются в путь. Солнце уже не такое жаркое и идти гораздо
легче. Дорога безлюдна. Ни одного человека.
Они делают остановку у небольшого ручейка с кристально чистой водой. Жадно
пьют, моют лицо и руки.
"А теперь можно и ноги вымыть!" - говорит Хенн. Оба снимают обувь и
собираются перейти ручей вброд. Внезапно Хенн шепчет: "Прячемся!" Шмиц
реагирует мгновенно. Оба падают на землю, скатываются вниз по крутому склону.
По тропинке, ведущей вверх от ручейка, идут люди. От тропинки до места, где
прячутся беглецы, - около метра. Русские быстро приближаются, громко
разговаривая.
Затаив дыхание, Шмиц и Хенн прижимаются к земле. Вскакивать и бежать нельзя
-- их тут же увидят.
Люди подходят все ближе. Только бы они не заметили беглецов, только бы
прошли мимо!
Один из русских подходит так близко, что друзья из своего укрытия могут видеть
его ноги. Это длится не сколько секунд. Разговаривая, русские проходят мимо.
Беглецов они не заметили.
Хенн и Шмиц еще долго остаются в своем укрытии. Наконец русские исчезают
вдали, за маленьким холмом.
Пронесло!
Шмиц и Хенн медленно переходят ручей вброд. Перейдя ручей, они некоторое
время молча сидят на берегу, наслаждаясь теплыми лучами заходящего солнца.
Хенн прерывает молчание: "Мне очень жаль, Петер, но..."
"Что? Опять ноги болят?"
"Хуже!" Лицо Тео очень серьезно.
"Ну, что на этот раз?"
"Знаешь, я опять хочу есть. Мне кажется, я мог бы съесть полбуханки хлеба
сразу!" - откровенно говорит Хенн.
Шмиц удивленно смотрит на него.
"Думаю, сегодня нам будет особенно везти", - пытается убедить приятеля Хенн. --
"Ведь сегодня воскресенье -- люди отдыхают, они хорошо настроены. А если у
нас будет какой-то запас еды, не нужно будет попрошайничать по два-три раза в
день".
"Я тоже хочу есть", - помолчав, отвечает Шмиц, - Но думаю, лучше было бы
собрать еды хотя бы на первые три дня. Тогда и просить не нужно. Ведь каждый
раз мы страшно рискуем!"
"Согласен!" - кивает Хенн.
Друзья шагают дальше. И опять на пути -- маленькая деревушка.
"Ну, кто пойдет просить -- я или ты?" - спрашивает Шмиц.
"У меня другое предложение. Давай сделаем так: в эту деревню я. А позади -еще
одна деревня. Ты можешь попытать счастья там, а потом мы снова встретимся,
идет?"
Какое-то мгновение Шмиц размышляет. Вторая деревня лежит в стороне от их
дороги, до нее -- чуть больше километра. Но лучше сделать крюк, думает он, чем
рисковать. Вместе в одной деревне появляться не стоит.
"Хорошо. Видишь группу деревьев? Там мы и встретимся".
Не теряя времени, Хенн идет в ближайшую деревню. Снова бедные, приземистые
домишки. И каждый -- на значительном расстоянии от другого. "Это хорошо", -
думает Хенн. Он стоит перед дверью первой хаты. Уже знакомая внутренняя
дрожь охватывает его. Повезет ли ему на этот раз? Мгновение он медлит, затем
стучит в дверь. Пожалуй, самое трудное -- постучать. Ведь пока в дверь не
постучишь, можно назад повернуть. Но уж если постучал, нужно действовать
дальше.
На его стук никто не отзывается. "Сегодня так уже было", - думает Хенн. Может,
здесь принято входить без стука? Решившись, он открывает дверь.
В полутьме комнаты он различает старую женщину. Кажется, в доме никого
больше нет. На русском языке Хенн просит хлеба.
И не получает ответа.
Может быть, женщина плохо слышит? Он повторяет свою просьбу громче.
Женщина разводит руками, отрицательно качает головой. "Нет хлеба, господин,
нет хлеба..."
В первый момент Хенн не понимает, почему ему отказывают -- ведь он просит
только кусок хлеба! Женщина смотрит на него, в ее глазах -- слезы. Она выглядит
больной и изможденной.
"Нет хлеба, господин", - тихо повторяет женщина.
Хенн потрясен. Он не ожидал, что русским тоже знакомо чувство голода. Эта
проклятая война! Сколько людей в разрушенной, разоренной Европе испытывают
на себе ее последствия!
Пристыженный, он тихо выходит. Минут через пять Хенн стоит у дверей
следующего дома. Дом выглядит довольно запущенным, и он не уверен в успехе.
Стоит ли вообще стучать сюда?
Наконец он решается войти. Внутри дом выглядит гораздо приветливее. В
большой кухне -- накрытый стол. За столом сидят три женщины и старик с белой
окладистой бородой. Старик медленно поворачивается к Хенну, вопросительно
смотрит на него.
Хенн снимает шапку, повторяет обычную просьбу: "Пожалуйста, кусок хлеба!"
"Входи, садись с нами за стол!" - приветливо приглашает старик.
Хенн нерешительно подходит ближе, украдкой разглядывает сидящих за столом
женщин. Старшая ставит на стол еду. Две остальные не обращают на него
особого внимания. Никто не спрашивает, как его зовут, откуда он пришел.
Посреди стола -- большая деревянная миска с толченой картошкой. Старшая
женщина приносит деревянную ложку, протягивает Хенну. Старик отрезает
ломоть хлеба, указывает Тео на свободное место, говорит: "На здоровье!"
Все молча начинают есть. Каждый черпает своей ложкой из деревянной миски.
Хенн ест медленно. Старик жестом поощряет его -- ешь, не стесняйся, бери
побольше! И голодный Хенн жадно ест. "Странно", - думает он, - "почему никто
не спрашивает, кто я и откуда? Догадываются ли эти люди, что я -- пленный
немец? Или они помогают каждому, кто постучит в их дверь? А может,
гостеприимство -- главнейшая заповедь для русских?"
Хенн не знает, как благодарить гостеприимных хозяев. Пока он раздумывает, что
сказать, старшая женщина отрезает еще один ломоть хлеба и дает ему -- с собой.
"Большое спасибо!" Это все, что пленный немец может сказать по-русски.
Старик кивает и молча показывает на дверь, ведущую в соседнюю комнату.
Осторожно, но в то же время с любопытством Хенн вместе со стариком входит
туда. В углу маленькой комнаты висит икона.
Изумленный, Хен рассматривает икону. Старик благоговейно, истово крестится.
Вслед за ним крестится и Хенн.
Теперь он понимает, почему хозяева так отнеслись к нему, - постороннему
человеку, постучавшему в их дверь. "Эти люди -- настоящие христиане", - думает
Хенн. В годы войны он много раз видел в русских домах такие же иконы.
День медленно клонится к вечеру. Хенн, сутулясь, идет к условленному месту,
чтобы встретиться с товарищем. Он сыт. Ему дали с собой кусок хлеба. Встреча
со стариком еще больше укрепила его собственную веру в Бога...
Устало опускается Хенн на траву под деревьями. Внезапно он слышит
возбужденные голоса, крик. Крик раздается со стороны деревни, в которую
направился Шмиц. Еще через минуту он видит самого Шмица, который бежит,
преследуемый группой громко кричащих людей.
Расстояние между Шмицом и его преследователями быстро увеличивается. Ну и
бежит же он, просто удивительно! А ведь почти на двадцать лет старше его,
Хенна! Секунда -- Хенн вскакивает с места и тоже бежит.
Еще через несколько минут он скрывается за вершиной небольшого холма.
Садится на корточки -- так его не увидят. Ждет.
На вершине холма появляется Шмиц, машет Хенну. Задыхаясь, подбегает к
товарищу. Оба быстро прячутся за кустом. В сгущающихся сумерках они
различают преследователей Шмица, остановившихся на вершине холма. Немного
постояв, преследователи поворачивают назад и исчезают в темноте.
Только теперь Петер Шмиц может рассказать приятелю, что произошло с ним в
деревне. Подойдя к ближайшему дому, он увидел игравших перед домом детей.
Без особого страха он обратился к ним и спросил, где их мать. Вдруг один из
детей закричал: "Немец, немец!" Другие дети тоже начали кричать: "Немец,
немец!" Двери и окна других домов сразу распахнулись. Ситуация становилась
опасной. Шмиц пытался незаметно улизнуть, но из домов показались мужчины, и
ему ничего другого не оставалось, как бежать.
"На мое счастье", - закончил свой рассказ Шмиц, - "в деревне, похоже, только
дети, женщины и старики. Да к тому же в лагере я постоянно занимался
гимнастикой, иначе бы мне не убежать..."
"Значит, ты голодный, верно?" Шмиц кивает. "А мне повезло больше. Меня
накормили и даже дали с собой хлеб. На, ешь! А завтра мы еще добудем".
Уставшие и измотанные, оба зарываются в стог соломы. Сначала своего побега в
минувшую ночь друзья прошли около сорока километров в восточном
направлении. Они уже дважды просили милостыню, а значит, дважды
подвергались опасности быть раскрытыми. Дай Бог, чтобы удача не изменила им!
На следующее утро Петер Шмиц просыпается очень рано. Еще не рассвело. Он
чувствует себя свежим и отдохнувшим. Будит Хенна. Тот с трудом просыпается --
сказалось напряжение первого дня побега.
Прежде чем отправиться в путь, они с аппетитом съедают остатки хлеба, который
Хенн получил прошлым вечером. Солнце еще не поднялось, а друзья уже шагают
дальше. На восток.
Тео Хенн глубоко вдыхает свежий утренний воздух. Он чувствует себя
несравненно лучше, чем прошлым днем. Ощущение свободы окрыляет его. Какое
же это непередаваемое чувство! После трех лет войны, после года плена он
снова свободный человек! Снова может идти, куда хочет! Над его головой- ясное
голубое небо, вокруг -- бесконечная зеленая равнина. Ему хорошо. Так хорошо,
что он начинает насвистывать веселую мелодию.
Шмиц удивленно смотрит на товарища.
"Эй, что это с тобой?"
Хенн продолжает насвистывать.
"Прекрати!" - требует Шмиц.
"Да ну тебя!" Хенн весело смеется. "Почему бы мне и не посвистеть? Посмотри --
вокруг ни души не видно!"
"Ты, наверное, забыл поговорку: рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!
Попусту свистеть -- плохая примета!"
"С каких это пор ты стал таким суеверным?" - удивляется Хенн.
"Это вовсе не суеверие. Как бы тебе не убедиться в этом на собственной шкуре!"
Хенн немного обижен. И заботит его совсем другое: "Интересно, сколько мы еще
будем на восток шагать? Ведь нам придется идти обратно столько, сколько мы
уже прошли! Не пора ли повернуть?" Он вопросительно смотрит на товарища.
Шмиц отвечает не сразу. "Каким же серьезным может быть этот парень!" -
удивляется про себя Хенн. -- "А ведь в лагере прикидывался легкомысленным
шутником!"
"Мы должны пройти вперед еще несколько километров. Нужно как можно дальше
отойти от лагеря. Нам нельзя рисковать!"
Друзья идут еще около двух часов. Неожиданно Петер Шмиц объявляет: "Ну, все.
Теперь можно сменить направление!" Он смотрит куда-то на юг. Ландшафт вокруг
монотонно однообразен: невысокие холмы, бесконечная степь, поля кукурузы. И
кое-где -- одинокие хатки и маленькие деревеньки.
Сколько им еще шагать по этим равнинам?... Оба снова чувствуют голод.
"Нужно опять просить милостыню", - констатирует Хенн.
"Только без меня!" Шмиц отрицательно качает головой. "С меня достаточно
вчерашнего".
"А как иначе, по-твоему, мы можем добыть еду?"
"Подождем еще немного!"
Через некоторое время друзья подходят к кукурузному полю. Петер Шмиц
замедляет шаги, жестом останавливает приятеля: "Вот и еда!"
"Початки еще молодые", - говорит Хенн.
"Ну, давай!" Шмиц быстро достает спрятанный под курткой котелок. Оба
начинают заполнять котелок кукурузными зернами. Наконец двухлитровый
котелок полон, и друзья идут дальше. Они подходят к маленькому ручейку, моют
кукурузные зерна, наливают в котелок воду.
"Что, будем здесь варить?" - спрашивает Хенн.
"Здесь слишком опасно. Давай поищем другое место".
Еще несколько сотен метров -- и друзья подходят к небольшому, поросшему
кустарником оврагу.
"Вот здесь и поедим", - говорит Шмиц.
После короткого отдыха они идут дальше. Солнце не по-апрельскому жаркое.
Внезапно за небольшим холмом появляется еще один ручей. Подойдя ближе,
друзья видят -- ручей довольно широк, по меньшей мере метров пять.
"Перейдем?" - спрашивает товарища Хенн.
Шмиц внимательно осматривает окрестность.
"Видишь, позади деревня. Наверняка там есть мост. Если мы перейдем этот
ручей через мост, мы сэкономим время. А если вброд переходить, мы будем по
пояс мокрые. Потом нужно будет сушить одежду".
"Согласен", - кивает Хенн.
Перейдя поле, оба выходят к дороге, ведущей к деревне. Ручей пересекает
дорогу, делит ее на две части. Значит, как и предполагал Шмиц, недалеко должен
быть мост.
Через пару минут они подходят к мосту. Какая-то женщина полощет под мостом
белье. Друзья непроизвольно замедляют шаги. Женщина мельком взглядывает на
них и продолжает полоскать белье. Потом оборачивается и пристально смотрит
на обоих.
Хенн останавливается. С помощью жестов женщина спрашивает, хотят ли они
переходить через мост. Тео утвердительно кивает. Женщина жестами пытается
объяснить -- не ходите! Она быстро, взволнованно говорит что-то. Друзья не
понимают ни слова, но догадываются -- женщина хочет предостеречь от
опасности, ожидающей их на другом берегу ручья.
Оба пытаются разглядеть на другой стороне что-то подозрительное. Нет, на том
берегу, кажется, ничего такого не видно.
"Ну, что теперь делать?" - спрашивает Хенн.
"Перейдем!" - немного поколебавшись, говорит Шмиц. -- "У нас нет другого
выхода".
Они осторожно переходят через мост. На другой стороне -- никого. Деревенская
улица пуста. Но едва беглецы дошли до первого дома, из-за стены вырастает
русский солдат с автоматом через плечо.
От неожиданности Шмиц и Хенн останавливаются.
"Документы!" - приказывает солдат, подходя ближе.
Оба немца вопросительно и растерянно смотрят на него.
"Документы!" - опять говорит солдат и повторяет по-немецки: "Papiere!"
Шмиц пожимает плечами. "Лучше всего прикинуться дураком!" - думает он.
"Идемте со мной!" - приказывает солдат. Ганс и Тео безмолвно следуют за ним.
Солдат приводит их в просторную избу. Беглецов начинают допрашивать.
"Откуда вы идете? Кто вы? Есть ли у вас документы?"
На все вопросы Шмиц и Хенн упрямо отвечают одно и то же: "Wir verstehen
nichts!"
Дежурный офицер приказывает обыскать пленников. При обыске у них отбирают
все: ножи, спички, котелок, бумажники, русские деньги. "Хорошо, что я сжег
солдатское удостоверение", - думает Хенн.
"Отвести их к коменданту", - приказывает офицер.
Солдат выводит пленников из избы и ведет обратно к мосту. Только теперь Хенн
начинает понимать, что с ними случилось. Все произошло так неожиданно и
быстро! Конечно, друзья боялись нарваться на русский патруль, но такого
поворота событий они не ожидали. И поступили очень опрометчиво, решив
перейти на другую сторону по мосту -- эта русская их предостерегала!