Евсеев Борис. Отреченные гимны

   Что человек как вид подошел к концу своему и краю, - согласны все: и миряне, и церковь. Стоит, стоит человек у края бездны! И надо бы заглянуть ему в бездну эту. Но... боится! Потому как страх Божий не совсем утерял еще. Оттого-го в бездну он вроде и смотрит, но как-то косвенно, бессознательно. Так что в конечном счете ничего, пожалуй, и не видит. А надо, надо у "бездны стоящему" кой-чего увидеть! Да только сам - не увидит! Глаз стал не тот, мозг жирком затянуло, совесть на комфорт сменял. Стало быть, нужно человеку бездну эту показать, чтобы от нее же и отвратить! Чтобы сам он, очертя голову в нее не кинулся, да и все сущее с земли за собой не уволок. Вот только: что именно показать? Показать всего - никак нельзя. Даже и половины - нельзя! Краюшечку только можно! Эту "краюшечку" нашему военному и еще кой-кому и позволено было увидеть. Да вот беда! Во-первых, сам военный тот сильно грешен, во-вторых - дьявол не дает. Раньше-то по-другому было! Дьявол как раз человека и соблазнял всем сверхнормативным. Потусторонностью манил, запределом, всё обещал показать человеку! Иногда кой-чего и впрямь показывал. Потому-то все райские сады, нелепо раскрашенные, и удовольствия в садах этих - от дьявола, и всего этого нет. Верней - есть, но с земли как следует рассмотрено быть не может. Ведь все запредельное - не по ту сторону, внутри! Есть, есть внутренние пространства земли и неба. И от внешних отделены они - крепчайше! И сколько бы к "иным мирам" ракет ни запускали - запускают их в пространство внешнее! Толк от ракет, конечно, есть. Но толк слабенький. Американцы ангелов на Луне высматривали. Смешно! Не в тех, не в тех пространствах желто-пыльных ангелы обретаются!.. Вот вы, ученые, до строения атома, до ядра его и до прочих тонких вещей дошли. Но это - субстанции чисто материальные. А вот материю души, жизнь "духовных ядер" понять-исследовать пока вам нельзя. Потому как вся суть мира (не физика его, не химия, не космография) перекрещена с этим самым строением "духовных ядер". В них, живя жизнью земной, проникнуть невозможно! Они словно внутренние шары в одном неразъемном шаре. И если снаружи смотреть - то шары-миры эти бесконечно велики и множественны. А если смотреть изнутри - бесконечно малы, не обширней единичной души.
   Монашек на миг смолк, загрустил как бы.
   - Церковь православная никогда и не дозволяла, с одной стороны, о "бездне внутренних пространств" забывать, а с другой - в ложные видения впадать, наслаждения "потусторонние" созерцать. Не по своему хотенью, конечно, не позволяла. По велению свыше. Но сейчас настал час краешек "внутренней бездны" человецем показать. Да не тут-то было! Намертво вцепились стаи демонические! Не дают и "краюшечку" настоящей бездны узреть. Зато обманы и иллюзии - шатрами по всей земле, по всему небу раскинули! Никогда такого и не было. И от этого тяжко нам. Боимся: так до конца тысячелетия "прозрения близ бездны" и не произойдет. И тогда человек бесповоротно свернет на пути вечной смерти...
   - Да разве ж вы... И церковь, и те, кто над ней, - не всемогущи? спросил Ушатый и подивился тому, что голос его звучит ровно, без обычных астматических подголосков и присвистов.
   - Бог - всемогущ. Однако ж на земле не всюду установления Божьи. Есть и другие установления, другие "царства". Есть области, страны и территории навроде черных дыр. Там Бога нет. Один ваш ученый назвал их: геоаномальные зоны. Только не прибавил: есть отрицательные "геоаномалии", а есть и положительные.
   - Это что же, и карта такая имеется? - мигом подобрался генерал. Разговор пошел о смежной с разработками фирмы тематике.
   - Карты специальной, может, и нет, а вот зоны - совершенно определенно есть.
   - Скажите, а Крым? Или... Заволжье... Они как?
   - Ну что Крым! Крым вообще сюда не нужен. А вот Заволжье да и вся Волга - зона чуткая, зона положительная. И чего вам Крым дался! Вам бы, господин генерал, с Москвой разобраться! Вот случай, скажу я вам! Трудней не придумаешь! Зона - знак меняет! Бывает такое, но редко. Да и нужно на это столетия, лет эдак четыреста-пятьсот. А тут за какие-то сто лет - такие изменения! Впрочем, можно еще Москву-матушку назад к трепету и радости, к знаку положительному поворотить!.. Но отвлеклись мы. В таких-то черных дырах - и называть их настоящим именем не хочу, - в таких геоаномальных и нравственно падших зонах Господь временно не властен. Это как Содом и Гоморра. Невозможно изменить - нужно испепелить!
   Поезд снова и в который раз уже заурчал, затрясся, задвигал расхлябанными поршеньками, железками.
   - Здесь-то мы и подошли вплотную к тому, что будущее - существует. Потому как и будущее, и прошлое - это одно и то же, шар в шаре. Раз прошлое уже есть, есть уже и будущее. Существует оно и для нашего военного в двух, как говорилось, вариантах. То ли поможет он увидеть краешек бездны и остаток мытарств душе к этому назначенной, то ли будет такая бесценная возможность навсегда упущена. Тут я и просить никакого права не имею! Тут...
   - Поможет, - твердо и не раздумывая сказал генерал. Всю разбитость последних дней как рукой сняло. Вновь проснулся в Ушатом военный, точно-безжалостно рассчитывающий операцию, грубо и ловко планирующий потери-приобретения, имитирующий на планах и картах жизнь и смерть, чтобы потом, на полях сражений, им не ужасаться.
   - Не торопитесь, господин генерал. Риск велик. Все случиться может, не мне вам объяснять! Уничтожение хоть одной души - буря во Вселенной! Душа, душа - атом мира!
   - Говорите. Указывайте...
   - Ну, никаких прямых указаний и быть не может. Так, по ходу нашей с вами повести опять рассужденьице. И касается оно теперь уже одной только русской души.
   - Стало быть, есть - именно русская! Есть! - подпрыгнул даже на своем сидении Ушатый. - А мы-то, мы-то на фирме чуть глотки друг другу не перегрызли...
   Одним мощным толчком поезд рванул себя из темного туннеля.
   "Пропадет монашек! Господи, останется пусть!" - успел про себя испугаться Ушатый, и поезд, вырвавшись из туннеля, помчал к Сергиеву Посаду.
   Монашек не пропал, он по-прежнему сидел против хода поезда, глядел на бегущие назад предзимние поля, на пустыри под первым снежком, на разрезанные проселками леса. Правда, улыбки на лице его уже не было, а в глазах, как показалось генералу, стояли слезы.
   - Так что душа-то русская? - мысленно тряс застывшего монашка (не пропал! имени Божьего не боится! Значит, не бес!) радостный генерал.
   - Здесь вот что. И говорить не надо бы: соблазн!
   - Говорите, святой отец, говорите! И мы ведь к разности душ на фирме нашей подошли вплотную!
   - Тут не столько в разности дело, сколько, как бы это сказать... в разрядности. Это на земле души разные: русская, английская, еврейская, абиссинская. В "высоком воздухе", который истинным, а не мнимым пространствам мира предшествует, - все души одинаковы. Да и на земле по составу своему, по молекулярному весу души не слишком разнятся, когда они не падшие, не потерянные. Но вот разряды и степени на них разные на земле наложены. Ну чтоб ясней сказать: за службу именно в последние два тысячелетия разряды на души, иногда даже на целые этносы, налагаются. И на земле душа русская, сколь мне известно, - в почете большом.
   Задохнувшись от какой-то громадной, на него внезапно надвинувшейся волны, генерал выдохнул:
   - Что делать нужно? Говорите!
   - Жертвы, жертвы прошу! Теперь ведь, кажется, только русская душа на жертву высшую и способна. И этой жертвой мы с вами не просто делу поможем, не просто повесть сложим, а может статься - гимн споем! Гимн запрещаемый, отреченный! Жертва с гимном и станет венцом, а по-старинному - финалом нашей повести!
   Монашек глянул в лицо генералу, в его маленькие, измученные последними ночами медвежьи глазки, встал, перекрестился, затем легко и с улыбкой перепорхнул (как барышня! - подумалось даже Ушатому) на противоположное сиденье и, бегло озирнув полупустой уже вагон электрички, что-то зашептал генералу в ухо. Тот согласно и весело стал кивать в ответ.
   Через десять минут генерал, не прощаясь, встал, двинулся к выходу. Вслед за генералом встал и монашек. Но с места не сошел, а дождавшись, пока генерал дошел до дверей и на миг обернулся, глубоко, но и с достоинством ему поклонился. Затем монах в серой рабочей рясе снова сел, глянул в окно и, начиная ощущать поднимающийся откуда-то со дна души восторг, покатил в Сергиев.
   Взрыв
   Нелепин не спал. Широко раскрытыми глазами глядел он на просыпающуюся Иванну. Потом вдруг стал жалобиться, стал нутро выворачивать:
   - Мучают меня видения ночные, жить не дают! Что ж получается? Живу я, чего-то добиваюсь, тебя вот люблю. А засну - все! Другая жизнь! К чему-то меня подключают: мытарства, ор, свет неясный... Просыпаешься козлом, не человеком. Сон, что - главней всего? Но ведь это чушь, бред! Бред-то бред, а иногда реальней он, чем жизнь. Да тут еще юг, какие-то странные места, болота туманные, - вроде скопища душ. И поверх всего музыка Москвы ушленькая, веселенькая!
   Он хотел рассказать Иванне подробней про страшные мытарства, про то, что кажется ему: это он, он умер в Предтеченском переулке! Но внутренне надломившись, замолчал, и тогда заговорила Иванна:
   - Замотался ты на своей фирме. Замучился. А тут я, ко всему в придачу. Да еще деньги эти легкие, съемки, секретность! Секретность секретностью, а каждый дурак в округе знает: вы - бывшая Миноборона!
   - Ну, не все дураки это еще в точности знают. Ты вот слабовато представляешь, чем таким мы занимаемся.
   - И представлять не хочу! - Иванна потянулась, села. Гипсом засветилось плечико под тесемкой ночной рубашки. - Я ведь тебе не шпионка какая. Не хочу!
   - Не хочешь - и правильно. Не хочешь - и ладно. А давай мы лучше съездим куда-нибудь! Не на фирму, конечно... Хочешь, дом тебе наш покажу? Может, это романтизм жалкий...
   - Давай, хочу! Мигом я, мигом!
   Дом Нелепиных вынырнул из-за строений заборов, деревьев, как и два месяца назад, - нежданно. Вынырнув же, встал нерушимо - над мелкой рябью, над биеньями московской жизни, встал испятнанный временем, небрежением и скукой, но все ж неробко и весело встал.
   - Хорош, ух хорош! - шептала восхищенно Иванна. - А знаешь: давай комнату в нем арендуем. Только нет! Дорого, наверно! Но все равно: хоть приценимся, поторгуемся! Может, тебе как внуку бывшего владельца дешевле отдадут? Арендуем, а сами станем в ней жить, даже выходить не будем, диван поставим, столик...
   - Я тоже думал. До тебя еще... Но не получается! Не могу я дом этот купить, не могу и арендовать. Нельзя в него через деньги возвратиться. Внутреннее право я на дом потерял. Нельзя получить в наследство то, что наследовать недостоин. И хоть кое-кому из "бывших" дома теперь возвращают, - мне не надо... - Нелепин мучительно запнулся. Он хотел рассказать Иванне об убитом стороже, о том, что дом и усторожить-то теперь некому, но не смог, промычав вместо этого что-то неясное.
   Иванна неуверенно переступала вслед за Нелепиным. Какая-то новая, неожиданная жизнь вот-вот, казалось, выскочит из дома ей навстречу, весело-лукаво раскланяется, шапочку скинет...
   - А давай глянем на дом твой сверху, с Болвановки? Чуть отъедем? Давай?
   Нелепин сразу согласился. Ему и самому тяжеловато было сейчас входить в дом, до слез жаль было убитого сторожа. Они пошли назад, к нелепинскому ЗИСу, оставленному почти у Яузских ворот. Сев в машину, Нелепин захлопнул дверь, перегнулся, бережно пристегнул Иванну к креслу. И тотчас исчезли озера спокойствия, тошненько, по-мышиному - "фли-сли-мли" - заныл, запел радиотелефон:
   - Ну его, Вася. Выключи!
   Нелепин потянулся к передней панели, чтобы выключить встроенный в нее радиотелефон, однако телефон его опередил, переключился на аварийный режим, дал озвучку:
   - Фли-мби... Нападение... налет на фирму! Вы меня слышите, Василий Всеволодович? Говорит начальник охраны Сбоев. Сбоев говорит! Вы меня слышите?
   - Где представитель ФСБ?
   - Его нет сегодня.
   - Вызывайте милицию. Звоните в ФСБ. Я - недалеко. Выезжаю. Александр Мефодьевич на месте?
   - Был здесь. Вышел прогуляться на двадцать минут. Куда - не сказал.
   Не успела машина развернуться, как радиотелефон запел, засигналил снова:
   - Четверо в масках с автоматами! И еще... - охранник замялся, - у троих какие-то крылья... Как они прошли внешнюю охрану - ума не приложу! Кажется, есть пролом в восточной стене здания. Крылья тяжелые, серые. Кино какое-то!
   - Где они?
   - В машинном зале. Ранили и связали дежурного по этажу!
   - Сможете их сами блокировать? Вас же двенадцать человек!
   - Сможем, если они чего-нибудь не выкинут... Вид у них... того... дурноватый...
   - Стоп! Это потом. Куда идут?
   - К банку информации. Для острастки - постреливают. Камеры берут их нечетко!
   - Сосредоточьтесь на выходе. Они ведь пойдут назад! Банк им не взять.
   - Мне кажется, - возьмут!
   - Прекратите паниковать! Кто в зале информации?
   - Только две девушки и Слонов.
   - Тогда так. Перед вами пульт. Нужно нажать последовательно кнопки С и Д, потом цифры 1,1,8,3. Затем дважды красную кнопку.
   - Понял. Повторяю: С, Д,1,1,8,3...
   - Нажмете, когда они вступят в белый квадрат у банка информации. Александр Мефодьевич не появился?
   - Ищем. - Фли-мби... - пение и писк серого противного тушканчика, затем - обморочная, бьющая шариками крови в виски, взламывающая барабанные перепонки морзянка, и тут же - автоматная очередь. За ней еще, еще!
   Машина тем временем выскочила в Охотный ряд, бешено вертясь, в плотном потоке Нелепин пытался перестроиться вправо, уйти к Неглинке, к бульварам.
   - Александр Мефодьевич подымается из подвала по запасной лестнице!
   - Черт!.. Включите громкоговоритель, объявите тревогу и готовность номер один!
   - Громкоговорители отключены. Налетчики подтягиваются по коридору к банку информации.
   - Сколько от них до Александра Мефодьевича?
   - Он на втором этаже. Секунд через двадцать подымется на третий!
   - За вами ручной провод. Обычная заводская сирена. Нашли? - Дерните его, если налетчики вступят в белый квадрат, затем нажимайте кнопки. Все, кроме налетчиков, - в безопасности!
   - Нашел. Двое уже у квадрата. Подтягивается третий. В начале этажа Александр Мефодьевич. Он упал!..
   Упав на пол, Ушатый не огорчился, а рассмеялся. Падая, он еще раз ухватил своими цепкими медвежьими глазками всех четверых. Моментально, как на пленку, "снял" серые, обвислые, - у троих длинные, у одного очень короткие, - с легкой рябью перепончатые мышиные крылья, снял и желто-восковые рожки в волосах, и кисти рук, покрытые короткой козьей шерстью.
   "Ну, чистые аггелы! - иронизировал шепотом не собиравшийся подыматься с полу генерал. - Как, сволочи, вырядились! Охрану они, конечно, пугнули здорово. Купилась охрана на крылышках! Разговоры-то были? Были! Что накажут нас то ли силы небесные, то ли силы адские за проникновение в некрослой, говорилось?"
   - Вот и договорились! - последние слова генерал произнес громко, вслух. Лежа на животе, скосил он глаза кверху, но до потолка, куда взгляд его метил, конечно, не добрался. Дым волокся по третьему этажу, шум и треск долетал со второго.
   "Да, договорились! - продолжил он уже про себя. - А только крылышки не те! Не видели они, выходит, настоящих крылышек! Доктора Моуди ребятки начитались! Осиса и Харолдсона! Элизабет Кублер-Росс! Ну да теперь хоть ясно, кто к нам пожаловал и откуда у нас "завихренья"! Торопятся, курвецы! Напролом идут!"
   Нелепин сомневался всего несколько секунд.
   - Дергайте провод!
   - Дернул, отключено!
   - Тогда нажимайте кнопки! Ушатый - далеко!
   Ровно через три секунды в машине что-то заскрежетало и ухнуло. Огонек радиотелефона потух. Нелепин, уже окончательно перестроившийся вправо, встал у обочины, вытер со лба пот всей пятерней. Пальцы его дрожали...
   - Почему они отключились? Что все это значит, Вася?
   - Взрыв. У нас есть инструкция не допускать к банку информации никого, даже президента России.
   - Ты убил их?
   - Не знаю. Покалечил - точно.
   Через полчаса Нелепин сидел в приемной Долгатова, высокого, выведенного из-под всех министерских чинуш начальника, курирующего секретные производства и связанного напрямую с Советом Безопасности.
   Принимать Нелепина, однако, никто не торопился.
   Наконец дверь отворилась, и Долгатов - морщеный, старый, но жилистый еще и крепкий, в долгополой вязаной кофте с пояском - сам вышел в приемную.
   Разговор получился неприятный и комканый, местами злой.
   - Вы - инженер? - спросил, возвратясь в кабинет вместе с посетителем, Долгатов. - Как же вы вообще на нынешней своей должности оказались? В президентах? Почему ушел Ушатый? Кто вам вообще позволил самодеятельностью на фирме заниматься? Выбирать, переизбирать? Ладно, это мы без вас выясним. Ну, а раз вы инженер, так и организовали бы охрану получше! А то любой пьянчуга к вам с бритвой ржавой заявиться может. Наруководили! Ёханый насос! Вот, пожалуйста: трое раненых, один охранник убит. Трое налетчиков тоже убиты. Один - сбежал.
   - А Ушатый?
   - Что Ушатый? Про Ушатого я у вас сам только что спрашивал. Всякая рвань к вам туда заскакивает средь бела дня. Неслыханно! За денежками банда пожаловала!
   - Там, судя по всему, профессионалы, разведка.
   - Какая разведка, ёханый насос! Все вам шпионские страсти мерещатся! голос Долгатова был хриплый, но приятный, актерский, баюкающий был голос.
   - Это разведка! Они знали все коды и ключи к ним!
   - Ерунда. Подкупили кого-то. Говорю вам - обыкновенные налетчики. К нам уже поступили сведения: мафия. У вас есть что позаимствовать конкурентам... Жаль, четвертый ушел. И, главное, докладывают - непонятно как ушел!
   - Через стену ушел. Говорю же - разведка!
   - Ну вот что. Чтобы разведка вас больше по ночам не тревожила, мы, пожалуй, фирму вашу назад в Минобороны передадим. Разговор такой давно идет.
   - Так ведь оттуда Ушатый и сбежал! Глаза закрыв, сбежал! Вы же сами знаете, кто конкретно нами заниматься будет! Да он ведь хотел совместное предприятие с англичанами у нас на фирме устроить! Это же конец! Обдерут как липку. Все сдуют и по миру с голой задницей пустят! Такие разработки отдавать!
   - Вот я и говорю. Вы инженер, наверное, неплохой, а в вопросах научно-медицинских, в вопросах тонких, я бы даже сказал, религиозно-философских, разбираетесь хиловато. Ничего они не узнают. Слишком специфическая информация. Да и разобщено у вас там все, рассредоточено. Ну а коли и совместное? Ничего, пусть! Они ведь приборами, техникой, деньгами, наконец, помогут... "Материи д." им, конечно, никакой не видать! Да и есть ли она еще? А крохи... Ну пусть съедят...
   - Это приговорено и подписано?
   - Считайте, что да.
   Решение у Нелепина, как и всегда в трудных жизненных обстоятельствах, созрело мгновенно, вошло в него безмысленно и неощутимо. Он внезапно чиновнику, близкому к Совету Безопасности, улыбнулся, развел руками, сказал вяловато:
   - Ну, тогда чего ж. Тогда... Баба с возу - кобыле легче. А я так действительно своим делом займусь.
   Долгатов враз как-то расслабился, настороженность колючая пропала, появилась стариковская шутейно-ворчливая развязность:
   - Вот и лады! Документы готовьте... И это... ремонтируйтесь, а там и передадим вас! И не потеряете ни крохи! И вы и Ушатый вице-президентами пойдете...
   - А как же безопасность информации при передаче дел? Новые люди, новые глазки, уши? Все это требует проработки! - Не желая сразу показать перемену в настроении, спросил Нелепин.
   - Ну для того ведь у нас и ФСБ, для того другие люди около вас там пасутся. И вы не зевайте. Так запросто, за здорово живешь, вы ведь им своей информации не передадите? А только за денежки?
   Долгатов лукаво мигнул Нелепину.
   - Я ведь, ёханый насос, понимаю: коммерция! Живем-то по-новому. Поэтому понимаю и не осуждаю. Что ж, защищайте свои интересы, кое-что можете и припрятать, поторгуйтесь, поклянчите. Где-нибудь с месяц у вас, думаю, есть...
   Ч а с т ь II. Частный суд
   Тусклый зрачок
   Нельзя сказать, чтобы убийцу старика Яхирева искали плохо. Нет! Следственно-розыскные действия, конечно, проводились, но дело вперед особенно не двигали, тонули в мелочах, в несущественных деталях, фактиках. Да и еще ряд досадных помех тянул следствие вбок, стопорил его. Одна из помех была такой: как-то так вышло, что бумаги (в частности, свидетельство о смерти старика) были оформлены неправильно. Получалось, что старик был убит на тринадцать дней позже, чем случилось это на самом деле. Такая очевидная нелепость произошла оттого, что в журнале дежурств Яхирев выставлял числа по старому стилю. По ошибке числа эти в следственное дело и перекочевали. Сама по себе такая путаница чисел была смехотворна, обмануть никого не могла, но вот досад принесла немало. Последняя, кстати, запись Яхирева-Китая в книге выдачи ключей гласила: "Сего дни. Будет! Будет!" - и тоже была помечена числом по старому стилю. Эту вкравшуюся в дело чушь Никодим Фомич следователь Степаненко, конечно, быстренько исправил и плотно занялся отработкой прежних связей и давних провинностей Яхирева-Китая. А таковые были, были! Но и они мало что дали и следствие с места почти не стронули.
   Зато разом стронул следствие с мертвой точки звонок неизвестного, прозвучавший примерно через месяц после убийства. Этот звоночек в милицию враз и поставил дело на другие рельсы, пустил по другому пути. Прямо убийц или убийцу аноним не назвал, но ясно указал: где и в каких обастях жизни, даже в каких местах Москвы преступников искать. Теперь стали искать нешуточно: широкая и вначале вялая розыскная петля, раскинутая чуть не на пол-Москвы, - стягивалась, сужалась.
   Чувствовали это мальчики или нет, но только жизнь их стала еще лихорадочней, еще разодранней, клочковатей. Поэтому после задержания им вроде даже полегчало.
   Однако в день задержания следователь с доставленными в изолятор временного содержания Гешеком и Мальчиком разговаривать не стал.
   "Пусть пообтряхнут. В этом деле вообще спешить нечего! Непонятного много, а то, что понятно, вызывает... гмм... законные подозрения. Именно, именно, законные! Стало быть, денька на три лучше допрос и отложить. А пока - остальными двумя пацанами заняться. Один - уже ведомо где, а вот второй..."
   И следователь механический, следователь, с полуоборота заводящийся, дернул ручкой, пристукнул ножкой и, резво (как вьюн или юла) крутнувшись на месте, за дверью казенного дома исчез.
   А Нелепин с Иванной на фирму опять не поехали. Поехали к Ушатому.
   Ушатый, как предполагал и даже наверняка знал Нелепин, был уже дома.
   - Все знаю. Рассказали, как ты командовал. Молодцом, что рванул их! Я-то думал, не сможешь, думал - интеллигентность не позволит.
   - Вообще-то я сомневался. Тем более охранник чушь плел про крылья...
   - Не чушь, Вася, ох не чушь! В первый раз они так нагло и открыто себя проявили. А как долго готовились! Все ведь стуки да шорохи у нас на этажах, все твои ощущенья да осязанья - все это одного букетика цветочки. Вань! Сходи, будь другом, на кухню! Моей Аглае Петровне нездоровится, заодно и ее попроведаешь... Думаешь, не знаю, о чем закручинился? - повел генерал свое, когда Иванна тихо, без слов вышла. - Знаю! Да только ошибаешься, коли эдак прикидываешь: "Ушел Мефодьич, в самый трудный момент устранился!" Не устранился я. Руки я себе для дела нужного развязал. А не выгорит оно, все-таки время для консервации программы я выиграл. Пойдем-ка на балкон, подышим. - В общем так. Времени нету. Поэтому - самую суть. - Ушатый открыл фрамугу лоджии, шумно втянул в себя воздух, внимательно осмотрел улицу. Знаю, о чем ты подумал, о чем все у нас на фирме подумали, крылышки увидав: аггелы прилетели! Дудки! Не аггелы адские, - "контора заморская"! Ушатый задышал Нелепину прямо в ухо. - Долго готовились, но кой на чем и прокололись. Загримировались-то они - по книжечкам! Они ведь там у себя за океаном некрослоев никогда не достигали! Ничего толком о феномене души не знают. Пользуются свидетельствами людей, выведенных из состояния клинической смерти. А они, свидетельства эти, в научном смысле немногого стоят! Потому как - запрограммированы все эти "возвращенцы"! Чего от них ждут, - то они и лопочут! Да ведь "возвращенцы" эти только в "низкий воздух" и попадали! О сущностях и субстанциях "иного" мира ничего им не известно! Вот они и талдычат: "желтый свет, родственники радостно встречающие, удовольствия, никакого ада, мытарств". В жизнь нашу земную им, видите ли, возвращаться не хочется! "Пилгрим оф зе найт" подлецы проштудировали - и только! А там - одна псевдонаучная фантастика! Наших-то возможностей и нашего света у них нет пока! Да и потом - они весь свой западный опыт, всю свою жажду комфорта на посмертное существование, на рай да на ад проецируют! А это - вершки! Вот такие вершки с крылышками ребята из их "конторы" и взяли, так сказать, на вооружение. Рожки налепили! А рожки-то - бараньи! Кто настоящие рожки с крылышками видел, тот их вовек не забудет! Но теперь их "контора" с нас не слезет. У них это поставлено. Все, конец фирме! "Материи д." - тоже! По нынешним временам - беспременно конец! Потому как кое-кто из наших - заодно с ними. Я это понял еще когда Дюдя Тимерчик приезжал. Тимерчика, конечно, втемную используют. Хоть он и мнит себя королем бала! Но фирма-то, Вася, - сгорела! А это тебе не финтифирюльки!
   - Я был у Долгатова, с тем к вам и спешил.
   - Тсс... тише ты... на балконе подслушивателей нет, и экран здесь, но... - Ушатый снова стал всматриваться через пыльноватые стекла лоджии в улицу. Терла боковинку его глазного яблока, как ресница, терла и не давала покоя скромненько воткнувшаяся метрах в двухстах от дома в рядок припаркованных машин серая "Волга". Стояла она скромненькая, в меру пошарпанная, стараясь не вылезать, не выделяться.