Евсеев Борис. Отреченные гимны

   Темная лестница кончилась. В основное здание фирмы отводила другая светлая. На задний двор надо было бежать в обход.
   - Умер Александр Мефодьевич. А я - уезжаю. Хотите со мной в Волжанск? Там доскажете, и Дурнев там будет, он объяснит что к чему.
   - Вот оно как... Умер! - с какой-то лукавой полуусмешкой протянул "пилот". - Ну тогда и подавно все ясно. А вы... - он даже отступил на шаг от Нелепина.
   - Живой я, - печально улыбнулся Нелепин. - Так едете или нет?
   - Нет, я уж здесь как-нибудь.
   Нелепин уже выскочил на задний двор, когда натужно завыла включенная старшим охранником Пелых сирена. Дурнев, Помилуйко и Иванна жались к запертой красной двери. Дверь эта вела в чужой, за высокой стеной начинавшийся двор, во дворе располагался гараж, в гараже должен был стоять микроавтобус.
   Форд оказался на месте. Нелепин вынул ключи, отпер машину, прогрел мотор, сменил номерные знаки. Из подворотни, переулками выскочили на Сретенку, затем тихо съехали по Рождественскому бульвару вниз, к Трубе. Иванна сидела рядом, сзади пыхтел остро переживавший ненужность и нелепость бегства Дурнев.
   - Куда мы, Вась?
   - Не знаю.
   - Найдут, все равно найдут! - вклинился Дурнев. - Чего и бежать было! В конце концов разобрались бы!
   - Вот именно: в конце. А не найдут - потому что искать не станут! Мы им не нужны. Даже ты, Валек, не нужен. А нужна информация, расчеты и идеи наши нужны! Но применять они их будут по-своему. А бежим мы потому... Нелепин сам не знал толком, почему и от кого они бегут, хотя что-то ему подсказывало: так и следует поступать, ошибки нет! Одна нежданная мысль завладела им: улыбаясь ей, он резко увернул вправо, к Садовому. - Сейчас мы тоже легонькую бузу устроим! Конечно, послабей омоновской. Но все ж... - он засмеялся. - А потом - в Волжанск!
   - В Волжанск? А что? Это мысль! - сразу переменился Дурнев. - Там все и закончить можно, можно мои выкладки последние обобщить. А там - к Долгатову. С готовеньким! Нате вам! Вот оно, новое в нашей работе направление!
   - Дался тебе этот Долгатов. Змей он гремучий. Все заранее знал. Скорей всего, он Мефодьича под арест и подвел, - к Нелепину стала возвращаться уверенность. - Одно дело только вот провернем. Коммерческая мы фирма или нет? - попытался сказать он голосом Ушатого: мясисто, басовито. У него почти получилось, Иванна вздрогнула, сам Нелепин сглотнул комок горечи и уже обычным голосом продолжил: - Мефодьич на одном из складов барахлишко кой-какое держал. Продадим - деньжат добавится, да еще со склада кой-чего захватим. Ну? Погнали?
   "Мадам рулетка"
   Низкий и тяжкий корабельный гудок прокричал, стих.
   Звук весенний, звук всюду сущий, одним духом вышиб дно из бочечки утра, и посыпались, полетели вслед за основным звуком - звуки помельче: пыхтенье буксириков, скрип убираемых сходен, сирены катеров, паромов.
   Весна разгоралась. Отсветы ее ложились на портовый вздор и сор, на рельсы, заборы. Легким тревожным огнем пробежалась весна и по стеклам вытянутой в один этаж пивнухи. Пивнуха стояла за железнодорожными путями, на припеке, близ сияющей горы антрацита, как раз на полпути меж портовыми пакгаузами и зданием N-ского речного вокзала. Она так и называлась: "На припеке". Утро было уже не раннее, - однако пивнуха была еще пуста, только в дальнем углу ее, близ толсто-пыльного стекла, сидел человек в жарком красно-рыжем пиджаке, в матросской бескозырке, повернутой лентами вперед. Вдруг в пивной настала обморочная тишина: замолчал в краткой истоме порт, убрались в один глубоко-поместительный тупик все составы, ушли в желтый камыш колесные, слабо шлепающие плицами теплоходы. Только на кухне, за занавеской, продолжал тихонько потрескивать зажженный газ.
   Оглушенный внезапной тишиной человек в бескозырке хотел встать, но не рассчитав движений, тяжко рухнул на стул. В ту же минуту в пивную заглянул, а потом, увидев сидящего, и вошел, новый посетитель. Был он в малиновых, морем разливанных шароварах, заткнутых в американские шнурованные ботинки, в белой вышитой сорочке, а поверх сорочки в кожаной короткой куртке. Вошедший был очень и очень молод, молодость эта рвалась сквозь едва удерживаемую на лице серьезность, заставляя его всяк час и не к месту улыбаться.
   - Знов напылысь? А батько шо вам казав? Эгэ! Мы тут працюй на вас! Сёдни гроши - такы будуть! До банку разом пидэмо. Та вставайте, панэ Васыль! Нэвдобно ж! Люды побачать, скажуть, що цэ за раднык у батька нашого такый?
   Свистнул локомотив, где-то далеко на островах выпустил пар, дважды примерился, а потом стал стучать уже беспрерывно паровой молот. Тишина была взорвана, жизнь - разбита, порушена.
   - Муть болотная... - Пьяный Нелепин свалил с головы на стол бескозырку, встал, но на этот раз на ногах удержался.
   День разгорался истовый, трепетный, легчайшие ветерки его уже ласково побрякивали прошлогодней акациевой сушью-дрянью. Перейдя через железнодорожные пути, двое, полуобнявшись, вышли на торговую площадь. Крику-гаму здесь было побольше, хоть и не так много, как обычно это случается в южнопортовых речных и морских городах. Да и торговлишка была бедненькой: до сезона фруктов-овощей было далеко, а все прочее - и сингапурские, лежащие прямо на земле магнитофоны, и кофе в банках, и бременские колбасы, тяжко обвисавшие с веток молоденьких ломких деревьев, и даже мясное украинское сало - покупать было некому.
   - К Вальке пойдем, - стал упрашивать шароварника пьяный Нелепин. Пойдем, жмот!
   - Нэ пидэм... Батько нэ велив. Знову програетэсь! Колы ще вы той доход даваты будэтэ? А вже вы батьку в копиечку сталы!
   - Пусти, жмот! Все одно пойду...
   Обойдя угол одного из двух пятиэтажных, выгнутых подковой и охватывающих площадь полукольцом зданий, беседующие втянулись во двор. Прямо на них лупила зенки угловато-наглая вывеска:
   "Мадам рулетка"
   (Целует необыкновенно и не до смерти).
   Под вывеской, несмотря на неурочный для игр час, лежали двое хмельных, стояло несколько подозрительных личностей, а на бочке из-под вина сидел в одних трусах трясущийся от холода, как студень, и без остановки сорящий матюками, жирный в четыре обхвата человечище.
   - Розпуста! - радостно вознегодовал юный шароварник. - Розпусту розвэлы! Ну вжэ тилькы на хвылынку! И то якщо вас бэз квытка пустять!
   Нелепина на входе знали, хоть и без особой радости, но впустили. В обширной, абсолютно голой, с единственным плотно занавешенным окном комнате "Мадам рулетка" и помещалась. Рулетка была самая обыкновенная, с крутящимся барабаном и всем прочим, правда, над ней, на потолке сияло мастерски выполненное из плексигласа звездное небо. По небу же то и дело пролетал, рассыпая искры, механический серебряный ангел с трефовым тузом в руках. Если кто-то выигрывал, ангел тихонько пел и ронял туза на стол. Словом, игра шла весело.
   Как только Нелепин и шароварник вошли, из стеклянной кабинки, отделявшей крупье от игроков, вывернулся Дурнев. Все здесь было автоматизировано, поэтому крупье только нажимал в своем стеклянном колпаке кнопки - сгрести банк, выдать фишки, жетоны. От играющих он был надежно колпаком защищен.
   - Технический перерыв! Десять минут, господа-панове!
   Дурнев изменился, стал спокойней, глаза - сыто туманились, волосы белые, открывавшие мощный череп, спадали к плечам долгой, по бокам редеющей волной. Походил Дурнев чем-то на царевича Алексея с известной всем картины, хотя болезненной унылости и хрупкой мертвизны Петрова сына в нем не ощущалось.
   Уцепив Нелепина за руку, Дурнев повел его в смежную комнатенку. Нелепин упирался, идти не хотел, его притягивало фиолетовое, в звездочках небо. Чтобы скрыть свою всем здесь известную тягу к игре, он притворщицки стал задирать Дурнева:
   - Ты когда свою обдираловку кончишь?
   - А что? - лишь бы что-то ответить и увести приятеля долой с глаз игроков, взбрыкивал Валерьян Романович, - что, собственно, тебя не устраивает?
   - Все... Все устраивает. Только пора это... наукой заняться!
   - Ну кое-что я делаю, ты ведь знаешь, - бубнил заученно, ничуть подобными вопросами не смущаемый Дурнев.
   - Кое-что! Вот именно кое-что, - хмель цепко держал Нелепина, и язык его ворочался туго, медленно. - Кораблики пускаешь? Ллодочки? А меня когда распечатывать начнешь?
   - Ты же знаешь, - здесь нет условий.
   - Все одно... Бросай тюльку гонять! Я с этими записями ходить не могу больше!
   - А ты бы пить бросил и коммерцией занялся. Ты ведь по ней специалист?
   - Брось, Валя, брось! - Нелепин скривился почти до слез, будто надкусил зеленое яблоко. - Ваньку верни! - перешел он на шепот. - Верни, слышишь!
   - Ну вот. - Дурнев пожал плечами, сел, готовясь к долгой терапевтической беседе. - Опять двадцать пять! Ты ведь прекрасно знаешь...
   - А не отдашь, - Бог тебя накажет! Не думай, что ты и от Него откупишься!
   Тут объявился еще один участник этого то прыгающего ртутным шариком по столу, то на краю стола замирающего вдруг разговора.
   - Мовчаты! - закричал с порога коротконогий человек с красным, вареным, но не доварившимся лицом, с хитрыми свинячьими глазками, с волосками черно-жесткими в развернутых радарами ушах, в черной рубашке, в мелко вышитой гуцульской жилетке. - Пэрэстриляю усих! - Пришедший выхватил из-за спины припрятанную там до поры огромную кремнёвую, видно, музейную пистоль.
   Дурнев остался стоять равнодушно. Нелепин неопределенно икнул, и только юного доверчивого шароварника шатнуло к стене. Вошедший, однако, внезапно сменил гнев на милость: дробно, как отбойный молоток, застукотел он зубами, а вслед за стуком изо рта его стал вываливаться нашинкованный мелкими порциями смех. Отсмеявшись и спрятав пистоль за пазуху, он уже вполне миролюбиво сказал:
   - Замочу кого-то сегодня... Кого мочить? У?
   Дурнев, что-то про себя буркнув, вышел из комнаты, оставив Нелепина вместе с его новыми знакомыми острить и веселиться. Выйдя из комнаты, отправился в смежный зал к телефону-автомату. Телефон был и в игровой комнате, но звонить оттуда Валерьян Романович почему-то не захотел. Набрав номер, он без всяких околичностей спросил:
   - Как она? Лютует? Успокоилась, говорите? Это - ново. Нет-нет, доктор, прошу вас, потерпите еще малость. Для ее же пользы. Я сам завтра приеду!
   Доктор, юркий востренький старикашка, сразу в палату к отлютовавшей больной и кинулся.
   - Как себя чувствуете, больная?
   Иванна глянула на доктора презрительно и, ничего не ответив, личико к стене отворотила. Но и доктор, в свою очередь, надоедать не стал. Закидывая вверх пегую бороденку и убеждая себя в том, что пациентка, без сомнения, серьезно больна, он бесшумно выветрился из палаты.
   Подтянув ноги к животу, Иванна свернулась клубочком и стала в который раз уже оценивать нынешнее свое состояние.
   А состояние ее было гадкое! Положение - того хуже. И хотелось ей сейчас только одного: выпрыгнуть в окно, перешмыгнуть ловким котенком чужой южный город, вкатиться к Нелепину, укусить его за ухо, пожаловаться на судьбу, услышать "Ну, это поправимо" и от слов этих расхохотаться. Но попасть к Нелепину было не так просто. А все лысачок этот, Дурнев! А еще казался приличным человеком. Надо же было те кадры со вспышкой вместе с ним посмотреть... Теперь не отвяжешься.
   Суть, однако, была не в Дурневе, а в другом: все потеряло смысл. Четыре месяца они тут сидят, бьют баклуши. Сначала хоть интересно было, от кого-то прятались, откупались, пытались организовать что-то вроде научной лаборатории, искали людей. А теперь? Васек пьет, Дурнев деньгу зашибает, а дело с места не двигается. Никаких ученых здесь, конечно, и в помине не осталось; единомышленников - тем паче. Хорошо, хоть власти местные с них слезли! Но ей-то что до всего до этого? Привыкла, дура, смысл в жизни искать! А его нет, смысла, нету! Вон Нелепина извела всего: то не эдак, это не так! Со зла и на больницу согласилась! Дурнева послушалась: без тебя, мол, Василий пить бросит. Как же, бросит он! А тут еще обмороки и смертная истома после них. Это что ж? За Волжанск расплата?
   "Не глупи... Обмороки оттого, что и вправду больна. А больна потому, что вроде и не живем здесь! Как подвешенные в воздухе висим! Может, мы с Васей умерли? Может, - больны смертельно? Когда это началось? Ну конечно, с Волжанска! Но Волжанск лучше не вспоминать! Задавить в себе лучше воспоминания эти и сигареткой прижечь!"
   Одетая в светлую мужскую пижаму, Иванна скользнула из постели, босиком пробежалась к тумбочке, выхватила из нее пачку сигарет. Тайно от всех, кроме смотревшего на это дело сквозь пальцы доктора, она начала курить. Дважды, по-женски неловко, чиркнула она спичкой, прикурила. И тут же вместе с прохладой и горечью египетской сигаретки, кольцами обвился вокруг нее голубовато-черный, зимний Волжанск. Поплыла струйкой дорога, потекли пригороды, лес...
   "Ладно... Вспоминай, дура, чего уж!" - злорадным шепотом разрешила она себе и, тяжко сёрбая ртом, словно смертельную дозу опиума, стала втягивать в себя кружащий голову дым воспоминаний...
   Воспоминания о Волжанске
   Дрогнули в воздушном мареве дальние антенки, обозначились под ними строеньица, лес по обе стороны дороги поредел, стал мельче, реже...
   - Волжанск, - оборачиваясь к Дурневу и Помилуйко, сказал Нелепин. Он пустил струйкой на стекло фордовского автобуса воду, щетки стали нежно и страстно тереть два выпуклых, слабо-замутненных фиолетовой дымкой стекла.
   И тут же микроавтобусу наперерез выскочила из перелеска к вечереющей дороге, бешено вспыхнула спецфарами и враз загасила их грязноватая "Волга".
   Нелепин стал тормозить, "Волга" тоже остановилась. Никто, однако, из "Волги" не выходил, знаков никаких не подавал.
   - Что за черт... - Нелепин нервно посигналил.
   "Волга" нехотя просигналила в ответ. Затем, словно после раздумий, задняя левая дверь отворилась и выглянул из нее вицегуб Зистер в дубленке, но без шапки. Вглядевшись внимательней и узнав Нелепина, вицегуб слабо помахал в воздухе рукой.
   - Отойдем в сторонку, - сказал Зистер подошедшему к "Волге" Нелепину.
   Иванне смешно было глядеть, как щупленький Зистер незаметно для себя подымался на носки, стараясь в чем-то переубедить длинного Нелепина, а тот только топтался на месте, неодобрительно и нетерпеливо креня голову на бок.
   - Вот встреча! - Нелепин подозрительно вглядывался в вертляво-шустрого вицека с выразительным и горьковато-смешным лицом шансонье. - Как узнали?
   - Звоночек про сегодняшние события был. Ищут вас... Остальное вычислили. Вот встречаем, а вы не рады. Мерзнем два часа, а вы опять туда же - сердитесь! А ведь я, милый мой, головой своей лысой рискую. И в общем из-за пустяков да из-за хорошего к вам расположения рискую... Ну, конечно, и из выгоды тоже. Но вы мою выгоду знаете. Много я не запрошу, хватит подписи вашей на одной бумажке.
   - Ну на ходу я дел не веду. Потерпите уж до Волжанска.
   - Да я и не прошу прямо сейчас подписывать! Я как раз и хочу попозже, но чтоб наверняка. А встретил потому, что в город нельзя вам. Вот и думаю в место безопасное определить. Вас, может, через час зацапают, а меня это совсем не греет...
   - Нас зацапают - руководство филиала останется.
   - Так не бывает. Ежели вас зацапают - арест на счета и на имущество наложат. А нам это ни к чему. Вы уж переждите несколько дней. Я уверен, тут одни наговоры, ну, там, конкурентная борьба! Кто-то с вами счеты сводит и прокуратуру с милицией ориентирует: берите, мол, их по горячим следам. Задержите - доказательства добудете. Но как только горячка схлынет, органы установят: все, что клеят вам, - ерунда, и пошлют доброжелателей ваших куда подальше! Вот тогда милости просим в наш городок!.. А место, куда хочу определить вас, - верное. База, кругом ни души, персонал - мой! Как все утихнет, я знать дам.
   База прилепилась у самого краешка волжского обрыва: на снежной поляне серело длинное двухэтажное здание, обнесенное высоким забором. Раньше здесь явно была военная часть: на воротах виднелись густо замазанные зеленью звезды. Вниз, к Волге, скатывалась усыпанная гравием дорожка, при нужде по ней могла пройти и машина. Позже, из окна удалось разглядеть очищенную от снега посадочную площадку, на площадке - два вертолета.
   - С едой у нас не густо, но кой-чего есть, - мрачно кивнул на холодильник одетый в фуфайку и в лыжную шапочку начальник базы и сразу убрался, буркнув на прощанье: "Через полчаса вернется мой помощник, он вами займется".
   Рассевшись в холодноватой комнате второго этажа, стали ждать помощника. Где-то горела вполнакала невидимая Луна; может, поэтому зажигать свет никому не хотелось. В этой-то полутьме внезапно и прорезался всю дорогу молчавший оператор Помилуйко:
   - Покуда нет посторонних... Гмм... Нет, лучше, пожалуй, сразу взять быка за рога. Вот что: одна достаточно мощная организация уполномочила меня переговорить с вами, господин Нелепин... - Комната стала вдруг заполняться давящей пустотой. - И я предлагаю вам что-то вроде сотрудничества. Или одноразовой коммерческой сделки, если хотите. Для начала предлагаю передать мне кассету со съемкой, проводившейся в октябре близ Большого Дома. Я знаю, что она у вас, Василий Всеволодович, - уже мягче закончил Помилуйко. - А также предлагаю сообщить некоторые необходимые мне сведения.
   - Славные вещи предлагаете! - Нелепин в темноте снисходительно хихикнул.
   - К сожалению, времени на уговоры у меня нет. Повторяю: в отличие от ФСБ, нам известно все! Поэтому прошу чемоданчик передать мне и без обсуждений выполнять все, о чем я попрошу. Организация наша шутить не любит. Вот и аргумент, - Помилуйко выволок из кармана и дважды подкинул на ладони тупо блеснувший револьвер.
   - Вы что, издеваетесь? Кто мне даст гарантию, что ваша организация тотчас не продаст эту информацию за границу или террористической организации?
   - Конечно, не дадим. Но одно могу сказать определенно: к терроризму организация наша отношения не имеет. А вот заграница - это пожалуй...
   - Сами себе вы и ответили. И перестаньте дурня ломать! Ничего вы не получите.
   - Что ж, придется поприжать вас. Пистолет ваш попрошу. Ну! - Помилуйко поднял тупорылый, коротко под обломком белой, словно обмороженной Луны, сверкнувший револьвер. - Долго я ждать буду?
   Нелепин, уже переставший считать происходящее дурной шуткой переутомившегося от езды оператора-д., выложил на стол маленький браунинг. Помилуйко упрятал браунинг в карман, затем, ни слова не говоря, стремительно встал и вышел.
   Мысль его работала лихорадочно. Утром отдан был ему четкий приказ: с фирмы не уходить, Нелепина любыми средствами задержать на территории "Холзана" до шести часов вечера, при этом изъять у него кассету с записью расстрела и все другие подготовленные к уничтожению кассеты. Но тут нападение на фирму, ОМОН, бегство на Савеловский, а там и вовсе - из Москвы вон. Помилуйко слегка подрастерялся. Он любил сухость и точность, а насчет поездок никакого точного распоряжения не было. Пришлось пилить в Волжанск. Но телефончик-то нужный - в голове! Так что звонить, звонить, докладывать!
   В оставленную Помилуйкой комнату влезла нагло-стервозная тишь.
   - Как вам этот бред свинячий понравился? Смех один! Приходит какой-то дурак... Дурак приходит... - пытался свести все к анекдоту Дурнев. - Он что, маринованных поганок объелся?
   - Он не дурак и не объелся. Его просто купили, а мы прошляпили... Нелепин встал, нашарил выключатель, включил свет, огляделся: мятые зеленоватые лица, желтая голая комната со столом, стульями, холодильником, где-то за окном угадывающийся бесконечный волжский простор, - вот все! Ну еще - горечь, пустота, безысходность. - Пойду, поищу кого-нибудь. Должен же здесь быть кто-то из людей Зистера...
   Нелепин подцепил на ходу зеленый чемоданчик, направился к двери. Дверь, однако, растворилась сама. На пороге стоял Помилуйко, а чуть позади него клонил выжидательно голову невысокий, подобранный и молодцеватый мужичок с тонким уском, с девичьим румянцем во всю щеку, в синей летчицкой куртке, отороченной меховым воротником.
   - Хочу представить: Михаил Скусов, он пока останется с вами. Я ему все объяснил. Он вас посторожит, заодно и накормит. Да ему и по должности положено. А я отлучусь на часок, сообщу кому след о вашем прибытии. А чтобы не вводить вас в соблазн, воспользуюсь фордом. Ключи, попрошу... Ну? Помилуйко снова, уже уверенно и резко полез в карман брюк за револьвером.
   Нелепин выложил на край стола ключи, Помилуйко взял их, сухо поблагодарил, сказал: "Я скоро буду", - и исчез.
   - Ну, пировать будем, - стал сдирать с себя куртку Михаэль. - Я на кухню. Может, поможете? - кивнул он усталой, короткостриженой, одетой по-столичному женщине. - У нас еда готовая, разогреть только надо.
   Через несколько минут улыбающийся, румяный Михаэль внес блюдо со скворчащей курицей. Он радовался, он сиял. А почему нет? Жизнь его переменилась, стала лучше, да и вечер, кажется, предстоял приятный. А до того - куда он только не тыкался, чего только не перепробовал! Женка Михаэлева вовсе сдурела, и пришлось ему из бочки уйти. Но и женка с Любашкой ушли оттуда, да и саму бочку вскорости кто-то упер. Тут, правда, дважды подвезло Михаэлю. Причем в первый раз "подвезло" в кавычках, - чуть концы не отдал!
   А началось все так. Заглянул как-то в порт, где на старом катере оборудовал Михаэль себе временное жилье, человек с фирмы. Не последний человек, начальник охраны. Покалякали, поматерили властя. А потом начальник (тоже бывший: за нерасторопность во время налета всех тогда выкинули) рассказал Михаэлю, что собирает для совершенно самостоятельного подразделения фирмы небольшой отряд пилотов-испытателей. Еще сказал: руководство фирмы жалеет, что охранников выкинули. И вообще, налет тот был подстроен людьми покойного Силы... Рассказав все это, начальник предложил в новый отряд вступить. Ну тут и вопросов никаких быть не могло! Готов был Михаэль не то что в отряд - вахтером в кабак готов был встать!
   - Ты не кипятись, погодь, - усмехался начальник. - Дело новое, рисковое. И риск - немаленький. Но зато и деньги: три-четыре полета - на квартирку наскребешь двухкомнатную. Так что с женой посоветуйся...
   Узнав, что с женой Михаэль расплевался навсегда, начохр так обрадовался, что сбегал за водкой и закуской, вмазали они тогда как следует, и на другой день Михаэль снова очутился на фирме.
   Встретили его там люди незнакомые. Начохра видно нигде не было. Отвели Михаэля в соседнее с памятным ему домком здание. Там спустили в подвал. Для дальнейшей подготовки, сказали. Здесь-то Михаэль и начохра, и его предупреждение вспомнил, понял: опять его подставляют! Потому как что за подготовка к полетам в подвале? На первом же занятии стало до Михаэля кое-что, доходить.
   - Во сне летали? - выспрашивал у Михаэля плотный лысачок, вытягивал прячущий красноватые крысиные глазки инструктор. - Ну и чудесненько... А управлять полетом мы вас быстро научим!
   Ночного сна не дожидались, усыпляли днем. И тогда начиналась жизнь иная...
   Тяжковато и неуклюже летел Михаэль над окраиной Волжанска. Неудержимым воздушным потоком его сносило вниз, к реке: на рыжие кисточки камыша, на торчки срезанной куги. Резко-синий, чуть не фиолетовый цвет воздуха смущал душу и глаз.
   - Отклоняетесь, пилот, - голос инструктора шелестел где-то сбоку. Берите выше, внизу опасно! Ваша цель - облако справа. Форма - верблюд. Внимание! Выверните кисти рук внутрь, облегчите ноги. Оторвите их от тела совсем! Не думайте ни о чем! Все, что надо, само войдет в вас!
   Михаэль чувствовал, что голос можно и не слушать, что безопасней и сладостней сейчас опуститься вниз, к воде. Но привычка выполнять команды брала свое, - он уходил правей, выше, медленно-боязливо подбирался к небольшому, отколовшемуся от основной гряды и словно бы прянувшему к нему навстречу облаку.
   Облако успело сменить очертания и походило теперь не на верблюда, а на хорошо скругленный свеженасыпанный холм. Вдруг Михаэль почувствовал какую-то опасность и на минуту, у самого почти облака, застыл: из облака шел щемящий, вынимающий душу скулеж. Так скулили когда-то в детстве бычки, которых вели через всю бойню к огромному, вделанному в каменный пол кольцу. Михаэль хотел уйти резко вниз, но что-то не пустило его, он позабыл о простых вращательных движениях кистями и предплечьями, которым обучали его в подвале, напрочь забыл о ногах, которыми надо было легко и плоско, как ластами по воде, бить по воздуху. Забыл он и те несколько слов, которые полагалось в случае опасности произносить. Он почувствовал приближение чего-то непомерного, ужасающего, и страх вышиб из него мозги, сделал летящим бездушным чучелом.
   - Входите в облако, пилот! Ничего не бойтесь! Это просто "низкий воздух" и звук его! Звук воздуха! Закройте глаза и одним движеньем входите. Толкайтесь ступнями, ну!
   Закрыв глаза, Михаэль вошел в облако, и облако взвыло и затряслось от хохота-воя. Тогда Михаэль сжал веки до болезненной плотности, но и сквозь закрытые веки продолжал он видеть и чувствовать, как метушатся вкруг него какие-то тени, а облако, завертев себя винтом, со страшной скоростью устремляется вниз, в пучину Волги...
   Когда Михаэль очнулся, лысачок-инструктор, искательно улыбаясь, обрывал с него датчики, присоски.
   - Молодцом, пилот, молодцом! Для первой прикидочки вели себя чудненько!
   Второй полет был не таким ярким, не было в нем непонятного "низкого воздуха", да и страху было меньше. Но зато был полет этот муторно-удушающим, потому как проходил под землей...
   А после третьего полета Михаэль с фирмы свалил.