когда знает, что человек, поднявший новое, не прожектер, а может осуществить
то, что поднял. Настоящий хозяйственник - инженер не только "с головой", но
и "с рукой, рукастый".
Балышев реконструировал завод имени Буранова, потом строил
"Запорожсталь". И он же взрывал "Запорожсталь".
Вопросы политвоспитания, просвещения. Вспомнить пленум обкома "О
счастье жизни", "О земле и солнце". Не надо смеяться над такими вопросами.
Смеются потому, что привыкли к трафарету. Это надо связать с общей партийной
темой. Очень было бы уместно вложить в уста секретаря обкома очень ясные,
спокойные мудрые разъяснения по этим вопросам.
Вопросы религии. Две новых церкви на Большом Казымовском.
Разговор с читателем о том, что он не имеет права не знать техники.
Григорьев - инженер-прокатчик. В грубом смысле слова это тип инженера
без перспектив, инженера "деляги". В нем та честность и практический ум,
которые в результате, к сорока годам, сделали из него опытного, ценного
инженера, умеющего приспосабливаться к требованиям времени. В должностном
смысле он пошел "выше" и дальше, чем жена его Даша. Но он не может являться
одной из движущих сил технического прогресса, потому что мысль его не
работает на будущее, она просто привыкла приспособляться к новому. Поэтому
он не из тех, кто толкает прогресс, но и не из тех, кто тормозит его, он из
тех, кто не мешает прогрессу. На партсобраниях он всегда молчит, из
нежелания доставить себе лишние хлопоты. Он и честен и не трус, а все ж таки
лучше помолчать, а не то, не дай бог, выдвинут еще по общественной линии,
когда и так работы много. А ему нужно время и на выпивку в хорошей,
привычной, домашней компании, и на преферанс, и на охоту. "На что нам
столько общественных деятелей в семье, пусть уж жена там выдвигается", -
шутливо говорит он в такой домашней компании за столом. Жена привыкла к
нему, знает, что он работник, знает, что он добр и любит детей, знает, что
он честен и предан делу, но за эти черты "обывательщины" в нем она его
втайне немножко презирает. Художественную литературу он читает не потому,
что это для него душевная потребность, а потому, что надо же знать - для
разговора с другими людьми, - кто это и за что получил очередную сталинскую
премию. Но это для него почти одно и то же, что неизбежные и тоже скучные
для него занятия по марксизму-ленинизму по "индивидуальному заданию". И
высказывается он о явлениях художественной литературы и по вопросам внешней
политики теми самыми словами, какими и все, то есть взятыми из газет и
житейских разговоров. В своем же деле он может высказать и свое дельное
предложение и настоять на своем, проявить твердость и руку, и если его,
можно сказать, насильственно, при глубоком внутреннем его сопротивлении,
втаскивают в технический прогресс, то зато он за версту чувствует
барабанщика - прожектера, и уже никогда тому не сломить Григорьева. Поэтому
его ценят как инженера: "Работать может" и "беды с ним не наживешь".
Куйбышев и Губанов на вечеринке молодых инженеров. "Я ненавижу
капитализм, - не допущу!.." А потом он, принимая Губанова в Госплане,
извинился, и что же он сказал? Он сказал: "Извините, это было нескромно".
Дзержинский и Громадин. Громадин у него на приеме. Дзержинский цитирует
"Что делать?" Ленина.
О металлургии и вообще тяжелой промышленности на Востоке. Ломоносов.
Менделеев. Ленин. Сталин.
О равнодушии и о "равнении только наверх". Дела прокурорские, судебные.
История Я. с ее четырьмя детьми (так называемое "нарушение" Устава
сельскохозяйственной артели, где, однако, нет ни грана корысти). История
ребят Ф. и других. Эту историю возможно использовать, развернуть, сделав
одного из ребят сыном кого-либо из главных героев романа. Может быть,
Сомовой? А общую мысль о том, что нельзя решить вопрос по справедливости,
"без психологии", вложить в самой прямой и очень народной интерпретации в
уста моей старухи колхозницы, предсельсовета: либо в споре с Губановым, либо
развить ее точку зрения в остроконфликтной форме в столкновении с областным
прокурором. Тогда надо и его вывести. Возможно, после столкновения с ним она
идет к Губанову. Показать, что ей трудно было пробиться и к Губанову. Точка
зрения прокурора - общая - образец формализма и равнодушия: "У нас есть
закон, мы не можем заниматься психологией". А когда Губанов вызывает его,
он: "Я вам покажу сотни дел, когда трудно поверить, сам знаю людей, а
преступление налицо". Губанов: "А я уверен, что это и есть на девяносто
процентов дутые дела". Разговор приобретает характер "чистосердечный".
Прокурор: "Вы не будете отвечать, а я буду отвечать. Знаете, за что полетел
Панкратов? За либерализм, за доброту в отношении нарушителей государственных
законов". Губанов: "И правильно, что он за это полетел. Но нельзя из-за
боязни либерализма становиться подлецом, жить хотя бы даже с кусочком
подлости в душе".
К спору инженеров о молодежи. О тех, кто гонится за рублем. О тех, кто
основной экономический закон социализма рассматривает только с точки зрения
личного благополучия. Вся духовная жизнь с ее этическими и эстетическими
потребностями и идеалами остается за бортом у молодых людей этого типа. Есть
периоды исторического развития нашего социалистического общества, когда
народная жизнь протекает бурно, когда в активное историческое действие сразу
вовлекаются самые глубокие, казалось бы "неподвижные" пласты общества, когда
наглядно вскрываются лучшие народные силы, - в такие периоды легче видеть,
как народ рождает героев, - яркие таланты во всех областях деятельности. Вот
эти периоды: Октябрь, гражданская война, первая пятилетка, Отечественная
война. Это не значит, что в периоды между "бурями" духовная жизнь имеет
принципиально иное содержание и нет развития, - наоборот, именно эти мирные
периоды и есть периоды жатвы после посева. Но если в периоды "бури и
натиска" генеральные черты времени выступают заостренно и конденсированно,
то в периоды более "спокойного" развития их уже надо уметь видеть среди
всего остального. В споре инженеров о молодежи у многих из них, порожденных
как раз в периоды "бури и натиска", не хватает подлинного знания и понимания
тех сложных и противоречивых процессов духовного развития, которые
характерны для нашей современной молодежи. Отсюда черты второстепенные,
"пятна" заслоняют для многих из них главное, генеральное в духовной жизни
молодежи наших дней. Инженеры поколения Багдасарова, а также поколения
Бессонова, Шубина напрасно втайне вздыхают о "своем времени". Наше время,
после Великой Отечественной войны, рождает таланты, несущие в себе лучшие
черты времени перехода от социализма к коммунизму и притом в таком
количестве, как никогда раньше. Но это надо уметь видеть, понимать, как это
происходит в живой жизни и что приходится преодолевать современной молодежи.
Балышев много и разносторонне читает. Среди своих товарищей по
министерству, среди инженеров он так выделяется этим, что сам этого
стесняется. Ему часто не с кем поделиться. Он ловит себя на том, что иногда
точно "приседает" до уровня товарищей.
Вера Каратаева кончает заочно Институт истории искусств в Ленинграде и
там же - заочно - поступает в аспирантуру. Она ездит сдавать экзамены или
дипломные работы. Показ Ленинграда через нее. Возможно, вместе с молодым
архитектором. Возможно, вместе с отцом Бессонова (тогда последнему
принадлежат мысли о непонятности книжек по архитектуре). Возможно, это
совпадает с поездкой Павлуши Кузнецова (экскурсия). Но лучше, чтобы мысли о
книжках по архитектуре принадлежали не металлургу, а строителю. Может быть,
старик вроде Степина-плотника? Лаврен Борознов?
Ненормальный рабочий день ответственных работников - наследие
гражданской войны, периода коллективизации и индустриализации, потом Великой
Отечественной войны.
Что происходит, когда день наконец изменился в 1953 году!
Большегорск и Запорожье связать по соревнованию.
Учение Чернышевского до очень низовой русской интеллигенции, как мать
Балышева, например, продолжало доходить еще и в семидесятых и в
восьмидесятых годах - отчасти потому, что цензурные рогатки задерживали
возможность распространения быстрого, отчасти потому, что Россия велика:
пока дойдет до глухих углов та или иная брошюра или листовка или сочинение,
изданные легально! Балышева была воспитана именно на Чернышевском,
чувствовала себя ученицей Чернышевского, "шестидесятницей", была натура
цельная, волевая, последовательная во всем - в делах общественных и в делах
личных, в отличие от окружавших ее типичных "восьмидесятниц", натур уже
рефлектирующих, надломленных, хлипких.
Когда учитель ремесленного училища объясняется с Агриппиной Голубевой в
любви, он объясняется с ней хотя и простыми, но настолько необычными
человеческими словами, полными такого уважения к ней, которых она даже и не
слыхала в наше время. Не потому, что таких слов теперь нет, и не потому, что
людей таких нет, - так объясняющихся в любви, а просто ей никогда не
приходилось такие слышать.
Надо отличать резкость и прямоту суждений от грубости, проистекающей от
невежества. Это надо хорошо различать. Давно пора начать серьезнейшую борьбу
с грубостью в быту, с грубостью в суждениях, с грубостью в критике. В
искусстве тоже иные суждения и приговоры произносит топор, а не перо или
карандаш, и это приносит только вред, как и всякое невежество.
Павел Кузнецов в Москве. Вся красота старой архитектуры и мощь
архитектуры новой - высотных зданий, университета. Нужно либо весь эпизод
перенести в 1953 год, но это трудно по сюжету, либо в одной из последующих
частей, во время очередной поездки Павла Кузнецова в Москву, дать только
новую Москву с ее архитектурой - метро (новые станции), университет и пр. И
новую строительную технику, величественную, масштабную. Но надо найти такой
повод этой поездки Кузнецова, какой по самому своему внутреннему смыслу
перенес бы нас именно в наши дни.
Еще раз проблема заработной платы мастеров-доменщиков и
сталеплавильщиков по сравнению с стахановцами производства - рабочими.
Невыгодно быть мастером!
Небрежное отношение к "ремесленникам", использование их на подсобных
работах, на побегушках, фактическое отстранение от передовой техники - все
эти явления, которые еще совсем недавно имели массовое распространение и
отчасти живы и теперь, представляют из себя варварство, атавизм, возвращение
к дореволюционным формам обучения подростков. Тогда, в дореволюционное
время, человек, уже изрядно поживший, становился квалифицированным рабочим.
Сейчас - при социалистических методах обучения - он достигает совершенства
еще юнцом, обгоняя стариков. Небрежное отношение можно наблюдать и сегодня
на заводах со старой "традицией".
Я - такой-то и такой-то (страшно длинное название его должности), -
сказал он, стараясь соблюсти достоинство в этом длинном перечне.
Фамилия - Едвабный.
Толстый красный старый официант, подвыпив, утверждает, что у него два
сердца: одно с левой, другое - с правой стороны.
Человек может исправиться. Ничто так не сбрасывает его обратно в яму,
как недоверие. Недоверие унижает человека. (Из переживаний Агриппины
Голубевой.)
Муж жалуется на жену: "Она все человечество делит надвое - на пьющих и
непьющих. Пьющие плохие, а непьющие хорошие. И вот она только "хороших"
приглашает в дом. Не удивительно, что я так охотно убегаю из дома".
Марфа Васильевна: "То солнечно, то наволочно".
"Дело не секрет". "Всевозможно". "Ефетивно" (шофер говорит).
Теплое дуновение ветра, как прикосновение щеки.
Сумерки спустились. Последний стриж прочертил месяц.
Круг света вокруг луны, - будет дождливое время.
26/VIII. 10 часов вечера. Только что прошла гроза. Небо очистилось.
Месяц, больше половины, тяжелый, низкий, висит над лесом. Туман редкий,
недвижимый над прудом. И вся природа, облитая луной и точно налившаяся
тяжестью, холодная, влажная, застыла в темной неподвижности.
Утренники побили картофельную ботву, она повяла, почернела, и от нее в
полях стоит запах сладковатого сена.
6/V. Чудесные березы с высыпавшими мелкими, необыкновенно изящного
рисунка, воздушными листочками. Липа в надутых, вот-вот готовых лопнуть
почках, а там очередь уже только за дубом. В сырости сумеречного леса так и
накатывают волны этого еще детского запаха влажных листочков и почек, среди
которых гудят и путаются запоздавшие ко сну шмели.
Вороны ловко ловят нерестящуюся рыбу в травке у берега, подкарауливая
ее, спрятавшись среди веток вербы.
В Кузнецове сочетание мальчишеской, мужественной хитрости и доброты.
Галина Сомова (урожденная Челнокова), прошедшая в первые годы
совместной жизни с Сомовым трудный жизненный путь, полный испытаний, а в
общем путь трудовой, сходный с путем миллионов, очень призадумалась над
своей судьбой женщины - врача, труженицы, над судьбой детей своих, когда муж
круто пошел на повышение и на семью посыпались материальные блага и
удобства. Именно потому, что все жены и все дети в семьях этого типа
уверенно и очень естественно воспринимают эти блага и удобства, не
задумываясь над тем, заслуживают ли они их сами по себе, независимо от
заслуг главы семьи, именно поэтому Сомова избрала для себя необычный... путь
- не пользоваться этими благами и удобствами там, где жизнь ее и детей носит
или может и должна носить независимый характер. Столкновения с мужем на этой
почве. Непонимание этого не только со стороны жен других ответственных
работников, но даже и со стороны людей простой жизни. Как много ей пришлось
пережить и понять и в себе и в окружающих, чтобы все-таки неуклонно провести
эту линию через всю свою жизнь, не став в глазах других ни позеркой, ни
ханжой, ни кривлякой. Она все преодолела трудом, естественной, неподкупной
простотой и скромностью. Нет ничего прекрасней женщины, в которой
принципиальность, несгибаемая и неподкупная, никак не выпячена, а так же
естественна, скромна и женственна, как и все, что бы эта женщина ни делала.
Такова была Галина Сомова.
Секретарь обкома, вспомнив, как он в молодости вел кружок по истории
партии, решил тряхнуть стариной, показать пример и провести занятия в кружке
на заводе - там, где раскритиковал положение с делом пропаганды и "поучал"
вволю пропагандиста. И вот, когда он стал готовиться к занятию, он увидел,
насколько труднее провести одно конкретное, живое, увлекательное для
слушателей и участников занятие в кружке, чем давать "указания" и
"директивы" о том, как лучше вести пропаганду. "Ах, ты черт!"
А может быть, мальчишка, совершивший "преступление", - сын Губанова?
Очень было бы хорошо сделать так: по ходу романа, где-то пораньше происходит
столкновение старухи колхозницы с прокуратурой вокруг вопроса о нарушении
колхозного устава, она жалуется Губанову, и вся "прокурорская" тема
обсуждается у Губанова. Губанов решает данный вопрос правильно, но общие
"установки" прокурора еще не вызывают в сознании Губанова такой протест,
пока он не сталкивается с подобным же казенным формальным отношением к делу
в связи с "преступлением" своего сына. Но что всего возмутительнее:
оказывается, что прокурор вполне может повернуть дело на оправдание сына,
это не так сложно сделать, на всякий закон есть и другие законы, а главное,
многие, очень многие дела можно подвести не под этот, а под другой закон.
Почему же в первом случае прокурор боялся сделать это, а во втором - нет?
Потому что в первом случае он имел дело с колхозницей, а во втором - с
секретарем обкома. Губанов добивается того, что прокурора снимают с
должности. Ему бы следовало, однако, чтобы быть последовательным до конца,
согласиться с осуждением сына. Но этого он уже не в силах сделать.
Обращение к читателю по поводу техники и технических терминов в романе
- в одной из первых глав, в связи с тем, что Маннуров, добиваясь рекорда,
поджег динасовый свод мартеновской печи. Придраться к тому, что такое
"динасовый свод", объяснить это читателю, а потом его же, читателя, отругать
за то, что он этого не знает. В наш век он это обязан знать! Почему у
читателя не вызывают смущения, когда он читает классический роман, такие
"технические" термины, как "изба, поставленная глаголем", или "пятистенная
изба", или "бричка", "линейка", "карета", или названия созвездий из звезд
или такие слова и понятия, как "понева", "дежка", "косье", "просто сидит"
(про косу), "лобогрейка" или щеголяние охотничьими терминами,
профессиональными и вообще специфическими терминами при описании, например,
собак или лошадей - у Толстого, Куприна, Эртеля? Ведь современный наш
читатель в большинстве своем не видел, не знает этого, а это кажется ему,
однако, в порядке вещей. Он к этому привык. Он обязан привыкнуть к
технической терминологии в современном романе, ибо нельзя написать
современный роман, обходя вопросы техники, в наш век невиданного
технического развития. Без знания техники уже многое становится непонятным в
любом номере газеты, выходящей в наши дни. К тому же писатель обращается не
только к настоящему, а и к будущему, а в будущем его будет читать народ с
политехническим всеобщим средним образованием. Уже сейчас можно сказать, что
читатель, не знающий техники, через десять-двадцать лет будет выглядеть
троглодитом. Литература не может равняться на троглодитов! Другое дело, что
предметом литературы является не техника, а человек. Значит, надо писать о
человеке, а техника тогда само собой приобретает такое же естественное
звучание в романе, как естественно звучала старая техника или описания
природы, или специфическая собачья и лошадиная терминология в классическом
романе.
Панина у Губанова по делам в связи с той борьбой, которую она ведет с
Навурским (а возможно, ее тоже увязать с "прокурорскими" делами). Тут они
выясняют, что и он и она - воспитанники детского дома. Губанов говорит:
"Обратите внимание, сколько встречается среди современных работников, среди
военных людей и вообще среди хороших людей разных профессий - воспитанников
детских домов. Своими детскими домами социалистическое общество за тридцать
пять лет своего существования спасло от гибели физической и моральной и
сделало полноценными людьми, работниками миллионы детей, оставшихся
сиротами, потерявших родителей своих в ту мировую войну, в гражданскую
войну, в голодный 1921 год, в период коллективизации, в Великую
Отечественную войну. Ну, кем бы мы были с вами, если бы не наши детские
дома? Нас или не было бы, или были бы мы - я, скажем, чернорабочим,
грузчиком, например, а может быть, вором, а вы всю жизнь проработали бы на
каких-нибудь торфяных болотах или прислугой, или... нет, даже страшно
подумать, не только сказать... И мне так приятно смотреть на вас, точно
землячку встретил. Знаете что? Этой работы все равно никогда всей не
переделать, пойдемте-ка ко мне домой да выпьем с вами за мой и ваш детский
дом, который заменил нам и мать и отца! Жена будет рада".
Либерализм особенно отвратителен в наши дни, ибо означает
покровительство, поблажку, слюнявую доброту по отношению к антинародным
силам. На этом основании, однако, все бюрократы, карьеристы, стяжатели,
эгоисты, обыватели на постах, скрывающих номенклатурой данного поста
антинародную черствую душу человека, сидящего на посту, - считают
"либерализмом" всякое проявление человечности по отношению к людям,
совершившим ошибку, так или иначе согрешившим, попавшим в ту или иную
общественную беду.
Мать Христины так и осталась деревенская, все ее чувства, мысли, вся
жизнь ее осталась там, она только и говорит о своей "веске". Лаврен
Борознов, муж ее, тоже любит послушать, - он уже давно оторвался от деревни,
он стал уже строителем по призванию, никогда бы не был способен вернуться в
деревню, - но ему уже пятьдесят восемь лет, близится старость, и рассказы
жены напоминают ему время, когда он был молодым. А Тина слушает мать, а
вернее делает вид, что слушает, из дочернего такта, а ей все это стало
чуждым и далеким. Ремесленное училище с практикой на заводе уже перевернуло
ее с четырнадцати-пятнадцати лет, она стала заводская - и теперь, когда она
просто домашняя хозяйка, она тоскует не по деревне, а по заводу, по
заводскому труду.
Коля Красовский так же, как и Христина, медленно формирующийся
характер; кроме того, ей нравится, что он смоленский, сосед ее, его фамилия
и говор типичны для "смолян" и родственны белорусской душе Христины, они оба
- из "западных славян", хотя и не сознают этой подпочвы их робкой симпатии
друг к другу.
Размышления секретаря обкома о душевной неподкупности и о компромиссах
допустимых и недопустимых.
Дружба в труде самый высокий вид дружбы. В числе прочего это и самый
прочный и самый принципиальный и в то же время наиболее широкий вид дружбы -
в ней люди ценят друг друга по самому лучшему и высокому друг в друге,
поэтому она может объединить людей самых разных по характерам, по
достоинствам и недостаткам; ничто обывательское не может ее разрушить, если
объединяющий трудовой принцип не поколеблен.
Обывательский предрассудок, будто женщины, особенно уже
сформировавшиеся женщины, не могут так же прочно и верно дружить между
собой, как мужчины (якобы из-за более или менее осознанной или скрытой
"конкуренции" между женщинами перед лицом мужчин). Это справедливо только по
отношению к праздным женщинам. Жизнь дает примеры исключительной дружбы
между трудовыми женщинами, женщинами, объединенными общностью труда или
общественного дела.
Современные плохие писатели, плохие прежде всего именно в моральном
отношении, любят выводить в сатирическом освещении типы своих собратьев по
перу, любят выводить их людьми, оторванными от народа, пьяницами, красивыми
говорунами без правды в душе, подхалимами перед людьми вышестоящими,
халтурщиками и сребролюбцами. Это первый признак, что у автора у самого нет
любви и уважения к своей профессии, нет моральной основы в своей профессии,
а есть некоторое смутное ощущение собственной неполноценности и фальши.
Изображая своих собратьев скверными и маленькими, они надеются тем самым
спастись от суда народа и возвыситься перед народом. Но народ не чернит [?],
не знает скверных писателей, он видит в писателе своего учителя и часто
совесть свою, он знает, что писатели - это духовные руководители народа,
такие же, как и его, народа, политические вожди, и относится к профессии
писателя с любовью и уважением.
Писатель, который в своем произведении оплевывает писателя, это прежде
всего трус, боящийся народа своего.
Шубин не хочет, чтобы его из начальников доменного цеха превратили в
директора комбината. Его разговор с Багдасаровым. "Я хотел бы учить молодежь
доменному делу". - "В профессора, что ли? В доктора наук?.. А кандидатский
минимум?.." И здесь развернуть вновь - в их споре - всю тему о высшем
образовании, о научно-исследовательской работе, о проектантах, о работниках
лабораторий заводских и т.д. Багдасаров вынужден соглашаться. "Почему же вы
не ставите этот вопрос в целом перед правительством, разве это не ваша
обязанность? Поставите?" Багдасаров, подумав: "Нет, не поставлю". Объяснить,
почему Багдасарову действительно трудно ставить вопросы, не имеющие прямого
и непосредственного отношения к выполнению плана, к тем прямым и
непосредственным обязанностям, которые возложены на министерство, тем более
что они выполняются далеко не так, как надо. Рассуждение о том, что наше
государство - молодое государство, где формы государственного управления
неизбежно меняются и надо вовремя видеть, где и что бюрократически
"сложилось", застыло и тормозит рождение нового и живого. Багдасаров
понимает это, но соразмеряет свои силы и сознательно отходит в сторону там,
где это прямо его не касается. Он чувствует, что у него "не найдется
времени" для того, чтобы весь вопрос изучить и поднять настолько, чтобы
иметь успех в правительстве. И в то же время понимает, что все это может
иметь успех при всех условиях только после большой борьбы. И, зная "ресурсы"
свои, не берется за это. И это - слабое место Багдасарова как
то, что поднял. Настоящий хозяйственник - инженер не только "с головой", но
и "с рукой, рукастый".
Балышев реконструировал завод имени Буранова, потом строил
"Запорожсталь". И он же взрывал "Запорожсталь".
Вопросы политвоспитания, просвещения. Вспомнить пленум обкома "О
счастье жизни", "О земле и солнце". Не надо смеяться над такими вопросами.
Смеются потому, что привыкли к трафарету. Это надо связать с общей партийной
темой. Очень было бы уместно вложить в уста секретаря обкома очень ясные,
спокойные мудрые разъяснения по этим вопросам.
Вопросы религии. Две новых церкви на Большом Казымовском.
Разговор с читателем о том, что он не имеет права не знать техники.
Григорьев - инженер-прокатчик. В грубом смысле слова это тип инженера
без перспектив, инженера "деляги". В нем та честность и практический ум,
которые в результате, к сорока годам, сделали из него опытного, ценного
инженера, умеющего приспосабливаться к требованиям времени. В должностном
смысле он пошел "выше" и дальше, чем жена его Даша. Но он не может являться
одной из движущих сил технического прогресса, потому что мысль его не
работает на будущее, она просто привыкла приспособляться к новому. Поэтому
он не из тех, кто толкает прогресс, но и не из тех, кто тормозит его, он из
тех, кто не мешает прогрессу. На партсобраниях он всегда молчит, из
нежелания доставить себе лишние хлопоты. Он и честен и не трус, а все ж таки
лучше помолчать, а не то, не дай бог, выдвинут еще по общественной линии,
когда и так работы много. А ему нужно время и на выпивку в хорошей,
привычной, домашней компании, и на преферанс, и на охоту. "На что нам
столько общественных деятелей в семье, пусть уж жена там выдвигается", -
шутливо говорит он в такой домашней компании за столом. Жена привыкла к
нему, знает, что он работник, знает, что он добр и любит детей, знает, что
он честен и предан делу, но за эти черты "обывательщины" в нем она его
втайне немножко презирает. Художественную литературу он читает не потому,
что это для него душевная потребность, а потому, что надо же знать - для
разговора с другими людьми, - кто это и за что получил очередную сталинскую
премию. Но это для него почти одно и то же, что неизбежные и тоже скучные
для него занятия по марксизму-ленинизму по "индивидуальному заданию". И
высказывается он о явлениях художественной литературы и по вопросам внешней
политики теми самыми словами, какими и все, то есть взятыми из газет и
житейских разговоров. В своем же деле он может высказать и свое дельное
предложение и настоять на своем, проявить твердость и руку, и если его,
можно сказать, насильственно, при глубоком внутреннем его сопротивлении,
втаскивают в технический прогресс, то зато он за версту чувствует
барабанщика - прожектера, и уже никогда тому не сломить Григорьева. Поэтому
его ценят как инженера: "Работать может" и "беды с ним не наживешь".
Куйбышев и Губанов на вечеринке молодых инженеров. "Я ненавижу
капитализм, - не допущу!.." А потом он, принимая Губанова в Госплане,
извинился, и что же он сказал? Он сказал: "Извините, это было нескромно".
Дзержинский и Громадин. Громадин у него на приеме. Дзержинский цитирует
"Что делать?" Ленина.
О металлургии и вообще тяжелой промышленности на Востоке. Ломоносов.
Менделеев. Ленин. Сталин.
О равнодушии и о "равнении только наверх". Дела прокурорские, судебные.
История Я. с ее четырьмя детьми (так называемое "нарушение" Устава
сельскохозяйственной артели, где, однако, нет ни грана корысти). История
ребят Ф. и других. Эту историю возможно использовать, развернуть, сделав
одного из ребят сыном кого-либо из главных героев романа. Может быть,
Сомовой? А общую мысль о том, что нельзя решить вопрос по справедливости,
"без психологии", вложить в самой прямой и очень народной интерпретации в
уста моей старухи колхозницы, предсельсовета: либо в споре с Губановым, либо
развить ее точку зрения в остроконфликтной форме в столкновении с областным
прокурором. Тогда надо и его вывести. Возможно, после столкновения с ним она
идет к Губанову. Показать, что ей трудно было пробиться и к Губанову. Точка
зрения прокурора - общая - образец формализма и равнодушия: "У нас есть
закон, мы не можем заниматься психологией". А когда Губанов вызывает его,
он: "Я вам покажу сотни дел, когда трудно поверить, сам знаю людей, а
преступление налицо". Губанов: "А я уверен, что это и есть на девяносто
процентов дутые дела". Разговор приобретает характер "чистосердечный".
Прокурор: "Вы не будете отвечать, а я буду отвечать. Знаете, за что полетел
Панкратов? За либерализм, за доброту в отношении нарушителей государственных
законов". Губанов: "И правильно, что он за это полетел. Но нельзя из-за
боязни либерализма становиться подлецом, жить хотя бы даже с кусочком
подлости в душе".
К спору инженеров о молодежи. О тех, кто гонится за рублем. О тех, кто
основной экономический закон социализма рассматривает только с точки зрения
личного благополучия. Вся духовная жизнь с ее этическими и эстетическими
потребностями и идеалами остается за бортом у молодых людей этого типа. Есть
периоды исторического развития нашего социалистического общества, когда
народная жизнь протекает бурно, когда в активное историческое действие сразу
вовлекаются самые глубокие, казалось бы "неподвижные" пласты общества, когда
наглядно вскрываются лучшие народные силы, - в такие периоды легче видеть,
как народ рождает героев, - яркие таланты во всех областях деятельности. Вот
эти периоды: Октябрь, гражданская война, первая пятилетка, Отечественная
война. Это не значит, что в периоды между "бурями" духовная жизнь имеет
принципиально иное содержание и нет развития, - наоборот, именно эти мирные
периоды и есть периоды жатвы после посева. Но если в периоды "бури и
натиска" генеральные черты времени выступают заостренно и конденсированно,
то в периоды более "спокойного" развития их уже надо уметь видеть среди
всего остального. В споре инженеров о молодежи у многих из них, порожденных
как раз в периоды "бури и натиска", не хватает подлинного знания и понимания
тех сложных и противоречивых процессов духовного развития, которые
характерны для нашей современной молодежи. Отсюда черты второстепенные,
"пятна" заслоняют для многих из них главное, генеральное в духовной жизни
молодежи наших дней. Инженеры поколения Багдасарова, а также поколения
Бессонова, Шубина напрасно втайне вздыхают о "своем времени". Наше время,
после Великой Отечественной войны, рождает таланты, несущие в себе лучшие
черты времени перехода от социализма к коммунизму и притом в таком
количестве, как никогда раньше. Но это надо уметь видеть, понимать, как это
происходит в живой жизни и что приходится преодолевать современной молодежи.
Балышев много и разносторонне читает. Среди своих товарищей по
министерству, среди инженеров он так выделяется этим, что сам этого
стесняется. Ему часто не с кем поделиться. Он ловит себя на том, что иногда
точно "приседает" до уровня товарищей.
Вера Каратаева кончает заочно Институт истории искусств в Ленинграде и
там же - заочно - поступает в аспирантуру. Она ездит сдавать экзамены или
дипломные работы. Показ Ленинграда через нее. Возможно, вместе с молодым
архитектором. Возможно, вместе с отцом Бессонова (тогда последнему
принадлежат мысли о непонятности книжек по архитектуре). Возможно, это
совпадает с поездкой Павлуши Кузнецова (экскурсия). Но лучше, чтобы мысли о
книжках по архитектуре принадлежали не металлургу, а строителю. Может быть,
старик вроде Степина-плотника? Лаврен Борознов?
Ненормальный рабочий день ответственных работников - наследие
гражданской войны, периода коллективизации и индустриализации, потом Великой
Отечественной войны.
Что происходит, когда день наконец изменился в 1953 году!
Большегорск и Запорожье связать по соревнованию.
Учение Чернышевского до очень низовой русской интеллигенции, как мать
Балышева, например, продолжало доходить еще и в семидесятых и в
восьмидесятых годах - отчасти потому, что цензурные рогатки задерживали
возможность распространения быстрого, отчасти потому, что Россия велика:
пока дойдет до глухих углов та или иная брошюра или листовка или сочинение,
изданные легально! Балышева была воспитана именно на Чернышевском,
чувствовала себя ученицей Чернышевского, "шестидесятницей", была натура
цельная, волевая, последовательная во всем - в делах общественных и в делах
личных, в отличие от окружавших ее типичных "восьмидесятниц", натур уже
рефлектирующих, надломленных, хлипких.
Когда учитель ремесленного училища объясняется с Агриппиной Голубевой в
любви, он объясняется с ней хотя и простыми, но настолько необычными
человеческими словами, полными такого уважения к ней, которых она даже и не
слыхала в наше время. Не потому, что таких слов теперь нет, и не потому, что
людей таких нет, - так объясняющихся в любви, а просто ей никогда не
приходилось такие слышать.
Надо отличать резкость и прямоту суждений от грубости, проистекающей от
невежества. Это надо хорошо различать. Давно пора начать серьезнейшую борьбу
с грубостью в быту, с грубостью в суждениях, с грубостью в критике. В
искусстве тоже иные суждения и приговоры произносит топор, а не перо или
карандаш, и это приносит только вред, как и всякое невежество.
Павел Кузнецов в Москве. Вся красота старой архитектуры и мощь
архитектуры новой - высотных зданий, университета. Нужно либо весь эпизод
перенести в 1953 год, но это трудно по сюжету, либо в одной из последующих
частей, во время очередной поездки Павла Кузнецова в Москву, дать только
новую Москву с ее архитектурой - метро (новые станции), университет и пр. И
новую строительную технику, величественную, масштабную. Но надо найти такой
повод этой поездки Кузнецова, какой по самому своему внутреннему смыслу
перенес бы нас именно в наши дни.
Еще раз проблема заработной платы мастеров-доменщиков и
сталеплавильщиков по сравнению с стахановцами производства - рабочими.
Невыгодно быть мастером!
Небрежное отношение к "ремесленникам", использование их на подсобных
работах, на побегушках, фактическое отстранение от передовой техники - все
эти явления, которые еще совсем недавно имели массовое распространение и
отчасти живы и теперь, представляют из себя варварство, атавизм, возвращение
к дореволюционным формам обучения подростков. Тогда, в дореволюционное
время, человек, уже изрядно поживший, становился квалифицированным рабочим.
Сейчас - при социалистических методах обучения - он достигает совершенства
еще юнцом, обгоняя стариков. Небрежное отношение можно наблюдать и сегодня
на заводах со старой "традицией".
Я - такой-то и такой-то (страшно длинное название его должности), -
сказал он, стараясь соблюсти достоинство в этом длинном перечне.
Фамилия - Едвабный.
Толстый красный старый официант, подвыпив, утверждает, что у него два
сердца: одно с левой, другое - с правой стороны.
Человек может исправиться. Ничто так не сбрасывает его обратно в яму,
как недоверие. Недоверие унижает человека. (Из переживаний Агриппины
Голубевой.)
Муж жалуется на жену: "Она все человечество делит надвое - на пьющих и
непьющих. Пьющие плохие, а непьющие хорошие. И вот она только "хороших"
приглашает в дом. Не удивительно, что я так охотно убегаю из дома".
Марфа Васильевна: "То солнечно, то наволочно".
"Дело не секрет". "Всевозможно". "Ефетивно" (шофер говорит).
Теплое дуновение ветра, как прикосновение щеки.
Сумерки спустились. Последний стриж прочертил месяц.
Круг света вокруг луны, - будет дождливое время.
26/VIII. 10 часов вечера. Только что прошла гроза. Небо очистилось.
Месяц, больше половины, тяжелый, низкий, висит над лесом. Туман редкий,
недвижимый над прудом. И вся природа, облитая луной и точно налившаяся
тяжестью, холодная, влажная, застыла в темной неподвижности.
Утренники побили картофельную ботву, она повяла, почернела, и от нее в
полях стоит запах сладковатого сена.
6/V. Чудесные березы с высыпавшими мелкими, необыкновенно изящного
рисунка, воздушными листочками. Липа в надутых, вот-вот готовых лопнуть
почках, а там очередь уже только за дубом. В сырости сумеречного леса так и
накатывают волны этого еще детского запаха влажных листочков и почек, среди
которых гудят и путаются запоздавшие ко сну шмели.
Вороны ловко ловят нерестящуюся рыбу в травке у берега, подкарауливая
ее, спрятавшись среди веток вербы.
В Кузнецове сочетание мальчишеской, мужественной хитрости и доброты.
Галина Сомова (урожденная Челнокова), прошедшая в первые годы
совместной жизни с Сомовым трудный жизненный путь, полный испытаний, а в
общем путь трудовой, сходный с путем миллионов, очень призадумалась над
своей судьбой женщины - врача, труженицы, над судьбой детей своих, когда муж
круто пошел на повышение и на семью посыпались материальные блага и
удобства. Именно потому, что все жены и все дети в семьях этого типа
уверенно и очень естественно воспринимают эти блага и удобства, не
задумываясь над тем, заслуживают ли они их сами по себе, независимо от
заслуг главы семьи, именно поэтому Сомова избрала для себя необычный... путь
- не пользоваться этими благами и удобствами там, где жизнь ее и детей носит
или может и должна носить независимый характер. Столкновения с мужем на этой
почве. Непонимание этого не только со стороны жен других ответственных
работников, но даже и со стороны людей простой жизни. Как много ей пришлось
пережить и понять и в себе и в окружающих, чтобы все-таки неуклонно провести
эту линию через всю свою жизнь, не став в глазах других ни позеркой, ни
ханжой, ни кривлякой. Она все преодолела трудом, естественной, неподкупной
простотой и скромностью. Нет ничего прекрасней женщины, в которой
принципиальность, несгибаемая и неподкупная, никак не выпячена, а так же
естественна, скромна и женственна, как и все, что бы эта женщина ни делала.
Такова была Галина Сомова.
Секретарь обкома, вспомнив, как он в молодости вел кружок по истории
партии, решил тряхнуть стариной, показать пример и провести занятия в кружке
на заводе - там, где раскритиковал положение с делом пропаганды и "поучал"
вволю пропагандиста. И вот, когда он стал готовиться к занятию, он увидел,
насколько труднее провести одно конкретное, живое, увлекательное для
слушателей и участников занятие в кружке, чем давать "указания" и
"директивы" о том, как лучше вести пропаганду. "Ах, ты черт!"
А может быть, мальчишка, совершивший "преступление", - сын Губанова?
Очень было бы хорошо сделать так: по ходу романа, где-то пораньше происходит
столкновение старухи колхозницы с прокуратурой вокруг вопроса о нарушении
колхозного устава, она жалуется Губанову, и вся "прокурорская" тема
обсуждается у Губанова. Губанов решает данный вопрос правильно, но общие
"установки" прокурора еще не вызывают в сознании Губанова такой протест,
пока он не сталкивается с подобным же казенным формальным отношением к делу
в связи с "преступлением" своего сына. Но что всего возмутительнее:
оказывается, что прокурор вполне может повернуть дело на оправдание сына,
это не так сложно сделать, на всякий закон есть и другие законы, а главное,
многие, очень многие дела можно подвести не под этот, а под другой закон.
Почему же в первом случае прокурор боялся сделать это, а во втором - нет?
Потому что в первом случае он имел дело с колхозницей, а во втором - с
секретарем обкома. Губанов добивается того, что прокурора снимают с
должности. Ему бы следовало, однако, чтобы быть последовательным до конца,
согласиться с осуждением сына. Но этого он уже не в силах сделать.
Обращение к читателю по поводу техники и технических терминов в романе
- в одной из первых глав, в связи с тем, что Маннуров, добиваясь рекорда,
поджег динасовый свод мартеновской печи. Придраться к тому, что такое
"динасовый свод", объяснить это читателю, а потом его же, читателя, отругать
за то, что он этого не знает. В наш век он это обязан знать! Почему у
читателя не вызывают смущения, когда он читает классический роман, такие
"технические" термины, как "изба, поставленная глаголем", или "пятистенная
изба", или "бричка", "линейка", "карета", или названия созвездий из звезд
или такие слова и понятия, как "понева", "дежка", "косье", "просто сидит"
(про косу), "лобогрейка" или щеголяние охотничьими терминами,
профессиональными и вообще специфическими терминами при описании, например,
собак или лошадей - у Толстого, Куприна, Эртеля? Ведь современный наш
читатель в большинстве своем не видел, не знает этого, а это кажется ему,
однако, в порядке вещей. Он к этому привык. Он обязан привыкнуть к
технической терминологии в современном романе, ибо нельзя написать
современный роман, обходя вопросы техники, в наш век невиданного
технического развития. Без знания техники уже многое становится непонятным в
любом номере газеты, выходящей в наши дни. К тому же писатель обращается не
только к настоящему, а и к будущему, а в будущем его будет читать народ с
политехническим всеобщим средним образованием. Уже сейчас можно сказать, что
читатель, не знающий техники, через десять-двадцать лет будет выглядеть
троглодитом. Литература не может равняться на троглодитов! Другое дело, что
предметом литературы является не техника, а человек. Значит, надо писать о
человеке, а техника тогда само собой приобретает такое же естественное
звучание в романе, как естественно звучала старая техника или описания
природы, или специфическая собачья и лошадиная терминология в классическом
романе.
Панина у Губанова по делам в связи с той борьбой, которую она ведет с
Навурским (а возможно, ее тоже увязать с "прокурорскими" делами). Тут они
выясняют, что и он и она - воспитанники детского дома. Губанов говорит:
"Обратите внимание, сколько встречается среди современных работников, среди
военных людей и вообще среди хороших людей разных профессий - воспитанников
детских домов. Своими детскими домами социалистическое общество за тридцать
пять лет своего существования спасло от гибели физической и моральной и
сделало полноценными людьми, работниками миллионы детей, оставшихся
сиротами, потерявших родителей своих в ту мировую войну, в гражданскую
войну, в голодный 1921 год, в период коллективизации, в Великую
Отечественную войну. Ну, кем бы мы были с вами, если бы не наши детские
дома? Нас или не было бы, или были бы мы - я, скажем, чернорабочим,
грузчиком, например, а может быть, вором, а вы всю жизнь проработали бы на
каких-нибудь торфяных болотах или прислугой, или... нет, даже страшно
подумать, не только сказать... И мне так приятно смотреть на вас, точно
землячку встретил. Знаете что? Этой работы все равно никогда всей не
переделать, пойдемте-ка ко мне домой да выпьем с вами за мой и ваш детский
дом, который заменил нам и мать и отца! Жена будет рада".
Либерализм особенно отвратителен в наши дни, ибо означает
покровительство, поблажку, слюнявую доброту по отношению к антинародным
силам. На этом основании, однако, все бюрократы, карьеристы, стяжатели,
эгоисты, обыватели на постах, скрывающих номенклатурой данного поста
антинародную черствую душу человека, сидящего на посту, - считают
"либерализмом" всякое проявление человечности по отношению к людям,
совершившим ошибку, так или иначе согрешившим, попавшим в ту или иную
общественную беду.
Мать Христины так и осталась деревенская, все ее чувства, мысли, вся
жизнь ее осталась там, она только и говорит о своей "веске". Лаврен
Борознов, муж ее, тоже любит послушать, - он уже давно оторвался от деревни,
он стал уже строителем по призванию, никогда бы не был способен вернуться в
деревню, - но ему уже пятьдесят восемь лет, близится старость, и рассказы
жены напоминают ему время, когда он был молодым. А Тина слушает мать, а
вернее делает вид, что слушает, из дочернего такта, а ей все это стало
чуждым и далеким. Ремесленное училище с практикой на заводе уже перевернуло
ее с четырнадцати-пятнадцати лет, она стала заводская - и теперь, когда она
просто домашняя хозяйка, она тоскует не по деревне, а по заводу, по
заводскому труду.
Коля Красовский так же, как и Христина, медленно формирующийся
характер; кроме того, ей нравится, что он смоленский, сосед ее, его фамилия
и говор типичны для "смолян" и родственны белорусской душе Христины, они оба
- из "западных славян", хотя и не сознают этой подпочвы их робкой симпатии
друг к другу.
Размышления секретаря обкома о душевной неподкупности и о компромиссах
допустимых и недопустимых.
Дружба в труде самый высокий вид дружбы. В числе прочего это и самый
прочный и самый принципиальный и в то же время наиболее широкий вид дружбы -
в ней люди ценят друг друга по самому лучшему и высокому друг в друге,
поэтому она может объединить людей самых разных по характерам, по
достоинствам и недостаткам; ничто обывательское не может ее разрушить, если
объединяющий трудовой принцип не поколеблен.
Обывательский предрассудок, будто женщины, особенно уже
сформировавшиеся женщины, не могут так же прочно и верно дружить между
собой, как мужчины (якобы из-за более или менее осознанной или скрытой
"конкуренции" между женщинами перед лицом мужчин). Это справедливо только по
отношению к праздным женщинам. Жизнь дает примеры исключительной дружбы
между трудовыми женщинами, женщинами, объединенными общностью труда или
общественного дела.
Современные плохие писатели, плохие прежде всего именно в моральном
отношении, любят выводить в сатирическом освещении типы своих собратьев по
перу, любят выводить их людьми, оторванными от народа, пьяницами, красивыми
говорунами без правды в душе, подхалимами перед людьми вышестоящими,
халтурщиками и сребролюбцами. Это первый признак, что у автора у самого нет
любви и уважения к своей профессии, нет моральной основы в своей профессии,
а есть некоторое смутное ощущение собственной неполноценности и фальши.
Изображая своих собратьев скверными и маленькими, они надеются тем самым
спастись от суда народа и возвыситься перед народом. Но народ не чернит [?],
не знает скверных писателей, он видит в писателе своего учителя и часто
совесть свою, он знает, что писатели - это духовные руководители народа,
такие же, как и его, народа, политические вожди, и относится к профессии
писателя с любовью и уважением.
Писатель, который в своем произведении оплевывает писателя, это прежде
всего трус, боящийся народа своего.
Шубин не хочет, чтобы его из начальников доменного цеха превратили в
директора комбината. Его разговор с Багдасаровым. "Я хотел бы учить молодежь
доменному делу". - "В профессора, что ли? В доктора наук?.. А кандидатский
минимум?.." И здесь развернуть вновь - в их споре - всю тему о высшем
образовании, о научно-исследовательской работе, о проектантах, о работниках
лабораторий заводских и т.д. Багдасаров вынужден соглашаться. "Почему же вы
не ставите этот вопрос в целом перед правительством, разве это не ваша
обязанность? Поставите?" Багдасаров, подумав: "Нет, не поставлю". Объяснить,
почему Багдасарову действительно трудно ставить вопросы, не имеющие прямого
и непосредственного отношения к выполнению плана, к тем прямым и
непосредственным обязанностям, которые возложены на министерство, тем более
что они выполняются далеко не так, как надо. Рассуждение о том, что наше
государство - молодое государство, где формы государственного управления
неизбежно меняются и надо вовремя видеть, где и что бюрократически
"сложилось", застыло и тормозит рождение нового и живого. Багдасаров
понимает это, но соразмеряет свои силы и сознательно отходит в сторону там,
где это прямо его не касается. Он чувствует, что у него "не найдется
времени" для того, чтобы весь вопрос изучить и поднять настолько, чтобы
иметь успех в правительстве. И в то же время понимает, что все это может
иметь успех при всех условиях только после большой борьбы. И, зная "ресурсы"
свои, не берется за это. И это - слабое место Багдасарова как