больше ловили себя на том, что им даже не о чем поговорить.
Помнится, - это было года три тому назад, - Тина как-то сказала
Павлуше:
- Как давно Васса не заходила!.. Вот так живешь, живешь, не думаешь, а
ведь она к нам совсем и ходить перестала... - Она сказала это без горечи,
без грусти, даже без удивления, а просто с раздумьем: шла, шла и вдруг
наткнулась и на мгновение остановилась и посмотрела, на что наткнулась, - не
нашла и пошла дальше. - Ничем мы вроде ее и не обидели, - сказала Тина после
того, как не нашла, обо что она споткнулась, и жизнь их с Павлушей потекла
дальше, уже без Вассы.
Она запомнила, что Павлуша сказал ей по этому поводу такое, что не
показалось ей правильным, но она не возразила Павлуше, и жизнь их потекла
дальше. А Павлуша сказал вот что:
- Слушай, ты ведь теперь замужняя женщина, у тебя ребенок, а она - ведь
она старше тебя, ей уже двадцать два, - а она все в девках ходит. Она себе
мужа ищет, - а какой ей может быть теперь интерес в тебе или во мне... У нее
не только интереса к нам не может быть, ей - она девушка красивая - может
быть, даже завидно глядеть на нас, - ведь в ней, знаешь, сколько горячей
крови, - как в кобылице! - сказал Павлуша, метнув на Тину лукавый
мальчишеский взгляд, и засмеялся. Он любил иногда подразнить Тину эдак,
издалека, чтобы вызвать в ней ревность, но она его ни к кому не ревновала: в
ней еще не было этого чувства, даже если бы Павлуша дал к нему какой-нибудь
повод. Но поводов действительно Павлуша не давал - по крайней мере тогда.
В том, как Павлуша сказал это, было не осознанное им самодовольство: он
имел в виду не то, что Вассе завидно глядеть на них, а то, что Васса
завидует счастливой судьбе своей подруги.
Васса завидует ей, Тине! Нет, Тина не только не допускала, она знала,
что это не могло быть правдой. Она помнила, что с самой той поры, как она
призналась Вассе в своей любви к Павлуше, призналась в одну из тех
счастливых минут откровения, когда они отдыхали вот так, обнявшись, на
кровати и шептались, шептались друг с другом, - а то, что Павлуша в нее
влюблен, об этом знало все общежитие, все клубы и парки города, вся
молодежь, которая проводит свой досуг на улицах, - с той самой поры, как она
призналась подруге в своей любви к Павлуше, Васса была счастлива ее
счастьем, жила ее чувствами и интересами, она, Васса, в ту пору совсем
отрешилась от себя. Тина прекрасно знала, что Павлуша, с которым Васса
дружила как со всеми ребятами, вовсе не нравился ей в том особенном смысле,
в котором можно было бы говорить если не о ревности, то о зависти.
Правда, ей, Тине, странно было, как это такая девушка, как Васса, о
красоте которой твердили все, за которой ухаживало столько ребят и столько
взрослых мужчин и один из них, заместитель председателя профессионального
цехкома ремонтников, такой видный мужчина, всерьез страдал из-за нее и даже
хотел оставить свою жену и двух детей из-за Вассы, хотя она и наотрез
отказалась выйти за него замуж. Но его отговорили товарищи, сказав, что не
хорошо оставлять семью ради другой женщины, даже если есть возможность
жениться, а уж оставлять семью ради одной любви, - это просто глупо и не
расчетливо, - как это она сама ни в кого не влюбится, а так вот и живет
вечная комсомолка, живет всегда в окружении девчат и ребят, живет беспечно,
весело, живет, как трава растет, но так же век ведь не проживешь?
- Неужто так-таки никого и никого? Ну, вот просто, ну, никогошеньки,
никого? - допытывалась Тина у подруги во время [1 неразобр.], таких смешных
и волнительных перешептываний на койке общежития.
А Васса смеялась, откинувшись от подруги, сверкая своими белыми зубами,
или вдруг, покачивая своими развитыми не по летам бедрами, говорила
страшным, манящим шепотом:
- Как никогошеньки, никого? Я ж тебе говорила, отдайте мне того
скромненького, что влетел тогда к нам в комнату за Павлушей, - как его,
Коля, что ли? Отдайте мне моего Коленьку, ух, я его задушу - закачаю! - и
начинала так мять и тискать и щекотать бедную Тину, что та заливалась
хохотом и выпрыгивала из кровати, едва вырвавшись из сильных и жарких
объятий подруги. А та все тянулась руками и говорила страшным шепотом:
- Ну, куда ж ты, куда ж ты ушел, мой Коленька, иди я еще тебя погрею...
- И вдруг, уткнувшись в подушку, она фыркала, - прямо [?] как кобылица, и
вдруг говорила самым обыкновенным голосом: - И правда, куда ж ты удрала,
только-только разговорились о самом интересном, а ты со своими глупостями,
давай, давай, еще помечтаем...
И Тина видела, что Вассе не нужен ни Коля, ни Павлуша и никто другой, -
видно, еще не пришла пора ее подруги, хотя она была старшей.
Нет, Васса не могла завидовать ей, Тине, она так радовалась ее счастью,
она так щедро дарила ей свою доброту, любовь, ласку в эти дни, когда судьба
Тины уже решалась. Иногда она точно чувствовала, что в новой судьбе Тины
таится угроза их дружбе. Иногда она вдруг прижимала ее к себе и долго-долго
не отпускала. Иногда ей становилось порой жалко Тины, и она так ее ласкала и
целовала, как будто в том, что предстояло Тине, таилась какая-то угроза
дальнейшей ее судьбе.
Несколько раз до свадьбы, когда они оставались вдвоем в комнатке, все
еще в той комнатке, где они жили, когда были ремесленницами, из которой Тина
должна была переехать сразу, как они с Павлушей зарегистрируются, и к Вассе
должна будет въехать какая-нибудь другая девушка или одинокая женщина и даже
не по выбору Вассы, а по тому указанию свыше, равному почти предопределению
судьбы, по которому будет предоставлена эта койка, независимо от желаний
Вассы, - несколько раз Васса вдруг мрачнела и, остановившись среди комнаты с
опущенными большими руками, отчего она сразу становилась какой-то неуклюжей
и тяжеловесной, как только прекращалось непрестанное искрометное движение в
пространстве ее большого тела, и говорила:
______________
Заметка на полях: Вассе нужен был Павлуша. Тина этого не видела. Тина
видела, что она нравится Коле Красовскому.
- А это как же все будет, все, что мы начали?.. Ой, Тинка, мне как-то
не верится, что ты будешь замужней женщиной, ведь ты уже не будешь такой
свободной, какой мы были здесь с тобой, а как же работа?
Но Тине казалось, что в жизни ее совершается такое важное событие, -
при чем же тут работа? И она говорила небрежно:
- При чем тут работа? Работа как была, так и останется работой.
Теперь она часто вспоминала, как Васса спрашивала ее об этом. А после
этой их встречи во Дворце металлургов Тина все больше думала о том, что
дружба их распалась из-за того, что они перестали работать вместе, а теперь
она думала об этом с чувством еще более жестоким по отношению к себе: нет,
дружба их распалась из-за того, что она, Тина, бросила свою профессию, труд
на производстве ради семьи, а Васса не пошла на это и стала известным в
стране человеком. Правда, она осталась одинокой и вряд ли счастливой в
личной своей жизни, но разве это произошло оттого, что она продолжала
работать в цеху и изменила свою квалификацию на более высшую, - нет,
наверно, ее одиночество объясняется какими-нибудь другими причинами. Ведь
большинство замужних женщин в стране не оставляет своей работы, какой бы она
ни была, эта работа, и многие из них растут в работе и повышают свою
квалификацию, - значит дело здесь не в замужестве.
В тот день, когда Павлуша и Тина справляли свадьбу, у родителей Тины
собралось много народу, молодого и старого, - были ребята, и девушки, и уже
женатые молодые люди из тех, с кем Павлуша и Тина учились в ремесленном и с
кем они работали теперь в мартеновском цехе и в ремкусте сортопрокатного
цеха. Даже оба сменщика Павлуши по печи - Афзал Маннуров и Коля Красовский -
оба присутствовали на свадьбе своего друга. Ивашенко, начальник второго
мартеновского цеха, разрешил по случаю такого выдающегося дня, чтобы Афзала
и Колю подменили их первые подручные, а иначе Коля смог бы прийти уже после
восьми вечера, а Афзал - уйти с таким расчетом, чтобы в восемь часов вечера
принять смену от Коли. Конечно, это расстроило бы всю компанию. А самое
главное, что в этот день Павлуше был дан выходной, и пиршество их началось в
пять тридцать вечера и, конечно, часам к семи Афзал уже не был бы способен
варить сталь. В этой их дружной тройке совсем почти не пил Коля Красовский,
Павлуша мог сильно выпить при случае, но у него не было привычки к вину и он
всегда мог управлять собой. А Маннуров был пристрастен к вину и не знал
чувства меры. Он принадлежал к более старшему поколению, - в то время ему
было двадцать девять лет, - он вырос из самого человеческого низа, он
начинал свой путь неграмотным, и еще мальчишкой попал на строительство в
Москве в бригаду знаменитого Галлиулина, он рос среди мастеровых людей
старого закала, где мало было непьющих людей, и пристрастился к вину с
ранних лет.
Конечно, если бы Маннурову не разрешено было передать в этот день свою
смену первому подручному, это вовсе не означало, что он не вышел бы на
работу в точно назначенное время и не провел бы свою смену с соблюдением
всех внешних приличий. Да, он был мастеровым старого закала и в том
отношении, что сколько бы он ни выпил, он никогда не мог нарушить дисциплину
труда, и не было такого случая, чтобы он не вышел на работу в положенное
время. Поэтому было бы несправедливостью сказать, что его принадлежность к
старым мастеровым отличала его в дурную сторону от молодежи. Среди молодых
рабочих в возрасте Павлуши и Коли, который был на год моложе Павлуши, не
меньше было таких же пристрастных к вину, что и среди старших поколений, но
сколько было среди них людей без чувства долга и дисциплины и не таких
выносливых, а набалованных, их развозило после нескольких рюмок, и они
теряли свое лицо рабочего человека настолько, что вся работа шла прахом.
______________
Заметка на полях: Маннуров никогда не брал с собой жену в гости, ее
можно было видеть только у него дома, когда она выступала в роли хозяйки.
В этом отношении Афзалу Маннурову сносу не было. Очень высокий, худой,
жилистый, со смуглым лицом, с двумя резкими продольными и мужественными
морщинами на впалых щеках, с черными жесткими волосами, которые он стриг под
"бокс" так, что затылок и виски были голыми и только на темени торчала во
все стороны челка этих жестких черных волос, он никогда не считал нужным ни
приглаживать, ни причесывать их, и они торчали как хотели. Глаза у него были
черно-карие, узкие, хитрые, пронзительные, и, когда он смеялся, а смеялся он
охотно, они приобретали выражение не столько веселое, сколько опасное, - а
может быть, это опасное выражение возникало не столько в глазах его, сколько
от сочетания этого смеющегося, хитрого, пронзительного выражения в узких
черно-карих глазах с оскалом рта, и смеялся он тихо-тихо, почти неслышно, в
то же время так широко раздвигая губы свои, что на впалых щеках его под
скулами ложились резкие морщины и видны были почти все его сплошные крупные
крепкие зубы, а с правой стороны сверху обнаруживался недостаток четырех
зубов, выбитых в драке его двоюродным братом, каменщиком, когда Маннуров и
этот брат его... (пропуск в рукописи).
Одним словом, получилось так, что в течение суток, на которые выпало
это торжество, комсомольская печь - рекордсменка, тогда еще только
набиравшая всесоюзную славу, была оставлена сталеварами на попечение своих
подручных, и, конечно, Ивашенко сам никогда не пошел бы на это, если бы сам
директор комбината Сомов не поддержал Павлушу Кузнецова в его просьбе дать
выходной всем троим в день его свадьбы.
В этот памятный вечер Васса нарочно подстроила так, чтобы попасть
соседкой к Коле Красовскому. Тина видела, что она сделала это для того,
чтобы самой посмеяться и посмешить ее, Тину. Она была в ударе, Васса, в этот
вечер, который был для двух подруг и вечером прощания, - Тина должна была
уже ночевать у Павлуши. Васса выпила неожиданно много вина, но она не
опьянела нисколько, нет, только сильный румянец, немного тяжелый, лег на
скулы ее матово-смуглого лица, большие карие глаза ее искрились, она
подмечала все смешное и так и заливалась хохотом, в то же время она успевала
ухаживать за всеми. А когда Тина, сидевшая рядом с Павлушей, останавливала
на ней иногда свой притихший взгляд, Васса вдруг делала заметное только ей
движение руками и глазами, будто она хочет сейчас схватить сидящего рядом с
ней Колю Красовского своими полными сильными руками и стиснуть его в жарком
и страстном объятии. Ноздри ее раздувались, казалось, она вот-вот сделает
это; Тина, не выдержав, смеялась, потупив нежное лицо свое, чтобы Коля не
заметил, что они смеются над ним, но Коля ничего и не замечал.
Тине было в тайне души не так смешно, как неловко, оттого что Васса,
незаметно для Коли, делала его смешным в ее глазах. Коля Красовский был
очень молчаливый, очень скромный и, должно быть, даже застенчивый юноша, но
эта его спокойная молчаливость и открытый взгляд черных глаз из-под
разлетных, черных как смоль бровей скрывали его застенчивость от людей
неопытных. Из-за этой своей молчаливости и скромности Коля вообще редко
выявлял свои чувства, его все любили, но мало кто мог рассказать о том, что
происходит в душе этого паренька, да никто и не задумывался над этим,
настолько Коля ни на что не претендовал. Но чутьем девушки, по признакам
таким неуловимым, что она сама не могла бы их определить, Тина видела, что
она нравится Коле, нравится с того самого июльского дня, когда Павлуша и
Коля ворвались так внезапно в комнату подруг. Она, не давая в том себе
отчета, знала, что она даже больше чем нравится Коле, и где-то чувствовала,
какую большую нравственную душевную работу должен он был проделать над собой
в эти военные и позднее - послевоенные годы, чтобы сохранить к лучшему другу
своему Павлуше Кузнецову неизменным чувство ровного дружеского доверия и
уважения, хотя нигде и никогда не переходящего в подчинение, но все же
признающего за Павлушей как бы положение руководства (сохранить простые
ровные и открытые отношения с...), спрятать свои чувства от Тины и подавить
в себе возможность какого бы то ни было проявления таких чувств, которые
могли бы разрушить счастье его друга.
______________
Заметка на полях: Не забыть, как была одета невеста! Как была одета
Васса.
Но Тина видела и чувствовала это, и это вызывало в ней чувство
признательности и даже какое-то материнское чувство по отношению к Коле
Красовскому (всю линию Красовского здесь не развивать, так как все это
должно быть дано в дальнейшем).
Она так плясала на этой свадебной вечеринке, что затмила всех, эта
красавица Васса. В ней была такая мощь темперамента - впору женщине, а не
девушке; физически развитая и сильная, казалось над всеми смеющаяся,
непреклонная, она и манила и отпугивала ребят-юношей, точно каждый невольно
спрашивал себя: "А справишься ли" - и боялся не справиться. В конце концов
она все-таки обняла Колю Красовского, и он со своей спокойной молчаливостью
подчинялся всем ее выдумкам, казалось даже и не заботясь о том, что о нем
подумают и как он выглядит перед товарищами, но все-таки она не в силах была
развеселить его.
Так они то пели, то плясали, то снова садились за стол и пили за
молодых и за стариков и заставляли целоваться Тину с Павлушей, а потом опять
плясали и пели. Но гулянка уже шла на убыль, и вдруг, когда сели уже за
последний, внезапно притихший стол, когда одни уже упились, другие устали, а
молодые уже хотели бы остаться одни, Васса, по-прежнему сидевшая рядом с
Колей, вдруг вся вытянулась, помрачнела, румянец сошел с ее щек, и все черты
лица ее выступили в их резкой обозначенности, неподвижности, и только
большие глаза ее некоторое время напряженно смотрели куда-то уже за пределы
этой комнаты, над этим пиршественным столом, составленным из нескольких
столов, мимо жениха и невесты, в окно, за которым стояла светлая июньская
ночь, но она не казалась светлой, потому что Лаврентий Устинович, отец
Христины, по случаю праздника ввернул под абажур над столом двухсотсвечовую
лампочку. Так смотрела она, смотрела Васса, этими своими большими, карими
глазами и вдруг упала лицом на крупные руки свои, сложенные одна на другую
на краю стола, и зарыдала.
Тина подумала, что Васса зарыдала оттого, что они расстаются. И она тут
же, спросив взглядом Павлушу, можно ли, ловко выгнула свое легкое тело из
того тесного пространства, которое было ей отведено на скамье между
Павлушей, Афзалом Маннуровым, столом и окном, и, легко проскользнув за
спинами гостей вдоль стены, обежала стол и кинулась к подруге, обняла ее и
стала ее утешать. Она была расстроена, но не заплакала, - она никогда не
плакала с той поры, как вышла из детского возраста. Коля Красовский, с лицом
недоуменным и жалостливым, смотрел сбоку на подруг.
Люди постарше подумали втайне, что девушка немного приняла лишнего за
этот вечер и вот сердце дает разрядку на ее необузданное веселье.
Большинство молодых людей не придавали рыданиям Вассы никакого значения,
потому что девчонки либо хохочут, либо ревут и такое состояние является для
них вполне естественным. Одна старая, старая старуха, попавшая на эту
вечеринку только потому, что она... осуждала Вассу за неприличие со стороны
незамужней девушки на свадьбе. Были такие, что и не заметили, что происходит
с Вассой, потому что они уже ничего не способны были заметить, иные уже
крепко спали.
И только пьяный, но способный еще выпить четырежды столько и не
свалиться, Афзал Маннуров смотрел на плачущую Вассу своими узкими
пронзительными черно-карими глазами и смеялся своим тихим опасным смехом,
обнажив крупные белые сплошные зубы с темным, как оскал, провалом там, где у
него было выбито четыре зуба.
Восемь глав этого последнего, оставшегося незавершенным произведения
были опубликованы при жизни писателя в 1954 году: газета "Челябинский
рабочий" от 6, 7, 10 и 17 октября; журнал "Огонек" ЭЭ 42-45; "Литературная
газета" от 11 ноября. Заметки к плану произведения и черновики первых глав
впервые напечатаны в 3-м томе посмертного собрания сочинений писателя в 5
томах, выпущенных издательством "Художественная литература" в 1959-1961
годах.
Замысел романа "Черная металлургия" относится к началу 50-х годов. Уже
в 1951 году, вскоре после завершения второй редакции "Молодой гвардии",
Фадеев говорил о "большой, настоящей песне", которую ему хочется спеть, -
романе "о нашем советском рабочем классе, о наших рабочих - младших и
старших поколений, о командирах и организаторах нашей промышленности" (VI,
187). В том же году писатель обращается в ЦК партии с просьбой о годичном
отпуске для работы над новым романом. Фадееву предстояло "войти в тему",
вжиться в реальные факты, искать жизненную основу намеченных конфликтов.
Поэтому художник посвящает 1952-1953 годы подготовительной работе, которая
оказалась поистине огромной. В письме к А.Суркову в апреле-мае 1953 года
А.Фадеев подводил итоги сделанному: "...Я изучил жизнь, быт, производство
9-ти крупнейших металлургических заводов Востока и Юга страны, а также
Москвы, проштудировал, по совету академика Бардина, 2 учебника металлургии
как следует, прочел немыслимое количество брошюр новаторов производства,
изучил биографии таких крупнейших русских металлургов, как Аносов, Чернов,
Павлов, Байков, Бардин, изучил биографии Дзержинского, Куйбышева,
Орджоникидзе, которые будут показаны в моем романе. Я вложил в роман все
лучшее из своего собственного жизненного опыта, все, что я передумал и
перечувствовал за 50 лет своей жизни, в этом романе сейчас вся моя душа, все
мое сердце". Специалист в области металлургии академик А.М.Самарин,
ознакомившись с подготовительными набросками А.Фадеева к роману "Черная
металлургия", отмечал: "Во время пребывания на металлургических заводах
писатель подробно изучает технологию производства и многогранную
деятельность, жизнь огромных заводских коллективов. Большое внимание было
уделено работе партийных организаций, методам работы отдельных инженеров и
рабочих. Почти на каждом заводе А.А.Фадеев тщательно изучает жилищно-бытовые
условия.
Но это не все. А.А.Фадеев, очевидно, еще до поездки на заводы посвятил
очень много времени изучению как практики, так и теории металлургического
производства. Помимо обширных выписок из учебников общей металлургии,
писатель детально изучает отдельные разделы физико-химических основ
металлургического производства. Это изучение и позволило с должным знанием
дела собрать необходимый материал о направлении и осуществлении технического
прогресса в черной металлургии.
Можно только удивляться огромной предварительной подготовке к созданию
художественного произведения таким крупным писателем, каким был А.А.Фадеев"
(VI, 610).
Столь основательная "подготовка" к написанию романа была необходима для
глубоких художественных обобщений, к которым стремился писатель. В своих
выступлениях, письмах А.Фадеев подчеркивал обширность замысла романа "Черная
металлургия", в котором речь должна идти не только о металлургах и
строителях металлургии разных поколений, а о многих других злободневных
вопросах жизни 50-х годов. Вот одно из характерных разъяснений самого
автора: "...Наряду с технической интеллигенцией я отвожу большое место
интеллигенции гуманитарной - врачам, учителям, журналистам, работникам
просветительных учреждений, художественной интеллигенции.
Одна из мыслей этого романа в том, что технический прогресс на путях от
социализма к коммунизму должен сопровождаться общекультурным подъемом масс,
перевоспитанием душ - без этого коммунизма не построишь, а проделать эту
работу без усилий гуманитарной интеллигенции, без отведения ей надлежащего
места и в материальном и в духовном смысле - в нашем обществе просто
невозможно. Очень большое место в романе отведено месту и роли женщины, ее
положению на разных ступенях - в области физического и умственного труда, в
деревне и на заводе, в среде партийного и советского актива. Я покажу, как
много советский строй дал женщине, но как много он ей недодал. Покажу, как
много трудятся целые категории женщин, насчитывающие миллионы и миллионы,
трудятся больше мужчин, поскольку одновременно прикованы к кухне, и сколько
женщин, ведущих паразитарный образ жизни, там, где заработок мужа это
позволяет... Главная же мысль романа - это мысль о коммунистическом
перевоспитании людей, подобно тому, как черная металлургия берет в природе
уголь, руду, известняк и пр. и пр. и переплавляет в совершенный металл, из
которого можно сделать все - вплоть до микроскопа и нитей электрической
лампочки. Причем эта переделка человека тоже поистине черная металлургия!"
(Письмо Н.А.Магалифу от 17 июля 1954 г.).
Отдавая себе отчет в том, насколько его роман является "самонужнейшим,
архисовременным" (письмо А.Суркову, апрель-май 1953 г.), автор стремится
предварительно проверить впечатление от написанного им. Слушателями глав
"Черной металлургии" были К.Федин, Вс.Иванов, Е.Книпович, И.Андроников и
другие. Об одном из таких "слушаний" А.Фадеев пишет жене, А.О.Степановой:
"Всеволод Вячеславович (Вс.Иванов. - Ст.З.) и Тамара Владимировна... очень
меня вдохновили, укрепили. Сказали, что это с читательской точки зрения
очень интересно, что они даже не заметили времени, хочется знать, что будет
дальше. По подходу к явлениям - это "возвышенно", лишено слащавости,
жизненно. Изобразительные средства "на большой высоте", все выпукло,
зримо... Одним словом, очень, очень хвалили! Всеволод Вячеславович сказал,
что если весь роман пройдет на такой "высоте" (slcl), это будет "событием"
(учитывая тему)!.. Все это меня воспалило, и я с аппетитом работаю!.."
(Письмо А.О.Степановой от 19 мая 1954 г.).
К сожалению, по признанию самого А.Фадеева, одна из основных коллизия
романа оказалась во многих своих гранях устарелой и даже неверной в наши
дни. И автору многое предстояло начинать заново. Смерть писателя остановила
работу над романом.
Самокритичный, требовательный к себе художник, А.Фадеев счел возможным
опубликовать лишь восемь глав из своего романа. И все же опубликованное при
жизни писателя начало "Черной металлургии" вкупе с обширным материалом
заготовок, набросков к роману дают весьма отчетливое представление о размахе
последней творческой работы большого художника, его стремлении идти
непроторенными путями, поднимать насущно важные проблемы своего времени.
Ст.Заика
Помнится, - это было года три тому назад, - Тина как-то сказала
Павлуше:
- Как давно Васса не заходила!.. Вот так живешь, живешь, не думаешь, а
ведь она к нам совсем и ходить перестала... - Она сказала это без горечи,
без грусти, даже без удивления, а просто с раздумьем: шла, шла и вдруг
наткнулась и на мгновение остановилась и посмотрела, на что наткнулась, - не
нашла и пошла дальше. - Ничем мы вроде ее и не обидели, - сказала Тина после
того, как не нашла, обо что она споткнулась, и жизнь их с Павлушей потекла
дальше, уже без Вассы.
Она запомнила, что Павлуша сказал ей по этому поводу такое, что не
показалось ей правильным, но она не возразила Павлуше, и жизнь их потекла
дальше. А Павлуша сказал вот что:
- Слушай, ты ведь теперь замужняя женщина, у тебя ребенок, а она - ведь
она старше тебя, ей уже двадцать два, - а она все в девках ходит. Она себе
мужа ищет, - а какой ей может быть теперь интерес в тебе или во мне... У нее
не только интереса к нам не может быть, ей - она девушка красивая - может
быть, даже завидно глядеть на нас, - ведь в ней, знаешь, сколько горячей
крови, - как в кобылице! - сказал Павлуша, метнув на Тину лукавый
мальчишеский взгляд, и засмеялся. Он любил иногда подразнить Тину эдак,
издалека, чтобы вызвать в ней ревность, но она его ни к кому не ревновала: в
ней еще не было этого чувства, даже если бы Павлуша дал к нему какой-нибудь
повод. Но поводов действительно Павлуша не давал - по крайней мере тогда.
В том, как Павлуша сказал это, было не осознанное им самодовольство: он
имел в виду не то, что Вассе завидно глядеть на них, а то, что Васса
завидует счастливой судьбе своей подруги.
Васса завидует ей, Тине! Нет, Тина не только не допускала, она знала,
что это не могло быть правдой. Она помнила, что с самой той поры, как она
призналась Вассе в своей любви к Павлуше, призналась в одну из тех
счастливых минут откровения, когда они отдыхали вот так, обнявшись, на
кровати и шептались, шептались друг с другом, - а то, что Павлуша в нее
влюблен, об этом знало все общежитие, все клубы и парки города, вся
молодежь, которая проводит свой досуг на улицах, - с той самой поры, как она
призналась подруге в своей любви к Павлуше, Васса была счастлива ее
счастьем, жила ее чувствами и интересами, она, Васса, в ту пору совсем
отрешилась от себя. Тина прекрасно знала, что Павлуша, с которым Васса
дружила как со всеми ребятами, вовсе не нравился ей в том особенном смысле,
в котором можно было бы говорить если не о ревности, то о зависти.
Правда, ей, Тине, странно было, как это такая девушка, как Васса, о
красоте которой твердили все, за которой ухаживало столько ребят и столько
взрослых мужчин и один из них, заместитель председателя профессионального
цехкома ремонтников, такой видный мужчина, всерьез страдал из-за нее и даже
хотел оставить свою жену и двух детей из-за Вассы, хотя она и наотрез
отказалась выйти за него замуж. Но его отговорили товарищи, сказав, что не
хорошо оставлять семью ради другой женщины, даже если есть возможность
жениться, а уж оставлять семью ради одной любви, - это просто глупо и не
расчетливо, - как это она сама ни в кого не влюбится, а так вот и живет
вечная комсомолка, живет всегда в окружении девчат и ребят, живет беспечно,
весело, живет, как трава растет, но так же век ведь не проживешь?
- Неужто так-таки никого и никого? Ну, вот просто, ну, никогошеньки,
никого? - допытывалась Тина у подруги во время [1 неразобр.], таких смешных
и волнительных перешептываний на койке общежития.
А Васса смеялась, откинувшись от подруги, сверкая своими белыми зубами,
или вдруг, покачивая своими развитыми не по летам бедрами, говорила
страшным, манящим шепотом:
- Как никогошеньки, никого? Я ж тебе говорила, отдайте мне того
скромненького, что влетел тогда к нам в комнату за Павлушей, - как его,
Коля, что ли? Отдайте мне моего Коленьку, ух, я его задушу - закачаю! - и
начинала так мять и тискать и щекотать бедную Тину, что та заливалась
хохотом и выпрыгивала из кровати, едва вырвавшись из сильных и жарких
объятий подруги. А та все тянулась руками и говорила страшным шепотом:
- Ну, куда ж ты, куда ж ты ушел, мой Коленька, иди я еще тебя погрею...
- И вдруг, уткнувшись в подушку, она фыркала, - прямо [?] как кобылица, и
вдруг говорила самым обыкновенным голосом: - И правда, куда ж ты удрала,
только-только разговорились о самом интересном, а ты со своими глупостями,
давай, давай, еще помечтаем...
И Тина видела, что Вассе не нужен ни Коля, ни Павлуша и никто другой, -
видно, еще не пришла пора ее подруги, хотя она была старшей.
Нет, Васса не могла завидовать ей, Тине, она так радовалась ее счастью,
она так щедро дарила ей свою доброту, любовь, ласку в эти дни, когда судьба
Тины уже решалась. Иногда она точно чувствовала, что в новой судьбе Тины
таится угроза их дружбе. Иногда она вдруг прижимала ее к себе и долго-долго
не отпускала. Иногда ей становилось порой жалко Тины, и она так ее ласкала и
целовала, как будто в том, что предстояло Тине, таилась какая-то угроза
дальнейшей ее судьбе.
Несколько раз до свадьбы, когда они оставались вдвоем в комнатке, все
еще в той комнатке, где они жили, когда были ремесленницами, из которой Тина
должна была переехать сразу, как они с Павлушей зарегистрируются, и к Вассе
должна будет въехать какая-нибудь другая девушка или одинокая женщина и даже
не по выбору Вассы, а по тому указанию свыше, равному почти предопределению
судьбы, по которому будет предоставлена эта койка, независимо от желаний
Вассы, - несколько раз Васса вдруг мрачнела и, остановившись среди комнаты с
опущенными большими руками, отчего она сразу становилась какой-то неуклюжей
и тяжеловесной, как только прекращалось непрестанное искрометное движение в
пространстве ее большого тела, и говорила:
______________
Заметка на полях: Вассе нужен был Павлуша. Тина этого не видела. Тина
видела, что она нравится Коле Красовскому.
- А это как же все будет, все, что мы начали?.. Ой, Тинка, мне как-то
не верится, что ты будешь замужней женщиной, ведь ты уже не будешь такой
свободной, какой мы были здесь с тобой, а как же работа?
Но Тине казалось, что в жизни ее совершается такое важное событие, -
при чем же тут работа? И она говорила небрежно:
- При чем тут работа? Работа как была, так и останется работой.
Теперь она часто вспоминала, как Васса спрашивала ее об этом. А после
этой их встречи во Дворце металлургов Тина все больше думала о том, что
дружба их распалась из-за того, что они перестали работать вместе, а теперь
она думала об этом с чувством еще более жестоким по отношению к себе: нет,
дружба их распалась из-за того, что она, Тина, бросила свою профессию, труд
на производстве ради семьи, а Васса не пошла на это и стала известным в
стране человеком. Правда, она осталась одинокой и вряд ли счастливой в
личной своей жизни, но разве это произошло оттого, что она продолжала
работать в цеху и изменила свою квалификацию на более высшую, - нет,
наверно, ее одиночество объясняется какими-нибудь другими причинами. Ведь
большинство замужних женщин в стране не оставляет своей работы, какой бы она
ни была, эта работа, и многие из них растут в работе и повышают свою
квалификацию, - значит дело здесь не в замужестве.
В тот день, когда Павлуша и Тина справляли свадьбу, у родителей Тины
собралось много народу, молодого и старого, - были ребята, и девушки, и уже
женатые молодые люди из тех, с кем Павлуша и Тина учились в ремесленном и с
кем они работали теперь в мартеновском цехе и в ремкусте сортопрокатного
цеха. Даже оба сменщика Павлуши по печи - Афзал Маннуров и Коля Красовский -
оба присутствовали на свадьбе своего друга. Ивашенко, начальник второго
мартеновского цеха, разрешил по случаю такого выдающегося дня, чтобы Афзала
и Колю подменили их первые подручные, а иначе Коля смог бы прийти уже после
восьми вечера, а Афзал - уйти с таким расчетом, чтобы в восемь часов вечера
принять смену от Коли. Конечно, это расстроило бы всю компанию. А самое
главное, что в этот день Павлуше был дан выходной, и пиршество их началось в
пять тридцать вечера и, конечно, часам к семи Афзал уже не был бы способен
варить сталь. В этой их дружной тройке совсем почти не пил Коля Красовский,
Павлуша мог сильно выпить при случае, но у него не было привычки к вину и он
всегда мог управлять собой. А Маннуров был пристрастен к вину и не знал
чувства меры. Он принадлежал к более старшему поколению, - в то время ему
было двадцать девять лет, - он вырос из самого человеческого низа, он
начинал свой путь неграмотным, и еще мальчишкой попал на строительство в
Москве в бригаду знаменитого Галлиулина, он рос среди мастеровых людей
старого закала, где мало было непьющих людей, и пристрастился к вину с
ранних лет.
Конечно, если бы Маннурову не разрешено было передать в этот день свою
смену первому подручному, это вовсе не означало, что он не вышел бы на
работу в точно назначенное время и не провел бы свою смену с соблюдением
всех внешних приличий. Да, он был мастеровым старого закала и в том
отношении, что сколько бы он ни выпил, он никогда не мог нарушить дисциплину
труда, и не было такого случая, чтобы он не вышел на работу в положенное
время. Поэтому было бы несправедливостью сказать, что его принадлежность к
старым мастеровым отличала его в дурную сторону от молодежи. Среди молодых
рабочих в возрасте Павлуши и Коли, который был на год моложе Павлуши, не
меньше было таких же пристрастных к вину, что и среди старших поколений, но
сколько было среди них людей без чувства долга и дисциплины и не таких
выносливых, а набалованных, их развозило после нескольких рюмок, и они
теряли свое лицо рабочего человека настолько, что вся работа шла прахом.
______________
Заметка на полях: Маннуров никогда не брал с собой жену в гости, ее
можно было видеть только у него дома, когда она выступала в роли хозяйки.
В этом отношении Афзалу Маннурову сносу не было. Очень высокий, худой,
жилистый, со смуглым лицом, с двумя резкими продольными и мужественными
морщинами на впалых щеках, с черными жесткими волосами, которые он стриг под
"бокс" так, что затылок и виски были голыми и только на темени торчала во
все стороны челка этих жестких черных волос, он никогда не считал нужным ни
приглаживать, ни причесывать их, и они торчали как хотели. Глаза у него были
черно-карие, узкие, хитрые, пронзительные, и, когда он смеялся, а смеялся он
охотно, они приобретали выражение не столько веселое, сколько опасное, - а
может быть, это опасное выражение возникало не столько в глазах его, сколько
от сочетания этого смеющегося, хитрого, пронзительного выражения в узких
черно-карих глазах с оскалом рта, и смеялся он тихо-тихо, почти неслышно, в
то же время так широко раздвигая губы свои, что на впалых щеках его под
скулами ложились резкие морщины и видны были почти все его сплошные крупные
крепкие зубы, а с правой стороны сверху обнаруживался недостаток четырех
зубов, выбитых в драке его двоюродным братом, каменщиком, когда Маннуров и
этот брат его... (пропуск в рукописи).
Одним словом, получилось так, что в течение суток, на которые выпало
это торжество, комсомольская печь - рекордсменка, тогда еще только
набиравшая всесоюзную славу, была оставлена сталеварами на попечение своих
подручных, и, конечно, Ивашенко сам никогда не пошел бы на это, если бы сам
директор комбината Сомов не поддержал Павлушу Кузнецова в его просьбе дать
выходной всем троим в день его свадьбы.
В этот памятный вечер Васса нарочно подстроила так, чтобы попасть
соседкой к Коле Красовскому. Тина видела, что она сделала это для того,
чтобы самой посмеяться и посмешить ее, Тину. Она была в ударе, Васса, в этот
вечер, который был для двух подруг и вечером прощания, - Тина должна была
уже ночевать у Павлуши. Васса выпила неожиданно много вина, но она не
опьянела нисколько, нет, только сильный румянец, немного тяжелый, лег на
скулы ее матово-смуглого лица, большие карие глаза ее искрились, она
подмечала все смешное и так и заливалась хохотом, в то же время она успевала
ухаживать за всеми. А когда Тина, сидевшая рядом с Павлушей, останавливала
на ней иногда свой притихший взгляд, Васса вдруг делала заметное только ей
движение руками и глазами, будто она хочет сейчас схватить сидящего рядом с
ней Колю Красовского своими полными сильными руками и стиснуть его в жарком
и страстном объятии. Ноздри ее раздувались, казалось, она вот-вот сделает
это; Тина, не выдержав, смеялась, потупив нежное лицо свое, чтобы Коля не
заметил, что они смеются над ним, но Коля ничего и не замечал.
Тине было в тайне души не так смешно, как неловко, оттого что Васса,
незаметно для Коли, делала его смешным в ее глазах. Коля Красовский был
очень молчаливый, очень скромный и, должно быть, даже застенчивый юноша, но
эта его спокойная молчаливость и открытый взгляд черных глаз из-под
разлетных, черных как смоль бровей скрывали его застенчивость от людей
неопытных. Из-за этой своей молчаливости и скромности Коля вообще редко
выявлял свои чувства, его все любили, но мало кто мог рассказать о том, что
происходит в душе этого паренька, да никто и не задумывался над этим,
настолько Коля ни на что не претендовал. Но чутьем девушки, по признакам
таким неуловимым, что она сама не могла бы их определить, Тина видела, что
она нравится Коле, нравится с того самого июльского дня, когда Павлуша и
Коля ворвались так внезапно в комнату подруг. Она, не давая в том себе
отчета, знала, что она даже больше чем нравится Коле, и где-то чувствовала,
какую большую нравственную душевную работу должен он был проделать над собой
в эти военные и позднее - послевоенные годы, чтобы сохранить к лучшему другу
своему Павлуше Кузнецову неизменным чувство ровного дружеского доверия и
уважения, хотя нигде и никогда не переходящего в подчинение, но все же
признающего за Павлушей как бы положение руководства (сохранить простые
ровные и открытые отношения с...), спрятать свои чувства от Тины и подавить
в себе возможность какого бы то ни было проявления таких чувств, которые
могли бы разрушить счастье его друга.
______________
Заметка на полях: Не забыть, как была одета невеста! Как была одета
Васса.
Но Тина видела и чувствовала это, и это вызывало в ней чувство
признательности и даже какое-то материнское чувство по отношению к Коле
Красовскому (всю линию Красовского здесь не развивать, так как все это
должно быть дано в дальнейшем).
Она так плясала на этой свадебной вечеринке, что затмила всех, эта
красавица Васса. В ней была такая мощь темперамента - впору женщине, а не
девушке; физически развитая и сильная, казалось над всеми смеющаяся,
непреклонная, она и манила и отпугивала ребят-юношей, точно каждый невольно
спрашивал себя: "А справишься ли" - и боялся не справиться. В конце концов
она все-таки обняла Колю Красовского, и он со своей спокойной молчаливостью
подчинялся всем ее выдумкам, казалось даже и не заботясь о том, что о нем
подумают и как он выглядит перед товарищами, но все-таки она не в силах была
развеселить его.
Так они то пели, то плясали, то снова садились за стол и пили за
молодых и за стариков и заставляли целоваться Тину с Павлушей, а потом опять
плясали и пели. Но гулянка уже шла на убыль, и вдруг, когда сели уже за
последний, внезапно притихший стол, когда одни уже упились, другие устали, а
молодые уже хотели бы остаться одни, Васса, по-прежнему сидевшая рядом с
Колей, вдруг вся вытянулась, помрачнела, румянец сошел с ее щек, и все черты
лица ее выступили в их резкой обозначенности, неподвижности, и только
большие глаза ее некоторое время напряженно смотрели куда-то уже за пределы
этой комнаты, над этим пиршественным столом, составленным из нескольких
столов, мимо жениха и невесты, в окно, за которым стояла светлая июньская
ночь, но она не казалась светлой, потому что Лаврентий Устинович, отец
Христины, по случаю праздника ввернул под абажур над столом двухсотсвечовую
лампочку. Так смотрела она, смотрела Васса, этими своими большими, карими
глазами и вдруг упала лицом на крупные руки свои, сложенные одна на другую
на краю стола, и зарыдала.
Тина подумала, что Васса зарыдала оттого, что они расстаются. И она тут
же, спросив взглядом Павлушу, можно ли, ловко выгнула свое легкое тело из
того тесного пространства, которое было ей отведено на скамье между
Павлушей, Афзалом Маннуровым, столом и окном, и, легко проскользнув за
спинами гостей вдоль стены, обежала стол и кинулась к подруге, обняла ее и
стала ее утешать. Она была расстроена, но не заплакала, - она никогда не
плакала с той поры, как вышла из детского возраста. Коля Красовский, с лицом
недоуменным и жалостливым, смотрел сбоку на подруг.
Люди постарше подумали втайне, что девушка немного приняла лишнего за
этот вечер и вот сердце дает разрядку на ее необузданное веселье.
Большинство молодых людей не придавали рыданиям Вассы никакого значения,
потому что девчонки либо хохочут, либо ревут и такое состояние является для
них вполне естественным. Одна старая, старая старуха, попавшая на эту
вечеринку только потому, что она... осуждала Вассу за неприличие со стороны
незамужней девушки на свадьбе. Были такие, что и не заметили, что происходит
с Вассой, потому что они уже ничего не способны были заметить, иные уже
крепко спали.
И только пьяный, но способный еще выпить четырежды столько и не
свалиться, Афзал Маннуров смотрел на плачущую Вассу своими узкими
пронзительными черно-карими глазами и смеялся своим тихим опасным смехом,
обнажив крупные белые сплошные зубы с темным, как оскал, провалом там, где у
него было выбито четыре зуба.
Восемь глав этого последнего, оставшегося незавершенным произведения
были опубликованы при жизни писателя в 1954 году: газета "Челябинский
рабочий" от 6, 7, 10 и 17 октября; журнал "Огонек" ЭЭ 42-45; "Литературная
газета" от 11 ноября. Заметки к плану произведения и черновики первых глав
впервые напечатаны в 3-м томе посмертного собрания сочинений писателя в 5
томах, выпущенных издательством "Художественная литература" в 1959-1961
годах.
Замысел романа "Черная металлургия" относится к началу 50-х годов. Уже
в 1951 году, вскоре после завершения второй редакции "Молодой гвардии",
Фадеев говорил о "большой, настоящей песне", которую ему хочется спеть, -
романе "о нашем советском рабочем классе, о наших рабочих - младших и
старших поколений, о командирах и организаторах нашей промышленности" (VI,
187). В том же году писатель обращается в ЦК партии с просьбой о годичном
отпуске для работы над новым романом. Фадееву предстояло "войти в тему",
вжиться в реальные факты, искать жизненную основу намеченных конфликтов.
Поэтому художник посвящает 1952-1953 годы подготовительной работе, которая
оказалась поистине огромной. В письме к А.Суркову в апреле-мае 1953 года
А.Фадеев подводил итоги сделанному: "...Я изучил жизнь, быт, производство
9-ти крупнейших металлургических заводов Востока и Юга страны, а также
Москвы, проштудировал, по совету академика Бардина, 2 учебника металлургии
как следует, прочел немыслимое количество брошюр новаторов производства,
изучил биографии таких крупнейших русских металлургов, как Аносов, Чернов,
Павлов, Байков, Бардин, изучил биографии Дзержинского, Куйбышева,
Орджоникидзе, которые будут показаны в моем романе. Я вложил в роман все
лучшее из своего собственного жизненного опыта, все, что я передумал и
перечувствовал за 50 лет своей жизни, в этом романе сейчас вся моя душа, все
мое сердце". Специалист в области металлургии академик А.М.Самарин,
ознакомившись с подготовительными набросками А.Фадеева к роману "Черная
металлургия", отмечал: "Во время пребывания на металлургических заводах
писатель подробно изучает технологию производства и многогранную
деятельность, жизнь огромных заводских коллективов. Большое внимание было
уделено работе партийных организаций, методам работы отдельных инженеров и
рабочих. Почти на каждом заводе А.А.Фадеев тщательно изучает жилищно-бытовые
условия.
Но это не все. А.А.Фадеев, очевидно, еще до поездки на заводы посвятил
очень много времени изучению как практики, так и теории металлургического
производства. Помимо обширных выписок из учебников общей металлургии,
писатель детально изучает отдельные разделы физико-химических основ
металлургического производства. Это изучение и позволило с должным знанием
дела собрать необходимый материал о направлении и осуществлении технического
прогресса в черной металлургии.
Можно только удивляться огромной предварительной подготовке к созданию
художественного произведения таким крупным писателем, каким был А.А.Фадеев"
(VI, 610).
Столь основательная "подготовка" к написанию романа была необходима для
глубоких художественных обобщений, к которым стремился писатель. В своих
выступлениях, письмах А.Фадеев подчеркивал обширность замысла романа "Черная
металлургия", в котором речь должна идти не только о металлургах и
строителях металлургии разных поколений, а о многих других злободневных
вопросах жизни 50-х годов. Вот одно из характерных разъяснений самого
автора: "...Наряду с технической интеллигенцией я отвожу большое место
интеллигенции гуманитарной - врачам, учителям, журналистам, работникам
просветительных учреждений, художественной интеллигенции.
Одна из мыслей этого романа в том, что технический прогресс на путях от
социализма к коммунизму должен сопровождаться общекультурным подъемом масс,
перевоспитанием душ - без этого коммунизма не построишь, а проделать эту
работу без усилий гуманитарной интеллигенции, без отведения ей надлежащего
места и в материальном и в духовном смысле - в нашем обществе просто
невозможно. Очень большое место в романе отведено месту и роли женщины, ее
положению на разных ступенях - в области физического и умственного труда, в
деревне и на заводе, в среде партийного и советского актива. Я покажу, как
много советский строй дал женщине, но как много он ей недодал. Покажу, как
много трудятся целые категории женщин, насчитывающие миллионы и миллионы,
трудятся больше мужчин, поскольку одновременно прикованы к кухне, и сколько
женщин, ведущих паразитарный образ жизни, там, где заработок мужа это
позволяет... Главная же мысль романа - это мысль о коммунистическом
перевоспитании людей, подобно тому, как черная металлургия берет в природе
уголь, руду, известняк и пр. и пр. и переплавляет в совершенный металл, из
которого можно сделать все - вплоть до микроскопа и нитей электрической
лампочки. Причем эта переделка человека тоже поистине черная металлургия!"
(Письмо Н.А.Магалифу от 17 июля 1954 г.).
Отдавая себе отчет в том, насколько его роман является "самонужнейшим,
архисовременным" (письмо А.Суркову, апрель-май 1953 г.), автор стремится
предварительно проверить впечатление от написанного им. Слушателями глав
"Черной металлургии" были К.Федин, Вс.Иванов, Е.Книпович, И.Андроников и
другие. Об одном из таких "слушаний" А.Фадеев пишет жене, А.О.Степановой:
"Всеволод Вячеславович (Вс.Иванов. - Ст.З.) и Тамара Владимировна... очень
меня вдохновили, укрепили. Сказали, что это с читательской точки зрения
очень интересно, что они даже не заметили времени, хочется знать, что будет
дальше. По подходу к явлениям - это "возвышенно", лишено слащавости,
жизненно. Изобразительные средства "на большой высоте", все выпукло,
зримо... Одним словом, очень, очень хвалили! Всеволод Вячеславович сказал,
что если весь роман пройдет на такой "высоте" (slcl), это будет "событием"
(учитывая тему)!.. Все это меня воспалило, и я с аппетитом работаю!.."
(Письмо А.О.Степановой от 19 мая 1954 г.).
К сожалению, по признанию самого А.Фадеева, одна из основных коллизия
романа оказалась во многих своих гранях устарелой и даже неверной в наши
дни. И автору многое предстояло начинать заново. Смерть писателя остановила
работу над романом.
Самокритичный, требовательный к себе художник, А.Фадеев счел возможным
опубликовать лишь восемь глав из своего романа. И все же опубликованное при
жизни писателя начало "Черной металлургии" вкупе с обширным материалом
заготовок, набросков к роману дают весьма отчетливое представление о размахе
последней творческой работы большого художника, его стремлении идти
непроторенными путями, поднимать насущно важные проблемы своего времени.
Ст.Заика