старика Сомова. Знакомство с будущим директором комбината Сомовым. Учеба в
институте физиотерапии (дополнительная). Ординатура в клинике московской.
Замужество. Трое или четверо детей. Работа, поглощающая все время, в
больнице и поликлинике на Магнитке. Смерть Сомова. Работа над диссертацией.
Дружба с женщиной микробиологом и бактериологом, профессором в областном
мединституте. Именно эта, последняя, оказала влияние на Сомову в том смысле,
что она не осталась рядовым врачом, а завоевала ученую степень, - это в
конце романа.
Артист-халтурщик Вере Каратаевой: "Как вас по отчеству?", "У вас все
подходит для русской артистки: Вера Андреевна Каратаева". Вера - сначала
бессознательно, потом все более осознанно - борется за новый тип артиста
(артистки), всей жизнью своей связанного с народом, с партией, с
современностью, идейного и образованного. Такова ее линия в романе.
Кончается роман ее большой женской ролью в современной пьесе.
Я должен показать в романе современный советский театр и дать несколько
типов старых и молодых поколений актеров и писателей.
Разговор Веры с архитектором о необходимости знания классической
мифологии, а также различных легенд христианства, чтобы полностью
разбираться в мировом искусстве за тысячелетия. Это не только не испортит
молодежь "религиозным" влиянием, а наоборот - это должно быть составной
частью антирелигиозного воспитания в школах и вузах при прохождении наук
общественных, гуманитарных. Лучшее в мировом искусстве (из того, что создано
на "религиозные темы") реализмом своим опровергает религию (обратиться к
записным книжкам 52-53 гг.).
Чтобы мне не расплыться, придется, очевидно, дать Ленинград только
боком - через Веру, - которая учится заочно в Ленинградском институте
истории искусств, и - может быть - через экскурсию магнитогорцев. А главное
внимание, когда речь пойдет о великих революционных традициях рабочего
класса, уделить рабочим Москвы, "Серпу и молоту", "династии" Челноковых.
Надо дать Октябрьскую московскую демонстрацию на Красной площади.
Павлуша Кузнецов в колонне "Серпа и молота". Он видит Сталина. А после этого
вечеринка на квартире старика Челнокова или его сына - с испанцами и
"Кармела".
Как увязать фабульно южные заводы с металлургией востока? Тематически
это увязывается коренными вопросами технического прогресса в металлургии. И
по этой линии - через работников ЦНИИЧЕРМЕТ и Министерства черной
металлургии - действующих лиц романа: Громадина и его работников,
Багдасарова, Балышева. По бытовой линии через Каратаева, через Григорьева и
Панину и опять-таки через Балышева. Но драматической увязки, необходимой для
естественного развития романа, пока не видно.
Этот драматизм можно поискать в соревновании металлургии юга и востока
по внедрению и освоению какого-нибудь крупного, общегосударственного
значения, технического новшества или ряда новшеств, знаменующих решительный
прогресс в металлургии.
Но тогда зачин этой темы должен быть конкретно, физически увязан не
только с востоком, но и с югом в первых же главах. Возможно - в вагоне зам.
министра.
Разговор Багдасарова и Доронина.
Д. - Ты знаешь, металлурги чем-то похожи на моряков. Им приходится
преодолевать огненную стихию.
Б. - Но в отличие от моряков они сами ее вызывают и организуют.
Д. - Во всяком случае, эта борьба порождает людей с размахом, цельные
характеры, и стихия все-таки накладывает на них свой отпечаток.
Б. - В чем ты его видишь?
Д. - Ты только не смейся, но заметил ли ты, что доменщику или сталевару
после смены хочется напиться так же, как моряку, когда он ступил на сушу
после плавания?
Б. - Твои представления устарели. Сейчас и моряк пошел подтянутый,
дисциплинированный, а ты их знаешь по Станюковичу или, в лучшем случае, по
Лавреневу. Что же говорить о металлургах с их современной технической
вооруженностью?..
Д. - Слушай, с тобой невозможно разговаривать. С тобой только
поделишься каким-нибудь свежим наблюдением, как ты сразу охолодишь его
чем-нибудь глубоко правильным, средним и общим. А что мои представления не
устарели, ты можешь убедиться, заглянув вот хотя бы в эту забегаловку...
Б. - Э, знаешь, пьяных людей всегда скорей замечаешь, потому что они
шумят. Это не значит, что их на свете больше, чем трезвых, которые ведут
себя тихо...
Д. - Оказывается, ты тоже не лишен наблюдательности!
Б. - Еще бы! Я даже вижу, что ты, хотя и не металлург, а не прочь
завернуть в эту забегаловку. А?..
Крупный ученый Громадин, типа Бардина, либо тоже едет в вагоне
министра, либо он приезжает на Магнитку, которую он когда-то строил
(реальный Бардин строил Кузнецкий комбинат), на похороны Сомова.
Основной конфликт в вопросах технического прогресса лучше всего
развернуть на проблемах и делах Романова.
Министерство не поняло. Ученый, Громадин, тоже не понял сначала.
Оппозиция в научных кругах.
Все понял ЦК партии и повернул дело.
Этот конфликт можно и должно развертывать с самого начала.
(Продолжение)
М.П.Павлов - академик, металлург.
Громадин Платон Карпович - академик, возглавляет
Научно-исследовательский институт черной металлургии.
Кузнецова Христина (Тина - "по-новому", Христя - "по-старому") - жена
Павлуши Кузнецова, в прошлом токарь, теперь домашняя хозяйка.
Челноков Николай Феофанович - старый мастер, сталеплавильщик
Московского металлургического завода.
Челноков Николай - его внук, сталевар того же завода, окончил
десятилетку, учится в Институте стали без отрыва от производства.
Челнокова Юля - жена Николая.
Челноков Алексей Николаевич - отец Челнокова Николая.
Акафистов Сидор - старик, чернорабочий РОФ, скупщик краденого, хозяин
уголовной квартиры.
Голубев Семен - бывший муж Агриппины, сосланный по уголовному делу.
Шишигин - вор и бандит по прозвищу "Хряк".
"Гвоздь", он же "Зуй" - вор.
Линия старого Каратаева в романе кончается его переездом в новую
квартиру на Заречной стороне. Это - целое событие. Отказ от старых привычек,
от "собственности".
Все, что в тетради Э 1 намечено, как отношения Балышева и Сомовой,
нужно написать иначе.
Иннокентий Сомов приезжает в Усть-Катовск (название города условно) к
отцу. И заболевает. В больнице его лечащим врачом является Галя Челнокова,
недавно окончившая мединститут в Москве, - это первое место ее службы. Галей
- именем украинским - ее назвали в семье, потому что ее отцу, Челнокову
Николаю Феофановичу, - родоначальнику целой династии московских металлургов
- очень нравилось это имя.
Почти все, что рассказано мною об отношениях больного Балышева и
Сомовой, происходит на деле между Иннокентием Сомовым и Галей в то время - с
соответствующей поправкой на молодость Иннокентия и юность Гали.
И вот два года спустя после смерти Иннокентия Сомова (это - уже к концу
моего романа) почти такая же ситуация складывается у больного Балышева и
тридцатичетырехлетней Сомовой. Ее потрясает, что Константин Витальевич видит
ее такой же или почти такой же, какой видел ее Иннокентий Сомов, и видит
именно те же черты ее, что и Иннокентий. Это вдруг так освещает ее жизнь
светом юности, в ней возникает чувство к Балышеву гораздо более нежное и
сильное, чем чувство благодарности за это возрождение, но в то же время это
еще больше привязывает ее к умершему Сомову и к его детям.
Весь, изложенный выше, сюжетный поворот к юности Гали и молодости
Сомова, дает мне возможность через отца Иннокентия, старого Зосима
Филипповича Сомова, показать в начальных главах романа старый уральский
завод и старинный быт уральских металлургов. И одновременно получить хорошую
естественную возможность развить сложные отношения Гали Челноковой
(Сомовой), представительницы семьи передового московского пролетария, с
семьей Зосимы Сомова - очень традиционной и косной уральской семьей, куда
она вошла как сноха и невестка. Тем больше она любила Иннокентия, что он,
усвоив от отца черты некоторой тяжеловесности, больше чем кто-либо другой
усвоил присущую всей этой семье неброскую, положительную русскую
талантливость, тот размах, который у одних русских людей проявляется
нараспашку, а у других, как у большинства Сомовых, а у Иннокентия в
особенности, - проявляется только по результатам деятельности. Уж только в
самую критическую минуту можно увидеть этот русский размах в человеке, во
всей красоте и силе его, когда человек сворачивает горы. Почувствовав в
Иннокентии эту силу, Галя полюбила его со всей глубиной своей натуры,
вначале по-девически даже идеализируя его и отчасти покоряясь ему, а потом
увидела и его слабости и в чем она сильнее его и полюбила еще преданнее.
Дело Романова завязать в самых первых главах. Багдасаров везет письмо
его и всю приложенную переписку, чтобы разобраться в дороге, а потом на
месте. Академик Громадин не едет с Багдасаровым в поезде. Громадин в это
время возвращается с большой поездки по Сибири и Дальнему Востоку. В вагоне
Багдасаров говорит о том, что Громадин обязательно приедет на похороны
Сомова в Сталиногорск: Громадину дали телеграмму. А кроме того, Большой
Казымовский металлургический комбинат имени Сталина - детище Громадина - как
он может миновать его! - а Иннокентий Сомов воспитан Громадиным, как инженер
и директор.
Через поездку Громадина показать ресурсы металлургии и гигантские
перспективы. Однако не все приготовила природа в таком виде, чтобы взять
было легко. Огромные запасы руд, но бедных. Или - богатые руды, да топливо
(уголь) далеко. Или близко и руды богатые и уголь, да уголь - не
коксующийся. И т.д. и т.д. в различных сочетаниях (не говоря уже об
огнеупорах, о флюсах, о формовочных, о присадочных, о легирующих материалах
и пр.).
Громадин - один из последних могикан старой русской металлургии,
инженерного склада - академик и практик одновременно, он ученик Курако,
человек из "низов", вышедший, преодолев тягчайшие препятствия, в крупные
инженеры еще в старое время, - могучий человек большого полета и
практической мысли. "Нужна революция в металлургии", - вот его вывод после
поездки.
В Сталиногорске они встречаются с Багдасаровым, и, в числе прочего,
Багдасаров советуется с ним по "делу Романова". Оказывается, оно проходило
через ЦНИИЧЕРМЕТ. Принимают Романова. Громадин, однако, настроен
полускептически: "Не доказано на практике, технологически, пусть ищут, но
вряд ли правильный взяли путь - дело туманное". Так Громадин прозевал ту
самую "революцию", которую несет с собой предложение Романова. Объяснить,
как и почему это произошло. Багдасаров, как политик, а не только инженер,
делает все же вывод: "Надо помочь". Но помочь именно в лабораторных
изысканиях. На этом успокаивается.
Когда докладывает министру, тот, как еще больший политик, дает
возможность Романову делать опыты на заводе (возможно, на одном из
передовых, а возможно и отсталых заводов юга, что мне было бы важно по
фабуле). Однако все действия министерства и научного института так
осторожны, отношение столь скептическое, что это не устраивает Романова, -
тем более что на южном заводе он - "чужак", сбоку припека, обуза, и над ним
просто посмеиваются.
Особенность этого конфликта в том, что в общем вполне прогрессивные
люди, немало сделавшие в области нового в металлургии, не в силах понять
открытия, несущего "революцию" в привычном производстве. Таким образом,
Романов вырастает тоже в одну из главных фигур романа, а вместе с ним - его
молодежь, его "орлята". Только Центральный Комитет партии дает в широком
масштабе поистине полный ход открытию Романова.
(Продолжение)
Романов Григорий Касьянович - научный работник, инженер, профессор
Сталиногорского металлургического института.
Сложность положения Романова в дни приезда Багдасарова и Громадина в
Сталиногорск. Он уже переведен из института в Пензу, в Пензенский
индустриальный институт, переведен именно потому, что, по мнению руководства
института, "сворачивает набекрень головы своим ученикам" (формальная причина
- склочник, неудачник, "не настоящий" ученый). Багдасаров говорит: "Надо
помочь". Он в свойственной ему сдержанной манере "приободрил" Романова. Но
отменить решение о переводе в Пензу он не может (в глубине души и не хочет
вмешиваться, ибо - не верит в "открытие") - Металлургический институт не в
ведении Министерства металлургии, а в ведении Министерства высшего
образования. Но если здесь Министерство металлургии хотя бы шефствует над
институтом, то в Пензе над Индустриальным институтом шефствует уже
Министерство тяжелого машиностроения, которому "открытие" Романова вообще
уже "ни к чему". Таким образом, фраза Багдасарова: "Надо помочь" - есть для
Романова ничто.
Так, Романов едет в Пензу, а дело его "вертится" в министерстве и в
научном институте, пока министр не дает "ход" открытию на южном заводе.
Романов не может бросить работу в Пензе, его выручают "орлята", они все
делают по его указаниям. Но пока дело зависит от Министерства черной
металлургии, очень большие трудности и с "орлятами", поскольку все они уже
не в аспирантуре Романова, одни кончили и работают, другие прервали
аспирантуру, ибо не могут перейти к другому профессору и не могут переехать
в Пензу.
Трудность применения открытия на чужом, а не на "своем", не специальном
заводе в том, что там свой налаженный конвейер выпуска продукции, там план с
обязательством его перевыполнения, там масштабы и напряжение, а всякое
новшество типа романовского, если его ставить хотя бы
минимально-производственно, требует в какой-то части затраты времени,
отвлечения лучших инженерских сил, реконструкции, хотя бы частичной,
дополнительного напряжения. А открытие-то - туманное, кто его знает!
"Орлята" находят на заводе только одну сочувствующую душу - Евгению
Ивановну Навотную. Как женщина, преодолевшая неимоверные трудности, чтобы в
металлургическом производстве завоевать себе положение и стать начальником
бессемеровского цеха, она их, "орлят", жалеет.
"Орлята" знакомятся на этом заводе с прожектерами и лжеизобретателями:
"изобретает" пустяк, а шумит на весь Союз, оперирует [?] "заслугами",
припугивает партийными органами (которые, бывает, только чтобы не прозевать
"новое", поддерживают этих прожектеров). И "орлятам" становится ясным,
почему к ним такое недоверие среди людей серьезных.
Можно сделать, что "орлята" - на заводе имени Буранова (вымышл.), а на
"Запорожстали" - группа научного института, работающая по кислороду.
"Орлята" мечтают перейти на "Запорожсталь" - передовое предприятие. Но
"научная" группа, с которой они встречаются, отпугивает их. Здесь дать все
двусторонне: критику и "научной" группы и критику руководства завода. Потом
министерство исправляет это.
В романе сильно подать старую русскую школу металлургов.
Роль Павлова для поколения металлургов, к которому принадлежит
Багдасаров.
Курако и Громадин.
Чернов - Байков - и нужен современный металловед из поколения помоложе.
В связи со старыми уральскими делами, а также в связи с современными
делами металловедения - обязательно об А.Носове.
Когда обсуждается вопрос о назначении нового директора комбината,
взамен умершего Сомова, и выдвигается кандидатура Шубина, последний долго не
соглашается, потому что он не сталеплавильщик, а доменщик, он хорошо знает
всю самую "черную" сторону черной металлургии - работу рудообогатительных и
агломерационных фабрик, углеподготовку и производство кокса, усреднение
доменной шихты и весь процесс производства доменного чугуна, то есть все,
что касается процессов до производства собственно стали и продуктов проката
стали. Ему напоминают, что Громадин, тоже доменщик, строил Большой комбинат.
Между прочим, Громадин в числе многих причин не понял, вернее
недооценил открытие Романова тоже и потому, что он, доменщик, не мог сразу
принять открытия, ликвидирующего самый доменный процесс, усовершенствованию
которого Громадин отдал всю свою жизнь.
Продумать вопрос, не едет ли в вагоне среди молодых инженеров вместе с
Верой Каратаевой кто-нибудь из "орлят" Романова? И не лучше ли весь будущий
роман Веры развернуть в направлении этого "орленка", а не одного из
начинающих инженеров-металлургов? (Неразделенная любовь архитектора - это
само собой. Но... все еще может повернуться в его пользу.)
Сомов Зосим Филиппович - уникальное порождение Урала, - он точно
выскочил из сказов Бажова. Старый быт Урала, домны на древесном угольке,
дремучие леса над синими озерами, камни-самоцветы, искрометный талант
древних умельцев и устоявшийся полусобственнический уклад полурабочего,
полукрестьянина, когда на время покосов останавливалось все металлургическое
производство, талант и дикость, русский размах и нелюдимость, наивная
светлая мудрость и власть темных инстинктов - все это отразилось в духовном
и физическом типе его, в мощных узловатых руках, в курчавой бороде, в
глазах, спрятанных под нависшими бровями, глазах, которые казались угрюмыми
и даже страшными, а когда присмотришься к старику в спокойном состоянии,
видишь в них наивную, светлую, детскую мудрость, как у врубелевского Пана.
Крупная голова его обросла густым курчавым темным волосом, под старость он
облысел, волосы его стали белыми и курчавым венцом обкладывали мощный череп
со столь развитыми и хорошо обозначенными костями, что старика можно было бы
демонстрировать в школе. Когда он стоял, казалось, что он навечно прирос к
этому месту. Вылез здесь из земли, сотни лет назад, застарел, уже весь в
узлах, а ноги все еще наполовину в земле, и так и будет он стоять здесь
вечно, - даже удивительно было, когда туловище его начинало передвигаться!
Где-то в середине или в конце романа разговор молодых инженеров об
открытии Романова. Они говорят о том, что это - тайна. "Как бы американцы не
украли".
- Куда им! Если они и узнают секрет и украдут, они же не смогут
перестроить производство на новых основах. Они, брат, не случайно первые
открыли атомную бомбу, поскольку дело касается защиты и расширения их
прибылей, - с ее помощью они думают мир подчинить... для своих максимальных
прибылей. А революции в технике для блага людей они не в силах произвести,
они - могила технического прогресса. Ведь такая революция потребовала бы
отказаться от прибылей в интересах расширенного воспроизводства на новой
технической базе, на это господа империалисты не способны. Нет, они уже
ничего не способны дать для жизни, весь их технический "прогресс" направлен
к тому, чтобы убивать...
Вернее всего, что это разговор в среде "орлят".
Еще раз продумать в отношении Балышева его семейное положение. Все-таки
лучше, может быть, сделать его человеком женатым, но бездетным; он живет с
претенциозной и неработающей женой. Правда, при такой ситуации пропадает вся
юмористическая сторона его спора с женщинами на квартире у
инженера-коксовика. Но вырастает до подлинного трагизма вся линия его
отношений с Дашей Паниной, и образ самого Балышева освобождается от
специфических черт "красавца холостяка".
Этот вариант в отношении Балышева дает мне возможность развить линию
отца жены Балышева - рабочего-изобретателя, неудачника, оригинала, участника
революционной борьбы, участника знаменитой стачки южных заводов, в молодости
- друга Буранова (большевистского вожака рабочих металлургических заводов
юга). Теперь - на пенсии, пишет мемуары, которые, очевидно, никогда не
закончит, а в годы, когда Балышев женится на дочери его Юлии, он - рабочий
ремонтник, токарь или автогенный сварщик на заводе имени Буранова.
Юлия Николаевна - "художественная натура". Претензии, - мятущаяся душа!
- и ничего не свершено. Мечтая стать художником, измучила своего Костю
смолоду тем, что, увлеченная "идеей", не захотела иметь детей. А потом уже
не смогла их иметь. Попытка создать "салон". Бунт Константина Витальевича.
Незаметно она стала обыкновенной потребительницей жизни, сохранив, однако,
претензии и "порывы". Но даже на измену своему Косте у нее не хватило
характера! Домашнего ухода, уюта она ему тоже не создала, - вот почему у
Балышева ощущение бездомности. Талантливый, бешеный в работе, которая дается
ему легко, сама идет в руки, он вечно в командировках, дом его - такой же
очередной полустанок, как гостиница в городе, где осуществляется очередное
строительство.
Мать Балышева воспитана на Чернышевском: свидетельство той глубокой
идейной вспашки, которая так характерна именно для
шестидесятников-революционеров. Детство и отрочество ее падает на
восьмидесятые годы, которые принято считать "годами безвременья". На самом
деле учение Чернышевского в это время шло в глубокие "низы" демократической
интеллигенции, оно, в сущности, только начинало доходить до передовой
молодежи из этих "низов" - в самые отдаленные углы, в самую глухую,
необъятную российскую провинцию. Для поколения Балышевой учение
революционеров-демократов буквально сомкнулось с марксизмом девяностых
годов.
Спор Балышева с Дашей Паниной вокруг так называемой "несчастной любви",
вокруг "несчастья" вообще, вокруг Гамсуна, и проч. и проч. Даша атакует
Константина Витальевича Горьким. Здесь, между прочим, не называя, можно дать
бой всей той части современной литературы, которая забывает, какое поколение
растет, и пытается вопросы любви решать по старинке с достоевщинкой. Образ
Даши здесь вырастает буквально в образ новой женщины. В сущности, после
Чернышевского никто у нас не поднял на щит женщину нового типа, нашу
женщину.
Вместе с тем надо с силой показать муки неразделенной любви через
Голубеву. И дать резкую отповедь - через прямое публицистическое обращение
"диккенсовского" стиля - тем "критикам", которые, обсуждая современные
романы, где дается любовь и семейная жизнь, фальшиво вопят: "Почему столько
неудачных личных судеб, столько несчастных любвей, столько несложившихся
счастливо семейных жизней!" Надо показать, что это отражает объективные
противоречия и трудности роста и формирования коммунистического человека, но
что сегодня уже во многом это зависит от самих людей, от их воспитания, а
воспитать людей в таком душевном смысле нельзя, если литература не покажет,
откуда все это и где те внешние и внутренние "враги" современного человека,
которые так часто мешают его полному личному счастью.
Спор между молодыми инженерами-мужчинами по поводу их товарища,
молодого инженера-женщины. Она курит. Одни осуждают ее за это, говорят
"неженственно". "Вообрази, она тебя целует, а от нее табаком разит!" - "А
почему ты думаешь, что ей приятно тебя целовать, если от тебя табаком
разит?" - "Я мужчина!" - "А почему все-таки тебе можно, а ей нельзя?" Спор
запутывается. В конце концов куренье вредно и нельзя сказать, чтобы оно
украшало и мужскую половину рода человеческого. Но поставить вопрос так, что
никто не должен курить, а тем более пить - ханжество. Можно ли, однако,
искать "равенства" между мужчиной и женщиной в том, чтобы женщины так же
безобразно пили и курили, как мужчины?
Багдасаров со "свитой" осматривает РОФ. Производство пыльное и грязное,
мокрое и грязное. Но отношение рабочих, инженеров - от низших до высших - к
этой руде, проходящей все стадии дробления, сортировки, промывки, сухого и
мокрого обогащения, агломерирования, - отношение к ней на всех стадиях ее
прохождения такое же, как у хлебопеков к муке, тесту, потом хлебу. Потому
что имеют дело с продуктом таким же насущно важным в жизни людей, как хлеб,
- отношение не брезгливое, заинтересованное, свободное, бережное. Когда она
выходит из какого-нибудь реечного классификатора или осаживается в медленных
осадочных машинах, люди ее берут в жменьку, перетирают между пальцев,
щупают, взвешивают, едва не пробуют на язык. Все - даже те, кто пришел (как
Багдасаров) в своем обычном во время командировок приличном костюме - ходят
запачканные, вымазанные шламом, запыленные, как хлебопеки в муке или в
тесте.
Строятся коксовые батареи. Строители возводят стометровую
железобетонную дымовую трубу (новинка, строит "Союзтеплострой"). Она уже
поднялась под самое небо, близка к концу. Балышев и Багдасаров, после того
как осмотрели строящиеся коксовые батареи, остановились, смотрят, как две
девчонки (одна из них - казашка, воспитанница Агриппины Голубевой) на
дощатом, без всяких перил, узком помосте вокруг трубы, у самой ее вершины,
под небом, сидят, закусывают, свесив ноги, болтают ногами. Девчонки веселые,
институте физиотерапии (дополнительная). Ординатура в клинике московской.
Замужество. Трое или четверо детей. Работа, поглощающая все время, в
больнице и поликлинике на Магнитке. Смерть Сомова. Работа над диссертацией.
Дружба с женщиной микробиологом и бактериологом, профессором в областном
мединституте. Именно эта, последняя, оказала влияние на Сомову в том смысле,
что она не осталась рядовым врачом, а завоевала ученую степень, - это в
конце романа.
Артист-халтурщик Вере Каратаевой: "Как вас по отчеству?", "У вас все
подходит для русской артистки: Вера Андреевна Каратаева". Вера - сначала
бессознательно, потом все более осознанно - борется за новый тип артиста
(артистки), всей жизнью своей связанного с народом, с партией, с
современностью, идейного и образованного. Такова ее линия в романе.
Кончается роман ее большой женской ролью в современной пьесе.
Я должен показать в романе современный советский театр и дать несколько
типов старых и молодых поколений актеров и писателей.
Разговор Веры с архитектором о необходимости знания классической
мифологии, а также различных легенд христианства, чтобы полностью
разбираться в мировом искусстве за тысячелетия. Это не только не испортит
молодежь "религиозным" влиянием, а наоборот - это должно быть составной
частью антирелигиозного воспитания в школах и вузах при прохождении наук
общественных, гуманитарных. Лучшее в мировом искусстве (из того, что создано
на "религиозные темы") реализмом своим опровергает религию (обратиться к
записным книжкам 52-53 гг.).
Чтобы мне не расплыться, придется, очевидно, дать Ленинград только
боком - через Веру, - которая учится заочно в Ленинградском институте
истории искусств, и - может быть - через экскурсию магнитогорцев. А главное
внимание, когда речь пойдет о великих революционных традициях рабочего
класса, уделить рабочим Москвы, "Серпу и молоту", "династии" Челноковых.
Надо дать Октябрьскую московскую демонстрацию на Красной площади.
Павлуша Кузнецов в колонне "Серпа и молота". Он видит Сталина. А после этого
вечеринка на квартире старика Челнокова или его сына - с испанцами и
"Кармела".
Как увязать фабульно южные заводы с металлургией востока? Тематически
это увязывается коренными вопросами технического прогресса в металлургии. И
по этой линии - через работников ЦНИИЧЕРМЕТ и Министерства черной
металлургии - действующих лиц романа: Громадина и его работников,
Багдасарова, Балышева. По бытовой линии через Каратаева, через Григорьева и
Панину и опять-таки через Балышева. Но драматической увязки, необходимой для
естественного развития романа, пока не видно.
Этот драматизм можно поискать в соревновании металлургии юга и востока
по внедрению и освоению какого-нибудь крупного, общегосударственного
значения, технического новшества или ряда новшеств, знаменующих решительный
прогресс в металлургии.
Но тогда зачин этой темы должен быть конкретно, физически увязан не
только с востоком, но и с югом в первых же главах. Возможно - в вагоне зам.
министра.
Разговор Багдасарова и Доронина.
Д. - Ты знаешь, металлурги чем-то похожи на моряков. Им приходится
преодолевать огненную стихию.
Б. - Но в отличие от моряков они сами ее вызывают и организуют.
Д. - Во всяком случае, эта борьба порождает людей с размахом, цельные
характеры, и стихия все-таки накладывает на них свой отпечаток.
Б. - В чем ты его видишь?
Д. - Ты только не смейся, но заметил ли ты, что доменщику или сталевару
после смены хочется напиться так же, как моряку, когда он ступил на сушу
после плавания?
Б. - Твои представления устарели. Сейчас и моряк пошел подтянутый,
дисциплинированный, а ты их знаешь по Станюковичу или, в лучшем случае, по
Лавреневу. Что же говорить о металлургах с их современной технической
вооруженностью?..
Д. - Слушай, с тобой невозможно разговаривать. С тобой только
поделишься каким-нибудь свежим наблюдением, как ты сразу охолодишь его
чем-нибудь глубоко правильным, средним и общим. А что мои представления не
устарели, ты можешь убедиться, заглянув вот хотя бы в эту забегаловку...
Б. - Э, знаешь, пьяных людей всегда скорей замечаешь, потому что они
шумят. Это не значит, что их на свете больше, чем трезвых, которые ведут
себя тихо...
Д. - Оказывается, ты тоже не лишен наблюдательности!
Б. - Еще бы! Я даже вижу, что ты, хотя и не металлург, а не прочь
завернуть в эту забегаловку. А?..
Крупный ученый Громадин, типа Бардина, либо тоже едет в вагоне
министра, либо он приезжает на Магнитку, которую он когда-то строил
(реальный Бардин строил Кузнецкий комбинат), на похороны Сомова.
Основной конфликт в вопросах технического прогресса лучше всего
развернуть на проблемах и делах Романова.
Министерство не поняло. Ученый, Громадин, тоже не понял сначала.
Оппозиция в научных кругах.
Все понял ЦК партии и повернул дело.
Этот конфликт можно и должно развертывать с самого начала.
(Продолжение)
М.П.Павлов - академик, металлург.
Громадин Платон Карпович - академик, возглавляет
Научно-исследовательский институт черной металлургии.
Кузнецова Христина (Тина - "по-новому", Христя - "по-старому") - жена
Павлуши Кузнецова, в прошлом токарь, теперь домашняя хозяйка.
Челноков Николай Феофанович - старый мастер, сталеплавильщик
Московского металлургического завода.
Челноков Николай - его внук, сталевар того же завода, окончил
десятилетку, учится в Институте стали без отрыва от производства.
Челнокова Юля - жена Николая.
Челноков Алексей Николаевич - отец Челнокова Николая.
Акафистов Сидор - старик, чернорабочий РОФ, скупщик краденого, хозяин
уголовной квартиры.
Голубев Семен - бывший муж Агриппины, сосланный по уголовному делу.
Шишигин - вор и бандит по прозвищу "Хряк".
"Гвоздь", он же "Зуй" - вор.
Линия старого Каратаева в романе кончается его переездом в новую
квартиру на Заречной стороне. Это - целое событие. Отказ от старых привычек,
от "собственности".
Все, что в тетради Э 1 намечено, как отношения Балышева и Сомовой,
нужно написать иначе.
Иннокентий Сомов приезжает в Усть-Катовск (название города условно) к
отцу. И заболевает. В больнице его лечащим врачом является Галя Челнокова,
недавно окончившая мединститут в Москве, - это первое место ее службы. Галей
- именем украинским - ее назвали в семье, потому что ее отцу, Челнокову
Николаю Феофановичу, - родоначальнику целой династии московских металлургов
- очень нравилось это имя.
Почти все, что рассказано мною об отношениях больного Балышева и
Сомовой, происходит на деле между Иннокентием Сомовым и Галей в то время - с
соответствующей поправкой на молодость Иннокентия и юность Гали.
И вот два года спустя после смерти Иннокентия Сомова (это - уже к концу
моего романа) почти такая же ситуация складывается у больного Балышева и
тридцатичетырехлетней Сомовой. Ее потрясает, что Константин Витальевич видит
ее такой же или почти такой же, какой видел ее Иннокентий Сомов, и видит
именно те же черты ее, что и Иннокентий. Это вдруг так освещает ее жизнь
светом юности, в ней возникает чувство к Балышеву гораздо более нежное и
сильное, чем чувство благодарности за это возрождение, но в то же время это
еще больше привязывает ее к умершему Сомову и к его детям.
Весь, изложенный выше, сюжетный поворот к юности Гали и молодости
Сомова, дает мне возможность через отца Иннокентия, старого Зосима
Филипповича Сомова, показать в начальных главах романа старый уральский
завод и старинный быт уральских металлургов. И одновременно получить хорошую
естественную возможность развить сложные отношения Гали Челноковой
(Сомовой), представительницы семьи передового московского пролетария, с
семьей Зосимы Сомова - очень традиционной и косной уральской семьей, куда
она вошла как сноха и невестка. Тем больше она любила Иннокентия, что он,
усвоив от отца черты некоторой тяжеловесности, больше чем кто-либо другой
усвоил присущую всей этой семье неброскую, положительную русскую
талантливость, тот размах, который у одних русских людей проявляется
нараспашку, а у других, как у большинства Сомовых, а у Иннокентия в
особенности, - проявляется только по результатам деятельности. Уж только в
самую критическую минуту можно увидеть этот русский размах в человеке, во
всей красоте и силе его, когда человек сворачивает горы. Почувствовав в
Иннокентии эту силу, Галя полюбила его со всей глубиной своей натуры,
вначале по-девически даже идеализируя его и отчасти покоряясь ему, а потом
увидела и его слабости и в чем она сильнее его и полюбила еще преданнее.
Дело Романова завязать в самых первых главах. Багдасаров везет письмо
его и всю приложенную переписку, чтобы разобраться в дороге, а потом на
месте. Академик Громадин не едет с Багдасаровым в поезде. Громадин в это
время возвращается с большой поездки по Сибири и Дальнему Востоку. В вагоне
Багдасаров говорит о том, что Громадин обязательно приедет на похороны
Сомова в Сталиногорск: Громадину дали телеграмму. А кроме того, Большой
Казымовский металлургический комбинат имени Сталина - детище Громадина - как
он может миновать его! - а Иннокентий Сомов воспитан Громадиным, как инженер
и директор.
Через поездку Громадина показать ресурсы металлургии и гигантские
перспективы. Однако не все приготовила природа в таком виде, чтобы взять
было легко. Огромные запасы руд, но бедных. Или - богатые руды, да топливо
(уголь) далеко. Или близко и руды богатые и уголь, да уголь - не
коксующийся. И т.д. и т.д. в различных сочетаниях (не говоря уже об
огнеупорах, о флюсах, о формовочных, о присадочных, о легирующих материалах
и пр.).
Громадин - один из последних могикан старой русской металлургии,
инженерного склада - академик и практик одновременно, он ученик Курако,
человек из "низов", вышедший, преодолев тягчайшие препятствия, в крупные
инженеры еще в старое время, - могучий человек большого полета и
практической мысли. "Нужна революция в металлургии", - вот его вывод после
поездки.
В Сталиногорске они встречаются с Багдасаровым, и, в числе прочего,
Багдасаров советуется с ним по "делу Романова". Оказывается, оно проходило
через ЦНИИЧЕРМЕТ. Принимают Романова. Громадин, однако, настроен
полускептически: "Не доказано на практике, технологически, пусть ищут, но
вряд ли правильный взяли путь - дело туманное". Так Громадин прозевал ту
самую "революцию", которую несет с собой предложение Романова. Объяснить,
как и почему это произошло. Багдасаров, как политик, а не только инженер,
делает все же вывод: "Надо помочь". Но помочь именно в лабораторных
изысканиях. На этом успокаивается.
Когда докладывает министру, тот, как еще больший политик, дает
возможность Романову делать опыты на заводе (возможно, на одном из
передовых, а возможно и отсталых заводов юга, что мне было бы важно по
фабуле). Однако все действия министерства и научного института так
осторожны, отношение столь скептическое, что это не устраивает Романова, -
тем более что на южном заводе он - "чужак", сбоку припека, обуза, и над ним
просто посмеиваются.
Особенность этого конфликта в том, что в общем вполне прогрессивные
люди, немало сделавшие в области нового в металлургии, не в силах понять
открытия, несущего "революцию" в привычном производстве. Таким образом,
Романов вырастает тоже в одну из главных фигур романа, а вместе с ним - его
молодежь, его "орлята". Только Центральный Комитет партии дает в широком
масштабе поистине полный ход открытию Романова.
(Продолжение)
Романов Григорий Касьянович - научный работник, инженер, профессор
Сталиногорского металлургического института.
Сложность положения Романова в дни приезда Багдасарова и Громадина в
Сталиногорск. Он уже переведен из института в Пензу, в Пензенский
индустриальный институт, переведен именно потому, что, по мнению руководства
института, "сворачивает набекрень головы своим ученикам" (формальная причина
- склочник, неудачник, "не настоящий" ученый). Багдасаров говорит: "Надо
помочь". Он в свойственной ему сдержанной манере "приободрил" Романова. Но
отменить решение о переводе в Пензу он не может (в глубине души и не хочет
вмешиваться, ибо - не верит в "открытие") - Металлургический институт не в
ведении Министерства металлургии, а в ведении Министерства высшего
образования. Но если здесь Министерство металлургии хотя бы шефствует над
институтом, то в Пензе над Индустриальным институтом шефствует уже
Министерство тяжелого машиностроения, которому "открытие" Романова вообще
уже "ни к чему". Таким образом, фраза Багдасарова: "Надо помочь" - есть для
Романова ничто.
Так, Романов едет в Пензу, а дело его "вертится" в министерстве и в
научном институте, пока министр не дает "ход" открытию на южном заводе.
Романов не может бросить работу в Пензе, его выручают "орлята", они все
делают по его указаниям. Но пока дело зависит от Министерства черной
металлургии, очень большие трудности и с "орлятами", поскольку все они уже
не в аспирантуре Романова, одни кончили и работают, другие прервали
аспирантуру, ибо не могут перейти к другому профессору и не могут переехать
в Пензу.
Трудность применения открытия на чужом, а не на "своем", не специальном
заводе в том, что там свой налаженный конвейер выпуска продукции, там план с
обязательством его перевыполнения, там масштабы и напряжение, а всякое
новшество типа романовского, если его ставить хотя бы
минимально-производственно, требует в какой-то части затраты времени,
отвлечения лучших инженерских сил, реконструкции, хотя бы частичной,
дополнительного напряжения. А открытие-то - туманное, кто его знает!
"Орлята" находят на заводе только одну сочувствующую душу - Евгению
Ивановну Навотную. Как женщина, преодолевшая неимоверные трудности, чтобы в
металлургическом производстве завоевать себе положение и стать начальником
бессемеровского цеха, она их, "орлят", жалеет.
"Орлята" знакомятся на этом заводе с прожектерами и лжеизобретателями:
"изобретает" пустяк, а шумит на весь Союз, оперирует [?] "заслугами",
припугивает партийными органами (которые, бывает, только чтобы не прозевать
"новое", поддерживают этих прожектеров). И "орлятам" становится ясным,
почему к ним такое недоверие среди людей серьезных.
Можно сделать, что "орлята" - на заводе имени Буранова (вымышл.), а на
"Запорожстали" - группа научного института, работающая по кислороду.
"Орлята" мечтают перейти на "Запорожсталь" - передовое предприятие. Но
"научная" группа, с которой они встречаются, отпугивает их. Здесь дать все
двусторонне: критику и "научной" группы и критику руководства завода. Потом
министерство исправляет это.
В романе сильно подать старую русскую школу металлургов.
Роль Павлова для поколения металлургов, к которому принадлежит
Багдасаров.
Курако и Громадин.
Чернов - Байков - и нужен современный металловед из поколения помоложе.
В связи со старыми уральскими делами, а также в связи с современными
делами металловедения - обязательно об А.Носове.
Когда обсуждается вопрос о назначении нового директора комбината,
взамен умершего Сомова, и выдвигается кандидатура Шубина, последний долго не
соглашается, потому что он не сталеплавильщик, а доменщик, он хорошо знает
всю самую "черную" сторону черной металлургии - работу рудообогатительных и
агломерационных фабрик, углеподготовку и производство кокса, усреднение
доменной шихты и весь процесс производства доменного чугуна, то есть все,
что касается процессов до производства собственно стали и продуктов проката
стали. Ему напоминают, что Громадин, тоже доменщик, строил Большой комбинат.
Между прочим, Громадин в числе многих причин не понял, вернее
недооценил открытие Романова тоже и потому, что он, доменщик, не мог сразу
принять открытия, ликвидирующего самый доменный процесс, усовершенствованию
которого Громадин отдал всю свою жизнь.
Продумать вопрос, не едет ли в вагоне среди молодых инженеров вместе с
Верой Каратаевой кто-нибудь из "орлят" Романова? И не лучше ли весь будущий
роман Веры развернуть в направлении этого "орленка", а не одного из
начинающих инженеров-металлургов? (Неразделенная любовь архитектора - это
само собой. Но... все еще может повернуться в его пользу.)
Сомов Зосим Филиппович - уникальное порождение Урала, - он точно
выскочил из сказов Бажова. Старый быт Урала, домны на древесном угольке,
дремучие леса над синими озерами, камни-самоцветы, искрометный талант
древних умельцев и устоявшийся полусобственнический уклад полурабочего,
полукрестьянина, когда на время покосов останавливалось все металлургическое
производство, талант и дикость, русский размах и нелюдимость, наивная
светлая мудрость и власть темных инстинктов - все это отразилось в духовном
и физическом типе его, в мощных узловатых руках, в курчавой бороде, в
глазах, спрятанных под нависшими бровями, глазах, которые казались угрюмыми
и даже страшными, а когда присмотришься к старику в спокойном состоянии,
видишь в них наивную, светлую, детскую мудрость, как у врубелевского Пана.
Крупная голова его обросла густым курчавым темным волосом, под старость он
облысел, волосы его стали белыми и курчавым венцом обкладывали мощный череп
со столь развитыми и хорошо обозначенными костями, что старика можно было бы
демонстрировать в школе. Когда он стоял, казалось, что он навечно прирос к
этому месту. Вылез здесь из земли, сотни лет назад, застарел, уже весь в
узлах, а ноги все еще наполовину в земле, и так и будет он стоять здесь
вечно, - даже удивительно было, когда туловище его начинало передвигаться!
Где-то в середине или в конце романа разговор молодых инженеров об
открытии Романова. Они говорят о том, что это - тайна. "Как бы американцы не
украли".
- Куда им! Если они и узнают секрет и украдут, они же не смогут
перестроить производство на новых основах. Они, брат, не случайно первые
открыли атомную бомбу, поскольку дело касается защиты и расширения их
прибылей, - с ее помощью они думают мир подчинить... для своих максимальных
прибылей. А революции в технике для блага людей они не в силах произвести,
они - могила технического прогресса. Ведь такая революция потребовала бы
отказаться от прибылей в интересах расширенного воспроизводства на новой
технической базе, на это господа империалисты не способны. Нет, они уже
ничего не способны дать для жизни, весь их технический "прогресс" направлен
к тому, чтобы убивать...
Вернее всего, что это разговор в среде "орлят".
Еще раз продумать в отношении Балышева его семейное положение. Все-таки
лучше, может быть, сделать его человеком женатым, но бездетным; он живет с
претенциозной и неработающей женой. Правда, при такой ситуации пропадает вся
юмористическая сторона его спора с женщинами на квартире у
инженера-коксовика. Но вырастает до подлинного трагизма вся линия его
отношений с Дашей Паниной, и образ самого Балышева освобождается от
специфических черт "красавца холостяка".
Этот вариант в отношении Балышева дает мне возможность развить линию
отца жены Балышева - рабочего-изобретателя, неудачника, оригинала, участника
революционной борьбы, участника знаменитой стачки южных заводов, в молодости
- друга Буранова (большевистского вожака рабочих металлургических заводов
юга). Теперь - на пенсии, пишет мемуары, которые, очевидно, никогда не
закончит, а в годы, когда Балышев женится на дочери его Юлии, он - рабочий
ремонтник, токарь или автогенный сварщик на заводе имени Буранова.
Юлия Николаевна - "художественная натура". Претензии, - мятущаяся душа!
- и ничего не свершено. Мечтая стать художником, измучила своего Костю
смолоду тем, что, увлеченная "идеей", не захотела иметь детей. А потом уже
не смогла их иметь. Попытка создать "салон". Бунт Константина Витальевича.
Незаметно она стала обыкновенной потребительницей жизни, сохранив, однако,
претензии и "порывы". Но даже на измену своему Косте у нее не хватило
характера! Домашнего ухода, уюта она ему тоже не создала, - вот почему у
Балышева ощущение бездомности. Талантливый, бешеный в работе, которая дается
ему легко, сама идет в руки, он вечно в командировках, дом его - такой же
очередной полустанок, как гостиница в городе, где осуществляется очередное
строительство.
Мать Балышева воспитана на Чернышевском: свидетельство той глубокой
идейной вспашки, которая так характерна именно для
шестидесятников-революционеров. Детство и отрочество ее падает на
восьмидесятые годы, которые принято считать "годами безвременья". На самом
деле учение Чернышевского в это время шло в глубокие "низы" демократической
интеллигенции, оно, в сущности, только начинало доходить до передовой
молодежи из этих "низов" - в самые отдаленные углы, в самую глухую,
необъятную российскую провинцию. Для поколения Балышевой учение
революционеров-демократов буквально сомкнулось с марксизмом девяностых
годов.
Спор Балышева с Дашей Паниной вокруг так называемой "несчастной любви",
вокруг "несчастья" вообще, вокруг Гамсуна, и проч. и проч. Даша атакует
Константина Витальевича Горьким. Здесь, между прочим, не называя, можно дать
бой всей той части современной литературы, которая забывает, какое поколение
растет, и пытается вопросы любви решать по старинке с достоевщинкой. Образ
Даши здесь вырастает буквально в образ новой женщины. В сущности, после
Чернышевского никто у нас не поднял на щит женщину нового типа, нашу
женщину.
Вместе с тем надо с силой показать муки неразделенной любви через
Голубеву. И дать резкую отповедь - через прямое публицистическое обращение
"диккенсовского" стиля - тем "критикам", которые, обсуждая современные
романы, где дается любовь и семейная жизнь, фальшиво вопят: "Почему столько
неудачных личных судеб, столько несчастных любвей, столько несложившихся
счастливо семейных жизней!" Надо показать, что это отражает объективные
противоречия и трудности роста и формирования коммунистического человека, но
что сегодня уже во многом это зависит от самих людей, от их воспитания, а
воспитать людей в таком душевном смысле нельзя, если литература не покажет,
откуда все это и где те внешние и внутренние "враги" современного человека,
которые так часто мешают его полному личному счастью.
Спор между молодыми инженерами-мужчинами по поводу их товарища,
молодого инженера-женщины. Она курит. Одни осуждают ее за это, говорят
"неженственно". "Вообрази, она тебя целует, а от нее табаком разит!" - "А
почему ты думаешь, что ей приятно тебя целовать, если от тебя табаком
разит?" - "Я мужчина!" - "А почему все-таки тебе можно, а ей нельзя?" Спор
запутывается. В конце концов куренье вредно и нельзя сказать, чтобы оно
украшало и мужскую половину рода человеческого. Но поставить вопрос так, что
никто не должен курить, а тем более пить - ханжество. Можно ли, однако,
искать "равенства" между мужчиной и женщиной в том, чтобы женщины так же
безобразно пили и курили, как мужчины?
Багдасаров со "свитой" осматривает РОФ. Производство пыльное и грязное,
мокрое и грязное. Но отношение рабочих, инженеров - от низших до высших - к
этой руде, проходящей все стадии дробления, сортировки, промывки, сухого и
мокрого обогащения, агломерирования, - отношение к ней на всех стадиях ее
прохождения такое же, как у хлебопеков к муке, тесту, потом хлебу. Потому
что имеют дело с продуктом таким же насущно важным в жизни людей, как хлеб,
- отношение не брезгливое, заинтересованное, свободное, бережное. Когда она
выходит из какого-нибудь реечного классификатора или осаживается в медленных
осадочных машинах, люди ее берут в жменьку, перетирают между пальцев,
щупают, взвешивают, едва не пробуют на язык. Все - даже те, кто пришел (как
Багдасаров) в своем обычном во время командировок приличном костюме - ходят
запачканные, вымазанные шламом, запыленные, как хлебопеки в муке или в
тесте.
Строятся коксовые батареи. Строители возводят стометровую
железобетонную дымовую трубу (новинка, строит "Союзтеплострой"). Она уже
поднялась под самое небо, близка к концу. Балышев и Багдасаров, после того
как осмотрели строящиеся коксовые батареи, остановились, смотрят, как две
девчонки (одна из них - казашка, воспитанница Агриппины Голубевой) на
дощатом, без всяких перил, узком помосте вокруг трубы, у самой ее вершины,
под небом, сидят, закусывают, свесив ноги, болтают ногами. Девчонки веселые,