Страница:
— До какой же области знаний она касаема? — спросил Джерис с лицемерной улыбкой на лице.
— Ну… — Брат Френсис помолчал, потом продолжал: Поскольку Блаженный Лейбович перед посвящением был по профессии электронщиком, думаю, это понятие относится к забытому искусству, называвшемуся электроникой.
— Так поведано. Но что было предметом этого искусства, брат?
— Это тоже поведано. Предметом электроники был Электрон, который некий, сохранившийся во фрагментах, источник называет «Отрицательным Разворотом Ничто».
— Твоя прозорливость произвела на меня большое впечатление, — заметил Джерис. — А может, ты скажешь мне, как можно отрицать ничто?
Брат Френсис слегка покраснел и принялся горячечно искать ответ.
— Я полагаю, отрицание «ничто» должно в результате дать нечто, — продолжал Джерис. — Следовательно, Электрон должен быть разворотом «нечто». Разве что отрицание касается самого «разворота», и тогда это означало бы «раскручивание ничто», разве не так? — Он захохотал. — Мудры были древние! Полагаю, Френсис, скоро ты научишься раскручивать ничто, и тогда Электрон окажется среди нас. Где мы тогда его поместим? Может, на алтаре?
— Этого я сказать не могу, — холодно ответил Френсис. Однако верю, что некогда Электрон существовал, даже если не знаю, как он был сконструирован и для чего служил.
Иконоборец язвительно расхохотался и вернулся к своей работе. Этот инцидент огорчил Френсиса, но не поколебал в нем веры в реализацию проекта.
Вскоре, исчерпав скромные запасы информации монастырской библиотеки, касающейся забытого искусства основателя Ордена Альбертинцев, молодой монах начал подготовку предварительных эскизов узоров, которые собирался использовать для своей копии. Сама схема, поскольку ее содержание оставалось непонятным, должна быть скопирована с идеальной точностью и нанесена угольно-черными линиями. Однако буквы и цифры брат Френсис собирался написать шрифтом более декоративным, и цветным, а не просто черными буквами, употреблявшимися древними. А текст, содержащийся в квадратной таблице, озаглавленной ДЕТАЛЬНОЕ ОПИСАНИЕ, будет размещен приятным для глаза манером вдоль краев документа на свитках и щитах, поддерживаемых голубями и ангелами. Черные линии рисунка станут менее строгими и суровыми, если он изобразит геометрический орнамент в виде беседки, а кроме того, украсит рисунок зелеными побегами винограда, золотыми плодами, птицами, а может, и коварным змием. На самом верху листа разместится образ Святой Троицы, а внизу — герб Ордена Альбертинцев. Таким вот образом Транзисторный Регулятор Блаженного Лейбовича будет прославлен и сделан привлекательным как для глаза, так и для разума.
Когда Френсис закончил предварительный эскиз копии, он робко представил его брату Хорнеру для дальнейших указаний или одобрения.
— Я вижу, — сказал старец с ноткой сожаления в голосе, — что твой проект займет значительно больше времени, чем я ожидал. Но… все же работай над ним и дальше. Этот узор прекрасен, действительно прекрасен.
— Спасибо тебе, брат.
Старик нагнулся ниже и многозначительно подмигнул.
— Я слышал, что ускорен процесс канонизации Блаженного Лейбовича, так что, возможно, наш почтенный аббат менее чем прежде обеспокоен… ну, ты знаешь чем.
Разумеется, все братья с радостью приняли это счастливое известие. Правда, Лейбовича причислили к лику Блаженных уже очень давно, но совершение последнего шага — провозглашение его святым — могло тянуться еще много лет, даже если сам процесс был в разгаре. Имелась также возможность, что Адвокат Дьявола сумеет найти доказательство, которое вообще сделает канонизацию невозможной.
Спустя много месяцев после того, как замыслил реализацию проекта, брат Френсис начал, наконец, работу на подготовленной им шкурке. Сложность рисунка, исключительная тонкость процесса наложения позолоты, изображение тонких, как волос, деталей схемы требовали нескольких лет напряженной работы; а когда Френсиса стали подводить глаза, проходили порой целые недели, прежде чем он решался даже притронуться к рисунку из опасения совершить хотя бы малейшую ошибку. Но постепенно, с трудом, древний рисунок становился необычайно красивым. Братия аббатства Лейбовича собиралась, чтобы следить за работой Френсиса, вполголоса обмениваясь замечаниями, а некоторые даже говорили, что само вдохновение на создание такой красоты свидетельствует об истинности его встречи с паломником, который мог быть Блаженным Лейбовичем.
— Не понимаю, почему ты не используешь свое время для работы над каким-нибудь полезным делом? — звучал, однако, комментарий брата Джериса. Сей скептически настроенный монах посвящал свое время изготовлению и украшению абажуров из овечьих шкур под масляные лампы в часовне аббатства.
Брат Хорнер, старый мастер-копиист, заболел, и через несколько недель стало ясно, что любимый всеми монах лежит на смертном одре. Среди всеобщей печали и траура аббат назначил руководителем скриптория брата Джериса.
Панихида по брату Хорнеру прошла в начале рождественского поста, а затем бренные останки праведника предали его родной земле. На следующий день брат Джерис сообщил Френсису, что пора уже перестать заниматься детскими шалостями и заняться делом, достойным мужчины. Френсис послушно обернул ценный рисунок пергаментом, положил на полку, придавив толстой доской, и взялся за изготовление абажуров из овечьих шкур. Он не возразил даже словом, удовлетворившись мыслью, что однажды душа брата Джериса последует за братом Хорнером, дабы начать жизнь, для которой работа в скриптории была лишь первым этапом, и тогда, если будет на то воля Бога, он, Френсис, закончит свой любимый документ.
Однако Провидение взяло дело в свои руки несколько раньше. Следующим летом в аббатство прибыл некий монсеньор в сопровождении нескольких семинаристов и вооруженной свиты, верхом на ослах. Он заявил, что прибыл из Нового Ватикана как адвокат Лейбовича на процессе канонизации, дабы изучить на месте все доступные доказательства, способные возыметь значение для дела, включая и так называемое явление благословенного патрона Ордена брату Френсису Джерарду из Юты.
Монсеньера приняли очень тепло, разместили в комнатах, предназначенных для прибывающих сановников Церкви, а для услуг выделили шестерых монахов, исполнявших каждое желание гостя. Открыли бочки с лучшим вином, охотники ловили силками толстых перепелов, а каждый вечер адвоката Лейбовича развлекали скрипачи и труппа шутов, хотя гость требовал, чтобы жизнь аббатства шла своим чередом.
На третий день после приезда сановника аббат послал за братом Френсисом.
— Монсеньор де Симон желает тебя видеть, — сказал он. Если ты дашь волю воображению, парень, мы сделаем из твоих кишок струны для скрипок, тело бросим на съедение волкам, а кости похороним в неосвященной земле. А сейчас иди и предстань пред обличьем почтенного человека.
Брату Френсису не требовались такие предупреждения. С тех пор как пришел в себя после горячечного бреда — результата первого его пустынного бдения. Он никогда не вспоминал о встрече с незнакомцем, разве что вопрос задавали прямо; не позволял он себе и догадок касательно его личности. Интерес высших церковных властей к таинственному паломнику слегка испугал ero, поэтому он несмело постучал в двери монсеньера.
Однако опасения оказались беспочвенными. Монсеньор де Симон был мягким, тактичным сановником, глубоко интересующимся жизненным путем молодого монаха.
— А сейчас расскажи мне о встрече с присноблаженным основателем нашего Ордена, — попросил он после нескольких минут разговора.
— Я никогда не утверждал, что он был нашим Блаженным Лейбо…
— Конечно, нет, сын мой. У меня с собой рассказ об этом, полученный из иных источников, и я хочу, чтобы ты его прочел и либо подтвердил, либо уточнил. — Он сделал паузу, чтобы вынуть из дорожного ларца свиток, который затем подал Френсису. — Разумеется, мои информаторы знают историю понаслышке, — добавил он, — и лишь ты располагаешь сведениями из первых рук, поэтому хочу, чтобы ты уточнил ее очень добросовестно.
— Разумеется. То, что случилось, в сущности было очень просто, отче.
Однако уже сама толщина свитка говорила о том, что рассказ, основанный на слухах, не так прост. Брат Френсис читал его с растущим страхом, который вскоре сменился подлинным ужасом.
— Ты побледнел, сын мой, — сказал почтенный священник. — Что-то случилось?
— Это… это… все было совсем не так! — проблеял брат Френсис. — Он сказал мне всего несколько слов. Я видел его всего раз. Он только спросил дорогу к аббатству и постучал по камню, под которым я нашел реликвию.
— И не было небесных хоров?
— О, нет!
— И неправда, что он имел ореол и что ковер из роз покрыл дорогу, которой он удалился?
— Бог свидетель, не было ничего подобного!
— Ну что же, — вздохнул адвокат. — Рассказы путешественников всегда полны преувеличений.
Он выглядел огорченным, поэтому Френсис поспешил извиниться, но священник уже сменил тему, словно та не имела решающего значения для дела.
— Есть иные чудеса, старательно задокументированные, объяснил он. — Во всяком случае у меня хорошая новость о записках, которые ты нашел. Мы узнали имя жены, умершей до того, как основатель нашего Ордена принял обет.
— Да?
— Да. Ее звали Эмилия.
Несмотря на разочарование, вызванное рассказом брата Френсиса о встрече с паломником, монсеньор де Симон провел пять дней на месте находки. Его сопровождала толпа полных энтузиазма послушников аббатства, вооруженных кирками и лопатами. После обширных раскопок адвокат вернулся с небольшим количеством артефактов и одной вздутой жестяной банкой, содержащей высохшую массу, которая некогда могла быть квашеной капустой.
Перед отъездом монсеньор посетил скриптории и пожелал увидеть сделанную Френсисом копию знаменитой схемы. Молодой монах уверял, что она не стоит внимания такого человека, но показал ее поспешно и руки у него тряслись от возбуждения.
— О, Боже! — воскликнул монсеньор. — Закончи это, брат, закончи!
Френсис с улыбкой взглянул на брата Джериса, а тот быстро отвернулся, и затылок его подозрительно покраснел. На следующее утро Френсис вновь взялся за работу над украшением копии, используя для этого золотую фольгу, гусиные перья, кисти и краски.
А потом прибыл верхом на ослах другой кортеж из Нового Ватикана, с полным набором семинаристов и вооруженных стражников для защиты от разбойников. Во главе их стоял монсеньор с небольшими рогами и торчащими клыками (по крайней мере так уверяли потом несколько послушников), который представился как Адвокат Дьявола, противник канонизации Лейбовича, и заявил, что приехал провести следствие — а может, и определить степень ответственности — по делу о невероятных и истерических слухах, дошедших даже до высших сановников Нового Ватикана. Он ясно дал понять, что не потерпит никакого романтического вздора.
Аббат встретил его вежливо и предложил железную койку в келье с окном, выходящим на юг, извинившись при этом, что гостевых комнат недавно коснулся бич оспы. Монсеньера обслуживала собственная свита, а ел он кашу с травами в трапезной вместе с монахами аббатства.
— Если не ошибаюсь, тебе часто случается падать в обморок, — сказал он брату Френсису, когда пришел этот страшный час. — Сколько членов твоей семьи страдало эпилепсией или безумием?
— Ни одного, экселенц.
— Никакой я не «экселенц»! — рявкнул сановник. — А сейчас мы выжмем из тебя всю правду. — Тон его голоса предполагал, что это будет простая и легкая хирургическая операция, которую уже давно следовало провести.
— Ты слышал, что документы можно искусственно состарить?
Брат Френсис о таком никогда не слышал.
— Ты знаешь, что жену Лейбовича звали Эмилия, а Эмма не является уменьшением от Эмилии?
Этого Френсис не знал, но вспомнил из времен своего детства, что родители его не придавали особого значения тому, как обращаться друг к другу.
— И если присноблаженный Лейбович предпочитал называть ее Эммой, я уверен…
Монсеньор разгневался и атаковал Френсиса оружием семантики, а когда наконец оставил одного, ошеломленный монах терялся в догадках, видел он когда-нибудь какого-то паломника или нет.
Перед отъездом и этот адвокат пожелал увидеть украшенную копию схемы, но на сей раз руки брата Френсиса дрожали от страха, поскольку мог последовать приказ прекратить дальнейшую работу над любимым проектом. Однако монсеньор только постоял, глядя на документ, с некоторым трудом проглотил слюну и с усилием кивнул.
— У тебя богатое воображение, — признал он, — но все мы уже давно это знаем, не так ли?
Рога монсеньера тут же укоротились на целый дюйм, и в тот же вечер он уехал в Новый Ватикан.
Спокойно уплывали года, покрывая морщинами лица молодых когда-то братьев и серебря их виски. Извечная работа в монастыре продолжалась непрерывно, снабжая внешний мир тонкой струйкой многократно копируемых и заново переписываемых манускриптов. Брат Джерис предложил устроить типографию, но когда аббат спросил его о причинах, нашел лишь один ответ: «Чтобы увеличить объемы выпуска».
— Вот как? И что ты будешь делать со всей этой бумагой в мире, который вполне устраивает общая неграмотность? Продавать селянам на растопку?
Разочарованный брат Джерис только пожал плечами, и скрипторий остался при чернильнице и гусином пере.
Но вот однажды весной, незадолго до Великого Поста, прибыл посланец с радостным известием. Процесс канонизации Лейбовича закончился. Вскоре соберется коллегия кардиналов, и основатель Ордена Альбертинцев будет вписан в святцы. Пока все радовались этой новости, аббат — уже ссохшийся и впавший в детство — вызвал пред очи свои брата Френсиса и прохрипел:
— Его Святейшество требует твоего присутствия во время канонизации Исаака Эдварда Лейбовича. Собирайся в дорогу. — Потом ворчливо добавил: — И не грохнись тут в обморок.
Путешествие до Нового Ватикана должно было занять не менее трех месяцев, а может, и больше, поскольку продолжительность его зависела от того, как далеко сумеет забраться брат Френсис, прежде чем банда разбойников, встречи с которой ему все равно не избежать, лишит его осла. Френсис отправился в одиночку и без оружия. С собой он взял только нищенскую плошку и украшенную копию схемы Лейбовича, молясь, чтобы ее у него не отняли. Однако в качестве средства предосторожности он наложил черную повязку на правый глаз, поскольку даже упоминание о наведении чар могло обратить в бегство шайку суеверных селян. Так вооруженный и экипированный, двинулся он в путь, послушный вызову первосвященника.
Спустя два с лишним месяца он встретил своего разбойника на горной дороге, извивавшейся среди деревьев и удаленной от каких-либо селений. То был невысокий мужчина, сильный как бык, с блестящей лысиной и челюстью, подобной гранитной плите. Он стоял посреди дороги, широко расставив, ноги и скрестив на груди мощные лапы, и разглядывал небольшую фигурку на осле. Разбойник был вроде бы один, вооруженный только ножом, которого даже не вынул из-за пояса. Его появление несколько разочаровало брата Френсиса, поскольку втайне он мечтал о новой встрече с паломником.
— Слазь, — сказал разбойник.
Осел остановился. Брат Френсис сдвинул с головы капюшон, чтобы показать повязку на глазу, и коснулся ее пальцем, а затем стал медленно поднимать, словно желая открыть нечто ужасное. Разбойник откинул голову назад и разразился смехом, который мог бы исходить из глотки самого дьявола. Френсис пробормотал какое-то заклинание, но разбойника это явно не испугало.
— Вы, болтуны в черных мешках, затаскали этот фокус много лет назад, — заявил он. — Слазь.
Френсис улыбнулся, пожал плечами и без слова протеста слез с осла.
— Желаю тебе доброго дня, господин, — весело сказал он. — Можешь взять себе осла. Думаю, пешая прогулка пойдет мне на пользу. — Он улыбнулся и хотел идти дальше.
— Подожди-ка, — остановил его разбойник. — Раздевайся догола. И посмотрим, что у тебя в суме.
Брат Френсис коснулся нищенской миски и беспомощно развел руками, но разбойник снова лишь насмешливо рассмеялся.
— Видел я уже и этот номер с миской, — сказал он. Последний парень, изображавший нищего, носил в башмаке золото. А теперь снимай тряпки.
Брат Френсис выставил напоказ свои сандалии, после чего принялся раздеваться. Разбойник обыскал его одежду, ничего там не нашел и бросил ему обратно.
— А теперь покажи, что у тебя в суме.
— Это просто документ, господин, — запротестовал монах. — Он ценен лишь для своего владельца.
— Открой.
Френсис молча повиновался. Позолота и цветные украшения ярко засверкали в лучах солнца, продирающихся сквозь густые листья. Разбойник открыл рот и тихо присвистнул.
— Красивая безделушка! Моя женщина наверняка захочет повесить это на стене.
Он продолжал смотреть молча, пока брату Френсису не стало плохо. «Если Ты послал его, чтобы испытать меня, — мысленно молился он, — позволь мне умереть, как пристало мужчине, и пусть он возьмет это с трупа Твоего слуги, раз уж так должно быть».
— Сверни это, — решил наконец разбойник.
— Господин, прошу тебя, — плаксиво заговорил монах, — не забирай у человека плод трудов его жизни. Пятнадцать лет украшал я сей манускрипт и…
— Смотрите-ка! Ты сделал это сам? — Разбойник откинул голову назад и вновь рассмеялся.
Френсис покраснел.
— Не вижу в том ничего смешного, господин…
Задыхаясь от смеха, разбойник ткнул в него пальцем:
— Ты! Пятнадцать лет, чтобы сделать игрушку из бумаги! Так вот чем ты занимаешься. А теперь скажи, зачем? Дай хоть одну осмысленную причину. Пятнадцать лет, ха-ха!
Френсис остолбенело смотрел на него, не в силах придумать ответ, который уменьшил бы презрение бандита.
Он осторожно протянул документ. Разбойник взял его двумя руками и сделал движение, словно хотел разорвать пополам.
— Иисус, Мария, Иосиф! — душераздирающе крикнул монах и рухнул на колени. — Ради господа, пощадите!
Разбойник несколько смягчился и, презрительно фыркнув, швырнул манускрипт на землю.
— Я буду сражаться с тобой за это.
— Все, господин, все, что угодно!
Они приняли боевую стойку. Монах перекрестился, вспомнил, что борьба была некогда священным спортом, и ринулся в бой.
Три секунды спустя он постанывая лежал на земле, придавленный горой мускулов. Острый камень, казалось, рассекал ему спину пополам.
— Хе-хе, — захохотал разбойник и встал, чтобы забрать добычу. Сложив руки, как для молитвы, брат Френсис пополз за ним на коленях, моля изо всех сил.
Бандит обернулся.
— Думаю, ты целовал бы мои башмаки, чтобы это вернуть.
Френсис поравнялся с ним и страстно поцеловал его башмаки.
Это оказалось слишком даже для такого крепкого орешка, каким был разбойник. С проклятием швырнув манускрипт на землю, он забрался на осла монаха. Брат Френсис схватил ценный документ и побежал рядом с бандитом, многословно благодаря его и осыпая благословениями, пока тот удалялся на его осле. Наконец послал последнее благословение исчезающей фигуре и возблагодарил Господа, что существуют такие благородные разбойники.
И все же, когда бандит скрылся среди деревьев, монаху вдруг стало грустно. Пятнадцать лет, чтобы сделать бумажную игрушку… Насмешливый голос продолжал звучать у него в ушах. «Зачем? Дай хоть одну осмысленную причину».
Френсис не привык к бесцеремонности внешнего мира, к его жестоким обычаям и грубому поведению. Язвительные слова разбойника здорово задели его, и он шел дальше, опустив голову. У него даже возникла мысль бросить документ в заросли и оставить на милость погоды, но отец Жуан предложил взять манускрипт в качестве дара, поэтому он не мог явиться с пустыми руками. Успокоившись, он отправился дальше.
Наступил долгожданный час. Торжественная церемония началась как великолепный спектакль звуков, полных достоинства движений и живых цветов, в величественной базилике. И когда Дух был наконец вызван, один из монсеньеров — Френсис заметил, что то был де Симон, адвокат святого, — встал и обратился к святому Петру, чтобы тот молвил устами Льва XXII, одновременно приказав собравшимся слушать.
Затем папа спокойно объявил, что Исаак Эдвард Лейбович является святым, и церемония закончилась. Этот древний и никому неизвестный техник принадлежал теперь к сонму святых господних, и, когда хор запел, брат Френсис добросовестно помолился своему новому патрону.
Его Святейшество быстро вошел в зал для аудиенций, где ждал его брат Френсис, застигнув врасплох маленького монаха, который на мгновение лишился дара речи. Он торопливо встал на колени, чтобы поцеловать Кольцо Рыбака [12]и получить папское благословение, а когда встал, понял, что держит за спиной прекрасный документ, словно стыдится его. Папа заметил это движение и улыбнулся.
— Ты принес какой-то дар, сын мой? — спросил он.
Монах нервно проглотил слюну, тупо кивнул и вынул руку из-за спины. Наместник Христа долго с каменным лицом смотрел на рисунок. С каждой уходящей секундой на сердце у брата Френсиса становилось все тяжелее.
— Это — так… — пробормотал он, — жалкий дар. Мне стыдно, что я потерял так много времени на…
Папа, казалось, его не слышал.
— Ты понимаешь значение символики святого Исаака? — спросил он, с интересом разглядывая абстрактный рисунок транзисторной цепи.
Френсис молча покачал головой.
— Что бы это ни значило… — начал папа и замолчал, а потом улыбнулся и сменил тему разговора. Френсису оказали такую честь не потому, что принято какое-то официальное решение по делу паломника. Его пригласили в Новый Ватикан благодаря роли, которую он сыграл в обнаружении очень важных документов и реликвий святого, независимо от того, как они были найдены.
Френсис пробормотал слова благодарности. Папа снова взглянул на разрисованную схему.
— Что бы это ни значило, — тихо повторил он, — эта частица знания, хоть и мертвая, когда-нибудь оживет. — Он улыбнулся онемевшему монаху и многозначительно подмигнул. — И мы будем хранить ее до того самого дня.
Только тут Френсис заметил, что мантия папы изрядно потрепана, в ковре, покрывавшем пол, протерты дыры, а с потолка осыпался гипс.
Однако на полках, тянувшихся вдоль стен, стояли книги. Красивые, разноцветные книги, рассказывающие о непонятных вещах, скопированные людьми, задачей которых было не понимать, а спасать. И книги эти ждали.
— Прощай, сын мой.
И маленький хранитель светильника знаний, шаркая ногами, пошел обратно в свое аббатство. Сердце его пело, когда он подходил к логову разбойника. А если разбойника не окажется на месте, брат Френсис собирался дождаться его возвращения. На сей раз у него был ответ на его вопрос.
Пол Андерсон
На одной из высоких вершин Лунных Карпат стоит монастырь святой Марты из Бетании. Его стены сложены из местного камня; темные и высокие, как склоны горы, они вздымаются к вечно черному небу. Если вы подойдете туда со стороны Северного Полюса, прижимаясь пониже, чтобы защитное поле Дороги Платона прикрывало вас от метеоритов, то увидите, что венчающий вершину горы крест торчит в противоположную сторону от голубого кружка Земли. Колокольный звон оттуда не слышен на Луне нет воздуха.
Вы можете услышать его в канонические часы внутри монастыря и в расположенных внизу склепах, где трудятся машины, поддерживающие условия, напоминающие земную среду. Если вы задержитесь там подольше, услышите, как колокола зовут на траурную мессу. Стало уже традицией, что у святой Марты молятся за тех, кто погиб в Космосе. С каждым уходящим годом их становится все больше.
Этим занимаются сестры. Они помогают больным, калекам, безумным — всем тем, кого Космос раздавил и отбросил. На Луне их полно; одни изгнанники не могут уже выносить земное тяготение, других боятся как разносчиков инфекции с какой-нибудь далекой планеты, третьи оказались здесь потому, что люди слишком заняты передвижением границ своих владений, чтобы тратить время на свои поражения. Сестры носят космические скафандры и аптечки так же часто, как рясы и четки.
Однако им дано время и на созерцание. Ночью, когда блеск Солнца гаснет на две недели, ставни в часовне открываются и звезды смотрят сквозь пластиковый купол на пламя свечей. Они не мигают, а их свет холоден, как лед. Особенно часто приходит сюда одна монахиня, молясь о покое для душ своих близких. Настоятельница всегда старается, чтобы она могла присутствовать на ежегодной мессе, которую заказала перед тем, как принять обеты.
Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Kyrie eleison, Christe eleison, Kyrie eleison. [13]
В состав экспедиции к Сверхновой Сагиттарии входили пятьдесят человек и пламя. Экспедиция проделала долгий путь с околоземной орбиты, остановившись на Эпсилоне Лиры, чтобы забрать своего последнего участника. После этого она приближалась к цели поэтапно.
— Ну… — Брат Френсис помолчал, потом продолжал: Поскольку Блаженный Лейбович перед посвящением был по профессии электронщиком, думаю, это понятие относится к забытому искусству, называвшемуся электроникой.
— Так поведано. Но что было предметом этого искусства, брат?
— Это тоже поведано. Предметом электроники был Электрон, который некий, сохранившийся во фрагментах, источник называет «Отрицательным Разворотом Ничто».
— Твоя прозорливость произвела на меня большое впечатление, — заметил Джерис. — А может, ты скажешь мне, как можно отрицать ничто?
Брат Френсис слегка покраснел и принялся горячечно искать ответ.
— Я полагаю, отрицание «ничто» должно в результате дать нечто, — продолжал Джерис. — Следовательно, Электрон должен быть разворотом «нечто». Разве что отрицание касается самого «разворота», и тогда это означало бы «раскручивание ничто», разве не так? — Он захохотал. — Мудры были древние! Полагаю, Френсис, скоро ты научишься раскручивать ничто, и тогда Электрон окажется среди нас. Где мы тогда его поместим? Может, на алтаре?
— Этого я сказать не могу, — холодно ответил Френсис. Однако верю, что некогда Электрон существовал, даже если не знаю, как он был сконструирован и для чего служил.
Иконоборец язвительно расхохотался и вернулся к своей работе. Этот инцидент огорчил Френсиса, но не поколебал в нем веры в реализацию проекта.
Вскоре, исчерпав скромные запасы информации монастырской библиотеки, касающейся забытого искусства основателя Ордена Альбертинцев, молодой монах начал подготовку предварительных эскизов узоров, которые собирался использовать для своей копии. Сама схема, поскольку ее содержание оставалось непонятным, должна быть скопирована с идеальной точностью и нанесена угольно-черными линиями. Однако буквы и цифры брат Френсис собирался написать шрифтом более декоративным, и цветным, а не просто черными буквами, употреблявшимися древними. А текст, содержащийся в квадратной таблице, озаглавленной ДЕТАЛЬНОЕ ОПИСАНИЕ, будет размещен приятным для глаза манером вдоль краев документа на свитках и щитах, поддерживаемых голубями и ангелами. Черные линии рисунка станут менее строгими и суровыми, если он изобразит геометрический орнамент в виде беседки, а кроме того, украсит рисунок зелеными побегами винограда, золотыми плодами, птицами, а может, и коварным змием. На самом верху листа разместится образ Святой Троицы, а внизу — герб Ордена Альбертинцев. Таким вот образом Транзисторный Регулятор Блаженного Лейбовича будет прославлен и сделан привлекательным как для глаза, так и для разума.
Когда Френсис закончил предварительный эскиз копии, он робко представил его брату Хорнеру для дальнейших указаний или одобрения.
— Я вижу, — сказал старец с ноткой сожаления в голосе, — что твой проект займет значительно больше времени, чем я ожидал. Но… все же работай над ним и дальше. Этот узор прекрасен, действительно прекрасен.
— Спасибо тебе, брат.
Старик нагнулся ниже и многозначительно подмигнул.
— Я слышал, что ускорен процесс канонизации Блаженного Лейбовича, так что, возможно, наш почтенный аббат менее чем прежде обеспокоен… ну, ты знаешь чем.
Разумеется, все братья с радостью приняли это счастливое известие. Правда, Лейбовича причислили к лику Блаженных уже очень давно, но совершение последнего шага — провозглашение его святым — могло тянуться еще много лет, даже если сам процесс был в разгаре. Имелась также возможность, что Адвокат Дьявола сумеет найти доказательство, которое вообще сделает канонизацию невозможной.
Спустя много месяцев после того, как замыслил реализацию проекта, брат Френсис начал, наконец, работу на подготовленной им шкурке. Сложность рисунка, исключительная тонкость процесса наложения позолоты, изображение тонких, как волос, деталей схемы требовали нескольких лет напряженной работы; а когда Френсиса стали подводить глаза, проходили порой целые недели, прежде чем он решался даже притронуться к рисунку из опасения совершить хотя бы малейшую ошибку. Но постепенно, с трудом, древний рисунок становился необычайно красивым. Братия аббатства Лейбовича собиралась, чтобы следить за работой Френсиса, вполголоса обмениваясь замечаниями, а некоторые даже говорили, что само вдохновение на создание такой красоты свидетельствует об истинности его встречи с паломником, который мог быть Блаженным Лейбовичем.
— Не понимаю, почему ты не используешь свое время для работы над каким-нибудь полезным делом? — звучал, однако, комментарий брата Джериса. Сей скептически настроенный монах посвящал свое время изготовлению и украшению абажуров из овечьих шкур под масляные лампы в часовне аббатства.
Брат Хорнер, старый мастер-копиист, заболел, и через несколько недель стало ясно, что любимый всеми монах лежит на смертном одре. Среди всеобщей печали и траура аббат назначил руководителем скриптория брата Джериса.
Панихида по брату Хорнеру прошла в начале рождественского поста, а затем бренные останки праведника предали его родной земле. На следующий день брат Джерис сообщил Френсису, что пора уже перестать заниматься детскими шалостями и заняться делом, достойным мужчины. Френсис послушно обернул ценный рисунок пергаментом, положил на полку, придавив толстой доской, и взялся за изготовление абажуров из овечьих шкур. Он не возразил даже словом, удовлетворившись мыслью, что однажды душа брата Джериса последует за братом Хорнером, дабы начать жизнь, для которой работа в скриптории была лишь первым этапом, и тогда, если будет на то воля Бога, он, Френсис, закончит свой любимый документ.
Однако Провидение взяло дело в свои руки несколько раньше. Следующим летом в аббатство прибыл некий монсеньор в сопровождении нескольких семинаристов и вооруженной свиты, верхом на ослах. Он заявил, что прибыл из Нового Ватикана как адвокат Лейбовича на процессе канонизации, дабы изучить на месте все доступные доказательства, способные возыметь значение для дела, включая и так называемое явление благословенного патрона Ордена брату Френсису Джерарду из Юты.
Монсеньера приняли очень тепло, разместили в комнатах, предназначенных для прибывающих сановников Церкви, а для услуг выделили шестерых монахов, исполнявших каждое желание гостя. Открыли бочки с лучшим вином, охотники ловили силками толстых перепелов, а каждый вечер адвоката Лейбовича развлекали скрипачи и труппа шутов, хотя гость требовал, чтобы жизнь аббатства шла своим чередом.
На третий день после приезда сановника аббат послал за братом Френсисом.
— Монсеньор де Симон желает тебя видеть, — сказал он. Если ты дашь волю воображению, парень, мы сделаем из твоих кишок струны для скрипок, тело бросим на съедение волкам, а кости похороним в неосвященной земле. А сейчас иди и предстань пред обличьем почтенного человека.
Брату Френсису не требовались такие предупреждения. С тех пор как пришел в себя после горячечного бреда — результата первого его пустынного бдения. Он никогда не вспоминал о встрече с незнакомцем, разве что вопрос задавали прямо; не позволял он себе и догадок касательно его личности. Интерес высших церковных властей к таинственному паломнику слегка испугал ero, поэтому он несмело постучал в двери монсеньера.
Однако опасения оказались беспочвенными. Монсеньор де Симон был мягким, тактичным сановником, глубоко интересующимся жизненным путем молодого монаха.
— А сейчас расскажи мне о встрече с присноблаженным основателем нашего Ордена, — попросил он после нескольких минут разговора.
— Я никогда не утверждал, что он был нашим Блаженным Лейбо…
— Конечно, нет, сын мой. У меня с собой рассказ об этом, полученный из иных источников, и я хочу, чтобы ты его прочел и либо подтвердил, либо уточнил. — Он сделал паузу, чтобы вынуть из дорожного ларца свиток, который затем подал Френсису. — Разумеется, мои информаторы знают историю понаслышке, — добавил он, — и лишь ты располагаешь сведениями из первых рук, поэтому хочу, чтобы ты уточнил ее очень добросовестно.
— Разумеется. То, что случилось, в сущности было очень просто, отче.
Однако уже сама толщина свитка говорила о том, что рассказ, основанный на слухах, не так прост. Брат Френсис читал его с растущим страхом, который вскоре сменился подлинным ужасом.
— Ты побледнел, сын мой, — сказал почтенный священник. — Что-то случилось?
— Это… это… все было совсем не так! — проблеял брат Френсис. — Он сказал мне всего несколько слов. Я видел его всего раз. Он только спросил дорогу к аббатству и постучал по камню, под которым я нашел реликвию.
— И не было небесных хоров?
— О, нет!
— И неправда, что он имел ореол и что ковер из роз покрыл дорогу, которой он удалился?
— Бог свидетель, не было ничего подобного!
— Ну что же, — вздохнул адвокат. — Рассказы путешественников всегда полны преувеличений.
Он выглядел огорченным, поэтому Френсис поспешил извиниться, но священник уже сменил тему, словно та не имела решающего значения для дела.
— Есть иные чудеса, старательно задокументированные, объяснил он. — Во всяком случае у меня хорошая новость о записках, которые ты нашел. Мы узнали имя жены, умершей до того, как основатель нашего Ордена принял обет.
— Да?
— Да. Ее звали Эмилия.
Несмотря на разочарование, вызванное рассказом брата Френсиса о встрече с паломником, монсеньор де Симон провел пять дней на месте находки. Его сопровождала толпа полных энтузиазма послушников аббатства, вооруженных кирками и лопатами. После обширных раскопок адвокат вернулся с небольшим количеством артефактов и одной вздутой жестяной банкой, содержащей высохшую массу, которая некогда могла быть квашеной капустой.
Перед отъездом монсеньор посетил скриптории и пожелал увидеть сделанную Френсисом копию знаменитой схемы. Молодой монах уверял, что она не стоит внимания такого человека, но показал ее поспешно и руки у него тряслись от возбуждения.
— О, Боже! — воскликнул монсеньор. — Закончи это, брат, закончи!
Френсис с улыбкой взглянул на брата Джериса, а тот быстро отвернулся, и затылок его подозрительно покраснел. На следующее утро Френсис вновь взялся за работу над украшением копии, используя для этого золотую фольгу, гусиные перья, кисти и краски.
А потом прибыл верхом на ослах другой кортеж из Нового Ватикана, с полным набором семинаристов и вооруженных стражников для защиты от разбойников. Во главе их стоял монсеньор с небольшими рогами и торчащими клыками (по крайней мере так уверяли потом несколько послушников), который представился как Адвокат Дьявола, противник канонизации Лейбовича, и заявил, что приехал провести следствие — а может, и определить степень ответственности — по делу о невероятных и истерических слухах, дошедших даже до высших сановников Нового Ватикана. Он ясно дал понять, что не потерпит никакого романтического вздора.
Аббат встретил его вежливо и предложил железную койку в келье с окном, выходящим на юг, извинившись при этом, что гостевых комнат недавно коснулся бич оспы. Монсеньера обслуживала собственная свита, а ел он кашу с травами в трапезной вместе с монахами аббатства.
— Если не ошибаюсь, тебе часто случается падать в обморок, — сказал он брату Френсису, когда пришел этот страшный час. — Сколько членов твоей семьи страдало эпилепсией или безумием?
— Ни одного, экселенц.
— Никакой я не «экселенц»! — рявкнул сановник. — А сейчас мы выжмем из тебя всю правду. — Тон его голоса предполагал, что это будет простая и легкая хирургическая операция, которую уже давно следовало провести.
— Ты слышал, что документы можно искусственно состарить?
Брат Френсис о таком никогда не слышал.
— Ты знаешь, что жену Лейбовича звали Эмилия, а Эмма не является уменьшением от Эмилии?
Этого Френсис не знал, но вспомнил из времен своего детства, что родители его не придавали особого значения тому, как обращаться друг к другу.
— И если присноблаженный Лейбович предпочитал называть ее Эммой, я уверен…
Монсеньор разгневался и атаковал Френсиса оружием семантики, а когда наконец оставил одного, ошеломленный монах терялся в догадках, видел он когда-нибудь какого-то паломника или нет.
Перед отъездом и этот адвокат пожелал увидеть украшенную копию схемы, но на сей раз руки брата Френсиса дрожали от страха, поскольку мог последовать приказ прекратить дальнейшую работу над любимым проектом. Однако монсеньор только постоял, глядя на документ, с некоторым трудом проглотил слюну и с усилием кивнул.
— У тебя богатое воображение, — признал он, — но все мы уже давно это знаем, не так ли?
Рога монсеньера тут же укоротились на целый дюйм, и в тот же вечер он уехал в Новый Ватикан.
Спокойно уплывали года, покрывая морщинами лица молодых когда-то братьев и серебря их виски. Извечная работа в монастыре продолжалась непрерывно, снабжая внешний мир тонкой струйкой многократно копируемых и заново переписываемых манускриптов. Брат Джерис предложил устроить типографию, но когда аббат спросил его о причинах, нашел лишь один ответ: «Чтобы увеличить объемы выпуска».
— Вот как? И что ты будешь делать со всей этой бумагой в мире, который вполне устраивает общая неграмотность? Продавать селянам на растопку?
Разочарованный брат Джерис только пожал плечами, и скрипторий остался при чернильнице и гусином пере.
Но вот однажды весной, незадолго до Великого Поста, прибыл посланец с радостным известием. Процесс канонизации Лейбовича закончился. Вскоре соберется коллегия кардиналов, и основатель Ордена Альбертинцев будет вписан в святцы. Пока все радовались этой новости, аббат — уже ссохшийся и впавший в детство — вызвал пред очи свои брата Френсиса и прохрипел:
— Его Святейшество требует твоего присутствия во время канонизации Исаака Эдварда Лейбовича. Собирайся в дорогу. — Потом ворчливо добавил: — И не грохнись тут в обморок.
Путешествие до Нового Ватикана должно было занять не менее трех месяцев, а может, и больше, поскольку продолжительность его зависела от того, как далеко сумеет забраться брат Френсис, прежде чем банда разбойников, встречи с которой ему все равно не избежать, лишит его осла. Френсис отправился в одиночку и без оружия. С собой он взял только нищенскую плошку и украшенную копию схемы Лейбовича, молясь, чтобы ее у него не отняли. Однако в качестве средства предосторожности он наложил черную повязку на правый глаз, поскольку даже упоминание о наведении чар могло обратить в бегство шайку суеверных селян. Так вооруженный и экипированный, двинулся он в путь, послушный вызову первосвященника.
Спустя два с лишним месяца он встретил своего разбойника на горной дороге, извивавшейся среди деревьев и удаленной от каких-либо селений. То был невысокий мужчина, сильный как бык, с блестящей лысиной и челюстью, подобной гранитной плите. Он стоял посреди дороги, широко расставив, ноги и скрестив на груди мощные лапы, и разглядывал небольшую фигурку на осле. Разбойник был вроде бы один, вооруженный только ножом, которого даже не вынул из-за пояса. Его появление несколько разочаровало брата Френсиса, поскольку втайне он мечтал о новой встрече с паломником.
— Слазь, — сказал разбойник.
Осел остановился. Брат Френсис сдвинул с головы капюшон, чтобы показать повязку на глазу, и коснулся ее пальцем, а затем стал медленно поднимать, словно желая открыть нечто ужасное. Разбойник откинул голову назад и разразился смехом, который мог бы исходить из глотки самого дьявола. Френсис пробормотал какое-то заклинание, но разбойника это явно не испугало.
— Вы, болтуны в черных мешках, затаскали этот фокус много лет назад, — заявил он. — Слазь.
Френсис улыбнулся, пожал плечами и без слова протеста слез с осла.
— Желаю тебе доброго дня, господин, — весело сказал он. — Можешь взять себе осла. Думаю, пешая прогулка пойдет мне на пользу. — Он улыбнулся и хотел идти дальше.
— Подожди-ка, — остановил его разбойник. — Раздевайся догола. И посмотрим, что у тебя в суме.
Брат Френсис коснулся нищенской миски и беспомощно развел руками, но разбойник снова лишь насмешливо рассмеялся.
— Видел я уже и этот номер с миской, — сказал он. Последний парень, изображавший нищего, носил в башмаке золото. А теперь снимай тряпки.
Брат Френсис выставил напоказ свои сандалии, после чего принялся раздеваться. Разбойник обыскал его одежду, ничего там не нашел и бросил ему обратно.
— А теперь покажи, что у тебя в суме.
— Это просто документ, господин, — запротестовал монах. — Он ценен лишь для своего владельца.
— Открой.
Френсис молча повиновался. Позолота и цветные украшения ярко засверкали в лучах солнца, продирающихся сквозь густые листья. Разбойник открыл рот и тихо присвистнул.
— Красивая безделушка! Моя женщина наверняка захочет повесить это на стене.
Он продолжал смотреть молча, пока брату Френсису не стало плохо. «Если Ты послал его, чтобы испытать меня, — мысленно молился он, — позволь мне умереть, как пристало мужчине, и пусть он возьмет это с трупа Твоего слуги, раз уж так должно быть».
— Сверни это, — решил наконец разбойник.
— Господин, прошу тебя, — плаксиво заговорил монах, — не забирай у человека плод трудов его жизни. Пятнадцать лет украшал я сей манускрипт и…
— Смотрите-ка! Ты сделал это сам? — Разбойник откинул голову назад и вновь рассмеялся.
Френсис покраснел.
— Не вижу в том ничего смешного, господин…
Задыхаясь от смеха, разбойник ткнул в него пальцем:
— Ты! Пятнадцать лет, чтобы сделать игрушку из бумаги! Так вот чем ты занимаешься. А теперь скажи, зачем? Дай хоть одну осмысленную причину. Пятнадцать лет, ха-ха!
Френсис остолбенело смотрел на него, не в силах придумать ответ, который уменьшил бы презрение бандита.
Он осторожно протянул документ. Разбойник взял его двумя руками и сделал движение, словно хотел разорвать пополам.
— Иисус, Мария, Иосиф! — душераздирающе крикнул монах и рухнул на колени. — Ради господа, пощадите!
Разбойник несколько смягчился и, презрительно фыркнув, швырнул манускрипт на землю.
— Я буду сражаться с тобой за это.
— Все, господин, все, что угодно!
Они приняли боевую стойку. Монах перекрестился, вспомнил, что борьба была некогда священным спортом, и ринулся в бой.
Три секунды спустя он постанывая лежал на земле, придавленный горой мускулов. Острый камень, казалось, рассекал ему спину пополам.
— Хе-хе, — захохотал разбойник и встал, чтобы забрать добычу. Сложив руки, как для молитвы, брат Френсис пополз за ним на коленях, моля изо всех сил.
Бандит обернулся.
— Думаю, ты целовал бы мои башмаки, чтобы это вернуть.
Френсис поравнялся с ним и страстно поцеловал его башмаки.
Это оказалось слишком даже для такого крепкого орешка, каким был разбойник. С проклятием швырнув манускрипт на землю, он забрался на осла монаха. Брат Френсис схватил ценный документ и побежал рядом с бандитом, многословно благодаря его и осыпая благословениями, пока тот удалялся на его осле. Наконец послал последнее благословение исчезающей фигуре и возблагодарил Господа, что существуют такие благородные разбойники.
И все же, когда бандит скрылся среди деревьев, монаху вдруг стало грустно. Пятнадцать лет, чтобы сделать бумажную игрушку… Насмешливый голос продолжал звучать у него в ушах. «Зачем? Дай хоть одну осмысленную причину».
Френсис не привык к бесцеремонности внешнего мира, к его жестоким обычаям и грубому поведению. Язвительные слова разбойника здорово задели его, и он шел дальше, опустив голову. У него даже возникла мысль бросить документ в заросли и оставить на милость погоды, но отец Жуан предложил взять манускрипт в качестве дара, поэтому он не мог явиться с пустыми руками. Успокоившись, он отправился дальше.
Наступил долгожданный час. Торжественная церемония началась как великолепный спектакль звуков, полных достоинства движений и живых цветов, в величественной базилике. И когда Дух был наконец вызван, один из монсеньеров — Френсис заметил, что то был де Симон, адвокат святого, — встал и обратился к святому Петру, чтобы тот молвил устами Льва XXII, одновременно приказав собравшимся слушать.
Затем папа спокойно объявил, что Исаак Эдвард Лейбович является святым, и церемония закончилась. Этот древний и никому неизвестный техник принадлежал теперь к сонму святых господних, и, когда хор запел, брат Френсис добросовестно помолился своему новому патрону.
Его Святейшество быстро вошел в зал для аудиенций, где ждал его брат Френсис, застигнув врасплох маленького монаха, который на мгновение лишился дара речи. Он торопливо встал на колени, чтобы поцеловать Кольцо Рыбака [12]и получить папское благословение, а когда встал, понял, что держит за спиной прекрасный документ, словно стыдится его. Папа заметил это движение и улыбнулся.
— Ты принес какой-то дар, сын мой? — спросил он.
Монах нервно проглотил слюну, тупо кивнул и вынул руку из-за спины. Наместник Христа долго с каменным лицом смотрел на рисунок. С каждой уходящей секундой на сердце у брата Френсиса становилось все тяжелее.
— Это — так… — пробормотал он, — жалкий дар. Мне стыдно, что я потерял так много времени на…
Папа, казалось, его не слышал.
— Ты понимаешь значение символики святого Исаака? — спросил он, с интересом разглядывая абстрактный рисунок транзисторной цепи.
Френсис молча покачал головой.
— Что бы это ни значило… — начал папа и замолчал, а потом улыбнулся и сменил тему разговора. Френсису оказали такую честь не потому, что принято какое-то официальное решение по делу паломника. Его пригласили в Новый Ватикан благодаря роли, которую он сыграл в обнаружении очень важных документов и реликвий святого, независимо от того, как они были найдены.
Френсис пробормотал слова благодарности. Папа снова взглянул на разрисованную схему.
— Что бы это ни значило, — тихо повторил он, — эта частица знания, хоть и мертвая, когда-нибудь оживет. — Он улыбнулся онемевшему монаху и многозначительно подмигнул. — И мы будем хранить ее до того самого дня.
Только тут Френсис заметил, что мантия папы изрядно потрепана, в ковре, покрывавшем пол, протерты дыры, а с потолка осыпался гипс.
Однако на полках, тянувшихся вдоль стен, стояли книги. Красивые, разноцветные книги, рассказывающие о непонятных вещах, скопированные людьми, задачей которых было не понимать, а спасать. И книги эти ждали.
— Прощай, сын мой.
И маленький хранитель светильника знаний, шаркая ногами, пошел обратно в свое аббатство. Сердце его пело, когда он подходил к логову разбойника. А если разбойника не окажется на месте, брат Френсис собирался дождаться его возвращения. На сей раз у него был ответ на его вопрос.
Пол Андерсон
KYRIE
(
Перевод с англ. И. Невструева)
Вы можете услышать его в канонические часы внутри монастыря и в расположенных внизу склепах, где трудятся машины, поддерживающие условия, напоминающие земную среду. Если вы задержитесь там подольше, услышите, как колокола зовут на траурную мессу. Стало уже традицией, что у святой Марты молятся за тех, кто погиб в Космосе. С каждым уходящим годом их становится все больше.
Этим занимаются сестры. Они помогают больным, калекам, безумным — всем тем, кого Космос раздавил и отбросил. На Луне их полно; одни изгнанники не могут уже выносить земное тяготение, других боятся как разносчиков инфекции с какой-нибудь далекой планеты, третьи оказались здесь потому, что люди слишком заняты передвижением границ своих владений, чтобы тратить время на свои поражения. Сестры носят космические скафандры и аптечки так же часто, как рясы и четки.
Однако им дано время и на созерцание. Ночью, когда блеск Солнца гаснет на две недели, ставни в часовне открываются и звезды смотрят сквозь пластиковый купол на пламя свечей. Они не мигают, а их свет холоден, как лед. Особенно часто приходит сюда одна монахиня, молясь о покое для душ своих близких. Настоятельница всегда старается, чтобы она могла присутствовать на ежегодной мессе, которую заказала перед тем, как принять обеты.
Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Kyrie eleison, Christe eleison, Kyrie eleison. [13]
В состав экспедиции к Сверхновой Сагиттарии входили пятьдесят человек и пламя. Экспедиция проделала долгий путь с околоземной орбиты, остановившись на Эпсилоне Лиры, чтобы забрать своего последнего участника. После этого она приближалась к цели поэтапно.