Страница:
ФАТА-МОРГАНА 3
Фантастические рассказы и повести
(Составитель
БАРСОВ Сергей Борисович)
Филип Хосе Фармер
ТОЛЬКО ВО ВТОРНИК
(Перевод с англ. И. Невструева)
Это произошло в последний, восьмой день весны. Проснувшись, он увидел сквозь дверь пепел и пожарных. Мужчина в асбестовом комбинезоне махнул ему рукой, чтобы не выходил, а минут через пятнадцать другой мужчина дал понять, что опасность миновала. Том нажал кнопку, и дверь распахнулась. Выйдя, он сразу оказался по щиколотку в пепле, еще теплом под слоем залитых водой головешек.
Можно было не спрашивать, что случилось, и все же он задал вопрос:
— Наверное, замыкание, но точно не известно, пожар вспыхнул сразу после полуночи, после окончания работы команды понедельника и перед заступлением нашей.
Наверное, странно быть пожарным или полицейским, подумал Том. У них были разные часы службы, хотя полночь являлась границей и для тех, и для других.
Тем временем другие стали выходить из своих сомнамбулаторов, или «гробов», как их обычно называли, так что занятыми остались только шестьдесят.
Работа начиналась в восемь, и они позавтракали в подсобном помещении. Том спросил одного из операторов, знает ли тот о какой-нибудь квартире. Конечно, ему ее и так выделят, но кто знает, хорошую ли.
Оператор рассказал об одном доме, кварталах в шести от его прежнего. Там умер гример, и, насколько он знал, место после него было еще свободно. Том, в данную минуту свободный, позвонил немедленно, но секретарша сказала, что контора откроется только в десять. Она была очень красива — с красными волосами, турмалиновыми глазами и необычайно обольстительным голосом — и произвела бы на Тома более сильное впечатление, если бы он ее не знал. Девушка играла эпизодические роли в двух его программах, и Том знал, что этот чарующий голос ей не принадлежит. Впрочем, как и цвет глаз.
В полдень он позвонил вторично. После десятиминутного ожидания его соединили, и Том попросил миссис Белфилд, чтобы она от его имени сделала запрос. Миссис Белфилд отругала его, что не позвонил раньше — как знать, успеет ли она сделать что-то сегодня? Том попытался объяснить ей, в каком положении оказался, но вскоре сдался. Ох уж эти бюрократы! На ночь он пошел в общественное помещение, где с помощью индуктивных полей, ускорявших сон, проспал необходимые четыре часа, после чего проснулся и вошел в вертикальный цилиндр из этерния. Секунд десять он смотрел сквозь дверь на другие цилиндры с неподвижными фигурами внутри, потом нажал кнопку. Пятнадцать секунд спустя сознание покинуло его.
Еще три ночи ему пришлось провести в общественном сомнамбулярии. Прошли три дня осени, осталось еще пять. Впрочем, в Калифорнии это не имело особого значения. В Чикаго, где он некогда жил, зима походила на белое одеяло, выбиваемое безумцем, весна была взрывом зелени, лето — лавиной света и горячего дыхания, а осень — котелком клоуна, одетого в пестрый костюм.
На четвертый день пришло извещение: можно перебираться в дом, который он выбрал. Это удивило и обрадовало Тома. Многие в такой ситуации проводили весь год — сорок восемь дней — в общественном помещении. На пятый день он перебрался, имея перед собой еще три дня весны. Два свободных дня придется потратить на покупку одежды, продуктов и знакомство с соседями. Порой он жалел, что родился с актерским талантом. На телевидении работали пять, иногда шесть дней подряд, тогда, как скажем, водопроводчик из семи дней работал только три.
Новый дом сказался таким же большим, как прежний, а небольшая прогулка до работы пойдет ему только на пользу. Вместе с ним там жили девять человек. Том переехал вечером, представился всем жильцам, и Мабель Курта, секретарша режиссера, принялась знакомить его с домашними обычаями. Убедившись, что его сомнамбулатор поставлен в домашний сомнамбулярий, Том слегка расслабился.
Мабель была маленькой, несколько излишне округлой женщиной лет тридцати пяти. Трижды разведенная, она холодно относилась к замужеству — разве что явится Настоящий Мужчина. Том — кстати, тоже разведенный — был сейчас свободен, но на всякий случай не стал говорить ей об этом.
— Пойдем, посмотрим твою спальню, — предложила Мабель. — Она невелика, но, слава Богу, звуконепроницаема.
Том направился за ней, но вдруг остановился. Женщина повернулась в дверях и спросила:
— В чем дело?
— Эта девушка…
Сквозь прозрачную дверь он смотрел на девушку, стоящую в ближайшем из шестидесяти трех высоких серых цилиндров из этерния.
— Да, она красива!
Если Мабель и испытывала ревность, ей удалось ее скрыть.
— Правда?
У девушки были длинные черные, слабо вьющиеся волосы, лицо. пленявшее с первого взгляда, в меру полная фигура и длинные ноги.
Открытые глаза казались в слабом свете фиолетово-голубоватыми. Одета она была в тонкое серебристое платье. Табличка над дверью сообщала личные данные. Дженни Марло, рожденная в 2031 году в Сан-Марино, Калифорния. Двадцать четыре года. Актриса. Незамужняя. Среда.
— Что с тобой. Том? — спросила Мабель.
— Ничего.
Как он мог сказать, что почувствовал себя плохо от желания, которое никогда не будет удовлетворено? Что ему стало дурно от ее красоты?
Наша воля в руках судьбы.
Разве может быть истинная любовь не с первого взгляда?
— Что случилось? — повторила Мабель, а потом рассмеялась и добавила: — Ты шутишь?
Она не приняла этого всерьез, зная, что Дженни Марло как соперница опасна не больше, чем труп. И это было правдой. Он должен заняться кем-нибудь из своего мира. А Мабель еще совсем ничего. Ласковая, а после пары бокалов даже привлекательная.
После шести часов они спустились в гостиную и застали там почти всех. Одни сидели, надвинув наушники, другие смотрели на экран и разговаривали, комментируя события прошедшего и этого вторника. Председатель Палаты в связи с истечением срока полномочий сдавал дела. Он уже явно никуда не годился, а состояние здоровья не сулило ни малейшего улучшения. Показали семейное кладбище в Миссисипи и зарезервированный для него цоколь. Когда-нибудь, когда разработают методы омоложения, его выведут из состояния сомнамбулы.
— Да уж, конечно! — сказала Мабель.
— Я уверен, дойдут и до этого, — ответил он. — Направление выбрано верно. Уже сейчас можно тормозить процесс старения у кроликов.
— Да я не о том. Конечно, рано или поздно метод омоложения людей будет разработан. И что тогда? Думаешь, всех вернут к жизни? Но это будет означать удвоение или даже утроение количества людей. Почему бы не оставить их спокойно стоять там? — Она захохотала и добавила: — А что будут делать без них бедные голуби?
Он обнял ее, представляя, что обнимает ту девушку. Ее талия наверняка такая же мягкая, но без капли жира.
Забудь о ней, думай о том, что есть сейчас. Смотри новости.
Некая миссис Уилдер проткнула кухонным ножом сначала своего мужа, а потом и себя. По прибытии полиции обоих подвергли сомнамбуляции и отправили в больницу. Рассмотрен вопрос снижения темпа работы в окружных управлениях. Людей из понедельника обвиняют в нежелании программировать компьютеры на вторник; дело представлено властям обоих дней. С базы на Ганимеде сообщают, что Большое Красное Пятно на Юпитере излучает слабые, но отчетливые импульсы, производящие впечатление неслучайных.
Последние пять минут программы посвятили краткому обзору важнейших событий других дней. Миссис Кутмар переключила канал: там шла комедия, и никто не стал спорить.
Том сказал Мабель, что пойдет спать пораньше — один, — и вышел из гостиной. Его ждал тяжелый день.
Проскользнув на цыпочках через холл, он спустился по лестнице и забрался в сомнамбулярий. Приглушенное освещение, тишина. Шестьдесят три стоящих там цилиндра напоминали гранитные колонны огромного зала древнего города. Пятьдесят пять видных сквозь прозрачный металл лиц казались белыми размазанными пятнами. Некоторые стояли с открытыми глазами, однако большинство закрывали их, ожидая появления поля, создаваемого специальной аппаратурой, размещенной в полу. Том взглянул на дверь Дженни Марло, и ему вновь стало дурно. Она была вне досягаемости, а ведь от среды его отделял всего один день. День?! Неполные четыре с половиной часа.
Он коснулся гладкой и холодной двери. Девушка смотрела на него, на ее согнутой руке висела сумка, и когда дверь откроется, она будет готова выйти. Некоторые принимали душ и шли в туалет сразу после пробуждения, а затем отправлялись в сомнамбулярий. Через минуту после того, как в пять утра автоматически включалось поле, они выходили.
Он бы тоже с радостью покинул свой «гроб» в это время, но что делать, среда — барьер непреодолимый.
Том отвернулся. Он вел себя как шестнадцатилетний, а столько ему было сто шесть лет назад. Впрочем, неважно. В биологическом смысле ему исполнилось тридцать.
Он начал подниматься на третий этаж и едва не повернулся, чтобы еще раз взглянуть на, нее. Однако собрался и пошел в свою комнату, решив сразу же лечь. Может, ему приснится эта девушка. Если сны означают исполнение желаний, они его не подведут. Еще не доказано, что сны всегда отражают жизнь, но доказано, что человек, лишенный снов, сходит с ума. Поэтому и возникли сомнии, создающие специальное поле, которое в течение четырех часов поставляет человеку необходимое количество сна и сонных видений. Проснувшись, он переходит в сомнамбулярий, где поле иного вида задерживает все атомные процессы. В таком состоянии человек может оставаться вечно, если не включить активирующее поле.
Однако Дженни Марло не пришла к нему во сне, а если и приходила, он этого не помнил. Проснувшись, он умылся и быстро прошел в сомнамбулярий, где застал всех остальных: они докуривали сигареты, разговаривали, смеялись. Вскоре каждый войдет в свой цилиндр и воцарится гробовая тишина.
Том часто думал, что случится, если он не войдет в сомнамбулатор. Как он будет себя чувствовать? Охватит ли его паника? Всю жизнь он не знал ничего, кроме вторника, так, может, действительность среды обрушится на него, как волна прибоя? Подхватит и швырнет на скалы чужого времени?
А если под каким-то предлогом он вернется наверх и спустится снова, когда поле уже включат? Тогда он не сможет войти: дверь его цилиндра откроется только по истечении определенного времени. Ну что же, он мог бы укрыться в общественном сомнамбулярий, расположенном в трех кварталах отсюда. А если остаться в своей комнате и дождаться среды?
Такое случалось, но человек, совершивший это без достаточно веских оправданий, представал перед судом. «Нарушение барьера времени» считалось преступлением, почти равным убийству, и виновных в нем подвергали сомнамбуляции. Одинаковый приговор ждал всех преступников — и здоровых, и умственно больных. Некоторые называли это консервированием. Законсервированный преступник неподвижно и бессознательно ждал, пока разработают научный метод лечения болезней мозга, неврозов, преступных наклонностей и прочих отклонений от нормы. Консервация.
— Как выглядит жизнь в среду? — спросил он у мужчины, который из-за случайности оставался дольше.
— Откуда мне знать? Я был в сознании всего пятнадцать минут, а когда пришел в себя, находился в том же городе. Я даже не видел лиц людей со скорой помощи. Меня подвергли сомнамбуляции и оставили в больнице, чтобы мною занялась смена вторника.
«Со мной что-то не так», — пришел к выводу Том. Не так. Даже думать о таком — просто безумие. Перемещение в среду почти невозможно. Почти, но не совсем. Конечно, это потребует времени и терпения, но дело выполнимое.
Минуту спустя он уже стоял перед своим сомнамбулатором и слушал, как другие говорили: «До свидания!», «Салют!», «До вторника!». Мабель крикнула:
— Спокойной ночи, дорогой!
— Спокойной ночи, — буркнул он.
— Что ты сказал?
— Спокойной ночи.
Он взглянул на прелестное лицо за дверями и улыбнулся, боясь. что она услышала, как он говорит «спокойной ночи» женщине, назвавшей его «дорогим».
Оставалось еще десять минут времени. Из радиотелефона неслось крикливое: «Конец!», «Начинаем шестидневное путешествие!», «Просим поторопиться», «Помните о наказании!»
Том отлично помнил, но хотел оставить сообщение. Магнитофон стоял на столе, он включил его и сказал:
«Дорогая мисс Марло. Меня зовут Том Пим, и наши сомнамбулаторы стоят рядом. Я тоже актер, и мы работаем в одной студии. Конечно, это дерзость с моей стороны, но я должен сказать, что никогда не видел никого красивее вас. Равен ли ваш талант вашей красоте? Очень хотел бы увидеть несколько отрывков из ваших фильмов. Не могли бы вы оставить пленки в комнате номер 5? Надеюсь, ее жилец из среды не будет возражать. Искренне ваш Том Пим».Он прослушал сказанное. Текст звучал довольно сухо, но этого ему и хотелось. Будь он слишком цветистым или напористым, это вызвало бы ее подозрения, а так он дважды подчеркнул ее красоту, но без экзальтации, а кроме того, сыграл на профессиональном тщеславии, что не могло оставить ее равнодушной. Никто не знал этого лучше Тома.
Направляясь к сомнамбулатору, он тихо насвистывал, а оказавшись внутри, нажал кнопку и взглянул на часы. Без пяти двенадцать. Через десять минут новая смена служащих покинет свои сомнамбулаторы в здании районного участка и примется за дело.
Между окончанием службы полицией одного дня и началом ее полицией следующего имелся перерыв в десять минут. За эти несколько минут могло произойти Бог знает что — и часто происходило. Но в конце концов требовалось платить за поддержание неприкосновенности границ времени.
Том открыл глаза, колени его подогнулись, голова опустилась вниз. Пробуждение наступило на миллион микросекунд раньше и почти немедленно перешло на тело и кровь, так что сердце почти не почувствовало, что останавливалось на такой большой промежуток времени. И все-таки мышцы среагировали с опозданием.
Он нажал кнопку, открыл дверь, и ему показалось, что это нажатие разбудило день. Мабель сделала вечером макияж и выглядела свежей, как утро. Том сделал ей комплимент, и она счастливо улыбнулась. Крикнув ей, что они встретятся за завтраком, он начал было подниматься, но на середине лестницы остановился, подождал, пока женщина скроется, и украдкой вернулся в сомнамбулярий. Там включил магнитофон.
Слегка хрипловатый, но мелодичный голос сказал:
«Дорогой мистер Пим, я получила несколько писем из других дней. Надеюсь, вы простите мне некоторую претенциозность, если я скажу, что разговор через делящую два мира пропасть доставил мне удовольствие. Но когда мы привыкнем, он потеряет всякий смысл. Интерес к кому-то из другого мира — причина неудовлетворенности, ведь этот кто-то может быть для нас лишь голосом с ленты или восковым лицом в металлическом гробу. Впрочем, я впадаю в лирику. Прошу прощения. А если этот кто-то не вызывает интереса, зачем с ним переписываться? Так или иначе, это не имеет смысла. Может, я и красива — во всяком случае спасибо за комплимент, — но при этом еще и разумна.Воцарилась тишина, но Том ждал — может, это лишь пауза для лучшего эффекта? Наверняка сейчас послышится хохот или низкий чувственный смех и Дженни скажет: «Ну ладно, я не хочу разочаровывать своих поклонников. Пленки у вас в комнате».
Мне вообще не следует отвечать, но я не хочу быть невежливой и оскорблять ваши чувства. Поэтому прошу больше со мной не говорить».
Однако тишина затягивалась. Он выключил магнитофон и пошел в столовую на завтрак.
Перерыв для сиесты во время работы приходился между 14 и 14.45. Лежа на диване, Том нажал кнопку и в течение минуты погрузился в сон. На этот раз Дженни приснилась ему. Она была белой мерцающей фигурой, вынырнувшей из темноты, и приближалась к нему. Она показалась ему еще красивее, чем в сомнамбулаторе.
В тот день работа затянулась до позднего полудня, так что домой он явился только к ужину. Даже студия не могла задержать никого дольше, тем более что кормили там только в обед.
У него еще хватило времени посмотреть на Дженни, прежде чем в радиотелефоне заскрипел голос миссис Кутмар. Шагая через холл, Том думал: я теряю из-за нее голову. Это смешно, ведь я взрослый человек. Может, стоит сходить к психиатру?
Вот именно — сделать заявку и ждать, пока психиатр его примет. Если повезет, может, уже через триста дней он отыщет для тебя время. А если этот психиатр тебе не поможет, делай заявку на следующего и жди шестьсот дней.
Заявка… Том замедлил шаги. Заявка. А если вместо нее попросить перемещения? Почему бы и нет? Что ему терять? Скорее всего он получит отказ, но можно хотя бы попытаться.
Даже получение бланка для такого случая оказалось делом непростым. Два свободных дня он провел в очереди в Центральной Городской конторе, прежде чем получил нужные бумаги. В первый раз ему дали не тот бланк, и пришлось начинать все сначала. Отдельной очереди для тех, кто хотел сменить день, не существовало, поскольку их было слишком мало, и пришлось стоять в Секцию Разных Вопросов Отдела Движения Населения в Департаменте Принципиальных Перемен Конторы Перемещений и Переселений. А ни одна из этих организаций не имела ничего общего с эмиграцией в другие дни.
Когда он наконец получил бланк вторично, то не сдвинулся с места, пока не проверил его номер и попросил служащую сделать это еще дважды, не обращая при этом внимания на протесты стоящих сзади. Потом встал в очередь к перфораторам и, прождав два часа, сел за небольшое устройство, напоминавшее секретер, над которым находился большой экран. Вставив бланк в отверстие и глядя на его изображение на экране, Том принялся нажимать кнопки, отмеряя нужное расстояние против каждого вопроса. После этого оставалось только надеяться, что формуляр не затеряется.
В тот вечер он прижал голову к твердому металлу и прошептал, обращаясь к застывшему лицу:
— Должно быть, я тебя действительно люблю, раз прошел через все это. А ты даже этого не знаешь или знаешь, но тебе все равно.
Чтобы убедить самого себя, что с головой у него все в порядке, он пошел вечером вместе с Мабель на прием к режиссеру Солу Воремвольфу. Тот как раз сдал госэкзамен и получил категорию А-13, так что через некоторое время при определенном везении мог стать вицепредседателем студии.
Прием удался. Том и Мабель вернулись за полчаса до начала сомнамбуляции. Том соблюдал меру в употреблении алкоголя и наркотиков, но знал, что все равно проснется как пьяный и придется принимать возбуждающее. На работе он будет выглядеть и чувствовать себя ужасно, поскольку лишился необходимых часов сна.
Под каким-то предлогом он попрощался с Мабель и пошел в сомнамбулярий раньше всех, хотя не мог ничего сделать, даже если бы захотел — «гробы» действовали в строго определенных границах времени.
Прижавшись к сомнамбулатору Дженни, он постучал в дверь:
— Весь вечер я старался не думать о тебе: это нечестно — ходить с Мабель, а думать о тебе.
Он записал для нее очередное письмо, но потом стер. Это ничего не даст. Кроме того, он понимал, что язык его заплетается, а ему хотелось предстать перед ней с лучшей стороны.
Только зачем? Для чего он ей?
Это она требовалась ему, и никакие законы логики не могли ничего изменить. Он любил эту запрещенную, такую-далекую-и-такую-близкую женщину.
Бесшумно подошла Мабель.
— Ты болен, — сказала она.
Том подскочил как ошпаренный. А собственно, почему? Он не сделал ничего постыдного. Но если так, почему он злится на нее? Можно понять его смущение, но не гнев.
Мабель стала смеяться над ним, и Том обрадовался: теперь можно на нее прикрикнуть. Он сделал это, и женщина повернулась и вышла, но тут же вернулась со всеми остальными близилась полночь.
К тому времени Том уже стоял в своем цилиндре. Он переставил сомнамбулатор Дженни так, что теперь они стояли друг против друга. Две двери лишь немного искажали картину, но Дженни казалась еще более далекой в пространстве и времени, еще более недостижимой.
Спустя три дня, в середине зимы, Том получил письмо. Когда он выходил из дома, почтовый ящик на дверях загудел. Том вернулся и подождал, пока письмо будет отпечатано и выскочит в отверстие. Это оказался ответ на просьбу перемещения в другой день.
Отказ. Причина: отсутствие причин.
Это была правда. Не мог же он сообщить истинную причину, ее бы сочли еще менее убедительной. Он пробил отверстие напротив номера 12. ПРИЧИНА: ПОПАСТЬ В ОБЩЕСТВО, ГДЕ МОИ ТАЛАНТЫ ПОЛУЧАТ ВОЗМОЖНОСТЬ РАЗВИТИЯ.
Том выругался. Как человек и гражданин он имеет право выбрать себе день, который ему нравится. По крайней мере, должен иметь. Что с того, что это хлопотно, требует перемещения личного дела и всех документов с момента рождения? Какая разница, что…
Нет, так можно злиться сколько угодно, и ничего не изменится. Он обречен на мир вторника.
Спокойно, буркнул он, спокойно. К счастью, я могу просить о перемещении неограниченное число раз. Попрошу снова. Думаете, мне надоест? Это вам надоест. Человек против машины. Человек против системы. Человек против бюрократии и бездушных законов.
Незаметно пролетели двадцать дней зимы, за ними восемь дней весны и вновь наступило лето. На второй из двенадцати дней лета он получил ответ на свою повторную просьбу.
Он не был ни отказом, ни согласием. В нем говорилось, что если по диагнозу астролога Том будет чувствовать себя в среду лучше, этот диагноз должен подтвердить психиатр. Том Пим подскочил от радости и щелкнул каблуками своих сандалий. Слава Богу, он живет во времена, когда астрологов не считают шарлатанами. Люди — то есть массы — потребовали признания астрологии и придания ей соответствующего ранга. Были приняты необходимые законы, и благодаря им у Тома теперь появился шанс.
Он спустился в сомнамбулярий, поцеловал дверь цилиндра Дженни и сообщил ей хорошую новость. Она не ответила, хотя Тому показалось, что глаза девушки слегка сверкнули. Конечно, то была иллюзия, но Том любил свои иллюзии.
Чтобы попасть на прием к психиатру и получить три консультации, потребовался еще год — сорок восемь дней. Благоприятным для Тома обстоятельством оказался тот факт, что доктор Зигмунд Трауриг был другом доктора Стелхели, астролога.
— Я внимательно изучил мнение доктора Стелхели и проанализировал ваше навязчивое стремление к этой женщине, сказал психиатр. — Я согласен с коллегой, что вы всегда будете несчастны во вторник, хотя не совсем разделяю его мнение, что среда для вас лучшее место. Но раз уж вы вбили себе в голову эту мисс Марло, вам нужно переместиться. Правда, с условием письменного согласия на курс лечения у психиатра.
Только потом Том понял, что доктор Трауриг хотел от него избавиться из-за наплыва пациентов. А может, и нет.
Требовалось ждать, пока его бумаги перешлют властям среды. Сражение было выиграно лишь наполовину — в среде могли от него отказаться. А если даже он достигнет своей цели что тогда? Хуже всего, что его может отвергнуть она, не давая уже никакого шанса.
Это было трудно представить, но она могла так поступить.
Том ласково погладил дверь, а потом прильнул к ней губами.
— Пигмалион по крайней мере мог коснуться Галатеи, шепнул он. — Я верю, что боги — совершенно бездушные бюрократы — сжалятся надо мной, который не может даже коснуться тебя. Верю!
Психолог определил, что он неспособен на долгую связь с женщиной, впрочем, как большинство мужчин их мира, в котором связи легко создавались и еще легче рвались. Дженни Марло он полюбил по многим причинам. Она могла напоминать ему кого-то, кого он любил в детстве. Может, мать? Нет? Впрочем, все равно. Он узнает это в среду. Самая главная правда заключается в том, что он любит мисс Марло, поскольку она не может его отвергнуть, не может надоесть, плакать, кричать на него, оскорблять и так далее. Любит ее, поскольку она недосягаема и нема.
— Я люблю ее, как Ахилл любил Елену, которую увидел на стенах Трои, — сказал Том.
— Впервые слышу, чтобы Ахилл любил Елену, — сухо заметил доктор Трауриг.
— Гомер этого не говорит, но я ЗНАЮ! Разве мог кто-либо устоять перед ней?
— Откуда мне знать, я ее никогда не видел! Если бы я знал, что ваша мания усиливается…
— Я поэт! — сказал Том.
— Скорее, у вас чрезмерное воображение. Гм-м. Впрочем, это может оказаться неплохой штучкой. Сегодня у меня свободный вечер. Знаете, что… вы разожгли мой интерес. Я приду к вам взглянуть на эту красавицу, эту вашу Елену.
Доктор Трауриг явился сразу после ужина, и Том проводил его в сомнамбулярий, как гид, ведущий известного критика к только что обнаруженной картине Рембрандта.
Доктор долго стоял перед цилиндром, причмокивая и перечитывая табличку с ее данными, потом повернулся и сказал:
— Я вас понимаю, мистер Пим. Можете рассчитывать на мою поддержку.
— Скажите сами, разве она не прекрасна?! Она же не от мира сего — и в прямом и в переносном смысле.
— Да, она очень красива. Однако, боюсь, вас ждет жестокое разочарование, а может, даже безумие, хоть мне и не нравится это ненаучное определение.