— Они рассеяны по полям и дорогам, — Стар заговорила быстро и тихо. — Сидят под солнцем и умирают. Бегают группами, раздирая друг друга на куски, молятся и голодают, убивают друг друга и умирают в пламени. Огонь — повсюду огонь, горит все, что еще уцелело. Сейчас лето… В Берксшире уже опали листья, а трава выгорела до коричневого цвета. Видна трава, умирающая от воздуха, и ширящаяся смерть выходит из мертвого пейзажа. Громы и розы… Я видела розы, те, новые, растущие из разбитых горшков в теплицах. Их лепестки живы, но больны, шипы закручиваются, врастают в стебли и убивают цветок. Фельдман умер сегодня ночью.
   Он позволил ей помолчать, потом спросил:
   — Кто такой Фельдман?
   — Мой пилот, — говорила она в сложенные ладони. — Он умирал много недель, не думаю, чтобы у него осталась хоть капля крови. Он пролетел над самым Главным Штабом и направился на посадочную полосу. Садился с мертвым двигателем, умолкшими турбинами и без гироскопа. Разбил шасси и сам тоже был уже мертв. В Чикаго он убил человека, чтобы украсть топливо. Того оно вовсе не интересовало, просто у насоса лежала мертвая девушка, и он не хотел, чтобы мы приближались к ней. Я никуда отсюда не уйду, останусь здесь. Я устала…
   Она наконец расплакалась.
   Пит оставил ее одну и вышел на центр смотрового плаца, оглядываясь на слабый огонек, мерцающий на деревянных скамьях. Мысли его на мгновение вернулись к вечернему концерту, к тому, как она пела перед безжалостным передатчиком. «Привет!» «Если нам нужно кого-то уничтожить, ограничимся уничтожением самих себя!»
   Слабая искра человеческой жизни… что это могло значить для нее? Почему это значило так много?
   «Громы и розы». Искривленные, больные, неспособные жить розы, убивающие сами себя своими шипами.
   «И мир стал очагом света!» Голубой свет, мерцающий в зараженном воздухе.
   Враг. Рычаг с красной рукоятью. Бонза. «Молятся и голодают, убивают друг друга и умирают в пламени».
   Что же это за существа, эти продажные, неудержимые хищники в человеческом облике? Есть ли у них право на еще один шанс? Есть ли в них хоть что-то хорошее?
   Стар была хорошей. Стар плакала. Только человек может так плакать, значит, Стар — человек.
   Есть ли у человечества что-то от Стар Антим?
   Он пытался найти в темноте свои руки. Никакая планета, никакая вселенная не могут быть для человека важнее его собственного «я». Эти руки решали судьбу будущего. Подобно рукам всех людей, они могли обычными действиями творить человеческую историю или положить ей конец. Заключена ли эта сила рук в миллиарде ладоней или всего в двух, стало вдруг неважно перед лицом вечности.
   Он сунул эти человеческие руки глубоко в карманы и медленно вернулся к деревянным скамьям.
   — Стар, — позвал он.
   Она ответила всхлипыванием, совершенно детским и сонным.
   — Они получат этот шанс. Стар. Я не коснусь ключа.
   Она села прямо, потом встала и подошла к нему, улыбаясь. Он видел эту улыбку, поскольку в воздухе зубы ее слабо фосфоресцировали. Женщина положила ладони ему на плечи.
   — Пит, — сказала она.
   Мгновение он держал ее в объятиях, а потом ноги ее подкосились, и ему пришлось ее нести.
   В Офицерском клубе, куда было ближе всего, он не застал никого. Он вошел, спотыкаясь и ощупывая стену, пока не нашарил выключатель. Свет ослепил его до боли. Он поднес женщину к дивану и осторожно уложил. Она не шевелилась. С одной стороны лицо ее стало белым как молоко.
   Пит тупо смотрел на это место, потом коснулся его. На рубашке девушки виднелась кровь.
   Врача… но ведь его нет с тех пор, как Андерс повесился.
   — Вызови кого-нибудь, — бормотал он. — Сделай что-нибудь.
   Упав на колени, он осторожно расстегнул ее рубашку. Между жестким, казенным лифчиком и верхом брюк на боку была кровь. Молниеносно вытащив платок, он принялся вытирать ее. Никакой раны не было видно, кровь появилась снова. Он осторожно вытер это место. И снова кровь.
   Это было так, словно он пытался высушить полотенцем кусок льда.
   Он подбежал к охладителю воды, выжал окровавленный платок и бегом вернулся к Стар. Осторожно смочил ее лицо бледную правую сторону и розовую левую. Платок вновь покраснел, на этот раз от косметики, после чего все лицо стало бледным, а под глазами появились огромные синяки. Он смотрел на девушку — на левой щеке выступила кровь.
   — Должен же кто-то быть… — он бросился к двери.
   — Пит! — позвала она.
   Он повернулся на звук ее голоса, ударился о притолоку, с трудом восстановил равновесие и снова метнулся к ней.
   — Стар! — крикнул он. — Держись! Я приведу врача так быстро, как только смогу…
   Ее ладонь провела по левой щеке.
   — Узнал, — сказала она. — Этого не знал никто, кроме Фельдмана. Тяжело было скрыть… — Ладонь прошлась по волосам.
   — Стар, я приведу…
   — Пит, дорогой, ты можешь мне кое-что пообещать?
   — Ну конечно.
   — Не трогай моих волос. Понимаешь, они не все… не все мои собственные, — сказала она голосом семилетней девочки, играющей во что-то. — С этой стороны все выпали. Я ни хочу, чтобы ты видел меня такой.
   Он вновь опустился рядом с ней.
   — Что это? — спросил хриплым голосом. — Что с тобой случилось?
   — Филадельфия, — пробормотала она. — В самом начале. Гриб поднялся в полумиле, и студия рухнула. На следующий день я пришла в себя. Тогда я еще не знала, что облучилась, это было не заметно. Моя левая сторона… Нет, неважно, Пит. Сейчас уже не болит.
   — Я иду за врачом. — Он поднялся.
   — Не уходи. Прошу, не уходи и не оставлял меня! Пожалуйста… — В глазах ее стояли слезы. — Подожди еще, Пит, уже скоро.
   Он снова упал на колени. Она взяла его руки и крепко сжала их.
   — Ты хороший, Пит. Ты такой хороший… — она счастливо улыбнулась.
   (Она не могла слышать, что кровь шумит у него в ушах, не видела рычащего вихря ненависти, страха и муки, клубившегося в нем.)
   Она говорила с ним тихим голосом, потом шепотом. Временами он ненавидел себя за то, что не может понять все. Рассказывала о школе и о первой пробе.
   — Я так боялась, что мой голос завибрировал, — говорила она. — Никогда прежде такого не бывало. Сейчас, всегда, когда пою, я впускаю в себя немного страха — это легко.
   Рассказала она и о цветочном ящике на окне, когда ей было четыре года.
   — Два настоящих живых тюльпана и кувшинка. Мне всегда было жалко их.
   Потом воцарилось долгое молчание. Его мышцы дрожали от судорог и постепенно деревенели. Кажется, он задремал и проснулся, почувствовав ее пальцы на своей щеке. Она приподнялась на локте.
   — Я хотела только сказать тебе, любимый… Позволь мне уйти первой и приготовить все для тебя. Будет чудесно. Я сделаю тебе специально заправленный салат, приготовлю на пару шоколадный пудинг и подам еще горячим.
   Все это было слишком сложно, чтобы он мог понять ее. Улыбнувшись, он снова лег на скамью, а девушка взяла его за руку.
   Когда он проснулся второй раз, был уже день, а она умерла.
   Вернувшись в казарму, он застал Сонни Вейсенфрейда, сидящего на раскладушке. Пит подал ему диск, который поднял с земли на обратном пути через строевой плац.
   — Он мокрый от росы. Высуши его, хорошо? — прохрипел он и упал лицом вниз на кровать, которой пользовался Бонза.
   — Пит! Где ты был? Что случилось? С тобой все в порядке? — спрашивал Сонни, глядя на него.
   Пит слегка шевельнулся и что-то промычал. Сонни пожал плечами и вынул диск из мокрого конверта. Влага особо не повредила его, хотя мокрый слушать было невозможно. Сонни начал старательно вытирать диск.
   Пит с трудом выбрался из обширного, освещенного зеленым светом помещения, полного мерцающих холодных огней. Стар звала его, а кто-то расталкивав. Он сопротивлялся этому, стараясь расслышать, что говорит Стар, однако кто-то тараторил слишком громко и мешал.
   Он открыл глаза. Его тряс Сонни, круглое лицо которого порозовело от эмоций. Аудиовид был включен, и Стар говорила. Сонни раздраженно встал и убрал звук.
   — Пит! Пит! — воскликнул он. — Проснись же! Я должен тебе что-то сказать. Послушай! Да проснись, наконец!
   — Ну?
   — Вот так лучше. Я как раз слушал Стар Антим…
   — Она умерла, — сказал Пит.
   Сонни не обратил на это внимания.
   — Я все понял, — возбужденно говорил он. — Стар ездила повсюду, чтобы умолять не использовать наши атомные бомбы. Будь правительство уверено, что ответный удар невозможен, оно не стало бы так стараться. Должен, Пит, должен существовать какой-то способ направить ракеты на эту банду убийц. И я даже знаю, как это сделать.
   Пит ошеломление вытянулся в направлении, с которого доносился голос Стар. Сонни не умолкал.
   — Предположим что существует какой-нибудь главный радиоключ, автоматическое шифровое устройство, что-то вроде сигнала тревоги на кораблях. Когда радиотелеграфист передает четыре тире, сигнал включает звонок на всех кораблях, находящихся в пределах радиосвязи. Допустим, существуют автоматическое устройство для запуска ракет и его аналоги, укрытые на территории всей страны. Как бы это могло выглядеть? Достаточно потянуть ж большой рычаг — и все. Как бы укрыли это устройство? Среди множества другого оборудования, именно там, где можно ожидать увидеть странно выглядящие таинственные приборы. Скажем, в исследовательской лаборатории — как у нас здесь. Понимаешь?
   — Заткнись, я не слышу ее.
   — К черту ее! Можешь послушать в другой раз. Ты не понял ни слова из того, что я говорил!
   — Она умерла!
   — Да?.. Ну что ж, думаю, что потяну за этот рычаг. Что мне терять? По крайней мере эти убийцы… ЧТО-ТЫ СКАЗАЛ?
   — Она умерла.
   — Умерла? Стар Антим? — юношеское лицо Сонни скривилось. — Похоже, ты еще не проснулся. Не знаешь, что говоришь, — добавил он и бросился на кровать.
   — Она умерла, — хрипло повторил Пит. — Облучилась от одной из первых бомб. Я был с нею, когда… когда… А теперь заткнись и убирайся, дай мне послушать! — хрипло заорал он.
   Сонни медленно встал.
   — И ее тоже убили, — сказал он. — Убили Стар Антим. Это была последняя капля. Это уже слишком. — Лицо его побледнело, и он вышел.
   Пит поднялся. Ноги отказывались держать его и он едва не упал. Удержавшись, он с треском ударил по экрану, зацепив рукой адаптер, проехавший поперек диска. Он снова установил его на начало, прибавил звук и лег, чтобы слушать.
   В голове у него гудело. Сонни говорил слишком много: ракеты, автоматические шифровые устройства…
   «Ты дал мне свое сердце, — пела Стар. — Ты дал мне свое сердце. Ты дал мне свое сердце. Ты дал…»
   Пит снова поднялся и передвинул адаптер. В нем нарастала злость не на себя, а на Сонни, из-за которого диск заел именно в этом месте.
   Стар продолжала говорить, на лице ее снова и снова появлялось то же выражение.
   «Ударили с востока и с ударили с востока и с…»
   Встав, он снова толкнул рычаг.
   «Ты дал мне свое сердце ты дал мне…»
   Пит издал вопль отчаяния без слов, наклонился, встал и одним ударом разбил экран.
   — И я тоже, — сказал он в грохочущей тишине. — Сонни, позвал он и стал ждать.
   — Сонни! — заорал он через минуту.
   Широко открыв глаза, он выругался и выскочил в коридор.
   Когда он добрался до входа, тот был закрыт, и Пит ногой открыл его, оказавшись в темноте.
   — Эй! — рявкнул Сонни. — Закрой! Ты выключил свет!
   Пит закрыл дверь, и свет вспыхнул снова.
   — Пит, что случилось?
   — Ничего не случилось. Сон, — прохрипел Пит.
   — Куда ты смотришь? — с беспокойством спросил Сонни.
   — Извини, — сказал Пит так мягко, как только мог. — Я только хотел кое в чем убедиться, вот и все! Ты говорил кому-нибудь об этом? — он указал на рычаг.
   — Зачем мне было говорить? Нет. Я понял это, когда ты спал, только что.
   Пит внимательно осмотрелся по сторонам, пока Сонни переминался с ноги на ногу. Затем подошел к стойке с инструментами.
   — Ты кое-чего не заметил, Сонни, — спокойно сказал он. — Там, вверху. — Он показал. — На стене за твоей спиной. Видишь?
   Сонни повернулся. Пит одним движением снял четырнадцатидюймовый гаечный ключ и изо всех сил ударил им юношу.
   Потом начал старательно разбирать оборудование. Вытащил стержни газовых двигателей и молотком разбил цилиндры. Отключил систему зажигания дизеля — при этом опустели баллоны со сжатым газом — и кусачками перерезал остальные провода. Потом разбил стояк переключателя вместе с рычагом. Закончив, положил инструменты, наклонился к погладил взъерошенные волосы Сонни.
   Потом вышел, старательно закрыв дверь. Несомненно, то была отличная работа. Пит тяжело уселся на ближайший лабораторный стол.
   — Теперь у вас есть шанс, — бросил он в далекое будущее. — И ради Бога, используйте его как надо.
   После этого он просто ждал.
 

Мак Рейнольдс
ОРДЕН СЛАВЫ
(Перевод с англ. С.Грачевой и К.Оноприенко)

   Дон Мазерс вытянулся по стойке «смирно», бодро отсалютовал и отрапортовал:
   — Младший лейтенант Донал Мазерс докладывает, сэр.
   Коммодор смерил его взглядом, козырнул и взглянул на лежащий на столе рапорт.
   — Мазерс, Одиночная Разведка, У-102. Сектор А22-К223, пробормотал он.
   — Да, сэр.
   Коммодор вновь взглянул на него.
   — Вы были на посту всего пять дней, лейтенант.
   — Да, сэр, на третий день мне показалось, что испортилась форсунка. Пару дней я терпел, но затем решил, что лучше мне вернуться и проверить, в чем дело. — Затем добавил: Согласно инструкции, сэр.
   — М-да, конечно. Разведчик вряд ли сможет ремонтироваться в космосе. Если возникают какие-то сомнения, инструкции предписывают вернуться на базу. Рано или поздно это случается с каждым.
   — Да, сэр.
   — Однако, лейтенант, с вами это было четыре раза из шести.
   Дон Мазерс ничего не ответил. Он казался невозмутимым.
   — Механики доложили, что с вашим двигателем все в порядке.
   — Иногда, сэр, следов не остается. Может, это была порция плохого топлива. Она сгорела в конце концов, и все стало на свои места. Но в этом случае тоже следует вернуться на базу.
   Коммодор нетерпеливо прервал его:
   — Лейтенант, не надо объяснять мне недостатки Одиночной Разведки. Около пяти лет я сам был пилотом. Мне известны недостатки — и машин, и пилотов.
   — Сэр, я не понимаю.
   Коммодор посмотрел на кончик своего большого пальца.
   — От двух недель до месяца вы проводите в открытом космосе. Совсем один. Высматривая корабли крейденов, которые практически никогда не появляются. В истории войн я могу припомнить лишь одну подобную ситуацию. Во время Первой мировой войны летчики также летали в одиночку. Но они летали всего лишь пару часов или около того.
   — Да, сэр, — бессмысленно повторил Дон.
   Коммодор продолжал:
   — Здесь, в штабе, мы понимаем, что в открытом космосе можно поддаться внезапному страху и, вообразив, что с кораблем не все в порядке, вернуться на базу, но, — Коммодор откашлялся, — четыре раза из шести? Лейтенант, вы не думаете, что вам надо сходить к психиатру?
   Дон Мазерс вспыхнул:
   — Нет, сэр, я так не думаю.
   Коммодор по-военному сухо ответил:
   — Очень хорошо, лейтенант. У вас будет обычный трехнедельный отпуск. Вы свободны.
   Дон энергично козырнул, повернулся и вышел из кабинета.
   В коридоре он тихонько выругался. Что знают эти медноголовые бюрократы о космическом страхе? О бездонной черноте, о гнусной невесомости, о волнах первобытного ужаса, что охватывает тебя, когда мысль о том, что ты оторван, оторван, оторван от Земли, вдруг пронзает до самого нутра. Что ты один, один, один. В миллионе, миллионе миллионов миль от своего ближайшего сородича. Летать в корабле, который чуть больше нормального шкафа! Что знает об этом Коммодор?
   Дон Мазерс весьма подходяще забыл, кто прослужил в разведке пять дет.
   Из Штаб-квартиры Космического Командования он направился к Гарри, в «Нуово-Мексико бар». В это время дня там было пусто.
   — Привет, лейтенант, — поздоровался Гарри, — а я думал, ты патрулируешь. Как это ты так скоро вернулся?
   Дон холодно ответил:
   — Суешь свой нос в дела безопасности, Гарри?
   — Ну вот! Нет, лейтенант. Ты же меня знаешь. Я знаю всех парней. Я просто так болтал.
   — Слушай, как насчет кредита, Гарри? На этой неделе у меня нет денег.
   — Нет проблем. Мой мальчик служит на легком крейсере «Нью-Даос». Я открываю кредит для любого космонавта. Что закажешь?
   — Текилу.
   Текила была единственной уступкой, которую «Нуово-Мексико бар» сделал своему названию. В остальном он выглядел так, как выглядит любой бар в любом месте и в любую эру. Гарри налил, добавил лимон и соль.
   — Слышал сегодняшние утренние новости? — спросил он.
   — Нет, я только что вернулся.
   — Колин Кэзи умер. — Гарри покачал головой. — Единственный человек, награжденный Галактическим орденом Славы. Согласно Президентскому обращению, в память о нем каждый в системе должен помолчать пять минут в два часа по Солнечному времени. Знаешь, сколько раз вручался этот орден, лейтенант? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Всего тридцать шесть раз.
   Дон сухо добавил:
   — Двадцать восемь из них — посмертно.
   — Да-а, — Гарри, наклонившись к своему единственному клиенту, вдруг изумленно проговорил, — Галактический орден Славы, награжденный которым не может сделать ничего дурного. Вообрази. Приезжаешь в какой-нибудь городишко, идешь в самый большой ювелирный магазин, берешь бриллиантовый браслет и выходишь. И что тогца?
   Дон фыркнул:
   — Хозяину магазина возместят убытки с помощью пожертвований от граждан. И, может быть, мэр напишет тебе благодарственное письмо за то, что ты прославил их, городишко, соблаговолив заметить один из увиденных в магазине товаров.
   — Да-а, — Гарри благоговейно покачал головой, — а представь, если ты убьешь того, кто тебе не нравится, то и ночи не просидишь в тюряге.
   Дон возразил:
   — Если бы у тебя был Галактический орден Славы, ты не должен бы был никого убивать. Слушай, Гарри, ты не возражаешь, если я позвоню?
   — Телефон прямо впереди, лейтенант.
   На экране телефона появилась Диана Фуллер; очевидно, она собирала чемоданы. Она обернулась и удивленно произнесла:
   — Ой, Дон, я думала, что ты на дежурстве.
   — Я там и был. Но случилась поломка.
   — Опять? — спросила она, слегка нахмурив брови.
   Он нетерпеливо перебил:
   — Слушай, я хочу встретиться с тобой. Завтра ты улетаешь в. Каллисто. Это наш последний шанс. Я хотел поговорить с тобой о чем-то очень важном.
   Она ответила слегка раздраженно:
   — Я собираю вещи. Дон. Для встречи с тобой у меня просто нет времени. Мне кажется, мы уже попрощались пять дней назад.
   — Это очень важно, Ди.
   Она бросила два свитера на кресло или во что-то не видимое на экране и, уперев руки в бока, взглянула ему прямо в лицо.
   — Нет, Дон, не для меня. Это все уже было. Зачем мучить себя? Ты не готов к женитьбе, Дон. Мне не хочется обижать тебя, но ты просто не можешь жениться. Увидимся через несколько лет, Дон.
   — Ди, всего лишь пару часов, сегодня днем.
   Диана повернулась к нему и произнесла:
   — Колин Кэзи умер от ран сегодня утром. Президент просил почтить его память пятью минутами молчания. Дон, я собиралась провести это время одна, немного всплакнула бы, вспомнив человека, который умер из-за меня и за всех нас. Того, который был так отважен, что удостоился высшей чести, какой когда-либо удостаивался человек. И я не хочу, чтобы в это время рядом со мной был солдат, покинувший свой пост.
   После того как экран погас. Дон Мазерс вернулся и на негнущихся ногах подошел к стойке. Он рухнул в кресло и решительно приказал:
   — Еще текилу, Гарри. Двойную. Без лимона и соли.
   Час спустя или около того чей-то голос произнес:
   — Вы — младший лейтенант Донал Мазерс?
   Дон поднял глаза и прорычал:
   — Ну и что? Пошли вон.
   Их было двое. Близнецы или очень похожи. Без выражения на лицах, крепко сложенные. Такие обречены охранять удовольствия людей богатых или умных, но сами не способны стать ни тем, ни другим. Один из них повторил:
   — Босс хочет тебя видеть.
   — А кто ваш босс, черт побери?
   — Может, он скажет, когда тебя увидит, — рассудительно и терпеливо сказал другой.
   — Ну, можете передать своему боссу, чтобы он отправлялся к…
   Второй из вошедших стоял спокойно, засунув руки в карманы пальто. Потом он вытащил левую руку и положил перед Доном Мазерсом чек.
   — Босс велел передать это вам.
   Тысячи юнит-нотов. Дон никогда не видел чека на такую сумму, даже и на половину такой суммы.
   Он закусил губу, взял чек и хорошенько его рассмотрел. Подделка была искусством давно забытым. Ему даже и в голову не пришло, что он может быть фальшивым.
   — Хорошо, — промолвил Дон, вскакивая на ноги, — давайте поедем к боссу, мне сейчас нечего делать, а его визитная карточка заинтриговала меня.
   На улице один из них вызвал такси, нажав кнопку на своем запястье, и они втроем уселись. Тот, который дал Дону чек, набрал на циферблате адрес, и они поехали.
   — Ну, так чего босс хочет от меня? — поинтересовался Дон.
   Они не удостоили его ответа.
   Местом их назначения оказалось здание Межпланетных Линий. Машина подняла их вверх, на пентхауз, увенчивающий здание, и они приземлились на террасе.
   На пляжных стульях, между которыми располагался автобар, сидели двое мужчин. Оба средних лет. Один из них, невероятно тучный, был смутно знаком Дону Мазерсу. Из передачи последних известий? Из статьи в журнале? Другой был типичный злодей, такой, каких обычно изображают в видеофильмах. Мало кто из людей в реальной жизни выглядит, как законченный злодей. Дон решил, что этот — исключение.
   Он хмуро посмотрел на них.
   — Я полагаю, один из вас — босс.
   — Правильно, — прохрюкал толстяк. Он посмотрел на провожатых Дона. — Вы, Скотти и Роджер, идите.
   Они сели в машину и уехали.
   Тип с лицом злодея произнес:
   — Это мистер Лоуренс Демминг. Я его секретарь.
   Демминг пропыхтел:
   — Садитесь, лейтенант. Что будете пить? Моего секретаря зовут Ростофф. Макс Ростофф. Вот мы и познакомились. Полагаю, вы — младший лейтенант Донал Мазерс.
   — Текилу, — выговорил Дон.
   Макс Ростофф заказал выпивку для него и, не спросив, еще одну, для шефа.
   Теперь Дон вспомнил, кто такой Демминг. Лоуренс Демминг, миллиардер. Грабитель-магнат, так назвали бы его раньше. Транспортный воротила Солнечной системы. Будь он свиньей, его давно бы зарезали. Тучность его была болезненной.
   Ростофф спросил:
   — У вас есть удостоверение личности?
   Дон Мазерс раскрыл бумажник, вытащил удостоверение. Ростофф передал ему текилу, взял карточку и осмотрел ее со всех сторон.
   Демминг раздраженно поинтересовался:
   — У вас на воротнике эмблема пилотов Разведки. Какой сектор вы патрулируете, лейтенант?
   Дон отхлебнул глоток огненного мексиканского напитка, взглянул на Демминга поверх стакана:
   — Это военная тайна.
   Демминг шевельнул пухлыми губами:
   — Разве Скотти не дал вам тысячу юнит-нотов? — И, не дожидаясь ответа. — Вы взяли чек. Верните его или скажите номер вашего сектора, лейтенант.
   Дон Мазерс понимал, что такой человек, как Демминг, может получить подобную информацию, не прилагая особых усилий. Да и секрет был не ахти какой.
   Он пожал плечами:
   — А22-К223. Я летал на У-102.
   Макс Ростофф вернул удостоверение Дону, взял со столика карту Солнечной системы и что-то там проверил.
   — Ваша информация верна, мистер Демминг. Это именно тот человек.
   Демминг поудобнее устроил свою тушу в кресле, отхлебнул глоточек и сказал:
   — Очень хорошо. Не желаете ли получить Галактический орден Славы, лейтенант?
   Дон Мазерс рассмеялся:
   — А вы?
   Демминг нахмурился:
   — Я не шучу, лейтенант Мазерс. Я не служу в Вооруженных Силах и не могу получить такую награду. Но вы, вы — пилот Разведки.
   — И у меня столько же шансов получить орден Славы, сколько родить тройню.
   Транспортный магнат покачал отвратительно толстым пальцем:
   — Я отвечаю за свои слова.
   Дон Мазерс загоготал и выпалил:
   — Черта с два! В нашей системе ни у кого нет столько денег, чтобы купить орден Славы. Это грань, где даже ваши деньги, Демминг, не помогут.
   Демминг поудобнее уселся в кресле, закрыл глаза и проворчал:
   — Скажи ему.
   В разговор вступил Макс Ростофф:
   — Несколько дней назад мы с мистером Деммингом возвращались с Ио на одном из грузовых судов Планетных Линий. Эти корабли полностью автоматизированы, вы, вероятно, знаете об этом. Итак, мы были совсем одни.
   — Ну? — Дон, ни у кого не спрашивая, налил себе еще текилы. Двойной. Внутри него росло возбуждение, и выпитое ранее вино тоже давало о себе знать. Происходило что-то важное, очень-очень важное. Но он не имел ни малейшего понятия, что именно.
   — Лейтенант, как вам это понравится — захватить в плен легкий крейсер крейденов? Если не ошибаюсь, вероятно, Миро-класса.
   Дон нервно рассмеялся, не зная, что там будет дальше, но чувствуя нарастающее волнение. Он произнес:
   — Во всей истории войн между нашими расами неповрежденный корабль крейденов никогда не был захвачен. Было бы здорово, если бы это случилось.
   — Ну, этот не совсем целый, но почти.
   Дон смотрел то на Ростоффа, то на Демминга:
   — О чем, черт побери, вы говорите?
   — В вашем секторе, — ответил Ростофф, — мы обнаружили брошенный крейсер Миро-класса. Экипаж — мерзкие твари — погиб. Их около тридцати. Мистер Демминг и я предполагаем, что судно было уничтожено во время одной из стычек между нашим флотом и их и что каким-то образом все сражающиеся погибли. Так или иначе, сегодня корабль плавает, брошенный всеми, в вашем секторе.