Страница:
работы. А для того, чтобы узнать секрет долголетия, земляне не остановятся
ни перед чем, вплоть до вторжения на нашу планету. Поэтому, чтобы быть
уверенным в том, что Земля будет отброшена назад на много сотен, а может
быть, даже и тысяч лет, я должен был сделать эту страшную вещь. Спасая
свой родной мир, я дал сигнал сканирующему устройству выйти на околоземную
орбиту. Я бы не сделал этого, будь у меня возможность добраться до кнопки
взрыва нашего корабля. Но я не мог проникнуть в штурманскую, а поэтому
активизировал сканирующее устройство. Через несколько мгновений после
этого толпа взломала дверь в каюту, где я укрылся. Больше ничего не помн
ю...
- Я был в больнице на Западном Самоа, - сказал Фригейт, - и умирал от
рака. Меня утешала одна мысль, что, может быть, хотя совсем необязательно,
моя могила окажется рядом с прахом Роберта Льюиса Стивенсона. Ведь я все
же перевел на самоанский язык "Илиаду" и "Одиссею"... Затем стали
появляться сообщения, что по всему миру начали умирать люди. Неизбежность
рокового конца стала очевидна. Спутник таукитян излучал что-то, что валило
людей с ног. Последнее, что я слышал, было то, что США, Англия, Россия,
Китай, Франция и Израиль запустили ракеты для уничтожения спутника. По
подсчетам местных самоанских ученых таукитянский аппарат должен был пройти
над островом через несколько часов. Я слишком переволновался, да еще
учитывая мое плачевное состояние... Я потерял сознание. Это все, что я
помню.
- Ракеты не долетели, - угрюмо произнес Руах. - Сканирующее
устройство сбивало их, как только они приближались к нему.
Бартон понял, что ему нужно будет многое узнать из того, что
произошло после 1890 года, но сейчас не время было говорить об этом.
- Я предлагаю отправиться в холмы, - сказал он. - Нам необходимо
узнать, что там за растительность и каким образом ее можно использовать.
Кроме того, вдруг там есть какие-нибудь твердые камни, ну хотя бы кремень.
Мы могли бы обзавестись оружием. Этот парень из каменного века, должно
быть, хорошо знаком с техникой обработки камня. Он и нас мог бы обучить.
Они пересекли равнинную часть долины. По дороге еще несколько человек
присоединились к их группе. Среди них была небольшая девочка лет семи с
темно-голубыми глазами и прелестным личиком. Она трогательно смотрела на
Бартона, который спросил ее на двадцати языках, есть ли поблизости
кто-либо из ее родственников. Она отвечала на незнакомом никому из
присутствующих языке. Члены группы перепробовали все известные им языки -
почти все европейские и многие афроазиатские - но все тщетно.
Когда Фригейт, немного знавший валлийский, а также шотландский языки,
заговорил с нею, глазенки девчушки расширились, и она помрачнела.
Казалось, что слова Фригейта чем-то ей знакомы или напоминают что-то, но
не в такой степени, чтобы она могла что-либо понять.
- Судя по всему, - наконец произнес Фригейт, выпрямляясь, - она из
древних кельтов. Вы заметили, что в ее словах часто повторяется что-то
похожее на "гвенафра"? Может быть, это ее имя?
- Мы обучим ее английскому! - твердо произнес Бартон. - И с этого
мгновения будем звать Гвенафрой.
Он взял ребенка на руки и зашагал вперед. Девочка заплакала, но не
пыталась освободиться. Этот плач, очевидно, был вызван облегчением после
невыносимого напряжения. Она плакала от радости, что нашла защиту. Бартон
склонил голову и уткнулся лицом в ее тельце. Ему не хотелось, чтобы другие
видели на его глазах слезы.
Когда равнина кончилась и начались холмы, сразу же, как по команде,
исчезла низкая трава и пошла густая, жесткая растительность почти до пояса
высотой. Здесь росли корабельные сосны и развесистые дубы; тисовые
деревья, покрытые наростами, стояли вперемежку с бамбуком, самых разных
видов. У некоторых видов тонкие стебли были всего в два фута высотой, но
попадались и огромные экземпляры в тридцать-сорок футов. Многие деревья
покрывали лианы, с которых свисали большие зеленые, красные, оранжевые и
синие цветы.
- Из бамбука можно сделать древки для копий, - сказал Бартон, -
водопроводные трубы, корзины. Это отличный материал для постройки домов,
изготовления мебели, лодок, древесного угля, из которого можно приготовить
порох. А молодые стебли некоторых видов вполне можно употреблять в пищу.
Но сейчас нам важнее камни для изготовления орудий, вот тогда мы сможем
рубить и обрабатывать древесину.
По мере того, как приближались горы, высота холмов, по которым они
взбирались, все более увеличивалась. Они быстро преодолели первые две
мили, потом медленно, как гусеницы, тащились еще около восьми миль и
уперлись в отвесную гору, сложенную из какой-то темно-синей вулканической
породы. По ней были разбросаны огромные бледно-зеленые пятна лишайников.
Высоту горы невозможно было точно определить, но Бартон подумал, что он не
так уж будет далек от истины, оценив высоту в двадцать тысяч футов.
Насколько они могли судить, как нижняя, так и верхняя части горы
представляли собой неодолимое препятствие.
- Вы заметили полное отсутствие животных? - спросил Фригейт. - И к
тому же ни единого насекомого.
- Сланец! - воскликнул Бартон, подойдя к груде битых камней, и поднял
зеленоватый булыжник размером с кулак. - Если его здесь достаточно, то мы
сможем изготовить ножи, скребки, наконечники для копий, топоры. А с их
помощью построим дома, лодки и многое другое.
- Орудия и оружие надо крепить к деревянным рукояткам, - заметил
Фригейт. - Чем же мы воспользуемся в качестве веревки?
- Вожможно, человеческой кожей, - ответил Бартон.
Присутствующие были ошеломлены. Бартон издал странный клокочущий
смешок, совершенно неуместный для мужчины его могучей комплекции, и
произнес:
- Если нам придется убивать в порядке самозащиты или если нам повезет
и мы наткнемся на труп, который какой-нибудь убийца будет столь любезен
приготовить для нас, то мы будем круглыми дураками, не воспользовавшись
тем, в чем страшно нуждаемся. Однако, если кто-либо из вас чувствует в
себе готовность к самопожертвованию, чтобы предложить кожу на благо
группы, то - шаг вперед! Мы будем всегда помнить, что вы сделали это по
своей собственной воле!
- Вы, конечно же, шутите, - воскликнула Алиса Харгривс. - Но должна
вам сказать, что такие шутки мне не нравятся!
- Когда вы поближе познакомитесь с ним, миссис Харгривс, - заметил
Фригейт, - я уверен, что вы услышите гораздо худшие вещи.
Однако он не объяснил, почему он был в этом так уверен.
Бартон обследовал скалы у подножия горы. Темно-синий зернистый
камень, из которого состояла сама гора, был одной из разновидностей
базальта. Но по его поверхности были разбросаны куски сланца. Такие же
куски валялись и на обнажениях скальной породы у основания горы. Было
похоже, что они свалились с какого-то находящегося вверху выступа, и
поэтому гора, наверное, не была единой массой базальта. Пользуясь куском
сланца с острой кромкой, он соскреб пятно лишайника. Порода под ним была
похожа на зеленоватый доломит. По-видимому, куски сланца выходили из-под
доломита, хотя никаких признаков разрушения или выхода жилы не было.
Лишайник походил на один из земных видов, росший на старых костях,
включая черепа, и, следовательно, из него по теории восточной медицины
можно было приготовить лекарство от эпилепсии и целительную мазь для ран.
Услышав звуки ударов камня по камню, Бартон возвратился к группе. Все
стояли вокруг неандертальца и американца, которые, присев на корточки
спиной друг к другу, обрабатывали куски сланца. Они пытались изготовить
грубые ручные топоры. Пока остальные наблюдали за ними, они уже сделали
шесть штук этих примитивных орудий. Затем каждый взял по крупному куску
сланца и разбил его на две части молотком, если так можно было назвать
более крупные куски доломита. Пользуясь одним из разбитых кусков, они
стали отсекать длинные тонкие слои с внешнего края сланца. Вращая камень,
они скололи с него почти по дюжине лезвий. Так они и продолжали работу,
один - человек, что жил за сто тысяч лет до рождества Христова, другой же
- рафинированный продукт человеческой эволюции, творение высочайшей (в
технологическом отношении) цивилизации Земли и один из последних людей на
Земле - если верить его собственным словам.
Вдруг Фригейт взвыл, подскочил и стал дико прыгать, держась за
большой палец левой руки. Один из ударов пришелся мимо. Казз ухмыльнулся.
Он тоже встал и пошел к зарослям травы своей удивительной походкой
вразвалку. Вернулся он через несколько минут, неся шесть бамбуковых палок
с заостренными концами и несколько с тупыми. Он сел и стал обрабатывать
одну из палок, пока не расщепил ее конец и не вставил в нее треугольный
заостренный край топора. Затем, он привязал топор каким-то длинным
травянистым стеблем.
Через полчаса группа была вооружена ручными топорами с бамбуковыми
рукоятками, ножами и копьями, как с деревянными остриями, так и с
каменными наконечниками.
К тому времени рука Фригейта уже перестала болеть и кровотечение
остановилось. Бартон спросил у него, как случилось, что он стал столь
искусен в обработке камня.
- Я был антропологом-любителем, - пожал плечами янки. - Очень много
людей моего круга - относительно много - учились делать орудия или оружие
из камня. Это было наше хобби. Некоторые достигли определенного
совершенства, хотя не думаю, что кто-либо из моих современников мог бы
превзойти в искусстве и скорости этого специалиста из неолита. Вы же
знаете, что эти ребята занимались такой работой всю свою недолгую жизнь.
Но все же и мы тоже кое-что умеем. К тому же, в свое время мы немного
знали и о выделке бамбука. Поэтому я рад, что могу быть хоть в чем-нибудь
полезен нашей группе.
Они снова двинулись к реке. На вершине одного из высоких холмов они
на мгновение остановились. Солнце стояло уже почти над головой. Перед ними
в обе стороны простиралась река. Хорошо была видна и местность на другом
ее берегу. Хотя они находились слишком далеко, чтобы разглядеть отдельные
фигуры людей на другой стороне потока почти в милю шириной, они отчетливо
различали и там грибовидные сооружения. Характер рельефа и растительности
был такой же, как и на их стороне. Низменность шириной в милю, может быть,
чуть больше полумили холмов, покрытых деревьями, а дальше - отвесная круча
непреодолимого черного с бледно-зеленым гребня.
На юг и на север долина простиралась миль на десять прямо. Затем она
поворачивала, и река пропадала из вида.
- Восход солнца здесь должен быть поздний, а заход ранний, - заметил
Бартон. - Что ж, все свои дела нужно будет успевать заканчивать засветло.
В это мгновение все подскочили, а многие испустили испуганный вопль.
Над верхушкой каждого из каменных сооружений поднялось голубое пламя,
воспарило футов на двадцать, а затем исчезло. Еще через несколько секунд
до них дошел звук отдаленного грома. Раскаты ударились о гору позади них и
отдались гулким эхом.
Бартон подхватил на руки девчушку и стал вприпрыжку спускаться с
холма. И несмотря на то, что время от времени ему приходилось замедлять
шаг, чтобы перевести дыхание, чувствовал он себя превосходно. Прошло так
много лет с тех пор, когда он мог с такой же расточительностью
пользоваться своими мышцами. Сейчас ему даже не хотелось останавливаться.
Он упивался ощущением вновь обретенной силы и уже почти не верил, что лишь
совсем недавно на его правой ноге были опухшие вены и черные тромбы, а
сердце начинало бешено колотиться, стоило ему подняться на несколько
ступенек.
Они спустились на равнину. Но Бартон продолжал бежать трусцой, так
как увидел, что вокруг одного из сооружений собралась большая толпа.
Ругаясь и расталкивая, Бартон прокладывал себе путь. На него бросали
преисполненные злобы взгляды, но никто не пытался оттолкнуть его в ответ.
Внезапно он очутился на свободном пространстве возле самого основания
гриба и увидел то, что всех взволновало. И не только увидел, но и ощутил
запах.
- О, Боже мой! - воскликнул бежавший за ним Фригейт и схватился за
живот.
Бартон многое повидал на своем веку, и на него мало действовали
вызывающие ужас зрелища. Более того, он научился уходить от реальности,
когда печаль или мучения становились невыносимыми. Иногда ему удавалось
сделать это только усилием воли, хотя обычно это происходило
автоматически, и в данном случае вся процедура произошла машинально.
Труп лежал на боку, половина его находилась под шляпкой гриба. Кожа
мертвеца была почти полностью сожжена, и сейчас виднелись обнаженные
обуглившиеся мышцы. Нос, уши, пальцы, половые органы или полностью
сгорели, или превратились в бесформенные головешки.
Рядом с трупом какая-то женщина стоя на коленях бормотала молитву
по-итальянски. Ее большие черные глаза можно было бы назвать красивыми,
если бы они не были красными и отекшими от слез. У нее была хорошая
фигура, которая при других обстоятельствах полностью завладела бы его
вниманием.
- Что случилось? - спросил Бартон.
Женщина прекратила причитания и взглянула на него, затем поднялась на
ноги и прошептала:
- Отец Джузеппе облокотился на скалу, он сказал, что страшно голоден.
И еще он сказал, что не видит смысла в том, что его воскресили только для
того, чтобы потом уморить голодом. Я сказала, что мы не умрем, как такое
может быть? Нас подняли из мертвых и поэтому о нас должны позаботиться!
Тогда отец Джузеппе сказал, что если мы в аду, то о нас некому
беспокоиться. Мы останемся обнаженными и голодными во веки веков! Я
попросила его не богохульствовать, потому что из всех людей ему пристало
бы богохульствовать в последнюю очередь. Но он сказал, что все произошло
совсем не так, как он втолковывал каждому на протяжении сорока лет, а
затем... а затем...
Бартон переждал несколько секунд и спросил:
- Что же... затем?
- Отец Джузеппе сказал, что во всяком случае никакого адского огня
здесь нет. И что было бы лучше, если бы здесь была Геенна Огненная, чем
умирать от голода. И вот сразу же после этих слов вспыхнуло пламя и
обволокло его. Раздался звук, будто бы взорвалась бомба, после чего он был
уже мертв. Сгорел почти дотла. Это было так ужасно, так ужасно!
Бартон подошел к трупу с наветренной стороны, но даже здесь зловоние
вызывало тошноту. И не столько запах, сколько сам факт смерти огорчил его.
Прошло всего полдня после Воскрешения, а уже лежит мертвый человек!
Означает ли это, что жизнь после Воскрешения столь же уязвима перед лицом
смерти, как и в земной жизни? Если это так, то какой же смысл во всем
этом?
Фригейт прекратил свои попытки облегчить и без того пустой желудок.
Бледный и трясущийся, он поднялся и подошел к Бартону, стараясь
повернуться к мертвецу спиной.
- Не лучше ли нам избавиться от этого? - спросил он, тыча через плечо
своим большим пальцем.
- Полагаю, что да, - спокойно ответил Бартон. - Хотя и очень жалко,
что кожа его испорчена.
И он ухмыльнулся американцу. Фригейт еще больше побледнел.
- Вот здесь, - сказал Бартон, - обхватите его ноги, а я возьмусь с
другого конца. А потом швырнем труп в реку.
- В реку? - переспросил Фригейт.
- Да. Если только вам не хочется отнести его на холмы и выкопать там
могилу.
- Я не могу, - покачал головой Фригейт и отошел прочь. Бартон
презрительно посмотрел ему вслед и махнул рукой Каззу. Неандерталец
хмыкнул и пошлепал к трупу своей косолапой походкой. Он наклонился и,
прежде чем Бартон успел ухватиться за обугленные головешки ног, поднял
тело над головой и, сделав несколько шагов к воде, бросил труп в волны.
Течение тут же подхватило тело и потащило его вдоль берега. Каззу
показалось этого мало. Он вошел в воду по пояс и наклонился, отталкивая
труп как можно дальше от берега.
Алиса Харгривс в ужасе наблюдала за происходящим. С дрожью в голосе
она сказала:
- Но ведь это та же самая вода, которую нам придется пить!
- На вид река достаточно большая, - заметил Бартон. - В любом случае,
у нас есть гораздо больше других поводов для беспокойства, чем соблюдение
санитарных норм.
Он повернулся от прикосновения Моната, который указывал на воды реки.
В том месте, где должен был находиться труп, вода вскипала и бурлила.
Внезапно серебристая с белыми плавниками спина вспорола поверхность воды.
- Похоже, что ваши беспокойства, леди, о заражении воды напрасны, -
сказал Бартон, показывая на водяное пиршество. - В реке есть пожиратели
падали. Что? Интересно, безопасно ли в ней плавать, как вы думаете?
Алиса пожала плечами. А неандерталец поспешил выбраться из воды. Он
остановился возле Бартона, стряхивая воду со своего безволосого тела и
скаля в улыбке огромные зубы. Сейчас он был ужасающе уродлив. Но у него
были знания первобытного человека, которые уже пригодились им в мире со
столь примитивными условиями существования. И он будет чертовски приятным
партнером, если стоять с ним бок о бок в сражении. Несмотря на небольшой
рост, у него были невообразимо могучие мускулы. Чувствовалось, что по
какой-то причине он привязался к Бартону, которому это было очень приятно.
Бартону льстило, что дикарь вместе со всеми его дикарскими инстинктами
интуитивно "знал", что он - Бартон - именно тот человек, за которым нужно
идти, если хочешь выжить. Более того, не являясь еще человеком, он,
очевидно, лучше чувствовал движения души, так как ближе был к животному,
нежели к человеку. Поэтому он так хорошо разобрался, как хотелось думать
Бартону, в его психических способностях и впредь будет испытывать к нему
душевное влечение даже несмотря на то, что Бартон - "гомо сапиенс".
Но затем Бартон признался себе, что его репутация человека,
наделенного сверхъестественными психическими способностями, создана
большей частью им самим. На самом деле он наполовину шарлатан. Он так
много говорил о своих способностях и так часто слышал о них, особенно от
жены, что поверил в них сам. Однако все же были мгновения, когда его
"способности" оказывались фальшивы только наполовину.
Но несмотря ни на что, он был все же талантливым гипнотизером и
искренне верил, что его глаза, когда он хочет что-нибудь внушить другим,
излучают особую экстрасенсорную силу. Может быть, именно это и привлекло к
нему этого предка человека.
- Камень выделил чрезвычайно большое количество энергии, - сказал Лев
Руах. - Это, должно быть, электричество. Но зачем? Я не могу поверить,
чтобы этот разряд энергии был бесцельным.
Бартон осмотрел грибообразный камень. Серый цилиндр в центральной
выемке, казалось, не пострадал от разряда. Он притронулся к камню. Тот был
теплым, но не теплее, чем можно было ожидать от простого нагрева на
солнце.
- Не трогайте! - закричал Лев Руах. - Возможен еще один... - Но он
осекся, увидев, что его предупреждение опоздало.
- Еще один разряд? - спросил Бартон. - Не думаю. Во всяком случае, не
сразу. Может быть, через некоторое время. Этот цилиндр не зря был оставлен
здесь. С его помощью мы должны что-то узнать.
Он протянул руку к верхнему краю грибообразного сооружения и
подпрыгнул. Он взобрался на шляпку гриба с легкостью, которая невообразимо
обрадовала его. Столько лет прошло с тех пор, когда он ощущал себя таким
же молодым и сильным! И таким же голодным!
Несколько человек из толпы крикнули, чтобы он быстрее слезал, пока
еще раз не вспыхнуло пламя. Другие смотрели, как бы ожидая, что сейчас
разряд сметет его. Большинство же было довольно, что рискует он, а не они.
Ничего не произошло, хотя он не был на сто процентов уверен, что все
кончится для него благополучно. Он ощущал приятную теплоту камня под
босыми ступнями. Подойдя к цилиндру в центре камня, он засунул пальцы под
обод крышки. Она легко откинулась. Сердце возбужденно забилось, когда его
взгляд упал внутрь. Он ждал, что произойдет чудо, и чудо произошло. Внутри
цилиндра было шесть сосудов, и каждый из них был полон.
Он помахал своей группе, чтобы те поднялись к нему. Казз легко
впрыгнул на шляпку гриба. Фригейт, оправившийся от приступов тошноты,
также с гимнастической легкостью взлетел вверх. Если бы у парня было
поменьше щепетильности, ему цены бы не было, отметил Бартон. Фригейт
повернулся и, подав руку, помог Алисе Харгривс подняться наверх.
Все собрались вокруг него, склонив головы над содержимым цилиндра.
- Это истинный Грааль! Священная чаша! Смотрите! Жареное мясо -
сочный, толстый кусок! Хлеб с маслом! Повидло! Салат! А это что? Пачка
сигарет! Да-а-а! И сахар! И бокал виски. Судя по запаху, весьма недурного!
Что-то еще... что это?
- Похоже на кусок резины, - сказал Фригейт. - А это, должно быть,
зажигалка.
Бартон запустил руку в цилиндр и, не трогая сосуды, подхватил
маленький серебристый прямоугольный предмет, лежавший на дне. Фригейт
сказал, что это, возможно, зажигалка. Бартон не знал слово "зажигалка", но
он предположил, что она дает пламя для закуривания сигарет. Держа предмет
в ладони одной рукой, другой он прикрыл крышку. Рот был наполнен слюной, а
желудок урчал. Другим тоже было невтерпеж. Судя по выражению их лиц, они
не понимали, почему же он не извлекает пищу.
Дюжий мужчина неистово закричал с акцентом жителя Триеста:
- Я голоден! Убью любого, кто помешает мне! Откройте эту штуку!
Остальные молчали, но было ясно, что все ждут от Бартона отпора.
Однако вместо этого он произнес:
- Открывайте сами, - и отвернулся.
Остальные колебались. Они уже видели пищу и ощутили ее сладостный
аромат. У Казза даже текли слюни из приоткрытого рта.
Но Бартон постарался успокоить своих товарищей.
- Посмотрите на толпу, - произнес он. - Через минуту начнется драка.
Пусть дерутся за свой кусок. Поймите, я не боюсь драки, поймите, - добавил
он, сердито глядя на своих приверженцев. - Просто я уверен, что у всех нас
цилиндры будут полны пищи уже к вечеру. Эти цилиндры, назовем их чашами,
если вы не возражаете, нужно только оставить в скале - и они наполнятся.
Это же совершенно ясно. Именно для этого в центре камня была оставлена
чаша.
Он подошел к краю шляпки гриба, нависшей почти над самой водой, и
спрыгнул вниз. К этому времени вся верхушка гриба была до предела
заполнена людьми, и еще больше пытались взобраться.
Здоровяк схватил кусок мяса и впился в него, но кто-то попытался
вырвать сочащийся соком кусок прямо у него изо рта. Мужчина зарычал от
ярости и, внезапно протаранив стоящих между ним и рекой, спрыгнул со
шляпки и бросился в воду. Тем временем мужчины и женщины, крича и толкая
друг друга, боролись за остатки пищи и вещей из цилиндра.
Здоровяк, прыгнувший в воду, дожевывал остатки мяса, лежа на спине в
воде. Бартон внимательно наблюдал за ним, ожидая, что речные хищники не
упустят такого мгновения. Но все было спокойно, и мужчину медленно
относило вниз по течению.
Скалы к северу и югу по обеим берегам реки были заполнены дерущимися
людьми.
Бартон двинулся в сторону, вышел из толпы и сел. Члены его группы
собрались возле и наблюдали за шумной, колышащейся массой дерущихся.
Камень для чаш был сейчас похож на гриб-поганку, облепленную личинками
навозных мух. Очень шумными личинками. Некоторые были красными, так как
уже пролилась кровь!
Наиболее удручающим в этой сцене была реакция детей. Те, что были
поменьше, держались вдали от камня, но понимали, что в чаше была пища. Они
плакали от голода и страха, вызванного криками и дракой взрослых у камня.
У девчушки, спутницы Бартона, глаза были сухими, но она тряслась от
страха. Сидя у него на руках, она обвила ручонками его шею. Бартон
погладил ее по спине и пробормотал слова поддержки, которые она не могла
понять, но их тон помог ей успокоиться.
Солнце клонилось к закату. Через два часа оно наверняка спрячется за
похожую на башню гору на западе. Хотя настоящие сумерки, вероятно,
наступят гораздо позже. Сколько длится здесь день, пока определить было
невозможно. Стало жарче, но даже на солнце можно было сидеть, не опасаясь
перегрева. К тому же постоянно дул легкий прохладный ветерок.
Казз начал знаками объяснять, что надо развести огонь, указывая при
этом еще и на кончик бамбукового копья. Очевидно, он хотел обжечь острие,
чтобы оно стало тверже.
Бартон достал металлический предмет, взятый им из чаши, и внимательно
осмотрел. Он был из твердого, обработанного металла цвета серебра,
прямоугольной формы, плоский, длиной в два и толщиной в половину дюйма. На
одном его конце было небольшое отверстие, на другом - что-то похожее на
выступающую часть ползунка. Бартон надавил на этот выступ. Ползунок
немного сместился вниз, и из отверстия на другом конце выскользнул
проводок диаметром в пару сотых дюйма и длиной приблизительно в полдюйма.
Даже при ярком солнечном свете он ослепительно сверкал. Бартон прикоснулся
кончиком провода к стеблю травы, и тот сразу же сморщился. Когда Бартон
приложил этот проводок к бамбуковому копью, в дереве образовалось
крохотное отверстие. Бартон вернул ползунок в прежнее положение, и провод,
подобно голове медной черепахи, спрятался в серебристый панцирь.
И Фригейт, и Руах не могли скрыть удивления при виде энергии,
таившейся в столь крохотном брусочке. Для того, чтобы проводок раскалился
добела, требовалось очень большое напряжение. Сколько раз сможет сработать
эта батарея или, может быть, миниатюрная ядерная установка? И можно ли ее
перезарядить?
Было много вопросов, на которые нельзя было в данный момент ответить.
ни перед чем, вплоть до вторжения на нашу планету. Поэтому, чтобы быть
уверенным в том, что Земля будет отброшена назад на много сотен, а может
быть, даже и тысяч лет, я должен был сделать эту страшную вещь. Спасая
свой родной мир, я дал сигнал сканирующему устройству выйти на околоземную
орбиту. Я бы не сделал этого, будь у меня возможность добраться до кнопки
взрыва нашего корабля. Но я не мог проникнуть в штурманскую, а поэтому
активизировал сканирующее устройство. Через несколько мгновений после
этого толпа взломала дверь в каюту, где я укрылся. Больше ничего не помн
ю...
- Я был в больнице на Западном Самоа, - сказал Фригейт, - и умирал от
рака. Меня утешала одна мысль, что, может быть, хотя совсем необязательно,
моя могила окажется рядом с прахом Роберта Льюиса Стивенсона. Ведь я все
же перевел на самоанский язык "Илиаду" и "Одиссею"... Затем стали
появляться сообщения, что по всему миру начали умирать люди. Неизбежность
рокового конца стала очевидна. Спутник таукитян излучал что-то, что валило
людей с ног. Последнее, что я слышал, было то, что США, Англия, Россия,
Китай, Франция и Израиль запустили ракеты для уничтожения спутника. По
подсчетам местных самоанских ученых таукитянский аппарат должен был пройти
над островом через несколько часов. Я слишком переволновался, да еще
учитывая мое плачевное состояние... Я потерял сознание. Это все, что я
помню.
- Ракеты не долетели, - угрюмо произнес Руах. - Сканирующее
устройство сбивало их, как только они приближались к нему.
Бартон понял, что ему нужно будет многое узнать из того, что
произошло после 1890 года, но сейчас не время было говорить об этом.
- Я предлагаю отправиться в холмы, - сказал он. - Нам необходимо
узнать, что там за растительность и каким образом ее можно использовать.
Кроме того, вдруг там есть какие-нибудь твердые камни, ну хотя бы кремень.
Мы могли бы обзавестись оружием. Этот парень из каменного века, должно
быть, хорошо знаком с техникой обработки камня. Он и нас мог бы обучить.
Они пересекли равнинную часть долины. По дороге еще несколько человек
присоединились к их группе. Среди них была небольшая девочка лет семи с
темно-голубыми глазами и прелестным личиком. Она трогательно смотрела на
Бартона, который спросил ее на двадцати языках, есть ли поблизости
кто-либо из ее родственников. Она отвечала на незнакомом никому из
присутствующих языке. Члены группы перепробовали все известные им языки -
почти все европейские и многие афроазиатские - но все тщетно.
Когда Фригейт, немного знавший валлийский, а также шотландский языки,
заговорил с нею, глазенки девчушки расширились, и она помрачнела.
Казалось, что слова Фригейта чем-то ей знакомы или напоминают что-то, но
не в такой степени, чтобы она могла что-либо понять.
- Судя по всему, - наконец произнес Фригейт, выпрямляясь, - она из
древних кельтов. Вы заметили, что в ее словах часто повторяется что-то
похожее на "гвенафра"? Может быть, это ее имя?
- Мы обучим ее английскому! - твердо произнес Бартон. - И с этого
мгновения будем звать Гвенафрой.
Он взял ребенка на руки и зашагал вперед. Девочка заплакала, но не
пыталась освободиться. Этот плач, очевидно, был вызван облегчением после
невыносимого напряжения. Она плакала от радости, что нашла защиту. Бартон
склонил голову и уткнулся лицом в ее тельце. Ему не хотелось, чтобы другие
видели на его глазах слезы.
Когда равнина кончилась и начались холмы, сразу же, как по команде,
исчезла низкая трава и пошла густая, жесткая растительность почти до пояса
высотой. Здесь росли корабельные сосны и развесистые дубы; тисовые
деревья, покрытые наростами, стояли вперемежку с бамбуком, самых разных
видов. У некоторых видов тонкие стебли были всего в два фута высотой, но
попадались и огромные экземпляры в тридцать-сорок футов. Многие деревья
покрывали лианы, с которых свисали большие зеленые, красные, оранжевые и
синие цветы.
- Из бамбука можно сделать древки для копий, - сказал Бартон, -
водопроводные трубы, корзины. Это отличный материал для постройки домов,
изготовления мебели, лодок, древесного угля, из которого можно приготовить
порох. А молодые стебли некоторых видов вполне можно употреблять в пищу.
Но сейчас нам важнее камни для изготовления орудий, вот тогда мы сможем
рубить и обрабатывать древесину.
По мере того, как приближались горы, высота холмов, по которым они
взбирались, все более увеличивалась. Они быстро преодолели первые две
мили, потом медленно, как гусеницы, тащились еще около восьми миль и
уперлись в отвесную гору, сложенную из какой-то темно-синей вулканической
породы. По ней были разбросаны огромные бледно-зеленые пятна лишайников.
Высоту горы невозможно было точно определить, но Бартон подумал, что он не
так уж будет далек от истины, оценив высоту в двадцать тысяч футов.
Насколько они могли судить, как нижняя, так и верхняя части горы
представляли собой неодолимое препятствие.
- Вы заметили полное отсутствие животных? - спросил Фригейт. - И к
тому же ни единого насекомого.
- Сланец! - воскликнул Бартон, подойдя к груде битых камней, и поднял
зеленоватый булыжник размером с кулак. - Если его здесь достаточно, то мы
сможем изготовить ножи, скребки, наконечники для копий, топоры. А с их
помощью построим дома, лодки и многое другое.
- Орудия и оружие надо крепить к деревянным рукояткам, - заметил
Фригейт. - Чем же мы воспользуемся в качестве веревки?
- Вожможно, человеческой кожей, - ответил Бартон.
Присутствующие были ошеломлены. Бартон издал странный клокочущий
смешок, совершенно неуместный для мужчины его могучей комплекции, и
произнес:
- Если нам придется убивать в порядке самозащиты или если нам повезет
и мы наткнемся на труп, который какой-нибудь убийца будет столь любезен
приготовить для нас, то мы будем круглыми дураками, не воспользовавшись
тем, в чем страшно нуждаемся. Однако, если кто-либо из вас чувствует в
себе готовность к самопожертвованию, чтобы предложить кожу на благо
группы, то - шаг вперед! Мы будем всегда помнить, что вы сделали это по
своей собственной воле!
- Вы, конечно же, шутите, - воскликнула Алиса Харгривс. - Но должна
вам сказать, что такие шутки мне не нравятся!
- Когда вы поближе познакомитесь с ним, миссис Харгривс, - заметил
Фригейт, - я уверен, что вы услышите гораздо худшие вещи.
Однако он не объяснил, почему он был в этом так уверен.
Бартон обследовал скалы у подножия горы. Темно-синий зернистый
камень, из которого состояла сама гора, был одной из разновидностей
базальта. Но по его поверхности были разбросаны куски сланца. Такие же
куски валялись и на обнажениях скальной породы у основания горы. Было
похоже, что они свалились с какого-то находящегося вверху выступа, и
поэтому гора, наверное, не была единой массой базальта. Пользуясь куском
сланца с острой кромкой, он соскреб пятно лишайника. Порода под ним была
похожа на зеленоватый доломит. По-видимому, куски сланца выходили из-под
доломита, хотя никаких признаков разрушения или выхода жилы не было.
Лишайник походил на один из земных видов, росший на старых костях,
включая черепа, и, следовательно, из него по теории восточной медицины
можно было приготовить лекарство от эпилепсии и целительную мазь для ран.
Услышав звуки ударов камня по камню, Бартон возвратился к группе. Все
стояли вокруг неандертальца и американца, которые, присев на корточки
спиной друг к другу, обрабатывали куски сланца. Они пытались изготовить
грубые ручные топоры. Пока остальные наблюдали за ними, они уже сделали
шесть штук этих примитивных орудий. Затем каждый взял по крупному куску
сланца и разбил его на две части молотком, если так можно было назвать
более крупные куски доломита. Пользуясь одним из разбитых кусков, они
стали отсекать длинные тонкие слои с внешнего края сланца. Вращая камень,
они скололи с него почти по дюжине лезвий. Так они и продолжали работу,
один - человек, что жил за сто тысяч лет до рождества Христова, другой же
- рафинированный продукт человеческой эволюции, творение высочайшей (в
технологическом отношении) цивилизации Земли и один из последних людей на
Земле - если верить его собственным словам.
Вдруг Фригейт взвыл, подскочил и стал дико прыгать, держась за
большой палец левой руки. Один из ударов пришелся мимо. Казз ухмыльнулся.
Он тоже встал и пошел к зарослям травы своей удивительной походкой
вразвалку. Вернулся он через несколько минут, неся шесть бамбуковых палок
с заостренными концами и несколько с тупыми. Он сел и стал обрабатывать
одну из палок, пока не расщепил ее конец и не вставил в нее треугольный
заостренный край топора. Затем, он привязал топор каким-то длинным
травянистым стеблем.
Через полчаса группа была вооружена ручными топорами с бамбуковыми
рукоятками, ножами и копьями, как с деревянными остриями, так и с
каменными наконечниками.
К тому времени рука Фригейта уже перестала болеть и кровотечение
остановилось. Бартон спросил у него, как случилось, что он стал столь
искусен в обработке камня.
- Я был антропологом-любителем, - пожал плечами янки. - Очень много
людей моего круга - относительно много - учились делать орудия или оружие
из камня. Это было наше хобби. Некоторые достигли определенного
совершенства, хотя не думаю, что кто-либо из моих современников мог бы
превзойти в искусстве и скорости этого специалиста из неолита. Вы же
знаете, что эти ребята занимались такой работой всю свою недолгую жизнь.
Но все же и мы тоже кое-что умеем. К тому же, в свое время мы немного
знали и о выделке бамбука. Поэтому я рад, что могу быть хоть в чем-нибудь
полезен нашей группе.
Они снова двинулись к реке. На вершине одного из высоких холмов они
на мгновение остановились. Солнце стояло уже почти над головой. Перед ними
в обе стороны простиралась река. Хорошо была видна и местность на другом
ее берегу. Хотя они находились слишком далеко, чтобы разглядеть отдельные
фигуры людей на другой стороне потока почти в милю шириной, они отчетливо
различали и там грибовидные сооружения. Характер рельефа и растительности
был такой же, как и на их стороне. Низменность шириной в милю, может быть,
чуть больше полумили холмов, покрытых деревьями, а дальше - отвесная круча
непреодолимого черного с бледно-зеленым гребня.
На юг и на север долина простиралась миль на десять прямо. Затем она
поворачивала, и река пропадала из вида.
- Восход солнца здесь должен быть поздний, а заход ранний, - заметил
Бартон. - Что ж, все свои дела нужно будет успевать заканчивать засветло.
В это мгновение все подскочили, а многие испустили испуганный вопль.
Над верхушкой каждого из каменных сооружений поднялось голубое пламя,
воспарило футов на двадцать, а затем исчезло. Еще через несколько секунд
до них дошел звук отдаленного грома. Раскаты ударились о гору позади них и
отдались гулким эхом.
Бартон подхватил на руки девчушку и стал вприпрыжку спускаться с
холма. И несмотря на то, что время от времени ему приходилось замедлять
шаг, чтобы перевести дыхание, чувствовал он себя превосходно. Прошло так
много лет с тех пор, когда он мог с такой же расточительностью
пользоваться своими мышцами. Сейчас ему даже не хотелось останавливаться.
Он упивался ощущением вновь обретенной силы и уже почти не верил, что лишь
совсем недавно на его правой ноге были опухшие вены и черные тромбы, а
сердце начинало бешено колотиться, стоило ему подняться на несколько
ступенек.
Они спустились на равнину. Но Бартон продолжал бежать трусцой, так
как увидел, что вокруг одного из сооружений собралась большая толпа.
Ругаясь и расталкивая, Бартон прокладывал себе путь. На него бросали
преисполненные злобы взгляды, но никто не пытался оттолкнуть его в ответ.
Внезапно он очутился на свободном пространстве возле самого основания
гриба и увидел то, что всех взволновало. И не только увидел, но и ощутил
запах.
- О, Боже мой! - воскликнул бежавший за ним Фригейт и схватился за
живот.
Бартон многое повидал на своем веку, и на него мало действовали
вызывающие ужас зрелища. Более того, он научился уходить от реальности,
когда печаль или мучения становились невыносимыми. Иногда ему удавалось
сделать это только усилием воли, хотя обычно это происходило
автоматически, и в данном случае вся процедура произошла машинально.
Труп лежал на боку, половина его находилась под шляпкой гриба. Кожа
мертвеца была почти полностью сожжена, и сейчас виднелись обнаженные
обуглившиеся мышцы. Нос, уши, пальцы, половые органы или полностью
сгорели, или превратились в бесформенные головешки.
Рядом с трупом какая-то женщина стоя на коленях бормотала молитву
по-итальянски. Ее большие черные глаза можно было бы назвать красивыми,
если бы они не были красными и отекшими от слез. У нее была хорошая
фигура, которая при других обстоятельствах полностью завладела бы его
вниманием.
- Что случилось? - спросил Бартон.
Женщина прекратила причитания и взглянула на него, затем поднялась на
ноги и прошептала:
- Отец Джузеппе облокотился на скалу, он сказал, что страшно голоден.
И еще он сказал, что не видит смысла в том, что его воскресили только для
того, чтобы потом уморить голодом. Я сказала, что мы не умрем, как такое
может быть? Нас подняли из мертвых и поэтому о нас должны позаботиться!
Тогда отец Джузеппе сказал, что если мы в аду, то о нас некому
беспокоиться. Мы останемся обнаженными и голодными во веки веков! Я
попросила его не богохульствовать, потому что из всех людей ему пристало
бы богохульствовать в последнюю очередь. Но он сказал, что все произошло
совсем не так, как он втолковывал каждому на протяжении сорока лет, а
затем... а затем...
Бартон переждал несколько секунд и спросил:
- Что же... затем?
- Отец Джузеппе сказал, что во всяком случае никакого адского огня
здесь нет. И что было бы лучше, если бы здесь была Геенна Огненная, чем
умирать от голода. И вот сразу же после этих слов вспыхнуло пламя и
обволокло его. Раздался звук, будто бы взорвалась бомба, после чего он был
уже мертв. Сгорел почти дотла. Это было так ужасно, так ужасно!
Бартон подошел к трупу с наветренной стороны, но даже здесь зловоние
вызывало тошноту. И не столько запах, сколько сам факт смерти огорчил его.
Прошло всего полдня после Воскрешения, а уже лежит мертвый человек!
Означает ли это, что жизнь после Воскрешения столь же уязвима перед лицом
смерти, как и в земной жизни? Если это так, то какой же смысл во всем
этом?
Фригейт прекратил свои попытки облегчить и без того пустой желудок.
Бледный и трясущийся, он поднялся и подошел к Бартону, стараясь
повернуться к мертвецу спиной.
- Не лучше ли нам избавиться от этого? - спросил он, тыча через плечо
своим большим пальцем.
- Полагаю, что да, - спокойно ответил Бартон. - Хотя и очень жалко,
что кожа его испорчена.
И он ухмыльнулся американцу. Фригейт еще больше побледнел.
- Вот здесь, - сказал Бартон, - обхватите его ноги, а я возьмусь с
другого конца. А потом швырнем труп в реку.
- В реку? - переспросил Фригейт.
- Да. Если только вам не хочется отнести его на холмы и выкопать там
могилу.
- Я не могу, - покачал головой Фригейт и отошел прочь. Бартон
презрительно посмотрел ему вслед и махнул рукой Каззу. Неандерталец
хмыкнул и пошлепал к трупу своей косолапой походкой. Он наклонился и,
прежде чем Бартон успел ухватиться за обугленные головешки ног, поднял
тело над головой и, сделав несколько шагов к воде, бросил труп в волны.
Течение тут же подхватило тело и потащило его вдоль берега. Каззу
показалось этого мало. Он вошел в воду по пояс и наклонился, отталкивая
труп как можно дальше от берега.
Алиса Харгривс в ужасе наблюдала за происходящим. С дрожью в голосе
она сказала:
- Но ведь это та же самая вода, которую нам придется пить!
- На вид река достаточно большая, - заметил Бартон. - В любом случае,
у нас есть гораздо больше других поводов для беспокойства, чем соблюдение
санитарных норм.
Он повернулся от прикосновения Моната, который указывал на воды реки.
В том месте, где должен был находиться труп, вода вскипала и бурлила.
Внезапно серебристая с белыми плавниками спина вспорола поверхность воды.
- Похоже, что ваши беспокойства, леди, о заражении воды напрасны, -
сказал Бартон, показывая на водяное пиршество. - В реке есть пожиратели
падали. Что? Интересно, безопасно ли в ней плавать, как вы думаете?
Алиса пожала плечами. А неандерталец поспешил выбраться из воды. Он
остановился возле Бартона, стряхивая воду со своего безволосого тела и
скаля в улыбке огромные зубы. Сейчас он был ужасающе уродлив. Но у него
были знания первобытного человека, которые уже пригодились им в мире со
столь примитивными условиями существования. И он будет чертовски приятным
партнером, если стоять с ним бок о бок в сражении. Несмотря на небольшой
рост, у него были невообразимо могучие мускулы. Чувствовалось, что по
какой-то причине он привязался к Бартону, которому это было очень приятно.
Бартону льстило, что дикарь вместе со всеми его дикарскими инстинктами
интуитивно "знал", что он - Бартон - именно тот человек, за которым нужно
идти, если хочешь выжить. Более того, не являясь еще человеком, он,
очевидно, лучше чувствовал движения души, так как ближе был к животному,
нежели к человеку. Поэтому он так хорошо разобрался, как хотелось думать
Бартону, в его психических способностях и впредь будет испытывать к нему
душевное влечение даже несмотря на то, что Бартон - "гомо сапиенс".
Но затем Бартон признался себе, что его репутация человека,
наделенного сверхъестественными психическими способностями, создана
большей частью им самим. На самом деле он наполовину шарлатан. Он так
много говорил о своих способностях и так часто слышал о них, особенно от
жены, что поверил в них сам. Однако все же были мгновения, когда его
"способности" оказывались фальшивы только наполовину.
Но несмотря ни на что, он был все же талантливым гипнотизером и
искренне верил, что его глаза, когда он хочет что-нибудь внушить другим,
излучают особую экстрасенсорную силу. Может быть, именно это и привлекло к
нему этого предка человека.
- Камень выделил чрезвычайно большое количество энергии, - сказал Лев
Руах. - Это, должно быть, электричество. Но зачем? Я не могу поверить,
чтобы этот разряд энергии был бесцельным.
Бартон осмотрел грибообразный камень. Серый цилиндр в центральной
выемке, казалось, не пострадал от разряда. Он притронулся к камню. Тот был
теплым, но не теплее, чем можно было ожидать от простого нагрева на
солнце.
- Не трогайте! - закричал Лев Руах. - Возможен еще один... - Но он
осекся, увидев, что его предупреждение опоздало.
- Еще один разряд? - спросил Бартон. - Не думаю. Во всяком случае, не
сразу. Может быть, через некоторое время. Этот цилиндр не зря был оставлен
здесь. С его помощью мы должны что-то узнать.
Он протянул руку к верхнему краю грибообразного сооружения и
подпрыгнул. Он взобрался на шляпку гриба с легкостью, которая невообразимо
обрадовала его. Столько лет прошло с тех пор, когда он ощущал себя таким
же молодым и сильным! И таким же голодным!
Несколько человек из толпы крикнули, чтобы он быстрее слезал, пока
еще раз не вспыхнуло пламя. Другие смотрели, как бы ожидая, что сейчас
разряд сметет его. Большинство же было довольно, что рискует он, а не они.
Ничего не произошло, хотя он не был на сто процентов уверен, что все
кончится для него благополучно. Он ощущал приятную теплоту камня под
босыми ступнями. Подойдя к цилиндру в центре камня, он засунул пальцы под
обод крышки. Она легко откинулась. Сердце возбужденно забилось, когда его
взгляд упал внутрь. Он ждал, что произойдет чудо, и чудо произошло. Внутри
цилиндра было шесть сосудов, и каждый из них был полон.
Он помахал своей группе, чтобы те поднялись к нему. Казз легко
впрыгнул на шляпку гриба. Фригейт, оправившийся от приступов тошноты,
также с гимнастической легкостью взлетел вверх. Если бы у парня было
поменьше щепетильности, ему цены бы не было, отметил Бартон. Фригейт
повернулся и, подав руку, помог Алисе Харгривс подняться наверх.
Все собрались вокруг него, склонив головы над содержимым цилиндра.
- Это истинный Грааль! Священная чаша! Смотрите! Жареное мясо -
сочный, толстый кусок! Хлеб с маслом! Повидло! Салат! А это что? Пачка
сигарет! Да-а-а! И сахар! И бокал виски. Судя по запаху, весьма недурного!
Что-то еще... что это?
- Похоже на кусок резины, - сказал Фригейт. - А это, должно быть,
зажигалка.
Бартон запустил руку в цилиндр и, не трогая сосуды, подхватил
маленький серебристый прямоугольный предмет, лежавший на дне. Фригейт
сказал, что это, возможно, зажигалка. Бартон не знал слово "зажигалка", но
он предположил, что она дает пламя для закуривания сигарет. Держа предмет
в ладони одной рукой, другой он прикрыл крышку. Рот был наполнен слюной, а
желудок урчал. Другим тоже было невтерпеж. Судя по выражению их лиц, они
не понимали, почему же он не извлекает пищу.
Дюжий мужчина неистово закричал с акцентом жителя Триеста:
- Я голоден! Убью любого, кто помешает мне! Откройте эту штуку!
Остальные молчали, но было ясно, что все ждут от Бартона отпора.
Однако вместо этого он произнес:
- Открывайте сами, - и отвернулся.
Остальные колебались. Они уже видели пищу и ощутили ее сладостный
аромат. У Казза даже текли слюни из приоткрытого рта.
Но Бартон постарался успокоить своих товарищей.
- Посмотрите на толпу, - произнес он. - Через минуту начнется драка.
Пусть дерутся за свой кусок. Поймите, я не боюсь драки, поймите, - добавил
он, сердито глядя на своих приверженцев. - Просто я уверен, что у всех нас
цилиндры будут полны пищи уже к вечеру. Эти цилиндры, назовем их чашами,
если вы не возражаете, нужно только оставить в скале - и они наполнятся.
Это же совершенно ясно. Именно для этого в центре камня была оставлена
чаша.
Он подошел к краю шляпки гриба, нависшей почти над самой водой, и
спрыгнул вниз. К этому времени вся верхушка гриба была до предела
заполнена людьми, и еще больше пытались взобраться.
Здоровяк схватил кусок мяса и впился в него, но кто-то попытался
вырвать сочащийся соком кусок прямо у него изо рта. Мужчина зарычал от
ярости и, внезапно протаранив стоящих между ним и рекой, спрыгнул со
шляпки и бросился в воду. Тем временем мужчины и женщины, крича и толкая
друг друга, боролись за остатки пищи и вещей из цилиндра.
Здоровяк, прыгнувший в воду, дожевывал остатки мяса, лежа на спине в
воде. Бартон внимательно наблюдал за ним, ожидая, что речные хищники не
упустят такого мгновения. Но все было спокойно, и мужчину медленно
относило вниз по течению.
Скалы к северу и югу по обеим берегам реки были заполнены дерущимися
людьми.
Бартон двинулся в сторону, вышел из толпы и сел. Члены его группы
собрались возле и наблюдали за шумной, колышащейся массой дерущихся.
Камень для чаш был сейчас похож на гриб-поганку, облепленную личинками
навозных мух. Очень шумными личинками. Некоторые были красными, так как
уже пролилась кровь!
Наиболее удручающим в этой сцене была реакция детей. Те, что были
поменьше, держались вдали от камня, но понимали, что в чаше была пища. Они
плакали от голода и страха, вызванного криками и дракой взрослых у камня.
У девчушки, спутницы Бартона, глаза были сухими, но она тряслась от
страха. Сидя у него на руках, она обвила ручонками его шею. Бартон
погладил ее по спине и пробормотал слова поддержки, которые она не могла
понять, но их тон помог ей успокоиться.
Солнце клонилось к закату. Через два часа оно наверняка спрячется за
похожую на башню гору на западе. Хотя настоящие сумерки, вероятно,
наступят гораздо позже. Сколько длится здесь день, пока определить было
невозможно. Стало жарче, но даже на солнце можно было сидеть, не опасаясь
перегрева. К тому же постоянно дул легкий прохладный ветерок.
Казз начал знаками объяснять, что надо развести огонь, указывая при
этом еще и на кончик бамбукового копья. Очевидно, он хотел обжечь острие,
чтобы оно стало тверже.
Бартон достал металлический предмет, взятый им из чаши, и внимательно
осмотрел. Он был из твердого, обработанного металла цвета серебра,
прямоугольной формы, плоский, длиной в два и толщиной в половину дюйма. На
одном его конце было небольшое отверстие, на другом - что-то похожее на
выступающую часть ползунка. Бартон надавил на этот выступ. Ползунок
немного сместился вниз, и из отверстия на другом конце выскользнул
проводок диаметром в пару сотых дюйма и длиной приблизительно в полдюйма.
Даже при ярком солнечном свете он ослепительно сверкал. Бартон прикоснулся
кончиком провода к стеблю травы, и тот сразу же сморщился. Когда Бартон
приложил этот проводок к бамбуковому копью, в дереве образовалось
крохотное отверстие. Бартон вернул ползунок в прежнее положение, и провод,
подобно голове медной черепахи, спрятался в серебристый панцирь.
И Фригейт, и Руах не могли скрыть удивления при виде энергии,
таившейся в столь крохотном брусочке. Для того, чтобы проводок раскалился
добела, требовалось очень большое напряжение. Сколько раз сможет сработать
эта батарея или, может быть, миниатюрная ядерная установка? И можно ли ее
перезарядить?
Было много вопросов, на которые нельзя было в данный момент ответить.