Фатеева Людмила. Знай свое место

   Тот сон, казалось, длился годы, десятилетия. Со школьной скамьи и до зрелых лет. И проснулся Шура (если проснулся, конечно) только после того, как сам попросил об этом. Ему показали два варианта жизни. Даже позволили пройти оба пути. До конца. Выбирай, Музыкант.
   Шура вернулся тогда с очередного парковского вечера, где его команда регулярно "ставила толпу на уши" своими экспериментальными экзерсисами, весьма прилично ударенным по голове. Во время танцев, как это обычно водится, на танцплощадке началась разборка с мордобитием. Пьяных озверевших парней прибежал растаскивать дежурный наряд милиции, которым тоже досталось. Шура, со сцены, не придумал в этот момент ничего лучше, как повесить на микрофонную стойку включенный "мешочек со смехом" (редкая вещица по тем временам была). И под истеричные вопли идиотского хохота, пересыпающихся смешочков, хрюкающих повизгиваний, утробно-размеренного "ха-ха-ха", поочередно сменяющих друг друга, Шура врезал задорно по струнам во всю дурь своего самопального жестокого фуза нечто настолько психоделическое и неподобающее ситуации... Гитара заорала голосом невесть как очутившегося на американских горках мастодонта. Команда, естественно, Шурин почин подхватила "громко и гордо". Получавший в этот момент по мордам милицейский наряд "при исполнении" понял однозначно - над ними публично издеваются. На "пятачке" драчуны удивленно перестали молотить ближних и валялись со смеху. Только милиционерам было не до веселья. Для спасения достоинства стражей порядка оставалось только одно средство, не раз испытанное в борьбе за чистоту и нравственность молодежи: подкрепление.
   В тот раз резвящуюся толпу и Шурину команду разгоняли особенно рьяно. Они и в самом деле немного перегнули палку, слишком раздразнили гусей в погонах. И милиция постаралась на славу. Музыканты были арестованы всем составом. Прокатились на "луноходе". Долго сидели в районном отделении. Шура пришел домой почти под утро. Приложив к шишке от милицейской дубинки ледяную грелку, он прилег и еще успел подумать - "Ну вот. Я теперь человек с пробитым сознанием. Жертва рок-н-ролла". Боль понемногу отпускала, разрешая организму отдохнуть от перегрузки. Шура задремал...
   А дальше все пошло, как в продолжение жизни...
   ...Вроде бы проснувшись утром, Шура потрогал шишку. Прошипел вульгарные слова в адрес доблестной милиции. Можно было еще поваляться. Идти никуда не собирался. Тем более была уважительная причина. Но и лежать не хотелось. Наскоро перекусив, Шура без определенных целей выскочил на улицу. И сразу прошла голова, забылись шишки и вчерашние неприятности. Такой был день! Раз в сто лет такие дни случаются! День имени знаменитого Шишкина! Уютный солнечный свет, разомлевшие деревья, листья в водянисто-прозрачном воздухе. Люди! Где вы достали такие улыбки? По какому блату? Ах, вы их просто дарите?!
   Шура пошел по тротуару. И походка-то стала какой-то особенной. Захотелось подпрыгнуть, дотронуться до той высокой ветки. И подпрыгнул. И никто не осудил, наоборот, мило так разулыбались люди.
   На остановке стояла девушка. Девушка как девушка, в другой раз прошел бы и не заметил. А тут Шуру прямо-таки бросило к ней. Захотелось понравиться, завоевать сердце, вот так - сразу, с налета, с наскока. Удивить, поразить до невозможности.
   - Здравствуйте! - пропел Шура, с галантным полупоклоном подлетев к незнакомке. - Как давно вы отдыхали в "Парфеноне"?
   Девушка вежливо улыбнулась:
   - Я давненько не бывала в Греции.
   - Да вы что?! - округлил глаза Шура. - А я только вчера оттуда. И сегодня вечером снова собираюсь. Хотите, и вас прихвачу?
   - Я не зонтик.
   Что-то не ладилось. Нет, в такой день не может быть осечки.
   - Крошка, - сменил тон Шура, - я серьезно. Я тебе не какой-то слесарь дядя Вася. Я музыкант. Ты часто общаешься с людьми искусства?
   Девушка усмехнулась.
   - Чаще, чем хотелось бы, - она словно и не заметила перемены в Шурином настроении.
   - Значит, не с теми общаешься. Знаешь, есть всякие паразиты от искусства. Но до моих ребят им всем далеко. Мы - лучшие. Ты и не слышала, небось, настоящей музыки. Пойдем, дорогуша, я покажу тебе высший класс.
   - Тоже мне, Фрэнк Винсент Заппа, - фыркнула девица.
   Шура оторопел. Но не сдался.
   - Хороший мужик, - согласился он. - Но и мы не хуже. Вот, к примеру, я...
   И Шура полетел, как ком с горы. Мимо мелькали силуэты прохожих, коробки трамваев и автобусов. Но он ничего не замечал. Распалясь, он рисовал перед несговорчивой девицей портрет супер-музыканта Шуры Единственного и Неповторимого, которому подвластно все в этом мире. В его страстной речи присутствовали тучи поклонниц, готовых разодрать кумира на куски, заполучить хоть резинку от его трусов, тайные вечеринки в законспирированных злачных местах, фантастические автомобили, заполненные под крышу цветами, чуть ли не масонские сборища фанатов, утренние пробуждения рок-звезды Алекса в постели кинозвездной красотки, ледяные пронзительно-абсолютные дорожки кокаина перед концертом, роскошные концертные залы, потрясающие сцены, на которых потный Шура выдает волшебную музыку, которой никто раньше не играл и не сыграет больше никогда. Такую музыку, что сгоняет в одно послушное стадо души концертной толпы и перекраивает мировоззрение ко всем чертям.
   Фонтан красноречия сверкал долго. Шура, как сквозь вату, слышал звонкий смех девицы. И распалялся еще больше.
   - ... не представляешь, сколько девок мечтают залезть к нам в штаны. А ты выкобениваешься... - вышел он на новый виток, зачем-то совсем не в своем стиле, еще не осознавая, что уже через пять минут ему станет мучительно стыдно за свои слова. Девица, что-ли была какая-то необычная. Провокация ходячая.
   - Ну, ладно, ладно, - перебила его девица. И совершенно некстати. Шура только-только собрался загнуть такой эпизод, от которого бы у любой девицы крыша съехала. А она перебила весь запал. - Хватит. Если ты так этого хочешь... Ты и вправду этого хочешь?
   - Чего? - не вполне еще пришел в себя Шура.
   - Того, что ты мне сейчас рассказал, - насмешливо пояснила девица.
   Шура в недоумении уставился на нее.
   - А ты представляешь, как создается настоящая Музыка? Ты представляешь, какой ценой за нее надо платить?
   - А тебе сколько надо заплатить, чтобы ты, если так не хочешь, приняла приглашение музыканта? Пятьдесят рублей тебя устроит? - именно такая сумма лежала у Шуры в заднем кармане джинсов.
   - Ты хочешь купить меня за пятьдесят рублей? - развеселилась девица. - Ох, какой ты простой! Так вот взять и купить? Без потерь? Без тысячи литров пота? Без пяти лет психушки и двух попыток самоубийства? Без тайных мужских слез отчаяния и седьмой волны женского презрения?
   Ох, прислушаться бы Шуре тогда к ее странным словам, задуматься. Да нет Шура был глух и слеп. Шура как бык упрямо гнул свое и не желал покидать сумеречную зону умственного затмения.
   - Сто! - Шура прикинул, где занять.
   Девица захохотала.
   - Так чего ты хочешь: меня или загаданного тобой?
   Шура неопределенно мотнул головой, не вполне понимая смысла сказанного.
   - Или всего сразу?
   Шура и не уловил, как из груди вырвалось хриплое "ДА".
   - Ну, раз так... - внимательно глянула ему в глаза девица. - Попробуй. А то наплел тут сорок восемь бочек арестантов. Намеки грязные позволяет. Ну и каша у тебя в голове, - поморщилась она. - Может, определишься...
   У Шуры закружилась голова.
   - А кто ты?!... - запоздало спросил он, непонятным чувством понимая, что надо было задать этот вопрос сразу.
   - Твоя Муза, - исчезая брызгами света и черной кляксой забвения одновременно, успела лишь проговорить девица.
   И пропала. Шура очумело помотал головой, оглянулся вправо, влево, посмотрел назад...
   И снова уставился на дорогу. Который раз он едет по этой дороге? И все равно так и подмывает поглазеть по сторонам. Америка, вожделенная Америка. Небоскребы, лимузины, безразличные толпы безликих людей. Когда-то казалась такой далекой и недоступной, а вот сейчас - как лимон на блюдце перед ним. Хочешь, целиком ешь, хочешь - на кусочки порежут...
   Алекс подъехал к своему дому. Подъехал с черного хода, потому как перед парадным орда фанатов восторженно раздирала в клочья его двойника. Пробравшись в дом, Алекс уронил худое тело на подушки, лежащие возле камина прямо на полу. Что за день сегодня! Суматоха, столпотворение! Люди как с ума посходили. Правда, новый альбом воспринят на ура. Но как он дался! Какой ценой! Концерт после долго перерыва. Долго же он не мог решиться выйти к публике. Все казалось, что по сравнению с ранними нынешние вещи никуда не годятся. Думалось, что лучше того альбома уже ничего создать невозможно. Но ведь получилось же!
   - Да, - кисло отозвался Алекс на собственные мысли. - Правда, дозу пришлось увеличить, как доктор прописал.
   Музыкант вытащил из кармана крошечный сверток, развернул и сделал две тоненькие дорожки. Втянул ноздрями поочередно и тыкнул пальцем в кнопку автоответчика.
   Хорошо, он откинулся на подушки. Девки, снова девки. Девки без конца. И вечные попрошайки-прихлебатели. Друзья. Алекс криво усмехнулся. Друзья и подруги. Господа селитеры и мисс аскаридочки. Как меняется смысл! Да и черт с ними. Продюсеры, адвокаты, жены бывшие, настоящие, будущие, врачи, приятели все тянут с него сколько могут. Кто что. Оставили бы в покое, дали бы подумать, сосредоточиться.
   - Ну сколько можно сосредотачиваться, Алекс, - словно наяву услышал он голос продюсера. - Тебя и так долго не было. Работай, работай, в тебя столько вложено.
   И он работал, пахал, если быть точным. Он старался быть честным в музыке. Он порвал сотни струн, чтобы хоть на йоту приблизиться к тому, что было влегкую сделано в первом альбоме. Вот тогда была Музыка. Он только приехал в этот огромный город. И этот город родил в нем первые сочинения. Черт возьми! Как он играл на первом концерте! Как волшебно послушна и неистова была гитара, подчиняясь его настроению, полету души, парению тела. Как врывались в головы тексты, как взрывали они все представления о том, какими должны быть песни. Песни приходили к нему ночью, сами, без всяких усилий с его стороны. Но как сложна была огранка! Но в этих муках рождались шедевры. Что теперь от них осталось?
   Прошел год, от мальчика, очаровавшего страну, стали ждать и требовать нового. Все казалось - вот, сейчас оно придет. Это чудное состояние невесомости, откровения. Но вдохновение застыло в нем, словно зависло на одной ноте.
   - Надо отдохнуть, - значительно сказал тогда продюсер. - И поддержать имидж.
   Отдохнул Алекс на всю катушку. До сих пор вспоминать мерзко. Он словно отдавал дань собственной дури. Денег было слишком много. Похмелье затянулось еще на год. Тогда продюсер взял его за шкирку и вытащил из дерьма. Но отмыть добела и вернуть музыканту первоначальный запах не получилось. В перерывах между загулами Алекс пытался творить. Для промывания мозгов знающие люди посоветовали кокаин. Первое впечатление: помогло. Средство найдено! Алекс вновь заблистал на сцене с новым альбомом. Но прослушав на свежую голову свои творения, он помрачнел. И надолго закрылся от всех в доме на втором этаже в самой дальней комнате. Второй концерт был жалкой тенью первого только в совершенно сумасшедшей обработке. Тени тех же тем, просто в другом настроении. Шикарные аранжировки, великолепная техника исполнения, непревзойденный саунд. В каждой композиции темы разливались широко как океан. Но были мелкими как лужи. Пройдет короткое время, и все поймут, что их одурачили. Но он же их не дурачил! Он обманул только себя!
   Алекс в ярости строчил песню за песней. Под кайфом казалось, что вот оно! Новое, совершенно неизведанное, искреннее, разноцветно искрящееся! Но вся мишура слетала, на суд публики выносилась изрядно постаревшая, потрепанная, побитая молью копия первого альбома. "Та же Дуняшка, только в другой одежке". Одежки, правда, были очень стильные. Получался заколдованный круг. Настоящее должно рождаться в муках. Но разве не страдал он? Не мучился? Хорошим куском жизни заплатил он за свои сочинения. Но они того не стоили.
   Бывало, снилась ему по ночам Музыка. На стене выступали строки песен. Но как ни старался запечатлеть их в памяти, даже листок с ручкой специально держал под кроватью, ничего не запоминалось. С пробуждением видения исчезали под звонкий женский хохот.
   - Купить меня хотел? За полста деревянных?- слышалось ему. Но лица своей рассерженной Музы Алекс не увидел ни разу. Не желала она ему показаться. Алекс подозревал, что чем-то когда-то ее успел обидеть, но вспомнить этого момента не мог. И не мог ничего исправить.
   - Я схожу с ума, - бормотал Алекс, - зажав голову ладонями.
   Вскочив посреди ночи, он торопливо заправлялся кокаином и мучил гитару.
   Нынешний альбом казался ему настоящим. Он успевал захватить и удержать часть видений, быстро записывал и вроде бы получилось. Но почему же он боится прослушать его сейчас? Хотя, сейчас не получится трезво оценить: кокаин делал свое дело. Разве только завтра? Да почему же завтра? И чего он так боится? Песни приняты на ура. Народ доволен, продюсер не скривился, как в прошлый раз. Алекс поставил компакт-диск. Все нормально, успокаивал он себя, но руки все-таки тряслись мелкой дрожью.
   В потолок ударила первая звуковая волна. Алекс замер, приподнявшись на подушках. В зеркале отразилась его жалобная физиономия, словно умолявшая: "Ну, пожалуйста, ну пусть все будет как надо".
   Жалостное выражение скоро сменилось недоумением. Недоумение - злобной гримасой. На второй песне Алекс вцепился себе в волосы, и дикое отчаянное "А-а-а-а-а!..." заставило телохранителей с бешеной скоростью примчаться к хозяину.
   Музыкант катался по полу среди разбросанных разорванных зубами подушек, сметая на своем пути вазы, массивные канделябры, мелкие безделушки и дорогую аппаратуру.
   - Вон! Все вон! - заревел он. - Пошли вон!
   Телохранители на цыпочках удалились. За дверью они позволили себе переглянуться и пожать плечами - "Чудо в перьях!". Но их это не касалось. Зато могло заинтересовать хозяина номер два.
   - М-м? вопросительно глянул один на другого.
   - Угу, - отозвался второй. Достал телефон и позвонил продюсеру.
   - Але, босс, тут такое дело, - телохранитель Алекса в двух словах изложил суть проблемы.
   - Ждите меня, с места не сходите! - завопил продюсер. - Головой за него отвечаете!
   Телохранители никуда и не думали уходить. На одной работе получать две зарплаты - где еще такое найдешь?
   Алекс умолк. И замер в позе эмбриона. Он долго лежал, словно боясь разбудить кого-то или чего-то. Потом поднял голову. И заплакал.
   - Ну, где ты? - хрипло обратился он к стенам. - Ты этого хотела?
   Он внимательно оглядел комнату. Всклокоченный, в разодранной рубашке, с окровавленными щеками, в слезах, он походил на безумца.
   - Ты так меня наказываешь? Хочешь насладиться в полной мере или тебе достаточно извинений? Прошу простить! - дурашливо выкрикнул Алекс. - Был не прав! Готов загладить свою вину! Ну где же ты?!
   Он вскочил. Забегал, отдергивая шторы, падал на колени перед диванами, заглядывал под них. Не обнаружив никого на первом этаже, Алекс вскарабкался по лестнице на второй. Пошатнулся, сшиб рукой собственную скульптуру во весь рост. Он не вздрогнул от грохота падения осколков. Только тупо смотрел, как усеивают пол белые куски гипса.
   Музыкант устало сел на верхнюю ступеньку. И вдруг на пару мгновений он вспомнил Горск, Шишкинский свет картины солнечного дня, автобусную остановку, невыразительную, но чем-то очень магнитную девушку, свой идиотский кураж и ее странные речи.
   - Ну ты послушай только, - удивленно и спокойно заговорил он. - У меня есть все, чего только может пожелать человек. Слава: меня узнают и приветствуют везде и всюду. Деньги: я могу купить все, что можно купить. Уважение: люди считают за великое счастье не то что поговорить, прикоснуться ко мне. И женщин я могу выбирать любых. Любые блюда мира к услугам моего желудка, только укажи, какое хочется в этот момент. Всё - к моим ногам. Но зачем? Ты поманила, показала, дала в руки только на миг - счастье творить. Ужалила, как змея. И забрала. Я знаю, ты можешь вернуться. Но и знаю то, что снова лишь на миг. Ты покажешься и спрячешься. А я после небывалой удачи снова погружусь в беспросветную гнусь. Но зачем жить, чтобы, загоревшись раз, десятилетиями ждать тщетно нового всплеска настоящего, согреваясь отблесками в памяти огня души? Это же мука! Признаю: нахвастал тогда. Нет во мне искры. И завлечь тебя нечем. Ну и объяснила бы сразу. Но разве можно так казнить? За глупость. За самонадеянность. Я ненавижу музыку. Ненавижу свою жизнь. Поверни обратно.
   Вздрогнув от резкого стука, Алекс живо оглянулся на звук. Дверь отворилась и пропустила кого-то. Музыкант замер в ожидании. Но увидел вовсе не того, кого ожидал.
   - А, это ты, кровопийца. Уже доложили, лизоблюды. Ну чего ты приперся, козел? Все тебе мало, все тебе... Как вы мне все надоели...
   Продюсер не стал утруждаться подъемом к Алексу. Он подтащил на середину холла кресло и уселся и прокашлялся.
   - Если уж ты завел об этом разговор, давай начистоту, - предложил он после недолгого молчания. - Ты меня хорошо слышишь? Эй, наверху! Слышишь, говорю? А то спускайся, здесь удобней будет!
   - Мне тебя и отсюда хорошо видно. Я долго был с тобой слишком близко. Дай отдохнуть. И говорить с тобой я не буду. Не о чем.
   - Зато я буду! - вдруг рявкнул продюсер. - И мне есть о чем! И меня бы сейчас все поддержали! И команда твоя, и друзья твои!
   Алекс захохотал.
   - Друзья! - слово вылетело плевком, смешавшись со смехом. - Какие друзья, Мэнди? Где ты видел моих друзей?! А команда? Что ты называешь командой?! Этот сброд, только и умеющий кое-как лабать и считать бабки? Пошли вы все...
   Продюсер кивнул.
   - Вот-вот, и об этом тоже. Ребята обижаются, Алекс. Ты их за людей не считаешь, не то что музыкантами. А ведь они профи. Чего ты хочешь, Ал? За какой птицей гоняешься? Уж не Лиру ли хочешь поймать за хвост?
   Алекс вскинул голову, хотел что-то сказать, но только махнул рукой.
   - Тебе не понять, как не понять этим вонючим лабухам...
   Продюсер вытер потный лоб большим клетчатым платком.
   - Ты считаешь себя гением. Но давай смотреть правде в глаза. Не спорю, первый твой концерт на самом деле был гениальным. Но он же и единственным. И тем не менее, ты заявил о себе, завоевал свою нишу. Этого достаточно. И надо продолжать в том же духе. Чтобы и самому жить, и ребят кормить...
   - Ага, и тебя тоже...
   - И меня, - не стал возражать Мэнди. - Ты вспомни. Никто не хотел тобой заниматься, когда ты приехал, чуть не автостопом из дремучего медвежьего Союза. С одной позорной гитаркой за плечами. Вспомни, сколько посуды поперемыл в дешевых забегаловках, сколько бокалов водки демонстрационной выпил, зарабатывая жалкий доллар этим смертельным аттракционом на нищее существование, сколько порогов оббил, сколько поклонов отвесил, пока я тебя за шиворот не вытащил, не отмыл, не притащил в студию. А ты теперь и на меня наплевать хочешь. Нет, Алекс, ты не один. За тобой - команда, крепкая, проверенная, сработанная. По всем хит-парадам ты уверенно болтаешься в первой тридцатке. А это для многих недостижимый Олимп. Остановись, Алекс, свою главную музыку ты сыграл. И успокойся этим. Живи как все, не старайся найти клад там, где его нет. И все будет хорошо...
   Что конкретно будет хорошо Мэнди не успел договорить. Алекс взревел, вскочил, схватил чудом уцелевшую вазу и швырнул в продюсера. Промахнулся, заметался в поисках другого метательного оружия.
   - Нет, говоришь? Как все, говоришь?
   Кроме этих двух фраз изо рта Алекса вылетали лишь слюни и злобное шипение, постепенно перешедшее в волчий вой. Продюсер торопливо нашарил в кармане телефон и набрал номер.
   Когда бригада "скорой помощи" подъехала к дому, вой уже сменился диким хохотом. Алекс закатывался смехом, рыдал, размазывая слезы истерики. В общем, картина предстала совершенно неприглядная.
   Выносили музыканта привязанным к носилкам надежными ремнями опять же черным ходом, так как у парадного уже собирались ненасытные пираньи с телекамерами и фотоаппаратами. Если бы санитары были более внимательны и не так торопились, они бы непременно заметили, как присмирел вдруг пациент. Еще когда привязывали к носилкам, он извивался ужом, вопил, не переставая, ругался по-черному. Даже укол не смогли сделать, пока не связали. И вдруг, уже скрученный опытными руками, Алекс затих. Насторожился. Прислушался. И до самой клиники, пока ему повторно не пустили по вене успокаивающий препарат, Алекс гадал: послышалось ли ему в буйном припадке, пока его приспосабливали к носилкам, а может, под воздействием лекарства, или на самом деле у самого уха прошелестело:
   - Иди с миром, ладно уж...
   После укола сознание затуманилось, голос съежился и умолк. А потом и вовсе забылся, словно его и не было...
   Более-менее соображать Алекс начал примерно через месяц. Музыкант не впал в буйство, когда ему сообщили, где он находится, только кивнул головой, словно такой жизненный поворот вполне соответствовал его планам. Равнодушно он слушал проникновенный голос врача о злоупотреблении спиртным, наркотиками, о чрезмерных эмоциональных перегрузках на концертах. Безразлично внимал добрым и полезным советам.
   - Рекомендую вам длительный отдых вдали от людей, желательно от цивилизации вообще. Сохранился же где-нибудь еще такой клочок земли? позволил улыбнуться себе светило психиатрии. - Вот туда и поезжайте. А как почувствуете, что в норму пришли, так и ко мне на прием пожалуйте. Но до тех пор, умоляю вас, никаких волнений, никакой музыки...
   Доктор в волнении покосился на пациента. Но тот не проявил никаких признаков беспокойства. Даже улыбнулся вроде.
   - Что вы, док, какая музыка? Блажь это все... Суета... Никакого клада нет, значит, и искать его не надо.
   Доктор был удовлетворен. На свой страх и риск он лечил дорогого во всех смыслах пациента по новой собственной методе. Значит, такое сочетание препаратов как нельзя более благоприятно повлияло... И привыкания не вызвало, судя по последним дням без укольчиков. Можно писать труд, солидный манускрипт, добротный, монументальный. Новый виток карьеры. Как вовремя надорвался этот мешочек с деньгами. Побольше бы таких... Хотя трудный был случай, весьма трудный. Тут и наркотики, и истерия, и нервный срыв, и депрессия. На десятерых хватит. А, музыканты они и в Африке музыканты. Все чокнутые. Скажи мне, какую музыку ты слушаешь - и я буду знать, пора ли тебе к психиатру.
   Доктор ушел. "Довольный гад, ласковый, - без всякой злобы подумал Алекс. Неплохо он на мне заработал. Но и я не прогадал, похоже. Какое успокоение... Сколько лет такого не бывало? Десять? Сто?".
   Алекс не мог понять, что же раньше его так задевало за живое? К чему он так рвался, что на последнем забеге сошел с дистанции? Неужели музыка так влезла в душу? Алекс усмехнулся. Чушь, все проходит, пройдет и это.
   Словно в дымке мелькнуло смутно знакомое лицо. Но оно нисколько не взволновало Алекса. Глюки, привычно подумал он. И это пройдет. Все пройдет. Он равнодушно отвернулся лицом к стене и тут же заснул.
   В день выписки его должны были встречать, чтобы сразу отвезти на новой место жительства. По каталогам нескольких агентств Алекс выбрал себе уютный уголок, затерянный в голенище старой доброй Италии. Он уедет туда в компании, к которой еще должен привыкнуть: повар, врач, медсестра, шофер, экономка... Да Бог с ними, стоит ли голову забивать.
   До ворот знаменитого пациента проводили.
   - Все рекомендации и инструкции у вашего врача, - в сотый раз напомнил доктор. - Значит, через полгодика жду вас у себя.
   Алекс рассеянно кивнул. Светло-зеленая громада ворот отъехала в сторону, открывая чудный вид.
   "Свободен!" - радостно прозвенело у Алекса в голове. С тихим стуком сзади закрылись ворота. Алекс привычно вздрогнул и слегка скосил глаза...
   - Ну ёлы-палы, - изумленно выдохнул Шура перегаром вчерашнего портвейна. Как это меня сюда занесло? Уснул в автобусе, что ли?
   Шура и вправду не смог бы ответить, если бы кому-нибудь пришло в голову спросить его, как он попал на эту остановку - у единственной психбольницы маленького города, затерявшегося в глубинке Азиопии. Светлый летний день с картины Шишкина звенел привычным шумом. Шура встряхнулся.
   - На работу же опаздываю, - хлопнул он себя по лбу и вскочил в автобус.
   По дороге на завод Шура ни с того ни с сего вспомнил молодость. Глядя в окно, он снисходительно улыбался, мысленно снова пробегая по былому.
   Нормально все сложилось, могло быть и хуже. Вон, Боню-то вчера похоронили, допрыгался друг детства. А он жив. И вполне благополучен.
   Наверное, к лучшему, что решением институтского комитета комсомола студенческий ансамбль вовремя разогнали "за преклонение перед западным загниванием". Большинство музыкантов Шуриной команды исключили из института. А то бы пришлось тянуться на инженеришную зарплату. Шура поболтался по ДК и кабакам еще годик, а потом, уступая ворчаниям матери устроился на завод. И правильно сделал. Зарплата позволяла жить сносно, даже иногда ездил по профсоюзным путевкам отдыхать "на юга". Да и подкалымить опять же всегда можно - все лишний рубль в дом. Умелые руки в цене во все времена. Женился. Остепенился. Оброс жирком, мебелью, дачей. Дел хватало. Но по вечерам (святое дело!) спускался во двор поддержать партию, другую в домино. Потягивая из бутылки теплое пиво, стуча белыми костяшками о стол, Шура лениво покрикивал на сына, таскающего по двору за хвост очередную кошку, и блаженно думал о ближайшем выходном. Рыбалка - это да... И уже заранее мерещились ему слабые волны, легонько качающие лодчонку, чудился запах рыбы, предсмертный безмолвный вопль "Не хочу-у-у!" ритуально заплеванного на счастье червяка на крючке, и стакан водки, которая на свежем воздухе под ушицу так "легко пошла" у ночного костра, и виделось серебро чешуи на плащ-палатке... Нет, зевнул Шура, увидев заводской забор со множеством полезных дыр. Все путем, все в норме.