Страница:
Да,.. молодой, здоровый мужчина, входивший в пору зрелости, погиб: ему было уже двадцать два года, он подавал большие надежды во всем хорошем и добром. До сих пор не понятно, что же тогда с ним случилось? Когда я пытался расспросить обо этом Олега, то лицо его моментально чернело, мой друг срывался с какой-то кручи в пропасть страшных воспоминаний, и я прекращал допрос.
Все произошло, скорее всего, именно оттого, что не было рядом отца – нельзя было вовремя получить совет у старшего по возрасту и владеющего прочным жизненным опытом мужчины. Не было возможности встать спина к спине – сыну и отцу – и выдержать атаку врагов…
Олег очень переживал такие воспоминания: в день 2-го мая на моего друга наваливалась давящая сознание и волю депрессия – это был тяжелейший день. Мы ступили на асфальт, вышли на свет из плохо освещенного вестибюля, и тут я заметил как осунулось лицо Олега, согбенным старцем он мне показался сейчас…
Перед глазами встала картина того дня десять лет тому назад, конечно, то были лишь догадки, мифический, виртуальный образ давних событий… Ночной, коварный Ташкент: последний трамвай тащится в парк на отдых. Что-то случилось в темноте южной ночи близ остановки… Красивое, мощное тело молодого мужчины волок последний вагон трамвая по мостовой довольно долго – пока вагоновожатый заметил несчастье, но у трамвая, оказывается, отказали тормоза… Поверженный юноша еще подавал признаки жизни, пытался что-то сказать склонившемуся над ним человеку… "Скорую помощь" было не дозваться, и жизнь выпорхнула вместе с душой из тела изломанного человека. Вот оно кладбище ошибок судьбы, или злого рока, или тайного умысла дьявола…
Я не стал ничего говорить Олегу, просто ткнулся ему в плеча, и судороги рыдания стали душить нас обоих… Мы плакали по-мужски: давя в себе всхлипывания и от того делая их еще более импульсивными и громкими. Мы выли голосами раненых зверей, пытавшихся во что бы то ни стало скрыть свою слабость, дабы не уронить "мужское достоинство". Это нас и отличало от женщин, умеющих элегантно, красиво, профессионально плакать. Неуместное в темном переулке "бульканье" и "квохтанье" быстро превратило нас я глазах прохожих в сумасшедших или пьяных. О чем же еще могли подумать совершенно зачерствелые советские люди, видя двух мужчин-кликуш, только что вывалившихся из отделения вдрызг криминального отделения милиции, окончательно развращенного опекой "Апрашки". О "художествах" 127-го отделения знает весь город. Только высокие московские комиссии не ведают, что за прием на работу в то отделение менты платят до пяти тысяч долларов "входных", ибо знают, что все перекроют вдесятеро в течение года.
Нас спасла близость Пушкинского театра трагедии и драмы: невольные зрители решили, что идет репетиция спектакля на открытом воздухе, на натуре. Сильно помог сохранению мужского реноме наш телохранитель – сержант, вскоре вышедший вслед за нами на мостовую переулка Крылова. Он никак не ожидал от двух мужиков таких переживаний, столь упаднического настроения. Наверное ему подумалось, что события, только что произошедшие в кабинете следователи, так сильно нас потрясли. Но мы не стали ничего ему объяснять: чужое горе всегда остается чужим и малопонятным, и не стоит тратить слова и время на пояснение его мотивов. Надо нести собственное горе, как крест, не объясняя ничего и никому!..
Мы не стали вспоминать и муссировать далее подробности того давнего 2-го мая – с нас было достаточно и застрявшего навечно очага постоянного напоминания, давно сформировавшегося в мозгу. То был исподволь действующий "сторожевой пост", "болевой центр", просто обязанный рано или поздно привести нас обоих к инсульту или инфаркту миокарда. Я плелся рядом с Олегом, совершенно автоматически анализируя невидимые процессы: очаг стресса не давал лимбическим системам головного мозга хотя бы слегка подремать. Базальные ганглии и гипоталамус истощался уже почти двадцать лет, не зная покоя ни днем, ни ночью. Коварство дьявола проявлялось в нашей биологии тем, что органы, отвечающие за выделение норадреналина и серотонина – двух ответственных медиаторов – работали с очевидными всплесками. Их пик символизировался сбоями ритма именно 2-го мая каждого нового года, но предвестники "атаки изнутри" начинались примерно за неделю. Наверняка правы и те ученые, что считали причастными к подобному раскардашу нейромедиаторы и прежде всего ГАМК. Нейроактивные пептиды – вазопрессин, эндогенные опиоиды – трепали нам нервы, забивая депрессию, как длинный железный гвоздь, в самый болезненный орган – в душу! "Окно" в наш мозг открывали нейроэндокринные регуляторы, добавляя отрицательные качества нашим переживаниям. Теперь мне стало понятным почему уже неделю у меня и у Олега испортился сон: тут действовали известные маркеры депрессии в виде наступления раннего пробуждения. Мы раскрывали глаза, когда все приличные люди только начинали ловить кайф от приятных сновидений. Хронобиологическая регуляция катилась под откос полностью, воткнув себе в задницу утренний пионерский горн и павлинье перо!..
Часы раннего пробуждения я старался не терять даром, а волок себя за уши в ванную – мыл рожу и уши, чистил зубы, потом кипятил, заваривал и пил чай. Писательские страсти усаживали меня за компьютер: начинался полет фантазии и быстро строчились еще несколько страниц очередной книги. Бог требовал от меня: дать жизнь воплю "воспаленного ума". Я вообще создавал свои произведения или во время очередной простуды, то есть в состоянии интоксикации, повышенной температуры, либо по пьянке, или в часы утренней бессонницы. Тогда, мне кажется, мною руководил уже не Бог, а Дьявол. Олег же в это время бродил или летал в автомобиле по городу, творя разнообразные дела, питаемые теми "благими намереньями", которыми выстлана дорога в Ад!..
Мы вышли на Садовую и Олег раскололся:
– Саша, – начал он речь заунывным голосом, – ты не сердись на меня за то, что я не рассказал тебе сразу о некоторых моих приключениях. В ту ночь, когда я ушел от вас с Владимиром, у меня была встреча с тем парнем… – ну, помнишь, ты еще расспрашивал меня о нем? "Кудрявым", кажется, ты его называешь…
Олег посмотрел на меня глазами провинившегося ребенка. Чудак, какое я имею право делать ему выговоры: его право уходить, приходить к другу тогда, когда заблагорассудится… Дурашка! Я похлопал его по спине приободряюще, как бы пытаясь выколотить из него госпожу Депрессию…
– За тем парнем увязалась тройка уголовников – видимо, собирались его "потрошить". Я вскочил в парадную вовремя: уголовники были вооружены и готовились к серьезной расправе.
Олег явно искал у меня поддержки: ему было необходимо оправдать свои решительные действия.
– Мне пришлось "догонять время" и действовать довольно резко! Но ты понимаешь, что за той акцией стояло нечто иное. Главное из того, что я тогда почувствовал, был перенос действий, как ты говоришь, разбирая психотерапевтические формулы. Перед моими глазами в тот момент стояло лицо академика Глебова, растерзанного недавно вот такими же "отморозками". Но, кроме того, я чувствовал, что из подсознания давит история с моим сыном… Я не мог поступить иначе тогда – я расправлялся с мразью, может быть, убившей и моего ребенка. Таким тварям нет места на земле!..
Олег снова поискал взглядом моей поддержки, и, видимо, в моем немом ответе он нашел соучастие, а потому успокоился…
– Честно говоря, Саша, я стал думать последние дни, что у меня основательно поехала крыша. Может быть, я сошел сума?
Олег устремил на меня взгляд бездомного пса, которого уже не ждут даже в Желтом доме! Депрессия давила нас обоих. Мы шли, волоча по мостовой ноги, а впереди маячил "Черный квадрат" покойного совершенного затравленного невзгодами и пошлыми людьми еврея Малевича. Все говорило о том, что судьбы наши были пропитаны трагедией, а потому мы поникли головами и брели, как две "подружки-страдалицы" знакомыми нам путями в магазин фирмы ЛИВИЗ, работающий исключительно на население с пошатнувшимся разумом и разрушенными моральными устоями. Здесь продаются вино-водочные изделия в широком ассортименте, и мы их сейчас обязательно приобретем в неограниченном количестве!..
У нас с Олегом, видимо, были весьма выразительные лица. Встречные прохожие молча проходили мимо только для того, чтобы тут же у нас за спиной остановиться и понимающе смотреть вслед двум маргиналам с растерзанными душами. Кому-то, естественно, мы представлялись весьма потрепанными интеллигентами с сильно подорванным психическим здоровьем. Кто-то из "развращенных" приглядывался к нам, как к гомосексуальной паре, только что выяснившей, что оба заражены СПИДом. Вероятно, кто-то предположил, что у нас прямо в сберкассе разбойники отобрали пенсию, и мы теперь сосредоточились на сборе пустой пивной тары. Кто-то из "дальновидных" решил, что правительством в экстренном порядке введен особый налог на старость, а от того на лицах стариков прибавилось грусти…
Притормозили мы неожиданно, скорее всего, не по доброй воле: мы были остановлены зычным окриком. Сбоку от нас, из припаркованном машины, сияя белозубой улыбкой, выдвигался нам навстречу Боря Тайц – замечательный парень, честный и порядочный еврей. Известно, что все дороги ведут в Рим, но нам показалось, что на этот раз они вели в Израиль! И мы с Олегом не могли минуть тех дорог…
Боря был моложе нас, но успел стать доктором медицинских наук, поработать заместителем начальника главка уже при четырех русских болванах, никогда не умевших производить что-либо путное, кроме удобрения. Мы когда-то работали с Борей вместе в институте, обучая балбесов премудростям нашей врачебной профессии. Меня всегда поражало то, как Борису удавалось сохранить оптимизм, сталкиваясь на каждом шагу с вообщем-то с совершенной несправедливостью. Несправедливым было хотя бы то, что он отменный профессионал был обязан тянуть на своих плечах все печали главка, когда его прямые начальники бестолковыми действиями разрушали здравоохранение города. Вспомнив все это, я тут же примерил к его ситуации мои недавние проблемы, связанные с посещением 127-го отделения родной российской милиции, сплошь набитой вроде бы исключительно русскими патриотами.
Я напрямую спросил Бориса:
– Скажи мне, друг, в чем состоит секрет твоего жизнелюбия, оптимизма и стойкой порядочности? И почему это все так отличается от нашей кондовой русской действительности?
Боря ответил мне не таясь:
– Саша, прими во внимание следующее: иудаизм больше направлен на "действие", чем он, кстати говоря, и отличается от созерцательного индуизма, буддизма, православия и даже ислама. Евреев часто называют народом Торы, и это верно. Но евреи еще и – народ суда. У вас, у русских, такое качество напрочь отсутствует.
Меня поразило то, что Бориса не удивила моя молниеносная интеллектуальная атака. Могу себе представить сцену: я подхожу к славянину и задаю аналогичные вопросы, только пришпиленные к Православию. Да такой славянин тут же полез бы в драку со мной, или покрутил бы пальцем у виска…
Из того я сделал вывод, что подобные мысли свербят мозг каждого еврея оставшегося в России. Может быть они все еще ищут ответы на подобные вопросы и потому не покидают Россию? И я продолжил внимательно слушать сентенции Бориса Тайца.
– Саша, история моего народа такова, что сам Талмуд и его правовая часть – Галаха – создавались весьма творческим, пытливым и прагматичным умом. Вот тебе пример религиозно-правовой логики: "Не творите кривды в суде; не лицеприятствуйте убогому, не угождайте великому; по правде суди ближнего твоего". Это из книги "Левит" (19,15), входящей в Тору, в Библию, если угодно. Еврейский мальчик с раннего детства штудирует Тору: "Штудируй Тору и просветлеешь!" Вот тебе еще один пример религиозно-правового воспитания: "Перед сединой вставай и почитай старца" (Левит, 19, 14). Но выходцы из Эрец-Исраэль (Земли обетованной) обязаны чтить и законы той страны, где живут сейчас, хотя высшим судом каждый еврей признает только суд еврейский. В еврейском праве записан на сей счет универсальный принцип: "Дина демалхута – дина". Перевод простой: "Чужеземный закон – это закон обязывающий и евреев".
Я понимал, что и среди евреев существуют тоже выродки, но их количество не шло ни в какое сравнение с русскими. Однако причины того крылись не в генетике, а в воспитании, срока оцивилизовывания, в давно поверженных переворотом семнадцатого года традициях.
Традиционно для русского человека, мы предложили Борису пойти с нами и "врезать", как говорится, "до изумления". Олег призывно и мелодично позвякал огромным пакетом, набитым наполненными бутылками. Но Боря тактично отказался, понимая, что он не может стать достойным партнер нам в таких "священных делах". И мы перенесли "встречу у камина" до лучших времен, обещая, что к тому времени уже основательно подучим Тору, Галаху и Мишну. На прощание я в лучших русских традициях решил подговнять Борису, а потому напомнил из Торы: "И вот законы, которые ты предложишь им" (Исход, 21, 1). Им – это значит только евреям, но не инородцам. Тайц раскусил мою житейскую мудрость и рассмеялся. Но я все же уловил за выставочной демократичностью моего хорошего знакомца маленькую каверзу: Боря ел меня глазами уж слишком с волчьим аппетитом. Я понял, что мои некоторые книги, перенасыщенные откровениями о близком мне врачебном мире до него дошли, они возбудили в нем всплеск чисто еврейского юмора. Общественное мнение тоже донесло кое-что из моих похождений. И теперь Боря на всякий случай проверяет: "А не шизонулся ли этот Федоров Александр Георгиевич, что-то уж больно странные книжицы он стал выпускать на свет Божий"!..
Мы отошли от Бориса метров на десять, и я заметил, что Олежек, при всей своей доброте и бескорыстии, не может скрыть радость по поводу того, что с чужеземцами – пусть даже из Эрец-Исраэль – не придется делиться питейными запасами. А почему бы и не порадоваться маленькой удаче? Все было исключительно по-русски!
Но нас опять качнуло в сторону той боевой ночи, когда Олежек, исключительно с горя, раскрошил несколько бандитских черепов. То было тоже по-русски!.. В поминание поверженных наземь той ночью разбойников и душегубов нами сообща были произнесены святые и справедливые слова… "Пятый ангел вылил чашу свою на престол зверя: и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания, и хулили Бога Небесного от страданий своих и язв своих; и не раскаялись в делах своих" (Откровение 16: 10-11).
Наведя порядок в строю, вспомнил еще из средней школы: "voller Zuversicht in die Zukunft blicken". Сейчас я мыслил почти как президент моей прекрасной отчизны и говорил вмести с ним и с его супругой на чистейшем, милом сердцу и печени языке – на немецком. Не заметил как родилось презрение к американцам, погрязшим в двурушничестве и неоправданном снобизме. Видимо, потому голова моя не держала наготове ни одного слова, ни единой фонемы из английского. Вертелась на языке только заурядная глупость: "Европа – американцам жопа!"
Я даже в упор не хотел видеть треклятых америкашек – пусть они теперь не льют мне на плешь патоку из добреньких слов о совместной миссии против террористов – не мог я им простить козни с Бен-Ладеном. Долго они растили и готовили "Джина" для того, чтобы выпустить его из бутылки против Советов. Не надо разжигать интриги! А он, возьми да и выскользни из бутылки совершенно обозленным на весь мир, в том числе и на своих бывших хозяев-заказчиков.
Пожалуй, и англичане – суки пушистые, изображающие из себя непревзойденных профи в делах разведки, – тоже подговняли нам достаточно. А их постоянная возня с прессующей Германией и красавицей Францией по перетягиванию военно-дипломатического каната, тянулась еще с древних времен. Бурление в мыслительном чреве у меня не прекращалось, но мысли скакали словно вошь в нетопленой комнате. Однако, как ни крутись, но английский язык переместился в разряд почти "всеобщего знания", и я вынужден был склонить голову перед общепризнанным фактом. Нехотя, через конфликт с душой, но вспомнил с неприятной отрыжкой кое-что из другой средней школы, долго воспитывавшей меня в юности: "I shot an arrow into the air, it fall to earth, I knew not where…" Стихи английского классика переводятся примерно так: "Я запустил стрелу в белый свет, как в копеечку, а она упала на землю, мне не известно где…"Там дальше ведется речь о том, что ответное чувство поэт нашел в сердце друга! Вот в чем собака-то зарыта… Англичане всю жизнь пакостили России – так что же могло сохраниться в русской душе – в "сердце друга"? Надо было не изгиляться, а думать раньше, господа англичане и американцы!.. Теперь ваши "сладкие словеса" можно воспринимать только, как очередный камуфляж. Все это – типичное американо-английское вранье – вроде того, как погибла принцесса Диана??? Угробили красивую женщину – украшение малокровной Англии в угоду лопоухому принцу Чарльзу.
Раздражение перло из меня, словно бушующий гейзер в районе заморской Исландии или родной Камчатки. Теперь уже меня заботило красивое утонченное тело принцессы и грубость английского двора… Я собрал в душе все "камни" против Англии и настроился швырять их в головы рядовых граждан и потомственных монархов. Вспомнил в сердцах, что единственной и непревзойденной была у них королева Александрина-Виктория (1819-1901). Здесь генетика имела славные родовые корни – единственная дочь Эдуарда, герцога Кентского, четвертого сына Георга III, и Марии-Луизы-Виктории Саксен-Кобург-Саафельдской. Она посвящена в королевы 20 июня 1837 года, представляя собой последнее напоминание о Ганноверской династии на престоле Великобритании. Виктория, несмотря на молодость, резко поставила на место и свою мать, и других родственников, и всю знать, пытавшихся руководить венценосной. Она боготворила только своего красавца мужа – принца Альберта. И это меня, как православного христианина, сильно подкупало. Из-за королевы Виктории я готов был простить высокомерной Англии многое, особенно по пьянке! Но все же личные счеты у меня с этой страной и ее народом оставались… Я бы этим говнюкам надрал жопу собственными руками, да руки мои коротки – не дотягиваются до знатного острова…
Опять немецкий генофонд заговорил утробным голосом и полились из моей памяти стихи Райнера Марии Рильке. Он считался самым значительным поэтом Австрии, но родился-то в 1870 году в Праге, а умер в 1926 году в Швейцарии. Воспринимал я его, словно бы нашего доморощенного – скитальца и "перекати-поле", с большим изломом генофонда и конфликтом с социумом. Если верить Михаиле Ломоносову, то все славяне – плохие немцы, когда-то давшие деру из кондовой Германии, да Австрии. "Wie soll ich meine Seele halten, daв sie nicht an deine ruhrt?"… Эти волшебные слова квакнули в душе, как зеленая германская жаба. Они и по звучанию, и по замыслу очень соответствовали деликатности моего славянского разгильдяйства: "Как сдержать мне душу, чтоб она не трогала твоей?"… Вот вам, господа американцы и англичане, – учитесь главному принципу жизни цивилизованного общества. Помните, что ваши калоши не должны стоять в нашей прихожей, если не хотите чтобы теми калошами мы да не съездили вам по наглой роже!..
Я с восторгом переводил полюбившуюся немецкую фразу, но пересыпал ее исключительно татаро-русским матом… Да, конечно, как и все головотяпы я был склонен с уверенностью смотреть в будущее! Хотя это будущее, честно говоря, попыхивало кровавым заревом. Вот откуда растут ноги у общероссийской тяги к алкоголю: нет у русского человека уверенности в завтрашнем дне, от того он старается каждый день воспринимать как последний в жизни. От того россиянин старается устроить себе прощальный банкет каждый вечер. Вот почему мы с Олегом, даже если бы и хотели того, то все равно не могли бы минуть недавно открытый ЛИВИЗовский магазин в доме номер 25 по Садовой.
Здесь, в виде полнейшего интернационала, сходились все – немец, славянин, татарин и еврей… – мы черпали из таких очагов душевного единения уверенность в светлое будущее. Хорошо, что теперь в таких магазинах не теснятся покупатели – может быть, потому что вяло тянулось рабочее время. Хотя и это не помеха для русского человека, уже наделенного житейской мудростью. В период рыночных отношений многие перестали пить на работе.
Было приятно, что милая девушка-продавщица встретила нас чарующей улыбкой, как бы приободряя наше естественное желание изучить весь богатый ассортимент спиртных напитков. Мы разглядывали чудеса творчества промышленного и кустарного производства милого сердцу продукта, стараясь не выпустить слюнки, активно переползающие через нижнюю губу на волю… Однако нельзя было оторвать взгляд и от самой продавщицы: она была в том качестве полноты и гладкости тела, которая очень соблазнительна для мужчин зрелого возраста. На груди девушки красовалась табличка: "Тося Водопьянова – старший продавец". Я еще подумал: "Как классно в ЛИВИЗе подбираются старшие продавцы, по фамильному созвучию, что ли?"
Да, наши глаза разбегались, как и у любых других алкоголиков с внушительным стажем. Нас не ограничивали денежные возможности, но мы не захватили сумку-тачку для тяжелой ручной клади, а потому размышляли как бы по проворнее осуществить транспортировку искрящейся на солнце "огненной жидкости", заполняющей стеклянную тару с привычными этикетками. Сам характер наших переживаний наводил на мысль, что период "искусственной релаксации" может затянуться на долгий период – уж слишком неприятна была нам дружба с Депрессией.
Хорошо, что нам догадалась помочь все та же миловидная продавщица: она самостоятельно разгадала наши муки и предложила простецкий, как все гениальное, вариант. Из-под прилавка были извлечены две картонные коробки со специальными ячейками, предназначенные для транспортировки бутылочной посуды, и мы стали с чувством, с толком, с расстановкой загружать импровизированные саквояжи напитками по вкусу. Затем безопасную тару мы погрузили в пластиковые пакеты. Не более двадцати минут хватило нам на формирование задела на первый "звездный марш", а далее мы надеялись пополнять свой "кладезь антитрезвости" уже ближе к дому… Мы понимали, что предстоит борьба с Депрессией ни на жизнь, а на смерть. Нам, видит Бог, удалось хорошо подготовиться к длительной осаде болезни.
Приятно отяжеленные мы наконец-то явились ко мне домой – сюда было ближе, чем к Олегу на Петроградскую сторону. Я внес поклажу, а сам продолжал думать о социальных реликтах. "Российская экспансия всегда присутствовала: наши монархи, часто совершенно бездарно гробя жизни славян, покоряли другие народы, увеличивая тем самым прирост населения. Но мы пытались ассимилировать не "друзей", а стопроцентных "врагов", чем, конечно, создавали постоянные проблемы, терзающие изнутри наше государство. Простая статистика пялила на мой аналитический разум бесстыжие глаза. К 1897 году на территории, инкорпорированной Россией после 1646 года, проживало 76,9 миллионов человек, из них только 12,2 миллиона (15,7%) составляли русские. Все это неважнецки соотносилось с предыдущим периодом: на территории, заселенной до 1646 года проживало 52 миллиона человек из них только 8,5 миллионов (16,3%) были нерусскими. Иначе говоря Россия пыталась откусывать пирог, явно плохо помещающийся во рту. К 1914 году на территории Российской империи проживало 178 миллионов человек, но в большинстве своем то был генетический мусор, воспитательной возни с которым предстояло очень много и на необозримо долгие годы. Так Россия и завязла в утомительной и крайне неблагодарной работе. Словно в пику нам, например Англия, грабонув Индию, быстро откатилась из колонии, предпочитая тратить деньги и благоустраивать исключительно англичан. Мы же корячились на целинных землях, в северных тундрах, на Кавказе, пытаясь создать несоздаваемое"…
Все произошло, скорее всего, именно оттого, что не было рядом отца – нельзя было вовремя получить совет у старшего по возрасту и владеющего прочным жизненным опытом мужчины. Не было возможности встать спина к спине – сыну и отцу – и выдержать атаку врагов…
Олег очень переживал такие воспоминания: в день 2-го мая на моего друга наваливалась давящая сознание и волю депрессия – это был тяжелейший день. Мы ступили на асфальт, вышли на свет из плохо освещенного вестибюля, и тут я заметил как осунулось лицо Олега, согбенным старцем он мне показался сейчас…
Перед глазами встала картина того дня десять лет тому назад, конечно, то были лишь догадки, мифический, виртуальный образ давних событий… Ночной, коварный Ташкент: последний трамвай тащится в парк на отдых. Что-то случилось в темноте южной ночи близ остановки… Красивое, мощное тело молодого мужчины волок последний вагон трамвая по мостовой довольно долго – пока вагоновожатый заметил несчастье, но у трамвая, оказывается, отказали тормоза… Поверженный юноша еще подавал признаки жизни, пытался что-то сказать склонившемуся над ним человеку… "Скорую помощь" было не дозваться, и жизнь выпорхнула вместе с душой из тела изломанного человека. Вот оно кладбище ошибок судьбы, или злого рока, или тайного умысла дьявола…
Я не стал ничего говорить Олегу, просто ткнулся ему в плеча, и судороги рыдания стали душить нас обоих… Мы плакали по-мужски: давя в себе всхлипывания и от того делая их еще более импульсивными и громкими. Мы выли голосами раненых зверей, пытавшихся во что бы то ни стало скрыть свою слабость, дабы не уронить "мужское достоинство". Это нас и отличало от женщин, умеющих элегантно, красиво, профессионально плакать. Неуместное в темном переулке "бульканье" и "квохтанье" быстро превратило нас я глазах прохожих в сумасшедших или пьяных. О чем же еще могли подумать совершенно зачерствелые советские люди, видя двух мужчин-кликуш, только что вывалившихся из отделения вдрызг криминального отделения милиции, окончательно развращенного опекой "Апрашки". О "художествах" 127-го отделения знает весь город. Только высокие московские комиссии не ведают, что за прием на работу в то отделение менты платят до пяти тысяч долларов "входных", ибо знают, что все перекроют вдесятеро в течение года.
Нас спасла близость Пушкинского театра трагедии и драмы: невольные зрители решили, что идет репетиция спектакля на открытом воздухе, на натуре. Сильно помог сохранению мужского реноме наш телохранитель – сержант, вскоре вышедший вслед за нами на мостовую переулка Крылова. Он никак не ожидал от двух мужиков таких переживаний, столь упаднического настроения. Наверное ему подумалось, что события, только что произошедшие в кабинете следователи, так сильно нас потрясли. Но мы не стали ничего ему объяснять: чужое горе всегда остается чужим и малопонятным, и не стоит тратить слова и время на пояснение его мотивов. Надо нести собственное горе, как крест, не объясняя ничего и никому!..
Мы не стали вспоминать и муссировать далее подробности того давнего 2-го мая – с нас было достаточно и застрявшего навечно очага постоянного напоминания, давно сформировавшегося в мозгу. То был исподволь действующий "сторожевой пост", "болевой центр", просто обязанный рано или поздно привести нас обоих к инсульту или инфаркту миокарда. Я плелся рядом с Олегом, совершенно автоматически анализируя невидимые процессы: очаг стресса не давал лимбическим системам головного мозга хотя бы слегка подремать. Базальные ганглии и гипоталамус истощался уже почти двадцать лет, не зная покоя ни днем, ни ночью. Коварство дьявола проявлялось в нашей биологии тем, что органы, отвечающие за выделение норадреналина и серотонина – двух ответственных медиаторов – работали с очевидными всплесками. Их пик символизировался сбоями ритма именно 2-го мая каждого нового года, но предвестники "атаки изнутри" начинались примерно за неделю. Наверняка правы и те ученые, что считали причастными к подобному раскардашу нейромедиаторы и прежде всего ГАМК. Нейроактивные пептиды – вазопрессин, эндогенные опиоиды – трепали нам нервы, забивая депрессию, как длинный железный гвоздь, в самый болезненный орган – в душу! "Окно" в наш мозг открывали нейроэндокринные регуляторы, добавляя отрицательные качества нашим переживаниям. Теперь мне стало понятным почему уже неделю у меня и у Олега испортился сон: тут действовали известные маркеры депрессии в виде наступления раннего пробуждения. Мы раскрывали глаза, когда все приличные люди только начинали ловить кайф от приятных сновидений. Хронобиологическая регуляция катилась под откос полностью, воткнув себе в задницу утренний пионерский горн и павлинье перо!..
Часы раннего пробуждения я старался не терять даром, а волок себя за уши в ванную – мыл рожу и уши, чистил зубы, потом кипятил, заваривал и пил чай. Писательские страсти усаживали меня за компьютер: начинался полет фантазии и быстро строчились еще несколько страниц очередной книги. Бог требовал от меня: дать жизнь воплю "воспаленного ума". Я вообще создавал свои произведения или во время очередной простуды, то есть в состоянии интоксикации, повышенной температуры, либо по пьянке, или в часы утренней бессонницы. Тогда, мне кажется, мною руководил уже не Бог, а Дьявол. Олег же в это время бродил или летал в автомобиле по городу, творя разнообразные дела, питаемые теми "благими намереньями", которыми выстлана дорога в Ад!..
Мы вышли на Садовую и Олег раскололся:
– Саша, – начал он речь заунывным голосом, – ты не сердись на меня за то, что я не рассказал тебе сразу о некоторых моих приключениях. В ту ночь, когда я ушел от вас с Владимиром, у меня была встреча с тем парнем… – ну, помнишь, ты еще расспрашивал меня о нем? "Кудрявым", кажется, ты его называешь…
Олег посмотрел на меня глазами провинившегося ребенка. Чудак, какое я имею право делать ему выговоры: его право уходить, приходить к другу тогда, когда заблагорассудится… Дурашка! Я похлопал его по спине приободряюще, как бы пытаясь выколотить из него госпожу Депрессию…
– За тем парнем увязалась тройка уголовников – видимо, собирались его "потрошить". Я вскочил в парадную вовремя: уголовники были вооружены и готовились к серьезной расправе.
Олег явно искал у меня поддержки: ему было необходимо оправдать свои решительные действия.
– Мне пришлось "догонять время" и действовать довольно резко! Но ты понимаешь, что за той акцией стояло нечто иное. Главное из того, что я тогда почувствовал, был перенос действий, как ты говоришь, разбирая психотерапевтические формулы. Перед моими глазами в тот момент стояло лицо академика Глебова, растерзанного недавно вот такими же "отморозками". Но, кроме того, я чувствовал, что из подсознания давит история с моим сыном… Я не мог поступить иначе тогда – я расправлялся с мразью, может быть, убившей и моего ребенка. Таким тварям нет места на земле!..
Олег снова поискал взглядом моей поддержки, и, видимо, в моем немом ответе он нашел соучастие, а потому успокоился…
– Честно говоря, Саша, я стал думать последние дни, что у меня основательно поехала крыша. Может быть, я сошел сума?
Олег устремил на меня взгляд бездомного пса, которого уже не ждут даже в Желтом доме! Депрессия давила нас обоих. Мы шли, волоча по мостовой ноги, а впереди маячил "Черный квадрат" покойного совершенного затравленного невзгодами и пошлыми людьми еврея Малевича. Все говорило о том, что судьбы наши были пропитаны трагедией, а потому мы поникли головами и брели, как две "подружки-страдалицы" знакомыми нам путями в магазин фирмы ЛИВИЗ, работающий исключительно на население с пошатнувшимся разумом и разрушенными моральными устоями. Здесь продаются вино-водочные изделия в широком ассортименте, и мы их сейчас обязательно приобретем в неограниченном количестве!..
У нас с Олегом, видимо, были весьма выразительные лица. Встречные прохожие молча проходили мимо только для того, чтобы тут же у нас за спиной остановиться и понимающе смотреть вслед двум маргиналам с растерзанными душами. Кому-то, естественно, мы представлялись весьма потрепанными интеллигентами с сильно подорванным психическим здоровьем. Кто-то из "развращенных" приглядывался к нам, как к гомосексуальной паре, только что выяснившей, что оба заражены СПИДом. Вероятно, кто-то предположил, что у нас прямо в сберкассе разбойники отобрали пенсию, и мы теперь сосредоточились на сборе пустой пивной тары. Кто-то из "дальновидных" решил, что правительством в экстренном порядке введен особый налог на старость, а от того на лицах стариков прибавилось грусти…
Притормозили мы неожиданно, скорее всего, не по доброй воле: мы были остановлены зычным окриком. Сбоку от нас, из припаркованном машины, сияя белозубой улыбкой, выдвигался нам навстречу Боря Тайц – замечательный парень, честный и порядочный еврей. Известно, что все дороги ведут в Рим, но нам показалось, что на этот раз они вели в Израиль! И мы с Олегом не могли минуть тех дорог…
Боря был моложе нас, но успел стать доктором медицинских наук, поработать заместителем начальника главка уже при четырех русских болванах, никогда не умевших производить что-либо путное, кроме удобрения. Мы когда-то работали с Борей вместе в институте, обучая балбесов премудростям нашей врачебной профессии. Меня всегда поражало то, как Борису удавалось сохранить оптимизм, сталкиваясь на каждом шагу с вообщем-то с совершенной несправедливостью. Несправедливым было хотя бы то, что он отменный профессионал был обязан тянуть на своих плечах все печали главка, когда его прямые начальники бестолковыми действиями разрушали здравоохранение города. Вспомнив все это, я тут же примерил к его ситуации мои недавние проблемы, связанные с посещением 127-го отделения родной российской милиции, сплошь набитой вроде бы исключительно русскими патриотами.
Я напрямую спросил Бориса:
– Скажи мне, друг, в чем состоит секрет твоего жизнелюбия, оптимизма и стойкой порядочности? И почему это все так отличается от нашей кондовой русской действительности?
Боря ответил мне не таясь:
– Саша, прими во внимание следующее: иудаизм больше направлен на "действие", чем он, кстати говоря, и отличается от созерцательного индуизма, буддизма, православия и даже ислама. Евреев часто называют народом Торы, и это верно. Но евреи еще и – народ суда. У вас, у русских, такое качество напрочь отсутствует.
Меня поразило то, что Бориса не удивила моя молниеносная интеллектуальная атака. Могу себе представить сцену: я подхожу к славянину и задаю аналогичные вопросы, только пришпиленные к Православию. Да такой славянин тут же полез бы в драку со мной, или покрутил бы пальцем у виска…
Из того я сделал вывод, что подобные мысли свербят мозг каждого еврея оставшегося в России. Может быть они все еще ищут ответы на подобные вопросы и потому не покидают Россию? И я продолжил внимательно слушать сентенции Бориса Тайца.
– Саша, история моего народа такова, что сам Талмуд и его правовая часть – Галаха – создавались весьма творческим, пытливым и прагматичным умом. Вот тебе пример религиозно-правовой логики: "Не творите кривды в суде; не лицеприятствуйте убогому, не угождайте великому; по правде суди ближнего твоего". Это из книги "Левит" (19,15), входящей в Тору, в Библию, если угодно. Еврейский мальчик с раннего детства штудирует Тору: "Штудируй Тору и просветлеешь!" Вот тебе еще один пример религиозно-правового воспитания: "Перед сединой вставай и почитай старца" (Левит, 19, 14). Но выходцы из Эрец-Исраэль (Земли обетованной) обязаны чтить и законы той страны, где живут сейчас, хотя высшим судом каждый еврей признает только суд еврейский. В еврейском праве записан на сей счет универсальный принцип: "Дина демалхута – дина". Перевод простой: "Чужеземный закон – это закон обязывающий и евреев".
Я понимал, что и среди евреев существуют тоже выродки, но их количество не шло ни в какое сравнение с русскими. Однако причины того крылись не в генетике, а в воспитании, срока оцивилизовывания, в давно поверженных переворотом семнадцатого года традициях.
Традиционно для русского человека, мы предложили Борису пойти с нами и "врезать", как говорится, "до изумления". Олег призывно и мелодично позвякал огромным пакетом, набитым наполненными бутылками. Но Боря тактично отказался, понимая, что он не может стать достойным партнер нам в таких "священных делах". И мы перенесли "встречу у камина" до лучших времен, обещая, что к тому времени уже основательно подучим Тору, Галаху и Мишну. На прощание я в лучших русских традициях решил подговнять Борису, а потому напомнил из Торы: "И вот законы, которые ты предложишь им" (Исход, 21, 1). Им – это значит только евреям, но не инородцам. Тайц раскусил мою житейскую мудрость и рассмеялся. Но я все же уловил за выставочной демократичностью моего хорошего знакомца маленькую каверзу: Боря ел меня глазами уж слишком с волчьим аппетитом. Я понял, что мои некоторые книги, перенасыщенные откровениями о близком мне врачебном мире до него дошли, они возбудили в нем всплеск чисто еврейского юмора. Общественное мнение тоже донесло кое-что из моих похождений. И теперь Боря на всякий случай проверяет: "А не шизонулся ли этот Федоров Александр Георгиевич, что-то уж больно странные книжицы он стал выпускать на свет Божий"!..
Мы отошли от Бориса метров на десять, и я заметил, что Олежек, при всей своей доброте и бескорыстии, не может скрыть радость по поводу того, что с чужеземцами – пусть даже из Эрец-Исраэль – не придется делиться питейными запасами. А почему бы и не порадоваться маленькой удаче? Все было исключительно по-русски!
Но нас опять качнуло в сторону той боевой ночи, когда Олежек, исключительно с горя, раскрошил несколько бандитских черепов. То было тоже по-русски!.. В поминание поверженных наземь той ночью разбойников и душегубов нами сообща были произнесены святые и справедливые слова… "Пятый ангел вылил чашу свою на престол зверя: и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания, и хулили Бога Небесного от страданий своих и язв своих; и не раскаялись в делах своих" (Откровение 16: 10-11).
2.4
Мы шли по правой стороне Садовой, держа направление от Невского проспекта к Гороховой улице – Naсh Osten! Я ловил себя на том, что далекие гены скандинавов и немцев, не до конца задолбанные впоследствии обычным татаро-славянским мусором, все же будоражили кровь: мою ногу сносило к строевому шагу, а в башке шевелился этот треклятый призыв – На Восток!.. Рачительный, конструктивный немец просыпался во мне, а с ним рука об руку брел русский растяпа, готовый напиться, а потом потерять и шапку, и честь, и ключ от квартиры, "где деньги лежат". Взглянул на Олега: он тоже бодрился и вроде бы напевал строевую песню, насыщенную матерными выражениями. Спина у моего друга заметно расправилась, нога четче печатала шаг. Он даже попытался и руками начать размахивать, как при торжественном марше на Красной площади. Но то был уже явный перебор, я решительно прекратил разгул безобразия: неровен час переколотит в азарте все бутылки!.. Гулять будем после, а сейчас необходимо сосредоточиться и доставить в целости и сохранности ценный груз до места назначения…Наведя порядок в строю, вспомнил еще из средней школы: "voller Zuversicht in die Zukunft blicken". Сейчас я мыслил почти как президент моей прекрасной отчизны и говорил вмести с ним и с его супругой на чистейшем, милом сердцу и печени языке – на немецком. Не заметил как родилось презрение к американцам, погрязшим в двурушничестве и неоправданном снобизме. Видимо, потому голова моя не держала наготове ни одного слова, ни единой фонемы из английского. Вертелась на языке только заурядная глупость: "Европа – американцам жопа!"
Я даже в упор не хотел видеть треклятых америкашек – пусть они теперь не льют мне на плешь патоку из добреньких слов о совместной миссии против террористов – не мог я им простить козни с Бен-Ладеном. Долго они растили и готовили "Джина" для того, чтобы выпустить его из бутылки против Советов. Не надо разжигать интриги! А он, возьми да и выскользни из бутылки совершенно обозленным на весь мир, в том числе и на своих бывших хозяев-заказчиков.
Пожалуй, и англичане – суки пушистые, изображающие из себя непревзойденных профи в делах разведки, – тоже подговняли нам достаточно. А их постоянная возня с прессующей Германией и красавицей Францией по перетягиванию военно-дипломатического каната, тянулась еще с древних времен. Бурление в мыслительном чреве у меня не прекращалось, но мысли скакали словно вошь в нетопленой комнате. Однако, как ни крутись, но английский язык переместился в разряд почти "всеобщего знания", и я вынужден был склонить голову перед общепризнанным фактом. Нехотя, через конфликт с душой, но вспомнил с неприятной отрыжкой кое-что из другой средней школы, долго воспитывавшей меня в юности: "I shot an arrow into the air, it fall to earth, I knew not where…" Стихи английского классика переводятся примерно так: "Я запустил стрелу в белый свет, как в копеечку, а она упала на землю, мне не известно где…"Там дальше ведется речь о том, что ответное чувство поэт нашел в сердце друга! Вот в чем собака-то зарыта… Англичане всю жизнь пакостили России – так что же могло сохраниться в русской душе – в "сердце друга"? Надо было не изгиляться, а думать раньше, господа англичане и американцы!.. Теперь ваши "сладкие словеса" можно воспринимать только, как очередный камуфляж. Все это – типичное американо-английское вранье – вроде того, как погибла принцесса Диана??? Угробили красивую женщину – украшение малокровной Англии в угоду лопоухому принцу Чарльзу.
Раздражение перло из меня, словно бушующий гейзер в районе заморской Исландии или родной Камчатки. Теперь уже меня заботило красивое утонченное тело принцессы и грубость английского двора… Я собрал в душе все "камни" против Англии и настроился швырять их в головы рядовых граждан и потомственных монархов. Вспомнил в сердцах, что единственной и непревзойденной была у них королева Александрина-Виктория (1819-1901). Здесь генетика имела славные родовые корни – единственная дочь Эдуарда, герцога Кентского, четвертого сына Георга III, и Марии-Луизы-Виктории Саксен-Кобург-Саафельдской. Она посвящена в королевы 20 июня 1837 года, представляя собой последнее напоминание о Ганноверской династии на престоле Великобритании. Виктория, несмотря на молодость, резко поставила на место и свою мать, и других родственников, и всю знать, пытавшихся руководить венценосной. Она боготворила только своего красавца мужа – принца Альберта. И это меня, как православного христианина, сильно подкупало. Из-за королевы Виктории я готов был простить высокомерной Англии многое, особенно по пьянке! Но все же личные счеты у меня с этой страной и ее народом оставались… Я бы этим говнюкам надрал жопу собственными руками, да руки мои коротки – не дотягиваются до знатного острова…
Опять немецкий генофонд заговорил утробным голосом и полились из моей памяти стихи Райнера Марии Рильке. Он считался самым значительным поэтом Австрии, но родился-то в 1870 году в Праге, а умер в 1926 году в Швейцарии. Воспринимал я его, словно бы нашего доморощенного – скитальца и "перекати-поле", с большим изломом генофонда и конфликтом с социумом. Если верить Михаиле Ломоносову, то все славяне – плохие немцы, когда-то давшие деру из кондовой Германии, да Австрии. "Wie soll ich meine Seele halten, daв sie nicht an deine ruhrt?"… Эти волшебные слова квакнули в душе, как зеленая германская жаба. Они и по звучанию, и по замыслу очень соответствовали деликатности моего славянского разгильдяйства: "Как сдержать мне душу, чтоб она не трогала твоей?"… Вот вам, господа американцы и англичане, – учитесь главному принципу жизни цивилизованного общества. Помните, что ваши калоши не должны стоять в нашей прихожей, если не хотите чтобы теми калошами мы да не съездили вам по наглой роже!..
Я с восторгом переводил полюбившуюся немецкую фразу, но пересыпал ее исключительно татаро-русским матом… Да, конечно, как и все головотяпы я был склонен с уверенностью смотреть в будущее! Хотя это будущее, честно говоря, попыхивало кровавым заревом. Вот откуда растут ноги у общероссийской тяги к алкоголю: нет у русского человека уверенности в завтрашнем дне, от того он старается каждый день воспринимать как последний в жизни. От того россиянин старается устроить себе прощальный банкет каждый вечер. Вот почему мы с Олегом, даже если бы и хотели того, то все равно не могли бы минуть недавно открытый ЛИВИЗовский магазин в доме номер 25 по Садовой.
Здесь, в виде полнейшего интернационала, сходились все – немец, славянин, татарин и еврей… – мы черпали из таких очагов душевного единения уверенность в светлое будущее. Хорошо, что теперь в таких магазинах не теснятся покупатели – может быть, потому что вяло тянулось рабочее время. Хотя и это не помеха для русского человека, уже наделенного житейской мудростью. В период рыночных отношений многие перестали пить на работе.
Было приятно, что милая девушка-продавщица встретила нас чарующей улыбкой, как бы приободряя наше естественное желание изучить весь богатый ассортимент спиртных напитков. Мы разглядывали чудеса творчества промышленного и кустарного производства милого сердцу продукта, стараясь не выпустить слюнки, активно переползающие через нижнюю губу на волю… Однако нельзя было оторвать взгляд и от самой продавщицы: она была в том качестве полноты и гладкости тела, которая очень соблазнительна для мужчин зрелого возраста. На груди девушки красовалась табличка: "Тося Водопьянова – старший продавец". Я еще подумал: "Как классно в ЛИВИЗе подбираются старшие продавцы, по фамильному созвучию, что ли?"
Да, наши глаза разбегались, как и у любых других алкоголиков с внушительным стажем. Нас не ограничивали денежные возможности, но мы не захватили сумку-тачку для тяжелой ручной клади, а потому размышляли как бы по проворнее осуществить транспортировку искрящейся на солнце "огненной жидкости", заполняющей стеклянную тару с привычными этикетками. Сам характер наших переживаний наводил на мысль, что период "искусственной релаксации" может затянуться на долгий период – уж слишком неприятна была нам дружба с Депрессией.
Хорошо, что нам догадалась помочь все та же миловидная продавщица: она самостоятельно разгадала наши муки и предложила простецкий, как все гениальное, вариант. Из-под прилавка были извлечены две картонные коробки со специальными ячейками, предназначенные для транспортировки бутылочной посуды, и мы стали с чувством, с толком, с расстановкой загружать импровизированные саквояжи напитками по вкусу. Затем безопасную тару мы погрузили в пластиковые пакеты. Не более двадцати минут хватило нам на формирование задела на первый "звездный марш", а далее мы надеялись пополнять свой "кладезь антитрезвости" уже ближе к дому… Мы понимали, что предстоит борьба с Депрессией ни на жизнь, а на смерть. Нам, видит Бог, удалось хорошо подготовиться к длительной осаде болезни.
Приятно отяжеленные мы наконец-то явились ко мне домой – сюда было ближе, чем к Олегу на Петроградскую сторону. Я внес поклажу, а сам продолжал думать о социальных реликтах. "Российская экспансия всегда присутствовала: наши монархи, часто совершенно бездарно гробя жизни славян, покоряли другие народы, увеличивая тем самым прирост населения. Но мы пытались ассимилировать не "друзей", а стопроцентных "врагов", чем, конечно, создавали постоянные проблемы, терзающие изнутри наше государство. Простая статистика пялила на мой аналитический разум бесстыжие глаза. К 1897 году на территории, инкорпорированной Россией после 1646 года, проживало 76,9 миллионов человек, из них только 12,2 миллиона (15,7%) составляли русские. Все это неважнецки соотносилось с предыдущим периодом: на территории, заселенной до 1646 года проживало 52 миллиона человек из них только 8,5 миллионов (16,3%) были нерусскими. Иначе говоря Россия пыталась откусывать пирог, явно плохо помещающийся во рту. К 1914 году на территории Российской империи проживало 178 миллионов человек, но в большинстве своем то был генетический мусор, воспитательной возни с которым предстояло очень много и на необозримо долгие годы. Так Россия и завязла в утомительной и крайне неблагодарной работе. Словно в пику нам, например Англия, грабонув Индию, быстро откатилась из колонии, предпочитая тратить деньги и благоустраивать исключительно англичан. Мы же корячились на целинных землях, в северных тундрах, на Кавказе, пытаясь создать несоздаваемое"…