– А место вашего недавнего пребывания вы не можете прояснить?.. Или это секрет? – то была опять подсказка майора, но мы не желали ею воспользоваться.
   – Да никаких секретов нет: мы гужевались то у меня на квартире, то перебирались к Олегу. Время наших перемещений никто не фиксировал. Просто по зову внутреннего голоса вызывали такси и меняли место пребывания…
   Тут вмешался в разговор и Олег, ему надоело играть роль молчаливого слушателя.
   – Я лично был в таком состоянии все это время, что толком и не вспомню, в какие дни и где я пребывал,.. что и сколько – пил… А ты, Саша, разве способен выдать мало-мальски точный хронометраж?..
   – Олежек, да какой там "херометраж"… Я себя-то плохо помню…
   Такой рассказ, видимо, очень устраивал Колесникова, он даже не сумел скрыть радость, она выписалась у него на лице в виде улыбки, а на лбу в виде капелек пота, свидетельствовавшего о сильном волнении.
   – Да,.. господа,.. история! – замычал Павел Олегович. – Ну, а кто-нибудь может подтвердить факт запоя и прочих развлечений?
   – Вестимо, вестимо, ваше величество! Только разве по нашему виду и по запаху перегара не чувствуется правдивость рассказа? – Олег сразил силой своих аргументов очарованного следователя. Затем для полного ажура он произвел форсированный выдох прямо в лицо майору, заставив его поморщится… – Можно и кровь взять на анализ концентрации алкоголя, наконец, печень пощупать – она у меня уже выкатилась до самого лобка, а у Александра даже вышла за его пределы…
   Я хотел обидеться на друга, но потом раздумал – пусть все будет так, словно в сказке. Но свидетели все же требовались в интересах нашей же безопасности, и я назвал данные Владимира и двух наших верных барышень. Все было записано, четко запротоколировано, как говорится…
   Теперь настала очередь иных вопросов, имеющих непосредственное отношение к делу. Майор милиции насупился и посуровел – все его милицейское естество словно подчеркивало: ребята шутки в сторону, начинаем серьезную работу!
   – Александр Георгиевич, вы, если я не ошибаюсь, некоторое время тому назад работали в одном из фондов, имеющих отношение к медицине?
   Павел Олегович застыл в ожидании моих ответов, они обязательно будут фиксироваться в протоколе. Меня всегда интересовала методика "вранья" подозреваемого и то, как ее расшифровывают опытные следователи. Я полагал, что сперва необходимо просто установить: врет тебе человек или нет. Имеет подследственный склонность к такому качеству поведения, или ему это абсолютно не присуще. Затем можно задаваться тем же анализом уже по деталям. Допрашиваемый, естественно, должен сразу же убедить следователя в своей откровенности. Но разве существуют в природе такие люди?.. Тут главное не перегнуть палку, не сфальшивить в игре… Но многое зависит еще и от темы разговора: ведь она может касаться таких явлений, правдивость или завиральность которых будет говорить сама за себя…
   – Да, я работал в том фонде более четырех лет, а ушел из него потому, что меня с души воротило! Мне было трудно привыкнуть к всеобщему вранью, им администрация фонда настойчиво потчевала население. Обещались застрахованным "золотые горы" и все виды качественной медицинской помощи, а на самом деле ловкачи от медицинского страхования по черному обворовывали несчастных больных. Такие подходы противоречили моим душевным наклонностям.
   – Почему у вас такое отношение выработалось к руководству фонда? – уточнил Павел Олегович.
   – Да это, скорее, не отношение к руководству фонда, а к той системе здравоохранения, которую создали нынешние руководители жизни народа. Они в одночасье превратили медицину в нищую проститутку, имеющую возможность застраховать только подол юбки. Однако прикрытыми оказались только ягодицы, даже влагалище осталось свободным для обозрения и потребления. А уж ноги-то из-под рваного материала торчат совершенно голые, с грязными пятками. Душа и мозг развращены вынужденным стяжательством.
   Голова кружилась от негодования, хотелось для начала смачно плюнуть в рожу законодателям, а потом набить морду исполнительному директору ФОМГ.
   – Бесполезно определять персоналии: пусть историки раскапывают политический хлам. Меня не интересуют конкретные ответственные, важно, что государство совершило грандиозную ошибку, погубив уникальную систему здравоохранения…
   Наконец мне удалось справиться с негодованием, душившим меня голыми руками, теперь можно было говорить более-менее спокойно.
   – Я-то являюсь ярым сторонником государственной системы здравоохранения. Сейчас по существу отсутствует конкретное лицо, несущее ответственность за оказание медицинской помощи населению. Отсюда идет весь раскордаш в охране здоровья.
   – А в чем собственно состоит различие в подходах? – попробовал уточнить Колесников.
   – В прежние годы государство брало на себя ответственность за здоровье своих граждан: худо-бедно, но оно отдавало себе отчет в том, что делается под его сенью в этом ведомстве, деньжат подбрасывало достаточно для того, чтобы на сносном уровне оказывать медицинскую помощь населению. И строго спрашивало за халтуру и ошибки.
   – Так неужели и сейчас нельзя спросить с виноватых – с "исполнителей"? … по всей строгости закона? – опять попер, как на буфет, Павел Олегович, воодушевляемый собственной наивностью.
   – А сейчас у каждого свои интересы: у отдельного медицинского работника, у лечебных учреждений, у страховой компании, у фондов различных территорий и уровней. Но все это редко по настоящему стыкуется с интересами самого пациента.
   – Да как же так? – опять взвился Колесников. – Разве это государство в государстве?
   Меня чуть не стошнило от неразумности реакции следователя. Но тут я все понял: во-первых, он-то медицинскую помощь получает в закрытой ведомственной сети и никакого отношения не имеет к безобразиям страховой медицины. Тогда все понятно: ясно откуда растут ноги у той самой "наивности". Следователь продолжал смотреть на меня глазами доверчивого школьника, и я продолжил просветительскую работу.
   – По Конституции государство взвалило ответственность за качество медицинской помощи на себя, но де-факто пациент оказывается брошенным на произвол судьбы. Вот недавно министерство здравоохранения с гордостью докладывало о том, что успешно провело диспансеризацию большинства детей… Слава тебе Богу!
   – Но вот видите! – гордо заявил Колесников. – Есть еще порох в пороховницах!
   – Порох-то может быть еще и остался кое в каких кладовых, но используют его весьма отвратительно. – отвечал я, скорчив кислую гримасу.
   Даже Олег – физик по образованию – и тот уже давно допер до существа вопроса, а потому ворвался с незапланированной атакой развернутым строем на поле боя.
   – Пациенту на всех уровнях обращения за медицинской помощью начинают вешать лапшу на уши, спокойно заявляя: лечение стоит денег, найдите их или отваливайте! Разве государство раньше занималось такой трепотней: оно организовывало медицинскую помощь, исходя из реальных возможностей. Но та возможность всегда была доступной, квалифицированной, в объеме тех средств, что выделялись на благие цели. А теперь больному просто заявляют: пошел в жопу! А многие на беде людей научились греть руки…
   Олег явно въехал в проблему быстро и намертво, но как же так "сильно провисает" Колесников? Разве у него нет жены, детей, других родственников. Да и как следователь, он обязан быть в гуще событий, бьющих по головам его соотечественников… И тут я припух полностью: да он же стервец разыгрывает театр! Зачем нужен ему весь этот балаган с игрой под "наивность". Да… он, пожалуй, хитрее меня, дурака, интеллигента, размазни, вечно занятого своими творческими проблемами. Да раскрытие криминала в медицине – это одна из статей его профессии…
   Я успокоил нервишки и тогда все понял: Колесников работал на нас с Олегом: он тонко, методично создавал нам общее "алиби". Он как бы уводил внимание возможного проверяющего. Он подводил доказательную базу под то, что нет у нас с Олегом мотива "грохать" Шкуряка – директора фонда… Да и то верно: на кой хрен нам пачкать руки об кучу говна – приговаривать неуча к смерти. От его же пребывания в фонде никому ни тепло, ни холодно…
   Теперь я внимательнее посмотрел в глаза майору и тогда уловил быстро промелькнувшую хитринку – след общего заговора! Против кого? Да против дураков и таких же обалдуев, дельцов, какие есть не только в медицинских кругах, но и в милиции, во всех сферах жизни больного общества.
   – С нашим директором я практически никогда не встречался, потому ничего о его личном отношении ко мне не ведаю. Но то, что на таком теплом месте можно делать "гешефт", у меня сомнения не вызывает. Однако не пойманный, как говорится, не вор!.. Люди крутятся в тех условиях, в какие их поставили: что в том плохого, если они извлекают для себя материальную выгоду… Не они же рушили систему государственного здравоохранения. Вот те – разрушители – были истинными мерзавцами, а эти – только крысы с помойки. Их удел – питаться разлагающейся падалью, доставшейся от больших дураков и мерзавцев.
   Колесников снова просиял улыбкой – ему нравился и стиль, и направление разговора. Все ужасно подходило к разработанному им сценарию. Ему требовались лишь некоторые уточнения.
   – А кто, собственно говоря, правил там в фонде всей этой громыхающей по бездорожью колесницей? Фамилии, запомнившиеся чем-то, можете назвать?
   – А какое звено вас интересует, Павел Олегович? Людей-то там работало очень много, всех и не упомнишь…
   – Давайте остановимся для начала на директорском окружении, попробуем прогнозировать желание каждого заказать другого. – уточнил следователь.
   – Павел Олегович, а почему вы заявляете о множественном числе? – выплеснул я свое недоумение. – Ведь грохнули-то только директора, о нем и говорить нужно. Не правда ли?..
   Мой ответ, видимо, удовлетворил следователя. Пусть по косвенным признакам, но я показывал, что совершенное не въезжаю в проблему. И это было на данном этапе очень важно…
   – Нет, Александр Георгиевич, убито несколько человек, причем при не вполне понятных обстоятельствах. Если это и цепь, спланированных одним лицом, как говорится, действий "россыпью", то их не могли осуществить одиночки – например, вы с Олегом Марковичем. Тут должна действовать "организация". Так что давайте подробно остановимся на всех возможных взаимосвязях.
   – Павел Олегович, – взмолился я от всего сердца, – поймите меня правильно, я не отказываюсь от дачи показаний. Но я очень плохо знаю всех этих говнюков, я оставался слишком далеко от игр этой компании. Мое рабочее место, кстати, находилось даже в другом корпусе. Я и видел-то каждого из них от силы один – два раза за время всей моей работы в фонде.
   – Ничего, ничего… не будем спешить. – успокоил меня Колесников. – начнем потихонечку пробираться к истине. Мне помнится вы даже в своих книгах красочно и подробно описывали всю эту публику – значит что-то знали и про "детали"…
   – Побойтесь Бога, Павел Олегович, материал книг – это всегда только творческая фантазия, и никакой правды в нем нет. Вещий вымысел. Тут уж я вам клятвенно ручаюсь. Неужели в вашем ведомстве нашлись такие остолопы, которые решили на материале писательского вымысла строить криминальные гипотезы?!
   Я засмеялся, но по глазам Колесникова понял, что такие мудозвоны действительно были в наличие, и следователю такой мой эпатаж очень пришелся по вкусу. Почему-то припомнились некоторые подробности процесса над командиром Будановым: кто может сомневаться, что поведение в боевой обстановке резко отличается от мирной ситуации, или тюремного заключения. Все имеет свое название: действует избирательность мотивов, срывов поведения, принимаемых командных и общечеловеческих решений. И нечего крокодиловы слезы сейчас лить защитникам погибшей девушки: не Буданов затеял этот взрыв ненависти, перешедший в кровопролитную и несправедливую войну. Так почему он должен отвечать за все грехи верховной власти с той и другой стороны. Военные действия, звериная ненависть бойца, всегда рождают цепную реакцию, как с той , так и другой стороны. Война – это всегда зверство. Что делается в душе любого русского, когда он видит, как абрек перерезает пленному солдату горло, называя это "казнью". Каждый русский считает, что носителей такой агрессии необходимо уничтожать, как поганых крыс, выкуривая из нор беспощадным огнем. Прав полковник: нечего делать из нас виноватых, пусть откапывают тех, кто затеял это зло с чеченской и нашей стороны: политиков необходимо призывать к ответу, а не солдат, помешанных от объятий со смертью.
   – Если вас, Павел Олегович, интересует директорский уровень – про всех его блядей я, конечно, мало что знаю – но у него, как помнится, был свой "серый кардинал"… По его облику, особенностям говора, могу предположить с большой степенью достоверности, что этот шустрец с тихими вкрадчивыми манерами врожденного подлеца выходец из мест южной Белоруссии или Западной Украины. Кстати, и сам директор из тех же краев: рыбак рыбака видит издалека. Представляет собой тот хлюст, с позволения сказать, нечто похожее на "прилизанную гниду". У него и кликуха в фонде была простая – "прилипало-подпевало". Такого же типа и предмет служебного романа он для себя выбрал. Только говорили, что его дама сердца приперлась к нам с острова Сахалин. Получается все, как ни верти, по сионским прогнозам: светлое будущее за "кочевниками". Вот только почему всю эту дрянь с панели наш губернатор подобрал с явной помойки и возвел в ранг начальников?..
   Я бы еще мог "кудахтать" о других "заметных фигурах", но Колесников остановил меня страшным замечанием:
   – Тот парень убит, вернее, забит ногами группой каких-то молодчиков, повстречавшихся ему в темной подворотне. Все произошло даже не в своем районе, а где-то на окраине города. Видимо, женщина-соблазнительница вытащила его на то лобное место. Однако по характеру, лучше сказать по подчерку, преступление похоже на заказное. Кому же так сильно мог насолить господин "серый кардинал"?
   – Павел Олегович, трудно сказать, кому он не успел насолить. Это же была такая гнида!.. Он дня не мог прожить без какой-нибудь гадости, прицеленной в ближнего. Но я почему-то не верю, что кто-нибудь пожелал марать руки о того "миразабля"… Тут что-то другое, сугубо личное… Но пока на ум не идет версия. Конечно, если бы я проводил судебно-медицинское вскрытие, то, скорее всего, намек на мотивы убийства у меня появился бы.
   – А что вы, Александр Георгиевич, можете сказать о таком фигуранте, как Гордиевском Эдуарде Лазаревиче?
   Я не удержался от любопытства и удивления: на моей памяти, этот тип появился в фонде недавно и возглавлял "юридическую свору". Забыл, толи по статусу управление, толи отдел ему подарили на "кормежку". Высокий самодовольный кретин, лет тридцати с небольшим, с приглаженной чуть вьющейся шевелюрой смоляного блеска. Увидев его, я почему-то по еле заметным внешним признакам понял, что "красавчик" склонен к гомосексуализму, хотя и пытался манифестировать облик вечного "бабьего угодника". Была и какая-то добавка патологического шарма: что-то от самца садистического толка. Иначе говоря, голова у него кружилась только от тогда, когда бабье падает перед ним снопами, а он их нехотя отпихивает ногой, обутой в лаковый башмачок.
   Мои судебно-медицинские размышления прервала реплика следователя:
   – Так вот: Директора фонда грохнули в компании именно с Гордиевским!..
   – Вот те на!.. – вырвалось у меня совершенно непроизвольно, но с затаенной радостью. – Мир освободился от еще одной дряни!..
   Ну, с директором все понятно: на нем от грехов и пробы ставить было негде, но Гордиевский – пешка, "шнурок", как говорят уголовники. Как он-то сподобился попасть под "пресс". Это была полнейшая неожиданность хотя бы потому, что гомосексуальная версия так настойчиво в моем понимании лепилась к этому фрукту. Чем же он прогневал "мясников" и "заказчиков"?.. Поползли ассоциации, и все исключительно патологического свойства: "Гордиевский" – сама фамилия говорит о непомерной гордыне, а это уже точная печать Каина. За такой грех Господь Бог наказывает рано или поздно. Затем имя – "Эдуард". Я переглянулся с Олегом – он же проштудировал всю мою книгу про масонство, а в ней много исторических справок из жизни Англии. Эдуард II – король Англии был умерщвлен заговорщиками мучительным и безжалостным способом. Ему, как бы в награду за отъявленный гомосексуализм, ввели в анальное отверстие раскаленный железный прут и король скончался от дичайшей боли, от шока. Но на теле не оказалось никаких признаков насилия. Неужели и этот Эдуард – всего лишь отпечаток с той, более древней судьбы. Да, если учитывать напыщенный лик, то можно подумать и о королевском звании, сидящем у него в костном мозге. Однако раскаленный железный прут в задницу – это вам Эдуард Лазаревич не очень приятное развлечение даже в тридцать лет с небольшим…
   – Слушайте, Павел Олегович, – вцепился я мертвой хваткой в следователя, – устройте так, чтобы мы с Олегом побывали на вскрытии трупов этих двух типов – директора и Гордиевского. Это же в вашей власти. Для вас это будет хорошим доказательным маневром – следственным экспериментом, подтверждающим нашу непричастность к тому, что им прострели башку…
   – Только почему же вы решили, что им прострели башку? – неожиданно, медленно, членораздельно задал вопрос Колесников.
   Мне показалось, что он ловит нас "на живца". Вот сука! – подумал я, а с первого взгляда вроде бы приличным человеком показался…
   – Насколько я разбираюсь в текущем моменте: теперь только так разбираются с провинившимися на Руси. – был мой не очень стройный ответ.
   Следователь смотрел на нас пристально, переводя взгляд с одного на другое. Затем я опять заметил в его взгляде промелькнувшую хитринку. О. майор был еще тем провокатором!.. Он, пожалуй, доведет меня до инфаркта, а заодно и Олега вместе со мной зароет!.. Эти его загадочные сценарии порой кажутся совершенно немыслимыми, а на поверку оказывается, что он все правильно рассчитал. Он умелый "кукловод"!
   – Не удивляйтесь, господа, просто я считаю нужным уточнить, что тот и другой фигурант погибли не от огнестрельных ранений… Их прибила одна и та же железная дверь, сорванная с петель мастерски заложенным взрывным устройством…
   Наметилась пауза… Повороты событий – еще похлеще, чем в гоголевском "Ревизоре"!..
   Тут я решил, просто любопытства ради, поиметь некоторые уточнения:
   – Павел Олегович, вы так лихо сорите трупами, что диву даешься. Скажите сразу, а случайно Семена Евгеньевича Пеньковского не задела длань старухи-смерти, не огрело и его по башке какой-нибудь железной дверью, или хотя бы крышкой от люка. Этот тип тоже крутился рядом с директором и Гордиевским, стараясь пристроиться своей жирной жопой к их седалищу? Может быть, то – все одна компания?
   Я стал припоминать некоторые факты биографии Пеньковского: по первости он делал вид, что бунтует против "зарвавшейся администрации", был очень активен, когда дело касалось защиты интересов собственных родственничков, работающих в фонде. Но быстро менял веру на безверье и конформизм, когда дело доходило до чужих интересов. На людях он был "декабристом", за кулисами – превращался в адепта власти и без стеснения вылизывал начальству задницу.
   Но меня, как врача, интриговало и другое его качество, сближавшее мужской статус с неотвратимо женским началом. Всеми правдами и не правдами "Семион" – такую кличку дали ему в фонде – утверждался в святости отношений с директорским "тайным обществом". Мысленно я не мог отмыть лик нашего профсоюзного босса от жирных пятен гомосексуализма.
   Известно, что у гомиков клановая спайка поставлена даже выше, чем у классических масонов. И все те козлы, как, например, Эдуард II – несчастный король Англии, маскировали свои увлечения законным браком. Наши бисексуалы для отвода глаз еще и выстраивали на работе пошленькие адюльтеры. Правда, бабы у них все больше непотребного звания были. К изломанной психике мужской половины присовокуплялась порочная женская половина. Гомики резвились, пускали пыль в глаза обществу: они по провинциальной склонности к дешевому фарсу чуть ли не высаживали себе на колени предмет мнимой любви. Тогда кабинеты превращались в будуары, альковы… Иначе и быть не могло, но меня больше всего раздражали их рожи, явно просящие кирпича. Я заметил, например, что у Семиона при его бабьей, расплывающейся роже еще и гнездилась страсть красить волосы. Полагаю, что в том помогала ему драгоценная супруга. Как все хитренькие жены, она во время покраса шевелюры мужа намеренно ему подгаживала – искажала колер, добавляла пегости. Семион превращался в "меченого кобеля". Цель проста: профилактика возможных измен, как по мужскому, так и по женскому виду пристрастий.
   – Нет, Александр Георгиевич, – раздался спокойный голос Колесникова, – Семена Евгеньевича Пеньковского не пришили, а только поколотили, да так, что он сейчас с трудом мозги собирал в единый черепок.
   Во взгляде следователя не было ничего милосердного, он полосовал ситуацию большим хирургическим ножом, словно патологоанатом.
   – Институт экспериментальной медицины перестраивает его мышление на новый лад. Может быть, там ему вживят электроды и закрепят их на механический привод. Тогда энергия несчастного раба Божьего пойдет не на форс и самомнение, а на уважение всех людей. Он ведь, насколько я понял, отчаянный демагог, завистливый по отношению к тем, кто обогнал его в своем развитии… Но сейчас-то Пеньковский все еще плывет в "ладье жизни", словно зачарованный странник – дурак дураком и уши холодные!..
   И тут в поле моего зрение попала лицо Верещагина: по нему текли слезы. Олег заговорил, голос моего друга был надтреснутым и прочувствованным. Кто бы мог подумать, что Верещагин столь подкован в мыслях и словах праведных. Однако это именно он, великий грешник, основательно умывшись слезами, произнес медленно, значительно, с расстановкой. "Закон Господа совершенен, укрепляет душу; откровение Господа верно, умудряет простых. Повеления Господа праведны, веселят сердце; заповедь Господа светла, просвещает очи. Страх Господень чист, пребывает вовек. Суды Господни – истина, все праведны" (Псалом 18: 8-10).
3.2
   Да, все именно так и было. Видимо, что-то оставалось тайным для меня в биографии Верещагина. Но я и не собирался уж очень глубоко копаться в биографии моего друга.
   Все о подробностях "двойного" покушения я узнал от Колесникова уже в машине, по пути следования на судебно-медицинское вскрытие. Оказывается трагическая сцена произошла на лестнице перед квартирой директора фонда. Колесников раскрыл черную кожаную папку, вытащил оттуда несколько ватманских листов бумаги – масштабные планы с деталями происшествия. К ним добавились и фотоснимки, привязанные особыми отметками к масштабному, развернутому плану. Все отвечало стандартной технике работы следственной группы на месте происшествия: планы и снимки были четкими, понятными, видео-элементы пронумерованы, приведена единая система измерений, вниз листка вынесены все условные обозначения. Чувствовалось, что трудились грамотные специалисты – это удобно для последующей работы следователям и приятно для доброго сердца. Я скользнул взглядом по подписям следователя и привлекаемых специалистов-криминалистов: стало ясно, что всем руководил лично Колесников. Значит капитан Иванова была оттеснена неведомыми силами от непосредственной работы на месте происшествия. Но, может быть, ей поручали разработку отдельных деталей, фрагментов следствия…
   Сейчас я никак не мог вспомнить фамилию директора. Вертелось нечто похожее на формулу: "шулер – шуляк – шлак", потом эта звуковая ось передвинулась вправо, влево, слегка покачалась, встала поперек движения жизни. Что-то явно не то творится с моими мозгами!.. И тут же на подстежке выпирало и фиксировалось окончание звукового сочетания. Оно перемешивалось с фонирующим скрипом давно несмазанных колес деревенской телеги, бренчащей к тому же от ударов о кочки подвешенным к задней оси помятым ржавым железным ведром: "шкура – гордец – подлец". Звуковая гамма накрывалась мелкодрожащими звуками, относящимися, пожалуй, уже к тому стаду затравленных овец, что бежали, спотыкаясь и давя друг друга, за дребезжащей колымагой – то был хор сопровождения, состоящий из верных адептов-холуев. Заскрипело, заскреблось, зачавкало что-то мерзопакостное, но свойское, родственное директору, зовущее его к нововведениям и инновациям: "череда – чернозем – говно". Тут уж, верно, шел разговор о фамилиях заместителей директора. И вот я уловил семантику основного мотива, относящуюся к функциям всей компании сразу, скопом: "мелкий – мстительный – мудак"!.. Эти, как говорится, первые парни на деревне, с подкрашенными и подвитыми чубами, выбивающимися из-под кепчонок, лихо сдвинутых на затылок, поигрывают на гармониках пикантные мотивчики, куражатся где-то за околицей своих маленьких провинций… Но они забыли, что здесь-то Петербург, благородно принявший их в свои каменные объятия. Так следует и вести себя иначе, не по-деревенски, кончать с выкрутасами, идущими от неразвитого ума!..