Федоров А.. Масон

2.5

   Тем временем женщины уже достаточно насладились общением с нашими вялыми телами и стали ощущать еще и страшно противный запах перегара, нависший густым облаком во всех помещениях. Женщины хотели открыть окна, чтобы устроить залповое проветривание, но Владимир запретил и отогнал всех от окон, не позволил даже распахнуть шторы. Нас с Олегом повели в ванную и установили под теплые струю душа спина к спине. Напор воды, словно по заказу, был почему-то достаточный. Мы стояли оба голые в одной лохани, совершенно непохожие по конституции: Олег был худым и длинным, а я достаточно упитанным и среднего роста, но оба мы были с намеками на прошлую спортивность. Что-то в наших фигурах напоминало картину "На берегу Неаполитанского залива", хранящуюся в Третьяковской галерее. Естественно, мы были постарше, но с такой же чистой душой, как и те мальчишки, что изображены художником А.А.Ивановым на холсте в светло-желтых тонах. Правда, наши "бантики" от длительного запоя скукошились и трогательно обвисли, что вызывало нескрываемую грусть у дам. Однако "неаполитанское солнце", струящееся из женских душ, обещало поправить через некоторое время и эту маленькую неувязочку. Жаль, что в ванной не оказался с кистями, красками и мольбертом гениальный художник Иванов.
   Нельзя было не заметить, что обе женщины наблюдали не столько за игрой наших мышц, сколько оценивающе изучали и, видимо, многократно сравнивали другие мужские достоинства… Нам было трудно понять суть их оценок и выводы. Мы только видели нежные улыбки, бродившие по губам этих двух банщиц… Сейчас, после столь сильного алкогольного торможения, мы могли им отвечать только скромными обещаниями, да и то готовыми сорваться с крючка надежды словно проворный пескарик. Перекрестный анализ не ослабевал даже тогда, когда банщицы усиленно скребли жесткими мочалками наши исхудавшие телеса. Но что-то тайное уже начинало бодрить меня и Олега: и вот чудо! – возник не долгий и, может быть, не очень стойкий ответ на женскую ласку и категоричность движения мочалок. Я проследил за направлением взгляда Воскресенской и моей Ирины, стараясь хоть как-то, пусть приблизительно, смоделировать направление и характер их мыслей. Все говорило за то, что мысли те были – исключительно полигамными!..
   У Олежека было заметна одна анатомо-хирургическая особенность. Ее нельзя было подвести под великолепие традиционного "обрезания": что-то среднее между врачебной ошибкой и идеологической диверсией против крайней плоти било в глаза. Я-то хорошо знал ту "кровавую историю": один папа-иудей заказал акушеру, чтобы без лишних хлопот его новорожденному сыну за отдельную плату выполнили несложную операцию на пипиське прямо в родильном доме. Годы были пятидесятые, и идеологические расхождения между партией и кашерной медициной тогда существовали. Операцию пришлось для скрытности выполнять в темноте: акушер манипулировал на ощупь и со страху перепутал новорожденных. В темноте Олегу слегка подрезали пипиську. Видимо, "действо" было выполнено неважным специалистом – не имевшим достаточный опыт, хотя и иудейской породы. Известно, что в типичных синагогах, а не в советских родильных домах, после обрезания крайней плоти кровь останавливалась недолгим, но сильным отсасыванием губами. Цадики, производившие важную операцию, обычно с удовольствием выполнял эту процедуру, предварительно прополоскав рот и кариозные зубы самогоном. У Олежека в скором времени рубцовая ткань настолько деформировала венчик головки полового члена, что образовался и фимоз и парафимоз одновременно! Таким образом, закаливание характера ребенка происходило в муках и с максимально раннего возраста. Воля Олежека мужала и крепла, но половой член на всю оставшуюся жизнь сохранился деформирующий головку рубец – это был след мастера не своего дела.
   Известно, что мужчину шрамы не портят, а только добавляют шарма, не зависимо от того, где они находятся. И Воскресенская "зависла" на виртуальном смаковании "важной темы". Женщины-стоматологи, оказывается, имеют тяготение не только к анатомии челюстно-лицевой области, но и нижнего этажа. Она пялила глаза на олеговы достоинства без всякого смущения и острастки, полагая, наверное, что находится на сельскохозяйственной выставке или в кунсткамере, созданной в Санкт-Петербурге еще Петром Великим. Но мы были в таком градусе подпития, что это нас совершенно не смущало, а только веселило, бодрило, можно сказать, разум…
   Моя красавица наконец-то выправила взгляд и покорилась типично скандинавским атлетизмом "моих красот". Все как-то вязалось с ее глубинными, сугубо личными представлениями о крайней плоти. По этому случаю я даже вспомнил годы моего ученичества – семинарские занятия на кафедре факультетской хирургии под руководством доцента Федоткина. Дело в том, что одна студентка нашей группы никак не могла усвоить различия между "фимозом" и "парафимозом". А ошибка на этом поприще может привести к не правильному выполнению соответствующих операций на жизненноважном мужском органе. Федоткин устал объяснять ей различия в механизмах возникновения патологии. По началу он, как говорится, тщательно подбирал и сортировал деликатные выражения. Но от того толку не было никакого. Через час неустанной работы языком он психанул и перешел на язык народный: "Ты пойми, красавица, разницу! При фимозе член даже не "залупляется", и в таком мешке накапливается всякая грязь и зараза. Очень просто возникает флегмона крайней плоти!.. А вот при парафимозе член "залупляется", но не может прийти в исходное положение. Тогда возникает ущемление головки члена. Тоже, как ты понимаешь, радость не великая. Итак: в первом случае мы делаем хирургическое обрезание, во втором – лишь надрез, полностью расслабляющий оковы!" Простой язык всегда более доступен! Девушка из народа все быстро поняла и теперь могла переходить к практическим действиям…
   Похоже, что у моей дамы сердца не было недопонимания относительно тонкостей оперативного вмешательства ни при фимозе, ни при парафимозе… А Воскресенская, как истый врач-стоматолог, смотрела на прелести Олежека, сравнивая их с анатомией и физиологией нормального "зуба". Ею, видимо, предполагалось и сверление, и бужирование, и пломбирование – только все это она мечтала получить в обратном порядке. Чего греха таить, мы млели под взглядами опытных львиц. Нам только становилось томно и душно – мы молили Бога, чтобы Он быстрее вернул нашим пещеристым телам прежнюю упругость и прочность. Мы алкали у матери-природы восстановления способности к моментальному восторгу и настойчивому движению к Победе Чувств над практикой жизни!.. Мы обещали и клялись, что больше не будем так рисковать – вызывать у себя раннюю импотенцию пагубными алкогольными излишествами!..
   Наши женщины бодрили нас взглядом, понукали к возрождению… Я поймал себя на мысли, что было бы неплохо и их обоих затянуть прямо сейчас в ванную: ведь известно, что функция формирует орган! А если объединить функции, то и КПД, по моему не совсем трезвому разумению, должно резко повыситься. Так стоит ли ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача!.. Похоже, что наши дамы держались иных представлений о сексе: в них вдруг проснулся атавизм собственницы. Они почему-то перековались в индивидуалисток до мозга костей, хотя обе имели классическое медицинское образование. С такими дефектами установки ничего нельзя было поделать. Я только заметил, что моя Ирина Яковлевна, будучи врачом-терапевтом все чего-то прикидывает, шевелит губами и шепчет себе под нос какие-то таинственные шифры. Я понял, что она рассчитывает дозу препаратов: ясно, что нас ждет серьезное лечение, нам будут поставлены освежающие капельницы с витаминами, глюкозой и прочей мутатой…
   Скоро нас с Олежеком протерли махровыми простынями, переодели в свежие пижамы и развели по разным комнатам. Далее уже на первых же каплях лекарственного вливания я словно провалился – заснул сном праведника!..
   Сколько времени длился мой сон не ведаю, но проснулся я глубокой ночью, видимо, не в тот же день, а через несколько суток. Сперва, не оглядываясь, шмыгнул в туалет и быстренько привел себя в порядок. Потом спокойно оценил ситуацию… На моей широкой тахте, тут же под боком посапывала Ирина Яковлевна, завлекающе разбросав чресла по поверхности "траходрома". И я, естественно, не упустил момента!.. Она была отзывчива и нежна, как гусеница перед самой интимной фазой продления рода – перед окукливанием. Мы трудились, не покладая конечностей. Тут только я понял, что рецептура капельницы была составлена мастерски. Помощь, как говорится "извне", возрождала во мне многократные желания и восторги…
   За стенкой, в другой комнате шла аналогичная работа: там брал свое от отечественной стоматологии мой друг! Не было слышно голоса неугомонного "бура", но "ахи" и "охи" протискивались сквозь неплотно прикрытую дверь, возбуждая перекрестный аппетит. Порой чувство мужской солидарности смыкало железные объятья: наши ритмы попадали в резонанс. Старое строение отзывалось понимающим нас стоном. Мы не стеснялись своей работы! Наверное, мы гордились бытовым усердием. В чем, собственно говоря, нас можно было обвинить? Мы никого не грабили и не насиловали! Мы выполняли важнейшую государственную программу – вели демографический посев на временно заброшенных землях, на необъятной женской целине. Все напоминало вещие слова: "Я живу на высоте небес и во святилище, и также с сокрушенными и смиренными духом, чтоб оживлять дух смиренных и оживлять сердца сокрушенных" (Книга Исаии 57: 15).

* * *

   Месяц запоя все же давал о себе знать. После мощных радостей и удовлетворения кобелиной прыти, я попытался вскочить с постели, демонстрируя темперамент молодого жеребчика. Ирина Яковлевна молча наблюдала за телодвижениями своего спартанца, осуждающе и предостерегающе покачивая головой. Но во мне бурлила память о "молодецких подвигах" еще студенческого периода. Я перекатился на правый бок к краю тахты и, слегка задрапировавшись полотенцем, как бы кокетливой юбчонкой шотландского покроя, вскочил на ноги… Мощный удар дурноты изнутри, от самого сердца в голову, обрушил все мое зрение: в глазах возникла сплошная темень, а звуки жизни и голос любимой раздавался издалека, словно бы из преисподние. Ноги стали ватными, а руки "полоскались", словно сломанные, безвольные крылья. Меня закачало, и я рухнул на спину обратно в постель. Женские руки, борясь с собственным испугом и естественной в таких случаях дискоординацией, пытались оказать мне хоть какую-нибудь помощь. Но какая помощь нужна почти что трупу?.. Если только попытаться аккуратно сложить руки на груди, преодолевая сопротивление трупного окоченения…
   Я лежал на спине в кромешной темноте, наблюдая мерцающие блики, отпугивающие сознание. Так шли мои наблюдения того, как сложно алкоголику, только что подвергшему себя месячному неутомимому запою, возвращаться к нормальной жизни. Что-то подсказывало, что без плавного перехода, без экспозиции, не удастся возродиться, словно Фениксу из пепла. Остатние способности к сексуальным аттракционам – это еще не настоящая работа, а лишь ее симуляция. Стать самим собой удается алкоголику только после длительного "проветривания" и неутомимой работой по возрождению основных инстинктов. Однако клиническое любопытство тоже присутствовало: мне было все интересно! С увлечением я объяснял сам себе физиологические механизмы и появления темноты в глазах, и моментальной потери слуха, и сухости во рту, и мелкого дрожания всех сочленений безвольного, неуправляемого тела… За такой работой сознание прояснялось: я мог глубоко анализировать клинические и функциональные метаморфозы, мне только не хотелось озвучивать собственные наблюдения и отвечать на бесчисленные, неуместные вопросы:
   – Саша, родной, что случилось? Тебе плохо? Что болит? – эту всю малосвязанную чушь лопотала Ирина Яковлевна над моей головой.
   А я, словно набрав в рот воды, старался молчать, чтобы не сбиться хотя бы с правильного дыхания, потому что настойчивые экстрасистолы уже вырывали мое сердце из нормальной деятельности. А вопросы любимой все продолжались и продолжались:
   – Саша, милый, ответь хоть что-нибудь! Тебе плохо, ты умираешь? Тебе очень плохо?..
   Наконец я сжалился над заботливой женщиной, было похоже, что она откровенно беспокоилась об исходе нашей любви:
   – Мне просто хуево, лапочка! Но это не имеет никакого значения для меня только потому, что ты находишься рядом. – отвечал я через силу, собрав всю волю в кулак.
   Мне, скажу правду, очень хотелось заткнуть на время фонтан вопросов, бьющий не понятно из какого органа у моей подруги и полежать в тишине. Кожа моя уже давно была перенасыщена контактами с бархатом ее тела. Скажу откровенно, мне был необходим отдых, отдых и еще раз отдых…
   Она, умная и чуткая, все поняла и замолчала, ожидая последующих мужских откровений. Ее глаза – вытаращенные и почти вылезшие из орбит – говорили о многом. Но самым главным было то, что я понял: природа снова вернула мне способность произносить лаконичные, понятные окружающим фразы. Да, пожалую, ко мне еще и зрение вернулось: ведь вижу-то я не обезьянку, а Ирину Яковлевну. Иначе как же я мог разглядеть "вытаращенные глаза" любимой…
   Алкогольная интоксикация в своей остаточной фазе между тем поджимала печень и побуждала рвотный рефлекс. Приходилось держаться из последних сил, дабы не допустить "свинства" прямо здесь, в спальне. Надо было срочно отвлечься на частности, сосредоточиться на малозначительных деталях процесса восстановления подорванных сил. Я не мог понять, в чем заключалось "переусердствование": толи я надорвался в запое, толи в сексе. Толи имели место излишки и в том и в другом. Но ведь известно? Клин вышибают клином… Но что в данном случае можно назвать "клином", который нужно вышибать опять-таки "клином"? Я завис на этой фазе рассуждений, пробуксовывая казалось бы на элементарной логике.
   Как ни крути, но что-то сломалось в моей голове. Иначе почему я, находясь в объятиях Ирины Яковлевны, вдруг совершенно некстати укатился мыслями в ту редакцию, куда сдавал книги в набор. Там я давно вычленил – да, да, именно "вычленил", причем многократно, – весьма сдобную попку и шикарную грудь молоденькой бухгалтерши по имени Олечка.
   Олечка, надо сказать, было именем-маркером моих внутренних предпочтений. Я всегда спотыкался о плоть персон женского пола, носящих это имя и имеющих такие славные анатомические деликатесы. Вечно, касаясь их взглядом, я балдел и пускал "слюни" в штаны и через губу – это явление у меня отмечается практически с глубокой юности!.. Я вообще всегда очень легко "дописывал картины" из быта отдельных людей и целых народов. Буйная фантазия являлась моим решительным камнем преткновения: мне было достаточно увидеть женскую грудь, слегка заголившуюся из-за неплотно застегнутой блузки, чтобы дорисовать все остальные детали. Что-то похожее на метафорический онанизм владело мною. Наткнувшись на интересную деталь, я уже видел ее владелицу совершенно голой, причем вполне радикально прикидывал и саму технику наших с ней вероятных суетных отношений.
   Сознание возвращалось ко мне, но продвигалось какими-то странными закоулками. Теперь его швырнуло в сторону некоторых исторических справок, задействованных мною в последней книге. "К 1785 году русское дворянство приобрело почти все признаки стабильного сословия: 1) сословные права были закреплены законом; 2) права эти являлись наследственными и безусловными; 3) дворянство обзавелось сословной организацией – уездными и губернскими дворянскими собраниями; 4) почти полностью выкристаллизовалось сословное самосознание и менталитет; 5) дворянство получило право на самоуправление и участие во всех его видах; 6) оформились и внешние признаки дворянской принадлежности. Избирательность прав дворянства отражалась на многих сторонах жизни общества. Но, может быть, достаточно пояснить в этом контексте особенности преступности в России. Естественно на долю деревни приходилось наибольшее число преступлений: 65,4% всех осужденных были крестьянами и крестьянками. Однако нужно помнить масштабы вообще сельского населения. На долю 3,2 миллионов рабочих в общей структуре населения приходилось 30% из числа осужденных. Совсем недавно и они тоже в основной своей массе были выходцами из крестьян. Отрыв от привычной среды повышал криминогенность более, чем в 19 раз по сравнению с истинными крестьянами-хлебопашцами, живущими в деревенской общине. Пожалуй, для всех социальных структур общества, в том числе и дворянства, можно смело применять формулу: не бедность, а стремление разбогатеть любыми способами, не исключая и криминальный, чаще всего подталкивало к совершению преступления любой степени тяжести".
   Я отстранился от залета в никуда, чтобы попытаться понять смысл таких исторических исследований. Зачем нужны эти экскурсы в прошлое? Последствия алкогольной интоксикации били тяжелой кувалдой меня по интеллекту – я никак не мог взять в толк, почему моей памяти было необходимо выбросить на поверхность такую информацию?.. Скорее всего, я силился перекинуть мостик к событиям сегодняшним, поставившим мою страну в позу "аля-ваш"!.. Французский термин, переводимый "поза коровы", зудил затылок. Россия виделась мне большой зеленой коровой, сношаемой мировым империализмом. Эка, к каким обобщениям меня качнуло с перепоя!.. Но к чему все это?..
   Вестимо, вестимо… Нынешние новые русские так азартно перегрызают друг другу горло и пытаются обмануть государство только потому, что действует та же формула: "приоритет жажды наживы". Значит это универсальный, межисторический феномен. Тогда не стоит удивляться нынешнему течению событий: все должно само себя исчерпать!..
   Но в моем-то случае с Ириной Яковлевной корысти никакой не было: мы два ветхих маргинала нашли друг друга и теперь отдавались "песням птиц". Меня, скорее всего, можно назвать "кукушкой", а ее – "чайкой". Сказал "кукушка" и представил себе, как я всю жизнь "подкладывал яйца" (в анатомическом смысле) в "чужие гнезда" (конкретно-переносное понятие), избегая при этом серьезных матримониальных отношений. Подумал "чайка", но тут же привиделся совершенно измученный туберкулезом Антон Павлович Чехов, на генеральной репетиции своей знаменитой "Чайки". С генеральных репетиций спектакля потянулись "хвосты" его странных отношений с супругой – актрисой Художественного театра. Но слово-то из песни не выкинешь!..
   Ужасно загрустил – даже больше, чем все герои знаменитой пьесы. Понял, что это алкогольная интоксикация в таком "поэтическом виде" тревожила мое сердце. Но от анатомической определенности действующего фактора стало только тошнее тошного!.. Хлопочущую с капельницами и клизмами терапевта-чайку захотелось больно укусить за ее аппетитный врачебный зад, но он уплыл от меня куда-то в сторону кухни!..
   Олежек, без всякого сомнения, преобразовался в моем больном сознании в образ "цапли" – длинноногой, респектабельной и отменно боевой птицы. Скорее, он относился к экземпляру, украшенному разновидностью отряда "голенастых", называемому "белая цапля". А его подруга стала маленькой уточкой – "речным чирком". Пока я не мог разобраться, что больше подходило врачу-стоматологу, обладавшему небольшим ростом, но вальяжной фигуркой, приятными формами и неуемным темпераментом. О последнем женском качестве было нетрудно догадаться, наслушавшись стонов – свидетельств сексуальных восторгов, раздававшихся совсем еще недавно за стеной. Моя квартира превращалась в "птичий базар", когда "маленького чирка" активно топтала длиночленная "цапля". Я тщательно подбирал орнитологические определения, смещаясь по перечню: чирок-свистунок, чирок-трескунок, чирок-клоктун. Все подходило к данному случаю. Но, собрав все нехитрые впечатления в один образ, я почему-то остановился на "мраморном чирке" – скорее всего, только потому, что он занесен в Красную книгу.
   Кажется, я отлежался, восстановил силы достаточные на первый раз. До туалета и ванной, наверняка, сумею дойти, справить все дела там и вернуться назад. Так я и сделал, а когда вернулся, то мой домашний лекарь уже смастерила капельницу и всадила иглу мне в локтевую вену, нимало не смущаясь моими сопливыми протестами. Во второй комнате мастрячился аналогичный инструмент и для Олега, ибо к тому времени и у моего друга началось помутнение рассудка от переусердствования. Я-то хоть предварительно успел сбегать в туалет, а Олежеку пришлось подавать "утку" прямо в постели. Конфуз произошел на глазах у любимой женщины. Однако, чего не бывает с больным и сильно увлеченным сверхидеей человеком!.. Все списали на погрешности в диете.
   Я, как истинный потомок дворянства, исподтишка радовался конфузу, случившемуся с Олежеком: значит мой род более отстоявшийся, чем вся генетическая предыстория моего друга. Воспитанные люди не наблюдают конфуз, а делают вид, что ничего не произошло! Так и у нас: никто ничего не видел, не слышал, не обонял! Не заметной осталась медленно расплывающаяся желтоватая лужа на абсолютно белой простыне. Олег бился в судорогах самоуничижения еще минут пять, потом затих – заснул сном обоссавшегося праведника…

* * *

   Проснулись мы всем "табуном" очень поздно – день клонился к глубокому вечеру, но по петербургским традициям за окном было светло и радостно. Во всех членах чувствовалась неведомая бодрость, а в голове ясность. Потому – исключительно для концентрации бодрости – отметились решительным и энергичным половым актом, отмеренным без всяких прелюдий и петтинга. Все сделали так, как исполняют маневр хорошо обученные солдаты, срывающиеся по приказу из центра в молниеносную атаку… Желание было обоюдным, а потому "вражеские редуты" не выдержали натиска – не сопротивлялись, а наоборот с большой охотой сдавались на милость победителю. Главный командир в красной шапке возник на холме быстро и пронзил несопротивляющуюся оборону решительным броском в глубину с перекошенным от восторга ртом криком "Ура!"…
   Отдышавшись и проделав несложные гигиенические процедуры почти нагишом отправились на кухню. Я и тут – просто по ходу дела – проявил таланты анатома, анализируя нагую натуру. У всех все было на месте, и это радовало!.. Но у моей красавицы было больше в анатомии соответствия моим индивидуальным предпочтениям. Я уже находился в той поре "впечатляемости", когда применимы слова поэта Василия Федорова: "Мой вкус перемещается от Рафаэля к Рубенсу!"…
   Кухня встретила нас чистотой – чувствовалось, что в доме две женщины. Совершенно рефлекторно я полез в холодильник, и "рука-владыка" вытащила остаток былой славы – как-то нечаянно "завалявшуюся" там плоскую бутылочку "White Horse". Да это была пятисотграммовая бутылочка шотландских виски: наверху красовалась эмблема фирмы – "Белая Лошадь", а в левом нижнем углу светилось свидетельство того, что напиток содержит 40% алкоголя. Все – даже наш врачебный конвой – поняли, что нужно выпить по "граммульке", что это ни в коей мере не ослабит эффект "капельного лечения". Наши "граммульки", естественно, опустошили бутылочку за один присест, ибо и приходилось-то на каждого из четверых всего лишь немногим более ста граммов. Мы пили виски без традиционного добавления "содовой", то есть пили не по-шотландски, а по-русски!.. Только для некоторой реадаптации вкусовых рецептов, я минуты три ласково втягивал ноздрями сладковатый запах виски, несколько напоминающий аромат нашего советского армянского коньяка, выдержанного в дубовых бочках. Повторяю: запах отдаленно напоминал тот волшебный напиток советских времен, когда его можно было спокойно приобрести за сравнительно доступную цену в любом винном магазине. Но тогда мы кочевряжились, предпочитая вкусовой "святости" армянского коньяка утилитарность чисто "водочного аромата" и его обжигающего действия на слизистую желудка. Водяра наслаивалась на давно испорченную не правильным питанием, банальным недоеданием слизистую ЖКТ, быстро формируя злейшую форму алкоголизма – "водочный алкоголизм". А как на долго можно было бы растянуть этот процесс, если бы научиться красоте потребления доброкачественных сухих вин. Но быть французами, испанцами или итальянцами – это не наш профиль! Теперь меня мучили злейшие угрызения совести. Нет, я не осуждаю водку. Наоборот я ее с удовольствием потребляю. Но сейчас я вдыхал ароматы чуждого иностранного напитка, и он почему-то казался мне приятным. Толи мой стойкий алкоголизм уже окончательно разрушил обонятельные и вкусовые рецепторы, толи общение с ФОМВ, с его убогим женским капиталом успело сформировать патологию восприятия. Но я вдыхал "мыльный запах" виски, прикидывая в уме соотношение кукурузного и пшеничного зерна в исходном продукте. Именно так обеспечивается особые свойства этого напитка. Запах раздражал обонятельные рецепторы на финальной фазе вдоха. И вдруг я понял смысл аналогии: женщину тоже необходимо обонять (подразумевая и еще кое-какие действа) на фазе вдоха. Тогда у нее и у тебя останется ресурс для завывающе-стонущего выдоха подтверждения достижения вершины сексуального вдохновения, наступающего в момент беспощадного оргазма… Откровенно говоря, лучше никогда не смешивать женщину и вино. Иначе возникнет "клинч парфюмерии", а ко всему галантерейному у носа и хера русского человека имеется предубеждение…