Страница:
За окном мелькали деревья, на такой скорости они казались безликими, смазанными – они являли собой общую массу, называемую "лесом". Но тот лес жил по законам универсальной биологии, а не формальной логики… Вот, вот!.. Все постепенно становится на свои места: оказывается мне хотелось постичь психологические законы, управляющие офицерством во все века, среди всех народов…
"Довоенное офицерство типировалось по принципу "потомственный военный". О том утверждал опять-таки писатель Волков. Как правило этот признак совпадал с другим социальным качеством – "потомственный дворянин". Дети военных начинали носить погоны с десятилетнего возраста, обучаясь в кадетских корпусах. Там шло воспитание в духе беспрекословной преданности престолу, монарху. Универсальное правило выдерживалось подавляющим большинством офицеров. Октябрьский переворот 1917 года испоганил все святыни, в том числе и в душах офицерства. Временное правительство по существу предало офицерство, бросив его на растерзание тупоумной солдатне и матросне. Офицеры, дабы побудить нижние чины к наступлению шли в одиночку в бой и терпели колоссальный урон, но оставлись верны воинским традициям. Мало того, солдаты часто устраивали самосуд, убивая своих командиров. Выжили в основном те, кто принял на вооружение мимикрию, осквернив тем самым душу, но возведя ее в ранг Закона поведения. Достаточно вспомнить наших маршалов – хотя бы Тухачевского. Но столь податливыми были не представители кастового офицерства, в "выдвиженцы войны". К началу революции офицерство уже настолько "пререлицевалось", что вполне соответствовало качественному и количественному составу общего народонаселения. В офицеры тогда определяли практически всех более менее грамотных людей". Тухачевский был до революции всего лишь прапорщиком – а это что-то среднее между солдатом и офицером.
Опять обобщающие мысли стучались в кладовые и архивы интеллекта: "кастовость", "дворянство", "образованность" – канули в лета! Опорой престолу такой социальный фундамент уже быть не мог. И государство начинает разваливаться…
Однако большевики, кровь из носа, желают удержать власть: для них это уже проблема жизни и смерти! Спасти ситуацию может только тоталитарное государство, а значит нужна опора новой армии, иного офицерства и по духу и по социальным установкам…
"Офицеров в столице останавливали на улице, били, истязали, убивали, грабили: "Анархия – мать порядка"!.. Особенно бушевал Кронштадт. В апреле 1917 года в Петрограде усилиями барона генерала П.Н.Врангеля и графа А.П. Палена была создана тайная военная организация, имеющая возможность рассчитывать на военную поддержку ряда воинских частей, сохранивших боеспособность. Для быстрого реагирования был создан ряд офицерских дружин. В мае в Ставке образован Главный комитет Всероссийского союза офицеров. Но приходилось и отмежевываться от тех офицеров-перевертышей, что надумали принять революцию. Решительнее всех повел себя генерал Л.Г.Корнилов: он двинул на Петроград несколько эшелонов Кавказской Туземной кавалерийской дивизии. Марш-бросок "Дикой дивизии" без должной поддержки захлебнулся. Виновниками тому были не только большевики во главе с Лениным, но и проститутка-Керенский"…
Прибегнув к несложным аналитическим функциям, можно было понять, что именно создание тайных организаций служило способом спасения от окончательного разгрома офицерства. Примечательно, что дворяне-офицеры пошли по существу по пути крестоносцев, масонов. В этой части все повторяло опыт в большей мере не отечественных традиций тайных обществ, а английских масонских лож. Началось некое соревнование: "белое движение" перетягивало на свою сторону лучшие офицерские кадры – кастовые, дворянские, умные; "красное движение" переманивало на свою сторону все остальное из наличного состава офицеров, вернувшихся с войны. Примечательно то, что ни те, ни другие офицеры не сумели сохранить жизнь: одни погибли в ходе Гражданской войны, другие – в результате чисток в ближайшие годы советской власти.
"Большевики быстро поняли бесперспективность надежд на "народную мудрость", им потребовалось на переходном этапе прежнее офицерство. Уже с лета 1918 года пришлось спрятать ненависть и недоверие к офицерству и начинать вербовать штат "военных специалистов". Только в Москве на 15 июня 1918 года было зарегистрировано около тридцати тысяч офицеров. Первый декрет о призыве офицеров, военных врачей, военных чиновников был издан большевиками 29 июля 1918 года. По докладу бывшего генерала, а ныне военного специалиста, перешедшего на службу в Красную армию, М.Д.Бонч-Бруевича, только десять процентов учтенных офицеров изъявило желание добровольно служить новому правительству. С апреля 1919 года начали действовать особые комиссии по учету бывших офицеров. Они почти насильно определяли бывших офицеров на службу в Красную армию. Осенью 1918 года удалось поставить в строй 160 бывших генералов, в 1919 году – 200 генералов и 400 полковников и подполковников"…
Машина притормозила, я открыл глаза: через переднее ветровое стекло увидел небольшой, аккуратно оборудованный пост, сержант в камуфляже проверял документы, представленные Владимиром. Нас не просили выходить из машины, класть руки на капот и раскорячивать ноги. Все было тихо и мирно, я бы даже сказал – деликатно. Мы снова тронулись в путь, но теперь уже по территории, заполненной чуть приметными бытовыми строениями – двухэтажными зданиями. Около одного из таких домиков машина остановилась, и Владимир, улыбнувшись, предложил всем выходить "на волю". Так он выразился во всяком случае…
Нам с Олегом отвели комнату на двоих с санитарным узлом и маленькой кухонькой. Какая-то разновидность спартанской гостиницы встретила нас, было дано время на обустройство, и я спокойно завалился прямо в одежде на койку, забив болт на всякий элементарный этикет. Мне было необходимо "доковыряться" в своей памяти, иначе "незавершенка" будет тяготить меня и отвлекать от других возможных дел…
"Крупнейшим центром офицерской эмиграции после Гражданской войны стали Балканские страны, особенно Югославия. Вот почему, наверное, так близка нам эта страна и по сей день, вот почему в конфликте с албанцами подавляющее большинство русских было на стороне югославов. Даже по себе я чувствовал ненависть к тем, кто запер в узилище Гааги Слободана Милошевича. Только крайне тугие материальные узлы связали руки нашей армии в деле помощи Югославии. Но я был уверен, что все естественное обязательно возвращается на свои места.
Хорошо известна и русская колония в Южной Америке, сложившаяся до Второй мировой войны под руководством генерала И.Т.Беляева. В Парагвае создался своеобразный центр русской военной организации, куда последовательно перебирались бывшие офицеры из Западной Европы, например, из Люксембурга, Франции. Опытные офицеры, еще в полном расцвете сил, принимали участие в военных действиях Парагвая и Боливии. Именами погибших русских офицеров были названы десять улиц в столице страны – Асунсьоне. Забавно, но в Парагвае как бы пересеклись после Второй мировой войны пути русских эмигрантов и немцев".
Меня опять швырнуло несколько в другую крайность: я оставил в покое дела былого офицерства, как такового, и решил приблизиться к масонству. Не трудно было заметить, что еще в 1917 году, неожиданно возникшее, как средство самозащиты, тайное сообщество офицеров потянуло за собой хвост через эмигрантские кордоны, главным образом, в Париж. Такое масонство категорически отмежевалось от русских масонов, ставших внутренним двигателем переворота семнадцатого года, свержения монархии в России. Честное общественное мнение прочно усадило на черную скамью суда чести членов временного правительства и особенно Сашку Керенского!
"До Второй мировой войны основной идеологической проблемой русского масонства за границей была, пожалуй, задача окончания борьбы за "возвращение" и "невозвращения" в Россию. Во время войны и, тем более после нее, возникла необходимость "чистки рядов" – нужно было срочно выявить и отделить от себя тех, кто сотрудничал с немцами". Примеров таких направлений работы масонских лож много. Но я для начала втянул в разговор Олега по поводу ложи "Юпитер".
– Олежек, – начал я с места в карьер, – что тебе известно о деятельности масонов из ложи "Юпитер"?
Мой друг задумался не надолго, он уже порядком начитался моих "трудов" о русском масонстве и кое-что смыслил в этих вопросах.
– Мне помнится бессменным руководителем "Юпитера" еще с 1938 года был Б.Н.Ермолов. Именно в том году, 10 марта он был избран мастером ложи. Но, пожалуй, выступая на торжественном собрании 10 марта 1945 года мастер не был слишком оптимистичен. Это же именно Ермолов обратился к членам ложи с риторическим вопросом: "Урок, только что полученный человечеством, даст ли должные плоды в области духовного прогресса?"
– Ты прав, Олег, оптимизма было тогда очень мало, наверное, потому что всех основательно придавила страшная война, только что закончившаяся. Сильное смятение было в душах выживших. Представляешь, сколько энергии нужно было затратить, чтобы залечить душевные раны. Наверняка, не все выдержали испытание: кто-то из довольно близких людей погиб, некоторые сломались под тяжестью серьезных обстоятельств и связались особыми отношениями с фашистами (таких, кстати, было немного), кто-то попался на удочку КГБ. Всего-то ложа к тому времени насчитывала только двадцать девять человек. Но оставшимся на посту было непросто остудить память и горе по невинным жертвам и по тем, кто не выдержал испытания. Их пришлось вычеркивать из списков…
Мы удобно улеглись каждый на своей койке и совсем уже собрались, не спеша, со смаком и вкусом, пройтись по всем знакомым нам масонским ложам, имеющим тяготение к русскому офицерству. Кто из дворян не служил в России в армии до революции? Очень мало таких чудаков было. Но Олег пожелал выскочить из контекста нашего философско-публицистического разговора и задал неожиданный вопрос:
– Как ты относишься к писаниям старухи Шапокляк, то есть к Берберовой о масонстве?
Не скажу, чтобы такой вопрос меня "взорвал", но я не мог понять для чего Олегу необходимо в манную кашу мешать не сахарный, а обычный песок, да еще и набранный на пляжах другого континента. Все это варево потом будет невозможно слопать.
– Кажется, у Андрея Ивановича Серкова в свое время я наткнулся на очень точное определение "вклада" Берберовой в изучение масонства. Он называл ее "труды" журналистско-старческим скандализмом. Вот тут я с ним полностью солидарен. У меня к Берберовой приблизительно такое же отношение, как к масонской ложе "Гермес". Меня шокировал в ней пофамильный состав. Такое же удовольствие я получил от знакомства с составом женской ложи "Аврора". Но здесь меня смущал уже не национальный, а, естественно, половой и возрастной детерминизм. Мое твердое убеждение заключается в том, что носители ортодоксальных религий вообще не должны приближаться к масонской игре даже на пушечный выстрел. Это им противопоказано генетически, биологически, физиологически, если угодно. Но женщина – это всегда "Х2", и ее ортодоксальность обнимается с политической неустойчивостью так же лихо, как принципиальные половые пристрастия, подверженные возрастной коррозии. Молодежь до первого замужества изображает из себя феминисток, старухи, напрочь лишенные перспектив замужества, превращаются в моральных тиранов. Все вместе придает масонству вульгарную окраску – это уже театр парадоксов, а не масонская ложа.
Олег изобразил на своем лице явное непонимание причин столь категоричной позиции. Мне пришлось подбирать выражения, чтобы не застрять в памяти друга в качестве той кости в горле, от которой погибает и человек и дружба с ним.
– Понимаешь, Олег, – начал я медленно, – все хорошо, что хорошо кончается. Можно потолковать и о национальном вопросе, тогда роль еврейства в революции в России будит иметь четкое определение. Она нам хорошо известна и на других, более солидных примерах: в жизни и смерти Христа, прежде всего. Так нужны ли еще повторения? Зачем разрушать масонство, только еще наметившее пути возвращения в Россию. Пусть лучше его адептами будут этнос определяющие нации. А для собственно Израиля, полагаю, масонство просто не нужно – не так ли?
Олег не успел мне ответить, открылась дверь комнаты после короткого командного стука, и раздалась шутливая команда: "Выходи строиться на обед!"
Мы не успели поговорить о бабах-масонах, подхватили ноги в руки и высыпали во двор, там уже переминался с ноги на ногу Владимир, рядом замер Гончаров и еще несколько человек. В одном из ждущих кормежки я быстро признал нашего тайного ночного гостя – "Кудрявого". Его уже однажды пришлось выручать Олегу. Все как-то странно сочеталось, но не объединялось пока. Будем ждать, когда же подойдет и фаза дифференциации "объектов пристального внимания". В чью же пользу окажется тогда окончательный счет?
Обедали в столовой, расположенной невдалеке, слева от нашего корпуса. Все здесь было скромно, чисто, опрятно – построено на принципах самообслуживания. После обеда нас как бы развели "по интересам", со мной и Олегом взялся беседовать Владимир, остальных увели куда-то. Володя начал разговор на ходу, в свободной манере мы продвигались по гравийной аллее в сторону небольшого лесочка. На ходу беседовали и тот разговор ввел меня, мягко говоря, в легкое недоумение, хотя я уже давно положил за правило ничему не удивляться…
По словам Владимира, компетентным органам кое в чем уже удалось разобраться: круг интересов преследователей сужается. За нашей группой – а еще точнее, за мной и Олегом – вели "охоту", причем, квалифицированно, привлекая немалые силы и средства. Получалось так, что кому-то мы перешли дорогу, даже не въезжая в суть конфликта. Что заставило тех людей травить нас с борзыми, все еще не удалось расшифровать. Но, пока суть да дело, то придется решать вопросы самообороны и поиска с поличным "охотников за черепами". Одно было ясно: все деяния нападавшей стороны носили весьма агрессивный характер. Володя призвал меня и Олега быть весьма осмотрительными и не пытаться играть в детские игры – в ковбоев-сорвиголов. Сейчас же нас здесь собрали для "повышения боевой готовности" – нам с Олегом надлежало пройти курс "молодого бойца". В начале, как и водится у сыскорей и у диверсантов, мы должны возродить в себе навык огневой подготовки.
Решив не откладывать дела в долгий ящик, мы двинули в сторону стрельбища. Конечно, не в строю, а вразвалочку, но мы под руководством инструктора отправились повышать боевую подготовку. Владимир тоже прилепился к нашей компании, вел его простой лозунг: "Не скрою, ребята, люблю пострелять!". Ходу было минут пятнадцать, не более: шли по приятной лесной тропе, ничто не нарушало тишину и пения птиц, не было звуков, напоминающих о близости стрельбища. Прибыли на место: большая поляна с подстриженной травой, окружена с трех сторон высоким валов, чтобы гасить резвые пули, вырвавшиеся из неумелых стволов. Однако, полагаю, что здесь обычно стреляли те, кто никогда не мазал мимо мишени. Но вот для таких олухов, как мы с Олегом, земляное ограждение было кстати…
Уже в дороге, между делом, инструктор подкачал наши мозги несложной информацией. Оказывается бурному развитию ручных огнестрельных систем, позднее названных револьверами и пистолетами, способствовало появление капсуля-воспламенителя и изобретение вращающегося барабана, затем подающей патрон пружинной обоймы. В 1836 году неизвестный американский конструктор Джон Пирсони изобрел удачный револьвер "Патерсон", по названию города, где он был изготовлен и опробован. Но лавры от удачного изобретения получил не изобретатель, а менеджер того предприятия, которое занялось производством новой ручной огнестрельной системы – Сэмюэл Кольт. Он по существу украл у "творца револьвера" приоритет изобретения. Новый рывок, оказывается, исподволь готовил давно немецкий изобретатель Дрейзе: в 1827 году он изобрел первый унитарный патрон. К нему несколько позже присоединился французский оружейник Лефоше: в 1853 году он предложил шпилечный унитарный патрон с металлической гильзой. Наконец, в 1856 году американец Берингер, слизнув конструктивную идею у француза Флобера, усовершенствовал боевой патрон. Увлечение ручными огнестрельными системами подтолкнуло появление высококачественного бездымного пороха, резко повысившего мощность оружия.
Мы с Олегом, столь основательно расширив кругозор, просто воспылали страстью к огнестрельным системам и задались целью перепробовать все, что можно по этой части.
В 1897 году появились пистолеты системы Браунинг с магазином в рукоятке и возвратной пружиной под стволом. На нашей родине уникальными пистолетами до сих пор являются такие системы, как "ТТ", "ПМ", "Стечкин". Ну, уж эти-то пистолеты мы не упустим, от души настреляемся.
Для начала, нам позволили выбрать для "прикладки к руке" "ТТ" или "ПМ". Творцом сравнительного маленького личного оружия офицера, до сих пор стоящего на вооружении органов милиции, является Николай Федорович Макаров (1914-1988) – изобретатель самоучка, начинавший свою карьеру механиком в Сасовском паровозном депо. Он изобрел прекрасный пистолет ближнего боя, из него хорошо лупить по нападающему прямо от бедра. На этой модели остановил свой выбор Олег. Но я предпочел все же, пусть несколько неуклюжий с первого взгляда, но мощный "ТТ". Эта система прошла проверку в годы Отечественной войны. Пистолет до сих пор вдребезги разносит бронежилеты, выпускаемые большинством современных фирм.
Наши занятия начались с формирования "культуры работы с оружием": инструктор настойчиво вбивал в наши головы основные принципы приемов и методов максимально эффективного и безопасного применения оружия. В памяти долго еще будут свербить термины: "оружие вне тела", "оружие вне моего тела", "расположение ствола в плоскости безопасности", "палец контрольный", "палец рабочий", "оружие в мишени" и так далее…
Нас учили, школилии, снимали стружку за огрехи, а Владимир в это время, исподтишка поглядывая на нас, палил вовсю из своего любимого "Стечкина" – одиночными, очередями, справой, слевой, с двух рук… Мы завидовали ему, но понимали, что без теоретической подготовки даже в стрельбе хорошего результата не добьешься…
Наконец, и нам позволили насладить мужскую гордыню: никто не ограничивал нас в количестве выстрелов, "натаскивание" проходило весьма деликатно. Инструктор наблюдал за нашими экзерцициями и, как бы невзначай, подсказывал варианты более эффективного способа применения оружия. Мы не ершились, а начинали пробовать предлагаемый вариант и быстро постигали его преимущества. Странно, но через час страшной пальбы мы стали замечать, что пули в мишень начали ложиться ровнее, кучнее и ближе к яблочку.
Однако все устают: устало оружие, померкло и наше внимание, стали дрожать руки – потребовался перерыв. Разрядив пистолеты, мы отошли от огневой позиции и прилегли на мягкую, не скошенную в том месте травку. Я улегся на живот, подогнув и подтянув левую ногу так же, как я это делаю, когда ложусь спать и уже чувствую надвигающуюся муть сладкого сна. Голова моя улеглась на руки, уткнулась в мягкую, душистую траву… Сознание моментально отлетело – сначала неизвестно куда… Потом кручение в зыбкой невисомости прекратилось: я понял, что откатился к годам девятнадцати – двадцати. Тогда вот также, мы еще молодые, необстрелянные курсанты Военно-медицинской академии, зачисленные в первый взвод второго факультета, то есть в воздушные десантники, лежали на похожем стрельбище в летнем лагере в Красном Селе и лупили из автомата Калашникова, укороченного (АКС-74У), постигая азы науки "борьбы с врагом". Уже тогда мы понимали, что выбрали непростую профессию. Встав на тот путь, мы, скорее всего, рисковали многим. Возможно, новая профессия потребует от нас и самого дорогого – жизни, "которая дается один раз и прожить ее надо так, чтобы…" Мы – это мой приятель и однокашник по Нахимовскому военно-морскому училищу Сергеев и я – были до мозга костей заряжены идеологическими порохом. Понятийные штампы в том числе достались нам по наследству – от Николая Островского, например. Потому Сергеев и я действительно считали, что наши тела и души проходят закалку, подобно стали – мы били готовы к испытаниям огнем и холодом. Слушатели академии, где вроде бы должны готовить представителей самой гуманной профессии, палили из АКС так, словно вели настоящий бой с окружившими нас превосходящими силами противника. Потом мы узнаем, что при десантировании в тылу врага обязательно травмируется некоторое число диверсионной группы. И если выполняется серьезное специальное задание, то именно врачу придется по приказу командира группы "убрать небоеспособного". Ты будешь вкалывать пострадавшему яд, забывая о милосердии, но помня, что группа обязана выполнить боевое задание, даже пожертвовав жизнью этого человека. В том будет заключаться милосердие иного качества.
Мы были верны долгу! И отголоски той веры, воспитанной в нас жизнью, воинскими традициями с четырнадцати лет, приобщали нас к особой касте масонов. Нас настолько бодрило ощущение сопричастности с особой породой людей, что мы были готовы прыгать с парашютом и днем и ночью, в любую погоду, на территорию любого врага, лишь бы выполнить боевую задачу. Ребята понимали, что похожи на "цепных псов", натаскиваемых для самых кровавых дел. Но то была наша жизнь: правила бытия военной касты – особой, верной долгу, приказу командира!..
Прошло много лет, наши пути с Сергеевым разошлись. Он выбрал особую стезю, приведшую его к смерти – он повелел похоронить свое тело в пучине Тихого океана. Я хорошо понимал его выбор: ему просто надоела эта жизнь! К тому времени он, скорее всего, многое переосмыслил и отделил "мух от котлет"… Но ему и претил весь тот бардак, творящийся в нашей стране, и потому он сперва уплыл из нее – на свободные просторы океана. Но за свободу Сергееву пришлось заплатить дорогой ценой – и он, как водится у масонов, не стал жадничать!..
Мой друг так же, как и многие честные и порядочные люди, не хотел понимать и принимать законы новой жизни. Он не был фанатиком партии, не собирался идти по стопам клоуна Зюганова и ему подобным. Ему претила маска гордого буревестника, коммуниста, авангарда пролетариата! Наверняка, мой давний друг задавал себе простой вопрос: "А почему именно пролетариат должен руководить, повелевать жизнью остальных людей, желавших чувствовать себя свободными?" Кто сказал, что у работяг, при всем уважении к их тяжелому труду, должны быть особые привилегии? Все люди равны перед Богом!.. Не надо путать интересы авантюристов, стремящихся к власти, и потому использующих "особый инструмент" для достижения личной цели, и законы развития свободного общества…
Да, черт с ними, с коммунистами – достаточно взглянуть на похабное рыла их современных вождей, чтобы понять, кто чего стоит!.. Дело вовсе не в том, просто воспоминания о молодости навеяли грусть, потому что пришлось вспомнить о тех, кого уже нет в живых, но они остались мне дороги. Стрельба несколько разрядила мою долго копившуюся внутри агрессию. Мысленно я перестрелял всех личных врагов… Но душа осталась опустошенной: не было замены той агрессии, поскольку я давно растерял все положительные эмоции. Я, видимо, жил как раз тем, что не навидел врагов, подлецов, дураков, коверкающих жизнь честных людей, мою собственную жизнь… Вот почему память и поплыла в сторону Сергеева – моего старого друга. Он, скорее всего, был нужен мне сейчас. Я еще раз понял, что хорошие люди, как правило, не умеют объединяться, а от того терпят страшные издержки, порой стоящие им жизни…
Но рядом палил из "Стечкина" сын Сергеева – Владимир, рядом со мной лежал на траве мой друг Олег Верещагин… Значит все и не так уж плохо в этом мире. Вот пришел же мне на помощь Владимир, сколотил нас всех в бойцовскую стаю, призвал к самообороне, к деятельности, несущей наверняка положительный результат, во всяком случае, имеющий смысл!.. Значит и хорошие люди умеют объединяться, только делать это необходимо быстрее, решительнее и без лишней рефлексии…
Мысли улетели, и я окунулся в короткий сон: минут пятнадцать – двадцать, не более. Никто меня не беспокоил, я сам проснулся – свежий и бодрый, готовый, как и в свои девятнадцать лет, к головокружительным прыжкам с парашютом на территорию любого враждебного государства, в любое время суток… Но делать это теперь я стану только для того, чтобы оказать помощь достойным людям!.. Тут же голос сверху успокоил: "Кому ты, старый пень, нужен! Себя сумей защитить и на том спасибо!"… Я прислушался к "голосу сверху". Мне показался он очень знакомым: точно это были солдатские сентенции Владимира, мать его так!.. Интересно, откуда у него эта способность – читать мысли на расстоянии. Видимо, кое-что он унаследовал от своего отца…
Владимир подошел к нам с Олегом и присел на траву рядом. Даже во время короткого отдыха он был на службе. Боец сидел как-то по-особому, готовый в любой момент вскочить на ноги или, наоборот, проделать несколько кульбитов. Он и вправду перекатиться со спины на живот, на ходу выхватывая пистолет, целясь в невидимого противника: то была не игра, а тренировка "маятника" – обычное дело для диверсанта. Между тем, следя за окружающей панорамой, Володя вел неспешную беседу с нами. Он уточнял расписание наших занятий: ему казалось, что за короткий срок, не снижая огневой подготовки, нам необходимо освоить некоторые представления о взрывных работах. Конечно, такие знания никто не собирался развивать в нас до той степени, когда мы сами начнем подрывать кого-то или что-либо. Нам нужно уметь диагностировать подготовку подрыва: скажем минирование двери нашей собственной квартиры, установку где-то на нашем маршруте "растяжки" и так далее. Вот для того завтра с утра с нами займется инструктор некоторыми специальными вопросами "на местности". А сейчас нам предлагалось чередовать стрельбу с занятиями по метанию ножа и уклонению от такого оружия, когда оно неумолимо летит, прицелившись в горло.
"Довоенное офицерство типировалось по принципу "потомственный военный". О том утверждал опять-таки писатель Волков. Как правило этот признак совпадал с другим социальным качеством – "потомственный дворянин". Дети военных начинали носить погоны с десятилетнего возраста, обучаясь в кадетских корпусах. Там шло воспитание в духе беспрекословной преданности престолу, монарху. Универсальное правило выдерживалось подавляющим большинством офицеров. Октябрьский переворот 1917 года испоганил все святыни, в том числе и в душах офицерства. Временное правительство по существу предало офицерство, бросив его на растерзание тупоумной солдатне и матросне. Офицеры, дабы побудить нижние чины к наступлению шли в одиночку в бой и терпели колоссальный урон, но оставлись верны воинским традициям. Мало того, солдаты часто устраивали самосуд, убивая своих командиров. Выжили в основном те, кто принял на вооружение мимикрию, осквернив тем самым душу, но возведя ее в ранг Закона поведения. Достаточно вспомнить наших маршалов – хотя бы Тухачевского. Но столь податливыми были не представители кастового офицерства, в "выдвиженцы войны". К началу революции офицерство уже настолько "пререлицевалось", что вполне соответствовало качественному и количественному составу общего народонаселения. В офицеры тогда определяли практически всех более менее грамотных людей". Тухачевский был до революции всего лишь прапорщиком – а это что-то среднее между солдатом и офицером.
Опять обобщающие мысли стучались в кладовые и архивы интеллекта: "кастовость", "дворянство", "образованность" – канули в лета! Опорой престолу такой социальный фундамент уже быть не мог. И государство начинает разваливаться…
Однако большевики, кровь из носа, желают удержать власть: для них это уже проблема жизни и смерти! Спасти ситуацию может только тоталитарное государство, а значит нужна опора новой армии, иного офицерства и по духу и по социальным установкам…
"Офицеров в столице останавливали на улице, били, истязали, убивали, грабили: "Анархия – мать порядка"!.. Особенно бушевал Кронштадт. В апреле 1917 года в Петрограде усилиями барона генерала П.Н.Врангеля и графа А.П. Палена была создана тайная военная организация, имеющая возможность рассчитывать на военную поддержку ряда воинских частей, сохранивших боеспособность. Для быстрого реагирования был создан ряд офицерских дружин. В мае в Ставке образован Главный комитет Всероссийского союза офицеров. Но приходилось и отмежевываться от тех офицеров-перевертышей, что надумали принять революцию. Решительнее всех повел себя генерал Л.Г.Корнилов: он двинул на Петроград несколько эшелонов Кавказской Туземной кавалерийской дивизии. Марш-бросок "Дикой дивизии" без должной поддержки захлебнулся. Виновниками тому были не только большевики во главе с Лениным, но и проститутка-Керенский"…
Прибегнув к несложным аналитическим функциям, можно было понять, что именно создание тайных организаций служило способом спасения от окончательного разгрома офицерства. Примечательно, что дворяне-офицеры пошли по существу по пути крестоносцев, масонов. В этой части все повторяло опыт в большей мере не отечественных традиций тайных обществ, а английских масонских лож. Началось некое соревнование: "белое движение" перетягивало на свою сторону лучшие офицерские кадры – кастовые, дворянские, умные; "красное движение" переманивало на свою сторону все остальное из наличного состава офицеров, вернувшихся с войны. Примечательно то, что ни те, ни другие офицеры не сумели сохранить жизнь: одни погибли в ходе Гражданской войны, другие – в результате чисток в ближайшие годы советской власти.
"Большевики быстро поняли бесперспективность надежд на "народную мудрость", им потребовалось на переходном этапе прежнее офицерство. Уже с лета 1918 года пришлось спрятать ненависть и недоверие к офицерству и начинать вербовать штат "военных специалистов". Только в Москве на 15 июня 1918 года было зарегистрировано около тридцати тысяч офицеров. Первый декрет о призыве офицеров, военных врачей, военных чиновников был издан большевиками 29 июля 1918 года. По докладу бывшего генерала, а ныне военного специалиста, перешедшего на службу в Красную армию, М.Д.Бонч-Бруевича, только десять процентов учтенных офицеров изъявило желание добровольно служить новому правительству. С апреля 1919 года начали действовать особые комиссии по учету бывших офицеров. Они почти насильно определяли бывших офицеров на службу в Красную армию. Осенью 1918 года удалось поставить в строй 160 бывших генералов, в 1919 году – 200 генералов и 400 полковников и подполковников"…
Машина притормозила, я открыл глаза: через переднее ветровое стекло увидел небольшой, аккуратно оборудованный пост, сержант в камуфляже проверял документы, представленные Владимиром. Нас не просили выходить из машины, класть руки на капот и раскорячивать ноги. Все было тихо и мирно, я бы даже сказал – деликатно. Мы снова тронулись в путь, но теперь уже по территории, заполненной чуть приметными бытовыми строениями – двухэтажными зданиями. Около одного из таких домиков машина остановилась, и Владимир, улыбнувшись, предложил всем выходить "на волю". Так он выразился во всяком случае…
Нам с Олегом отвели комнату на двоих с санитарным узлом и маленькой кухонькой. Какая-то разновидность спартанской гостиницы встретила нас, было дано время на обустройство, и я спокойно завалился прямо в одежде на койку, забив болт на всякий элементарный этикет. Мне было необходимо "доковыряться" в своей памяти, иначе "незавершенка" будет тяготить меня и отвлекать от других возможных дел…
"Крупнейшим центром офицерской эмиграции после Гражданской войны стали Балканские страны, особенно Югославия. Вот почему, наверное, так близка нам эта страна и по сей день, вот почему в конфликте с албанцами подавляющее большинство русских было на стороне югославов. Даже по себе я чувствовал ненависть к тем, кто запер в узилище Гааги Слободана Милошевича. Только крайне тугие материальные узлы связали руки нашей армии в деле помощи Югославии. Но я был уверен, что все естественное обязательно возвращается на свои места.
Хорошо известна и русская колония в Южной Америке, сложившаяся до Второй мировой войны под руководством генерала И.Т.Беляева. В Парагвае создался своеобразный центр русской военной организации, куда последовательно перебирались бывшие офицеры из Западной Европы, например, из Люксембурга, Франции. Опытные офицеры, еще в полном расцвете сил, принимали участие в военных действиях Парагвая и Боливии. Именами погибших русских офицеров были названы десять улиц в столице страны – Асунсьоне. Забавно, но в Парагвае как бы пересеклись после Второй мировой войны пути русских эмигрантов и немцев".
Меня опять швырнуло несколько в другую крайность: я оставил в покое дела былого офицерства, как такового, и решил приблизиться к масонству. Не трудно было заметить, что еще в 1917 году, неожиданно возникшее, как средство самозащиты, тайное сообщество офицеров потянуло за собой хвост через эмигрантские кордоны, главным образом, в Париж. Такое масонство категорически отмежевалось от русских масонов, ставших внутренним двигателем переворота семнадцатого года, свержения монархии в России. Честное общественное мнение прочно усадило на черную скамью суда чести членов временного правительства и особенно Сашку Керенского!
"До Второй мировой войны основной идеологической проблемой русского масонства за границей была, пожалуй, задача окончания борьбы за "возвращение" и "невозвращения" в Россию. Во время войны и, тем более после нее, возникла необходимость "чистки рядов" – нужно было срочно выявить и отделить от себя тех, кто сотрудничал с немцами". Примеров таких направлений работы масонских лож много. Но я для начала втянул в разговор Олега по поводу ложи "Юпитер".
– Олежек, – начал я с места в карьер, – что тебе известно о деятельности масонов из ложи "Юпитер"?
Мой друг задумался не надолго, он уже порядком начитался моих "трудов" о русском масонстве и кое-что смыслил в этих вопросах.
– Мне помнится бессменным руководителем "Юпитера" еще с 1938 года был Б.Н.Ермолов. Именно в том году, 10 марта он был избран мастером ложи. Но, пожалуй, выступая на торжественном собрании 10 марта 1945 года мастер не был слишком оптимистичен. Это же именно Ермолов обратился к членам ложи с риторическим вопросом: "Урок, только что полученный человечеством, даст ли должные плоды в области духовного прогресса?"
– Ты прав, Олег, оптимизма было тогда очень мало, наверное, потому что всех основательно придавила страшная война, только что закончившаяся. Сильное смятение было в душах выживших. Представляешь, сколько энергии нужно было затратить, чтобы залечить душевные раны. Наверняка, не все выдержали испытание: кто-то из довольно близких людей погиб, некоторые сломались под тяжестью серьезных обстоятельств и связались особыми отношениями с фашистами (таких, кстати, было немного), кто-то попался на удочку КГБ. Всего-то ложа к тому времени насчитывала только двадцать девять человек. Но оставшимся на посту было непросто остудить память и горе по невинным жертвам и по тем, кто не выдержал испытания. Их пришлось вычеркивать из списков…
Мы удобно улеглись каждый на своей койке и совсем уже собрались, не спеша, со смаком и вкусом, пройтись по всем знакомым нам масонским ложам, имеющим тяготение к русскому офицерству. Кто из дворян не служил в России в армии до революции? Очень мало таких чудаков было. Но Олег пожелал выскочить из контекста нашего философско-публицистического разговора и задал неожиданный вопрос:
– Как ты относишься к писаниям старухи Шапокляк, то есть к Берберовой о масонстве?
Не скажу, чтобы такой вопрос меня "взорвал", но я не мог понять для чего Олегу необходимо в манную кашу мешать не сахарный, а обычный песок, да еще и набранный на пляжах другого континента. Все это варево потом будет невозможно слопать.
– Кажется, у Андрея Ивановича Серкова в свое время я наткнулся на очень точное определение "вклада" Берберовой в изучение масонства. Он называл ее "труды" журналистско-старческим скандализмом. Вот тут я с ним полностью солидарен. У меня к Берберовой приблизительно такое же отношение, как к масонской ложе "Гермес". Меня шокировал в ней пофамильный состав. Такое же удовольствие я получил от знакомства с составом женской ложи "Аврора". Но здесь меня смущал уже не национальный, а, естественно, половой и возрастной детерминизм. Мое твердое убеждение заключается в том, что носители ортодоксальных религий вообще не должны приближаться к масонской игре даже на пушечный выстрел. Это им противопоказано генетически, биологически, физиологически, если угодно. Но женщина – это всегда "Х2", и ее ортодоксальность обнимается с политической неустойчивостью так же лихо, как принципиальные половые пристрастия, подверженные возрастной коррозии. Молодежь до первого замужества изображает из себя феминисток, старухи, напрочь лишенные перспектив замужества, превращаются в моральных тиранов. Все вместе придает масонству вульгарную окраску – это уже театр парадоксов, а не масонская ложа.
Олег изобразил на своем лице явное непонимание причин столь категоричной позиции. Мне пришлось подбирать выражения, чтобы не застрять в памяти друга в качестве той кости в горле, от которой погибает и человек и дружба с ним.
– Понимаешь, Олег, – начал я медленно, – все хорошо, что хорошо кончается. Можно потолковать и о национальном вопросе, тогда роль еврейства в революции в России будит иметь четкое определение. Она нам хорошо известна и на других, более солидных примерах: в жизни и смерти Христа, прежде всего. Так нужны ли еще повторения? Зачем разрушать масонство, только еще наметившее пути возвращения в Россию. Пусть лучше его адептами будут этнос определяющие нации. А для собственно Израиля, полагаю, масонство просто не нужно – не так ли?
Олег не успел мне ответить, открылась дверь комнаты после короткого командного стука, и раздалась шутливая команда: "Выходи строиться на обед!"
Мы не успели поговорить о бабах-масонах, подхватили ноги в руки и высыпали во двор, там уже переминался с ноги на ногу Владимир, рядом замер Гончаров и еще несколько человек. В одном из ждущих кормежки я быстро признал нашего тайного ночного гостя – "Кудрявого". Его уже однажды пришлось выручать Олегу. Все как-то странно сочеталось, но не объединялось пока. Будем ждать, когда же подойдет и фаза дифференциации "объектов пристального внимания". В чью же пользу окажется тогда окончательный счет?
Обедали в столовой, расположенной невдалеке, слева от нашего корпуса. Все здесь было скромно, чисто, опрятно – построено на принципах самообслуживания. После обеда нас как бы развели "по интересам", со мной и Олегом взялся беседовать Владимир, остальных увели куда-то. Володя начал разговор на ходу, в свободной манере мы продвигались по гравийной аллее в сторону небольшого лесочка. На ходу беседовали и тот разговор ввел меня, мягко говоря, в легкое недоумение, хотя я уже давно положил за правило ничему не удивляться…
По словам Владимира, компетентным органам кое в чем уже удалось разобраться: круг интересов преследователей сужается. За нашей группой – а еще точнее, за мной и Олегом – вели "охоту", причем, квалифицированно, привлекая немалые силы и средства. Получалось так, что кому-то мы перешли дорогу, даже не въезжая в суть конфликта. Что заставило тех людей травить нас с борзыми, все еще не удалось расшифровать. Но, пока суть да дело, то придется решать вопросы самообороны и поиска с поличным "охотников за черепами". Одно было ясно: все деяния нападавшей стороны носили весьма агрессивный характер. Володя призвал меня и Олега быть весьма осмотрительными и не пытаться играть в детские игры – в ковбоев-сорвиголов. Сейчас же нас здесь собрали для "повышения боевой готовности" – нам с Олегом надлежало пройти курс "молодого бойца". В начале, как и водится у сыскорей и у диверсантов, мы должны возродить в себе навык огневой подготовки.
Решив не откладывать дела в долгий ящик, мы двинули в сторону стрельбища. Конечно, не в строю, а вразвалочку, но мы под руководством инструктора отправились повышать боевую подготовку. Владимир тоже прилепился к нашей компании, вел его простой лозунг: "Не скрою, ребята, люблю пострелять!". Ходу было минут пятнадцать, не более: шли по приятной лесной тропе, ничто не нарушало тишину и пения птиц, не было звуков, напоминающих о близости стрельбища. Прибыли на место: большая поляна с подстриженной травой, окружена с трех сторон высоким валов, чтобы гасить резвые пули, вырвавшиеся из неумелых стволов. Однако, полагаю, что здесь обычно стреляли те, кто никогда не мазал мимо мишени. Но вот для таких олухов, как мы с Олегом, земляное ограждение было кстати…
Уже в дороге, между делом, инструктор подкачал наши мозги несложной информацией. Оказывается бурному развитию ручных огнестрельных систем, позднее названных револьверами и пистолетами, способствовало появление капсуля-воспламенителя и изобретение вращающегося барабана, затем подающей патрон пружинной обоймы. В 1836 году неизвестный американский конструктор Джон Пирсони изобрел удачный револьвер "Патерсон", по названию города, где он был изготовлен и опробован. Но лавры от удачного изобретения получил не изобретатель, а менеджер того предприятия, которое занялось производством новой ручной огнестрельной системы – Сэмюэл Кольт. Он по существу украл у "творца револьвера" приоритет изобретения. Новый рывок, оказывается, исподволь готовил давно немецкий изобретатель Дрейзе: в 1827 году он изобрел первый унитарный патрон. К нему несколько позже присоединился французский оружейник Лефоше: в 1853 году он предложил шпилечный унитарный патрон с металлической гильзой. Наконец, в 1856 году американец Берингер, слизнув конструктивную идею у француза Флобера, усовершенствовал боевой патрон. Увлечение ручными огнестрельными системами подтолкнуло появление высококачественного бездымного пороха, резко повысившего мощность оружия.
Мы с Олегом, столь основательно расширив кругозор, просто воспылали страстью к огнестрельным системам и задались целью перепробовать все, что можно по этой части.
В 1897 году появились пистолеты системы Браунинг с магазином в рукоятке и возвратной пружиной под стволом. На нашей родине уникальными пистолетами до сих пор являются такие системы, как "ТТ", "ПМ", "Стечкин". Ну, уж эти-то пистолеты мы не упустим, от души настреляемся.
Для начала, нам позволили выбрать для "прикладки к руке" "ТТ" или "ПМ". Творцом сравнительного маленького личного оружия офицера, до сих пор стоящего на вооружении органов милиции, является Николай Федорович Макаров (1914-1988) – изобретатель самоучка, начинавший свою карьеру механиком в Сасовском паровозном депо. Он изобрел прекрасный пистолет ближнего боя, из него хорошо лупить по нападающему прямо от бедра. На этой модели остановил свой выбор Олег. Но я предпочел все же, пусть несколько неуклюжий с первого взгляда, но мощный "ТТ". Эта система прошла проверку в годы Отечественной войны. Пистолет до сих пор вдребезги разносит бронежилеты, выпускаемые большинством современных фирм.
Наши занятия начались с формирования "культуры работы с оружием": инструктор настойчиво вбивал в наши головы основные принципы приемов и методов максимально эффективного и безопасного применения оружия. В памяти долго еще будут свербить термины: "оружие вне тела", "оружие вне моего тела", "расположение ствола в плоскости безопасности", "палец контрольный", "палец рабочий", "оружие в мишени" и так далее…
Нас учили, школилии, снимали стружку за огрехи, а Владимир в это время, исподтишка поглядывая на нас, палил вовсю из своего любимого "Стечкина" – одиночными, очередями, справой, слевой, с двух рук… Мы завидовали ему, но понимали, что без теоретической подготовки даже в стрельбе хорошего результата не добьешься…
Наконец, и нам позволили насладить мужскую гордыню: никто не ограничивал нас в количестве выстрелов, "натаскивание" проходило весьма деликатно. Инструктор наблюдал за нашими экзерцициями и, как бы невзначай, подсказывал варианты более эффективного способа применения оружия. Мы не ершились, а начинали пробовать предлагаемый вариант и быстро постигали его преимущества. Странно, но через час страшной пальбы мы стали замечать, что пули в мишень начали ложиться ровнее, кучнее и ближе к яблочку.
Однако все устают: устало оружие, померкло и наше внимание, стали дрожать руки – потребовался перерыв. Разрядив пистолеты, мы отошли от огневой позиции и прилегли на мягкую, не скошенную в том месте травку. Я улегся на живот, подогнув и подтянув левую ногу так же, как я это делаю, когда ложусь спать и уже чувствую надвигающуюся муть сладкого сна. Голова моя улеглась на руки, уткнулась в мягкую, душистую траву… Сознание моментально отлетело – сначала неизвестно куда… Потом кручение в зыбкой невисомости прекратилось: я понял, что откатился к годам девятнадцати – двадцати. Тогда вот также, мы еще молодые, необстрелянные курсанты Военно-медицинской академии, зачисленные в первый взвод второго факультета, то есть в воздушные десантники, лежали на похожем стрельбище в летнем лагере в Красном Селе и лупили из автомата Калашникова, укороченного (АКС-74У), постигая азы науки "борьбы с врагом". Уже тогда мы понимали, что выбрали непростую профессию. Встав на тот путь, мы, скорее всего, рисковали многим. Возможно, новая профессия потребует от нас и самого дорогого – жизни, "которая дается один раз и прожить ее надо так, чтобы…" Мы – это мой приятель и однокашник по Нахимовскому военно-морскому училищу Сергеев и я – были до мозга костей заряжены идеологическими порохом. Понятийные штампы в том числе достались нам по наследству – от Николая Островского, например. Потому Сергеев и я действительно считали, что наши тела и души проходят закалку, подобно стали – мы били готовы к испытаниям огнем и холодом. Слушатели академии, где вроде бы должны готовить представителей самой гуманной профессии, палили из АКС так, словно вели настоящий бой с окружившими нас превосходящими силами противника. Потом мы узнаем, что при десантировании в тылу врага обязательно травмируется некоторое число диверсионной группы. И если выполняется серьезное специальное задание, то именно врачу придется по приказу командира группы "убрать небоеспособного". Ты будешь вкалывать пострадавшему яд, забывая о милосердии, но помня, что группа обязана выполнить боевое задание, даже пожертвовав жизнью этого человека. В том будет заключаться милосердие иного качества.
Мы были верны долгу! И отголоски той веры, воспитанной в нас жизнью, воинскими традициями с четырнадцати лет, приобщали нас к особой касте масонов. Нас настолько бодрило ощущение сопричастности с особой породой людей, что мы были готовы прыгать с парашютом и днем и ночью, в любую погоду, на территорию любого врага, лишь бы выполнить боевую задачу. Ребята понимали, что похожи на "цепных псов", натаскиваемых для самых кровавых дел. Но то была наша жизнь: правила бытия военной касты – особой, верной долгу, приказу командира!..
Прошло много лет, наши пути с Сергеевым разошлись. Он выбрал особую стезю, приведшую его к смерти – он повелел похоронить свое тело в пучине Тихого океана. Я хорошо понимал его выбор: ему просто надоела эта жизнь! К тому времени он, скорее всего, многое переосмыслил и отделил "мух от котлет"… Но ему и претил весь тот бардак, творящийся в нашей стране, и потому он сперва уплыл из нее – на свободные просторы океана. Но за свободу Сергееву пришлось заплатить дорогой ценой – и он, как водится у масонов, не стал жадничать!..
Мой друг так же, как и многие честные и порядочные люди, не хотел понимать и принимать законы новой жизни. Он не был фанатиком партии, не собирался идти по стопам клоуна Зюганова и ему подобным. Ему претила маска гордого буревестника, коммуниста, авангарда пролетариата! Наверняка, мой давний друг задавал себе простой вопрос: "А почему именно пролетариат должен руководить, повелевать жизнью остальных людей, желавших чувствовать себя свободными?" Кто сказал, что у работяг, при всем уважении к их тяжелому труду, должны быть особые привилегии? Все люди равны перед Богом!.. Не надо путать интересы авантюристов, стремящихся к власти, и потому использующих "особый инструмент" для достижения личной цели, и законы развития свободного общества…
Да, черт с ними, с коммунистами – достаточно взглянуть на похабное рыла их современных вождей, чтобы понять, кто чего стоит!.. Дело вовсе не в том, просто воспоминания о молодости навеяли грусть, потому что пришлось вспомнить о тех, кого уже нет в живых, но они остались мне дороги. Стрельба несколько разрядила мою долго копившуюся внутри агрессию. Мысленно я перестрелял всех личных врагов… Но душа осталась опустошенной: не было замены той агрессии, поскольку я давно растерял все положительные эмоции. Я, видимо, жил как раз тем, что не навидел врагов, подлецов, дураков, коверкающих жизнь честных людей, мою собственную жизнь… Вот почему память и поплыла в сторону Сергеева – моего старого друга. Он, скорее всего, был нужен мне сейчас. Я еще раз понял, что хорошие люди, как правило, не умеют объединяться, а от того терпят страшные издержки, порой стоящие им жизни…
Но рядом палил из "Стечкина" сын Сергеева – Владимир, рядом со мной лежал на траве мой друг Олег Верещагин… Значит все и не так уж плохо в этом мире. Вот пришел же мне на помощь Владимир, сколотил нас всех в бойцовскую стаю, призвал к самообороне, к деятельности, несущей наверняка положительный результат, во всяком случае, имеющий смысл!.. Значит и хорошие люди умеют объединяться, только делать это необходимо быстрее, решительнее и без лишней рефлексии…
Мысли улетели, и я окунулся в короткий сон: минут пятнадцать – двадцать, не более. Никто меня не беспокоил, я сам проснулся – свежий и бодрый, готовый, как и в свои девятнадцать лет, к головокружительным прыжкам с парашютом на территорию любого враждебного государства, в любое время суток… Но делать это теперь я стану только для того, чтобы оказать помощь достойным людям!.. Тут же голос сверху успокоил: "Кому ты, старый пень, нужен! Себя сумей защитить и на том спасибо!"… Я прислушался к "голосу сверху". Мне показался он очень знакомым: точно это были солдатские сентенции Владимира, мать его так!.. Интересно, откуда у него эта способность – читать мысли на расстоянии. Видимо, кое-что он унаследовал от своего отца…
Владимир подошел к нам с Олегом и присел на траву рядом. Даже во время короткого отдыха он был на службе. Боец сидел как-то по-особому, готовый в любой момент вскочить на ноги или, наоборот, проделать несколько кульбитов. Он и вправду перекатиться со спины на живот, на ходу выхватывая пистолет, целясь в невидимого противника: то была не игра, а тренировка "маятника" – обычное дело для диверсанта. Между тем, следя за окружающей панорамой, Володя вел неспешную беседу с нами. Он уточнял расписание наших занятий: ему казалось, что за короткий срок, не снижая огневой подготовки, нам необходимо освоить некоторые представления о взрывных работах. Конечно, такие знания никто не собирался развивать в нас до той степени, когда мы сами начнем подрывать кого-то или что-либо. Нам нужно уметь диагностировать подготовку подрыва: скажем минирование двери нашей собственной квартиры, установку где-то на нашем маршруте "растяжки" и так далее. Вот для того завтра с утра с нами займется инструктор некоторыми специальными вопросами "на местности". А сейчас нам предлагалось чередовать стрельбу с занятиями по метанию ножа и уклонению от такого оружия, когда оно неумолимо летит, прицелившись в горло.