Страница:
мастерские, вагонные парки, многие конторы, все станционные
отделения. Не работали билетные кассы. Перепуганное австрий
ское командование настаивало на уплате служащим всего долга и
удовлетворении некоторых других требований. 17 июля с разре
шения стачечников в Одессу и Шепетовку было отправлено по
одному специальному поезду с деньгами для уплаты жалованья за
старые месяцы служащим некоторых южных линий. По некото
рым железнодорожным линиям отдельные поезда еще двигались
361
17 числа, но это были лишь составы, не успевшие прибыть к месту назначения. Отправления новых поездов приостановились полностью на всех линиях.
В связи с этим в Одессе австрийским командованием было созвано совещание из представителей разных ведомств и союза служащих для выяснения вопроса о ликвидации забастовки. Те заявили, что забастовка может быть прекращена лишь по удовлетворении требований главного дорожного комитета. Тогда министр путей сообщения Украины В. А. Бутенко пригрозил увольнением мастеровых и рабочих киевских главных мастерских, назвав их зачинщиками забастовки. В выпущенном им циркуляре он предупреждал, что в случае отказа выйти на работу железные дороги будут переданы в ведение германского военного командования, причем все бастующие будут уволены и высланы за границу (в Россию).
Высылки из Украины, преимущественно в Россию, практиковались на основании закона от 2 августа 1917 года. Кроме того, на основании того же закона о высылке, задержанных передавали в распоряжение германского командования, которое не высылало арестованных, а отправляло в концлагеря (хотя это и противоречило существовавшим украинским законам). Так поступили, например, с бундистами, участниками съезда профсоюзов, на котором были приняты резолюции, направленные против правительства Украины. (См., в частности, АИГН, 157/5. Господину Председателю Совета министров [от] председателя Временного главного украинского комитета бунда М. Г. Рафеса. 7 сентября 1918 г. с. 5-7, 18-20. Перепечатано из книги "М. Г. Рафес. Накануне падения гетманщины. Из переживаний 1918 г." Киев, 1919, с. 75-96.)
Но угрозы не действовали. 18 июля германские войска начали занимать товарные станции (в попытке обеспечить транспортировку продовольствия в Германию). На пассажирских станциях они захватывали паровозы. В Ровно и некоторых узловых пунктах были арестованы стачечные комитеты. Но на следующий день забастовочное движение лишь разрослось еще больше. В Киев по юго-западным и по московско-киевско-воронежской железным дорогам не прибыло ни одного поезда. Из Киева отправки поездов также не было. В Дарницу 18 июля прибыло с севера три поезда, но на Киев их не пустили. Киево-полтавская линия и участок Полтава-Харьков также бездействовали. Не пропускала поездов и большая часть Полесских железных дорог. В Знаменку прибыло два последних поезда -- один из Ростова, другой из Екатеринос-лава. Затем движение было остановлено. Железнодорожная забастовка на Украина стала всеобщей (АИГН, 157/3, а также AT, Т-3848. КМ, No 116, 20 июля 1918).
362
Возможно, что именно в связи с обострением положения на Украине германские власти совместно с украинским правительством в ночь на 27 июля арестовали С. В. Петлюру, председателя Всеукраинского союза земств и председателя Киевской губернской земской управы. Вместе с ним был арестован заместитель Петлю-ры по управе В. Ф. Химерик. Петлюра сравнительно продолжительное время был военным министром украинского правительства, а во время наступления большевиков на Киев принял на себя командование украинской армией, сражавшейся против советских войск. В знак протеста против подписания Центральной Радой Брестского мира с Четверным союзом Петлюра вышел в отставку, из-за чего стал крайне популярен; и на первом на Украине киевском губернском земском собрании был единогласно избран председателем губернской земской управы, а затем и управы Всеукраинского земского союза (АИГН, 157/4, а также AT, Т-3848. КМ, No 124, 30 июля 1918).
Сами большевики поддерживали эти устремления и надежды.
"Когда Раковский и Мануильский вышли из украинского поезда,
-- вспоминал один из современников о прибытии двух видных
большевиков в середине 1918 года на Украину, -- они просили
немецких офицеров и солдат, охранявших их в дороге, прибли
зиться к ним. Когда те окружили их, Раковский вскочил на
откуда-то появившуюся табуретку и стал произносить на немец
ком языке омерзительную речь. В ней он резко критиковал [...]
государственный строй Германии, весьма оскорбительно отзывал
ся о германском императоре [...]. Немецкие солдаты и их офицер,
которых мы всегда считали весьма дисциплинированными, [...]
горячо аплодировали Раковскому (...) (Д. Н. Резников. Встреча с
Раковским и Мануильским, с. 6).
За словами в те дни в карман не лезли. Приветственные резолюции
бастующим были красноречивы:
"Железнодорожники Украины восстали против своих хищников за святое дело угнетенных масс. Не страшась угроз и расстрелов, они восстали против австро-германских и украинских империалистов и гордо несут знамя борьбы за социализм. Горячо приветствуем товарищей железнодорожников. Призываем всех [...] помочь пролетариату Украины [...] Помогая друг другу, мы подавим ту свору, которая стоит на нашем пути [...] Да здравствует всемирная революция [...] Команда линейного корабля "Андрей Первозданный".
Согласны поддержать борьбу товарищей украинских железнодорожников до полной победы над угнетателями. Рабочие заводя бывш. Розенкранц.
Глубоко сочувствуя народному движению против германского империализма [...) вносим свою посильную помощь в размере 520
363
руб. на дело борьбы против угнетателей рабочего класса. Да здравствуют украинские железнодорожники! Команда канонер-ной лодки "Хивинец".
Мы знаем, что украинский пролетариат подготовляет новые резервы для грядущей международной революции. Только он сможет освободить нас от господства империалистических паразитов [...]. Да здравствует международная революция! Рабочие и работницы фабрики кожевников" (На помощь украинским железнодорожникам! -- КГ, No 143, 12 августа 1918 г. с. 3).
"Товарищи украинцы, будьте стойки и помните, что мы с вами. Будем бороться с нашими врагами до последней капли крови, но свободы и революции (...) никому и никогда не отдадим. Лучше предпочесть умереть, нежели быть опять порабощенными. Смерть империалистам и буржуазии ["...] Да здравствует международная пролетарская революция [...] Красноармейцы Пороховского района.
Шлем сердечный привет товарищам железнодорожникам Украины и желаем успеха в борьбе против вампиров империализма. Пусть огнем пылают сердца борющихся товарищей за восстановление единой Российской Федеративной Советской Республики [...] Сотрудники Центрального гаража Петроградского совета". (На помощь украинским товарищам -- КГ, 27 августа 1918 г, No 178.).
50 Благодаря ли забастовке железнодорожников, или осторожному саботажу со стороны украинского правительства, после падения гетмана Скоропадского казна Украины не оказалась пуста. В киевском государственном банке оставалось более четырех миллиардов рублей, большей частью в иностранных ценностях, в амбарах находилось около 400 миллионов пудов хлеба и почти три миллиона пудов сахару. По Брест-Литовскому договору украинское правительство обязалось продать Германии и Австрии 60 миллионов пудов хлеба. Однако за лето и осень 1918 года вывезли только 30 миллионов (АИГН, 157/13, с. 41).
364
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
СТРАТЕГИЯ ОТЧАЯНИЯ
"Стратегия отчаяния" -- это случайное выражение Троцкого правильнее всего определяло целый период советской истории, последовавший после заключения Лениным Брестского договора и завершившийся в ноябре 1918, после его расторжения. Сами большевики в те месяцы считали, что дни их власти сочтены. За исключением столиц, они не имели опоры в стране1. К тому же предрешенным казался вопрос о падении советской власти в Петрограде. 22 мая в опубликованном в "Правде" циркулярном письме ЦК признавалось, что большевистская партия переживает "крайне острый критический период", острота которого усугубляется, помимо всего, тяжелым "внутрипартийным состоянием", поскольку из-за ухода в знак протеста против Брестского мира "массы ответственных партийных работников" многие организации ослабли. Одной из основных причин кризиса в партии был откол левого крыла РКП (б), указывали авторы письма ЦК и заключали: "Никогда еще мы не переживали столь тяжелого момента"2 . Двумя днями позже в статье "О голоде (Письмо питерским рабочим)" Ленин признал, что из-за продовольственных трудностей и охватившего громадные районы страны голода советская власть близка к гибели3. Он отказывался, однако, признавать, что и то и другое было результатом его брестской политики.
29 мая ЦК обратился к членам партии с еще более тревожным письмом, вновь указывая, что "кризис", переживаемый партией, "очень и очень силен", число членов уменьшается, одновременно идет упадок качественный, участились случаи внутрипартийных столкновений, "нередки конфликты между партийными организациями и фракциями" партии в Советах и исполнительных комитетах. "Стройность и цельность партийного аппарата нару
365
шены. Нет прежнего единства действий. Дисциплина, всегда столь крепкая", ослабла. "Общий упадок партийной работы, распад в организациях безусловны"4.
Предсмертное состояние советской власти стало причиной все более усиливающейся в рядах большевиков паники. "Как это ни странно, -- вспоминает бывший главнокомандующий И. И. Вацетис, -- настроение умов тогда было такое, "что центр советской России сделался театром междоусобной войны и что большевики едва ли удержатся у власти и сделаются жертвой голода и общего недовольства внутри страны". Была не исключена и "возможность движения на Москву германцев, донских казаков и белочехов. Эта последняя версия была в то время распространена особенно широко"5. О царившей в рядах большевиков летом 1918 года растерянности писал в своих воспоминаниях близко стоявший к большевикам Г. А. Соломон, доверенный Красина и хороший его знакомый. Соломон указывал, что примерно в эти месяцы один из видных советских дипломатов в Берлине (вероятно, Иоффе) признался в своей уверенности в крахе большевистской революции в России и предложил Соломону поскорее скрыться6.
Опасения советских руководителей в целом разделялись германскими дипломатами. 4 июня советник миссии в Москве К. Рицлер в пространном коммюнике сообщал следующее:
"За последние две недели положение резко обострилось. На нас надвигается голод, его пытаются задушить террором. Большевистский кулак громит всех подряд. Людей спокойно расстреливают сотнями. Все это само по себе еще не так плохо, но теперь уже не может быть никаких сомнений в том, что материальные ресурсы большевиков на исходе. Запасы горючего для машин иссякают, и даже на латышских солдат, сидящих в грузовиках, больше нельзя полагаться -- не говоря уже о рабочих и крестьянах. Большевики страшно нервничают, вероятно, чувствуя приближение конца, и поэтому крысы начинают заблаговременно покидать тонущий корабль. [... ] Карахан засунул оригинал Брестского договора в свой письменный стол. Он собирается
366
захватить его с собой в Америку и там продать, заработав огромные деньги на подписи императора. [... ] Прошу извинить меня за это лирическое отступление о состоянии хаоса, который, даже со здешней точки зрения, уже совершенно невыносим"7.
Примерно такое же впечатление вынес советник министерства иностранных дел Траутман, писавший днем позже, что "в ближайшие месяцы может вспыхнуть внутриполитическая борьба. Она даже может привести к падению большевиков". Траутман добавил, что по его сведениям "один или даже два" большевистских руководителя "уже достигли определенной степени отчаяния относительно собственной судьбы".
Вопрос о катастрофическом состоянии дел обсуждался на заседании ВЦИК 4 июня. С речами выступали многие видные большевики, в том числе Ленин и Троцкий. Ленин назвал происходящее одним из "самых трудных, из самых тяжелых и самых критических" периодов, не только "с точки зрения международной", но и внутренней: "приходится испытывать величайшие трудности внутри страны [... ] мучительный продовольственный кризис, мучительнейший голод". Троцкий вторил: "Мы входим в два-три наиболее критических месяца русской революции"8. За стенами ВЦИКа он был даже более пессимистичен: "Мы уже фактически покойники; теперь дело за гробовщиком"9.
15 июня на заседании Петроградского совета рабочих и красноармейских депутатов Зиновьев делал сообщение о положении в Западной Сибири, на Урале и на востоке европейской России в связи с наступлением чехословаков. "Мы побеждены, -- закончил он, -- но не ползаем у ног. Если суждено быть войне, мы предпочитаем, чтобы в крови захлебнулись [и ] наши классовые противники". Присутствовавший там же М. М. Лашевич после речей оппозиции -- меньшевиков и эсеров -- выступил с ответной речью, во время которой вынул браунинг и закончил выступление словами: "Помните только одно, чтобы ни случилось, может быть нам и суждено погибнуть, но 14 патронов вам, а пятнадцатый себе"10. Этих четырнадцати патронов хвати
367
ло на то, чтобы месяц спустя по приказу Ленина и Свердлова уничтожить российскую императорскую династию11.
Майско-июньский кризис советской власти12 привел к усталости советского актива13. В советскую власть не верили теперь даже те, кто изначально имел иллюзии14. В оппозиционной социалистической прессе особенно резко выступали меньшевики, бывшие когда-то частью единой с большевиками социал-демократической организации, во многом понимавшие Ленина лучше других политических противников15. Не отставали и "правые". На одной из конференций того времени оратор-кадет указал, что ему приходится говорить "о международном положении страны, относительно которой неизвестно, находится ли она в состоянии войны или мира", имеющей во главе правительство, признаваемое "только ее врагами". Вопрос "не в подписанном договоре, а в гарантиях его исполнения", -- продолжал оратор. И очевидно, "что всякие новые бумажные соглашения с Германией, всякие улучшения Брестского мира" не стеснят Германию "в ее дальнейших захватах", о чем свидетельствуют Украина, Белоруссия, Кавказ, Крым и Черноморский флот, занятые вопреки подписанному с немцами соглашению16.
Резкой и чувствительной была критика в адрес большевиков левых эсеров, имевших возможность, будучи советской и правящей партией, выступать против брестской политики легально. В 1918 году критике Брестского мира была посвящена целая серия брошюр, написанных видными противниками "передышки". Левые эсеры указывали, что ленинская передышка была не просто изменой делу революции, но ничего не давала советской России практически: "ни хлеба, ни мира, ни возможности продолжать социалистическое строительство"17; что Брестский мир принес с собой "угашение", "обессиление, омерзение духа", так как "не в последней решительной схватке и не под занесенным над головой ударом ножа сдалась российская революция", а "без попытки боя"18; что из-за подписания мира во внешней политике РСФСР "произошел резкий перелом", поскольку путь принятия германских ультимату
368
мов, путь компромиссов, есть поворот от того прямого пути, которым так победоносно шла революция", что ведет не просто к территориальным и экономическим потерям, но к гибели, поскольку от передышки, "даже потерявши невинность рабоче-крестьянская Россия никакого капитала" не приобрела, а между тем германская армия "все глубже и глубже" проникает на территорию России и "власть буржуазии" теперь восстановлена "больше, чем на одной трети федерации"19.
Левые эсеры считали, что брестская политика большевиков погубит не только русскую, но и мировую революцию. РСФСР "хочет свои соединенные штаты постепенно расширять и распространять сначала на Европу, потом на Америку, потом на весь мир". Брестский мир "от этой задачи саморасширения оторвал", лишил Россию "помощи и революционного содействия" других стран, а западный мир -- "помощи и содействия" советской России20. "Все естественные богатства Украины, Дона, Кавказа" попали в распоряжение германского правительства; и этим Совнарком оказал воюющей Германии огромную услугу: "приток свежих естественных продуктов с востока" ослабил "революционную волю" германского населения; "одна из самых страшных угроз" -- "угроза голода, истощения, обнищания" -- серьезно ослабляется соглашениями о поставках продуктов Германии и Австро-Венгрии21.
"Таковы последствия Брестского мира", который "нельзя назвать иначе, как миром контрреволюционным", резюмировали левые эсеры; "ясно становится, что его нельзя было подписывать". По прошествии "каких- нибудь трех месяцев со дня его подписания странными и безжизненными кажутся все доводы, которые приводились в пользу его". Говорили о "передышке", об "отдыхе". Но "отдых" оказался "пустой надеждой": "со всех сторон напирают на советскую Россию ее империалистические враги" и не дают "ни отдыха, ни сроку"22.
Единственным выходом из сложившейся ситуации левые эсеры считали общенародное восстание против оккупантов. Речь, разумеется, шла о занятых немцами и авст
369
рийцами территориях, прежде всего об Украине. "Разлагающей проповеди усталости, бессилья, беспомощности, проповеди неизбежности соглашения с германской буржуазией" левые эсеры предлагали "противопоставить революционную идею восстания и вооруженного сопротивления домогательствам иностранной буржуазии"23, идею партизанской и гражданской войны против "эксплуататоров и оккупантов", пока не подоспеют революции в Германии, Австрии и других странах24.
Что касается шансов на успех такого восстания, то, по мнению левых эсеров, "никакое регулярное войско, всегда идущее из-под палки", не сравнялось бы "с самим восставшим народом, когда за каждым кустом, в каждом овраге" грозила бы "пришедшей карательной экспедиции мстящая рука восставших". Только после этого "народ германский, измученный долгой войной и полуголодным существованием, терроризированный партизанской борьбой всего восставшего народа России", поймет, наконец, что "идет на народ, открывший свои границы, вышедший из войны"; и тогда "дула ружей и пушек в конце концов направятся в сторону вдохновителей и вождей карательной экспедиции" -против германского и австро-венгерского правительств25. И хотя предложение поджидать противника "за каждым кустом" с военной точки зрения могло показаться наивным, публично отвергать идею восстания летом 1918 года, когда партизанские выступления и саботаж стали фактом на Украине, большевикам было невозможно.
Всей этой критики было бы, вероятно, недостаточно, чтобы считать положение кризисным, если бы ситуация не усугублялась недовольством в партии большевиков. Ленинская политика не обеспечила разрекламированной "передышки"; скомпрометировала русскую революцию в глазах революционеров Запада; отдала под оккупацию Центральных держав огромнейшие пространства; лишила Россию украинского хлеба (подразумевалось, от того Россия и голодала), Бакинской нефти (подразумевалось, от этого и топливный кризис). Она спровоцировала Антанту на интервенцию, а чехословаков -- на вооруженное восстание,
370
ставшее первым и самым опасным фронтом гражданской нойны в России. Ради подписания мира Ленин расколол партию на два крыла, оттолкнув левых коммунистов; загнал в оппозицию левых эсеров. А поскольку при таком противостоянии Брестскому договору реализация ленинской политики стала практически невозможной, Брестским миром была теперь недовольна страна, ради которой шел на все это Ленин -- Брестским миром была неудовлетворена Германия26.
Неверие немцев в возможность сотрудничества (на германских условиях) с ленинским правительством было чертой, разграничивающей тупик и кризис. Подписывая договор, Германия надеялась иметь в своем тылу "мирно настроенную Россию, из которой изголодавшиеся Центральные державы могли бы извлекать продовольствие и сырье". Реальность оказалась прямо противоположной. "Слухи, шедшие из России, с каждым днем становились все печальнее" -- ни спокойствия, ни продовольствия немцы не получили. "Настоящего мира на Восточном фронте не было". Германия, "хотя и со слабыми силами", сохраняла фронт27. Германское правительство нервничало не меньше ленинского, не понимая, как добиться выполнения тех или иных ультимативных требований от в общем- то беспомощного Совнаркома. Из-за взаимного неверия в мир военные действия не прекращались28. И даже Чичерин, далекий от целей революционный войны, стремящийся наладить рабочие дипломатические отношения с немцами, считал, что Германия осталась главным врагом советской России29.
Путем постепенных захватов немцы "во многих местах передвинули демаркационную линию к востоку"30. 6 мая было созвано экстренное заседание ЦК РКП (б) для обсуждения вопроса о международном положении советской России "в связи с обострением отношений с Германией, а также высадкой английского десанта в Мурманске и японского десанта на Дальнем Востоке"31. Обсуждалось, кроме того, положение на Украине после произведенного там немцами переворота. Ленин, видимо, на этом заседа
371
нии победил. По крайней мере, ЦК принял написанное им постановление:
"Немецкому ультиматуму уступить. Английский ультиматум отклонить. (Ибо война против Германии грозит непосредственно большими потерями и бедствиями, чем против Японии. [... ] Направить все силы на защиту уральско-кузнецкого района и территории как от Японии, так и от Германии. С Мирбахом вести переговоры в целях выяснения того, обязуются ли [немцы ] заключить мир Финляндии и Украины с Россией и всячески ускорять этот мир, сознавая, что он несет новые аннексии. [... ] Начать тотчас эвакуацию на Урал всего вообще и Экспедиции заготовления государственных бумаг в частности"32.
На самом деле ультиматумов предъявлено не было (Ленин называл "ультиматумом" любое требование "империалистов"). Немцы настаивали на передаче Финляндии форта Ино как условия для заключения советско- финского мирного договора. Антанта, видимо, в первых числах мая пыталась снова предложить советскому правительству помощь в обмен на разрыв Брестского мира. Сами немцы в те недели считали, что с военной точки зрения формальное соблюдение Брестского соглашения или его аннулирование серьезно ничего не меняли. Тем не менее германское правительство решило, что пришло время объявить об окончании военных операций на Восточном фронте: 13 мая Кюль-ман, Людендорф и заместитель Кюльмана Бусше, принимая во внимание, что "большевики находятся под серьезной угрозой слева, то есть со стороны партии, исповедующей еще более радикальные взгляды, чем большевики" (левых эсеров), нашли нужным в интересах Германии "объявить раз и навсегда, что наши операции в России окончены", "демаркационная линия проведена" и "тем самым наступление завершено".
Если это заявление и дошло до советского правительства, оно, очевидно, не могло быть принято всерьез, тем более, что германское продвижение все-таки продолжалось и после 13 мая. Радек даже в начале июня считал, что соотношение сил, созданное Брестским миром, "угрожает
372
нам дальнейшими глубокими потрясениями и большими экономическими потерями", что "территориальные потери, являющиеся следствием Брестского мира, еще не кончены", что именно в смысле территорий советской власти предстоит "период тяжелой борьбы"33. (И действительно, через несколько дней началась эвакуация Курска34.)
Понятно, что при таком развале Ленина могла согревать лишь мысль о дальнейшем отступлении вглубь России. Когда Троцкий спросил его, что он думает делать, "если немцы будут все же наступать" и "двинутся на Москву", Ленин ответил:
"Отступим дальше, на восток, на Урал [... ]. Кузнецкий бассейн богат углем. Создадим Урало-Кузнецкую республику, опираясь на уральскую промышленность и на кузнецкий уголь, на уральский пролетариат и на ту часть московских и питерских рабочих, которых удастся увезти с собой [... ]. В случае нужды уйдем еще дальше на восток, за Урал. До Камчатки дойдем, но будем держаться. Международная обстановка будет меняться десятки раз, и мы из пределов Урало-Кузнецкой республики снова расширимся и вернемся в Москву и Петербург".
Троцкий объяснял, что "концепция Урало-Кузнецкой республики" Ленину была "органически необходима", чтобы "укрепить себя и других в убеждении, что ничто еще не потеряно и что для стратегии отчаяния нет и не может быть места"35. Да, Ленину было важнее стоять во главе правительства Камчатской республики, чем уступить власть. Но верил ли в Камчатскую советскую республику кто-нибудь, кроме Ленина? Похоже, что нет. Во всяком случае, идея отступления до Камчатки (когда Дальний Восток был под угрозой японской оккупации) никого не вдохновляла. И 10 мая Сокольников на заседании ЦК предложил резолюцию о разрыве Брестского мира:
"ЦК полагает, что государственный переворот на Украине означает создание нового политического положения, характеризующегося союзом русской буржуазии с германским империализмом. В этих условиях война с Германией является неизбежной, передышка -- данная Брестским ми
373
ром -- оконченной. Задачей партии является приступить к немедленной открытой и массовой подготовке военных действий и организации сопротивления путем широких мобилизаций. В то же время необходимо заключить военное соглашение с англо-французской коалицией на предмет военной кооперации на определенных условиях36."
отделения. Не работали билетные кассы. Перепуганное австрий
ское командование настаивало на уплате служащим всего долга и
удовлетворении некоторых других требований. 17 июля с разре
шения стачечников в Одессу и Шепетовку было отправлено по
одному специальному поезду с деньгами для уплаты жалованья за
старые месяцы служащим некоторых южных линий. По некото
рым железнодорожным линиям отдельные поезда еще двигались
361
17 числа, но это были лишь составы, не успевшие прибыть к месту назначения. Отправления новых поездов приостановились полностью на всех линиях.
В связи с этим в Одессе австрийским командованием было созвано совещание из представителей разных ведомств и союза служащих для выяснения вопроса о ликвидации забастовки. Те заявили, что забастовка может быть прекращена лишь по удовлетворении требований главного дорожного комитета. Тогда министр путей сообщения Украины В. А. Бутенко пригрозил увольнением мастеровых и рабочих киевских главных мастерских, назвав их зачинщиками забастовки. В выпущенном им циркуляре он предупреждал, что в случае отказа выйти на работу железные дороги будут переданы в ведение германского военного командования, причем все бастующие будут уволены и высланы за границу (в Россию).
Высылки из Украины, преимущественно в Россию, практиковались на основании закона от 2 августа 1917 года. Кроме того, на основании того же закона о высылке, задержанных передавали в распоряжение германского командования, которое не высылало арестованных, а отправляло в концлагеря (хотя это и противоречило существовавшим украинским законам). Так поступили, например, с бундистами, участниками съезда профсоюзов, на котором были приняты резолюции, направленные против правительства Украины. (См., в частности, АИГН, 157/5. Господину Председателю Совета министров [от] председателя Временного главного украинского комитета бунда М. Г. Рафеса. 7 сентября 1918 г. с. 5-7, 18-20. Перепечатано из книги "М. Г. Рафес. Накануне падения гетманщины. Из переживаний 1918 г." Киев, 1919, с. 75-96.)
Но угрозы не действовали. 18 июля германские войска начали занимать товарные станции (в попытке обеспечить транспортировку продовольствия в Германию). На пассажирских станциях они захватывали паровозы. В Ровно и некоторых узловых пунктах были арестованы стачечные комитеты. Но на следующий день забастовочное движение лишь разрослось еще больше. В Киев по юго-западным и по московско-киевско-воронежской железным дорогам не прибыло ни одного поезда. Из Киева отправки поездов также не было. В Дарницу 18 июля прибыло с севера три поезда, но на Киев их не пустили. Киево-полтавская линия и участок Полтава-Харьков также бездействовали. Не пропускала поездов и большая часть Полесских железных дорог. В Знаменку прибыло два последних поезда -- один из Ростова, другой из Екатеринос-лава. Затем движение было остановлено. Железнодорожная забастовка на Украина стала всеобщей (АИГН, 157/3, а также AT, Т-3848. КМ, No 116, 20 июля 1918).
362
Возможно, что именно в связи с обострением положения на Украине германские власти совместно с украинским правительством в ночь на 27 июля арестовали С. В. Петлюру, председателя Всеукраинского союза земств и председателя Киевской губернской земской управы. Вместе с ним был арестован заместитель Петлю-ры по управе В. Ф. Химерик. Петлюра сравнительно продолжительное время был военным министром украинского правительства, а во время наступления большевиков на Киев принял на себя командование украинской армией, сражавшейся против советских войск. В знак протеста против подписания Центральной Радой Брестского мира с Четверным союзом Петлюра вышел в отставку, из-за чего стал крайне популярен; и на первом на Украине киевском губернском земском собрании был единогласно избран председателем губернской земской управы, а затем и управы Всеукраинского земского союза (АИГН, 157/4, а также AT, Т-3848. КМ, No 124, 30 июля 1918).
Сами большевики поддерживали эти устремления и надежды.
"Когда Раковский и Мануильский вышли из украинского поезда,
-- вспоминал один из современников о прибытии двух видных
большевиков в середине 1918 года на Украину, -- они просили
немецких офицеров и солдат, охранявших их в дороге, прибли
зиться к ним. Когда те окружили их, Раковский вскочил на
откуда-то появившуюся табуретку и стал произносить на немец
ком языке омерзительную речь. В ней он резко критиковал [...]
государственный строй Германии, весьма оскорбительно отзывал
ся о германском императоре [...]. Немецкие солдаты и их офицер,
которых мы всегда считали весьма дисциплинированными, [...]
горячо аплодировали Раковскому (...) (Д. Н. Резников. Встреча с
Раковским и Мануильским, с. 6).
За словами в те дни в карман не лезли. Приветственные резолюции
бастующим были красноречивы:
"Железнодорожники Украины восстали против своих хищников за святое дело угнетенных масс. Не страшась угроз и расстрелов, они восстали против австро-германских и украинских империалистов и гордо несут знамя борьбы за социализм. Горячо приветствуем товарищей железнодорожников. Призываем всех [...] помочь пролетариату Украины [...] Помогая друг другу, мы подавим ту свору, которая стоит на нашем пути [...] Да здравствует всемирная революция [...] Команда линейного корабля "Андрей Первозданный".
Согласны поддержать борьбу товарищей украинских железнодорожников до полной победы над угнетателями. Рабочие заводя бывш. Розенкранц.
Глубоко сочувствуя народному движению против германского империализма [...) вносим свою посильную помощь в размере 520
363
руб. на дело борьбы против угнетателей рабочего класса. Да здравствуют украинские железнодорожники! Команда канонер-ной лодки "Хивинец".
Мы знаем, что украинский пролетариат подготовляет новые резервы для грядущей международной революции. Только он сможет освободить нас от господства империалистических паразитов [...]. Да здравствует международная революция! Рабочие и работницы фабрики кожевников" (На помощь украинским железнодорожникам! -- КГ, No 143, 12 августа 1918 г. с. 3).
"Товарищи украинцы, будьте стойки и помните, что мы с вами. Будем бороться с нашими врагами до последней капли крови, но свободы и революции (...) никому и никогда не отдадим. Лучше предпочесть умереть, нежели быть опять порабощенными. Смерть империалистам и буржуазии ["...] Да здравствует международная пролетарская революция [...] Красноармейцы Пороховского района.
Шлем сердечный привет товарищам железнодорожникам Украины и желаем успеха в борьбе против вампиров империализма. Пусть огнем пылают сердца борющихся товарищей за восстановление единой Российской Федеративной Советской Республики [...] Сотрудники Центрального гаража Петроградского совета". (На помощь украинским товарищам -- КГ, 27 августа 1918 г, No 178.).
50 Благодаря ли забастовке железнодорожников, или осторожному саботажу со стороны украинского правительства, после падения гетмана Скоропадского казна Украины не оказалась пуста. В киевском государственном банке оставалось более четырех миллиардов рублей, большей частью в иностранных ценностях, в амбарах находилось около 400 миллионов пудов хлеба и почти три миллиона пудов сахару. По Брест-Литовскому договору украинское правительство обязалось продать Германии и Австрии 60 миллионов пудов хлеба. Однако за лето и осень 1918 года вывезли только 30 миллионов (АИГН, 157/13, с. 41).
364
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
СТРАТЕГИЯ ОТЧАЯНИЯ
"Стратегия отчаяния" -- это случайное выражение Троцкого правильнее всего определяло целый период советской истории, последовавший после заключения Лениным Брестского договора и завершившийся в ноябре 1918, после его расторжения. Сами большевики в те месяцы считали, что дни их власти сочтены. За исключением столиц, они не имели опоры в стране1. К тому же предрешенным казался вопрос о падении советской власти в Петрограде. 22 мая в опубликованном в "Правде" циркулярном письме ЦК признавалось, что большевистская партия переживает "крайне острый критический период", острота которого усугубляется, помимо всего, тяжелым "внутрипартийным состоянием", поскольку из-за ухода в знак протеста против Брестского мира "массы ответственных партийных работников" многие организации ослабли. Одной из основных причин кризиса в партии был откол левого крыла РКП (б), указывали авторы письма ЦК и заключали: "Никогда еще мы не переживали столь тяжелого момента"2 . Двумя днями позже в статье "О голоде (Письмо питерским рабочим)" Ленин признал, что из-за продовольственных трудностей и охватившего громадные районы страны голода советская власть близка к гибели3. Он отказывался, однако, признавать, что и то и другое было результатом его брестской политики.
29 мая ЦК обратился к членам партии с еще более тревожным письмом, вновь указывая, что "кризис", переживаемый партией, "очень и очень силен", число членов уменьшается, одновременно идет упадок качественный, участились случаи внутрипартийных столкновений, "нередки конфликты между партийными организациями и фракциями" партии в Советах и исполнительных комитетах. "Стройность и цельность партийного аппарата нару
365
шены. Нет прежнего единства действий. Дисциплина, всегда столь крепкая", ослабла. "Общий упадок партийной работы, распад в организациях безусловны"4.
Предсмертное состояние советской власти стало причиной все более усиливающейся в рядах большевиков паники. "Как это ни странно, -- вспоминает бывший главнокомандующий И. И. Вацетис, -- настроение умов тогда было такое, "что центр советской России сделался театром междоусобной войны и что большевики едва ли удержатся у власти и сделаются жертвой голода и общего недовольства внутри страны". Была не исключена и "возможность движения на Москву германцев, донских казаков и белочехов. Эта последняя версия была в то время распространена особенно широко"5. О царившей в рядах большевиков летом 1918 года растерянности писал в своих воспоминаниях близко стоявший к большевикам Г. А. Соломон, доверенный Красина и хороший его знакомый. Соломон указывал, что примерно в эти месяцы один из видных советских дипломатов в Берлине (вероятно, Иоффе) признался в своей уверенности в крахе большевистской революции в России и предложил Соломону поскорее скрыться6.
Опасения советских руководителей в целом разделялись германскими дипломатами. 4 июня советник миссии в Москве К. Рицлер в пространном коммюнике сообщал следующее:
"За последние две недели положение резко обострилось. На нас надвигается голод, его пытаются задушить террором. Большевистский кулак громит всех подряд. Людей спокойно расстреливают сотнями. Все это само по себе еще не так плохо, но теперь уже не может быть никаких сомнений в том, что материальные ресурсы большевиков на исходе. Запасы горючего для машин иссякают, и даже на латышских солдат, сидящих в грузовиках, больше нельзя полагаться -- не говоря уже о рабочих и крестьянах. Большевики страшно нервничают, вероятно, чувствуя приближение конца, и поэтому крысы начинают заблаговременно покидать тонущий корабль. [... ] Карахан засунул оригинал Брестского договора в свой письменный стол. Он собирается
366
захватить его с собой в Америку и там продать, заработав огромные деньги на подписи императора. [... ] Прошу извинить меня за это лирическое отступление о состоянии хаоса, который, даже со здешней точки зрения, уже совершенно невыносим"7.
Примерно такое же впечатление вынес советник министерства иностранных дел Траутман, писавший днем позже, что "в ближайшие месяцы может вспыхнуть внутриполитическая борьба. Она даже может привести к падению большевиков". Траутман добавил, что по его сведениям "один или даже два" большевистских руководителя "уже достигли определенной степени отчаяния относительно собственной судьбы".
Вопрос о катастрофическом состоянии дел обсуждался на заседании ВЦИК 4 июня. С речами выступали многие видные большевики, в том числе Ленин и Троцкий. Ленин назвал происходящее одним из "самых трудных, из самых тяжелых и самых критических" периодов, не только "с точки зрения международной", но и внутренней: "приходится испытывать величайшие трудности внутри страны [... ] мучительный продовольственный кризис, мучительнейший голод". Троцкий вторил: "Мы входим в два-три наиболее критических месяца русской революции"8. За стенами ВЦИКа он был даже более пессимистичен: "Мы уже фактически покойники; теперь дело за гробовщиком"9.
15 июня на заседании Петроградского совета рабочих и красноармейских депутатов Зиновьев делал сообщение о положении в Западной Сибири, на Урале и на востоке европейской России в связи с наступлением чехословаков. "Мы побеждены, -- закончил он, -- но не ползаем у ног. Если суждено быть войне, мы предпочитаем, чтобы в крови захлебнулись [и ] наши классовые противники". Присутствовавший там же М. М. Лашевич после речей оппозиции -- меньшевиков и эсеров -- выступил с ответной речью, во время которой вынул браунинг и закончил выступление словами: "Помните только одно, чтобы ни случилось, может быть нам и суждено погибнуть, но 14 патронов вам, а пятнадцатый себе"10. Этих четырнадцати патронов хвати
367
ло на то, чтобы месяц спустя по приказу Ленина и Свердлова уничтожить российскую императорскую династию11.
Майско-июньский кризис советской власти12 привел к усталости советского актива13. В советскую власть не верили теперь даже те, кто изначально имел иллюзии14. В оппозиционной социалистической прессе особенно резко выступали меньшевики, бывшие когда-то частью единой с большевиками социал-демократической организации, во многом понимавшие Ленина лучше других политических противников15. Не отставали и "правые". На одной из конференций того времени оратор-кадет указал, что ему приходится говорить "о международном положении страны, относительно которой неизвестно, находится ли она в состоянии войны или мира", имеющей во главе правительство, признаваемое "только ее врагами". Вопрос "не в подписанном договоре, а в гарантиях его исполнения", -- продолжал оратор. И очевидно, "что всякие новые бумажные соглашения с Германией, всякие улучшения Брестского мира" не стеснят Германию "в ее дальнейших захватах", о чем свидетельствуют Украина, Белоруссия, Кавказ, Крым и Черноморский флот, занятые вопреки подписанному с немцами соглашению16.
Резкой и чувствительной была критика в адрес большевиков левых эсеров, имевших возможность, будучи советской и правящей партией, выступать против брестской политики легально. В 1918 году критике Брестского мира была посвящена целая серия брошюр, написанных видными противниками "передышки". Левые эсеры указывали, что ленинская передышка была не просто изменой делу революции, но ничего не давала советской России практически: "ни хлеба, ни мира, ни возможности продолжать социалистическое строительство"17; что Брестский мир принес с собой "угашение", "обессиление, омерзение духа", так как "не в последней решительной схватке и не под занесенным над головой ударом ножа сдалась российская революция", а "без попытки боя"18; что из-за подписания мира во внешней политике РСФСР "произошел резкий перелом", поскольку путь принятия германских ультимату
368
мов, путь компромиссов, есть поворот от того прямого пути, которым так победоносно шла революция", что ведет не просто к территориальным и экономическим потерям, но к гибели, поскольку от передышки, "даже потерявши невинность рабоче-крестьянская Россия никакого капитала" не приобрела, а между тем германская армия "все глубже и глубже" проникает на территорию России и "власть буржуазии" теперь восстановлена "больше, чем на одной трети федерации"19.
Левые эсеры считали, что брестская политика большевиков погубит не только русскую, но и мировую революцию. РСФСР "хочет свои соединенные штаты постепенно расширять и распространять сначала на Европу, потом на Америку, потом на весь мир". Брестский мир "от этой задачи саморасширения оторвал", лишил Россию "помощи и революционного содействия" других стран, а западный мир -- "помощи и содействия" советской России20. "Все естественные богатства Украины, Дона, Кавказа" попали в распоряжение германского правительства; и этим Совнарком оказал воюющей Германии огромную услугу: "приток свежих естественных продуктов с востока" ослабил "революционную волю" германского населения; "одна из самых страшных угроз" -- "угроза голода, истощения, обнищания" -- серьезно ослабляется соглашениями о поставках продуктов Германии и Австро-Венгрии21.
"Таковы последствия Брестского мира", который "нельзя назвать иначе, как миром контрреволюционным", резюмировали левые эсеры; "ясно становится, что его нельзя было подписывать". По прошествии "каких- нибудь трех месяцев со дня его подписания странными и безжизненными кажутся все доводы, которые приводились в пользу его". Говорили о "передышке", об "отдыхе". Но "отдых" оказался "пустой надеждой": "со всех сторон напирают на советскую Россию ее империалистические враги" и не дают "ни отдыха, ни сроку"22.
Единственным выходом из сложившейся ситуации левые эсеры считали общенародное восстание против оккупантов. Речь, разумеется, шла о занятых немцами и авст
369
рийцами территориях, прежде всего об Украине. "Разлагающей проповеди усталости, бессилья, беспомощности, проповеди неизбежности соглашения с германской буржуазией" левые эсеры предлагали "противопоставить революционную идею восстания и вооруженного сопротивления домогательствам иностранной буржуазии"23, идею партизанской и гражданской войны против "эксплуататоров и оккупантов", пока не подоспеют революции в Германии, Австрии и других странах24.
Что касается шансов на успех такого восстания, то, по мнению левых эсеров, "никакое регулярное войско, всегда идущее из-под палки", не сравнялось бы "с самим восставшим народом, когда за каждым кустом, в каждом овраге" грозила бы "пришедшей карательной экспедиции мстящая рука восставших". Только после этого "народ германский, измученный долгой войной и полуголодным существованием, терроризированный партизанской борьбой всего восставшего народа России", поймет, наконец, что "идет на народ, открывший свои границы, вышедший из войны"; и тогда "дула ружей и пушек в конце концов направятся в сторону вдохновителей и вождей карательной экспедиции" -против германского и австро-венгерского правительств25. И хотя предложение поджидать противника "за каждым кустом" с военной точки зрения могло показаться наивным, публично отвергать идею восстания летом 1918 года, когда партизанские выступления и саботаж стали фактом на Украине, большевикам было невозможно.
Всей этой критики было бы, вероятно, недостаточно, чтобы считать положение кризисным, если бы ситуация не усугублялась недовольством в партии большевиков. Ленинская политика не обеспечила разрекламированной "передышки"; скомпрометировала русскую революцию в глазах революционеров Запада; отдала под оккупацию Центральных держав огромнейшие пространства; лишила Россию украинского хлеба (подразумевалось, от того Россия и голодала), Бакинской нефти (подразумевалось, от этого и топливный кризис). Она спровоцировала Антанту на интервенцию, а чехословаков -- на вооруженное восстание,
370
ставшее первым и самым опасным фронтом гражданской нойны в России. Ради подписания мира Ленин расколол партию на два крыла, оттолкнув левых коммунистов; загнал в оппозицию левых эсеров. А поскольку при таком противостоянии Брестскому договору реализация ленинской политики стала практически невозможной, Брестским миром была теперь недовольна страна, ради которой шел на все это Ленин -- Брестским миром была неудовлетворена Германия26.
Неверие немцев в возможность сотрудничества (на германских условиях) с ленинским правительством было чертой, разграничивающей тупик и кризис. Подписывая договор, Германия надеялась иметь в своем тылу "мирно настроенную Россию, из которой изголодавшиеся Центральные державы могли бы извлекать продовольствие и сырье". Реальность оказалась прямо противоположной. "Слухи, шедшие из России, с каждым днем становились все печальнее" -- ни спокойствия, ни продовольствия немцы не получили. "Настоящего мира на Восточном фронте не было". Германия, "хотя и со слабыми силами", сохраняла фронт27. Германское правительство нервничало не меньше ленинского, не понимая, как добиться выполнения тех или иных ультимативных требований от в общем- то беспомощного Совнаркома. Из-за взаимного неверия в мир военные действия не прекращались28. И даже Чичерин, далекий от целей революционный войны, стремящийся наладить рабочие дипломатические отношения с немцами, считал, что Германия осталась главным врагом советской России29.
Путем постепенных захватов немцы "во многих местах передвинули демаркационную линию к востоку"30. 6 мая было созвано экстренное заседание ЦК РКП (б) для обсуждения вопроса о международном положении советской России "в связи с обострением отношений с Германией, а также высадкой английского десанта в Мурманске и японского десанта на Дальнем Востоке"31. Обсуждалось, кроме того, положение на Украине после произведенного там немцами переворота. Ленин, видимо, на этом заседа
371
нии победил. По крайней мере, ЦК принял написанное им постановление:
"Немецкому ультиматуму уступить. Английский ультиматум отклонить. (Ибо война против Германии грозит непосредственно большими потерями и бедствиями, чем против Японии. [... ] Направить все силы на защиту уральско-кузнецкого района и территории как от Японии, так и от Германии. С Мирбахом вести переговоры в целях выяснения того, обязуются ли [немцы ] заключить мир Финляндии и Украины с Россией и всячески ускорять этот мир, сознавая, что он несет новые аннексии. [... ] Начать тотчас эвакуацию на Урал всего вообще и Экспедиции заготовления государственных бумаг в частности"32.
На самом деле ультиматумов предъявлено не было (Ленин называл "ультиматумом" любое требование "империалистов"). Немцы настаивали на передаче Финляндии форта Ино как условия для заключения советско- финского мирного договора. Антанта, видимо, в первых числах мая пыталась снова предложить советскому правительству помощь в обмен на разрыв Брестского мира. Сами немцы в те недели считали, что с военной точки зрения формальное соблюдение Брестского соглашения или его аннулирование серьезно ничего не меняли. Тем не менее германское правительство решило, что пришло время объявить об окончании военных операций на Восточном фронте: 13 мая Кюль-ман, Людендорф и заместитель Кюльмана Бусше, принимая во внимание, что "большевики находятся под серьезной угрозой слева, то есть со стороны партии, исповедующей еще более радикальные взгляды, чем большевики" (левых эсеров), нашли нужным в интересах Германии "объявить раз и навсегда, что наши операции в России окончены", "демаркационная линия проведена" и "тем самым наступление завершено".
Если это заявление и дошло до советского правительства, оно, очевидно, не могло быть принято всерьез, тем более, что германское продвижение все-таки продолжалось и после 13 мая. Радек даже в начале июня считал, что соотношение сил, созданное Брестским миром, "угрожает
372
нам дальнейшими глубокими потрясениями и большими экономическими потерями", что "территориальные потери, являющиеся следствием Брестского мира, еще не кончены", что именно в смысле территорий советской власти предстоит "период тяжелой борьбы"33. (И действительно, через несколько дней началась эвакуация Курска34.)
Понятно, что при таком развале Ленина могла согревать лишь мысль о дальнейшем отступлении вглубь России. Когда Троцкий спросил его, что он думает делать, "если немцы будут все же наступать" и "двинутся на Москву", Ленин ответил:
"Отступим дальше, на восток, на Урал [... ]. Кузнецкий бассейн богат углем. Создадим Урало-Кузнецкую республику, опираясь на уральскую промышленность и на кузнецкий уголь, на уральский пролетариат и на ту часть московских и питерских рабочих, которых удастся увезти с собой [... ]. В случае нужды уйдем еще дальше на восток, за Урал. До Камчатки дойдем, но будем держаться. Международная обстановка будет меняться десятки раз, и мы из пределов Урало-Кузнецкой республики снова расширимся и вернемся в Москву и Петербург".
Троцкий объяснял, что "концепция Урало-Кузнецкой республики" Ленину была "органически необходима", чтобы "укрепить себя и других в убеждении, что ничто еще не потеряно и что для стратегии отчаяния нет и не может быть места"35. Да, Ленину было важнее стоять во главе правительства Камчатской республики, чем уступить власть. Но верил ли в Камчатскую советскую республику кто-нибудь, кроме Ленина? Похоже, что нет. Во всяком случае, идея отступления до Камчатки (когда Дальний Восток был под угрозой японской оккупации) никого не вдохновляла. И 10 мая Сокольников на заседании ЦК предложил резолюцию о разрыве Брестского мира:
"ЦК полагает, что государственный переворот на Украине означает создание нового политического положения, характеризующегося союзом русской буржуазии с германским империализмом. В этих условиях война с Германией является неизбежной, передышка -- данная Брестским ми
373
ром -- оконченной. Задачей партии является приступить к немедленной открытой и массовой подготовке военных действий и организации сопротивления путем широких мобилизаций. В то же время необходимо заключить военное соглашение с англо-французской коалицией на предмет военной кооперации на определенных условиях36."