Страница:
— Дорогой друг, спешу обрадовать вас. Вы поедете во Францию. Вы увидитесь с господином де Пуанти, и вас примет сам король.
Молодой человек покачнулся от радости, а губернатор рассказал ему, чем вызваны эти необыкновенные перемены. Вкратце его объяснения сводились к следующему.
Чтобы покончить с испанцами, версальский кабинет принял решение договориться с флибустьерами Тортуги. Все полномочия, необходимые для заключения союза, получил Жан-Бернар Луи Дежан, барон де Пуанти. Это был превосходный моряк, отличившийся в эскадре Дюкена во время сражений у берегов Алжира и под командованием адмирала Турвиля в битве при Бичи-Хед (1690). Теперь он сам был назначен командиром эскадры и королевским губернатором всех земель, которые ему удастся захватить.
Дюкассу нужен был надежный человек, чтобы послать его к барону де Пуанти — но при этом дворянин, которого мог бы принять и выслушать наедине Людовик XIV.
— Я хорошо знаю барона де Пуанти, — сказал губернатор капитану де Сову, — это опытный флотоводец, однако человек далеко не безупречный. Слишком склонен к интригам, слишком любит деньги и почести. Он несдержан, болтлив, неразборчив в средствах. Вы единственный человек, господин де Сов, которого я мог бы ему противопоставить. Уверен, вы сумеете примирить интересы короля с законными правами береговых братьев Тортуги. Они горды и дорожат своей независимостью. Вам известно, что эти люди презирают опасность и не боятся смерти. Но они могут быть только союзниками, а не наемниками. Подданными они никогда не станут.
Объяснив ситуацию на словах, губернатор передал своему посланнику все необходимые бумаги.
На следующий день Оливье де Сов, помолодевший и воспрянувший духом, уже мерил шагами палубу «Звезды морей», которую сам снаряжал для сражений. По великой милости судьбы ему предстояло вернуться во Францию капитаном того самого брига, на котором его увезли, бросив в трюм, словно тюк с товаром…
В мечтах он уже видел, как прижимает к груди Ар-мель…
Марипоза смотрела на него и радуясь, и тревожась… Не похитит ли Франция ее единственную любовь?
XVI
Молодой человек покачнулся от радости, а губернатор рассказал ему, чем вызваны эти необыкновенные перемены. Вкратце его объяснения сводились к следующему.
Чтобы покончить с испанцами, версальский кабинет принял решение договориться с флибустьерами Тортуги. Все полномочия, необходимые для заключения союза, получил Жан-Бернар Луи Дежан, барон де Пуанти. Это был превосходный моряк, отличившийся в эскадре Дюкена во время сражений у берегов Алжира и под командованием адмирала Турвиля в битве при Бичи-Хед (1690). Теперь он сам был назначен командиром эскадры и королевским губернатором всех земель, которые ему удастся захватить.
Дюкассу нужен был надежный человек, чтобы послать его к барону де Пуанти — но при этом дворянин, которого мог бы принять и выслушать наедине Людовик XIV.
— Я хорошо знаю барона де Пуанти, — сказал губернатор капитану де Сову, — это опытный флотоводец, однако человек далеко не безупречный. Слишком склонен к интригам, слишком любит деньги и почести. Он несдержан, болтлив, неразборчив в средствах. Вы единственный человек, господин де Сов, которого я мог бы ему противопоставить. Уверен, вы сумеете примирить интересы короля с законными правами береговых братьев Тортуги. Они горды и дорожат своей независимостью. Вам известно, что эти люди презирают опасность и не боятся смерти. Но они могут быть только союзниками, а не наемниками. Подданными они никогда не станут.
Объяснив ситуацию на словах, губернатор передал своему посланнику все необходимые бумаги.
На следующий день Оливье де Сов, помолодевший и воспрянувший духом, уже мерил шагами палубу «Звезды морей», которую сам снаряжал для сражений. По великой милости судьбы ему предстояло вернуться во Францию капитаном того самого брига, на котором его увезли, бросив в трюм, словно тюк с товаром…
В мечтах он уже видел, как прижимает к груди Ар-мель…
Марипоза смотрела на него и радуясь, и тревожась… Не похитит ли Франция ее единственную любовь?
XVI
МИРТИЛЬ ПРЕВОСХОДИТ СЕБЯ
Вот уже несколько недель хозяйка «Сосущего теленка» томилась в Гавре у своего мужа, компаньона и сообщника Годфруа Кокбара, «бакалейщика» на словах, но на деле, как известно, занимавшегося совсем другим ремеслом.
Гадюка исходила злобой.
Она бесилась прежде всего оттого, что полиция закрыла ее притон, приносивший немалые доходы. Теперь нельзя было торговать живым товаром, похищать людей и посылать их на Антильски о острова вместе с ружьями и порохом для флибустьеров. В бездействии она страдала и чувствовала себя одинокой: ей недоставало нищих и убийц, составлявших ее оборванный двор…
К тому же Миртиль, говоря по правде, терпеть не могла своего мужа. По повадкам и по духу он так и остался бывшим кабатчиком из Ниора — грубым и хитрым скрягой, неотесанным мужланом.
Годфруа же, увидев ту, что носила его имя, воспылал к ней страстью. Эта изящная красавица с черными глазами, с благоухающей, как жасмин, кожей, пробудила в нем самые дурные инстинкты. Ему вспомнились те недолгие дни, когда он и в самом деле был мужем восхитительной пылкой Миртиль. Он стал приставать к ней с просьбами, кричал, требовал, угрожал… Ничего не помогало!
Молодая женщина поначалу отнеслась к этим домогательствами с улыбкой. Она легко управлялась с ворами, убийцами и мошенниками Долины Нищеты… Она царила, вызывающе-бесстыдная, но недоступная, в притоне, где собирались гнуснейшие подонки Парижа.
Однако с Годфруа все обстояло иначе. Он знал, что она в полной его власти, недаром ей пришлось с такой поспешностью убираться из столицы. Возможно, и госпожа де Ментенон лишила ее своего покровительства?
Этот негодяй слишком долго терпел тираническую власть Миртиль, чтобы не попробовать отыграться. Отныне он не будет сидеть под каблуком жены! После очередной сцены с бранью и взаимными упреками в неумелом ведении дел, бакалейщик пустил в ход кулаки. Он был небольшого роста, но кряжистый и сильный. Миртиль отбивалась яростно, однако уступила силе, когда муж наставил ей синяков… С той поры она покорно исполняла все желания Годфруа, отчего ее отвращение к нему только возросло.
В своем нынешнем жалком и унизительном положении она часто вспоминала единственного человека, которого любила. В Париже до нее урывками доходили вести о бывшем женихе; когда же она оказалась в Гавре, где частенько бывали люди с островов, то узнала об успехах Оливье во всех подробностях. Она гордилась ими вдвойне: как влюбленная женщина и как удачливая торговка.
Однажды в погожий день она поднялась к пакгаузам Кокбара, которые, как помнит читатель, располагались с предместье Энгувиль. Любуясь стоящими на рейде кораблями, она обратила внимание на красивый бриг, только что бросивший якорь в порту. Сильно вздрогнув, она схватилась за подзорную трубу. Сон это ли явь? Нет, она не ошиблась! На грот-брамселе брига ветер трепал два флага: штандарт флибустьеров Тортуги мирно соседствовал с королевским стягом.
Проходивший мимо юнга развеял все сомнения:
— Это «Звезда морей», славный корабль!
От мужа она знала, что именно на этом судне Оливье увезли пять лет назад. Из груди ее вырвался тяжкий вздох; она задумалась, целиком отдавшись мечтам о любви.
Два часа спустя Оливье де Сов, разодетый, как знатный вельможа, — в роскошном голубом камзоле, лакированных сапогах, расшитой золотом треуголке и с дорогой шпагой на боку — постучал в дверь дома на площади Нотр-Дам, где обитал Годфруа Кокбар. Моряка сопровождала Марипоза, закутанная с ног до головы в ярко-красную испанскую шаль.
От Монбара и Турмантена Оливье получил исчерпывающие сведения о том, какой коммерцией занимались бакалейщик из Гавра и хозяйка кабачка «Сосущий теленок». Они должны были знать о судьбе Армель, и он намеревался выяснить это у Годфруа, даже если придется пустить в ход шпагу.
Бакалейщика не было дома, а Миртиль только что вернулась. Увидев капитана, она вскрикнула:
— Вы! Оливье де Сов!
— Я, — сказал он, надвигаясь на молодую женщину, которая отступала перед ним.
Оставив лавку, она устремилась в гостиную, а он шел следом, сжав зубы и очень бледный.
Однако Миртиль, быстро придя в себя, первой перешла в наступление. Бросившись в кресло и томно глядя на Оливье, она засмеялась, а затем кокетливо произнесла:
— Согласитесь, что я оказала вам немалую услугу! Вы были нищим искателем приключений, а теперь вы капитан флибустьеров, богатый человек! Вы, верно, пришли поблагодарить меня за труды?
Фламанко молчал. Он был в смятении. Миртиль — в простом платье, без румян — напомнила ему девушку из Ниора, которой он вернул обручальное кольцо. Но не забывал он и о зловещей «печи» во дворце Сен-Мара.
Марипоза вошла в комнату вслед за ним. Забившись в темный угол, она не сводила глаз с этой брюнетки и чувствовала, что не верит ни одному ее слову. В ней нарастала глухая злоба.
Злая Фея мгновенно поняла, что творится в душе молодого капитана «Звезды морей». Приблизившись к нему так, чтобы почти касаться его высокой грудью, она с придыханием молвила:
— Я могла бы затаить на тебя зло, ведь ты меня бросил… Но когда я увидела тебя пять лет назад… такого грустного и несчастного, словно само Небо ополчилось на тебя… тогда ожила прежняя любовь… сердце дрогнуло… потому что ты всегда был моем единственным…
— Лгунья! Воровка!
Эти слова внезапно вырвались из сдавленного горла Марипозы, и молодая испанка прыгнула на соперницу, как пантера, выпустившая когти… Ошеломленная Миртиль с воплем повалилась на пол… Это была захватывающая битва дух дам! Испанка вцепилась ногтями в лицо француженки, норовя выцарапать той глаза.
— Я тебе покажу, злодейка! — кричала она. — Похитительница детей! Торговка смертью!
Миртиль яростно отбивалась, молотя коленом в живот Марипозы, а кулаками — в маленькие груди.
Оливье лишь с большим трудом удалось разнять двух фурий. Ему досталось несколько синяков, а одна из них вырвала у него клок волос! Растрепанные, растерзанные, исцарапанные, они все еще пытались дотянуться друг до друга, когда моряк, встряхнув Марипозу, решительно приказал:
— Живо в тот угол! И если пошевелишься, я вспомню обычаи Тортуги!
Это подействовало тут же. Задыхаясь, испанка отступила назад. А Оливье подошел к Миртиль, которая, глядя на него с вызовом, даже и не думала поправлять разорванное платье. Впрочем, она, возможно, полагала, что это делает ее более соблазнительной?
Но время уловок прошло, и молодой человек, сжав железными пальцами ее руку, гневно спросил:
— Что ты сделала с моей дочерью Армель? Миртиль взглянула на него с загадочной улыбкой сивиллы[63].
— Я скажу тебе это ночью, на борту «Звезды морей», в твоей каюте, на твоей подушке!
Тогда Оливье повернулся к своей подруге.
— Думаю, Марипоза, этой женщиной пора заняться тебе!
— Я заставлю ее говорить! — взвизгнула испанка, выхватив из-за пояса маленький толедский кинжал.
Миртиль, вздрогнув, отпрянула.
— Не трогай меня, ты, дикая кошка!.. Я хотела отбить тебя, Оливье, не скрою… но мне это не удалось… моя соперница тоже красива… А о твоем беленьком ангелочке, бедный друг, я мало что могу тебе рассказать… Я хотела оставить ее при себе, воспитать как свою дочь, в память о тебе! Увы, мне не суждено быть матерью… Глядя на нее, я вспоминала свое детство, свою юность… Я была уверена, что ты добьешься удачи на Антильских островах… прославишься и разбогатеешь… С какой радостью я вручила бы тебе дочь, выросшую в моем доме, красивую, безупречно воспитанную, короче, достойную тебя, любимый мой Оливье! Увы! Вскоре после твоего отъезда ее похитили у меня бродячие комедианты! Они сделали из нее балерину, танцовщицу в своем театре на Новом мосту… я узнала об этом слишком поздно! Если не веришь мне, спроси у людей, они подтвердят мои слова…
Оливье кивнул в знак согласия. Он помнил, как Армель тащила его на ярмарку смотреть балаганное представление, как хохотала, забыв о голоде, глядя на ужимки маленького актера… кажется, тот изображал горбуна?
Миртиль, ободренная этим кивком, продолжала:
— Где теперь несчастная девочка? Не знаю! Но мне говорили, что она попала в руки негодяя, который взял себе имя Анри де Лагардер… По слухам, этот человек изумительно владеет шпагой, просто чудеса творит…
— Я убью его, вот и все! — спокойно ответил Оливье де Сов. — Я никого не боюсь, и мне вполне достаточно имени этого мерзавца. При первой же встрече с ним я дам ему пощечину и проткну насквозь, но сначала вырву из его лап мою златовласую девочку.
Через полчаса мир был восстановлен. Капитан «Звезды морей» заключил союз с Миртиль. Вечером он ужинал за ее столом, по правую руку от зловещего Кокбара. Марипоза попросила разрешения вернуться на бриг. Она терзалась ревностью — совершенно, впрочем, необоснованной. Оливье не обращал никакого внимания на Злую Фею. Он думал только о том, как освободить дочь и убить этого Лагардера…
Был принят следующий план: Миртиль немедленно отправится в Париж и начнет розыски Армель, а также похитившего ее негодяя. Оливье присоединится к ней, как только уладит необходимые формальности в Гавре, и после этого они станут действовать сообща.
Вернувшись на бриг, капитан с удивлением обнаружил, что Марипозы в каюте нет… Подождав ее, он решил лечь спать, говоря себе: «В сущности, она не нужна мне. Я не люблю ее… Пусть найдет себе обувь по ноге, я буду только рад! Армель! Армель! Армель! В сердце моем есть место лишь для тебя, милая моя дочурка! Когда же я увижусь с тобой?»
В то время как капитан де Сов в очередной раз угодил в хитро расставленные сети госпожи Миртиль, другой капитан, его друг Гастон виконт де Варкур по своей воле устремился в западню, став пленником чувства, столь чуждого, казалось бы, огрубевшему в сражениях сердцу флибустьера.
С первой же встречи его неодолимо влекла к себе белокурая «сестренка» Лагардера, и он быстро заметил, что она относится к нему с особым расположением.
Поначалу славный малый не смел поверить своему счастью. «Мне ли предназначены эти нежные взгляды? Возможно, она рада видеть друга своего отца, который часами рассказывает ей о его доблести, о его подвигах, о любви к дочери, лишь возросшей за время разлуки? А я… она меня с ума сведет!»
Добрая графиня Жанна смотрела на молодых людей с понимающей улыбкой и старалась, под благовидными предлогами, как можно чаще оставлять их наедине.
Свершилось то, что неизбежно должно было свершиться. Армель, сидя рука об руку с Гастоном де Варкуром, прикрыв глаза, слушала, как тот неутомимо повествует о морских походах на «Звезде морей», о встречах с Монбаром, о приключениях храбрых миролюбивых флибустьеров, о сокровищах, захваченных у врагов, о привольной, хотя и нелегкой жизни на Тортуге.
Обиняками он говорил и о любви Марипозы к Оливье.
Армель не была этим шокирована — совсем наоборот! Благодаря превосходному воспитанию, данному ей графиней де Монборон, она сохраняла девичью чистоту вместе с ясным пониманием некоторых жизненных обстоятельств. В целомудрии Армель не было ни капли ханжества.
Однако есть темы, которые лучше не обсуждать без свидетелей молодым людям, особенно если они нравятся друг другу.
Случилось так, что Анри де Лагардер, прибыв в Париж с поручением от командира Наваррского полка, явился во дворец Монборон, когда его никто не ожидал. Он сиял: в кармане у него лежал не только патент на звание младшего лейтенанта, но и свидетельство, подписанное королевским генеалогистом господином д'Озье, где его именовали «шевалье де Лагардером».
Кинув поводья своей черной кобылы конюху, он вошел в дом, и дворецкий сообщил ему, что госпожи графини нет дома, а мадемуазель де Сов музицирует вместе с виконтом де Варкуром в голубой гостиной на первом этаже.
Анри отправился в эту красивую комнату, но, едва толкнув дверь, застыл на пороге.
«Странная манера музицировать!» — подумал он с улыбкой.
Хотя Армель и сидела за клавесином, а пальцы ее лежали на клавишах, однако голова была закинута назад… за стулом, обвив девушку руками, стоял Гастон…
Поцелуй, казалось, не кончится никогда…
— Дети мои! — воскликнул шевалье. — Раз дело дошло до этого, вас надо как можно скорее обвенчать!
Дальнейшее легко угадать: возгласы, смех, мокрые носовые платки…
— Клянусь честью, — сказал, наконец, Анри, — поскольку я был как бы вашим опекуном, дорогая Армель, Варкур должен прислать ко мне свата просить вашей руки!
— Милый друг, — ответил Гастон, — я бы рад, но кому, черт побери, я могу доверить это приятное поручение? Я сирота, и у меня совсем нет родных. Может быть, госпожа де Монборон согласится? Что вы скажете на это?
Анри с важностью одобрил выбор друга, а затем объявил:
— В ожидании свадьбы благословляю вас, чтобы вы могли целоваться, не испытывая угрызений совести!
Он улыбался, но легкая грусть туманила его глаза. Еще одна страница жизни была перевернута. Армель выходит замуж, и теперь другой будет ей опорой. Он был ее единственным другом, но влюбленной нужен только любимый.
…Через два дня после этого обручения, когда Анри был в Версале, ко дворцу Монборон подъехал на красивой лошади нарядно одетый слуга. Он был, казалось, очень взволнован и дрожащим голосом обратился к привратнику:
— Ради Бога, позвольте мне поговорить с мадемуазель де Сов! Речь идет о жизни господина де Лагардера!
За девушкой, которая уже собиралась ложиться спать, тут же послали горничную. Накинув плащ, она поспешила вниз. Незнакомый слуга, задыхаясь, выпалил:
— Дурные вести! Господин де Лагардер повздорил с кем-то… дрался на дуэли и получил удар шпагой… Бог знает, выживет ли? Он умоляет мадемуазель приехать к нему… Карета ожидает вас…
Армель, побелев как полотно, сжалась в комок и плотнее запахнулась в плащ: она дрожала, словно под порывом ледяного ветра, и сердце ее сжималось от боли.
Даже не подумав о том, чтобы предупредить графиню и жениха, она устремилась к карете. Слуга бежал следом.
Кучер тут же хлестнул лошадей, и карета стремительно покатилась вперед, подскакивая на неровной булыжной мостовой.
Погруженная в свои мысли, несчастная девушка ничего не замечала вокруг себя: воображение рисовало ей самые мрачные картины случившегося… Так велика была ее тревога за «милого братца», что она забыла и Гастона, и свою только что родившуюся любовь.
Покачиваясь на подушках кареты, она целиком ушла в себя и не выглядывала в окошко; впрочем, в те времена все улицы Парижа ночью походили одна на другую… Итак, Армель не обратила внимания, что кучер, выехав через ворота Конферанс, направил карету в «Аллею королевы», а затем стал подниматься по холму Шайо. Она не видела, как за деревней Шайо около двадцати всадников окружили экипаж, выхватив шпаги из ножен и пистолеты из-за луки седла. Странный это был эскорт: всадники походили больше на оборванцев со Двора Гробье, нежели на дворян, достойных сопровождать мадемуазель де Сов.
Наконец карета внезапно остановилась. Чья-то рука распахнула дверцу.
— Уже приехали? — спросила Армель.
Двое верзил, не отвечая, влезли вовнутрь и быстро поднесли ей к носу влажную тряпицу. Девушка судорожно вдохнула какой-то странный запах и осела на подушках… Она потеряла сознание…
Тогда раздался властный голос Злой Феи:
— Эй, молодцы, поторопитесь! Гоните через Сен-Клу во весь опор. Мы поедем в Гавр через Сен-Жермен, Мелан, Мант и Руан. Сменные лошади ждут нас. Живее, трогайте!
Едва Армель, попавшая в ловушку Злой Феи, покинула дворец Монборон, как перед заспанным привратником предстала молодая женщина, похожая на цыганку — грязная, смуглая, с глазами, горящими, как угли. Заламывая руки, она произнесла с мольбой:
— Вы меня не узнаете? Я Марипоза Гранда… Вы помните моего покойного отца? Он служил у господина графа егерем в Версале…
Добрый малый, протирая глаза, стал добросовестно вспоминать… Да, он знавал егеря-испанца… Но что хочет от него эта чужестранка?
— Я пришла пешком из Гавра, чтобы спасти от беды друзей госпожи графини. Попросите ее принять меня.
Через пять минут Марипоза уже стояла на коленях перед Жанной де Монборон.
— Мадам, нужно спасти Оливье и тех, кого он любит. Миртиль Кокбар, эта грязная шлюха… Ей удалось обмануть его! Да сжалится над ним Мадонна!
Взволнованная смятенная Жанна тут же послала за виконтом де Вар куром и Армель…
Узнав, что девушка уехала, никому не сказав ни слова, все пришли в отчаяние. Марипоза, почти обезумев, рвала на себе волосы:
— Она в руках этой подлой женщины! Я опоздала всего на несколько минут!
Однако Гастон не зря провел десять лет на Тортуге. Графиня предоставила ему полную свободу действий — и через десять минут перед дворцом уже стояла запряженная карета, которую окружили вооруженные лакеи на лошадях. Маленький отряд возглавили сам Гастон, а также привратник, служивший некогда солдатом, и дворецкий — отменный стрелок. Сев в карету, графиня и Марипоза положили под свои изящные ножки большой ящик с заряженными пистолетами…
В кои-то веки удача улыбнулась честным людям. Гастон, расспросив ночных дозорных, выяснил, что совсем недавно они видели карету бутылочного цвета, в которой увезли Армель… Стражники вспомнили, что она повернула на улицу Бак. Это означало, что похитители направлялись к воротам Конферанс. Солдаты, охранявшие их, также заметили зеленый экипаж. Итак, был взят верный след. Только бы не отвернулась от них фортуна — и они смогут догнать негодяев, обманувших Армель!
Турмантен, вновь превратившийся в непреклонного пиратского капитана, скомандовал:
— Стрелять и колоть без разговоров! Закон на нашей стороне… никому не давать пощады! В карету не цельтесь, чтобы не поранить мадемуазель де Сов… А всех остальных — и людей, и лошадей — не жалеть!
Миртиль со своим достойным супругом решились все поставить на кон. Если им удастся убить Лагардера и спрятать в надежном месте Армель — значит, они сорвали банк. В случае же проигрыша их ждала конопляная петля.
Злая Фея не теряла времени даром. Она вновь поселилась во дворце Сен-Мара. Козыри по-прежнему были при ней: красота и золото… И то и другое влекло к ней отчаянных молодцов, которым нечего было терять, кроме своей жалкой жизни. Вскоре их собралось столько, что Годфруа Кокбар, не на шутку перепутавшись, стал делать вид, что ничего не знает о планах жены. Миртиль же все приготовила для решающей схватки, и читатель знает, как ей удалось заманить в западню Армель. А ее отец меж тем собирался свести счеты с Лагардером, считая того похитителем дочери и полагая, что она томится в руках у негодяя.
За два часа до того, как Армель попала в сети Миртиль, Анри де Лагардер безмятежно сидел в «Харчевне трех королей», в Версале, ужиная в компании друзей-офицеров. Внезапно перед ним возник молоденький паж, который, поклонившись и осведомившись, действительно ли перед ним шевалье де Лагардер, положил на стол сложенную записку. Анри, развернув ее, в изумлении прочел следующее:
«Дорогой шевалье,
Миртиль похитила нашу Армель. Бедную девочку держат в квадратном доме с зелеными ставнями, что стоит посреди сада, первом с правой стороны при въезде в Сен-Клу. Не могу сказать всего, но в восемь вечера я буду там с несколькими друзьями. Мы взломаем дверь и освободим Армель. Надо ли вам говорить, что я рассчитываю на вашу помощь?
Турмантен».
Несмотря на то, что посланник, принесший записку, испарился бесследно, Лагардер ни на секунду не усомнился в ее подлинности. Он, впрочем, не знал почерка Варкура… Схватить шпагу, вскочить на лошадь и устремиться, не говоря никому ни слова, в Сен-Клу было для него делом нескольких мгновений. Грозно нахмурясь, он безжалостно нахлестывал коня. Времени оставалось немного. Через двадцать минут Гастон ринется спасать Армель. Он должен быть рядом с другом!
Лошадь не подвела всадника: казалось, ей передалось его нетерпение. На высокой колокольне Сен-Клу колокол начал отбивать восемь часов, когда Анри, соскочив на землю, привязал взмыленного коня к садовой изгороди.
Лагардер осмотрелся. Было уже совсем темно, но он разглядел в саду силуэты людей в длинных плащах с поднятым воротом. Он крикнул им:
— Лагардер!
Один из мужчин обернулся, выставив вперед шпагу:
— Тише!
Перед дверью копошились трое. Шевалье понял, что они взламывают замок; что-то заскрипело, хрустнуло, и дверь распахнулась.
Одним прыжком Анри оказался в прихожей.
Тут же все переменилось. Дверь захлопнулась, и перед ней встали трое молодцов со шпагами наголо. Путь к отступлению был отрезан, однако шевалье лишь пожал плечами, думая:
«Значит, Армель послужила приманкой… Я в западне. Восславим Господа! Я уже начал скучать… Руки чешутся проткнуть кому-нибудь брюхо или отсечь ухо! Разве это жизнь, если нельзя поиграть со шпагой?»
Пока Лагардер предавался приятным размышлениям, темный коридор вдруг осветился: из двух дверей вышли вооруженные люди и трое верзил с факелами. Раздался звучный голос:
— Теперь этот Лагардер не уйдет от нас! Дайте-ка мне потешить душу и наказать его как должно!
Вперед устремился высокий дворянин с темно-синими глазами, бледный от ярости и необыкновенно красивый.
— Подлый похититель! Мерзавец! — прорычал он, бросаясь на Анри с занесенной шпагой.
Лагардер пятился, отражая бешеные атаки. Странное чувство охватило его. Этот загадочный враг был так красив и так похож на Армель, что он не верил своим глазам… Нападавший был слишком пылок и уже несколько раз мог получить удар в грудь, но Анри говорил себе: «Я не могу убить его! Не могу!»
Впервые в жизни он принял решение отступить. Не давая противнику притронуться к себе, он шаг за шагом безмолвно продвигался к выходу.
— Остановите его! Можете ранить, но не убивайте! Он нужен мне живым! Нападайте все разом! — крикнул синеглазый дворянин, но в ответ раздался звонкий голос Лагардера:
— Не раните и в плен не возьмете! Ваш покорный слуга, сударь! Вы хорошо фехтуете, только вам не хватает хладнокровия. Ваш покорный слуга! Мы еще увидимся, обещаю! Слово Лагардера!
Дальнейшее произошло молниеносно. Наемники, завербованные Злой Феей, так и не поняли, что случилось… Одного из них Анри, схватив за шиворот, швырнул в ноги дворянину, который жаждал пленить его; второму подставил подножку, и тот растянулся рядом с другими на полу, а третьему нанес такой удар в лицо, что кровь полилась у него изо рта и из ноздрей. Вопли смешались с пистолетными выстрелами, коридор заполнился дымом, и все услышали презрительные слова Лагардера:
— Эти канальи недостойны моей шпаги!
Хлопнула дверь. Юноша уходил, распевая песню, написанную Люлли для солдат маршала Тюренна:
Похитителям пришлось остановиться. Пока бакалейщик изрыгал проклятия, а Злая Фея злобно шипела, их сообщники безуспешно пытались справиться с поломкой. Полчаса пролетели, как один миг, и стало ясно, что здесь нужен каретных дел мастер…
Гадюка исходила злобой.
Она бесилась прежде всего оттого, что полиция закрыла ее притон, приносивший немалые доходы. Теперь нельзя было торговать живым товаром, похищать людей и посылать их на Антильски о острова вместе с ружьями и порохом для флибустьеров. В бездействии она страдала и чувствовала себя одинокой: ей недоставало нищих и убийц, составлявших ее оборванный двор…
К тому же Миртиль, говоря по правде, терпеть не могла своего мужа. По повадкам и по духу он так и остался бывшим кабатчиком из Ниора — грубым и хитрым скрягой, неотесанным мужланом.
Годфруа же, увидев ту, что носила его имя, воспылал к ней страстью. Эта изящная красавица с черными глазами, с благоухающей, как жасмин, кожей, пробудила в нем самые дурные инстинкты. Ему вспомнились те недолгие дни, когда он и в самом деле был мужем восхитительной пылкой Миртиль. Он стал приставать к ней с просьбами, кричал, требовал, угрожал… Ничего не помогало!
Молодая женщина поначалу отнеслась к этим домогательствами с улыбкой. Она легко управлялась с ворами, убийцами и мошенниками Долины Нищеты… Она царила, вызывающе-бесстыдная, но недоступная, в притоне, где собирались гнуснейшие подонки Парижа.
Однако с Годфруа все обстояло иначе. Он знал, что она в полной его власти, недаром ей пришлось с такой поспешностью убираться из столицы. Возможно, и госпожа де Ментенон лишила ее своего покровительства?
Этот негодяй слишком долго терпел тираническую власть Миртиль, чтобы не попробовать отыграться. Отныне он не будет сидеть под каблуком жены! После очередной сцены с бранью и взаимными упреками в неумелом ведении дел, бакалейщик пустил в ход кулаки. Он был небольшого роста, но кряжистый и сильный. Миртиль отбивалась яростно, однако уступила силе, когда муж наставил ей синяков… С той поры она покорно исполняла все желания Годфруа, отчего ее отвращение к нему только возросло.
В своем нынешнем жалком и унизительном положении она часто вспоминала единственного человека, которого любила. В Париже до нее урывками доходили вести о бывшем женихе; когда же она оказалась в Гавре, где частенько бывали люди с островов, то узнала об успехах Оливье во всех подробностях. Она гордилась ими вдвойне: как влюбленная женщина и как удачливая торговка.
Однажды в погожий день она поднялась к пакгаузам Кокбара, которые, как помнит читатель, располагались с предместье Энгувиль. Любуясь стоящими на рейде кораблями, она обратила внимание на красивый бриг, только что бросивший якорь в порту. Сильно вздрогнув, она схватилась за подзорную трубу. Сон это ли явь? Нет, она не ошиблась! На грот-брамселе брига ветер трепал два флага: штандарт флибустьеров Тортуги мирно соседствовал с королевским стягом.
Проходивший мимо юнга развеял все сомнения:
— Это «Звезда морей», славный корабль!
От мужа она знала, что именно на этом судне Оливье увезли пять лет назад. Из груди ее вырвался тяжкий вздох; она задумалась, целиком отдавшись мечтам о любви.
Два часа спустя Оливье де Сов, разодетый, как знатный вельможа, — в роскошном голубом камзоле, лакированных сапогах, расшитой золотом треуголке и с дорогой шпагой на боку — постучал в дверь дома на площади Нотр-Дам, где обитал Годфруа Кокбар. Моряка сопровождала Марипоза, закутанная с ног до головы в ярко-красную испанскую шаль.
От Монбара и Турмантена Оливье получил исчерпывающие сведения о том, какой коммерцией занимались бакалейщик из Гавра и хозяйка кабачка «Сосущий теленок». Они должны были знать о судьбе Армель, и он намеревался выяснить это у Годфруа, даже если придется пустить в ход шпагу.
Бакалейщика не было дома, а Миртиль только что вернулась. Увидев капитана, она вскрикнула:
— Вы! Оливье де Сов!
— Я, — сказал он, надвигаясь на молодую женщину, которая отступала перед ним.
Оставив лавку, она устремилась в гостиную, а он шел следом, сжав зубы и очень бледный.
Однако Миртиль, быстро придя в себя, первой перешла в наступление. Бросившись в кресло и томно глядя на Оливье, она засмеялась, а затем кокетливо произнесла:
— Согласитесь, что я оказала вам немалую услугу! Вы были нищим искателем приключений, а теперь вы капитан флибустьеров, богатый человек! Вы, верно, пришли поблагодарить меня за труды?
Фламанко молчал. Он был в смятении. Миртиль — в простом платье, без румян — напомнила ему девушку из Ниора, которой он вернул обручальное кольцо. Но не забывал он и о зловещей «печи» во дворце Сен-Мара.
Марипоза вошла в комнату вслед за ним. Забившись в темный угол, она не сводила глаз с этой брюнетки и чувствовала, что не верит ни одному ее слову. В ней нарастала глухая злоба.
Злая Фея мгновенно поняла, что творится в душе молодого капитана «Звезды морей». Приблизившись к нему так, чтобы почти касаться его высокой грудью, она с придыханием молвила:
— Я могла бы затаить на тебя зло, ведь ты меня бросил… Но когда я увидела тебя пять лет назад… такого грустного и несчастного, словно само Небо ополчилось на тебя… тогда ожила прежняя любовь… сердце дрогнуло… потому что ты всегда был моем единственным…
— Лгунья! Воровка!
Эти слова внезапно вырвались из сдавленного горла Марипозы, и молодая испанка прыгнула на соперницу, как пантера, выпустившая когти… Ошеломленная Миртиль с воплем повалилась на пол… Это была захватывающая битва дух дам! Испанка вцепилась ногтями в лицо француженки, норовя выцарапать той глаза.
— Я тебе покажу, злодейка! — кричала она. — Похитительница детей! Торговка смертью!
Миртиль яростно отбивалась, молотя коленом в живот Марипозы, а кулаками — в маленькие груди.
Оливье лишь с большим трудом удалось разнять двух фурий. Ему досталось несколько синяков, а одна из них вырвала у него клок волос! Растрепанные, растерзанные, исцарапанные, они все еще пытались дотянуться друг до друга, когда моряк, встряхнув Марипозу, решительно приказал:
— Живо в тот угол! И если пошевелишься, я вспомню обычаи Тортуги!
Это подействовало тут же. Задыхаясь, испанка отступила назад. А Оливье подошел к Миртиль, которая, глядя на него с вызовом, даже и не думала поправлять разорванное платье. Впрочем, она, возможно, полагала, что это делает ее более соблазнительной?
Но время уловок прошло, и молодой человек, сжав железными пальцами ее руку, гневно спросил:
— Что ты сделала с моей дочерью Армель? Миртиль взглянула на него с загадочной улыбкой сивиллы[63].
— Я скажу тебе это ночью, на борту «Звезды морей», в твоей каюте, на твоей подушке!
Тогда Оливье повернулся к своей подруге.
— Думаю, Марипоза, этой женщиной пора заняться тебе!
— Я заставлю ее говорить! — взвизгнула испанка, выхватив из-за пояса маленький толедский кинжал.
Миртиль, вздрогнув, отпрянула.
— Не трогай меня, ты, дикая кошка!.. Я хотела отбить тебя, Оливье, не скрою… но мне это не удалось… моя соперница тоже красива… А о твоем беленьком ангелочке, бедный друг, я мало что могу тебе рассказать… Я хотела оставить ее при себе, воспитать как свою дочь, в память о тебе! Увы, мне не суждено быть матерью… Глядя на нее, я вспоминала свое детство, свою юность… Я была уверена, что ты добьешься удачи на Антильских островах… прославишься и разбогатеешь… С какой радостью я вручила бы тебе дочь, выросшую в моем доме, красивую, безупречно воспитанную, короче, достойную тебя, любимый мой Оливье! Увы! Вскоре после твоего отъезда ее похитили у меня бродячие комедианты! Они сделали из нее балерину, танцовщицу в своем театре на Новом мосту… я узнала об этом слишком поздно! Если не веришь мне, спроси у людей, они подтвердят мои слова…
Оливье кивнул в знак согласия. Он помнил, как Армель тащила его на ярмарку смотреть балаганное представление, как хохотала, забыв о голоде, глядя на ужимки маленького актера… кажется, тот изображал горбуна?
Миртиль, ободренная этим кивком, продолжала:
— Где теперь несчастная девочка? Не знаю! Но мне говорили, что она попала в руки негодяя, который взял себе имя Анри де Лагардер… По слухам, этот человек изумительно владеет шпагой, просто чудеса творит…
— Я убью его, вот и все! — спокойно ответил Оливье де Сов. — Я никого не боюсь, и мне вполне достаточно имени этого мерзавца. При первой же встрече с ним я дам ему пощечину и проткну насквозь, но сначала вырву из его лап мою златовласую девочку.
Через полчаса мир был восстановлен. Капитан «Звезды морей» заключил союз с Миртиль. Вечером он ужинал за ее столом, по правую руку от зловещего Кокбара. Марипоза попросила разрешения вернуться на бриг. Она терзалась ревностью — совершенно, впрочем, необоснованной. Оливье не обращал никакого внимания на Злую Фею. Он думал только о том, как освободить дочь и убить этого Лагардера…
Был принят следующий план: Миртиль немедленно отправится в Париж и начнет розыски Армель, а также похитившего ее негодяя. Оливье присоединится к ней, как только уладит необходимые формальности в Гавре, и после этого они станут действовать сообща.
Вернувшись на бриг, капитан с удивлением обнаружил, что Марипозы в каюте нет… Подождав ее, он решил лечь спать, говоря себе: «В сущности, она не нужна мне. Я не люблю ее… Пусть найдет себе обувь по ноге, я буду только рад! Армель! Армель! Армель! В сердце моем есть место лишь для тебя, милая моя дочурка! Когда же я увижусь с тобой?»
В то время как капитан де Сов в очередной раз угодил в хитро расставленные сети госпожи Миртиль, другой капитан, его друг Гастон виконт де Варкур по своей воле устремился в западню, став пленником чувства, столь чуждого, казалось бы, огрубевшему в сражениях сердцу флибустьера.
С первой же встречи его неодолимо влекла к себе белокурая «сестренка» Лагардера, и он быстро заметил, что она относится к нему с особым расположением.
Поначалу славный малый не смел поверить своему счастью. «Мне ли предназначены эти нежные взгляды? Возможно, она рада видеть друга своего отца, который часами рассказывает ей о его доблести, о его подвигах, о любви к дочери, лишь возросшей за время разлуки? А я… она меня с ума сведет!»
Добрая графиня Жанна смотрела на молодых людей с понимающей улыбкой и старалась, под благовидными предлогами, как можно чаще оставлять их наедине.
Свершилось то, что неизбежно должно было свершиться. Армель, сидя рука об руку с Гастоном де Варкуром, прикрыв глаза, слушала, как тот неутомимо повествует о морских походах на «Звезде морей», о встречах с Монбаром, о приключениях храбрых миролюбивых флибустьеров, о сокровищах, захваченных у врагов, о привольной, хотя и нелегкой жизни на Тортуге.
Обиняками он говорил и о любви Марипозы к Оливье.
Армель не была этим шокирована — совсем наоборот! Благодаря превосходному воспитанию, данному ей графиней де Монборон, она сохраняла девичью чистоту вместе с ясным пониманием некоторых жизненных обстоятельств. В целомудрии Армель не было ни капли ханжества.
Однако есть темы, которые лучше не обсуждать без свидетелей молодым людям, особенно если они нравятся друг другу.
Случилось так, что Анри де Лагардер, прибыв в Париж с поручением от командира Наваррского полка, явился во дворец Монборон, когда его никто не ожидал. Он сиял: в кармане у него лежал не только патент на звание младшего лейтенанта, но и свидетельство, подписанное королевским генеалогистом господином д'Озье, где его именовали «шевалье де Лагардером».
Кинув поводья своей черной кобылы конюху, он вошел в дом, и дворецкий сообщил ему, что госпожи графини нет дома, а мадемуазель де Сов музицирует вместе с виконтом де Варкуром в голубой гостиной на первом этаже.
Анри отправился в эту красивую комнату, но, едва толкнув дверь, застыл на пороге.
«Странная манера музицировать!» — подумал он с улыбкой.
Хотя Армель и сидела за клавесином, а пальцы ее лежали на клавишах, однако голова была закинута назад… за стулом, обвив девушку руками, стоял Гастон…
Поцелуй, казалось, не кончится никогда…
— Дети мои! — воскликнул шевалье. — Раз дело дошло до этого, вас надо как можно скорее обвенчать!
Дальнейшее легко угадать: возгласы, смех, мокрые носовые платки…
— Клянусь честью, — сказал, наконец, Анри, — поскольку я был как бы вашим опекуном, дорогая Армель, Варкур должен прислать ко мне свата просить вашей руки!
— Милый друг, — ответил Гастон, — я бы рад, но кому, черт побери, я могу доверить это приятное поручение? Я сирота, и у меня совсем нет родных. Может быть, госпожа де Монборон согласится? Что вы скажете на это?
Анри с важностью одобрил выбор друга, а затем объявил:
— В ожидании свадьбы благословляю вас, чтобы вы могли целоваться, не испытывая угрызений совести!
Он улыбался, но легкая грусть туманила его глаза. Еще одна страница жизни была перевернута. Армель выходит замуж, и теперь другой будет ей опорой. Он был ее единственным другом, но влюбленной нужен только любимый.
…Через два дня после этого обручения, когда Анри был в Версале, ко дворцу Монборон подъехал на красивой лошади нарядно одетый слуга. Он был, казалось, очень взволнован и дрожащим голосом обратился к привратнику:
— Ради Бога, позвольте мне поговорить с мадемуазель де Сов! Речь идет о жизни господина де Лагардера!
За девушкой, которая уже собиралась ложиться спать, тут же послали горничную. Накинув плащ, она поспешила вниз. Незнакомый слуга, задыхаясь, выпалил:
— Дурные вести! Господин де Лагардер повздорил с кем-то… дрался на дуэли и получил удар шпагой… Бог знает, выживет ли? Он умоляет мадемуазель приехать к нему… Карета ожидает вас…
Армель, побелев как полотно, сжалась в комок и плотнее запахнулась в плащ: она дрожала, словно под порывом ледяного ветра, и сердце ее сжималось от боли.
Даже не подумав о том, чтобы предупредить графиню и жениха, она устремилась к карете. Слуга бежал следом.
Кучер тут же хлестнул лошадей, и карета стремительно покатилась вперед, подскакивая на неровной булыжной мостовой.
Погруженная в свои мысли, несчастная девушка ничего не замечала вокруг себя: воображение рисовало ей самые мрачные картины случившегося… Так велика была ее тревога за «милого братца», что она забыла и Гастона, и свою только что родившуюся любовь.
Покачиваясь на подушках кареты, она целиком ушла в себя и не выглядывала в окошко; впрочем, в те времена все улицы Парижа ночью походили одна на другую… Итак, Армель не обратила внимания, что кучер, выехав через ворота Конферанс, направил карету в «Аллею королевы», а затем стал подниматься по холму Шайо. Она не видела, как за деревней Шайо около двадцати всадников окружили экипаж, выхватив шпаги из ножен и пистолеты из-за луки седла. Странный это был эскорт: всадники походили больше на оборванцев со Двора Гробье, нежели на дворян, достойных сопровождать мадемуазель де Сов.
Наконец карета внезапно остановилась. Чья-то рука распахнула дверцу.
— Уже приехали? — спросила Армель.
Двое верзил, не отвечая, влезли вовнутрь и быстро поднесли ей к носу влажную тряпицу. Девушка судорожно вдохнула какой-то странный запах и осела на подушках… Она потеряла сознание…
Тогда раздался властный голос Злой Феи:
— Эй, молодцы, поторопитесь! Гоните через Сен-Клу во весь опор. Мы поедем в Гавр через Сен-Жермен, Мелан, Мант и Руан. Сменные лошади ждут нас. Живее, трогайте!
Едва Армель, попавшая в ловушку Злой Феи, покинула дворец Монборон, как перед заспанным привратником предстала молодая женщина, похожая на цыганку — грязная, смуглая, с глазами, горящими, как угли. Заламывая руки, она произнесла с мольбой:
— Вы меня не узнаете? Я Марипоза Гранда… Вы помните моего покойного отца? Он служил у господина графа егерем в Версале…
Добрый малый, протирая глаза, стал добросовестно вспоминать… Да, он знавал егеря-испанца… Но что хочет от него эта чужестранка?
— Я пришла пешком из Гавра, чтобы спасти от беды друзей госпожи графини. Попросите ее принять меня.
Через пять минут Марипоза уже стояла на коленях перед Жанной де Монборон.
— Мадам, нужно спасти Оливье и тех, кого он любит. Миртиль Кокбар, эта грязная шлюха… Ей удалось обмануть его! Да сжалится над ним Мадонна!
Взволнованная смятенная Жанна тут же послала за виконтом де Вар куром и Армель…
Узнав, что девушка уехала, никому не сказав ни слова, все пришли в отчаяние. Марипоза, почти обезумев, рвала на себе волосы:
— Она в руках этой подлой женщины! Я опоздала всего на несколько минут!
Однако Гастон не зря провел десять лет на Тортуге. Графиня предоставила ему полную свободу действий — и через десять минут перед дворцом уже стояла запряженная карета, которую окружили вооруженные лакеи на лошадях. Маленький отряд возглавили сам Гастон, а также привратник, служивший некогда солдатом, и дворецкий — отменный стрелок. Сев в карету, графиня и Марипоза положили под свои изящные ножки большой ящик с заряженными пистолетами…
В кои-то веки удача улыбнулась честным людям. Гастон, расспросив ночных дозорных, выяснил, что совсем недавно они видели карету бутылочного цвета, в которой увезли Армель… Стражники вспомнили, что она повернула на улицу Бак. Это означало, что похитители направлялись к воротам Конферанс. Солдаты, охранявшие их, также заметили зеленый экипаж. Итак, был взят верный след. Только бы не отвернулась от них фортуна — и они смогут догнать негодяев, обманувших Армель!
Турмантен, вновь превратившийся в непреклонного пиратского капитана, скомандовал:
— Стрелять и колоть без разговоров! Закон на нашей стороне… никому не давать пощады! В карету не цельтесь, чтобы не поранить мадемуазель де Сов… А всех остальных — и людей, и лошадей — не жалеть!
Миртиль со своим достойным супругом решились все поставить на кон. Если им удастся убить Лагардера и спрятать в надежном месте Армель — значит, они сорвали банк. В случае же проигрыша их ждала конопляная петля.
Злая Фея не теряла времени даром. Она вновь поселилась во дворце Сен-Мара. Козыри по-прежнему были при ней: красота и золото… И то и другое влекло к ней отчаянных молодцов, которым нечего было терять, кроме своей жалкой жизни. Вскоре их собралось столько, что Годфруа Кокбар, не на шутку перепутавшись, стал делать вид, что ничего не знает о планах жены. Миртиль же все приготовила для решающей схватки, и читатель знает, как ей удалось заманить в западню Армель. А ее отец меж тем собирался свести счеты с Лагардером, считая того похитителем дочери и полагая, что она томится в руках у негодяя.
За два часа до того, как Армель попала в сети Миртиль, Анри де Лагардер безмятежно сидел в «Харчевне трех королей», в Версале, ужиная в компании друзей-офицеров. Внезапно перед ним возник молоденький паж, который, поклонившись и осведомившись, действительно ли перед ним шевалье де Лагардер, положил на стол сложенную записку. Анри, развернув ее, в изумлении прочел следующее:
«Дорогой шевалье,
Миртиль похитила нашу Армель. Бедную девочку держат в квадратном доме с зелеными ставнями, что стоит посреди сада, первом с правой стороны при въезде в Сен-Клу. Не могу сказать всего, но в восемь вечера я буду там с несколькими друзьями. Мы взломаем дверь и освободим Армель. Надо ли вам говорить, что я рассчитываю на вашу помощь?
Турмантен».
Несмотря на то, что посланник, принесший записку, испарился бесследно, Лагардер ни на секунду не усомнился в ее подлинности. Он, впрочем, не знал почерка Варкура… Схватить шпагу, вскочить на лошадь и устремиться, не говоря никому ни слова, в Сен-Клу было для него делом нескольких мгновений. Грозно нахмурясь, он безжалостно нахлестывал коня. Времени оставалось немного. Через двадцать минут Гастон ринется спасать Армель. Он должен быть рядом с другом!
Лошадь не подвела всадника: казалось, ей передалось его нетерпение. На высокой колокольне Сен-Клу колокол начал отбивать восемь часов, когда Анри, соскочив на землю, привязал взмыленного коня к садовой изгороди.
Лагардер осмотрелся. Было уже совсем темно, но он разглядел в саду силуэты людей в длинных плащах с поднятым воротом. Он крикнул им:
— Лагардер!
Один из мужчин обернулся, выставив вперед шпагу:
— Тише!
Перед дверью копошились трое. Шевалье понял, что они взламывают замок; что-то заскрипело, хрустнуло, и дверь распахнулась.
Одним прыжком Анри оказался в прихожей.
Тут же все переменилось. Дверь захлопнулась, и перед ней встали трое молодцов со шпагами наголо. Путь к отступлению был отрезан, однако шевалье лишь пожал плечами, думая:
«Значит, Армель послужила приманкой… Я в западне. Восславим Господа! Я уже начал скучать… Руки чешутся проткнуть кому-нибудь брюхо или отсечь ухо! Разве это жизнь, если нельзя поиграть со шпагой?»
Пока Лагардер предавался приятным размышлениям, темный коридор вдруг осветился: из двух дверей вышли вооруженные люди и трое верзил с факелами. Раздался звучный голос:
— Теперь этот Лагардер не уйдет от нас! Дайте-ка мне потешить душу и наказать его как должно!
Вперед устремился высокий дворянин с темно-синими глазами, бледный от ярости и необыкновенно красивый.
— Подлый похититель! Мерзавец! — прорычал он, бросаясь на Анри с занесенной шпагой.
Лагардер пятился, отражая бешеные атаки. Странное чувство охватило его. Этот загадочный враг был так красив и так похож на Армель, что он не верил своим глазам… Нападавший был слишком пылок и уже несколько раз мог получить удар в грудь, но Анри говорил себе: «Я не могу убить его! Не могу!»
Впервые в жизни он принял решение отступить. Не давая противнику притронуться к себе, он шаг за шагом безмолвно продвигался к выходу.
— Остановите его! Можете ранить, но не убивайте! Он нужен мне живым! Нападайте все разом! — крикнул синеглазый дворянин, но в ответ раздался звонкий голос Лагардера:
— Не раните и в плен не возьмете! Ваш покорный слуга, сударь! Вы хорошо фехтуете, только вам не хватает хладнокровия. Ваш покорный слуга! Мы еще увидимся, обещаю! Слово Лагардера!
Дальнейшее произошло молниеносно. Наемники, завербованные Злой Феей, так и не поняли, что случилось… Одного из них Анри, схватив за шиворот, швырнул в ноги дворянину, который жаждал пленить его; второму подставил подножку, и тот растянулся рядом с другими на полу, а третьему нанес такой удар в лицо, что кровь полилась у него изо рта и из ноздрей. Вопли смешались с пистолетными выстрелами, коридор заполнился дымом, и все услышали презрительные слова Лагардера:
— Эти канальи недостойны моей шпаги!
Хлопнула дверь. Юноша уходил, распевая песню, написанную Люлли для солдат маршала Тюренна:
…Фортуна женщина, и она дарит свою милость тем, кто пришелся ей по нраву. В эту ночь она встала на сторону добродетели, доблести и справедливости… Карета, в которой сидели госпожа Миртиль, ее достойный супруг Кокбар и Армель с кляпом во рту, во весь опор мчалась к Сен-Клу. Внезапно, на крутом повороте, у нее лопнула ось.
Шли три короля
По большой дороге…
Похитителям пришлось остановиться. Пока бакалейщик изрыгал проклятия, а Злая Фея злобно шипела, их сообщники безуспешно пытались справиться с поломкой. Полчаса пролетели, как один миг, и стало ясно, что здесь нужен каретных дел мастер…