Фейхи Томас. Ночные видения

   Еще одна вспышка.
   — Рядом с ней нашли небольшую спортивную сумку. В ней веревка, книга и два ножа. На обоих следы крови.
   Детектив смотрит только на Фрэнка и разговаривает только с ним.
   — Что за книга? — спрашивает Саманта.
   — Не сомневаюсь, что кровь на них чужая, — продолжает Снейр, и Саманта не может понять, то ли он не расслышал вопроса, то ли намеренно не обращает на нее внимания.
   — Еще одна жертва? — спрашивает Фрэнк.
   — Я так предполагаю. И…
   — Что за книга? — уже громче повторяет Саманта.
   — Библия, — бесстрастно отвечает Снейр.
   — Что же здесь, по-вашему, произошло?
   Фрэнк отступает, пропуская двух мужчин с носилками. На куртке у каждого сделанная желтым надпись «Коронер». Детектив ведет Фрэнка к дому, чтобы не мешать полицейским. Саманта следует за ними.
   — Определенно сказать трудно. Надо подождать, пока будут готовы отчеты. Возможно, она получила смертельное ранение при нападении на последнюю жертву.
   — Получается, что эта «жертва», смертельно ранив нападавшего, настолько обессилела, что не смогла даже набрать 911? — раздраженно бросает Саманта. Ее злит как то, что Кэтрин нашли убитой, так и то, что ее намеренно исключают из разговора.
   — Может, он умирает где-нибудь от потери крови или уже висит головой вниз! — язвительно отвечает Снейр.
   — Да, хорошее объяснение.
   Детектив резко поворачивается и впервые за время разговора смотрит прямо на нее.
   — На обоих ножах будут ее отпечатки. И я готов держать пари, что этими же ножами были зарезаны Фиби Маккрекен и Габриэль Морган.
   — А почему вы так уверены, что на ножах не ее кровь?
   — Опыт. — Он бросает это слово так, словно оно объясняет все. — У нас есть орудия убийства. Мы можем связать ее с обоими преступлениями. — Снейр подходит ближе и, понизив голос, продолжает. Саманта чувствует, как в правый сапожок начинает просачиваться вода. — Вы ничего не сделали. Вы только зря отнимаете у меня время, мисс… не знаю вашего имени. И я здесь не для того, чтобы учить вас работать на месте преступления.
   — Значит, опыт? — сердито переспрашивает она. — Так это у вас называется? А по-моему, вам просто так удобнее.
   — Что? — Голос Снейра звучит удивленно. — Что касается вас, то ваше расследование закончено. — Он тычет в нее указательным пальцем. — Все! Вы искали пропавшую женщину? Она перед вами!
   — Расследование только начинается. — Саманте хочется, чтобы ее слова били по нему, как сжатый кулак. — У вас нет никаких доказательств того, что Кэтрин убила кого бы то ни было. Наверняка мы знаем только то, что убийца все еще на свободе.
   Снейр презрительно фыркает.
   — Кто-то же убил ее. Этот кто-то притащил Кэтрин сюда, чтобы нам не пришлось ее долго искать. Почему? И какова связь между ее убийцей и другими преступлениями? Нам надо учиться ставить нужные вопросы, а не валить все на убитую.
   — Будь это тот же убийца, эта женщина висела бы вниз головой на пожарной лестнице.
   Саманта отводит взгляд и едва слышно бормочет:
   — Мы что-то упускаем.
   — У меня нет времени слушать ваш бред. И если я до сих пор не арестовал вас за воспрепятствование расследованию, то только из-за корпорации «Паличи». Но я позабочусь, чтобы вас и вашу группу в дальнейшем к этому делу не подпускали.
   Снейр идет к машине и открывает дверцу.
   — Убийства на этом не закончились! — кричит ему вслед Саманта. — Трупы ещё будут. И что вы станете делать тогда?
   — Может быть, арестую вас.
   Он захлопывает дверцу и включает двигатель.
   — Какого черта? Что ты себе позволяешь? — злится Фрэнк.
   — Что?
   — Сталкиваешь полицию Сан-Франциско и корпорацию «Паличи». Не забывай, ты участвуешь в расследовании по моей просьбе. Сейчас Снейр нажалуется им на нас обоих, а меня обвинит потом в том, что я ввел его в заблуждение насчет тебя.
   — Перестань. Есть вещи поважнее твоих возможных неприятностей.
   Она останавливается и смотрит на полицейских, которые кладут тело Кэтрин на носилки.
   — Такая смерть… — безжизненным голосом продолжает Саманта. — За тысячи миль от дома. Хотела бы я поговорить с ней. Дать знать, что ее не забыли, что ее ищут.
   — Ладно, пошли, я отвезу тебя домой.
   Он кладет руку ей на плечо.
   — Что ты скажешь ее родителям?
   — Не знаю.
   — Люди не должны так умирать.
   Она замирает. Двое мужчин проносят упрятанное вчерный мешок тело Кэтрин.
   — Не должны.
   — Никто не должен умирать в одиночку.
   Фрэнк отвозит ее домой и уезжает, а Саманта отправляется в клинику. Тишина в машине действует ей на нервы. Остановившись на перекрестке, она наблюдает за переходящими улицу людьми. Одни смеются. Другие выглядят мрачными и серьезными. Большинство ежатся от холода. Какая-то женщина с обмотанным вокруг шеи шарфом смотрит на Саманту. Она не спешит, предпочитая держаться на расстоянии от других.
   Это Кэтрин — нежная бледная кожа и синие глаза.
   Саманта вглядывается пристальнее, подавшись вперед, к рулю. Теперь лицо у женщины уже другое. Не такое молодое, более строгое.
   Загорается зеленый.
   Сегодня на пятом этаже клиники непривычно тихо, и Саманта, миновав свою палату, идет в самый конец коридора к питьевому фонтанчику. В горле пересохло, глотать трудно, и она просто подставляет губы под струю холодной воды. Падающая в раковину вода кружится по часовой стрелке и уходит в трубу, а Саманта представляет, что движется вместе с ней, что ее уносит все дальше и дальше отсюда, от этого места, от страданий и смерти.
   Она пытается вспомнить тему из «Гольдберг-вариаций», но мелодия ускользает. Вместо музыки слышится голос матери. Саманта вспоминает, как засыпала, положив голову матери на грудь. Ее любимой колыбельной была какая-то народная песня, но мать никогда не упоминала ее названия и никогда не пела ее — только мурлыкала мотив.
   Иногда, когда Саманта не может представить ее лицо или забывает мерный ритм голоса, она начинает мурлыкать ту колыбельную. Это помогает держаться вместе.
   Саманта отступает от фонтанчика и слышит за спиной шорох бумаги. Звук доносится из палаты Арти. Она останавливается, не переступая порог, и видит, что он сидит на краю кровати перед развернутой газетой. Она стучит в открытую дверь. Арти поднимает голову и слабо улыбается. Свободная футболка и спортивные брюки скрывают контуры тела, но Саманта замечает, что он гораздо мускулистее, чем казалось ей раньше.
   — Привет. — Ее собственный голос звучит глухо и хрипло. — Что интересного?
   Она заглядывает в газету.
   — Ничего особенного. Просто… я всегда этим занимаюсь.
   — Что вы имеете в виду?
   — Когда не могу уснуть, я читаю газеты. Наверное, помогает расслабиться.
   Он неторопливо складывает развернутые страницы и убирает газету в сторону.
   Саманта удивлена непривычно мягким тоном его голоса.
   — А на меня новости действуют угнетающе, — нарочито небрежно говорит она.
   — Дело не в новостях, а в… в сохранении событий. Газеты помогают сохранить то, что мы делаем.
   — И вы чувствуете себя не таким одиноким? — Едва задав вопрос, Саманта понимает, что он получился чересчур личным, и поспешно добавляет: — Я хочу сказать, что для меня это самое страшное. Когда не получается уснуть, я чувствую себя изолированной от всех. Мне так не хватает…
   — Всем чего-то не хватает, — недослушав, резко перебивает Арти.
   Саманта не успевает ничего сказать, потому что незнакомый женский голос зовет ее по имени. Оглянувшись, она видит стоящих у порога своей палаты двух женщин.
   — Мне пора, — бормочет она и идет по коридору, обдумывая последние слова Арти.
   Он не дал ей договорить, а что бы она сказала? Чего ей не хватает? Что ей нужно? Помощь? Ответы? Любовь? Что она хотела сказать? И как бы ответила, если бы тот же вопрос задал Фрэнк? Представить невозможно.
   Одна из ожидающих ее женщин, повыше ростом, называет себя:
   — Я — доктор Купер. Буду заниматься вами сегодня вечером. — Красивая, с интересным акцентом. — Доктор Клей заболел, но завтра уже вернется.
   — Вы австралийка? — спрашивает Саманта.
   — Нет, я из Южной Африки. — Похоже, догадка Саманты пришлась ей не по душе. — Это моя ассистентка, сестра Богарт. Она вас подготовит, а я вернусь через пару минут.
   — Вы разговаривали с доктором Клеем?
   — Нет, он оставил сообщение на моем автоответчике. Не беспокойтесь, я не кусаюсь.
   Женщина улыбается:
   — Я просто хотела поговорить с ним.
   — Доктор Клей будет завтра. Пора начинать.
   Саманта просыпается, испытывая непонятное беспокойство. В памяти вертятся обрывки сна. Разрозненные, не связанные друг с другом ничем, кроме некоего образа.
   Перед ней стоит фигура человека в длинном, до земли, пальто, с надвинутым на глаза капюшоном. Губы шевелятся, но слов не слышно. Морщинистое, без всякого выражения лицо. Она подается к нему, еще и еще ближе, пока ухо едва не касается его рта. Она чувствует запах его дыхания — это запах сена и навоза.
   Лицо меняется. Кожа стягивается. Морщины разглаживаются. Перемены все быстрее — цвет кожи, возраст, пол. Десятки лиц. На всех печать боли, муки, печали. Вдруг — лицо Кэтрин. Не то, с фотографии, где она улыбается, а другое, безжизненное. Пустое. Еще одна трансформация, формируется еще одно лицо, и в нем есть нечто знакомое…
   В палату входит сестра Богарт и поздравляет ее с очередным успехом. Саманта кивает, не вслушиваясь в то, что говорит сестра. Перед глазами последнее лицо. Она уверена, что уже видела его раньше.

17
СИМОН ПАДАЕТ

   Среда
   Сосредоточиться на работе не удается, особенно после полученных от Дона по электронной почте последних переведенных писем, поэтому Саманта поднимается на крышу офисного здания. В теплую погоду сюда приходят выпить кофе или перекусить во время перерыва на ленч. Семиэтажное строение поднимается над всем деловым районом, и ее коллегам нравится любоваться окружающим видом. Саманта же никогда не подходила к краю.
   Она всегда боялась высоты. В детстве избегала горок, не поднималась на вершины монументов, старалась не выглядывать из окон высотных домов, предпочитая оставаться на земле, где все надежно и понятно. Даже от поездки по Бэй-Бридж у нее тряслись коленки, а во рту становилось горько. Фрэнк, бывало, высмеивал ее страхи. Его высота не пугала, и он постоянно стремился затащить ее на какие-нибудь возвышения. Саманта всегда отказывалась. Вне зависимости от того, шла ли речь об отдыхе или чем-то более романтическом, ей нравилось чувствовать под ногами твердую почву.
   Этим ранним утром на крыше никого нет, и она останавливается у круглого, мокрого после дождя деревянного стола. Разворачивает распечатку и начинает читать первое из трех писем. Воздух удивительно неподвижен, облака растянулись по небу, точно марлевая повязка на ране. Внизу сигналят, проезжая по улице, автомобили.
   25 мая 1742 года.
   Карл!
   Извини за то, что долго не писал. Граф в ярости — кричит на всех нас, врывается в комнаты. Две недели назад мы едва не погибли в огне, и я боюсь, что пожар не был случайностью.
   Я занимаюсь приготовлениями к возвращению в Берлин — мы с Г. уезжаем через неделю. Не задержусь здесь ни на минуту. Другие слуги уже почти все исчезли, и замок без них кажется населенным призраками. Сначала я думал, что они сбежали, не выдержав напряжения, но во время пожара увидел такое, что зародило во мне сомнения.
   Я прибежал к кабинету графа с ведром воды из колодца и выбил дверь ударом плеча. Дым разъедал глаза. В углу что-то зашевелилось. Что-то дергалось и мычало, скрытое тенями. Сделав шаг вперед, я различил очертания человеческого тела. Руки были разведены в стороны, как крылья. Прежде чем я успел подойти ближе, что-то ударило меня в голову и отбросило в коридор. Ведро выпало из рук, вода растеклась по полу. Когда я поднял голову, граф стоял надо мной, потрясая кулаками и цедя сквозь стиснутые зубы: «Вон!» Дверь захлопнулась.
   Нам удалось погасить пожар, но граф так и не вышел из своей комнаты. На следующий день, когда он отправился на прогулку в сад, я осмелился заглянуть в кабинет. Там уже ничего не было.
   Он призывает меня. Мне нужно идти. Надеюсь в скором времени быть с тобой.
   Твой брат Иоганн
   Дверь позади нее открывается, и на крышу выходит Джулия.
   — О, Сэм, привет. А я только собиралась… — Она достает пачку сигарет, встряхивает. — Ты ведь не куришь?
   — Нет, спасибо.
   — Я так и думала. В этом городе никто не курит. А на того, кто курит, смотрят, как на зачумленного.
   — Ты же вроде бы бросила.
   — Бросаю. Это процесс.
   Джулия улыбается.
   Саманта смотрит на второе письмо.
   — О, кстати, совсем забыла. Вчера в офис заходил какой-то мужчина. Спрашивал тебя.
   — Кто?
   — Не знаю. Он не назвался. Просто я оказалась первой, кто попался ему на глаза. Сказал, что рано или поздно доберется до тебя. — Она закуривает и торопливо затягивается. — Наверное, новый клиент. Раньше я его не видела.
   — Как он выглядел?
   — Высокий, худощавый, короткие каштановые волосы. Ничего особенного. Извини.
   — Все в порядке. Полагаю, еще придет.
   Ей почему-то становится немного не по себе. Джулия затягивается еще раз и идет к перилам.
   27 мая 1742 года.
   Карл!
   О, брат, Г. больше нет! Она — мертва.Граф убил ее! Убил, потому что узнал о нашей любви, ведь счастье других для него то же, что самая жестокая пытка. Он погубил ее. И погубил меня.
   Вчера вечером я застал их в конюшне. Было прохладно и свежо, и я, проходя мимо, услышал неспокойное конское ржание. Запах навоза в конюшне был так силен, что мне пришлось прикрыть нос. Тогда-то я и увидел его на ней. Ее платье было разорвано и испачкано кровью. Я бросился на него, но он отбросил меня одной рукой, точно игрушку, и остался на ней. Кровь стекала с его рук. Граф посмотрел на меня, и я увидел в его глазах ярость безумца. Он бросил в меня нож.
   Я снова кинулся на него. В тот миг мной владело только одно желание: убить его, и будь что будет. Я ударил его, и нож вошел ему в грудь. Воздух с шумом вырвался из его рта. И тут я почувствовал, как что-то обожгло мой живот, и, опустив глаза, увидел, что он успел ранить меня.
   Граф вцепился в меня и не отпускал, хотя я пытался вырваться. Мне удалось освободиться только тогда, когда он перестал дышать. Я сразу же подполз к Г. и прижался к ней в полной уверенности, что мгновения моей жизни сочтены. Она была тяжелая и холодная.
   Так, обнимая ее, я и уснул. Не знаю, что разбудило меня, но когда я очнулся, шел дождь. Вдалеке, за горами, еще грохотал гром. Я отнес ее к краю леса и там похоронил.
   Раны мои заживают быстро, хотя это меня и не радует. Мне нужно скрыться. Я не помню, что случилось, но твердо уверен в одном: я убил графа. Скоро за мной придут.
   Не знаю, когда увижу тебя и увижу ли вообще. Все отнято у меня. Я — ничто.
   Твой Иоганн
   — Ну, мне пора возвращаться.
   Джулия выпускает из пальцев окурок и придавливает его каблуком.
   — Я сейчас спущусь, — говорит Саманта. Однако уходить Джулия не спешит и, помявшись,
   спрашивает:
   — Ты точно чувствуешь себя лучше?
   — Да, все в порядке. Спасибо. — Впервые за то время, что Саманта работает на Джулию, она замечает на шее у нее небольшой серебряный крестик. — Не знала, что ты верующая.
   Она показывает на цепочку.
   — А, ты об этом. Нет, я не верующая в привычном смысле слова. Крестик подарила мать, когда я была в шестом классе. — Джулия подтягивает цепочку и вертит крестик между пальцами. — Я перестала ходить в церковь, когда училась в колледже. Думаю, для нее это стало одним из самых больших разочарований в жизни. — Она замолкает, лицо ее становится серьезным, даже немного угрюмым. — Мать умерла шесть месяцев назад, и я снова начала его надевать. От случая к случаю.
   — А почему перестала ходить в церковь?
   — Причин много. Стремление к протесту, наверное, чтение воскресных газет… Но самое главное: я не могла смириться с мыслью о том, что Бог такой мелочный.
   — Мелочный?
   — Да. Церковь говорит: для того, чтобы попасть в рай, надо верить в Христа, ведь Бог не дает вечную жизнь тем, кто не верит. Как же так? Я знаю нескольких очень щедрых, добрых, бескорыстных людей, которые не являются христианами. Но они лучше многих известных мне христиан. Разве эти люди менее достойны любви Бога? Мне представляется, что любовь нельзя обставлять какими-то условиями. Ты только не пойми меня неправильно — я верю в Бога. Но мне не нравится, что Он может быть таким мелочным, таким несправедливым.
   Звонит сотовый — обе вздрагивают.
   — Алло? Да, подождите, я сейчас приду. — Джулия пожимает плечами. — Надо идти. Увидимся внизу.
   Она уходит и закрывает за собой дверь. Саманта ежится от холода, разворачивая последнее письмо.
   30 мая 1742 года.
   Карл!
   Я наблюдал за всем с холма. На похороны в церковь Святого Петра не пришел никто, кроме нескольких слуг и какого-то городского чиновника. Никто не проронил и слезинки, когда гроб опускали в землю. Я плакал, но не по нему, а по Г. и себе самому.
   Вот уже несколько дней я не ухожу с кладбища, ожидая, что он вернется. Я уверен, что он вернется, поскольку видел его магические силы. Дело лишь во времени. И когда граф вернется, я снова убью его, снова отправлю туда, откуда он пришел. Снова и снова. Я останусь здесь навсегда.
   Не могу уснуть. Лежу ночами рядом с могилой графа и смотрю на статую Петра, прибитого к кресту вниз головой. Тень Петра падает сегодня на могилу графа.
   Думаю о Берлине… и о Г. — без нее моя жизнь пуста. Я — ничто. Внутри меня только злость и ненависть. Они растут. Они не позволяют мне уснуть.
   Помолись за меня, твоего брата.
   Иоганн
   Листок выскальзывает из пальцев, и ветерок несет его к перилам. Саманта инстинктивно бросается за ним, но промахивается. В какой-то момент перед ней мелькает улица внизу. К горлу подступает тошнотворный комок.
   Она опускается на четвереньки, чувствуя себя безопаснее внизу, и повторяет попытку.
   — Ух!
   Саманта отдергивает руку, и смятый листок падает к ее ногам. Глубокий порез на указательном пальце багровеет, наливаясь кровью. Она ищет взглядом то, обо что порезалась, и видит треугольный осколок голубого стекла. Должно быть, кто-то разбил бутылку.
   Саманта снова поднимает письмо. Кровь испачкала бумагу, замазав несколько слов, в том числе подпись Иоганна.
   Она изучает красную отметину на бумаге, потом еще раз читает письмо.
   — Кровь… — громко говорит она. — Кровь.
   Саманта торопливо сбегает по лестнице и звонит Фрэнку из своего закутка. Ожидая соединения, она прикладывает к пальцу салфетку. Кровь почти мгновенно просачивается через бумагу. Она прикладывает другую — тот же результат. Похоже, ее не остановить.

18
ТРАНСМУТАЦИИ

   Занятия еще не начались. Саманта выходит из раздевалки, держа в одной руке защитную маску, а в другой рапиру. Несколько членов олимпийской команды, тренирующиеся в этом же зале, делают упражнения на растяжку. Кто-то отрабатывает защиту. Движения быстры и грациозны, как у лисы, рука легка и проворна. Еще двое практикуются в нанесении ударов. Наблюдая за ними, Саманта чувствует боль в мышцах. Она не тренировалась почти неделю, и телу недостает подвижности и упругости, которые приходят только с практикой.
   — Сэм?
   Она быстро оборачивается и видит Фрэнка.
   — Что ты здесь делаешь?
   — Еду в аэропорт и вот решил заскочить.
   Он смотрит на ее белый костюм и зажатую в руке маску.
   — Куда летишь?
   — В Роли. Это Северная Каролина. Надо повидать родителей Кэтрин. — Фрэнк достает из портфеля папку и передает ей. — Хочу показать тебе кое-что.
   Саманта кладет на пол маску и рапиру и берет папку.
   — Это отчет по результатам вскрытия, — говорит он. — Кэтрин умерла от проникающего ножевого ранения в живот. Но умерла почти неделю назад. Накануне того дня, когда мы обнаружили отца Моргана.
   — Что?
   Саманта открывает папку.
   — Она не могла убить ни Фиби, ни отца Моргана. — Он делает паузу и смотрит на Саманту, ожидая, что новость принесет ей облегчение, но она не отрывает глаз от отчета. — Кроме того, эксперты обнаружили в квартире Кэтрин два типа крови — ее собственной и, возможно, убийцы.
   Саманта по-прежнему молчит.
   — Я также связался с местными клиниками, помогающими тем, кто страдает от бессонницы, — продолжает Фрэнк. — Таких здесь четыре: две в Сан-Франциско, одна в Беркли и есть еще одна при Оклендском институте. Предоставлять информацию о клиентах они не могут, так что детектив Снейр уже отправился за судебным распоряжением.
   — Как он к этому отнесся?
   — Довольно спокойно. Даже согласен с твоей идеей о том, что следует проверить всех, кто проходил курс лечения в этом году.
   Саманта закрывает папку, но все еще избегает смотреть Фрэнку в глаза.
   — В чем дело? — спрашивает он.
   — Я тоже хочу показать тебе кое-что.
   Она подбирает маску и рапиру и идет в раздевалку. Фрэнк следует за ней. Они обходят помост, на котором уже тренируются три пары фехтовальщиков. Их ноги скользят по дорожке с ритмичной грацией танцоров. Рапиры сталкиваются и отскакивают одна от другой, как вылетающие из костра угли. При каждом касании на световом табло над дорожкой вспыхивают красные и зеленые огоньки. Саманта проходит мимо, а Фрэнк останавливается посмотреть.
   Она возвращается через минуту с переведенными письмами.
   Фрэнк просматривает первое.
   — Что это?
   — Последние письма Гольдберга.
   — Музыканта?
   — Да.
   — И что я должен здесь найти?
   — Граф был алхимиком.
   — А моя мать была ирландской католичкой. И что их того?
   — От средних веков до девятнадцатого столетия алхимия была не просто прототипом химии. Алхимики занимались трансмутациями, преобразованиями одних веществ в другие.
   — О чем ты говоришь?
   — Я просмотрела кое-какие материалы… — Она замолкает и отворачивается от Фрэнка. — Что, если граф в своих попытках открыть секрет бессмертия действительно утратил способность спать?
   — Хочешь сказать, что он открыл какое-то снадобье или что-то в этом роде?
   Фрэнк пожимает плечами.
   — Может быть. Не знаю. — Она смотрит ему в лицо. — Алхимики верили, что их опыты рано или поздно приведут к созданию универсального лекарства от всех болезней. Что, если графу удалось противоположное? Что, если он открыл — по ошибке — некую болезнь, что-то вроде проклятия, которое может передаваться с кровью?
   Фрэнк смотрит на нее, слегка открыв рот.
   — Проклятие?
   — Которое передается с кровью, — добавляет Саманта.
   Лицо Фрэнка остается бесстрастным.
   — Прочитай описание смерти графа в последнем письме Гольдберга, — торопится Саманта. — После того как они порезали друг друга, граф продолжает удерживать Гольдберга, прижиматься к нему. И только потом умирает.
   — О чем ты, черт возьми, говоришь?
   Фрэнк лишь сейчас замечает новую морщинку под ее глазами. Она появилась после его отъезда. После того как у нее начались проблемы со сном.
   — Сама толком не знаю. — Саманта замолкает и опускает глаза. — Я думала об этом ритуале и… может быть, мы имеем дело с чем-то более сильным, чем нам представляется.
   Он осторожно дотрагивается до ее плеча.
   — Сэм ты немного увлеклась.
   Она видит на его лице выражение озабоченности: поднятые брови, полуулыбка.
   — Ты прав. Извини, — говорит она, чтобы избавиться от этого взгляда, в котором озабоченность может быстро смениться жалостью. — Я просто устала.
   — Сэм… — снова начинает Фрэнк.
   — Нет, ты прав.
   — Я знаю, ты всегда хотела найти какое-то объяснение тому, что случилось с тобой. Но проклятие — вовсе не ответ…
   Саманта вспыхивает от злости и отступает на шаг.
   — Не надо меня опекать, Фрэнк. У меня и в мыслях нет считать убийцей того ублюдка, который меня порезал.
   — Но я и не говорил…
   — Ты плохо меня знаешь, Фрэнк, — продолжает она. — Но даже если я все еще ищу объяснение случившемуся, что в том плохого? Полиция ведь так ничего и не предложила. Его никто больше не видел. Разве я не вправе получить ответ?
   Фрэнк едва заметно кивает:
   — Конечно, да. Я никогда не узнаю всей правды, и мне это не нравится.
   Саманта бьет рапирой по правой ноге.
   — Извини, — не поднимая головы, говорит Фрэнк. Он слышит звук скрещивающихся рапир и скользящих по дорожке ног.
   Повисшее между ними молчание действует на него угнетающе.
   — Ну и что тебя ждет в Роли? — спрашивает наконец Саманта напряженно и немного резко.
   Фрэнк поднимает голову.
   — Первым делом надо взглянуть на отчет о вскрытии дружка Кэтрин, Макса. Потом встречусь с ее родителями.
   — Что ты им скажешь?
   Она видит, как напрягается его лицо.
   — Скажу, что их дочь убита и что корпорация может продолжить сотрудничество с полицией, если они того пожелают.
   — А если не пожелают?
   — Тогда все кончено.
   — Кончено? Что ты имеешь в виду, когда говоришь «все кончено»?
   — Если они не захотят, чтобы мы продолжили расследование, то мы ничего не можем сделать.
   — Ты хочешь сказать, если они не захотят платить дополнительно?
   — Корпорации поручили найти Кэтрин. Все. Мы не имеем права заниматься расследованием по собственной инициативе.
   — Чепуха. И ты прекрасно это знаешь.