Фэйзер Джейн. Шарады любви

   — Это же настоящий нокдаун! — восторженно воскликнула Даниэль, бросаясь навстречу Линтону. — Ваша левая рука, милорд, бьет наповал!
   — Вы-то что в этом понимаете?
   Граф со вздохом надел берет на очаровательную головку девушки. Действительно, его вопрос звучал глупо. Это «дитя», и Линтон это знал, слишком хорошо разбиралось в самых неожиданных для своего возраста вещах. Какого, с позволения сказать, дьявола Луиза воспитала свою дочь в столь чуждом всяких условностей духе? Но тут же Линтону пришло в голову, что, будь иначе, они, вероятно, не встретились бы.
   В тот день граф оказался очень скучным и неинтересным спутником. Большую часть пути он просидел, уставившись в пол экипажа, пытаясь немного смягчить боль в глазах и унять пульс, настойчиво колотившийся в висках. Даниэль, хорошо знавшая, что в подобном состоянии голову полезно чуть наклонить вперед, старалась ему не мешать и помалкивала. Бесконечное утомительное молчание лишь изредка нарушалось хлопаньем крышки корзинки для пикников, предусмотрительно собранной для путешественников мадам Боннэ. Там было полным-полно всего, и Даниэль не смогла побороть искушение. Сначала она тактично предложила Линтону разделить с ней трапезу, но тот скорчил брезгливую гримасу и отрицательно покачал головой. Тогда девушка со спокойной совестью открыла корзину. Она понимала, что человеку в том состоянии, в котором находился сейчас граф, тяжело выносить чье-то громкое жевание над ухом, и Даниэль постаралась есть как можно бесшумнее. И даже сумела почти беззвучно разгрызть большое твердое яблоко…
   В маленький портовый город Кале они приехали во второй половине дня. Сквозь запыленное окно кареты Даниэль с любопытством рассматривала живописную бухту, заполненную элегантными яхтами и не столь привлекательными рыболовными суденышками.
   — На какой корабль мы сядем, милорд? — отважилась она задать вопрос, почувствовав, что дальнейшего молчания просто не выдержит.
   — На мой собственный, — коротко ответил граф, — «Черную чайку».
   — Звучит, как название пиратского шлюпа! — заметила Даниэль.
   — Нет, к пиратам корабль не имеет ни малейшего отношения, — отрезал Линтон.
   Даниэль сокрушенно вздохнула. Граф заметил это и решил немножко подобреть. Действительно, было несправедливо вымещать свое дурное самочувствие и мерзкое настроение на девушке, даже если днем она и доставила ему немало хлопот. Ведь в дороге она вела себя безупречно!
   Линтон наклонился к окну:
   — Посмотрите налево. Да-да, на несколько яхт, пришвартованных к пирсу. Среди них — белая, с черной полосой у ватерлинии. Видите? Это и есть «Черная чайка».
   — Ой, какая красивая! — воскликнула Даниэль. — Мы поедем туда прямо сейчас?
   — Я намереваюсь выйти в море с вечерним приливом. Вообще-то чем скорее я увезу вас из Франции (и он чуть было не добавил: «и сбуду с рук»), тем легче будет у меня на душе.
   Экипаж повернул к пирсу. Вскоре карета остановилась, и граф, уже взявшийся за ручку дверцы, обернулся к Даниэль:
   — Скажите, дитя мое, вам известно значение выражения «не привлекающий внимания»?
   — Конечно, — с некоторой обидой в голосе ответила Даниэль.
   — М-да… Надеюсь, вы извините меня за это предположение. Я, согласитесь, имел некоторые основания в этом сомневаться.
   Даниэль саркастически сморщила нос. А Линтон продолжал:
   — Мои матросы — профессиональные моряки, однако я не хотел бы иметь никаких неприятностей во время плавания. Поэтому вы меня очень обяжете, если во все время нашего путешествия не будете покидать каюту, а если захотите что-нибудь сказать, станете говорить только по-французски. Понятно?
   — Вы хотите сказать, что в течение всего плавания я должна сидеть внизу? — переспросила Даниэль, и глаза ее округлились от удивления и обиды.
   — Совершенно верно, — невозмутимо и твердо ответил Джастин. — Вы будете все время находиться в каюте, то есть — внизу.
   Даниэль в раздражении пожала плечами и последовала за Линтоном на пирс.
   — Застегните куртку, — неожиданно прошептал граф ей на ухо. — Конечно, вам нечего особенно демонстрировать, но у всех моряков очень зоркие глаза.
   Даниэль злобно прошипела какое-то ругательство, но все же застегнулась, надвинула на глаза берет и пошла вслед за графом, исподтишка посматривая по сторонам…
   Фамилия капитана «Черной чайки» была Форстер. Он встретил путешественников у трапа и сразу обратился к графу:
   — О, милорд! Слава Богу, вы приехали вовремя! Сегодня утром я как раз получил ваше послание, и мы готовы сняться с якоря, как только начнется прилив.
   Затем капитан скользнул безразличным взглядом по стоявшей за спиной графа маленькой фигурке и сосредоточенно, с куда большим вниманием принялся изучать небо: в лучах заходящего солнца оно горело оранжево-розовым пламенем.
   — Погода может испортиться, милорд, — сказал он. — Похоже, вот-вот поднимется шквальный ветер. Линтон чуть заметно кивнул головой:
   — Вы советуете подождать до утра?
   Капитан презрительно сплюнул за борт.
   — Нет. Для «Черной чайки» это не страшно.
   — Отлично. Прикажите снести вниз мой багаж, а мальчику пусть приготовят каюту рядом с моей.
   Даниэль с завистью наблюдала, как граф вразвалку расхаживает по палубе, но тут прямо над ее ухом раздался голос капитана:
   — Теперь смотри в оба, мальчуган! Ты же понимаешь, мы не можем все время находиться рядом с его светлостью.
   Этот бесцеремонный тон возмутил девушку. Но и Форстер смотрел на «мальчугана» с нескрываемым удивлением: капитана озадачил яростный блеск в его огромных карих глазах. Такое выражение ему нередко доводилось видеть на лицах юнг, впервые вышедших в море, но это было на других кораблях и, как правило, продолжалось недолго. На «Черной чайке» подобных случаев капитан вообще не мог припомнить, и это было предметом его гордости.
   Форстер резким голосом отдал какое-то приказание стоявшему рядом матросу и кивнул в сторону Даниэль. Тот тут же повернулся и, сделав ей знак следовать за ним, направился к ведущему вниз трапу. Девушка молча повиновалась, кипя от возмущения: ведь граф оставил ее одну на палубе, передав на руки матросам, словно хотел от нее отделаться.
   Отведенная Даниэль каюта оказалась крошечной комнатушкой, в которой трудно было даже повернуться. Обстановка состояла из узкой койки, покрытой соломенным тюфяком, стола, одного стула с привинченными к полу ножками и ночного горшка.
   Когда дверь за матросом закрылась, девушка уныло опустилась па край койки. Она чувствовала себя смертельно усталой, грязной и голодной. В каюте было неимоверно душно, и Даниэль, прислушиваясь к доносившимся сверху звукам корабельной жизни — топоту ног, командам капитана, скрипу снастей и лязгу убираемых металлических сходней, — с тоской подумала о свежем, бодрящем бризе там, на палубе.
   Через некоторое время дверь каюты снова распахнулась, и на пороге появился мальчик лет двенадцати с подносом в руках. Поставив его на стол, он с доброжелательным любопытством посмотрел на девушку:
   — Его светлость сказал, что ты будешь есть прямо здесь. А капитан запретил тебе выходить из каюты, пока мы не придем в Дувр.
   Мальчик немного помолчал, ожидая ответа, но услышал лишь невнятное бормотание по-французски: он разобрал только одно слово: «извините».
   — А, так ты из тех французов-лягушатников, которые не могут нормально говорить по-английски, — презрительно протянул он. После чего вышел из каюты, оставив Даниэль ужинать в одиночестве и предаваться своим безрадостным мыслям.
   Пища оказалась отнюдь не изысканной и не слишком обильной — холодное мясо, сыр, черствый хлеб, явно выпеченный еще накануне и вымоченный в миске с несвежей теплой водой. Но все-таки это была еда. Даниэль слишком хорошо помнила о том, что такое настоящий голод, чтобы воротить нос.
   Покончив с ужином, девушка предусмотрительно выставила поднос с посудой в коридор, так как знала по прошлому опыту, что посудомойщик, придя за грязными тарелками и прибором, непременно начнет отчаянно колотить в дверь каюты.
   Заняться было абсолютно нечем. Даниэль прилегла на жесткую постель и снова прислушалась к происходящему на палубе: оттуда по-прежнему доносился стук и скрип. Якорь, как видно, еще не поднимали. Во всяком случае, никакого движения судна не чувствовалось. Но вот раздался скрежет цепи, корпус яхты чуть дрогнул, послышался громкий и суровый голос капитана, сопровождавшийся топотом матросских башмаков. Даниэль поняла, что «Черная чайка» вот-вот отчалит от пирса порта Кале…
   Она начала дремать, а потом и вовсе заснула, убаюканная мерным покачиванием судна, вышедшего из спокойной гавани в пролив.
   …Даниэль разбудил громкий удар о дверь ночного горшка, прокатившегося через всю каюту. Не понимая в чем дело, девушка вскочила, свесила ноги с койки и осмотрелась. Великий Боже! Кругом творилось что-то невообразимое! Каюта ходила ходуном. Низкий потолок, казалось, сначала падал прямо ей на голову, а затем стремительно взмывал вверх. Пол то поднимался вместе с койкой, то проваливался, словно в глубокую яму, потом начинал поочередно крениться в разные стороны. Даниэль с ужасом почувствовала, что вместе с ним что-то поднимается и опускается в ее желудке. Поняв, что еще мгновение — и ее вывернет наизнанку, девушка бросилась к двери, выскочила в коридор и в панике побежала к трапу. В голове была лишь одна мысль: как можно скорее очутиться на палубе, подальше от этих неожиданно оживших стен, падающего потолка, подпрыгивающего пола. А главное — Даниэль спешила наглотаться свежего воздуха. Однако добравшись до верхней ступеньки трапа, Даниэль уперлась головой в задраенную дверцу люка. Отчаянный страх придал ей сил. Расцарапав до крови руки, она все же сумела открыть люк, выскочить на палубу и…
   …Перед ее уже и без того насмерть испуганными глазами предстала еще более ужасающая, леденящая кровь картина. Огромная темно-зеленая волна, увенчанная гребнем пены, неумолимо накатывала на их маленький, казавшийся игрушечным среди волн кораблик. Сквозь водяную пыль с трудом можно было рассмотреть фигуры бегавших по палубе и что-то кричавших матросов. Каждый из них веревкой был привязан за пояс к протянутому вдоль всей палубы тросу.
   В следующий момент Даниэль почувствовала, что опора уходит у нее из-под ног. Дверь люка за спиной с грохотом захлопнулась. И в эту секунду железная рука обхватила девушку сзади и крепко прижала к чьей-то крепкой фигуре в скользком дождевике. Чудовищный вал обрушился на палубу и захлестнул обоих. Даниэль оказалась в центре ревущей, булькающей и душащей массы, которая увлекала ее в морскую пучину. Но чья-то мощная рука продолжала крепко держать девушку за талию. Началась смертельная борьба между человеком и стихией. На какую-то сотую долю секунды Даниэль показалось, что она вот-вот предстанет перед взором Творца, но все же стихии пришлось отступить. Волна
   прокатилась вдоль палубы и исчезла за кормой яхты. Даниэль подняла глаза на своего спасителя и… встретилась с разъяренным взглядом графа Линтона.
   — Слушайте, вы, непослушная маленькая идиотка! — закричал он. — Упрямое исчадие ада без единой извилины в голове! Вы что, собрались отправиться на тот свет?!
   — Но ведь корабль тонет! Кроме того, мне стало плохо…
   — Корабль не собирается тонуть! А если вам плохо, то тем более надо сидеть в каюте! Немедленно отправляйтесь вниз!
   Наклонившись, граф одним рывком распахнул дверь люка и грубо втолкнул девушку на верхнюю площадку лестницы.
   — Ради Бога, скорее! Сейчас нахлынет следующая волна!
   Даниэль буквально скатилась вниз по ступенькам. Ей вслед раздался звук захлопнувшейся дверцы. Бедняжка не помнила, как снова очутилась в каюте. Опустившись на пол, она дотянулась до ночного горшка и, наклонившись, поделилась с ним частью холодного ужина, съеденного четверть часа назад…
   К тому времени, когда граф вернулся наконец с палубы, Даниэль уже отдала горшку не только ужин, но также съеденный днем обед и утренний завтрак. Сама же девушка лежала на полу, насквозь промокшая и дрожащая, в обнимку со своим новым жестяным приятелем.
   Линтон пару секунд помедлил перед дверью каюты Даниэль, затем пробормотал себе под нос какое-то ругательство и вошел. Девушка по-прежнему обнимала ночной горшок, сидя на полу. Граф сделал полшага вперед и попытался его отнять. Но Даниэль решительно воспротивилась этому и еще крепче вцепилась обеими руками в жестянку.
   — Ради Бога, детка, отдайте мне его! — почти взмолился граф. — Там уже полно…
   Воспользовавшись маленькой паузой между приступами рвоты, Линтон выхватил у Даниэль горшок и, открыв иллюминатор, выплеснул содержимое за борт, благо что каюта находилась не с подветренной стороны. Девушка вновь потянулась за горшком, умоляюще глядя на графа. Тот покорно отдал его. Затем принялся молча стаскивать с Даниэль мокрую одежду. Та начала было сопротивляться, бормоча какие-то бессвязные протесты, но Линтон совершенно вышел из терпения и заорал:
   — Прекратите же, наконец! Или вам не поздоровится!
   Его тон был таким грозным, что Даниэль сдалась. К тому же у нее начался новый приступ морской болезни. Линтон положил девушку на койку, снял с нее остатки мокрой одежды и, как куколку, завернул в лежавшую поверх матраца подстилку. Знаком бедняжка вновь потребовала себе ночной горшок, хотя казалось, что выжать еще хоть каплю из вконец опустошенного желудка уже нельзя.
   Тем не менее, граф выполнил ее безмолвную просьбу и вышел из каюты. Через несколько минут он, однако, вновь вернулся с закрытым плетеной крышкой кувшином воды и бутылкой бренди. Намочив в кувшине край полотенца, Линтон вытер им лицо девушки. Затем поднес к ее губам горлышко бутылки. Даниэль сделала глоток и закашлялась: крепкий напиток огнем обжигал горло. Не дав девушке опомниться, граф заставил ее сделать еще глоток, и еще один — до тех пор, пока снадобье не начало действовать.
   Судно продолжало раскачиваться, но уже не так сильно, как раньше. Глаза Даниэль сами собой закрылись, рука, сжимавшая ночной горшок, ослабела. Решив, что его подопечная, по всей вероятности, спокойно проспит до конца шторма, Линтон пошел к себе, чтобы поискать какую-нибудь сухую одежду для девушки, а потом поспать самому…
   …Открыв глаза, Даниэль зажмурилась от ярких лучей проникавшего через иллюминатор солнца. Душу сразу наполнило чудесное ощущение покоя, только почему-то неприятно горела кожа. Некоторое время девушка лежала неподвижно, силясь понять причину этого странного ощущения. Но через минуту Даниэль догадалась, что виной тому была грубая подстилка, в которую она была завернута голышом. Припомнив некоторые детали ночных событий, девушка почувствовала, что не только лицо, но и все ее тело покрывается краской стыда.
   Она приподнялась на постели и с трудом освободилась от свернутой в виде кокона подстилки. Окинув взглядом каюту, Даниэль заметила, что мокрая одежда куда-то исчезла. Девушка сползла с койки и осторожно шагнула по направлению к иллюминатору. Случайно взглянув на свои ноги, Даниэль с ужасом обнаружила, что они покрыты какими-то пятнами. В этот момент в коридоре раздались чьи-то шаги. Девушка поспешно бросилась назад к кровати и прикрылась подстилкой.
   Дверь открылась, и на пороге появился граф Линтон. Выглядел он отменно. Как и всегда. Лицо было свежим, только что умытым, щеки и подбородок — чисто выбритыми, глаза блестели. На одежде не было ни пятнышка.
   — Как вы себя чувствуете, детка? — приветствовал он Даниэль, развешивая на спинке стула ее новую одежду, которая оказалась куда приличнее прежней. Вставив затем в глаз монокль, граф подверг девушку тщательному придирчивому осмотру.
   — Что-то непонятное происходит с моими ногами, — смущенно проговорила в ответ девушка.
   — Этого надо было ожидать. Ничего страшного, скоро все пройдет. Просто вам надо поесть.
   Даниэль глубоко вздохнула, высунула из-под подстилки обе ноги и с испугом спросила:
   — Что с ними могло случиться?
   — Это результат морской болезни. Вы пережили одну из самых скверных ее разновидностей, по крайней мере, из тех, с какими мне приходилось сталкиваться. Но сейчас больше нет причин для плохого самочувствия, с ногами вскоре тоже все будет в порядке. Кстати, сегодня ночью вы были не одиноки: в разной степени морская болезнь коснулась доброй половины команды.
   — Но, уж конечно, не вас! — с чуть заметной досадой пробурчала Даниэль.
   — Я действительно не подвержен морской болезни, — усмехнулся Линтон. — Но, поверьте, такие люди, как я, — редкость. А теперь умывайтесь и одевайтесь, вода в кувшине. Когда будете готовы, приходите в соседнюю каюту, и мы вместе позавтракаем.
   Линтон слегка поклонился и, повернувшись, вышел. Даниэль с некоторым опасением сбросила с себя подстилку и, расстелив на столе, поставила туда же кувшин. Вода в нем оказалась довольно холодной, но девушка все же с наслаждением обмыла ею горевшее огнем тело, на котором уже начала образовываться соленая корка от высохших морских брызг и пота. Поначалу движения Даниэль были неуверенными и вялыми, однако постепенно руки и ноги обретали былую подвижность, и через несколько минут она уже занималась своим туалетом с обычной энергией…
   …Даниэль робко постучалась в дверь соседней каюты.
   — Войдите! — раздалось по-французски.
   Каюта графа разительно отличалась от той, которую занимала девушка. На натертом до блеска полу лежал даже турецкий ковер, а большая широкая кровать с пологом не имела ничего общего с ее жалкой койкой. Линтон поднялся из-за уже накрытого к завтраку стола и сделал шаг навстречу Даниэль. Удрученный вид девушки и ее большие растерянные глаза вызвали мягкую улыбку на обычно бесстрастном лице графа.
   — Бедный ребенок пережил трудные времена, — участливо сказал он. — Садитесь завтракать.
   Это был отнюдь не французский завтрак. На столе отсутствовали легкие блюда — хлеб, булочки, джем, мед, кофе. При одном только виде огромной тарелки с копченой свиной грудинкой, взбитым яичным белком, свежайшей розовой ветчиной и кусками поджаренной мясной вырезки воспоминания Даниэль о неприятностях минувшей ночи мигом улетучились. Она села на предложенный графом стул с плюшевым сиденьем и жадным взглядом уставилась на все это изобилие яств.
   — Что я мог бы вам предложить? — галантно спросил граф, садясь за стол напротив девушки.
   — Абсолютно все. Разве что кроме мяса, — не менее учтиво ответила Даниэль, потянувшись за серебряным кофейником.
   — Но сначала — молоко! — непререкаемым тоном заявил Линтон, доверху наливая огромную чашку густой белой жидкостью и ставя ее перед девушкой. — Молоко быстро насыщает желудок, а это, дитя мое, как раз то, что вам необходимо сейчас в первую очередь.
   Граф первым расправился с завтраком и, откинувшись на спинку стула, принялся молча потягивать пиво из большой кружки с оловянной крышкой. Он обдумывал, как по дороге в Корнуолл организовать встречу Даниэль с премьер-министром Англии Уильямом Питтом. Информация о ситуации во Франции, которой располагала девушка, представляла слишком большую ценность, чтобы пренебречь ею. Линтон не сомневался, что глава британского правительства с интересом выслушает Даниэль. Но как устроить эту встречу, не называя фамилию девушки, не раскрывая ее инкогнито?
   — Вас что-то тревожит, милорд?
   Вопрос, заданный мягким, участливым тоном, прервал серьезные размышления графа. Он невольно подумал, какой чудесный и музыкальный голосок бывает у Даниэль, когда она не ругается с хозяевами гостиниц или конюхами на их уличных диалектах. Пожалуй, чем скорее Даниэль де Сан-Варенн сменит свою детскую юбчонку на что-нибудь более солидное, тем будет лучше! Эта неожиданно мелькнувшая мысль повлекла за собой целую цепочку других. И в мозгу его светлости, лорда Джастина Линтона, вдруг зародился блестящий план, который мог бы послужить очень важной цели. Конечно, если выверить все детали и довести план до совершенства…
   — Милорд? — еще раз повторила Даниэль. Она с волнением смотрела на графа. Тот заметил это и заставил себя слегка улыбнуться в ответ.
   — Я ни о чем не тревожусь, дитя мое. Просто я думал о том, хватит ли у вас сил ехать сегодня верхом?
   — Ехать верхом вместо того, чтобы трястись в тех ужасных коробках, которые называют экипажами?! — воскликнула Даниэль, и глаза ее радостно заблестели.
   — Совершенно верно.
   — О, милорд, верховую езду я люблю больше всего на свете! Но где же мы достанем лошадей?
   — Наймем в ближайшей деревне, — сказал граф. — Конечно, скорее всего, это будут жалкие клячи, но надеюсь, мы отлично доедем и на них. Или найдем им какую-нибудь смену.
   — Я уже с февраля ни разу не садилась в седло! — воскликнула Даниэль и с восторгом захлопала в ладоши. В душе его светлости шевельнулось сомнение:
   — Вы действительно хорошо умеете ездить на лошади, дитя мое? — спросил он.
   Девушка ответила таким презрительным взглядом, что граф тут же пожалел о своем вопросе.
   — Конечно, умею, милорд! И очень даже неплохо. Может быть, даже лучше, чем вы!
   — Даниэль, когда вы наконец научитесь следить за своими выражениями? — горестно вздохнул граф. — Подобными резкими ответами на вполне невинные вопросы трудно завоевать любовь или даже просто расположение в свете.
   — Не понимаю, почему я должна непременно кого-то или что-то завоевывать? — мгновенно парировала девушка. — А что касается света, то у меня нет никакого желания в нем бывать. Брови графа сурово сдвинулись, и он уже открыл рот, чтобы дать девушке сердитую отповедь, однако в последний миг раздумал и только заметил:
   — Мне бы хотелось надеяться, что ваши дедушка и бабушка придерживаются на этот счет другого мнения. — И тут же резко переменил тему разговора: — Как только мы придем в Дувр, я отправлюсь на поиски лошадей. Не желаете меня сопровождать?
   Этого предложения было достаточно, чтобы смыть в душе Даниэль неприятный осадок от только что происшедшей размолвки с графом. Кроме того, она так давно привыкла уверенно идти своей дорогой, что это предложение графа, мешавшее намеченному еще в Париже собственному плану, не очень ее встревожило.
   Даниэль поднялась на палубу и с интересом стала оглядываться по сторонам. Знаменитые белые скалы Дувра произвели на девушку не меньшее впечатление, чем во время ее путешествий сюда в детские годы. Она вспомнила даже маленькую деревушку, стоявшую на самом берегу пролива. Фигурки жителей уже суетились, освещенные лучами раннего утреннего солнца.
   Несколько в стороне от причала стояла все та же гостиница «Пеликан», блестя на солнце стенами из белого кирпича и сверкая оконными рамами из дорогого металла, намекавшими на ее вечное процветание.
   Сойдя на берег, путешественники направились прямо к гостинице. В расположившейся во дворе чистой конюшне стояли пять свободных лошадей. Граф критически осмотрел каждую.
   — Какую предпочитаете вы? — обратился он к Даниэль.
   Та очень серьезно отнеслась к его вопросу и принялась внимательно осматривать лошадей. Граф с интересом следил за девушкой. Опытные пальцы Даниэль со знанием дела ощупали каждое сухожилие, проверили ширину спины и реакцию животного на седло. Она приподняла верхнюю губу каждой лошади, чтобы убедиться в отсутствии желтых, старых зубов.
   — Пегий мерин и серая кобыла уж больно некрасивы, — вынесла она свой приговор, — хотя и очень выносливы.
   Девушка улыбнулась, и на ее щеках образовались две очаровательные ямочки.
   — Черный жеребец испустит дух после первых же двадцати миль, — продолжала Даниэль, — у гнедой кобылы искривлен позвоночник, а чалая годится только для катания детей.
   Линтон слушал и каждый раз одобрительно кивал головой, соглашаясь с мнением девушки. Когда же Даниэль наконец выбрала двух лошадей, он признал, что это были, бесспорно, лучшие животные в конюшне, хотя и несколько худоватые.
   — Проследите, чтобы их оседлали, — распорядился граф. — Я буду в кофейне.
   Даниэль проводила его взглядом, подумав, что роль слуги не становится для нее ни легче, ни приятнее. Ну ничего! Уже совсем скоро она объявит своему самозваному опекуну, что разрывает заключенный в Париже договор! Хотя разговор, конечно, предстоит не слишком приятный… Но мадемуазель де Сан-Варенн, однажды дав слово, не может его тайно нарушить. Это означало бы потерять честь. Поэтому придется открыто объясниться с Линтоном и попросить его снять с нее бремя обещания.
   Даниэль сама оседлала серую кобылу, пока местный конюх возился с пегим мерином. Вскочив в седло и взяв поводья, она подъехала к парадному входу гостиницы. Вскоре на пороге появился Линтон. Ему подвели мерина, и граф, встав одной ногой в стремя и легко перекинув другую через спину лошади, уселся в седло. Сзади к седлу был крепко привязан знаменитый чемодан. Линтон мельком взглянул на «слугу» и отметил, что Даниэль как влитая сидит на своей кобыле.
   — Едем по дороге на Лондон, — скомандовал граф. — Надеюсь, сегодня мы преодолеем миль шестьдесят.
   — Почему же по лондонской дороге? — в недоумении переспросила Даниэль, нахмурив брови. — Когда мы ездили в Корнуолл с мамой, нам никогда не приходилось проезжать через Лондон.
   — У меня там есть несколько дел. Необходимо заключить одну сделку.
   — Серьезно?
   Его любопытная подопечная удивленно приподняла брови. И тут Линтон решил, что сейчас наступил, наверное, самый удобный момент для обсуждения с девушкой его плана. Или хотя бы его отдельных деталей. Даниэль выслушала графа молча, но с явным интересом.