- Да, не скажешь, что уютно! - сказала Таня, когда мы пришли. - У тебя, кроме концентрата твоего, есть еще что-нибудь?
- Окорок... Печенья две пачки...
- Так я и думала! Давай их сюда, - забрав хранившиеся за окном продукты, Таня решительно направилась на кухню, а я, затаив дыхание, начал прислушиваться к разговору, завязавшемуся между женщинами. Голоса звучали вполне мирно.
- Он у тебя сгнил, этот концентрат, вот и хозяйка твоя удивляется тоже, минут через двадцать, внеся кастрюльку в комнату, сказала Таня. - А вообще сойдет.
- Сойдет! - я осторожно заглянул в кастрюльку. В мутной воде плавали комки неразошедшегося концентрата вперемешку с кусками свинины.
- Ну, тогда давай ужинать, - ласково сказала Таня. Она снова вышла на кухню и вернулась с двумя солеными огурцами и мисочкой капусты. А я-то опасался. что хозяйка ее обидит.
Так начался наш медовый месяц, безмятежный и светлый, несмотря на трудное военное время.
Был конец марта, когда я покидал этот, ставший мне дорогим маленький городок. Таня меня проводила только до платформы, нужно было спешить на завод.
- Вот уедешь ты, - сказала она печально, - а у меня сын или дочь родится... И будем думать, где ты там, что с тобой.
- Если девочка родится, назовешь ее Таней.
- Вот уж - две Тани. Зачем? - печально улыбнулась она.
- Ну тогда... Стой! - Я даже вскрикнул. - Катюшей! Как хорошо.
Таня даже засмеялась.
- И будут все Катькой звать!
- Все!.. Я сказал...
Глава седьмая. Карельский перешеек
А-а!.. Прибыл, друг милый! Вот уж, как я рад!
такими теплыми словами встретил меня Васильев. Отшвырнув ногой табуретку, он протянул мне руки. - Садись, рассказывай!
От Васильева скрывать было нечего, и я рассказал все как есть.
- Так!.. - протянул он, когда я закончил. - А как же все-таки нога твоя? Говоришь, здоров, а из ноги осколок прет! Ты, может быть, поступаешь опрометчиво. У тебя была хорошая почетная работа...
- Хочу воевать, - так и вырвалось у меня. - А нога... Со временем пройдет - буду оберегать.
- Он ведь женился! - не совсем кстати, со смехом вставил Комаров.
Васильев сразу весело вскинул глаза:
- Женился? Силен! Есть фотография? Я достал только вчера полученную от фотографа карточку Тани.
- Красивая! - Васильев подальше отставил от себя фотографию. - И бедовая, наверное?
- Есть немножко. Палец, во всяком случае, в рот не клади.
Все засмеялись.
- Значит, воевать хочешь... У командира полка был? - лицо Васильева стало серьезным.
- Нет! Я прямо к Ивану и с ним - к вам.
- Это ты правильно сделал. Командир полка тебя не знает. - Васильев помолчал мгновение. - А нас знает. Правильно, Кузьмич?
Комаров улыбнулся и кивнул.
- Значит, и идти тебе к Ивану Захаровичу вместе с нами и нам даже вперед зайти.
Васильев встал, оправляя ремень.
Распахнулась дверь, и в помещение ворвался Женя Богаченко.
И какой же он стал, этот Женя! Широкий, в новой шинели, сплошь опоясанный ремнями и в довершение грозного вида, - свисающая кобура маузера. Загорелый, возмужавший. Остались прежними только носик и тонкий торопливый голосок, который сразу же зазвенел:
- А мне-то сказали, что кто-то высокий приехал и как будто ты. Мы обнялись.
- Нам с тобой нужно немедленно поговорить!
- Потом, потом, Богаченко, - Васильев шутливо махнул рукой. - Сейчас мы сходим к командиру полка и определимся, потом наговоришься.
Оставив Богаченко, мы направились к штабу полка.
- А может быть, и замполита прихватим? - предложил Васильев, когда мы вошли в помещение штаба. Он отворил какую-то дверь. - Заходите.
- А, прибыл. - Заместитель командира полка подполковник Крюков тепло поздоровался со мной. - У Ивана Захаровича был?
- Не был он еще, товарищ гвардии подполковник. - Васильев выдвинулся вперед. - Есть такое предложение, чтобы нам с вами предварительно поговорить с командиром. Как вы на это смотрите?
- Положительно. - Крюков посмотрел на меня. - Полк офицерским составом укомплектован полностью. Это тебе не сорок второй год. Так что посиди здесь немножко.
Я остался один в кабинете. "Это тебе не сорок второй год!" - сказал замполит. Это проглядывало во всем. И в спокойной уверенности Васильева и Крюкова, и в размеренных движениях хлопотавших на территории солдат. Что-то новое, особенное заметил я за эти короткие минуты пребывания в полку. Догадка, что же это новое, пришла уже в ближайшие дни. Раскусили врага! Научились воевать!
Вошел Комаров.
- К тебе послали, чтобы не скучал. Решают на высшем уровне - кого послать учиться?
Это уже выглядело неприятно. Кому-то из-за меня придется уходить.
- Иван, может, мне завернуть обратно?
- Не валяй дурака! Все равно кого-то хотели послать.
Просунув голову в дверь, Васильев кивнул мне. Я доложил поднявшемуся при моем появлении командиру полка о своем прибытии в часть для прохождения дальнейшей службы.
- Мы с вами не служили, и я вас не знаю. Правда, товарищи, - гвардии подполковник Кузьменко показал на Крюкова и Васильева, - рекомендуют назначить вас командиром батареи. Но батарей у нас сейчас свободных нет. Начальником разведки обратно в ваш дивизион. Согласны?
- Согласен, товарищ гвардии подполковник!
- Тогда приступайте. Приказ будет сегодня, - Кузьменко встал и прошелся по кабинету. Настоящий кадровый военный. Решительные черты лица, короткая прическа, туго затянутый ремень гимнастерки, скупые движения рук. - Люди немного устали после боев. У многих близко семья, родственники, знакомые. Надо их повидать и отдохнуть. - И он посмотрел на радостно заулыбавшихся Васильева и Крюкова. - Мы прибыли в Москву не потому, что нас разбили! Нет! Полк полностью сохранил свою мощь и готов, хоть сейчас, к любому бою.
Уже только по этим словам можно было понять, как гордится Кузьменко своим полком.
- Поэтому за короткий срок, который мы будем находиться здесь, полк укомплектуется до штата и снова на фронт. Думаю, что новые задачи, которые перед нами поставят, окажутся не менее почетными и ответственными, чем те, что мы выполнили... Можете идти, - заключил командир полка.
Так же втроем вернулись обратно в дивизион. Теперь уже и я был полноправным членом этой боевой семьи. Васильев всю дорогу дотошно расспрашивал, а потом начал поддразнивать - как это я вдруг взял и удрал от молодой жены? Отстал он только тогда, когда я дал твердое обещание познакомить всех с Таней.
- Ну, расскажи теперь, чему ты научился в тылу! - сказал Васильев, когда мы все уселись в его кабинете. Сколько я мечтал об этом!
Но тут вошли Чепок с Бурундуковым. Снова радостные восклицания. Если я и надеялся на подобную встречу с Чепком, то, по правде говоря, Бурундуков меня удивил. Он тоже широко распахнул объятия и всем своим поведением показывал, что очень рад встрече. Заставив показать раненую ногу, он долго сокрушенно качал головой и, наконец, сказал:
- Теперь ты должен быть поумелее. После тебя уже двое побывали на должности начальника разведки - не справились.
Я был ему очень признателен за такие слова.
Наконец мне удалось начать свой рассказ. Сразу вспомнилось, как Будкин ходил на совещание в училище, о сомнениях артиллериста-полковника и других специалистов, о трудных случаях, которые у нас возникали при определении координат и прочем. Всему этому я противопоставил данные о перспективах наших снарядов, о возможностях вести пристрелку, стрелять прямой наводкой.
Все это очень понравилось моим слушателям.
- Интересно! - подвел черту за всех Васильев. - При случае обязательно надо будет все проверить и попробовать.
Все пошли обедать, а я, отказавшись, заспешил к казарме, где разместились разведчики. Слишком уж не терпелось всех повидать.
Еще не доходя до казарм, я услышал стук в окно.
Нахлынувшее при встрече с офицерами чувство, что я вернулся в родной дом, еще больше усилилось. Радостно встретился с ребятами, за исключением нескольких связистов они все были налицо. Рымарь, Федотов, Черепанов, Шилов, Ефанов. Возмужавшие, загоревшие, несмотря на зиму. Все-таки мне очень повезло, что удалось возвратиться на старое место. Разведчики, кажется, тоже были довольны. За этот год орденов и медалей у них поприбавилось, а Федотов уже ходил с орденом Славы.
- Хорош. Ничего не скажешь! - Я был очень рад, что Федотов оправдал надежды. - Да и повзрослел ты здорово! Помню, ординарцем моим стать рвался?
- Пистолет нужен? - быстро осведомился Федотов.
- Неужели есть?!
- Теперь просто. Какой?.. Парабеллум опять или другой?
- Лучше бы "ТТ". Парабеллумами, знаешь, теперь сторожей начали вооружать, - сказал я, и все засмеялись.
- Принести?
- Неси, если можешь. - Вскоре он вернулся, из-за пазухи он вытянул пистолет в новенькой светло-желтой кобуре.
- Заяц трепаться не любит!
Конечно, было чему удивляться.
...На этот раз личному составу жилось на формировке куда привольнее, чем в сорок втором году. И если в то время все увольнения из пределов части предоставлялись только в случаях крайней необходимости, то сейчас гвардии подполковник Кузьменко разрешил регулярно отпускать людей в Москву, установив только количество и очередность увольняемых.
В воскресенье приехали Таня и жена Богаченко - та самая девушка, которая его когда-то посещала. Вместе походили по окрестностям. Потом наши молодые жены побывали в гостях в дивизионе. Таня познакомилась с моими разведчиками, с Комаровым и Васильевым.
Неожиданно командир полка запретил увольнения. А спустя три дня поступил приказ: на фронт. Поздно ночью отходил от Белорусской-товарной эшелон нашего гвардейского минометного полка. Равномерно постукивали по стыкам рельсов колеса вагонов. Куда на этот раз забросит судьба?
На другой день поезд прибыл на Московский вокзал Ленинграда. Оттуда своим ходом дивизионы двинулись к северной окраине города и дальше - на Карельский перешеек штурмовать линию Маннергейма.
В войсках ходила шутливая поговорка, которую пустили сами бойцы: "Остались три невоюющих армии - шведская, турецкая, да двадцать третья советская!"
И действительно, отразив в самом начале войны все атаки белофиннов, 23-я армия прочно закрепилась на рубежах границы 1939 года. Белофинны засели в мощных оборонительных сооружениях.
С этого и начал свою информацию гвардии капитан Бурундуков.
Всего у противника было три мощных оборонительных полосы и между ними ряд промежуточных позиций. Глубина обороны на Выборгском направлении достигала ста километров. Обороняли Карельский перешеек два армейских корпуса и несколько отдельных частей.
Доложив о состоянии обороны противника, капитан Бурундуков положил на расстеленную на земле плащ-палатку свою карту, испещренную синими знаками, свидетельствовавшими о силе вражеской обороны.
- А это что за неровные круги? - поинтересовался Комаров, перерисовывая их на свою карту.
- УРы - укрепрайоны! - Бурундуков взволнованно задышал. - Так выглядит значительная часть обороны.
- Какие же они, эти УРы? - Глаза Жени Богаченко выражали крайнюю заинтересованность. - Я еще в финскую мечтал здесь сражаться!
- Насражаешься! - Бурундуков с усмешкой взглянул на Женю. - Из стали и железобетона! Вот какие. Даже ходы сообщения бетонированные! И по всей глубине обороны в большом количестве надолбы, проволочные заграждения, минные поля. Лицо Бурундукова выражало крайнюю тревогу. - Под Старой Руссой, где были дерево-земляные укрепления, и то сколько сил положили, а тут...
- Вот это да!.. - лицо Богаченко приняло испуганно-восторженное выражение. - Линия Маннергейма, в общем!
- Первая линия Маннергейма, за ней вторая, самая мощная, потом третья...
- Еще под Старой Руссой, - сказал Комаров, - мы убедились, что стрелять нашими обычными снарядами М-13 по глубоко зарывшемуся в землю противнику малоэффективно, а здесь - железобетон!
- Стрелять по укреплениям будем только тяжелыми снарядами М-20, - сказал Васильев. - Их уже подвозят. Снаряды М-13 будем применять только в случаях открытых контратак противника или по скоплениям живой силы и техники. Есть вопросы?.. Тогда все!..
Офицеры разошлись по своим подразделениям.
При первом же разрыве снаряда, далеко в стороне, я от неожиданности скакнул в сторону, как заяц. Раньше и внимания бы не обратил. Сказывалось длительное пребывание в тылу.
В район наблюдательного пункта вела широкая наезженная дорога, обозначенная на карте. Поэтому даже ночью двигаться было легко. Сама местность, на которой мы сейчас находились, была холмистой, безлесной. Лес был в нескольких километрах кругом, а холмы... являлись громадными узлами обороны, как с нашей стороны, так и с вражеской. Сейчас мы выдвигались на один из укрепленных холмов, занятый нашими подразделениями.
Достигнув его подножия, я остановил своих людей, и на вершину отправился с Федотовым.
Оборону на этом участке занимала часть, с которой мне еще не приходилось иметь дело, - отдельный батальон укрепрайона.
Вскоре я разыскал блиндаж комбата.
Заспанный подполковник недовольно показал мне на табурет.
- "Катюши"? - переспросил он. - Все равно сюда никого. Ни одного лишнего человека. Располагайтесь наблюдать вместе с другими артиллеристами. Пойдемте, покажу.
Это для меня было ново. До сих пор все общевойсковые командиры старались помещать представителей гвардейских минометов поближе к себе: "Неровен час вдруг противник атакует!"
Подполковник вывел меня по стальному гулкому полу капонира наружу и показал небольшое возвышение на вершине холма, метрах в ста от места, где мы находились.
- Там есть специальные ячейки для наблюдателей, и можно установить стереотрубу. Блиндаж же для людей отроете внизу. Лес надо подвезти. Рыть только ночью.
Я спросил его об обстановке.
- Без изменений. Утром можете уточнить в штабе. Больше у вас ко мне ничего нет? - подполковник повернулся и пошел по проходу в свое стальное помещение.
- Так!.. Пошли-ка глянем, где теперь нам обосновываться. - Мы направились к месту, указанному командиром батальона. Хотя рассвет только наступал, все же было ясно, что место для наблюдения хорошее. Отсюда открывался отличный обзор всей местности впереди, а бетонированные ячейки обеспечивали достаточное удобство и безопасность для наблюдателей.
- Нормально! - подтвердил Федотов.
- А если здесь и разыграется серьезный бой, то подполковник живо переведет нас в свою стальную коробку.
Мы отправились обратно, к своим.
Днем основательно осмотрелись. Привыкшие к болотным землянкам под Старой Руссой, ребята не переставали восхищаться условиями, в которых находились подразделения укрепленного района.
- Электричество, вода! Умываются из-под крана! Кухня тоже укрытая, а рядом столики - столовая, значит!
Всех перекрыл своей осведомленностью опять же Федотов.
- Отошел я в уголок по малой нужде, - со смехом рассказывал он, - а меня цоп за плечо ихний лейтенант:
"Вы что безобразничаете?!" - И показывает мне в конец хода сообщения. Пошел я туда, а там уборная по всем правилам и даже бумажки на гвоздике висят!
Наличие такого комфорта всех поразило.
- Так воевать можно!
- Ладно там бумажки, - я слушал их разговор. - Вы обратите внимание, какая у них маскировка и особенно с воздуха. Все прикрыто или же дерном, как следует, или же масксетями. Значит, и нам надо строго выполнять их режим.
В отличие от других операций, где наступательные действия обычно начинались с внезапной артиллерийской подготовки, на Карельском перешейке наступлению предшествовала длительная и мощная обработка укреплений врага огнем тяжелых артиллерийских систем. По железобетонной обороне повели огонь крупнокалиберные осадные орудия, которыми фашисты еще недавно обстреливали героический Ленинград.
Один за другим, тяжело шурша, в небе проплывали огромные снаряды и обрушивались на доты противника.
Разрыв, еще разрыв, наконец всплеск искр и огня от удара металла о металл. По склонам холма поспешно побежали солдаты, покидая уничтожаемый опорный пункт.
Одновременно с начавшимся обстрелом, перед разведкой были поставлены задачи по захвату "языков". Сведения о противнике, о нумерации его частей, об их расположении были многомесячной давности, и командованию фронта "язык" был нужен до зарезу. Каждый день общевойсковые разведчики лазили по переднему краю и, наткнувшись на непреодолимые заграждения и бдительность противника, ни с чем возвращались назад. В один из этих напряженных дней достать "языка" взялась соседняя рота. Низом огибая холм, мимо нашего блиндажа прошло одетое в маскировочные костюмы подразделение.
Замысел их был предельно простым и дерзким. В двенадцать часов дня полковые и батальонные минометы открывали массированный огонь по передней траншее противника с расчетом ослепить все его огневые точки, находящиеся вблизи от переднего края. Одновременно шашками и дымовыми минами ставилась дымовая завеса. Под прикрытием огня и дыма бойцы должны были быстро преодолеть нейтральную полосу, ворваться во вражескую траншею и схватить пленных. Но этот замысел был разгадан, и в тот момент, когда наши роты и батареи открыли огонь, нам тоже ответили сильнейшим заградительным огнем. Когда рассеялся дым от завесы, разведчики увидели по всей нейтральной полосе распластанные тела солдат. Несколько раненых тяжело перевалились через бруствер нашей первой траншеи.
Очередная попытка захватить "языка" сорвалась. Лишь к вечеру было произведено еще несколько поисков, и, наконец, один из них увенчался успехом.
С каждым днем боевые действия становились все острее, все более уничтожающим артиллерийский огонь. К методическому обстрелу вражеских позиций присоединились и гвардейские минометы. На вражеские доты понеслись шквалы тяжелых снарядов М-20 и М-31. Они рушили траншеи и ходы сообщений. Разбивали и опрокидывали бронированные колпаки. Войска настойчиво нащупывали слабые места во вражеской обороне, завязывали бои стрелковые части.
Особенно сильные бои развернулись на левом фланге, почти у самого Финского залива. Чувствовалось, что именно там намечается направление нашего главного удара.
За эти дни мы сменили несколько наблюдательных пунктов. Время близилось к полуночи, когда мы торопливо направились к холму, на котором оборудовали свой первый НП. За день напряженных боев в этом районе удалось занять несколько опорных точек противника, но затем он контратаками восстановил первоначальное положение. Мы понесли тяжелые потери.
Дивизион уже трижды открывал огонь по контратаковавшим врагам, и сейчас мы, оставив свой последний НП, спешно возвращались в батальон. Мы почти бежали в темноте, не обращая внимания ни на разрывы мин, ни на воронки под ногами. Ориентиром служил гребень возвышавшегося перед нами холма.
Когда до КП батальона оставалось уже метров триста, я неловко оступился, и в раненой ноге что-то хрустнуло. Теперь я шел, опираясь на плечи Федотова и Шилова, и на чем свет клял свою больную ногу.
На гребне было тихо. Только что бушевавший огонь разом затих. Не было заметно и движения наших бойцов. Несколько раненых прошли мимо, направляясь в тыл.
Иногда такое затишье предвещает бурю. Мы поднялись на самую вершину к командному пункту.
Командира батальна я увидел на том самом месте, откуда он указывал мне район наблюдательных пунктов. Сейчас подполковник напряженно вслушивался в звуки, доносившиеся со стороны противника.
- Накапливаются для атаки! - односложно сказал он мне. За эти дни подполковник заметно почернел и осунулся.
Теперь это был совсем не тот скучливый, засидевшийся в обороне офицер, каким я увидел его при первой встрече.
- Вы хорошо помогли нам сегодня, - он смотрел вперед, - а теперь от вашего огня я ожидаю еще больше. Атака противника начнется минут через пятнадцать.
- Куда стрелять? - я тоже уставился в темноту.
- Сюда! - подполковник провел рукой прямо перед собой. - Они потеснили батальон и находятся прямо здесь, в лощине.
- Это будет метров сто отсюда?!
- Да, столько и будет...
Меня бросило в жар. Видимо, подполковник не знал, что затевает. Я только понял, в каком тяжелом положении мы очутились. Но мы-то ладно. В конце концов мы все укроемся в стальной конуре командира батальона. Но впереди траншеи огневые точки батальона, как с ними? Ведь чуть не половина снарядов разорвется в нашем расположении, и отвечать за это придется мне. Я сказал все это подполковнику.
- В батальоне почти не осталось людей! - жестко ответил он. - А те, что остались, все находятся в укрытых огневых точках. Противник же будет открыт!
И я решился. Недалеко от нас Черепанов пытался установить связь с дивизионом. Церемониться теперь не приходилось.
- Переходите в помещение подполковника! - крикнул я им и сам повел их за собой.
- Да вы-то где находитесь? - недоуменно переспросил меня Бурундуков, когда я связался с ним, и, объяснив обстановку, сказал, что залп необходим.
- Гостей ожидаем через десять минут! Как меня поняли? Прием! - торопливо проговорил я в микрофон и приготовился выслушать реакцию Бурундукова.
И действительно, забыв о том, что противник может услышать его, Бурундуков закричал в микрофон.
- Не было тебя, и фокусов никаких не было! Я все записал дословно! Возьми оправдательную записку от командира батальона.
- Будет записка, будет! - сказал я, чтобы как-то успокоить Бурундукова. Ведь в какой-то степени он был прав.
Подполковник, а за ним я вышли в траншею.
Ракеты и отдельные очереди изредка прорезали темноту. Батальон всеми своими силами подготовился к отражению атаки. Об этом докладывали командиру офицеры и начальник штаба, поддерживавший по телефону связь с отдаленными точками.
Всех охватило нервное напряжение...
Вражеские минометы ударили разом. С ними одновременно поднялась интенсивная ружейно-пулеметная стрельба. Послышались громкие крики с той стороны.
"Атакуют!" - понял я, волнуясь все больше - и за исход боя, и за залп, который должен сейчас вызвать.
Огоньки автоматных очередей начали вспыхивать и перемещаться во многих местах.
Командир батальона повернулся ко мне и резко взмахнул рукой.
- Огонь! - крикнул я Черепанову, выглядывавшему из-за двери капонира, и сам повернулся туда, на юг, где находились батареи. Увидев взметнувшиеся смерчи, я, схватив подполковника за рукав, бросился в его помещение.
Все, забившись по углам, ждали разрывов. От обрушившегося удара высота задрожала, "Раз, два, три..." - начал я считать разрывы ближайших снарядов. Грохот удара в перекрытие, дробь посыпавшейся с потолка земли, резко вспыхнула и погасла аккумуляторная лампочка, в ушах стоял звон.
- Все в траншею для уничтожения противника! - крикнул, выбегая, подполковник. Схватив лежавшие тут же гранаты, я повторил команду своим людям и выскочил вслед за подполковником.
Командир батальона побежал по траншее, а мы рассредоточились здесь же поблизости.
Крики из лощины внизу не доносились. Стрельба затихла.
Батальон имел много пулеметных точек, в том числе спаренные и строенные пулеметы, и сейчас бил в лощину изо всех видов оружия. Сильный огонь открыли несколько наших батарей.
Но и над высотой стояла стена разрывов. Гулкие хлесткие взрывы мин и снарядов сотрясали траншею.
Я взволнованно ждал результатов боя. То, что противнику нанесли большой урон, было очевидно. Атака их явно захлебнулась. Но какие потери от залпа в батальоне? Я стоял и думал только об этом.
Так прошло несколько минут. Гранаты, лежавшие в карманах, сильно мешали, и я выложил их в небольшое углубление в стенке траншеи. Ветерок донес свежую гарь. Совсем рядом зияла большая воронка и валялся стабилизатор от мины М-13. "Чем же закончится бой? Какие потери в батальоне?" - мучился я.
Минометы били по-прежнему. Но стрельба становилась все слабее и слабее. Прекратил огонь наш пулемет из соседнего дота.
- Отбили! - подтвердил появившийся командир батальона. Он вдруг устало улыбнулся и протянул мне руку: - Спасибо!..
Больше за эту ночь атак не было. К утру к нам подошло подкрепление. А когда совсем рассвело, внизу под холмом стали видны трупы вражеских солдат и было их очень много... Критический момент на этом участке миновал.
Вскоре Васильев передал приказ: сниматься с места. На левом фланге наши части прорвали первую полосу обороны противника, и надо было входить в прорыв.
Я не позабыл об оправдательной записке, которую Бурундуков велел взять у командира батальона. Но не взял.
Сбивая промежуточные рубежи обороны врага, наши войска продолжали наступление. Мы двигались в общем потоке частей первого эшелона.
Местность, по которой тянулась и петляла узкая грунтовая дорога, казалась почти не обжитой. По обеим сторонам дороги темнел лес. Сосны, ели, осинник... Лесные поляны, покрытые густой, ярко-зеленой травой. Несколько небольших лесных озер с застоявшейся зеркальной гладью поверхности. Большие валуны и сине-черные камни.
Встретились и несколько хуторов с далеко разбросанными друг от друга небольшими почерневшими домиками. Все они пустовали, оставленные жителями.
Редкие по своей красоте места. Где-то здесь неподалеку находились и репинские Пенаты.
Мы вообще были удивлены. Совсем не вязалось слово "карельский" с окружавшей нас местностью. Не было сопок, ни карликовых берез, казалось, обязательных для северной страны. Наоборот, кругом сплошная зелень. И климат здесь, конечно, не мог быть суровым. Скорее мягким и влажным. Сейчас вот летом и искупаться бы вполне было можно в этих красивых, как картинки, озерах.
- Окорок... Печенья две пачки...
- Так я и думала! Давай их сюда, - забрав хранившиеся за окном продукты, Таня решительно направилась на кухню, а я, затаив дыхание, начал прислушиваться к разговору, завязавшемуся между женщинами. Голоса звучали вполне мирно.
- Он у тебя сгнил, этот концентрат, вот и хозяйка твоя удивляется тоже, минут через двадцать, внеся кастрюльку в комнату, сказала Таня. - А вообще сойдет.
- Сойдет! - я осторожно заглянул в кастрюльку. В мутной воде плавали комки неразошедшегося концентрата вперемешку с кусками свинины.
- Ну, тогда давай ужинать, - ласково сказала Таня. Она снова вышла на кухню и вернулась с двумя солеными огурцами и мисочкой капусты. А я-то опасался. что хозяйка ее обидит.
Так начался наш медовый месяц, безмятежный и светлый, несмотря на трудное военное время.
Был конец марта, когда я покидал этот, ставший мне дорогим маленький городок. Таня меня проводила только до платформы, нужно было спешить на завод.
- Вот уедешь ты, - сказала она печально, - а у меня сын или дочь родится... И будем думать, где ты там, что с тобой.
- Если девочка родится, назовешь ее Таней.
- Вот уж - две Тани. Зачем? - печально улыбнулась она.
- Ну тогда... Стой! - Я даже вскрикнул. - Катюшей! Как хорошо.
Таня даже засмеялась.
- И будут все Катькой звать!
- Все!.. Я сказал...
Глава седьмая. Карельский перешеек
А-а!.. Прибыл, друг милый! Вот уж, как я рад!
такими теплыми словами встретил меня Васильев. Отшвырнув ногой табуретку, он протянул мне руки. - Садись, рассказывай!
От Васильева скрывать было нечего, и я рассказал все как есть.
- Так!.. - протянул он, когда я закончил. - А как же все-таки нога твоя? Говоришь, здоров, а из ноги осколок прет! Ты, может быть, поступаешь опрометчиво. У тебя была хорошая почетная работа...
- Хочу воевать, - так и вырвалось у меня. - А нога... Со временем пройдет - буду оберегать.
- Он ведь женился! - не совсем кстати, со смехом вставил Комаров.
Васильев сразу весело вскинул глаза:
- Женился? Силен! Есть фотография? Я достал только вчера полученную от фотографа карточку Тани.
- Красивая! - Васильев подальше отставил от себя фотографию. - И бедовая, наверное?
- Есть немножко. Палец, во всяком случае, в рот не клади.
Все засмеялись.
- Значит, воевать хочешь... У командира полка был? - лицо Васильева стало серьезным.
- Нет! Я прямо к Ивану и с ним - к вам.
- Это ты правильно сделал. Командир полка тебя не знает. - Васильев помолчал мгновение. - А нас знает. Правильно, Кузьмич?
Комаров улыбнулся и кивнул.
- Значит, и идти тебе к Ивану Захаровичу вместе с нами и нам даже вперед зайти.
Васильев встал, оправляя ремень.
Распахнулась дверь, и в помещение ворвался Женя Богаченко.
И какой же он стал, этот Женя! Широкий, в новой шинели, сплошь опоясанный ремнями и в довершение грозного вида, - свисающая кобура маузера. Загорелый, возмужавший. Остались прежними только носик и тонкий торопливый голосок, который сразу же зазвенел:
- А мне-то сказали, что кто-то высокий приехал и как будто ты. Мы обнялись.
- Нам с тобой нужно немедленно поговорить!
- Потом, потом, Богаченко, - Васильев шутливо махнул рукой. - Сейчас мы сходим к командиру полка и определимся, потом наговоришься.
Оставив Богаченко, мы направились к штабу полка.
- А может быть, и замполита прихватим? - предложил Васильев, когда мы вошли в помещение штаба. Он отворил какую-то дверь. - Заходите.
- А, прибыл. - Заместитель командира полка подполковник Крюков тепло поздоровался со мной. - У Ивана Захаровича был?
- Не был он еще, товарищ гвардии подполковник. - Васильев выдвинулся вперед. - Есть такое предложение, чтобы нам с вами предварительно поговорить с командиром. Как вы на это смотрите?
- Положительно. - Крюков посмотрел на меня. - Полк офицерским составом укомплектован полностью. Это тебе не сорок второй год. Так что посиди здесь немножко.
Я остался один в кабинете. "Это тебе не сорок второй год!" - сказал замполит. Это проглядывало во всем. И в спокойной уверенности Васильева и Крюкова, и в размеренных движениях хлопотавших на территории солдат. Что-то новое, особенное заметил я за эти короткие минуты пребывания в полку. Догадка, что же это новое, пришла уже в ближайшие дни. Раскусили врага! Научились воевать!
Вошел Комаров.
- К тебе послали, чтобы не скучал. Решают на высшем уровне - кого послать учиться?
Это уже выглядело неприятно. Кому-то из-за меня придется уходить.
- Иван, может, мне завернуть обратно?
- Не валяй дурака! Все равно кого-то хотели послать.
Просунув голову в дверь, Васильев кивнул мне. Я доложил поднявшемуся при моем появлении командиру полка о своем прибытии в часть для прохождения дальнейшей службы.
- Мы с вами не служили, и я вас не знаю. Правда, товарищи, - гвардии подполковник Кузьменко показал на Крюкова и Васильева, - рекомендуют назначить вас командиром батареи. Но батарей у нас сейчас свободных нет. Начальником разведки обратно в ваш дивизион. Согласны?
- Согласен, товарищ гвардии подполковник!
- Тогда приступайте. Приказ будет сегодня, - Кузьменко встал и прошелся по кабинету. Настоящий кадровый военный. Решительные черты лица, короткая прическа, туго затянутый ремень гимнастерки, скупые движения рук. - Люди немного устали после боев. У многих близко семья, родственники, знакомые. Надо их повидать и отдохнуть. - И он посмотрел на радостно заулыбавшихся Васильева и Крюкова. - Мы прибыли в Москву не потому, что нас разбили! Нет! Полк полностью сохранил свою мощь и готов, хоть сейчас, к любому бою.
Уже только по этим словам можно было понять, как гордится Кузьменко своим полком.
- Поэтому за короткий срок, который мы будем находиться здесь, полк укомплектуется до штата и снова на фронт. Думаю, что новые задачи, которые перед нами поставят, окажутся не менее почетными и ответственными, чем те, что мы выполнили... Можете идти, - заключил командир полка.
Так же втроем вернулись обратно в дивизион. Теперь уже и я был полноправным членом этой боевой семьи. Васильев всю дорогу дотошно расспрашивал, а потом начал поддразнивать - как это я вдруг взял и удрал от молодой жены? Отстал он только тогда, когда я дал твердое обещание познакомить всех с Таней.
- Ну, расскажи теперь, чему ты научился в тылу! - сказал Васильев, когда мы все уселись в его кабинете. Сколько я мечтал об этом!
Но тут вошли Чепок с Бурундуковым. Снова радостные восклицания. Если я и надеялся на подобную встречу с Чепком, то, по правде говоря, Бурундуков меня удивил. Он тоже широко распахнул объятия и всем своим поведением показывал, что очень рад встрече. Заставив показать раненую ногу, он долго сокрушенно качал головой и, наконец, сказал:
- Теперь ты должен быть поумелее. После тебя уже двое побывали на должности начальника разведки - не справились.
Я был ему очень признателен за такие слова.
Наконец мне удалось начать свой рассказ. Сразу вспомнилось, как Будкин ходил на совещание в училище, о сомнениях артиллериста-полковника и других специалистов, о трудных случаях, которые у нас возникали при определении координат и прочем. Всему этому я противопоставил данные о перспективах наших снарядов, о возможностях вести пристрелку, стрелять прямой наводкой.
Все это очень понравилось моим слушателям.
- Интересно! - подвел черту за всех Васильев. - При случае обязательно надо будет все проверить и попробовать.
Все пошли обедать, а я, отказавшись, заспешил к казарме, где разместились разведчики. Слишком уж не терпелось всех повидать.
Еще не доходя до казарм, я услышал стук в окно.
Нахлынувшее при встрече с офицерами чувство, что я вернулся в родной дом, еще больше усилилось. Радостно встретился с ребятами, за исключением нескольких связистов они все были налицо. Рымарь, Федотов, Черепанов, Шилов, Ефанов. Возмужавшие, загоревшие, несмотря на зиму. Все-таки мне очень повезло, что удалось возвратиться на старое место. Разведчики, кажется, тоже были довольны. За этот год орденов и медалей у них поприбавилось, а Федотов уже ходил с орденом Славы.
- Хорош. Ничего не скажешь! - Я был очень рад, что Федотов оправдал надежды. - Да и повзрослел ты здорово! Помню, ординарцем моим стать рвался?
- Пистолет нужен? - быстро осведомился Федотов.
- Неужели есть?!
- Теперь просто. Какой?.. Парабеллум опять или другой?
- Лучше бы "ТТ". Парабеллумами, знаешь, теперь сторожей начали вооружать, - сказал я, и все засмеялись.
- Принести?
- Неси, если можешь. - Вскоре он вернулся, из-за пазухи он вытянул пистолет в новенькой светло-желтой кобуре.
- Заяц трепаться не любит!
Конечно, было чему удивляться.
...На этот раз личному составу жилось на формировке куда привольнее, чем в сорок втором году. И если в то время все увольнения из пределов части предоставлялись только в случаях крайней необходимости, то сейчас гвардии подполковник Кузьменко разрешил регулярно отпускать людей в Москву, установив только количество и очередность увольняемых.
В воскресенье приехали Таня и жена Богаченко - та самая девушка, которая его когда-то посещала. Вместе походили по окрестностям. Потом наши молодые жены побывали в гостях в дивизионе. Таня познакомилась с моими разведчиками, с Комаровым и Васильевым.
Неожиданно командир полка запретил увольнения. А спустя три дня поступил приказ: на фронт. Поздно ночью отходил от Белорусской-товарной эшелон нашего гвардейского минометного полка. Равномерно постукивали по стыкам рельсов колеса вагонов. Куда на этот раз забросит судьба?
На другой день поезд прибыл на Московский вокзал Ленинграда. Оттуда своим ходом дивизионы двинулись к северной окраине города и дальше - на Карельский перешеек штурмовать линию Маннергейма.
В войсках ходила шутливая поговорка, которую пустили сами бойцы: "Остались три невоюющих армии - шведская, турецкая, да двадцать третья советская!"
И действительно, отразив в самом начале войны все атаки белофиннов, 23-я армия прочно закрепилась на рубежах границы 1939 года. Белофинны засели в мощных оборонительных сооружениях.
С этого и начал свою информацию гвардии капитан Бурундуков.
Всего у противника было три мощных оборонительных полосы и между ними ряд промежуточных позиций. Глубина обороны на Выборгском направлении достигала ста километров. Обороняли Карельский перешеек два армейских корпуса и несколько отдельных частей.
Доложив о состоянии обороны противника, капитан Бурундуков положил на расстеленную на земле плащ-палатку свою карту, испещренную синими знаками, свидетельствовавшими о силе вражеской обороны.
- А это что за неровные круги? - поинтересовался Комаров, перерисовывая их на свою карту.
- УРы - укрепрайоны! - Бурундуков взволнованно задышал. - Так выглядит значительная часть обороны.
- Какие же они, эти УРы? - Глаза Жени Богаченко выражали крайнюю заинтересованность. - Я еще в финскую мечтал здесь сражаться!
- Насражаешься! - Бурундуков с усмешкой взглянул на Женю. - Из стали и железобетона! Вот какие. Даже ходы сообщения бетонированные! И по всей глубине обороны в большом количестве надолбы, проволочные заграждения, минные поля. Лицо Бурундукова выражало крайнюю тревогу. - Под Старой Руссой, где были дерево-земляные укрепления, и то сколько сил положили, а тут...
- Вот это да!.. - лицо Богаченко приняло испуганно-восторженное выражение. - Линия Маннергейма, в общем!
- Первая линия Маннергейма, за ней вторая, самая мощная, потом третья...
- Еще под Старой Руссой, - сказал Комаров, - мы убедились, что стрелять нашими обычными снарядами М-13 по глубоко зарывшемуся в землю противнику малоэффективно, а здесь - железобетон!
- Стрелять по укреплениям будем только тяжелыми снарядами М-20, - сказал Васильев. - Их уже подвозят. Снаряды М-13 будем применять только в случаях открытых контратак противника или по скоплениям живой силы и техники. Есть вопросы?.. Тогда все!..
Офицеры разошлись по своим подразделениям.
При первом же разрыве снаряда, далеко в стороне, я от неожиданности скакнул в сторону, как заяц. Раньше и внимания бы не обратил. Сказывалось длительное пребывание в тылу.
В район наблюдательного пункта вела широкая наезженная дорога, обозначенная на карте. Поэтому даже ночью двигаться было легко. Сама местность, на которой мы сейчас находились, была холмистой, безлесной. Лес был в нескольких километрах кругом, а холмы... являлись громадными узлами обороны, как с нашей стороны, так и с вражеской. Сейчас мы выдвигались на один из укрепленных холмов, занятый нашими подразделениями.
Достигнув его подножия, я остановил своих людей, и на вершину отправился с Федотовым.
Оборону на этом участке занимала часть, с которой мне еще не приходилось иметь дело, - отдельный батальон укрепрайона.
Вскоре я разыскал блиндаж комбата.
Заспанный подполковник недовольно показал мне на табурет.
- "Катюши"? - переспросил он. - Все равно сюда никого. Ни одного лишнего человека. Располагайтесь наблюдать вместе с другими артиллеристами. Пойдемте, покажу.
Это для меня было ново. До сих пор все общевойсковые командиры старались помещать представителей гвардейских минометов поближе к себе: "Неровен час вдруг противник атакует!"
Подполковник вывел меня по стальному гулкому полу капонира наружу и показал небольшое возвышение на вершине холма, метрах в ста от места, где мы находились.
- Там есть специальные ячейки для наблюдателей, и можно установить стереотрубу. Блиндаж же для людей отроете внизу. Лес надо подвезти. Рыть только ночью.
Я спросил его об обстановке.
- Без изменений. Утром можете уточнить в штабе. Больше у вас ко мне ничего нет? - подполковник повернулся и пошел по проходу в свое стальное помещение.
- Так!.. Пошли-ка глянем, где теперь нам обосновываться. - Мы направились к месту, указанному командиром батальона. Хотя рассвет только наступал, все же было ясно, что место для наблюдения хорошее. Отсюда открывался отличный обзор всей местности впереди, а бетонированные ячейки обеспечивали достаточное удобство и безопасность для наблюдателей.
- Нормально! - подтвердил Федотов.
- А если здесь и разыграется серьезный бой, то подполковник живо переведет нас в свою стальную коробку.
Мы отправились обратно, к своим.
Днем основательно осмотрелись. Привыкшие к болотным землянкам под Старой Руссой, ребята не переставали восхищаться условиями, в которых находились подразделения укрепленного района.
- Электричество, вода! Умываются из-под крана! Кухня тоже укрытая, а рядом столики - столовая, значит!
Всех перекрыл своей осведомленностью опять же Федотов.
- Отошел я в уголок по малой нужде, - со смехом рассказывал он, - а меня цоп за плечо ихний лейтенант:
"Вы что безобразничаете?!" - И показывает мне в конец хода сообщения. Пошел я туда, а там уборная по всем правилам и даже бумажки на гвоздике висят!
Наличие такого комфорта всех поразило.
- Так воевать можно!
- Ладно там бумажки, - я слушал их разговор. - Вы обратите внимание, какая у них маскировка и особенно с воздуха. Все прикрыто или же дерном, как следует, или же масксетями. Значит, и нам надо строго выполнять их режим.
В отличие от других операций, где наступательные действия обычно начинались с внезапной артиллерийской подготовки, на Карельском перешейке наступлению предшествовала длительная и мощная обработка укреплений врага огнем тяжелых артиллерийских систем. По железобетонной обороне повели огонь крупнокалиберные осадные орудия, которыми фашисты еще недавно обстреливали героический Ленинград.
Один за другим, тяжело шурша, в небе проплывали огромные снаряды и обрушивались на доты противника.
Разрыв, еще разрыв, наконец всплеск искр и огня от удара металла о металл. По склонам холма поспешно побежали солдаты, покидая уничтожаемый опорный пункт.
Одновременно с начавшимся обстрелом, перед разведкой были поставлены задачи по захвату "языков". Сведения о противнике, о нумерации его частей, об их расположении были многомесячной давности, и командованию фронта "язык" был нужен до зарезу. Каждый день общевойсковые разведчики лазили по переднему краю и, наткнувшись на непреодолимые заграждения и бдительность противника, ни с чем возвращались назад. В один из этих напряженных дней достать "языка" взялась соседняя рота. Низом огибая холм, мимо нашего блиндажа прошло одетое в маскировочные костюмы подразделение.
Замысел их был предельно простым и дерзким. В двенадцать часов дня полковые и батальонные минометы открывали массированный огонь по передней траншее противника с расчетом ослепить все его огневые точки, находящиеся вблизи от переднего края. Одновременно шашками и дымовыми минами ставилась дымовая завеса. Под прикрытием огня и дыма бойцы должны были быстро преодолеть нейтральную полосу, ворваться во вражескую траншею и схватить пленных. Но этот замысел был разгадан, и в тот момент, когда наши роты и батареи открыли огонь, нам тоже ответили сильнейшим заградительным огнем. Когда рассеялся дым от завесы, разведчики увидели по всей нейтральной полосе распластанные тела солдат. Несколько раненых тяжело перевалились через бруствер нашей первой траншеи.
Очередная попытка захватить "языка" сорвалась. Лишь к вечеру было произведено еще несколько поисков, и, наконец, один из них увенчался успехом.
С каждым днем боевые действия становились все острее, все более уничтожающим артиллерийский огонь. К методическому обстрелу вражеских позиций присоединились и гвардейские минометы. На вражеские доты понеслись шквалы тяжелых снарядов М-20 и М-31. Они рушили траншеи и ходы сообщений. Разбивали и опрокидывали бронированные колпаки. Войска настойчиво нащупывали слабые места во вражеской обороне, завязывали бои стрелковые части.
Особенно сильные бои развернулись на левом фланге, почти у самого Финского залива. Чувствовалось, что именно там намечается направление нашего главного удара.
За эти дни мы сменили несколько наблюдательных пунктов. Время близилось к полуночи, когда мы торопливо направились к холму, на котором оборудовали свой первый НП. За день напряженных боев в этом районе удалось занять несколько опорных точек противника, но затем он контратаками восстановил первоначальное положение. Мы понесли тяжелые потери.
Дивизион уже трижды открывал огонь по контратаковавшим врагам, и сейчас мы, оставив свой последний НП, спешно возвращались в батальон. Мы почти бежали в темноте, не обращая внимания ни на разрывы мин, ни на воронки под ногами. Ориентиром служил гребень возвышавшегося перед нами холма.
Когда до КП батальона оставалось уже метров триста, я неловко оступился, и в раненой ноге что-то хрустнуло. Теперь я шел, опираясь на плечи Федотова и Шилова, и на чем свет клял свою больную ногу.
На гребне было тихо. Только что бушевавший огонь разом затих. Не было заметно и движения наших бойцов. Несколько раненых прошли мимо, направляясь в тыл.
Иногда такое затишье предвещает бурю. Мы поднялись на самую вершину к командному пункту.
Командира батальна я увидел на том самом месте, откуда он указывал мне район наблюдательных пунктов. Сейчас подполковник напряженно вслушивался в звуки, доносившиеся со стороны противника.
- Накапливаются для атаки! - односложно сказал он мне. За эти дни подполковник заметно почернел и осунулся.
Теперь это был совсем не тот скучливый, засидевшийся в обороне офицер, каким я увидел его при первой встрече.
- Вы хорошо помогли нам сегодня, - он смотрел вперед, - а теперь от вашего огня я ожидаю еще больше. Атака противника начнется минут через пятнадцать.
- Куда стрелять? - я тоже уставился в темноту.
- Сюда! - подполковник провел рукой прямо перед собой. - Они потеснили батальон и находятся прямо здесь, в лощине.
- Это будет метров сто отсюда?!
- Да, столько и будет...
Меня бросило в жар. Видимо, подполковник не знал, что затевает. Я только понял, в каком тяжелом положении мы очутились. Но мы-то ладно. В конце концов мы все укроемся в стальной конуре командира батальона. Но впереди траншеи огневые точки батальона, как с ними? Ведь чуть не половина снарядов разорвется в нашем расположении, и отвечать за это придется мне. Я сказал все это подполковнику.
- В батальоне почти не осталось людей! - жестко ответил он. - А те, что остались, все находятся в укрытых огневых точках. Противник же будет открыт!
И я решился. Недалеко от нас Черепанов пытался установить связь с дивизионом. Церемониться теперь не приходилось.
- Переходите в помещение подполковника! - крикнул я им и сам повел их за собой.
- Да вы-то где находитесь? - недоуменно переспросил меня Бурундуков, когда я связался с ним, и, объяснив обстановку, сказал, что залп необходим.
- Гостей ожидаем через десять минут! Как меня поняли? Прием! - торопливо проговорил я в микрофон и приготовился выслушать реакцию Бурундукова.
И действительно, забыв о том, что противник может услышать его, Бурундуков закричал в микрофон.
- Не было тебя, и фокусов никаких не было! Я все записал дословно! Возьми оправдательную записку от командира батальона.
- Будет записка, будет! - сказал я, чтобы как-то успокоить Бурундукова. Ведь в какой-то степени он был прав.
Подполковник, а за ним я вышли в траншею.
Ракеты и отдельные очереди изредка прорезали темноту. Батальон всеми своими силами подготовился к отражению атаки. Об этом докладывали командиру офицеры и начальник штаба, поддерживавший по телефону связь с отдаленными точками.
Всех охватило нервное напряжение...
Вражеские минометы ударили разом. С ними одновременно поднялась интенсивная ружейно-пулеметная стрельба. Послышались громкие крики с той стороны.
"Атакуют!" - понял я, волнуясь все больше - и за исход боя, и за залп, который должен сейчас вызвать.
Огоньки автоматных очередей начали вспыхивать и перемещаться во многих местах.
Командир батальона повернулся ко мне и резко взмахнул рукой.
- Огонь! - крикнул я Черепанову, выглядывавшему из-за двери капонира, и сам повернулся туда, на юг, где находились батареи. Увидев взметнувшиеся смерчи, я, схватив подполковника за рукав, бросился в его помещение.
Все, забившись по углам, ждали разрывов. От обрушившегося удара высота задрожала, "Раз, два, три..." - начал я считать разрывы ближайших снарядов. Грохот удара в перекрытие, дробь посыпавшейся с потолка земли, резко вспыхнула и погасла аккумуляторная лампочка, в ушах стоял звон.
- Все в траншею для уничтожения противника! - крикнул, выбегая, подполковник. Схватив лежавшие тут же гранаты, я повторил команду своим людям и выскочил вслед за подполковником.
Командир батальона побежал по траншее, а мы рассредоточились здесь же поблизости.
Крики из лощины внизу не доносились. Стрельба затихла.
Батальон имел много пулеметных точек, в том числе спаренные и строенные пулеметы, и сейчас бил в лощину изо всех видов оружия. Сильный огонь открыли несколько наших батарей.
Но и над высотой стояла стена разрывов. Гулкие хлесткие взрывы мин и снарядов сотрясали траншею.
Я взволнованно ждал результатов боя. То, что противнику нанесли большой урон, было очевидно. Атака их явно захлебнулась. Но какие потери от залпа в батальоне? Я стоял и думал только об этом.
Так прошло несколько минут. Гранаты, лежавшие в карманах, сильно мешали, и я выложил их в небольшое углубление в стенке траншеи. Ветерок донес свежую гарь. Совсем рядом зияла большая воронка и валялся стабилизатор от мины М-13. "Чем же закончится бой? Какие потери в батальоне?" - мучился я.
Минометы били по-прежнему. Но стрельба становилась все слабее и слабее. Прекратил огонь наш пулемет из соседнего дота.
- Отбили! - подтвердил появившийся командир батальона. Он вдруг устало улыбнулся и протянул мне руку: - Спасибо!..
Больше за эту ночь атак не было. К утру к нам подошло подкрепление. А когда совсем рассвело, внизу под холмом стали видны трупы вражеских солдат и было их очень много... Критический момент на этом участке миновал.
Вскоре Васильев передал приказ: сниматься с места. На левом фланге наши части прорвали первую полосу обороны противника, и надо было входить в прорыв.
Я не позабыл об оправдательной записке, которую Бурундуков велел взять у командира батальона. Но не взял.
Сбивая промежуточные рубежи обороны врага, наши войска продолжали наступление. Мы двигались в общем потоке частей первого эшелона.
Местность, по которой тянулась и петляла узкая грунтовая дорога, казалась почти не обжитой. По обеим сторонам дороги темнел лес. Сосны, ели, осинник... Лесные поляны, покрытые густой, ярко-зеленой травой. Несколько небольших лесных озер с застоявшейся зеркальной гладью поверхности. Большие валуны и сине-черные камни.
Встретились и несколько хуторов с далеко разбросанными друг от друга небольшими почерневшими домиками. Все они пустовали, оставленные жителями.
Редкие по своей красоте места. Где-то здесь неподалеку находились и репинские Пенаты.
Мы вообще были удивлены. Совсем не вязалось слово "карельский" с окружавшей нас местностью. Не было сопок, ни карликовых берез, казалось, обязательных для северной страны. Наоборот, кругом сплошная зелень. И климат здесь, конечно, не мог быть суровым. Скорее мягким и влажным. Сейчас вот летом и искупаться бы вполне было можно в этих красивых, как картинки, озерах.