Все приглушено, замаскировано. Ни искры света. В небе сеть аэростатов. Суровая и озабоченная, тревожная военная Москва.
Враг у ворот!..
- Танки справа!..
- Танки слева!..
Гремят тяжелые станины пушек, со звонким гулом ударяются о землю. Длинный мощный ствол бороздит пространство, отыскивая эти невидимые танки врага, стучит тяжелый снаряд о казенник, громко лязгает замок.
- Новые системы, наверно, еще не так покрутить придется, - говорит на перекуре лейтенант Шикунов и, прикончив окурок, командует:
- Расчеты, к бою!.. Танки сзади!..
В полдень в широко распахнувшиеся училищные ворота быстро въехали и понеслись по асфальту плаца в дальний угол артпарка странные военные машины. Казалось, они нагружены понтонными средствами.
- Они!.. - пронеслось по училищу.
Новое оружие прибыло!
В этот день наша батарея заступала в наряд по училищу.
Поспав после обеда, принялись начищать сапоги, подшивать подворотнички, драить на фанерках пуговицы.
- Ты знаешь, что заступаешь не на восьмой, а на четырнадцатый пост? неожиданно спросил меня Будкин, который шел в наряд помощником начальника караула.
Восьмой пост - склады. Укромное место - никто не ходит. Спокойно. Четырнадцатый пост? Раньше такого не было. Я удивленно поднял глаза на помкомвзвода.
- Четырнадцатый пост у новых орудий! - таинственно проговорил Мишка. - Как стемнеет, я пойду проверять посты, и мы с тобой все осмотрим.
- На посту? Да ты что?
- Я говорю, когда стемнеет. - Голос Мишки звучал страстно. - Надо же узнать, что это за оружие?
- После узнаем, - проговорил я, но голос мой прозвучал неуверенно.
Смеркалось, когда я с винтовкой под правым локтем прохаживался вдоль новых боевых машин.
О чем только не передумаешь, находясь на посту. Такой уж наряд. Ходи вокруг объекта, зорко посматривай по сторонам и думай свои думы на здоровье.
Второй месяц шла война. Второй месяц, как мы никуда не выходили из стен училища (не считая, конечно, полевых занятий). Правда, мать с Юркой ко мне два раза приезжали. Чувствовалось, что трудно обоим, но бодрились. Юрка собрался в ученики на завод, мать теперь шила армейское белье. Осенью 1940 года совсем еще молодым от сердечного приступа умер отец, жить стало трудней, все разговоры матери о ее большом искусстве швеи оказались несостоятельными. А Юрке было всего четырнадцать. Так и пошли в комиссионку одна за другой вещи. Первым уехал велосипед - последний подарок отца. Ждали, когда же я кончу училище и смогу помочь семье...
Однако я отвлекся в сторону. Рядом со мной находилось то самое таинственное оружие, о котором было столько разговоров. Осматривать его я все же не решился - не имел права. Только чуть-чуть отодвинул брезент, мельком разглядел какие-то металлические
стойки.
Послышались шаги, я встрепенулся, замер. К посту направлялся лейтенант Шикунов. Сразу мелькнула неприятная догадка. "И он смотреть пришел".
- Стой, кто идет?!
- Начальник караула!
- Начальник караула, ко мне, остальные на месте! - крикнул я одиноко вышагивавшему Шикунову.
- Так... Происшествий никаких? Вы же понимаете, какой у вас ответственный пост? - начальник караула медленно обходил колонну машин. Вот он осторожно остановился возле одной и нерешительно дотронулся рукой до брезента.
- Нельзя, товарищ лейтенант! - я резко наклонил штык приставленной к ноге винтовки.
- Ну-ну! - лейтенант быстро отдернул руку. - Так!.. Хорошо!.. Правильно службу несете... - и он отправился обходить посты дальше.
"Только позволь тебе, - думал я, глядя вслед командиру взвода, - завтра же меня раздраконишь за нарушение устава!"
Через полчаса появился Будкин и без лишних разговоров, сгорая от любопытства, дернул за тесемку брезента.
Минута, другая и раздался удивленный голос Будкина:
- Это не они!
- Как не они?! Что же еще может быть?
- Нет ни казенной части, ни ствола! Рельсы какие-то...
- Да вылезай скорее! - нервничал я. - Не хватило, чтобы нас застукали.
Будкин как бы и не слышал.
- Зубчатка... это, возможно, поворотный механизм.
- Товарищ разводящий, - сказал я свистящим шепотом, - вылазь и марш отсюда!
- Ты что, сдурел?
- Стрелять буду! Предварительный вверх. Считаю до трех. Раз...
Мишка выскочил как ошпаренный.
- Тоже друг.
Меня разобрала злость. На занятиях к Будкину не подступись, устав знает, а тут...
- Ты чему людей учишь? А сам? Мишка ушел, не сказав ни слова. А вскоре снова послышались знакомые шаги.
- Стой, кто идет?!
- Разводящий со сменой!..
На следующий день, сразу после обеда, Будкин куда-то исчез. Его не было на ужине, и появился он только перед отбоем. Мишка возбужденно поманил меня и Ивана к своей кровати. Мы заторопились. Он, конечно, принес какие-то необычные новости.
- Ты где пропадал-то? - забасил подошедший чуть раньше меня Иван.
- Совещание у нас было! - важно ответил Мишка. - Всего командного и преподавательского состава. Мы так и прыснули.
- Ты-то с какого боку-припеку там очутился?
- Значит, нужен был! - Мишка ничуть не сбавил тона, только усмехнулся. Сначала-то я вроде как для охраны, у дверей стоял, а уж потом сделался совсем необходимым.
Я слушал молча, рад был, что не держит зло за стычку на посту.
- Они говорят, что это не артиллерия, а черт знает что! - выпалил Мишка.
- Это про новые системы-то?! Кто говорит?
- Да почти все наши. Оказывается, они только по площадям стреляют! Чего только не высказывали. Ну, наш полковник по артиллерии, например. Рухнули традиции! - говорит. - Ствола нет, таблицы стрельбы примитивные. Значит, говорит, - половина главных законов и положений артиллерии отпадает. А прицел - это не прицел, а бирюлька. И потом по корпусу - вроде снаряд, и вдруг хвостовик, как у мины... Мишка громко рассмеялся:
- А взводные все с мест выкрикивали: чему теперь учить курсантов на огневой, если она сама поворачивается и ни панорамы, ни ствола нет, чтобы в танки эти целиться!
Мы с Иваном сидели, как громом пораженные. Что же это получается? С таким нетерпением ждали грозные для врага новые системы, а преподаватели их и за артиллерию не хотят признавать. Значит, это все-таки те самые, которые я вчера охранял. Теперь мне уже казалось, что у них действительно очень неказистый вид. Что ни говори, а пушку-то мощный ствол украшает.
- Что же мы теперь не артиллеристы что ли будем?
- Артиллеристы-минометчики.
- Самоварники?!
- Почему самоварники? - Будкин на мгновение задумался. - Вообще, о минометах многое говорилось... Короче говоря, совещание не закончилось. Начальник училища дал всем задание к субботе изучить новую систему и уже конкретно высказаться.
Все новые и новые вопросы возникали в связи с сообщением Будкина.
- Да... Ну, а с пристрелкой? Ведь в ней выявляется все мастерство артиллеристов.
- Об этом артиллерист и говорил, - вспоминал Будкин. - Он доказывал, что на лесистой местности или равнине вообще бывает очень трудно определить координаты цели, и спрашивал, как же в таких случаях обходиться без пристрелки?
Наутро во время занятий по огневой подготовке лейтенант Шикунов, построив взвод у новой "пушки", начал разбирать ее принципы действия и устройство. Глядя в наши напряженные лица, он сказал:
- Итак, перед нами принципиально новая артиллерийская система. У нее даже нет ствола. А этот вот... - он взял двумя пальцами угломер-квадрант и далеко не бодро проговорил, - прицел. Не наша панорама, конечно, но и с ним можно многого добиться. Отмечаться по точке наводки, например...
В субботу мы проводили Будкина на совещание, постояли-подождали немножко, чтобы убедиться, что его не выдворили оттуда, и вернулись в казарму.
Вечером, сидя в классе во время самоподготовки, я не мог сосредоточиться на учебнике. Волновала мысль: какое же сегодня окончательное мнение выскажут артиллеристы? Что нового нам расскажет Будкин?
За эту неделю курсанты уже близко познакомились с новым оружием, на занятиях изучили его боевые свойства и особенности, научились управлять. Оказалось, что совсем не просто поймать точку наводки в узкую щель прицела, зарядить шестнадцать тяжелых громоздких снарядов, выгнать подъемным механизмом огромные направляющие. И все-таки новинка многим пришлась по душе, сам не знаю почему - мы в нее поверили. Может быть, сыграли роль слухи о том, что в первых боевых испытаниях оружие показало себя с хорошей стороны, залпы его пачками сметали врагов и технику противника.
Смущало меня только заявление полковника о пристрелке целей, у которых нельзя определить координаты. Как тут быть? Ну и, конечно, прямая наводка. "Может быть, все-таки можно стрелять из новых систем прямой наводкой. Ну, хотя бы на меньшем, чем у пушки, расстоянии. Надо спросить Комарова".
- Иван, как твое мнение? Комаров как бы ожидал моего вопроса. Сказал коротко.
- Да... По-моему, да... Не зря же их создавали. Наконец явился Будкин. Окинув нас строгим, ничего не выражающим взглядом, он спокойно прошел на свое место. Надо сказать, что став помкомвзвода, Будкин заметно переменился. Нет-нет и начинал важничать. Вот и сейчас напустил на себя строгость, а ведь знает, что ждали его, как бога. Переглянувшись с Иваном, мы склонили головы над тетрадями.
Но вот Будкин встал и, слегка потянувшись, кивнул нам на дверь.
- Выйдем, что ли...
Все-таки не выдержал, конспиратор. Все напускное слетело с него в коридоре. Рассмеявшись, он толкнул нас обоих и воскликнул:
- Эх вы, дубы!.. Тоже мне гвардия. Что могло означать такое восклицание? Мы зашли в "курилку".
- Рассказывай, - сказал Иван. Глаза у него блестели.
- Что рассказывать?.. Опять полковник выступал. Сказал, что данные для стрельбы нужно брать с карты или даже полную подготовку производить. Ну, а потом снова взялся за пристрелку. Начал доказывать, что у новых систем траектория полета снарядов почти одинаковая со 122-миллиметровыми гаубицами и поэтому вместе с ними нужно гаубицу возить и пристрелку из нее делать... Будкин поднял вверх указательный палец. - Это мнение его приняли к сведению и в протокол записали...
- Ну, артиллерист человек старый, его убей - он на своем стоять будет, а другие - те как? - спросил я.
- Не перебивай, - прогудел Иван.
- Другие?.. Сапер схему окопа принес. Говорит, что вполне от осколков должен защищать. С сапером все в порядке...
- А тактик?
- Тактик, как и артиллерист, неопределенно говорил. Нет, мол, достаточного опыта их применения. По-моему, рано или поздно, они тоже с постоянных огневых будут стрелять. И все как у обычных артиллеристов будет. С этим ни я, ни Комаров не согласились. Хотелось верить в необычность нового оружия, и мы верили.
- Как это у обычных? - вспыхнул Иван. - Новые системы совсем особые!
- Я вам говорю, что специалист сказал.
- А еще кто выступал?
- А еще, - Будкин снова заулыбался, - наш взводный.
- Не может быть! С чем же он?
- О нашем расчете. Как освоили в эти дни установку. Как отрабатывали действия номеров расчета. Очень толково говорил.
- Какой молодец! - мы радостно засмеялись. У нас было еще много вопросов, но Мишка нетерпеливо махнул рукой и снова принял прежний, командирский вид.
- Ну, а теперь главное! В заключение выступил начальник училища. Необходимо немедленно отказаться от многих старых взглядов и привычек, сказал он. - В трудный и ответственный час Родина доверила нам новое оружие и мы должны им овладеть. Навыки выработаются на практике!
Будкин сделал паузу, как бы подготавливая то, чем нас совсем собирался поразить.
- В самое ближайшее время мы станем гвардией! Теперь будет такая! Все, кто будет воевать на новых системах, станут гвардейцами. Вот такие-то дела! Будкин подскочил и ухватился за наши шеи. - Ну, чего молчите?! Гвардией, как во времена Суворова и Кутузова. Да, еще Советской!
- Вот это да!
Ну, что можно было еще сказать?
- Пока никому ни слова. Жать на учебу и только, - строго сказал Будкин.
С трудом приняв непринужденный вид, мы возвратились в класс.
Положение на фронтах становилось все хуже. Немцы заняли Ржев и выходили к Волоколамску. Там шли упорные бои.
Согласно плану эвакуации, училище - эшелон за эшелоном - отправляло на восток свое имущество. В конце концов очередь дошла и до постелей. Пришлось спать на голых металлических сетках. Это было не страшно. "Шинель на себя шинель под себя". В изголовье каска и противогаз. Карабины и самозарядки в пирамиде. Уже несколько дней мы находились в полной готовности к выступлению на фронт.
Однажды ночью сквозь сон я услышал команду: "боевая тревога". Вскочил с койки. Команда доносилась из соседней казармы, а у нас было пока все тихо. Я растолкал соседей. Столпившись у окна, мы жадно смотрели, как забегали по училищному двору наши товарищи из соседнего дивизиона. Вскоре заревели моторы. Дивизион выступал на фронт. Мы провожали их взглядами, пока за училищными воротами не скрылось последнее орудие.
- А когда же нам! - ворча, мы снова укладывались на свои сетки.
...Враг прорвался на волоколамском направлении. Для ликвидации создавшегося тяжелого положения в бой вводились курсантские части. Подразделения двух старейших в стране училищ - имени Верховного Совета и Первого Московского артиллерийского, - с хода вступив в бой, разгромили крупную немецкую колонну.
Комаров, в который раз, читал вслух письмо от приятеля из фронтового дивизиона. Сейчас тот воевал разведчиком курсантской батареи.
"...Так что, Иван, бьем фашистов в хвост и в гриву, как и мечтали в училище. В первый же день атаковали большую колонну у деревни Лотошино и наголову ее разбили. Только наша батарея подбила пять танков, да автоматчиков положили десятков с семь... Но знай, что на деле это гораздо труднее, чем думалось. У немцев танков навалом, и они во что бы то ни стало рвутся сбить нас с Ламы и выйти к Москве. Но из этого ничего не выйдет. Кремлевцы (так называют курсантов училища имени Верховного Совета) стоят насмерть и все время контратакуют. Мы их поддерживаем и, как можем, стараемся выдавать немцам сполна. Сегодня опять отразили три атаки и тоже подбили два бронетранспортера и два танка... Пока сейчас тихо, вот и пишу тебе письмо. Извини, что оно в черных пятнах. Это от картошки. Ее здесь полно и мы печем картофелины на угольях..."
- Семь танков и два бронетранспортера. Мать честная! Поесть бы там этой картошки! - Комаров посмотрел на окружавших его соседей. - А тут!.. И чего только сапоги рвем!
Действительно, в то время, как наши товарищи отчаянно сражались под Волоколамском, в училище мы занимались строевой подготовкой. Стучал барабан на плацу, звучали команды. Курсанты, стремительно печатая шаг. рубили асфальт. Маршировали по-боевому: в шинелях и касках, с карабинами, автоматами и самозарядками.
О причинах таких учений никто не задумывался. На коротком перекуре кто-то брякнул: гоняют, чтобы не зажирели. Поулыбались насмешливо - и все.
Куда печальнее было, что стали давать меньше хлеба. Кормили по-прежнему отлично, по курсантской норме, а вот хлеб - его стали давать по весу. Пришлось вводить популярный ритуал дележки: "кому-кому". И из этого трудного положения нашелся выход. До начала строевой подготовки успевали заскочить в палатку военторга, где всегда было в продаже печенье. Набивали им карманы: "хлеба нет - рубай печенье!"
Солдат - всегда солдат. Неунывающие курсанты нетерпеливо ждали отправки на фронт, а пока расходовали свою энергию на строевую подготовку и забавы.
Во время перекура первая шеренга гоняла "жука".
Очередная жертва распрямляла за спиной ладонь. Не подсматривает?.. Можно бить!
Рука у направляющего Ивана Комарова тяжела. Ладонь - лопата. Трах!.. Подняты вверх большие пальцы: кто бил?
- Нет! Становись снова!
7 ноября учебные дивизионы были подняты в пять часов утра. Без физзарядки и обычной суеты, как видно ради праздничного дня, поднялись и. неторопливо собравшись, направились в столовую.
Ненастный октябрь в это утро сменился настоящей зимой. На улице бушевала снежная вьюга, встречали холодные, обжигающие порывы ветра. После завтрака вышли на плац: ну какая в этой вьюге может быть строевая?!
Неожиданно раздалась новая, не как в обычные дни, команда:
- Училище, - под знамя!
Торжественно вынесли знамя училища. Ударил оркестр. Колонны курсантов, долгое время не покидавшие училищных стен, потянулись к воротам. Мелькавшая догадка превратилась в твердую уверенность: идем на парад!
Снегопад почти прекратился. Реже стали порывы ветра. Наступал рассвет. Безлюдные хмурые улицы. Только дежурные с повязками да дворники в подъездах и воротах. Мешки с землей, надолбы, "ежи". Перекрещенные полоски бумаги на окнах. Москва ноября 1941 года.
И вот над безлюдной, замерзшей военной Москвой взорвалась звонкая курсантская песня: "...Страна моя! Москва моя! Ты самая любимая!.."
Гремел оркестр. Мерно раздавались шаги шеренг.
Безлюдные улицы и переулки начали заполняться взволнованными москвичами. Отвыкшие улыбаться, лица снова засветились:
- Курсанты идут!.. Курсанты!.. Ребята!.. Родные наши!.. На парад!..
И бежали вслед за колоннами по Садовому кольцу, по улице Горького... Много очень было в училище москвичей. Вот кому-то посчастливилось увидеть знакомых; те восторженно кричат: "Витя, Витька, дорогой..." - и, натыкаясь на встречных, бегут за колонной.
Сердца заполняла радость. Менялись песни, одна за другой - и так до самого Манежа.
Академий в Москве тогда уж не было, и училищу предстояла великая честь открывать исторический парад.
Одна за другой колонны выходили на площадь, образуя парадные шеренги по двадцать человек.
В этот день Красная площадь не выглядела нарядной и праздничной. Громадная однотонная бело-серая коробка. Снег. На самой площади. На зубцах кремлевской стены. На крышах. Порывы ветра вздымали снежную поземку, бросали в лицо.
Подошел начальник училища полковник Ю. П. Бажанов. Широкий и крупный, в каске, он выглядел особенно суровым. Посмотрел на замершего направляющего Ивана Комарова. Я тоже, как и Иван, напрягся, но полковник только скользнул по мне взглядом и прошел дальше. В середине шеренги опытный взгляд начальника училища заметил то, что просмотрел ответственный за шеренгу лейтенант Шикунов. На груди под шинелью у курсанта что-то топорщится.
- Что это?
Всегда жизнерадостный курсант бледнеет.
- Правила стрельбы... Я думал, что может...
Но полковнику все ясно, что думал этот курсант. Он проходит дальше, а недалеко стоящий лейтенант Шикунов бросает на курсанта ничего хорошего не обещающий взгляд.
От Манежа, с улиц 25-го Октября и Куйбышева одна за другой выходят части московского гарнизона - участники парада. Выстраиваются перед ГУМом. Не отрываясь, смотрим, кто с нами здесь, на площади, в этот ответственный час.
Защитники Родины, все как один приготовившиеся стоять насмерть! Как открыто смотрит вот тот паренек в большой, не по голове, шапке. А рядом пожилой суровый с усами. Все!..
И мы, совсем еще мальчишки, в тот час осознавали, что присутствуем на необыкновенном параде. И все, кто был тогда на площади, верили, знали, что врагу скоро не поздоровится.
Появляется командующий парадом генерал-полковник Артемьев. Замерло все. Медленный торжественный звон курантов: раз, два, три... восемь!
На площадь выехал принимавший парад Маршал Советского Союза Буденный. А на трибуну Мавзолея поднялось правительство, и впереди шел И. В. Сталин.
- Здравствуйте, товарищи курсанты! Поздравляю вас с праздником! обратился к училищу Семен Михайлович, и громкое "Ура!" покатилось по площади. И вот уже, объехав войска, маршал поднялся на трибуну Мавзолея.
Послышался легкий хрип усилителей, и на Красной площади, и на Урале, и Дальнем Востоке раздался негромкий, с сильным грузинским акцентом, голос Сталина. Он напутствовал армию, весь советский народ на разгром врага, на победу.
Замерли войска на Красной площади. Каждое слово входило в сердца навсегда.
- ...Пусть вдохновят вас в этой войне мужественные образы наших великих предков - Александра Невского, Дмитрия Донского, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!
Колонны прошли мимо Мавзолея - путь большинства известен заранее - на фронт.
Сейчас в живых осталось не много участников этого парада.
Училище же вернулось в казармы, нам предстояла дорога в обратную сторону на Урал, где готовились к боям командиры гвардейских минометов.
Глава вторая. Мы поведем свои подразделения бой
Выпуск состоялся в апреле. Мы прибыли в Москву, где командный состав распределяли по боевым частям. Будкина, как лучшего курсанта, командование решило оставить в училище командиром взвода. Долго пришлось побегать Мишке, чтобы добиться отправки вместе с нами. Но все же добился.
Как вошли мы по очереди в отдел кадров, так и получили подряд назначения в один полк и даже в один дивизион.
- Вот здорово! - сказал Женя, узнав, что мы с ним попали в одну батарею. Я-то в душе не очень-то радовался, черт знает, как он поведет себя в боевой обстановке. Но огорчать Женю не хотелось.
Накануне вечером он таинственно вывел меня за проходную московского училища, где теперь находилась формировка.
- Познакомьтесь, пожалуйста! - торжественно сказал он, кивнув на чернявую девушку с миловидным округлым лицом и заметными ямочками на щеках. Мы с Иваном видели ее, когда она навещала Богаченко в прошлом году.
- Большое вам комсомольское спасибо! - ни с того ни с сего сказала девушка, протягивая мне ладошку. - Вы так помогали Жене в трудностях.
Это было неожиданно, я совсем растерялся.
- Да я... Да мы... - только и мог я вымолвить. - Комаров...
Но девушка не унималась:
- Помните, как вы ему скатку скрутили, а потом в походе выручили, - и она стала перечислять наши "подвиги".
"Вот навыдумывал чижик!" - я не знал куда деваться.
- А с Комаровым вы не познакомились? - осенило меня. - Сейчас я вам его пришлю.
И в городке, разыскав Комарова, я послал его к воротам.
- Да кто там мог прийти? - недоумевал Иван.
- Иди! Там увидишь... Девушка. Иван заинтересованно вспыхнул.
- А чего ты злой такой?
- Неважно.
Иван пошел, а я все еще испытывал неловкость. Всегда приятно, когда тебя благодарят за хорошие дела, но... чего греха таить, - мы мало помогали Жене.
...Полк только начал формироваться. Точнее два его дивизиона. Третьим в часть вливался прибывающий с фронта 7-й отдельный гвардейский минометный дивизион. В нашей батарее не было еще ни командира, ни политрука. Только начали прибывать люди. Их сразу же распределяли по подразделениям. Кого пограмотнее, посмекалистее - ко мне, во взвод управления. Более степенных и старших годами - в огневой взвод.
Почти сразу подобрал я командира отделения разведки - своего ближайшего помощника Василия Рымаря. Родом он оказался с Урала. Уже отслужил в армии год. Внешне неприметный, среднего роста, худенький, востроносый. Но, побеседовав с ним, я убедился, что это серьезный, вдумчивый парень. Заметил я, что и солдаты, с которыми он к нам прибыл, очень к нему прислушивались. И, несмотря на то, что выглядел щупловатым, он неплохо работал на турнике.
Мы с ним сразу принялись обсуждать, каких же людей следует подбирать во взвод управления.
В разведку захочется почти каждому, а надо отобрать наиболее подходящих. А какие наиболее подходящие? Очевидно, смелые и решительные, в первую очередь. Чтобы не смалодушничали, не струсили в трудный момент. Сильные и выносливые. Тоже очень важное требование. Может так статься, что и врукопашную придется схватываться, да и на ногах все время разведчики, с оружием в руках, с тяжелыми приборами и аппаратами за спиной. Грамотные обязательно. Разведчик все время работает с картой, с журналами и другими документами разведки. Со сложными приборами: стереотрубою, бусолью, компасом, биноклем. Вообще разведчики должны быть во всех отношениях активными людьми, желательно комсомольцами.
Таково было наше с Рымарем твердое мнение. Прибыло первое пополнение. Я долго ходил среди томившихся в ожидании людей, заговаривал, то с одним, то с другим. Наконец отвел в сторону одного паренька. Едва заговорил с ним о разведке, он так и вспыхнул, доверчивые карие глаза на открытом, смуглом лице загорелись. "Да, конечно, он очень хочет в разведку, мечтал об этом".
- Как фамилия, откуда?
- Виктор Ефанов, из Москвы.
- Ого! Значит, земляки. Пошли поговорим. Мой помощник тоже отобрал одного новобранца с Урала, Петю Шилова. Когда мы уже уходили, подбежал еще один новобранец.
- Товарищ лейтенант, вы разведчиков набираете, запишите меня - Федотов Николай.
Мы взглянули на него. В распахе ворота виднелась тельняшка, да и вообще он показался на вид каким-то разболтанным.
- Нет, не нужно.
- Товарищ лейтенант!..
Вскоре в полк прибыли радисты. Мы и тут не прозевали. Я сразу высмотрел чернобрового юношу с очень правильными, располагающими к себе чертами лица. Худой, высокий, в короткой не по росту гимнастерке, он был заметен среди остальных радистов. И хотя юноша этот мне понравился сразу, я все-таки и его спросил, хочет ли он в разведку.
- Хочу, товарищ лейтенант, - ответил он коротко. Я тут же узнал, что Юрий Черепанов - москвич, окончил десятилетку, очень любит рисовать. Это мне было на руку. Документация, разведывательные схемы панорамы местности требовали художественного исполнения. Вместе с Черепановым мы взяли во взвод еще трех положенных по штату радистов.
Враг у ворот!..
- Танки справа!..
- Танки слева!..
Гремят тяжелые станины пушек, со звонким гулом ударяются о землю. Длинный мощный ствол бороздит пространство, отыскивая эти невидимые танки врага, стучит тяжелый снаряд о казенник, громко лязгает замок.
- Новые системы, наверно, еще не так покрутить придется, - говорит на перекуре лейтенант Шикунов и, прикончив окурок, командует:
- Расчеты, к бою!.. Танки сзади!..
В полдень в широко распахнувшиеся училищные ворота быстро въехали и понеслись по асфальту плаца в дальний угол артпарка странные военные машины. Казалось, они нагружены понтонными средствами.
- Они!.. - пронеслось по училищу.
Новое оружие прибыло!
В этот день наша батарея заступала в наряд по училищу.
Поспав после обеда, принялись начищать сапоги, подшивать подворотнички, драить на фанерках пуговицы.
- Ты знаешь, что заступаешь не на восьмой, а на четырнадцатый пост? неожиданно спросил меня Будкин, который шел в наряд помощником начальника караула.
Восьмой пост - склады. Укромное место - никто не ходит. Спокойно. Четырнадцатый пост? Раньше такого не было. Я удивленно поднял глаза на помкомвзвода.
- Четырнадцатый пост у новых орудий! - таинственно проговорил Мишка. - Как стемнеет, я пойду проверять посты, и мы с тобой все осмотрим.
- На посту? Да ты что?
- Я говорю, когда стемнеет. - Голос Мишки звучал страстно. - Надо же узнать, что это за оружие?
- После узнаем, - проговорил я, но голос мой прозвучал неуверенно.
Смеркалось, когда я с винтовкой под правым локтем прохаживался вдоль новых боевых машин.
О чем только не передумаешь, находясь на посту. Такой уж наряд. Ходи вокруг объекта, зорко посматривай по сторонам и думай свои думы на здоровье.
Второй месяц шла война. Второй месяц, как мы никуда не выходили из стен училища (не считая, конечно, полевых занятий). Правда, мать с Юркой ко мне два раза приезжали. Чувствовалось, что трудно обоим, но бодрились. Юрка собрался в ученики на завод, мать теперь шила армейское белье. Осенью 1940 года совсем еще молодым от сердечного приступа умер отец, жить стало трудней, все разговоры матери о ее большом искусстве швеи оказались несостоятельными. А Юрке было всего четырнадцать. Так и пошли в комиссионку одна за другой вещи. Первым уехал велосипед - последний подарок отца. Ждали, когда же я кончу училище и смогу помочь семье...
Однако я отвлекся в сторону. Рядом со мной находилось то самое таинственное оружие, о котором было столько разговоров. Осматривать его я все же не решился - не имел права. Только чуть-чуть отодвинул брезент, мельком разглядел какие-то металлические
стойки.
Послышались шаги, я встрепенулся, замер. К посту направлялся лейтенант Шикунов. Сразу мелькнула неприятная догадка. "И он смотреть пришел".
- Стой, кто идет?!
- Начальник караула!
- Начальник караула, ко мне, остальные на месте! - крикнул я одиноко вышагивавшему Шикунову.
- Так... Происшествий никаких? Вы же понимаете, какой у вас ответственный пост? - начальник караула медленно обходил колонну машин. Вот он осторожно остановился возле одной и нерешительно дотронулся рукой до брезента.
- Нельзя, товарищ лейтенант! - я резко наклонил штык приставленной к ноге винтовки.
- Ну-ну! - лейтенант быстро отдернул руку. - Так!.. Хорошо!.. Правильно службу несете... - и он отправился обходить посты дальше.
"Только позволь тебе, - думал я, глядя вслед командиру взвода, - завтра же меня раздраконишь за нарушение устава!"
Через полчаса появился Будкин и без лишних разговоров, сгорая от любопытства, дернул за тесемку брезента.
Минута, другая и раздался удивленный голос Будкина:
- Это не они!
- Как не они?! Что же еще может быть?
- Нет ни казенной части, ни ствола! Рельсы какие-то...
- Да вылезай скорее! - нервничал я. - Не хватило, чтобы нас застукали.
Будкин как бы и не слышал.
- Зубчатка... это, возможно, поворотный механизм.
- Товарищ разводящий, - сказал я свистящим шепотом, - вылазь и марш отсюда!
- Ты что, сдурел?
- Стрелять буду! Предварительный вверх. Считаю до трех. Раз...
Мишка выскочил как ошпаренный.
- Тоже друг.
Меня разобрала злость. На занятиях к Будкину не подступись, устав знает, а тут...
- Ты чему людей учишь? А сам? Мишка ушел, не сказав ни слова. А вскоре снова послышались знакомые шаги.
- Стой, кто идет?!
- Разводящий со сменой!..
На следующий день, сразу после обеда, Будкин куда-то исчез. Его не было на ужине, и появился он только перед отбоем. Мишка возбужденно поманил меня и Ивана к своей кровати. Мы заторопились. Он, конечно, принес какие-то необычные новости.
- Ты где пропадал-то? - забасил подошедший чуть раньше меня Иван.
- Совещание у нас было! - важно ответил Мишка. - Всего командного и преподавательского состава. Мы так и прыснули.
- Ты-то с какого боку-припеку там очутился?
- Значит, нужен был! - Мишка ничуть не сбавил тона, только усмехнулся. Сначала-то я вроде как для охраны, у дверей стоял, а уж потом сделался совсем необходимым.
Я слушал молча, рад был, что не держит зло за стычку на посту.
- Они говорят, что это не артиллерия, а черт знает что! - выпалил Мишка.
- Это про новые системы-то?! Кто говорит?
- Да почти все наши. Оказывается, они только по площадям стреляют! Чего только не высказывали. Ну, наш полковник по артиллерии, например. Рухнули традиции! - говорит. - Ствола нет, таблицы стрельбы примитивные. Значит, говорит, - половина главных законов и положений артиллерии отпадает. А прицел - это не прицел, а бирюлька. И потом по корпусу - вроде снаряд, и вдруг хвостовик, как у мины... Мишка громко рассмеялся:
- А взводные все с мест выкрикивали: чему теперь учить курсантов на огневой, если она сама поворачивается и ни панорамы, ни ствола нет, чтобы в танки эти целиться!
Мы с Иваном сидели, как громом пораженные. Что же это получается? С таким нетерпением ждали грозные для врага новые системы, а преподаватели их и за артиллерию не хотят признавать. Значит, это все-таки те самые, которые я вчера охранял. Теперь мне уже казалось, что у них действительно очень неказистый вид. Что ни говори, а пушку-то мощный ствол украшает.
- Что же мы теперь не артиллеристы что ли будем?
- Артиллеристы-минометчики.
- Самоварники?!
- Почему самоварники? - Будкин на мгновение задумался. - Вообще, о минометах многое говорилось... Короче говоря, совещание не закончилось. Начальник училища дал всем задание к субботе изучить новую систему и уже конкретно высказаться.
Все новые и новые вопросы возникали в связи с сообщением Будкина.
- Да... Ну, а с пристрелкой? Ведь в ней выявляется все мастерство артиллеристов.
- Об этом артиллерист и говорил, - вспоминал Будкин. - Он доказывал, что на лесистой местности или равнине вообще бывает очень трудно определить координаты цели, и спрашивал, как же в таких случаях обходиться без пристрелки?
Наутро во время занятий по огневой подготовке лейтенант Шикунов, построив взвод у новой "пушки", начал разбирать ее принципы действия и устройство. Глядя в наши напряженные лица, он сказал:
- Итак, перед нами принципиально новая артиллерийская система. У нее даже нет ствола. А этот вот... - он взял двумя пальцами угломер-квадрант и далеко не бодро проговорил, - прицел. Не наша панорама, конечно, но и с ним можно многого добиться. Отмечаться по точке наводки, например...
В субботу мы проводили Будкина на совещание, постояли-подождали немножко, чтобы убедиться, что его не выдворили оттуда, и вернулись в казарму.
Вечером, сидя в классе во время самоподготовки, я не мог сосредоточиться на учебнике. Волновала мысль: какое же сегодня окончательное мнение выскажут артиллеристы? Что нового нам расскажет Будкин?
За эту неделю курсанты уже близко познакомились с новым оружием, на занятиях изучили его боевые свойства и особенности, научились управлять. Оказалось, что совсем не просто поймать точку наводки в узкую щель прицела, зарядить шестнадцать тяжелых громоздких снарядов, выгнать подъемным механизмом огромные направляющие. И все-таки новинка многим пришлась по душе, сам не знаю почему - мы в нее поверили. Может быть, сыграли роль слухи о том, что в первых боевых испытаниях оружие показало себя с хорошей стороны, залпы его пачками сметали врагов и технику противника.
Смущало меня только заявление полковника о пристрелке целей, у которых нельзя определить координаты. Как тут быть? Ну и, конечно, прямая наводка. "Может быть, все-таки можно стрелять из новых систем прямой наводкой. Ну, хотя бы на меньшем, чем у пушки, расстоянии. Надо спросить Комарова".
- Иван, как твое мнение? Комаров как бы ожидал моего вопроса. Сказал коротко.
- Да... По-моему, да... Не зря же их создавали. Наконец явился Будкин. Окинув нас строгим, ничего не выражающим взглядом, он спокойно прошел на свое место. Надо сказать, что став помкомвзвода, Будкин заметно переменился. Нет-нет и начинал важничать. Вот и сейчас напустил на себя строгость, а ведь знает, что ждали его, как бога. Переглянувшись с Иваном, мы склонили головы над тетрадями.
Но вот Будкин встал и, слегка потянувшись, кивнул нам на дверь.
- Выйдем, что ли...
Все-таки не выдержал, конспиратор. Все напускное слетело с него в коридоре. Рассмеявшись, он толкнул нас обоих и воскликнул:
- Эх вы, дубы!.. Тоже мне гвардия. Что могло означать такое восклицание? Мы зашли в "курилку".
- Рассказывай, - сказал Иван. Глаза у него блестели.
- Что рассказывать?.. Опять полковник выступал. Сказал, что данные для стрельбы нужно брать с карты или даже полную подготовку производить. Ну, а потом снова взялся за пристрелку. Начал доказывать, что у новых систем траектория полета снарядов почти одинаковая со 122-миллиметровыми гаубицами и поэтому вместе с ними нужно гаубицу возить и пристрелку из нее делать... Будкин поднял вверх указательный палец. - Это мнение его приняли к сведению и в протокол записали...
- Ну, артиллерист человек старый, его убей - он на своем стоять будет, а другие - те как? - спросил я.
- Не перебивай, - прогудел Иван.
- Другие?.. Сапер схему окопа принес. Говорит, что вполне от осколков должен защищать. С сапером все в порядке...
- А тактик?
- Тактик, как и артиллерист, неопределенно говорил. Нет, мол, достаточного опыта их применения. По-моему, рано или поздно, они тоже с постоянных огневых будут стрелять. И все как у обычных артиллеристов будет. С этим ни я, ни Комаров не согласились. Хотелось верить в необычность нового оружия, и мы верили.
- Как это у обычных? - вспыхнул Иван. - Новые системы совсем особые!
- Я вам говорю, что специалист сказал.
- А еще кто выступал?
- А еще, - Будкин снова заулыбался, - наш взводный.
- Не может быть! С чем же он?
- О нашем расчете. Как освоили в эти дни установку. Как отрабатывали действия номеров расчета. Очень толково говорил.
- Какой молодец! - мы радостно засмеялись. У нас было еще много вопросов, но Мишка нетерпеливо махнул рукой и снова принял прежний, командирский вид.
- Ну, а теперь главное! В заключение выступил начальник училища. Необходимо немедленно отказаться от многих старых взглядов и привычек, сказал он. - В трудный и ответственный час Родина доверила нам новое оружие и мы должны им овладеть. Навыки выработаются на практике!
Будкин сделал паузу, как бы подготавливая то, чем нас совсем собирался поразить.
- В самое ближайшее время мы станем гвардией! Теперь будет такая! Все, кто будет воевать на новых системах, станут гвардейцами. Вот такие-то дела! Будкин подскочил и ухватился за наши шеи. - Ну, чего молчите?! Гвардией, как во времена Суворова и Кутузова. Да, еще Советской!
- Вот это да!
Ну, что можно было еще сказать?
- Пока никому ни слова. Жать на учебу и только, - строго сказал Будкин.
С трудом приняв непринужденный вид, мы возвратились в класс.
Положение на фронтах становилось все хуже. Немцы заняли Ржев и выходили к Волоколамску. Там шли упорные бои.
Согласно плану эвакуации, училище - эшелон за эшелоном - отправляло на восток свое имущество. В конце концов очередь дошла и до постелей. Пришлось спать на голых металлических сетках. Это было не страшно. "Шинель на себя шинель под себя". В изголовье каска и противогаз. Карабины и самозарядки в пирамиде. Уже несколько дней мы находились в полной готовности к выступлению на фронт.
Однажды ночью сквозь сон я услышал команду: "боевая тревога". Вскочил с койки. Команда доносилась из соседней казармы, а у нас было пока все тихо. Я растолкал соседей. Столпившись у окна, мы жадно смотрели, как забегали по училищному двору наши товарищи из соседнего дивизиона. Вскоре заревели моторы. Дивизион выступал на фронт. Мы провожали их взглядами, пока за училищными воротами не скрылось последнее орудие.
- А когда же нам! - ворча, мы снова укладывались на свои сетки.
...Враг прорвался на волоколамском направлении. Для ликвидации создавшегося тяжелого положения в бой вводились курсантские части. Подразделения двух старейших в стране училищ - имени Верховного Совета и Первого Московского артиллерийского, - с хода вступив в бой, разгромили крупную немецкую колонну.
Комаров, в который раз, читал вслух письмо от приятеля из фронтового дивизиона. Сейчас тот воевал разведчиком курсантской батареи.
"...Так что, Иван, бьем фашистов в хвост и в гриву, как и мечтали в училище. В первый же день атаковали большую колонну у деревни Лотошино и наголову ее разбили. Только наша батарея подбила пять танков, да автоматчиков положили десятков с семь... Но знай, что на деле это гораздо труднее, чем думалось. У немцев танков навалом, и они во что бы то ни стало рвутся сбить нас с Ламы и выйти к Москве. Но из этого ничего не выйдет. Кремлевцы (так называют курсантов училища имени Верховного Совета) стоят насмерть и все время контратакуют. Мы их поддерживаем и, как можем, стараемся выдавать немцам сполна. Сегодня опять отразили три атаки и тоже подбили два бронетранспортера и два танка... Пока сейчас тихо, вот и пишу тебе письмо. Извини, что оно в черных пятнах. Это от картошки. Ее здесь полно и мы печем картофелины на угольях..."
- Семь танков и два бронетранспортера. Мать честная! Поесть бы там этой картошки! - Комаров посмотрел на окружавших его соседей. - А тут!.. И чего только сапоги рвем!
Действительно, в то время, как наши товарищи отчаянно сражались под Волоколамском, в училище мы занимались строевой подготовкой. Стучал барабан на плацу, звучали команды. Курсанты, стремительно печатая шаг. рубили асфальт. Маршировали по-боевому: в шинелях и касках, с карабинами, автоматами и самозарядками.
О причинах таких учений никто не задумывался. На коротком перекуре кто-то брякнул: гоняют, чтобы не зажирели. Поулыбались насмешливо - и все.
Куда печальнее было, что стали давать меньше хлеба. Кормили по-прежнему отлично, по курсантской норме, а вот хлеб - его стали давать по весу. Пришлось вводить популярный ритуал дележки: "кому-кому". И из этого трудного положения нашелся выход. До начала строевой подготовки успевали заскочить в палатку военторга, где всегда было в продаже печенье. Набивали им карманы: "хлеба нет - рубай печенье!"
Солдат - всегда солдат. Неунывающие курсанты нетерпеливо ждали отправки на фронт, а пока расходовали свою энергию на строевую подготовку и забавы.
Во время перекура первая шеренга гоняла "жука".
Очередная жертва распрямляла за спиной ладонь. Не подсматривает?.. Можно бить!
Рука у направляющего Ивана Комарова тяжела. Ладонь - лопата. Трах!.. Подняты вверх большие пальцы: кто бил?
- Нет! Становись снова!
7 ноября учебные дивизионы были подняты в пять часов утра. Без физзарядки и обычной суеты, как видно ради праздничного дня, поднялись и. неторопливо собравшись, направились в столовую.
Ненастный октябрь в это утро сменился настоящей зимой. На улице бушевала снежная вьюга, встречали холодные, обжигающие порывы ветра. После завтрака вышли на плац: ну какая в этой вьюге может быть строевая?!
Неожиданно раздалась новая, не как в обычные дни, команда:
- Училище, - под знамя!
Торжественно вынесли знамя училища. Ударил оркестр. Колонны курсантов, долгое время не покидавшие училищных стен, потянулись к воротам. Мелькавшая догадка превратилась в твердую уверенность: идем на парад!
Снегопад почти прекратился. Реже стали порывы ветра. Наступал рассвет. Безлюдные хмурые улицы. Только дежурные с повязками да дворники в подъездах и воротах. Мешки с землей, надолбы, "ежи". Перекрещенные полоски бумаги на окнах. Москва ноября 1941 года.
И вот над безлюдной, замерзшей военной Москвой взорвалась звонкая курсантская песня: "...Страна моя! Москва моя! Ты самая любимая!.."
Гремел оркестр. Мерно раздавались шаги шеренг.
Безлюдные улицы и переулки начали заполняться взволнованными москвичами. Отвыкшие улыбаться, лица снова засветились:
- Курсанты идут!.. Курсанты!.. Ребята!.. Родные наши!.. На парад!..
И бежали вслед за колоннами по Садовому кольцу, по улице Горького... Много очень было в училище москвичей. Вот кому-то посчастливилось увидеть знакомых; те восторженно кричат: "Витя, Витька, дорогой..." - и, натыкаясь на встречных, бегут за колонной.
Сердца заполняла радость. Менялись песни, одна за другой - и так до самого Манежа.
Академий в Москве тогда уж не было, и училищу предстояла великая честь открывать исторический парад.
Одна за другой колонны выходили на площадь, образуя парадные шеренги по двадцать человек.
В этот день Красная площадь не выглядела нарядной и праздничной. Громадная однотонная бело-серая коробка. Снег. На самой площади. На зубцах кремлевской стены. На крышах. Порывы ветра вздымали снежную поземку, бросали в лицо.
Подошел начальник училища полковник Ю. П. Бажанов. Широкий и крупный, в каске, он выглядел особенно суровым. Посмотрел на замершего направляющего Ивана Комарова. Я тоже, как и Иван, напрягся, но полковник только скользнул по мне взглядом и прошел дальше. В середине шеренги опытный взгляд начальника училища заметил то, что просмотрел ответственный за шеренгу лейтенант Шикунов. На груди под шинелью у курсанта что-то топорщится.
- Что это?
Всегда жизнерадостный курсант бледнеет.
- Правила стрельбы... Я думал, что может...
Но полковнику все ясно, что думал этот курсант. Он проходит дальше, а недалеко стоящий лейтенант Шикунов бросает на курсанта ничего хорошего не обещающий взгляд.
От Манежа, с улиц 25-го Октября и Куйбышева одна за другой выходят части московского гарнизона - участники парада. Выстраиваются перед ГУМом. Не отрываясь, смотрим, кто с нами здесь, на площади, в этот ответственный час.
Защитники Родины, все как один приготовившиеся стоять насмерть! Как открыто смотрит вот тот паренек в большой, не по голове, шапке. А рядом пожилой суровый с усами. Все!..
И мы, совсем еще мальчишки, в тот час осознавали, что присутствуем на необыкновенном параде. И все, кто был тогда на площади, верили, знали, что врагу скоро не поздоровится.
Появляется командующий парадом генерал-полковник Артемьев. Замерло все. Медленный торжественный звон курантов: раз, два, три... восемь!
На площадь выехал принимавший парад Маршал Советского Союза Буденный. А на трибуну Мавзолея поднялось правительство, и впереди шел И. В. Сталин.
- Здравствуйте, товарищи курсанты! Поздравляю вас с праздником! обратился к училищу Семен Михайлович, и громкое "Ура!" покатилось по площади. И вот уже, объехав войска, маршал поднялся на трибуну Мавзолея.
Послышался легкий хрип усилителей, и на Красной площади, и на Урале, и Дальнем Востоке раздался негромкий, с сильным грузинским акцентом, голос Сталина. Он напутствовал армию, весь советский народ на разгром врага, на победу.
Замерли войска на Красной площади. Каждое слово входило в сердца навсегда.
- ...Пусть вдохновят вас в этой войне мужественные образы наших великих предков - Александра Невского, Дмитрия Донского, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!
Колонны прошли мимо Мавзолея - путь большинства известен заранее - на фронт.
Сейчас в живых осталось не много участников этого парада.
Училище же вернулось в казармы, нам предстояла дорога в обратную сторону на Урал, где готовились к боям командиры гвардейских минометов.
Глава вторая. Мы поведем свои подразделения бой
Выпуск состоялся в апреле. Мы прибыли в Москву, где командный состав распределяли по боевым частям. Будкина, как лучшего курсанта, командование решило оставить в училище командиром взвода. Долго пришлось побегать Мишке, чтобы добиться отправки вместе с нами. Но все же добился.
Как вошли мы по очереди в отдел кадров, так и получили подряд назначения в один полк и даже в один дивизион.
- Вот здорово! - сказал Женя, узнав, что мы с ним попали в одну батарею. Я-то в душе не очень-то радовался, черт знает, как он поведет себя в боевой обстановке. Но огорчать Женю не хотелось.
Накануне вечером он таинственно вывел меня за проходную московского училища, где теперь находилась формировка.
- Познакомьтесь, пожалуйста! - торжественно сказал он, кивнув на чернявую девушку с миловидным округлым лицом и заметными ямочками на щеках. Мы с Иваном видели ее, когда она навещала Богаченко в прошлом году.
- Большое вам комсомольское спасибо! - ни с того ни с сего сказала девушка, протягивая мне ладошку. - Вы так помогали Жене в трудностях.
Это было неожиданно, я совсем растерялся.
- Да я... Да мы... - только и мог я вымолвить. - Комаров...
Но девушка не унималась:
- Помните, как вы ему скатку скрутили, а потом в походе выручили, - и она стала перечислять наши "подвиги".
"Вот навыдумывал чижик!" - я не знал куда деваться.
- А с Комаровым вы не познакомились? - осенило меня. - Сейчас я вам его пришлю.
И в городке, разыскав Комарова, я послал его к воротам.
- Да кто там мог прийти? - недоумевал Иван.
- Иди! Там увидишь... Девушка. Иван заинтересованно вспыхнул.
- А чего ты злой такой?
- Неважно.
Иван пошел, а я все еще испытывал неловкость. Всегда приятно, когда тебя благодарят за хорошие дела, но... чего греха таить, - мы мало помогали Жене.
...Полк только начал формироваться. Точнее два его дивизиона. Третьим в часть вливался прибывающий с фронта 7-й отдельный гвардейский минометный дивизион. В нашей батарее не было еще ни командира, ни политрука. Только начали прибывать люди. Их сразу же распределяли по подразделениям. Кого пограмотнее, посмекалистее - ко мне, во взвод управления. Более степенных и старших годами - в огневой взвод.
Почти сразу подобрал я командира отделения разведки - своего ближайшего помощника Василия Рымаря. Родом он оказался с Урала. Уже отслужил в армии год. Внешне неприметный, среднего роста, худенький, востроносый. Но, побеседовав с ним, я убедился, что это серьезный, вдумчивый парень. Заметил я, что и солдаты, с которыми он к нам прибыл, очень к нему прислушивались. И, несмотря на то, что выглядел щупловатым, он неплохо работал на турнике.
Мы с ним сразу принялись обсуждать, каких же людей следует подбирать во взвод управления.
В разведку захочется почти каждому, а надо отобрать наиболее подходящих. А какие наиболее подходящие? Очевидно, смелые и решительные, в первую очередь. Чтобы не смалодушничали, не струсили в трудный момент. Сильные и выносливые. Тоже очень важное требование. Может так статься, что и врукопашную придется схватываться, да и на ногах все время разведчики, с оружием в руках, с тяжелыми приборами и аппаратами за спиной. Грамотные обязательно. Разведчик все время работает с картой, с журналами и другими документами разведки. Со сложными приборами: стереотрубою, бусолью, компасом, биноклем. Вообще разведчики должны быть во всех отношениях активными людьми, желательно комсомольцами.
Таково было наше с Рымарем твердое мнение. Прибыло первое пополнение. Я долго ходил среди томившихся в ожидании людей, заговаривал, то с одним, то с другим. Наконец отвел в сторону одного паренька. Едва заговорил с ним о разведке, он так и вспыхнул, доверчивые карие глаза на открытом, смуглом лице загорелись. "Да, конечно, он очень хочет в разведку, мечтал об этом".
- Как фамилия, откуда?
- Виктор Ефанов, из Москвы.
- Ого! Значит, земляки. Пошли поговорим. Мой помощник тоже отобрал одного новобранца с Урала, Петю Шилова. Когда мы уже уходили, подбежал еще один новобранец.
- Товарищ лейтенант, вы разведчиков набираете, запишите меня - Федотов Николай.
Мы взглянули на него. В распахе ворота виднелась тельняшка, да и вообще он показался на вид каким-то разболтанным.
- Нет, не нужно.
- Товарищ лейтенант!..
Вскоре в полк прибыли радисты. Мы и тут не прозевали. Я сразу высмотрел чернобрового юношу с очень правильными, располагающими к себе чертами лица. Худой, высокий, в короткой не по росту гимнастерке, он был заметен среди остальных радистов. И хотя юноша этот мне понравился сразу, я все-таки и его спросил, хочет ли он в разведку.
- Хочу, товарищ лейтенант, - ответил он коротко. Я тут же узнал, что Юрий Черепанов - москвич, окончил десятилетку, очень любит рисовать. Это мне было на руку. Документация, разведывательные схемы панорамы местности требовали художественного исполнения. Вместе с Черепановым мы взяли во взвод еще трех положенных по штату радистов.