- Ишь, какой! - отпарировал Николай. - Родителей, деток... Много ты любишь, наверное, этих деток. Небось им от тебя в деревне житья не было!
- Да я!.. - старик даже говорить не мог от негодования. - Да у меня четверо сынов и все в армии! Чтоб я когда хоть одного ребятенка пальцем тронул!..
- Так уж не тронул?
- Да провалиться мне на этом месте!
- Вались, дед! Сад был у тебя?
- А как же!.. У нас у каждого хозяина наипервейшие сады. Зря что ли сам Мичурин Иван Владимирович из наших местов.
Федотов коварно прищурился:
- Т-ак!.. А когда к ночи к тебе в сад ребятишки за яблоками наведывались, ты их, наверное, специально поджидал с корзиной наилучших яблок? Ешьте, мол, детки дорогие, да помните дядю Степана...
Сразу поверженный Степан Иваныч растерянно замолчал. Да и что было говорить? Разве о том скажешь, что действительно поджидал он мальчишек, как лютую саранчу, с хворостиной, а то и крапивой в руках, что скакал за ними по плетням и грядкам, не раз растягиваясь на земле, и все для того, чтобы похлеще вытянуть какого-нибудь сорванца. Да разве такое обскажешь?..
Степан Иваныч торопливо схватил противогазовую сумку, в которой носил письма, и, даже не покурив, засобирался на выход.
Видя, что противник повержен, Федотов смеялся от души:
- А яблоки, дядя Степан, испокон веков таскали, - закричал он вслед старику, - таскали и будут таскать, даже при коммунизме!
- Да уж если такие, как ты... - пробормотал Степан Иваныч и, смущенно откозырнув, поспешно вышел.
Прекратили на время работу и наши радисты. Вся связь с огневыми позициями осуществлялась по телефону. И комсорг наш Юра Черепанов, всегда выручавший нас со связью на Юго-Западном, теперь занялся совсем другим делом.
Если в напряженные дни боев на Дону и под Ржевом и думать было нечего о сколько-нибудь художественном оформлении документов разведки, то здесь, под Демьянском, времени было достаточно.
Начали, конечно, со схемы ориентиров. Ее выполнили в красках и повесили на стенке блиндажа. За короткое время каждый из разведчиков знал все ориентиры твердо на память.
На ватманском листе, с большим трудом добытом в штабе, оформили разведывательную схему. К ней специальную легенду: что за цель, кем и когда выявлена, и, наконец, принялись за панораму местности. Сначала Черепанов набросал карандашом отдельные участки обороны противника. Их склеили вместе в длинную полосу, и вот уже на ней зазеленели леса, рощицы и поляны, извивалась голубая Робья, тянулись желтые и коричневые нити дорог и тропинок. Это была самая трудоемкая часть работы. Теперь оставалось нанести расположение подразделений немцев и их оборонительных сооружений. Ярко выделяющиеся артиллерийские и минометные батареи, пулеметные гнезда и доты, длинные зигзаги проволочных заграждений, черные горошины противотанковых полей, передвигающиеся по дорогам танки, грузовики и повозки, отдельные солдаты и подразделения наглядно представили всю систему обороны противника.
- Все!.. - разведчики без устали любовались на панораму. - Ну, а что выявим новое - будем пририсовывать.
Новые цели вскрывались часто. Правда, не все они были важными и значительными.
Однажды Федотов, ввалившись в блиндаж, с торжеством протянул журнал разведки.
Последняя запись в журнале гласила:
"Квадрат 32 - 10. 10 часов 30 минут. Отдельный блиндаж. Из блиндажа вылезли две фашистские мамзели и направились в кусты. Побыв там минут 10, вернулись обратно".
- И это все? - скрыв усмешку, я вернул журнал.
- Как все? - взвился Федотов. - Товарищ гвардии лейтенант, это же не какие-нибудь танки, которые чуть не каждый день разъезжают! А потом не ко всем они попадут, а только к заслуженным "фрицам"! Давай, Юра, рисуй их на свои схемы.
Блиндаж разразился хохотом, а этого только и добивался Федотов.
С первых дней нашего пребывания под Демьянском в разведке началась систематическая учеба. Даже пришлось составить расписание занятий. Снова изучали приборы, личное оружие. В лесу ходили по азимуту. И, конечно, занимались строевой, и даже тропинку протоптали, так отрабатывали действия бойца в строю и вне строя, с оружием и без. Регулярно приходил проводить занятия Чепок. Политзанятия полюбили, его всегда ждали. А мне он, как всегда кратко и чуть суховато, сказал, отозвав в сторону:
- Пожалуй, подошло время вам вступать в партию. Как вы на это смотрите?
Как я на это смотрел? Лицо у меня запылало, четкого ответа не получилось. И я только проговорил:
- Если вы так считаете... Я конечно...
- Думаю, что пора, - улыбаясь, сказал политрук. - Одну рекомендацию дам я, в другой не откажет Васильев.
Я только счастливо улыбался. Какой же радостный день для меня был.
А вот однажды:
- Здравствуйте, дорогие товарищи разведчики! - нежданно-негаданно из-за плащ-палатки входа показался гвардии капитан Чупиков, за ним протиснулся Бурундуков. Они обошли всех присутствующих с рукопожатием.
Бурундуков являлся моим прямым начальником. С ним приходилось, хотя бы по телефону, иметь дело каждый день. Я даже отметил себе, что он стал гораздо мягче. По крайней мере не причинил за все последнее время ни одной неприятности. Чупикова же я видел после Бузулука впервые. И, конечно, растерялся, если не сказать испугался. Сразу подумалось - что-то не в порядке, проверять будут, расследовать. Нервничая, я стоял перед ними.
Чупиков и Бурундуков попросили показать им документацию, которую мы завели. Документация, над которой столько сидели, вырисовывая каждый кустик. В журналах тоже у нас был порядок. Все записывалось аккуратно. Даже был составлен график дежурства на сосне, хотя разведчики его не очень-то выполняли, просиживая на вышке до тех пор, пока не уставали. Документацией я гордился.
Чупиков все просмотрел очень быстро.
- Сведений о действиях и расположении наших частей нет ни в одном документе, - сказал он. - Ведете их правильно. Расскажите, кто тут у вас соседи? Я все обстоятельно рассказал и показал. А Бурундуков ходил по блиндажу и все внимательно рассматривал. Долго он стоял и перед панорамой. А я следил за выражением его лица, заметил, как он вдруг нахмурился, потрогав штабной ватман. Наконец все же усмехнулся:
- Не могли уж прямо у меня попросить? Долго листал он и журнал разведки. На одной из страниц рука его остановилась и он начал внимательно вчитываться. "Что там еще такое?!" - я поспешно заглянул через плечо Бурундукова. Так и есть!.. Журнал был раскрыт на странице с федотовскими мамзелями. Я уже ждал разноса за несерьезность, но Бурундуков и на этот раз только усмехнулся и захлопнул журнал.
- На фашистов посмотрим? - он деловито взглянул на Чупикова.
- Обязательно!
Погода стояла ветреная, вершину раскачивало во все стороны и непривычных к этому людей могло бы запросто укачать. Мы дополнительно набросили веревки на соседние деревья.
Перед уходом капитан Чупиков провел беседу со всеми разведчиками о бдительности. Для беспечных ребят это было очень полезно.
Я долго прохаживался по тропе, поглядывая вслед удалившимся начальникам. Вздохнул облегченно. Что ни говори, а краснополянское дело нанесло мне ощутимую рану и она еще не зарубцевалась.
Неутомимый в своей жажде отличиться, Николай Федотов все же добился своего. Километрах в пяти за передним краем он высмотрел просеку, на которой эсэсовцы проводили утреннюю физзарядку.
Перекрестие стереотрубы замерло на этом участке.
Движение здесь было непрестанным. Отдельные солдаты в течение всего дня ходили по просеке, пересекали ее в разных местах. Прошло строем несколько подразделений. Было ясно, что в этом районе сосредоточены какие-то резервы.
Итак, нужная цель была выявлена!
Но это было далеко еще не все. Координаты. Как определить их? Снова, если бы была гаубица полковника? На этот раз - нет! Чтобы не спугнуть врага, в этот район нельзя было посылать ни снаряда.
По законам артиллерийской науки координаты цели можно определить сопряженным наблюдением не менее чем с двух наблюдательных пунктов. Линии наблюдения лягут на планшет, а точка их пересечения и даст точное расположение цели. Вот тогда уже можно готовить исходные данные для стрельбы, вносить необходимые поправки на температуру воздуха, направление ветра и стрелять. Стрелять надежно и точно.
Разбившись на пары, разведчики весь день провели на соседних НП. К вечеру собрались у себя в блиндаже. Результат дневных поисков был одинаков: нужный участок просеки ни с одной другой точки не просматривался.
Что же необходимо было предпринять, для того чтобы засечь это место? Я сидел и мучительно размышлял. Даже на Западном фронте таких трудных случаев у нас не было. В конце концов все-таки отыскивались какие-то заметные предметы на местности, и не было случая, чтобы промахнулись. Я взглянул на озабоченно следивших за мной ребят:
- Ну, кто что посоветует?
В блиндаже вся разведка была налицо. И даже трудно было сказать, что у нас происходило. То ли служебное совещание, то ли комсомольское собрание. Ведь все присутствующие являлись комсомольцами, а рядом со мной сидел комсорг Юра Черепанов.
Федотов давно уже ерзал на топчане. Он сразу вскочил и заговорил, шепелявя от волнения:
- Это как же так?.. Такая цель! Тогда разрешите, товарищ гвардии лейтенант, я сейчас же к пехотным разведчикам сбегаю! Они все время за передний край ходят и наверняка знают, что это за просека. А может, они завтра пойдут, и мне с ними?..
Все было понятно. Конечно, Федотову очень хотелось, чтобы выявленная им цель была уничтожена. И вообще расспросить разведчиков из общевойсковых подразделений было бы неплохо. Но координат этого места они все-таки знать не могли, потому что на этом участке за передний край еще никому не удалось проникнуть.
- Может быть, договориться с артиллеристами, чтобы они в этот район несколько снарядов бросили? - предложил Рымарь.
И тут я только покачал головой. Помимо того, что не стоило рисковать и настораживать противника, была и вторая причина: артиллеристы, как всегда в обороне, сидели на строжайшем лимите и у них самих половина реперов (ориентиров) наверняка не была пристреляна.
- Возможно, в штабе полка есть аэрофотоснимок? - сделал следующее предложение Черепанов.
Данными аэрофотосъемки нам еще не приходилось пользоваться, но если такие имелись, то, конечно, могли помочь разобраться и отыскать просеку. Я позвонил в штаб полка, но снимков у них не оказалось, сказали только, что скоро должны быть.
- Товарищ гвардии лейтенант, - дошла очередь до Шилова. Он встал и, как всегда, покраснел. - Мы сегодня только с наблюдательных пунктов смотрели, а вот в той стороне - километрах в пяти, - он показал назад и вправо от линии фронта, - высокие сосны на бугре. Может быть, оттуда? Только там наблюдательных пунктов нет.
"Очень далеко от просеки, - подумал я, - но попробовать стоит". Так мы и решили.
С выбранной нами сосны мы увидели желанную просеку. Для верности подождали начала физзарядки. Все в порядке. В этот же день топографы провели привязку нашего второго НП. Координаты были определены точно. Оставалось только доложить командованию.
Сразу на НП появилось много народу. Командир полка сам поднялся на вышку понаблюдать. Он убедился, что разведка гвардейского минометного полка даром времени не теряла. Так и объявил во всеуслышанье, спустившись вниз.
Решение было единодушным: резервы противника накрыть огнем полка гвардейских минометов.
На следующий день фашистские солдаты, как всегда, заполнили просеку и приступили к выполнению физических упражнений. Последний раз в жизни.
Командир полка гвардии подполковник Виниченко подал сверху с сосны команду: "огонь!" Полковой залп на много километров потряс окрестности.
Громадный огненный смерч забушевал на просеке. Сразу же дым, пламя. Резервные части оборонявшейся здесь дивизии были уничтожены. Уже спустя несколько дней, когда прекратился пожар, это место стало заметно отовсюду. Черная опаленная земля и вокруг - обуглившиеся деревья.
В начале января стало ясно: примириться с существованием Демьянского выступа нельзя. Плацдарм, как гнойник, сидел в теле Северо-Западного и Волховского фронтов, мешая осуществлению других важных операций, отгораживая осажденный Ленинград.
Войска снова стали сосредоточиваться вокруг демьянской группировки противника. Сквозь непролазные заснеженные топи и болота, непроходимые леса поползли "катюши", танки, пушки, боеприпасы. Лесными чащами шли стрелковые дивизии. Сосредоточение войск проходило долго и трудно.
Наконец белое безмолвие старорусских лесов взорвалось ревом "катюш". Они, как всегда, открыли артподготовку. Главный удар наносился, как и прежде, под Рамушевым. Как и прежде, противник отчаянно сопротивлялся. И все-таки фашистское командование поняло, что плацдарм им не удержать. К концу февраля 1943 года он был ликвидирован.
Надо сказать, что за то время, что мы находились на фронте, в нашем дивизионе сменилось уже много офицеров. Под Красной Поляной в первый же день, как я уже писал, погибли Будкин и Прудников. После завершения боевых действий на Юго-Западном фронте были откомандированы из полка Кондрашов и еще несколько офицеров. Перед самым Новым годом при разрыве фашистской бомбы оторвало ноги моему товарищу по училищу Илье Сорокину - командиру одного из огневых взводов.
Незадолго до наступления на плацдарм, на одной из рекогносцировок, Федотов, Ефанов и я пробирались по узкой траншее переднего края. Впереди на нейтральной полосе прутья лозняка сильно затрудняли видимость, и мы подбирали место, откуда было бы можно получше рассмотреть первую позицию противника. Прошли уже немало, но хорошего сектора для наблюдения не находилось. Никто не стрелял, и я решил выбраться из траншеи. Залез на бруствер и выпрямился во весь рост. Теперь оборона противника была видна хорошо. Я принялся сличать линию переднего края на местности с картой... Свистнуло несколько пуль. Словно палкой ударило ниже колена, швырнуло обратно в траншею...
Глава шестая. В глубоком тылу
Думаю, что не испорчу своего повествования о боевых действиях дивизиона, если посвящу главу рассказу о своем пребывании в тылу. Ведь только самые удачливые из тех, кто воевал на переднем краю, не были ни разу ранены.
Федотов и Ефанов на лодке-волокуше перетащили меня через заснеженную Ловать, сдали медсестре в ближайшем медицинском пункте. Через несколько минут эта же сестра вышла и объявила ребятам, что ранение мое тяжелое и лечиться буду в тыловых госпиталях. Может, через полгода и вернусь обратно в полк.
На санях с лошадкой в медсанбат, оттуда на открытом грузовике по той самой единственной бревенчатой дороге - в полевой госпиталь. Грузовичок подрыгивал на каждой выбоине, тяжелыми стонами и проклятьями отзывались на эти прыжки раненые. В полевом госпитале мне несколько повезло. Оттуда тяжелораненых отправляли в Вышний Волочек самолетом. Я никак не входил в боковой отсек "Красного мстителя" - так называли маленький У-2. Наконец санитары, до боли согнув голову, втиснули носилки.
Холодная струйка воздуха, врывавшаяся через дырочку в фюзеляже, неприятно жгла шею, но в отсеке нельзя было и пошевелиться. Я терпел и, проклиная свою неосторожность, прощался с Северо-Западным фронтом. Утешало только одно - все врачи заверяли, что разбитая большая берцовая кость левой ноги быстро срастется, и я снова вернусь в строй.
Санитарный поезд из Вышнего Волочка шел через Москву, но оставляли в ней только самых тяжелых раненых, а я чувствовал себя сносно. Родной город! Когда начали выносить из вагона раненых, я попробовал упросить медперсонал, чтобы прихватили и меня. Пустое дело! Отделываясь какими-то словами, они проходили мимо полки, на которой я лежал. Им было не до меня. Тогда подхватив руками больную ногу, чтобы не зашибить ее еще больше, я свалился с нижней полки, на которой лежал, и пополз к выходу. Неожиданно пришла удача, и в санитарной машине нашлось место и для меня. Когда носилки вносили в двери госпиталя, я успел заметить вывеску: "4-й Московский городской родильный дом".
Почти четыре месяца провел я в стенах родильного дома, превращенного в хирургический госпиталь. Не знаю, что за учреждение сейчас в этом здании у Никитских ворот, рядом с кинотеатром повторного фильма. Надеюсь, опять роддом.
В мае, наконец, предстал перед окружной медицинской комиссией. Очень волновался, так как недавно узнал, что с ногой у меня далеко не все в порядке. Внешне рана зажила и выглядела очень хорошо, но в самом центре ее находилась маленькая незаметная дырочка, из которой нет-нет, да и выходили белые блестящие косточки.
Эта-то маленькая дырочка и грозила мне большими неприятностями.
Когда я вошел в помещение, где заседала комиссия, ее члены уже рассматривали на свет мои рентгеновские снимки. Операционная сестра быстро сняла повязку с ноги. Отверстие в центре шва все-таки было заметно. Мне предложили пройтись. Хромоту тоже, несмотря на все старания, не удавалось скрыть.
- Да... Чистейший хронический остеомиэлит! - произнес кто-то из членов комиссии. - Ограниченно годен второй степени.
- Ограниченно годен... А как же?..
- В вашей ноге идет еще процесс. - Хирург встал, взял тонкий стальной стержень и ткнул им в мою рану. Стержень без всякой боли вошел в ногу сантиметра на четыре.
- Это называется свищ. Косточки свои видели?
- Может, еще операцию? - с надеждой спросил я. Говорили, что еще одна операция может помочь.
- Пока не нужно. Возможно, через несколько месяцев...
Со справкой, в которой говорилось, что меня можно использовать на воинской службе только во фронтовом тылу, вышел я из госпиталя.
На другой день я был в отделе кадров гвардейских минометных частей. Доложив о прибытии сидевшему за столом подполковнику, я увидел на его столе голубовато-серую папку личного дела с наклеенной на ней беленькой полоской бумаги, на которой стояла моя фамилия.
Подполковник раскрыл верхнюю корочку и начал читать личное дело. Перелистнув несколько страниц, его рука замерла. Ровным голосом вслух он зачитал характеристику, составленную капитаном Чупиковым.
Я был потрясен.
- Командир полка сказал мне, - едва смог я выговорить, - что прикажет уничтожить все это дело.
- Может быть, он и хотел уничтожить, - оказал подполковник, - но сами видите... Вы, надеюсь, согласны, что такая аттестация никак не может украсить офицера гвардии?
Я молчал. Ну как можно было ожидать, что этот материал, на котором поставили решительный крест, снова выплывет. И где! В отделе кадров!
- Ну что?.. - подполковник чего-то от меня ждал.
- Ничего не могу ответить!
Ну что я мог сказать? Не описывать же всю ту страшно тяжелую и сложную обстановку, которая тогда сложилась на Юго-Западном фронте.
- Хорошо, - и подполковник вдруг улыбнулся, - тут дальше есть две характеристики, в которых достаточно сказано о проявленных вами впоследствии хороших боевых качествах. Но на фронт я вас послать все равно не могу как ограниченно годного.
Перед подполковником лежали справки из госпиталя.
- Нога должна скоро зажить, - заторопился я вставить. - Да и воюют же другие. Вот по радио вчера передавали...
- Ну это по радио... - подполковник с минуту подумал. - Как у вас насчет почерка и вообще аккуратности? Я не промедлил даже и секунды:
- Все время учителя ругались, что грязь и ничего не разберешь.
- Тогда будете работать в промышленности по обеспечению фронта вооружением, - решил кадровики показал на дверь. - Пока обождите, с вами побеседуют.
И вот с предписанием: убыть в распоряжение полковника Кашелотова - я подъезжал к своему новому месту службы.
Еще за несколько километров до городка начался сплошной березовый лес, а когда, наконец, состав вынырнул из березового коридора, сразу открылся город, тоже окруженный белым забором берез.
И справа и слева от железной дороги потянулись покрытые сажей черные цеха. В приоткрытые окна вагона вошел стальной лязг и грохот. Запахло гарью заводских труб. По правде сказать, чувствовал я себя неважно. С чертежами никогда дела не имел, со станками, токарными, слесарными, фрезерными - тоже. Одно меня очень привлекало в новой работе. Где еще можно изучить боевую машину, все ее тонкости, как не на заводе? Изучить все особенности, чтобы стрелять точнее.
Разыскать полковника Кашелотова, к которому у меня было предписание, оказалось легко. Военпредов на заводе знали все. Нужно было подняться на второй этаж и пройти мимо двери с надписью "директор" к следующей.
Инженер-полковник Антон Иванович Кашелотов оказался человеком лет сорока пяти. Светлый шатен. Среднего роста, с обозначившимся под кителем брюшком. Он, стоя, выслушал мой доклад.
- Мы, военпреды, - отрывисто заговорил полковник, - несем особую ответственность за качество изделий, которые принимаем от промышленности для фронта. Никакие рекламации для нас недопустимы. Поэтому и от завода мы обязаны требовать только изделия, строго соответствующие техническим условиям, стандартам и чертежам. Никаких отклонений быть не может.
- Ясно...
- С другой стороны, мы должны принять как можно больше техники, чтобы полностью оснастить армию. Следовательно, военный приемщик должен быть разносторонним специалистом своего дела, твердым и настойчивым в своих действиях.
Я растерянно молчал.
- Я понимаю, - сказал, наконец, Кашелотов, - что вам нужно привыкать и привыкать, учиться и учиться. Так принимайтесь же за это с самого начала.
Мне он поручал, хотя и самый простой, как он сказал, но в то же время и очень ответственный участок комплектации и выпуска готовых изделий.
Полковник позвонил и вызвал человека по фамилии Коробков.
- Алексей Михайлович, - обратился Кашелотов к вошедшему пожилому, с когда-то красивым, а сейчас усталым, морщинистым лицом, человеку. - Введи товарища в курс дела.
За несколько часов мы с Коробковым обошли закопченные, дышащие огнем печей и изложниц кузнечный и литейный цеха, прошли большой корпус, заставленный различными металлообрабатывающими станками, грохочущий, многозвучный прессовый цех и, наконец, дошли до спеццехов.
- Вот и наш цех! - гордо показал вперед Алексей Михайлович.
Я увидел перед собой большое железобетонное здание, далеко протянувшееся в глубину территории завода. Потемневшие от времени стены, окруженные горами лома, высокие въездные ворота.
- Здесь мы и сидим и днем, и ночью, - сказал Алексей Михайлович. - Бывает, что и Антон Иванович по неделе отсюда не выходит, а теперь, значит, и вы будете. - Подходя к цеху, он заметно подтянулся, и вид у него стал далеко не стариковский.
Охранник, стоявший у дверей, тщательно проверил пропуска, и Алексей Михайлович торжественно ввел меня в здание цеха.
В литературе уже не раз упоминалось о заводе "Компрессор", как об основном предприятии, на котором собирались гвардейские минометы. Но и помимо него был целый ряд предприятий, производивших ремонт боевых машин, изготовлявших как отдельные детали, так и целые узлы и сборки. Причем большинство из этих предприятий до войны выпускало самую мирную продукцию - сварочные горелки и кухонные примусы, мерники для химической промышленности и молочные бидоны.
Вот почему во всех цехах, которые мы прошли с Коробковым, пока еще мало что напоминало о гвардейских минометах. Поэтому я с особым волнением протиснулся в маленькую дверь, ожидая увидеть контуры знакомых конструкций.
- Пескоструйка! - произнес Алексей Михайлович, входя в небольшое помещение у самого входа.
В этой изолированной производственной комнате бушевал песчаный смерч. Рабочий в плотной брезентовой одежде и маске на лице сильнейшей струёй песка обрабатывал какие-то ржавые куски металла, и они прямо на глазах светлели, приобретали характерный металлический блеск. Песок был на полу, на стенах и потолке, в воздухе. Ну и работенка!.. А рабочий, не прерываясь, все сбивал и сбивал окалину.
- Травилка!
И здесь тоже осуществлялась очистка металла от ржавчины. Только уже совсем по-другому. Воздух помещения был густо насыщен парами влаги, которые поднимались из больших цементных ванн. Мы вошли как раз в тот момент, когда работавшие здесь женщина и худощавый паренек, одетые в резиновые сапоги и фартуки, опускали в одну из ванн большой лист стали.
Чем-то и женщина и ее подручный - совсем еще юный паренек - напомнили мне мать и Юрку. Но если мать и днем и ночью шила у себя дома, то брат ведь тоже трудился на заводе и, наверное, цех мало чем отличался от этого. Как-то ему приходится...
Но вот, пройдя по коридору, Коробков толкнул еще одну дверь.
Пришли! Мы находились в основном производственном помещении цеха. Сразу у входа стоял большой и очень длинный станок, обрабатывавший вполне знакомую мне деталь - направляющую. Ее ли мне было не узнать!
- Продольно-строгальный! - почтительно назвал мне станок Коробков. - Еле разыскали такой крупный.
Сразу же за станком гулко стучали несколько выстроенных в ряд прессов. Рядом, со звоном кромсали металл гильотинные ножницы. А чуть дальше сразу из нескольких мест взметались громадные снопы искр. Они неслись с пола во все стороны и, казалось, пронизывали всех рядом находившихся людей и даже оборудование. С опаской двигался я вслед за Коробковым.
Миновав несколько участков, где с помощью лебедок и вручную собирались установки, мы вышли к участку комплектации. Готовые боевые машины "БМ-13"!.. Вот их-то я знал хорошо.
- Да я!.. - старик даже говорить не мог от негодования. - Да у меня четверо сынов и все в армии! Чтоб я когда хоть одного ребятенка пальцем тронул!..
- Так уж не тронул?
- Да провалиться мне на этом месте!
- Вались, дед! Сад был у тебя?
- А как же!.. У нас у каждого хозяина наипервейшие сады. Зря что ли сам Мичурин Иван Владимирович из наших местов.
Федотов коварно прищурился:
- Т-ак!.. А когда к ночи к тебе в сад ребятишки за яблоками наведывались, ты их, наверное, специально поджидал с корзиной наилучших яблок? Ешьте, мол, детки дорогие, да помните дядю Степана...
Сразу поверженный Степан Иваныч растерянно замолчал. Да и что было говорить? Разве о том скажешь, что действительно поджидал он мальчишек, как лютую саранчу, с хворостиной, а то и крапивой в руках, что скакал за ними по плетням и грядкам, не раз растягиваясь на земле, и все для того, чтобы похлеще вытянуть какого-нибудь сорванца. Да разве такое обскажешь?..
Степан Иваныч торопливо схватил противогазовую сумку, в которой носил письма, и, даже не покурив, засобирался на выход.
Видя, что противник повержен, Федотов смеялся от души:
- А яблоки, дядя Степан, испокон веков таскали, - закричал он вслед старику, - таскали и будут таскать, даже при коммунизме!
- Да уж если такие, как ты... - пробормотал Степан Иваныч и, смущенно откозырнув, поспешно вышел.
Прекратили на время работу и наши радисты. Вся связь с огневыми позициями осуществлялась по телефону. И комсорг наш Юра Черепанов, всегда выручавший нас со связью на Юго-Западном, теперь занялся совсем другим делом.
Если в напряженные дни боев на Дону и под Ржевом и думать было нечего о сколько-нибудь художественном оформлении документов разведки, то здесь, под Демьянском, времени было достаточно.
Начали, конечно, со схемы ориентиров. Ее выполнили в красках и повесили на стенке блиндажа. За короткое время каждый из разведчиков знал все ориентиры твердо на память.
На ватманском листе, с большим трудом добытом в штабе, оформили разведывательную схему. К ней специальную легенду: что за цель, кем и когда выявлена, и, наконец, принялись за панораму местности. Сначала Черепанов набросал карандашом отдельные участки обороны противника. Их склеили вместе в длинную полосу, и вот уже на ней зазеленели леса, рощицы и поляны, извивалась голубая Робья, тянулись желтые и коричневые нити дорог и тропинок. Это была самая трудоемкая часть работы. Теперь оставалось нанести расположение подразделений немцев и их оборонительных сооружений. Ярко выделяющиеся артиллерийские и минометные батареи, пулеметные гнезда и доты, длинные зигзаги проволочных заграждений, черные горошины противотанковых полей, передвигающиеся по дорогам танки, грузовики и повозки, отдельные солдаты и подразделения наглядно представили всю систему обороны противника.
- Все!.. - разведчики без устали любовались на панораму. - Ну, а что выявим новое - будем пририсовывать.
Новые цели вскрывались часто. Правда, не все они были важными и значительными.
Однажды Федотов, ввалившись в блиндаж, с торжеством протянул журнал разведки.
Последняя запись в журнале гласила:
"Квадрат 32 - 10. 10 часов 30 минут. Отдельный блиндаж. Из блиндажа вылезли две фашистские мамзели и направились в кусты. Побыв там минут 10, вернулись обратно".
- И это все? - скрыв усмешку, я вернул журнал.
- Как все? - взвился Федотов. - Товарищ гвардии лейтенант, это же не какие-нибудь танки, которые чуть не каждый день разъезжают! А потом не ко всем они попадут, а только к заслуженным "фрицам"! Давай, Юра, рисуй их на свои схемы.
Блиндаж разразился хохотом, а этого только и добивался Федотов.
С первых дней нашего пребывания под Демьянском в разведке началась систематическая учеба. Даже пришлось составить расписание занятий. Снова изучали приборы, личное оружие. В лесу ходили по азимуту. И, конечно, занимались строевой, и даже тропинку протоптали, так отрабатывали действия бойца в строю и вне строя, с оружием и без. Регулярно приходил проводить занятия Чепок. Политзанятия полюбили, его всегда ждали. А мне он, как всегда кратко и чуть суховато, сказал, отозвав в сторону:
- Пожалуй, подошло время вам вступать в партию. Как вы на это смотрите?
Как я на это смотрел? Лицо у меня запылало, четкого ответа не получилось. И я только проговорил:
- Если вы так считаете... Я конечно...
- Думаю, что пора, - улыбаясь, сказал политрук. - Одну рекомендацию дам я, в другой не откажет Васильев.
Я только счастливо улыбался. Какой же радостный день для меня был.
А вот однажды:
- Здравствуйте, дорогие товарищи разведчики! - нежданно-негаданно из-за плащ-палатки входа показался гвардии капитан Чупиков, за ним протиснулся Бурундуков. Они обошли всех присутствующих с рукопожатием.
Бурундуков являлся моим прямым начальником. С ним приходилось, хотя бы по телефону, иметь дело каждый день. Я даже отметил себе, что он стал гораздо мягче. По крайней мере не причинил за все последнее время ни одной неприятности. Чупикова же я видел после Бузулука впервые. И, конечно, растерялся, если не сказать испугался. Сразу подумалось - что-то не в порядке, проверять будут, расследовать. Нервничая, я стоял перед ними.
Чупиков и Бурундуков попросили показать им документацию, которую мы завели. Документация, над которой столько сидели, вырисовывая каждый кустик. В журналах тоже у нас был порядок. Все записывалось аккуратно. Даже был составлен график дежурства на сосне, хотя разведчики его не очень-то выполняли, просиживая на вышке до тех пор, пока не уставали. Документацией я гордился.
Чупиков все просмотрел очень быстро.
- Сведений о действиях и расположении наших частей нет ни в одном документе, - сказал он. - Ведете их правильно. Расскажите, кто тут у вас соседи? Я все обстоятельно рассказал и показал. А Бурундуков ходил по блиндажу и все внимательно рассматривал. Долго он стоял и перед панорамой. А я следил за выражением его лица, заметил, как он вдруг нахмурился, потрогав штабной ватман. Наконец все же усмехнулся:
- Не могли уж прямо у меня попросить? Долго листал он и журнал разведки. На одной из страниц рука его остановилась и он начал внимательно вчитываться. "Что там еще такое?!" - я поспешно заглянул через плечо Бурундукова. Так и есть!.. Журнал был раскрыт на странице с федотовскими мамзелями. Я уже ждал разноса за несерьезность, но Бурундуков и на этот раз только усмехнулся и захлопнул журнал.
- На фашистов посмотрим? - он деловито взглянул на Чупикова.
- Обязательно!
Погода стояла ветреная, вершину раскачивало во все стороны и непривычных к этому людей могло бы запросто укачать. Мы дополнительно набросили веревки на соседние деревья.
Перед уходом капитан Чупиков провел беседу со всеми разведчиками о бдительности. Для беспечных ребят это было очень полезно.
Я долго прохаживался по тропе, поглядывая вслед удалившимся начальникам. Вздохнул облегченно. Что ни говори, а краснополянское дело нанесло мне ощутимую рану и она еще не зарубцевалась.
Неутомимый в своей жажде отличиться, Николай Федотов все же добился своего. Километрах в пяти за передним краем он высмотрел просеку, на которой эсэсовцы проводили утреннюю физзарядку.
Перекрестие стереотрубы замерло на этом участке.
Движение здесь было непрестанным. Отдельные солдаты в течение всего дня ходили по просеке, пересекали ее в разных местах. Прошло строем несколько подразделений. Было ясно, что в этом районе сосредоточены какие-то резервы.
Итак, нужная цель была выявлена!
Но это было далеко еще не все. Координаты. Как определить их? Снова, если бы была гаубица полковника? На этот раз - нет! Чтобы не спугнуть врага, в этот район нельзя было посылать ни снаряда.
По законам артиллерийской науки координаты цели можно определить сопряженным наблюдением не менее чем с двух наблюдательных пунктов. Линии наблюдения лягут на планшет, а точка их пересечения и даст точное расположение цели. Вот тогда уже можно готовить исходные данные для стрельбы, вносить необходимые поправки на температуру воздуха, направление ветра и стрелять. Стрелять надежно и точно.
Разбившись на пары, разведчики весь день провели на соседних НП. К вечеру собрались у себя в блиндаже. Результат дневных поисков был одинаков: нужный участок просеки ни с одной другой точки не просматривался.
Что же необходимо было предпринять, для того чтобы засечь это место? Я сидел и мучительно размышлял. Даже на Западном фронте таких трудных случаев у нас не было. В конце концов все-таки отыскивались какие-то заметные предметы на местности, и не было случая, чтобы промахнулись. Я взглянул на озабоченно следивших за мной ребят:
- Ну, кто что посоветует?
В блиндаже вся разведка была налицо. И даже трудно было сказать, что у нас происходило. То ли служебное совещание, то ли комсомольское собрание. Ведь все присутствующие являлись комсомольцами, а рядом со мной сидел комсорг Юра Черепанов.
Федотов давно уже ерзал на топчане. Он сразу вскочил и заговорил, шепелявя от волнения:
- Это как же так?.. Такая цель! Тогда разрешите, товарищ гвардии лейтенант, я сейчас же к пехотным разведчикам сбегаю! Они все время за передний край ходят и наверняка знают, что это за просека. А может, они завтра пойдут, и мне с ними?..
Все было понятно. Конечно, Федотову очень хотелось, чтобы выявленная им цель была уничтожена. И вообще расспросить разведчиков из общевойсковых подразделений было бы неплохо. Но координат этого места они все-таки знать не могли, потому что на этом участке за передний край еще никому не удалось проникнуть.
- Может быть, договориться с артиллеристами, чтобы они в этот район несколько снарядов бросили? - предложил Рымарь.
И тут я только покачал головой. Помимо того, что не стоило рисковать и настораживать противника, была и вторая причина: артиллеристы, как всегда в обороне, сидели на строжайшем лимите и у них самих половина реперов (ориентиров) наверняка не была пристреляна.
- Возможно, в штабе полка есть аэрофотоснимок? - сделал следующее предложение Черепанов.
Данными аэрофотосъемки нам еще не приходилось пользоваться, но если такие имелись, то, конечно, могли помочь разобраться и отыскать просеку. Я позвонил в штаб полка, но снимков у них не оказалось, сказали только, что скоро должны быть.
- Товарищ гвардии лейтенант, - дошла очередь до Шилова. Он встал и, как всегда, покраснел. - Мы сегодня только с наблюдательных пунктов смотрели, а вот в той стороне - километрах в пяти, - он показал назад и вправо от линии фронта, - высокие сосны на бугре. Может быть, оттуда? Только там наблюдательных пунктов нет.
"Очень далеко от просеки, - подумал я, - но попробовать стоит". Так мы и решили.
С выбранной нами сосны мы увидели желанную просеку. Для верности подождали начала физзарядки. Все в порядке. В этот же день топографы провели привязку нашего второго НП. Координаты были определены точно. Оставалось только доложить командованию.
Сразу на НП появилось много народу. Командир полка сам поднялся на вышку понаблюдать. Он убедился, что разведка гвардейского минометного полка даром времени не теряла. Так и объявил во всеуслышанье, спустившись вниз.
Решение было единодушным: резервы противника накрыть огнем полка гвардейских минометов.
На следующий день фашистские солдаты, как всегда, заполнили просеку и приступили к выполнению физических упражнений. Последний раз в жизни.
Командир полка гвардии подполковник Виниченко подал сверху с сосны команду: "огонь!" Полковой залп на много километров потряс окрестности.
Громадный огненный смерч забушевал на просеке. Сразу же дым, пламя. Резервные части оборонявшейся здесь дивизии были уничтожены. Уже спустя несколько дней, когда прекратился пожар, это место стало заметно отовсюду. Черная опаленная земля и вокруг - обуглившиеся деревья.
В начале января стало ясно: примириться с существованием Демьянского выступа нельзя. Плацдарм, как гнойник, сидел в теле Северо-Западного и Волховского фронтов, мешая осуществлению других важных операций, отгораживая осажденный Ленинград.
Войска снова стали сосредоточиваться вокруг демьянской группировки противника. Сквозь непролазные заснеженные топи и болота, непроходимые леса поползли "катюши", танки, пушки, боеприпасы. Лесными чащами шли стрелковые дивизии. Сосредоточение войск проходило долго и трудно.
Наконец белое безмолвие старорусских лесов взорвалось ревом "катюш". Они, как всегда, открыли артподготовку. Главный удар наносился, как и прежде, под Рамушевым. Как и прежде, противник отчаянно сопротивлялся. И все-таки фашистское командование поняло, что плацдарм им не удержать. К концу февраля 1943 года он был ликвидирован.
Надо сказать, что за то время, что мы находились на фронте, в нашем дивизионе сменилось уже много офицеров. Под Красной Поляной в первый же день, как я уже писал, погибли Будкин и Прудников. После завершения боевых действий на Юго-Западном фронте были откомандированы из полка Кондрашов и еще несколько офицеров. Перед самым Новым годом при разрыве фашистской бомбы оторвало ноги моему товарищу по училищу Илье Сорокину - командиру одного из огневых взводов.
Незадолго до наступления на плацдарм, на одной из рекогносцировок, Федотов, Ефанов и я пробирались по узкой траншее переднего края. Впереди на нейтральной полосе прутья лозняка сильно затрудняли видимость, и мы подбирали место, откуда было бы можно получше рассмотреть первую позицию противника. Прошли уже немало, но хорошего сектора для наблюдения не находилось. Никто не стрелял, и я решил выбраться из траншеи. Залез на бруствер и выпрямился во весь рост. Теперь оборона противника была видна хорошо. Я принялся сличать линию переднего края на местности с картой... Свистнуло несколько пуль. Словно палкой ударило ниже колена, швырнуло обратно в траншею...
Глава шестая. В глубоком тылу
Думаю, что не испорчу своего повествования о боевых действиях дивизиона, если посвящу главу рассказу о своем пребывании в тылу. Ведь только самые удачливые из тех, кто воевал на переднем краю, не были ни разу ранены.
Федотов и Ефанов на лодке-волокуше перетащили меня через заснеженную Ловать, сдали медсестре в ближайшем медицинском пункте. Через несколько минут эта же сестра вышла и объявила ребятам, что ранение мое тяжелое и лечиться буду в тыловых госпиталях. Может, через полгода и вернусь обратно в полк.
На санях с лошадкой в медсанбат, оттуда на открытом грузовике по той самой единственной бревенчатой дороге - в полевой госпиталь. Грузовичок подрыгивал на каждой выбоине, тяжелыми стонами и проклятьями отзывались на эти прыжки раненые. В полевом госпитале мне несколько повезло. Оттуда тяжелораненых отправляли в Вышний Волочек самолетом. Я никак не входил в боковой отсек "Красного мстителя" - так называли маленький У-2. Наконец санитары, до боли согнув голову, втиснули носилки.
Холодная струйка воздуха, врывавшаяся через дырочку в фюзеляже, неприятно жгла шею, но в отсеке нельзя было и пошевелиться. Я терпел и, проклиная свою неосторожность, прощался с Северо-Западным фронтом. Утешало только одно - все врачи заверяли, что разбитая большая берцовая кость левой ноги быстро срастется, и я снова вернусь в строй.
Санитарный поезд из Вышнего Волочка шел через Москву, но оставляли в ней только самых тяжелых раненых, а я чувствовал себя сносно. Родной город! Когда начали выносить из вагона раненых, я попробовал упросить медперсонал, чтобы прихватили и меня. Пустое дело! Отделываясь какими-то словами, они проходили мимо полки, на которой я лежал. Им было не до меня. Тогда подхватив руками больную ногу, чтобы не зашибить ее еще больше, я свалился с нижней полки, на которой лежал, и пополз к выходу. Неожиданно пришла удача, и в санитарной машине нашлось место и для меня. Когда носилки вносили в двери госпиталя, я успел заметить вывеску: "4-й Московский городской родильный дом".
Почти четыре месяца провел я в стенах родильного дома, превращенного в хирургический госпиталь. Не знаю, что за учреждение сейчас в этом здании у Никитских ворот, рядом с кинотеатром повторного фильма. Надеюсь, опять роддом.
В мае, наконец, предстал перед окружной медицинской комиссией. Очень волновался, так как недавно узнал, что с ногой у меня далеко не все в порядке. Внешне рана зажила и выглядела очень хорошо, но в самом центре ее находилась маленькая незаметная дырочка, из которой нет-нет, да и выходили белые блестящие косточки.
Эта-то маленькая дырочка и грозила мне большими неприятностями.
Когда я вошел в помещение, где заседала комиссия, ее члены уже рассматривали на свет мои рентгеновские снимки. Операционная сестра быстро сняла повязку с ноги. Отверстие в центре шва все-таки было заметно. Мне предложили пройтись. Хромоту тоже, несмотря на все старания, не удавалось скрыть.
- Да... Чистейший хронический остеомиэлит! - произнес кто-то из членов комиссии. - Ограниченно годен второй степени.
- Ограниченно годен... А как же?..
- В вашей ноге идет еще процесс. - Хирург встал, взял тонкий стальной стержень и ткнул им в мою рану. Стержень без всякой боли вошел в ногу сантиметра на четыре.
- Это называется свищ. Косточки свои видели?
- Может, еще операцию? - с надеждой спросил я. Говорили, что еще одна операция может помочь.
- Пока не нужно. Возможно, через несколько месяцев...
Со справкой, в которой говорилось, что меня можно использовать на воинской службе только во фронтовом тылу, вышел я из госпиталя.
На другой день я был в отделе кадров гвардейских минометных частей. Доложив о прибытии сидевшему за столом подполковнику, я увидел на его столе голубовато-серую папку личного дела с наклеенной на ней беленькой полоской бумаги, на которой стояла моя фамилия.
Подполковник раскрыл верхнюю корочку и начал читать личное дело. Перелистнув несколько страниц, его рука замерла. Ровным голосом вслух он зачитал характеристику, составленную капитаном Чупиковым.
Я был потрясен.
- Командир полка сказал мне, - едва смог я выговорить, - что прикажет уничтожить все это дело.
- Может быть, он и хотел уничтожить, - оказал подполковник, - но сами видите... Вы, надеюсь, согласны, что такая аттестация никак не может украсить офицера гвардии?
Я молчал. Ну как можно было ожидать, что этот материал, на котором поставили решительный крест, снова выплывет. И где! В отделе кадров!
- Ну что?.. - подполковник чего-то от меня ждал.
- Ничего не могу ответить!
Ну что я мог сказать? Не описывать же всю ту страшно тяжелую и сложную обстановку, которая тогда сложилась на Юго-Западном фронте.
- Хорошо, - и подполковник вдруг улыбнулся, - тут дальше есть две характеристики, в которых достаточно сказано о проявленных вами впоследствии хороших боевых качествах. Но на фронт я вас послать все равно не могу как ограниченно годного.
Перед подполковником лежали справки из госпиталя.
- Нога должна скоро зажить, - заторопился я вставить. - Да и воюют же другие. Вот по радио вчера передавали...
- Ну это по радио... - подполковник с минуту подумал. - Как у вас насчет почерка и вообще аккуратности? Я не промедлил даже и секунды:
- Все время учителя ругались, что грязь и ничего не разберешь.
- Тогда будете работать в промышленности по обеспечению фронта вооружением, - решил кадровики показал на дверь. - Пока обождите, с вами побеседуют.
И вот с предписанием: убыть в распоряжение полковника Кашелотова - я подъезжал к своему новому месту службы.
Еще за несколько километров до городка начался сплошной березовый лес, а когда, наконец, состав вынырнул из березового коридора, сразу открылся город, тоже окруженный белым забором берез.
И справа и слева от железной дороги потянулись покрытые сажей черные цеха. В приоткрытые окна вагона вошел стальной лязг и грохот. Запахло гарью заводских труб. По правде сказать, чувствовал я себя неважно. С чертежами никогда дела не имел, со станками, токарными, слесарными, фрезерными - тоже. Одно меня очень привлекало в новой работе. Где еще можно изучить боевую машину, все ее тонкости, как не на заводе? Изучить все особенности, чтобы стрелять точнее.
Разыскать полковника Кашелотова, к которому у меня было предписание, оказалось легко. Военпредов на заводе знали все. Нужно было подняться на второй этаж и пройти мимо двери с надписью "директор" к следующей.
Инженер-полковник Антон Иванович Кашелотов оказался человеком лет сорока пяти. Светлый шатен. Среднего роста, с обозначившимся под кителем брюшком. Он, стоя, выслушал мой доклад.
- Мы, военпреды, - отрывисто заговорил полковник, - несем особую ответственность за качество изделий, которые принимаем от промышленности для фронта. Никакие рекламации для нас недопустимы. Поэтому и от завода мы обязаны требовать только изделия, строго соответствующие техническим условиям, стандартам и чертежам. Никаких отклонений быть не может.
- Ясно...
- С другой стороны, мы должны принять как можно больше техники, чтобы полностью оснастить армию. Следовательно, военный приемщик должен быть разносторонним специалистом своего дела, твердым и настойчивым в своих действиях.
Я растерянно молчал.
- Я понимаю, - сказал, наконец, Кашелотов, - что вам нужно привыкать и привыкать, учиться и учиться. Так принимайтесь же за это с самого начала.
Мне он поручал, хотя и самый простой, как он сказал, но в то же время и очень ответственный участок комплектации и выпуска готовых изделий.
Полковник позвонил и вызвал человека по фамилии Коробков.
- Алексей Михайлович, - обратился Кашелотов к вошедшему пожилому, с когда-то красивым, а сейчас усталым, морщинистым лицом, человеку. - Введи товарища в курс дела.
За несколько часов мы с Коробковым обошли закопченные, дышащие огнем печей и изложниц кузнечный и литейный цеха, прошли большой корпус, заставленный различными металлообрабатывающими станками, грохочущий, многозвучный прессовый цех и, наконец, дошли до спеццехов.
- Вот и наш цех! - гордо показал вперед Алексей Михайлович.
Я увидел перед собой большое железобетонное здание, далеко протянувшееся в глубину территории завода. Потемневшие от времени стены, окруженные горами лома, высокие въездные ворота.
- Здесь мы и сидим и днем, и ночью, - сказал Алексей Михайлович. - Бывает, что и Антон Иванович по неделе отсюда не выходит, а теперь, значит, и вы будете. - Подходя к цеху, он заметно подтянулся, и вид у него стал далеко не стариковский.
Охранник, стоявший у дверей, тщательно проверил пропуска, и Алексей Михайлович торжественно ввел меня в здание цеха.
В литературе уже не раз упоминалось о заводе "Компрессор", как об основном предприятии, на котором собирались гвардейские минометы. Но и помимо него был целый ряд предприятий, производивших ремонт боевых машин, изготовлявших как отдельные детали, так и целые узлы и сборки. Причем большинство из этих предприятий до войны выпускало самую мирную продукцию - сварочные горелки и кухонные примусы, мерники для химической промышленности и молочные бидоны.
Вот почему во всех цехах, которые мы прошли с Коробковым, пока еще мало что напоминало о гвардейских минометах. Поэтому я с особым волнением протиснулся в маленькую дверь, ожидая увидеть контуры знакомых конструкций.
- Пескоструйка! - произнес Алексей Михайлович, входя в небольшое помещение у самого входа.
В этой изолированной производственной комнате бушевал песчаный смерч. Рабочий в плотной брезентовой одежде и маске на лице сильнейшей струёй песка обрабатывал какие-то ржавые куски металла, и они прямо на глазах светлели, приобретали характерный металлический блеск. Песок был на полу, на стенах и потолке, в воздухе. Ну и работенка!.. А рабочий, не прерываясь, все сбивал и сбивал окалину.
- Травилка!
И здесь тоже осуществлялась очистка металла от ржавчины. Только уже совсем по-другому. Воздух помещения был густо насыщен парами влаги, которые поднимались из больших цементных ванн. Мы вошли как раз в тот момент, когда работавшие здесь женщина и худощавый паренек, одетые в резиновые сапоги и фартуки, опускали в одну из ванн большой лист стали.
Чем-то и женщина и ее подручный - совсем еще юный паренек - напомнили мне мать и Юрку. Но если мать и днем и ночью шила у себя дома, то брат ведь тоже трудился на заводе и, наверное, цех мало чем отличался от этого. Как-то ему приходится...
Но вот, пройдя по коридору, Коробков толкнул еще одну дверь.
Пришли! Мы находились в основном производственном помещении цеха. Сразу у входа стоял большой и очень длинный станок, обрабатывавший вполне знакомую мне деталь - направляющую. Ее ли мне было не узнать!
- Продольно-строгальный! - почтительно назвал мне станок Коробков. - Еле разыскали такой крупный.
Сразу же за станком гулко стучали несколько выстроенных в ряд прессов. Рядом, со звоном кромсали металл гильотинные ножницы. А чуть дальше сразу из нескольких мест взметались громадные снопы искр. Они неслись с пола во все стороны и, казалось, пронизывали всех рядом находившихся людей и даже оборудование. С опаской двигался я вслед за Коробковым.
Миновав несколько участков, где с помощью лебедок и вручную собирались установки, мы вышли к участку комплектации. Готовые боевые машины "БМ-13"!.. Вот их-то я знал хорошо.