Страница:
- << Первая
- « Предыдущая
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- 9
- 10
- 11
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- 17
- 18
- 19
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- 26
- 27
- 28
- 29
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- 35
- 36
- 37
- 38
- 39
- 40
- 41
- 42
- 43
- 44
- 45
- 46
- 47
- 48
- 49
- 50
- 51
- 52
- 53
- 54
- 55
- 56
- 57
- 58
- 59
- 60
- 61
- 62
- 63
- 64
- 65
- 66
- 67
- 68
- 69
- 70
- 71
- 72
- 73
- 74
- 75
- 76
- 77
- 78
- 79
- 80
- 81
- 82
- 83
- 84
- 85
- 86
- 87
- 88
- 89
- 90
- 91
- 92
- 93
- 94
- 95
- 96
- 97
- 98
- 99
- 100
- Следующая »
- Последняя >>
6. Однако такими доводами первосвященнику не удалось убедить Саула, потому что страх последнего был так велик, что он не поверил даже столь правдивому объяснению. Царь приказал своим воинам схватить первосвященника вместе с его родственниками и убить их. Но так как стража не решалась прикоснуться к особе первосвященника, предпочитая оказать неповиновение скорее царю, чем Господу Богу, то Саул поручил это дело сирийцу Дойку. Тот в сообществе нескольких подобных же негодяев перебил Ахимелеха и всю его родню, состоявшую приблизительно из трехсот пяти человек. Затем Саул послал отряд также в священнический город Наву с повелением перебить там всех, не щадя даже женщин и малых детей. Самый же город был предан пламени. Спасся из этой резни один лишь сын Ахимелеха, по имени Авиафар. Таким образом оправдалось предсказание, данное Господом Богом первосвященнику Илию, а именно, что беззакония его двух сыновей повлекут за собою истребление всего рода[598].
7. Этот бесчеловечный поступок царя Саула, который перерезал целую первосвященническую семью, не пожалел и не устыдился поднять руку на старцев, разрушил город, который сам Предвечный назначил местопребыванием и владением священнослужителей и пророков, где Только и могли являться такие пророки, дает возможность лишний раз понять людские наклонности. Пока люди остаются лицами частными и живут на скромных условиях, они не имеют возможности предаваться влечениям всей природы и не решаются поступать сообразно своим прихотям. В таком положении они бывают скромны и умеренны, думают об одной лишь правде и направляют исключительно на нее все свои помыслы и стремления. Только тогда они твердо убеждены в том, что Господь Бог присутствует при всех случаях жизни, не только видя все дела людские, но даже зная все помыслы, которые будут руководить поступками людей. Лишь же только люди достигают власти и силы, они немедленно снимают, подобно актерам на сцене, маску своих прежних привычек и обычаев и заменяют последние наглостью, чванством, презрительным отношением ко всему человеческому и божественному. И в то время как им в теперешнем их положении, когда все завистливо смотрят на них и вся их деятельность и помыслы на глазах у всех, следовало бы быть особенно благочестивыми и праведными, теперь-то именно они и кичатся своею деятельностью, как будто бы Господь Бог не видит или даже трепещет пред их властью. И если они, на основании какого-нибудь слуха, начинают по собственному своему усмотрению бояться чего-либо, или ненавидеть, или без причины любить кого-нибудь, то они уже считают это вполне правильным, неоспоримым, точным, угодным людям и Господу Богу. При этом они не дают себе труда даже подумать о будущем. Напротив, они сперва осыпают почестями тех, кто много постарался за них, а затем начинают завидовать им; доведя кого-нибудь до какого-либо высокого общественного положения, они затем лишают его не только этого положения, но ради последнего даже и жизни, основываясь при этом на каких-нибудь гнусных и по своей преувеличенности совершенно невероятных доводах и соображениях. При этом они не только не наказывают таких деяний, которые действительно заслуживают наказания, но и, по возможности, убивают невинных на основании доносов и нерасследованных обвинений. Правильность всего этого подтвердил нам сын Киса, Саул, первый царь после периода патриархов и эпохи еврейских судей: из-за одного подозрения на Ахимелеха он перебил триста священнослужителей и пророков, совершенно до основания разрушил их город и в известном смысле приложил все старания, чтобы лишить храм священников и пророков, перерезав такое количество их и не оставив им даже родного города, откуда могли бы впоследствии выйти новые священнослужители и новые пророки.
8. Между тем сын Ахимелеха, Авиафар, единственный, которому из всего числа умерщвленных Саулом членов священнического рода удалось спастись, бежал к Давиду и рассказал ему о бедствии, постигшем его родню, а также о гибели отца своего. Давид же возразил ему, что сам он, увидев Дойка, предугадал такой исход дела, потому что подозревал, что этот Доик наклевещет царю на первосвященника. При этом он обвинял самого себя, как виновника всего этого несчастия. Затем он предложил Авиафару остаться здесь и жить при нем, потому что он нигде, как именно тут, не будет в такой безопасности[599].
Глава тринадцатая
7. Этот бесчеловечный поступок царя Саула, который перерезал целую первосвященническую семью, не пожалел и не устыдился поднять руку на старцев, разрушил город, который сам Предвечный назначил местопребыванием и владением священнослужителей и пророков, где Только и могли являться такие пророки, дает возможность лишний раз понять людские наклонности. Пока люди остаются лицами частными и живут на скромных условиях, они не имеют возможности предаваться влечениям всей природы и не решаются поступать сообразно своим прихотям. В таком положении они бывают скромны и умеренны, думают об одной лишь правде и направляют исключительно на нее все свои помыслы и стремления. Только тогда они твердо убеждены в том, что Господь Бог присутствует при всех случаях жизни, не только видя все дела людские, но даже зная все помыслы, которые будут руководить поступками людей. Лишь же только люди достигают власти и силы, они немедленно снимают, подобно актерам на сцене, маску своих прежних привычек и обычаев и заменяют последние наглостью, чванством, презрительным отношением ко всему человеческому и божественному. И в то время как им в теперешнем их положении, когда все завистливо смотрят на них и вся их деятельность и помыслы на глазах у всех, следовало бы быть особенно благочестивыми и праведными, теперь-то именно они и кичатся своею деятельностью, как будто бы Господь Бог не видит или даже трепещет пред их властью. И если они, на основании какого-нибудь слуха, начинают по собственному своему усмотрению бояться чего-либо, или ненавидеть, или без причины любить кого-нибудь, то они уже считают это вполне правильным, неоспоримым, точным, угодным людям и Господу Богу. При этом они не дают себе труда даже подумать о будущем. Напротив, они сперва осыпают почестями тех, кто много постарался за них, а затем начинают завидовать им; доведя кого-нибудь до какого-либо высокого общественного положения, они затем лишают его не только этого положения, но ради последнего даже и жизни, основываясь при этом на каких-нибудь гнусных и по своей преувеличенности совершенно невероятных доводах и соображениях. При этом они не только не наказывают таких деяний, которые действительно заслуживают наказания, но и, по возможности, убивают невинных на основании доносов и нерасследованных обвинений. Правильность всего этого подтвердил нам сын Киса, Саул, первый царь после периода патриархов и эпохи еврейских судей: из-за одного подозрения на Ахимелеха он перебил триста священнослужителей и пророков, совершенно до основания разрушил их город и в известном смысле приложил все старания, чтобы лишить храм священников и пророков, перерезав такое количество их и не оставив им даже родного города, откуда могли бы впоследствии выйти новые священнослужители и новые пророки.
8. Между тем сын Ахимелеха, Авиафар, единственный, которому из всего числа умерщвленных Саулом членов священнического рода удалось спастись, бежал к Давиду и рассказал ему о бедствии, постигшем его родню, а также о гибели отца своего. Давид же возразил ему, что сам он, увидев Дойка, предугадал такой исход дела, потому что подозревал, что этот Доик наклевещет царю на первосвященника. При этом он обвинял самого себя, как виновника всего этого несчастия. Затем он предложил Авиафару остаться здесь и жить при нем, потому что он нигде, как именно тут, не будет в такой безопасности[599].
Глава тринадцатая
1. Около этого времени Давид узнал, что филистимляне вторглись во владения килланцев[600] и предали их разграблению. Поэтому он решил просить Господа Бога чрез пророка о разрешении начать борьбу и затем вступить в войну с филистимлянами. Когда получился благоприятный ответ, предвещавший победу, Давид двинулся со своими товарищами на филистимлян, учинил среди них страшную резню и захватил крупную добычу. Затем он остался у килланцев для их охраны в продолжение всего времени, пока они могли бы безопасно собирать свою жатву с полей. Между тем царю Саулу было донесено, где находится Давид, потому что удачный исход его военного предприятия не остался неизвестным, но молва о нем распространялась повсюду и дошла через множество людей и до ушей царя, а вместе с тем и подробности о положении победителя. Саул очень обрадовался, когда узнал, что Давид находится в Килле, и подумал: «Наконец-то Предвечный дал мне его в руки, так как принудил Давида засесть в городе со стенами, воротами и засовами». Поэтому Саул приказал всему народу пойти походом на Киллу, осадить ее и, схватив Давида, убить его. Когда Давиду было сообщено об этом, а также стало известно от Господа Бога, что, если он останется у жителей Киллы, они выдадут его Саулу, то он вместе со своими четырьмястами товарищами покинул город и удалился в пустыню, расположенную выше так называемой степи Энгедаин[601]. Когда же царь узнал, что Давид удалился из города килланцев, то отменил свое распоряжение относительно похода на него.
2. Затем Давид отправился дальше и прибыл в местность, носящую название Кены[602] в области Зиф[603]. Сюда явился к нему и сын Саула, Ионаф. После сердечного приветствия последний просил Давида не терять бодрости духа и смело смотреть в глаза будущему, потому что ему, Давиду, суждено впоследствии быть царем и иметь в своем распоряжении все военные силы евреев. При этом Ионаф указал, что подобные результаты достигаются только путем больших усилий.
Обменявшись еще раз клятвенными обещаниями всю жизнь свою любить друг друга и призвав Господа Бога в свидетели того, что он никогда не нарушит этой клятвы и не поступит против нее, Ионаф расстался с Давидом, успев несколько утешить друга и успокоить его в его опасениях. Между тем жители города Зифа, желая угодить Саулу, послали последнему извещение, что Давид в настоящую минуту находится у них, и присовокупили о своей готовности выдать ему Давида, если бы царь пожаловал к ним: придется лишь занять несколько ущелий их страны, и тогда Давиду не представится ни малейшей возможности убежать куда бы то ни было. За такое их предложение выдать врага Саул выразил жителям Зифа свою признательность и обещал им в недалеком будущем награду за их к нему расположение. Вместе с тем он выслал к ним отряд для обыска всех потайных мест пустыни и для поимки Давида и сообщил при этом, что он сам вскоре явится вслед за своим передовым отрядом. При этом зифитяне предложили царю свои услуги не только в качестве проводников при отыскании и поимке Давида, но и обещали выказать царю свое особенное расположение и свою преданность тем, что изо всех сил поспособствуют поимке врага. Однако злому и гнусному намерению зифитян не суждено было осуществиться. Они ничего не потеряли бы, если бы не открыли Саулу местопребывания Давида. Но так как они из угодливости к царю и из желания наживы изменили человеку, особенно угодному Господу Богу и совершенно напрасно подвергавшемуся смертельной опасности, тогда как он мог отлично укрыться у них, и обещали Саулу выдать его, то Давид, узнав о гнусности зифитян и о нашествии царя, тотчас покинул ущелья их страны и бежал на высокую скалу, находившуюся в пустыне Маонской[604].
3. Саул тем временем продолжал свое преследование. Узнав в пути, что Давид ушел из теснины, он направился к другой стороне утеса. Давид едва было не попал во власть Саула, когда последнего отвлекло от его преследования известие, что филистимляне вновь вторглись в страну еврейскую. Ввиду этого Саулу пришлось пойти на этих природных врагов евреев, так как он считал более необходимым отразить нападение их, чем гнаться за личным врагом, дальнейшее преследование которого могло бы при данных обстоятельствах повлечь за собою разорение и гибель всей страны.
4. Неожиданно избегнув таким образом опасности, Давид снова вернулся в ущелья Энгедаина. Между тем Саул успел прогнать филистимлян и получить извещение, что Давид вновь находится в пределах Энгедаина. Царь тотчас отправился на поиски за врагом, став во главе отборного отряда из трех тысяч тяжеловооруженных. Подойдя уже близко к цели своего похода, Саул увидал в стороне от дороги обширную и глубокую пещеру, которая далеко входила в гору. В этой пещере случайно спрятался как раз в то время Давид со своим отрядом в четыреста человек. Побуждаемый естественной нуждою, Саул один ушел в эту пещеру. Когда один из людей Давида заметил Саула и, сказав об этом Давиду, указал на то, что сам Господь Бог дает случай отомстить врагу, причем советовал отрубить Саулу голову и тем самым раз навсегда избавиться от всех беспокойств и несчастий, то Давид подошел к Саулу сзади и отрезал ему только край плаща, в который был облачен Саул; в эту минуту в голове его немедленно мелькнула мысль, что безнравственно было бы умертвить своего властелина, да еще вдобавок признанного царем самим Предвечным. «Ведь если, – подумал Давид, – этот человек поступает гнусно по отношению к нам, то из этого еще не следует, чтобы и мне поступать так же относительно его». Когда же затем Саул вышел из пещеры, Давид вышел вслед за ним и закричал громко, прося выслушать его. Царь обернулся, Давид пал пред ним ниц, как подобало пред царем, и сказал:
«О царь, не следует тебе слушаться гнусных клеветников, выдумывающих небывальщины и сплетни, а также благосклонно верить им и подозревать во всем скверном наиболее преданных тебе людей, но следовало бы на основании фактов судить о расположении к тебе всех тех лиц, с которыми ты приходишь в соприкосновение. Навет ведь обманчив, тогда как истинным показателем отношения являются лишь факты; ведь слово в одинаковой мере может быть верным и ложным, тогда как одни поступки раскрывают голую истину. И вот из всего этого вывод: тебе следует наконец убедиться, что я предан тебе и дому твоему, а не доверять людям, обвиняющим меня в таких деяниях, о которых я даже не помышлял и не мог помышлять, и столь натравливающим тебя на меня, что ты И днем и ночью помышляешь только о том, как бы лишить меня жизни; а между тем ты совершенно неосновательно домогаешься моей смерти. Как могло прийти тебе на ум совершенно ложное подозрение, будто я ищу случая убить тебя? Как тебе не грешно пред Богом считать своим врагом и домогаться смерти человека, который сегодня вполне легко мог наказать и умертвить тебя, но не захотел этого, как не пожелал воспользоваться представившимся случаем, тогда как, если бы тебе выдался такой случай по отношению ко мне, ты никоим образом не упустил бы его? Ведь раз я отрезал край твоей одежды, я мог бы отрубить тебе и голову». При этих словах Давид, для подтверждения истинности их, показал царю отрезанный лоскуток и продолжал: «Тем не менее я воздержался от справедливого отмщения тебе, тогда как ты не гнушаешься питать ко мне совершенно необоснованную ненависть. Пусть же будет Господь Бог судьею между нами и пусть Он постановит решение относительно образа действий каждого из нас».
Саул был поражен своим неожиданным спасением, сдержанностью и силою воли юноши и громко зарыдал; когда же и Давид заплакал, то царь сказал, что плакать приходится одному ему, Саулу. «Ведь ты, – заметил он Давиду, – стал моим благодетелем, тогда как я причинял тебе одно только горе. Сегодня ты показал, что в тебе еще живо чувство справедливости наших предков, которые требовали спасения врагов своих, застигнутых в безвыходном положении. Теперь я убеждаюсь, что Предвечный приуготовляет тебя к царской власти и что ты будешь править над всеми евреями. Посему [прошу тебя] дай мне клятвенное обещание не губить моего потомства и не умерщвлять, в воспоминание о моих злодеяниях, моего рода, но пощадить меня и принять весь дом мой под свое покровительство».
Давид поклялся ему в этом, сообразно его желанию, и затем отпустил Саула в его владения, сам же со своими товарищами ушел в теснины масферонские[605].
5. Приблизительно в это же время умер и пророк Самуил, человек, пользовавшийся среди евреев совершенно необычайным почетом. О его добродетели и о расположении к нему народа свидетельствовали как продолжительный траур, который носил по нем народ, так и общее ревностное участие, которое все приняли в сооружении в честь его соответствующего памятника. Похоронили его в его родном городе Арамафе и в течение очень продолжительного времени оплакивали его, причем эта общая скорбь не походила на траур, который носят по чужому человеку, но была такова, как будто бы каждый оплакивал своего собственного, близкого родственника. И правда, Самуил был человеком праведным и добрым и по этой причине особенно мил Господу Богу. Он один правил и руководил народом после смерти первосвященника Илия в продолжение двенадцати лет, а затем при воцарении Саула еще восемнадцать. Такова была кончина Самуила.
6. Вблизи Зифа жил происходивший из города Еммы[606] зажиточный и даже богатый человек, имевший стадо в три тысячи голов овец и в тысячу коз. Давид приказал своим товарищам не трогать этих стад и не наносить им вреда и строго наказывал им не поддаваться искушению из нужды или из соображения, что в пустыне их поступок легко мог бы остаться незамеченным, но выше всего этого ставить безукоризненную честность, в силу которой даже прикосновение к чужому добру является правонарушением, противным Господу Богу. Эти наставления дал Давид своим товарищам в уповании, что тем самым угодит порядочному и достойному такой заботливости человеку. Между тем Навал (так звали владельца стада) оказался человеком грубым и непорядочным, с собачьими наклонностями и привычками; впрочем, его жена была женщиною добродетельною, разумною и вдобавок миловидною. К этому-то Навалу Давид как раз в то время, когда происходила стрижка овец, послал десять товарищей своих для того, чтобы они передали Навалу привет Давида и пожелание благополучия еще на долгие годы. При этом Давид наказал своим людям попросить Навала дать им, если возможно, несколько штук овец, потому что Навал должен знать от своих пастухов, что люди Давида не только не трогали его стада, но даже охраняли последнее, равно как и пастухов его, несмотря на то, что уже долгое время скитались по пустыне. Поэтому, говорили они, Навалу не придется раскаяться, если он подарит Давиду несколько голов скота.
Когда посланцы в точности исполнили возложенное на них поручение, то Навал отнесся к ним крайне нелюбезно и даже грубо; спросив, кто такой Давид, и получив в ответ, что это сын Иессея, он сказал: «Теперь я вижу, как нахальны и дерзки беглецы и рабы, удравшие от своих господ». За такие слова Давид страшно рассердился на Навала, взял с собою четыреста вооруженных, а двести оставил для охраны имущества (у него было тогда уже шестьсот человек войска) и пошел походом на Навала, поклявшись этою же еще ночью разрушить до основания его дом и захватить все его имущество. Давид был возмущен не только тем, что Навал оказался человеком неблагодарным и непризнательным по отношению к тем людям, которые обошлись с ним столь деликатно, но и главным образом тем обстоятельством, что он позволил себе оскорбление и сквернословие по отношению к людям, не причинившим ему ни малейшего вреда.
7. Между тем один из рабов, служивших у Навала в пастухах, рассказал жене своего хозяина, как Давид послал к ее мужу и как тот не только не отнесся сочувственно к его желанию, но и оскорбил его страшными поношениями, несмотря на то что люди Давида всегда относились дружелюбно к его пастухам и даже оберегали их. Это, продолжал раб, не пройдет хозяину даром. Услыхав все это, Авигея (так звали жену Навала) распорядилась немедленно оседлать ослов и нагрузить их различными подарками и, не сказав мужу, который в то время был совершенно пьян, ни слова, сама отправилась к Давиду. С последним она встретилась в одном ущелье, куда тот вошел со своими четырьмястами воинами во время похода на Навала. Увидев Давида, Авигея сошла с мула и пала на землю, прося не относиться слишком строго к словам ее мужа, который ведь, как известно, недаром носит свое имя (Навал означает по-еврейски – дурак), и извиняясь за себя лично тем, что сама она даже не видала посланцев Давида. «Поэтому прости меня, – сказала она, – и благодари Господа Бога за то, что Он удержал тебя от обагрения рук твоих человеческою кровью. Ведь если ты останешься незапятнанным. Предвечный сам накажет всех людей, обижающих тебя. То возмездие, которого избегнет теперь Навал, да падет на главу врагов твоих. Поэтому будь милостив ко мне, удостой меня принятия этих моих подарков и оставь ради меня свою злобу и гнев свой на моего мужа и на весь дом его. Ведь тебе, раз ты собираешься быть царем, и без того следует быть мягкосердечным и человеколюбивым». Давид принял подарки и сказал: «Тебя, женщина, привел сегодня ко мне всемилосердый Господь Бог. Ты не увидала бы завтрашнего дня, потому что я поклялся еще сегодняшнею ночью разрушить дом Навала и никого из вас не пощадить за такую гнусную неблагодарность мужа твоего ко мне и моим товарищам. Но теперь Господь Бог оберег тебя, надоумив предупредить мое нашествие и смягчить мой гнев. Впрочем, хотя Навал, благодаря тебе, теперь и избегнет заслуженного наказания, оно все-таки в другой раз постигнет его, потому что его погубит по какому-нибудь другому поводу его же собственный тяжелый характер».
8. С этими словами Давид отпустил женщину домой. Когда она вернулась к себе и нашла своего мужа за вином и уже пьяным в большой компании, она ему пока ничего не рассказала о случившемся; на следующий же день, когда Навал успел протрезвиться, она сообщила ему обо всем, и этот рассказ так на него подействовал и так поразил его, что у него онемели все члены тела. Прожив затем еще не более десяти дней. Навал скончался. Узнав о его смерти, Давид сказал, что его совершенно справедливо постигла кара Божия, потому что смерть Навала явилась следствием его собственной испорченности. При этом Давид был доволен, что наказание постигло его врага, не осквернив рук Давида кровью. При этом случае Давиду еще раз пришлось убедиться в том, что грешники преследуются Господом Богом, Который не оставляет без должного возмездия ни одного человеческого проступка, воздавая людям добродетельным добром за добро и жестоко наказывая провинившихся.
Вскоре затем Давид отправил к вдове Навала посланных с предложением вступить с ним в брак. Авигея на это ответила посланным, что считает себя недостойною прикоснуться даже к ногам Давида, но все-таки прибыла к нему со всею своею челядью и вступила в брак с ним. Этой чести удостоилась Авигея не только за свое разумное отношение к делу Навала и за врожденное ей чувство справедливости, но и за свою красоту. Кроме нее, у Давида раньше была и другая жена, которую он взял из города Ависара. Бывшую же жену Давида, Михалу, дочь царя Саула, последний выдал за происходившего из города Геелы Фелтия, сына Лиса.
9. После этого несколько жителей Зифа явились к Саулу и заявили ему, что Давид опять находится в пределах их владений и что они могут, если царь желает помочь им в этом, поймать его. Тогда Саул выступил против Давида с тремя тысячами вооруженных и с наступлением ночи расположился лагерем в местности, носившей название Секелы[607]. Когда Давид узнал, что Саул идет на него, он выслал лазутчиков с поручением выведать, куда успел пройти Саул. Получив ответ, что Царь расположился на ночевку в Секеле, Давид спрятал своих воинов, а сам в сопровождении своего (от сестры Саруи) племянника Ависея и хеттеянина Ахимелеха пробрался в лагерь Саула. Царь уже спал, и вокруг него спали воины его и полководец Авеннир. Однако Давид, узнавший ложе царя по копью, которое было воткнуто рядом с ним, ни сам не убил Саула, ни позволил сделать это собиравшемуся уже придушить его Ависею, мотивируя такое запрещение тем, что большой грех убивать поставленного самим Господом Богом царя, хотя бы это был даже очень гнусный человек (потому что Тот, Который даровал ему царскую власть, со временем успеет и наказать его). Ввиду таких соображений они воздержались от всяких насильственных действий, а в знак того, что, хотя им представлялась полная возможность убить Саула, они все-таки не сделали этого, они захватили его копье и флягу с водою, которая стояла около ложа Саула; затем они незаметно, так как все в стане спали глубоким сном, вышли из лагеря, несмотря на то что Давид имел возможность сделать с царем все, что угодно, так как к тому представлялся удобный случай, да и смелости было довольно у Давида. Перейдя затем на другую сторону ручья и взобравшись на вершину горы, откуда его голос мог бы быть слышен, Давид громко кликнул воинов Саула и полководца Авеннира по имени и разбудил этим всех от сна. Когда полководец услышал, что его зовут по имени, и спросил, кто зовет его, то получил в ответ: «Это – я, Давид, сын Иессея, ваш беглец. Но почему ты, занимающий столь важное и почетное место при царе, так небрежно исполняешь свои обязанности телохранителя и отчего тебе сон приятнее охраны царя и заботы о нем? Ведь то обстоятельство, что вы не заметили, как только что проникли в лагерь к царю вашему некоторые из врагов ваших, а за ними могли бы последовать и все остальные, достойно смертной казни. Поищи-ка копье царя и его флягу с водою, и ты увидишь, что за ужасная вещь случилась внутри вашего стана без того, чтобы вы ее заметили». Когда Саул узнал голос Давида, а также то, что он застиг его в глубоком сне и тем не менее, несмотря на отсутствие охраны, не только не умертвил его, но пощадил его, хотя имел полное право убить его, то воскликнул, что он отблагодарит Давида за это, и стал просить последнего не бояться его больше и смело возвращаться домой. Царь при этом сказал, что теперь он вполне убедился в том, что Давид любит его больше, чем любит себя он сам, потому что в то время, как он мог бы иметь его при себе и пользоваться неоднократными проявлениями к нему преданности, он прогнал от себя Давида, заставил его прожить столько времени в изгнании и в постоянном душевном волнении, без друзей и родственников, причем не только неоднократно был пощажен им, но даже обязан ему своею жизнью, хотя он, очевидно, мог его лишить ее. Давид в свою очередь просил прислать человека за копьем и флягою и сказал, что судьею в их взаимных отношениях будет сам Господь Бог, «Который знает, что я и сегодня не убил тебя».
10. Избежав таким образом вторично смерти от руки Давида, Саул вернулся домой в свою резиденцию, тогда как Давид, все-таки опасавшийся, как бы Саул не велел схватить его, если бы он еще оставался в этом месте, считал более благоразумным уйти в пределы владений филистимлян и жить там. Поэтому он отправился со своими шестьюстами сподвижниками к царю Гитты, одного из пяти филистейских городов, Анхусу. Так как этот царь принял его с войском дружелюбно и предоставил ему у себя право жительства, то Давид поселился вместе со своими двумя женами, Ахимою и Авигеею, в Гитте. Когда Саул узнал об этом, он уже более не думал высылать против Давида свое войско или самому выступать против него, потому что ему уже дважды пришлось самому подвергнуться большой от него опасности в то время, как он рассчитывал поймать Давида. Но и Давид не захотел оставаться в городе Гитте и просил поэтому царя, уже раз оказавшего ему любезность и радушный прием, сделать ему еще одно удовольствие, а именно – предоставить ему для жительства какую-нибудь местность внутри его страны, потому что Давид боялся, живя в городе, стать царю как-нибудь в тягость или затруднить его. И вот Анхус предоставил ему селение Секелу, которое Давид так полюбил, что впоследствии, когда он достиг царской власти, как он сам, так и его потомки смотрели на Секелу, как на свою любимую личную собственность. Но об этом мы будем говорить ниже, в другом месте.
2. Затем Давид отправился дальше и прибыл в местность, носящую название Кены[602] в области Зиф[603]. Сюда явился к нему и сын Саула, Ионаф. После сердечного приветствия последний просил Давида не терять бодрости духа и смело смотреть в глаза будущему, потому что ему, Давиду, суждено впоследствии быть царем и иметь в своем распоряжении все военные силы евреев. При этом Ионаф указал, что подобные результаты достигаются только путем больших усилий.
Обменявшись еще раз клятвенными обещаниями всю жизнь свою любить друг друга и призвав Господа Бога в свидетели того, что он никогда не нарушит этой клятвы и не поступит против нее, Ионаф расстался с Давидом, успев несколько утешить друга и успокоить его в его опасениях. Между тем жители города Зифа, желая угодить Саулу, послали последнему извещение, что Давид в настоящую минуту находится у них, и присовокупили о своей готовности выдать ему Давида, если бы царь пожаловал к ним: придется лишь занять несколько ущелий их страны, и тогда Давиду не представится ни малейшей возможности убежать куда бы то ни было. За такое их предложение выдать врага Саул выразил жителям Зифа свою признательность и обещал им в недалеком будущем награду за их к нему расположение. Вместе с тем он выслал к ним отряд для обыска всех потайных мест пустыни и для поимки Давида и сообщил при этом, что он сам вскоре явится вслед за своим передовым отрядом. При этом зифитяне предложили царю свои услуги не только в качестве проводников при отыскании и поимке Давида, но и обещали выказать царю свое особенное расположение и свою преданность тем, что изо всех сил поспособствуют поимке врага. Однако злому и гнусному намерению зифитян не суждено было осуществиться. Они ничего не потеряли бы, если бы не открыли Саулу местопребывания Давида. Но так как они из угодливости к царю и из желания наживы изменили человеку, особенно угодному Господу Богу и совершенно напрасно подвергавшемуся смертельной опасности, тогда как он мог отлично укрыться у них, и обещали Саулу выдать его, то Давид, узнав о гнусности зифитян и о нашествии царя, тотчас покинул ущелья их страны и бежал на высокую скалу, находившуюся в пустыне Маонской[604].
3. Саул тем временем продолжал свое преследование. Узнав в пути, что Давид ушел из теснины, он направился к другой стороне утеса. Давид едва было не попал во власть Саула, когда последнего отвлекло от его преследования известие, что филистимляне вновь вторглись в страну еврейскую. Ввиду этого Саулу пришлось пойти на этих природных врагов евреев, так как он считал более необходимым отразить нападение их, чем гнаться за личным врагом, дальнейшее преследование которого могло бы при данных обстоятельствах повлечь за собою разорение и гибель всей страны.
4. Неожиданно избегнув таким образом опасности, Давид снова вернулся в ущелья Энгедаина. Между тем Саул успел прогнать филистимлян и получить извещение, что Давид вновь находится в пределах Энгедаина. Царь тотчас отправился на поиски за врагом, став во главе отборного отряда из трех тысяч тяжеловооруженных. Подойдя уже близко к цели своего похода, Саул увидал в стороне от дороги обширную и глубокую пещеру, которая далеко входила в гору. В этой пещере случайно спрятался как раз в то время Давид со своим отрядом в четыреста человек. Побуждаемый естественной нуждою, Саул один ушел в эту пещеру. Когда один из людей Давида заметил Саула и, сказав об этом Давиду, указал на то, что сам Господь Бог дает случай отомстить врагу, причем советовал отрубить Саулу голову и тем самым раз навсегда избавиться от всех беспокойств и несчастий, то Давид подошел к Саулу сзади и отрезал ему только край плаща, в который был облачен Саул; в эту минуту в голове его немедленно мелькнула мысль, что безнравственно было бы умертвить своего властелина, да еще вдобавок признанного царем самим Предвечным. «Ведь если, – подумал Давид, – этот человек поступает гнусно по отношению к нам, то из этого еще не следует, чтобы и мне поступать так же относительно его». Когда же затем Саул вышел из пещеры, Давид вышел вслед за ним и закричал громко, прося выслушать его. Царь обернулся, Давид пал пред ним ниц, как подобало пред царем, и сказал:
«О царь, не следует тебе слушаться гнусных клеветников, выдумывающих небывальщины и сплетни, а также благосклонно верить им и подозревать во всем скверном наиболее преданных тебе людей, но следовало бы на основании фактов судить о расположении к тебе всех тех лиц, с которыми ты приходишь в соприкосновение. Навет ведь обманчив, тогда как истинным показателем отношения являются лишь факты; ведь слово в одинаковой мере может быть верным и ложным, тогда как одни поступки раскрывают голую истину. И вот из всего этого вывод: тебе следует наконец убедиться, что я предан тебе и дому твоему, а не доверять людям, обвиняющим меня в таких деяниях, о которых я даже не помышлял и не мог помышлять, и столь натравливающим тебя на меня, что ты И днем и ночью помышляешь только о том, как бы лишить меня жизни; а между тем ты совершенно неосновательно домогаешься моей смерти. Как могло прийти тебе на ум совершенно ложное подозрение, будто я ищу случая убить тебя? Как тебе не грешно пред Богом считать своим врагом и домогаться смерти человека, который сегодня вполне легко мог наказать и умертвить тебя, но не захотел этого, как не пожелал воспользоваться представившимся случаем, тогда как, если бы тебе выдался такой случай по отношению ко мне, ты никоим образом не упустил бы его? Ведь раз я отрезал край твоей одежды, я мог бы отрубить тебе и голову». При этих словах Давид, для подтверждения истинности их, показал царю отрезанный лоскуток и продолжал: «Тем не менее я воздержался от справедливого отмщения тебе, тогда как ты не гнушаешься питать ко мне совершенно необоснованную ненависть. Пусть же будет Господь Бог судьею между нами и пусть Он постановит решение относительно образа действий каждого из нас».
Саул был поражен своим неожиданным спасением, сдержанностью и силою воли юноши и громко зарыдал; когда же и Давид заплакал, то царь сказал, что плакать приходится одному ему, Саулу. «Ведь ты, – заметил он Давиду, – стал моим благодетелем, тогда как я причинял тебе одно только горе. Сегодня ты показал, что в тебе еще живо чувство справедливости наших предков, которые требовали спасения врагов своих, застигнутых в безвыходном положении. Теперь я убеждаюсь, что Предвечный приуготовляет тебя к царской власти и что ты будешь править над всеми евреями. Посему [прошу тебя] дай мне клятвенное обещание не губить моего потомства и не умерщвлять, в воспоминание о моих злодеяниях, моего рода, но пощадить меня и принять весь дом мой под свое покровительство».
Давид поклялся ему в этом, сообразно его желанию, и затем отпустил Саула в его владения, сам же со своими товарищами ушел в теснины масферонские[605].
5. Приблизительно в это же время умер и пророк Самуил, человек, пользовавшийся среди евреев совершенно необычайным почетом. О его добродетели и о расположении к нему народа свидетельствовали как продолжительный траур, который носил по нем народ, так и общее ревностное участие, которое все приняли в сооружении в честь его соответствующего памятника. Похоронили его в его родном городе Арамафе и в течение очень продолжительного времени оплакивали его, причем эта общая скорбь не походила на траур, который носят по чужому человеку, но была такова, как будто бы каждый оплакивал своего собственного, близкого родственника. И правда, Самуил был человеком праведным и добрым и по этой причине особенно мил Господу Богу. Он один правил и руководил народом после смерти первосвященника Илия в продолжение двенадцати лет, а затем при воцарении Саула еще восемнадцать. Такова была кончина Самуила.
6. Вблизи Зифа жил происходивший из города Еммы[606] зажиточный и даже богатый человек, имевший стадо в три тысячи голов овец и в тысячу коз. Давид приказал своим товарищам не трогать этих стад и не наносить им вреда и строго наказывал им не поддаваться искушению из нужды или из соображения, что в пустыне их поступок легко мог бы остаться незамеченным, но выше всего этого ставить безукоризненную честность, в силу которой даже прикосновение к чужому добру является правонарушением, противным Господу Богу. Эти наставления дал Давид своим товарищам в уповании, что тем самым угодит порядочному и достойному такой заботливости человеку. Между тем Навал (так звали владельца стада) оказался человеком грубым и непорядочным, с собачьими наклонностями и привычками; впрочем, его жена была женщиною добродетельною, разумною и вдобавок миловидною. К этому-то Навалу Давид как раз в то время, когда происходила стрижка овец, послал десять товарищей своих для того, чтобы они передали Навалу привет Давида и пожелание благополучия еще на долгие годы. При этом Давид наказал своим людям попросить Навала дать им, если возможно, несколько штук овец, потому что Навал должен знать от своих пастухов, что люди Давида не только не трогали его стада, но даже охраняли последнее, равно как и пастухов его, несмотря на то, что уже долгое время скитались по пустыне. Поэтому, говорили они, Навалу не придется раскаяться, если он подарит Давиду несколько голов скота.
Когда посланцы в точности исполнили возложенное на них поручение, то Навал отнесся к ним крайне нелюбезно и даже грубо; спросив, кто такой Давид, и получив в ответ, что это сын Иессея, он сказал: «Теперь я вижу, как нахальны и дерзки беглецы и рабы, удравшие от своих господ». За такие слова Давид страшно рассердился на Навала, взял с собою четыреста вооруженных, а двести оставил для охраны имущества (у него было тогда уже шестьсот человек войска) и пошел походом на Навала, поклявшись этою же еще ночью разрушить до основания его дом и захватить все его имущество. Давид был возмущен не только тем, что Навал оказался человеком неблагодарным и непризнательным по отношению к тем людям, которые обошлись с ним столь деликатно, но и главным образом тем обстоятельством, что он позволил себе оскорбление и сквернословие по отношению к людям, не причинившим ему ни малейшего вреда.
7. Между тем один из рабов, служивших у Навала в пастухах, рассказал жене своего хозяина, как Давид послал к ее мужу и как тот не только не отнесся сочувственно к его желанию, но и оскорбил его страшными поношениями, несмотря на то что люди Давида всегда относились дружелюбно к его пастухам и даже оберегали их. Это, продолжал раб, не пройдет хозяину даром. Услыхав все это, Авигея (так звали жену Навала) распорядилась немедленно оседлать ослов и нагрузить их различными подарками и, не сказав мужу, который в то время был совершенно пьян, ни слова, сама отправилась к Давиду. С последним она встретилась в одном ущелье, куда тот вошел со своими четырьмястами воинами во время похода на Навала. Увидев Давида, Авигея сошла с мула и пала на землю, прося не относиться слишком строго к словам ее мужа, который ведь, как известно, недаром носит свое имя (Навал означает по-еврейски – дурак), и извиняясь за себя лично тем, что сама она даже не видала посланцев Давида. «Поэтому прости меня, – сказала она, – и благодари Господа Бога за то, что Он удержал тебя от обагрения рук твоих человеческою кровью. Ведь если ты останешься незапятнанным. Предвечный сам накажет всех людей, обижающих тебя. То возмездие, которого избегнет теперь Навал, да падет на главу врагов твоих. Поэтому будь милостив ко мне, удостой меня принятия этих моих подарков и оставь ради меня свою злобу и гнев свой на моего мужа и на весь дом его. Ведь тебе, раз ты собираешься быть царем, и без того следует быть мягкосердечным и человеколюбивым». Давид принял подарки и сказал: «Тебя, женщина, привел сегодня ко мне всемилосердый Господь Бог. Ты не увидала бы завтрашнего дня, потому что я поклялся еще сегодняшнею ночью разрушить дом Навала и никого из вас не пощадить за такую гнусную неблагодарность мужа твоего ко мне и моим товарищам. Но теперь Господь Бог оберег тебя, надоумив предупредить мое нашествие и смягчить мой гнев. Впрочем, хотя Навал, благодаря тебе, теперь и избегнет заслуженного наказания, оно все-таки в другой раз постигнет его, потому что его погубит по какому-нибудь другому поводу его же собственный тяжелый характер».
8. С этими словами Давид отпустил женщину домой. Когда она вернулась к себе и нашла своего мужа за вином и уже пьяным в большой компании, она ему пока ничего не рассказала о случившемся; на следующий же день, когда Навал успел протрезвиться, она сообщила ему обо всем, и этот рассказ так на него подействовал и так поразил его, что у него онемели все члены тела. Прожив затем еще не более десяти дней. Навал скончался. Узнав о его смерти, Давид сказал, что его совершенно справедливо постигла кара Божия, потому что смерть Навала явилась следствием его собственной испорченности. При этом Давид был доволен, что наказание постигло его врага, не осквернив рук Давида кровью. При этом случае Давиду еще раз пришлось убедиться в том, что грешники преследуются Господом Богом, Который не оставляет без должного возмездия ни одного человеческого проступка, воздавая людям добродетельным добром за добро и жестоко наказывая провинившихся.
Вскоре затем Давид отправил к вдове Навала посланных с предложением вступить с ним в брак. Авигея на это ответила посланным, что считает себя недостойною прикоснуться даже к ногам Давида, но все-таки прибыла к нему со всею своею челядью и вступила в брак с ним. Этой чести удостоилась Авигея не только за свое разумное отношение к делу Навала и за врожденное ей чувство справедливости, но и за свою красоту. Кроме нее, у Давида раньше была и другая жена, которую он взял из города Ависара. Бывшую же жену Давида, Михалу, дочь царя Саула, последний выдал за происходившего из города Геелы Фелтия, сына Лиса.
9. После этого несколько жителей Зифа явились к Саулу и заявили ему, что Давид опять находится в пределах их владений и что они могут, если царь желает помочь им в этом, поймать его. Тогда Саул выступил против Давида с тремя тысячами вооруженных и с наступлением ночи расположился лагерем в местности, носившей название Секелы[607]. Когда Давид узнал, что Саул идет на него, он выслал лазутчиков с поручением выведать, куда успел пройти Саул. Получив ответ, что Царь расположился на ночевку в Секеле, Давид спрятал своих воинов, а сам в сопровождении своего (от сестры Саруи) племянника Ависея и хеттеянина Ахимелеха пробрался в лагерь Саула. Царь уже спал, и вокруг него спали воины его и полководец Авеннир. Однако Давид, узнавший ложе царя по копью, которое было воткнуто рядом с ним, ни сам не убил Саула, ни позволил сделать это собиравшемуся уже придушить его Ависею, мотивируя такое запрещение тем, что большой грех убивать поставленного самим Господом Богом царя, хотя бы это был даже очень гнусный человек (потому что Тот, Который даровал ему царскую власть, со временем успеет и наказать его). Ввиду таких соображений они воздержались от всяких насильственных действий, а в знак того, что, хотя им представлялась полная возможность убить Саула, они все-таки не сделали этого, они захватили его копье и флягу с водою, которая стояла около ложа Саула; затем они незаметно, так как все в стане спали глубоким сном, вышли из лагеря, несмотря на то что Давид имел возможность сделать с царем все, что угодно, так как к тому представлялся удобный случай, да и смелости было довольно у Давида. Перейдя затем на другую сторону ручья и взобравшись на вершину горы, откуда его голос мог бы быть слышен, Давид громко кликнул воинов Саула и полководца Авеннира по имени и разбудил этим всех от сна. Когда полководец услышал, что его зовут по имени, и спросил, кто зовет его, то получил в ответ: «Это – я, Давид, сын Иессея, ваш беглец. Но почему ты, занимающий столь важное и почетное место при царе, так небрежно исполняешь свои обязанности телохранителя и отчего тебе сон приятнее охраны царя и заботы о нем? Ведь то обстоятельство, что вы не заметили, как только что проникли в лагерь к царю вашему некоторые из врагов ваших, а за ними могли бы последовать и все остальные, достойно смертной казни. Поищи-ка копье царя и его флягу с водою, и ты увидишь, что за ужасная вещь случилась внутри вашего стана без того, чтобы вы ее заметили». Когда Саул узнал голос Давида, а также то, что он застиг его в глубоком сне и тем не менее, несмотря на отсутствие охраны, не только не умертвил его, но пощадил его, хотя имел полное право убить его, то воскликнул, что он отблагодарит Давида за это, и стал просить последнего не бояться его больше и смело возвращаться домой. Царь при этом сказал, что теперь он вполне убедился в том, что Давид любит его больше, чем любит себя он сам, потому что в то время, как он мог бы иметь его при себе и пользоваться неоднократными проявлениями к нему преданности, он прогнал от себя Давида, заставил его прожить столько времени в изгнании и в постоянном душевном волнении, без друзей и родственников, причем не только неоднократно был пощажен им, но даже обязан ему своею жизнью, хотя он, очевидно, мог его лишить ее. Давид в свою очередь просил прислать человека за копьем и флягою и сказал, что судьею в их взаимных отношениях будет сам Господь Бог, «Который знает, что я и сегодня не убил тебя».
10. Избежав таким образом вторично смерти от руки Давида, Саул вернулся домой в свою резиденцию, тогда как Давид, все-таки опасавшийся, как бы Саул не велел схватить его, если бы он еще оставался в этом месте, считал более благоразумным уйти в пределы владений филистимлян и жить там. Поэтому он отправился со своими шестьюстами сподвижниками к царю Гитты, одного из пяти филистейских городов, Анхусу. Так как этот царь принял его с войском дружелюбно и предоставил ему у себя право жительства, то Давид поселился вместе со своими двумя женами, Ахимою и Авигеею, в Гитте. Когда Саул узнал об этом, он уже более не думал высылать против Давида свое войско или самому выступать против него, потому что ему уже дважды пришлось самому подвергнуться большой от него опасности в то время, как он рассчитывал поймать Давида. Но и Давид не захотел оставаться в городе Гитте и просил поэтому царя, уже раз оказавшего ему любезность и радушный прием, сделать ему еще одно удовольствие, а именно – предоставить ему для жительства какую-нибудь местность внутри его страны, потому что Давид боялся, живя в городе, стать царю как-нибудь в тягость или затруднить его. И вот Анхус предоставил ему селение Секелу, которое Давид так полюбил, что впоследствии, когда он достиг царской власти, как он сам, так и его потомки смотрели на Секелу, как на свою любимую личную собственность. Но об этом мы будем говорить ниже, в другом месте.