Страница:
Боже мой, мне надо немедленно ехать в Париж. Неужели Люссак?..
Нет, этого просто не могло быть. В конце концов, именно он известил вас о пожаре. Хотя странно, конечно, что он не сообщил вам всех подробностей, которые вы теперь таким неприятным образом узнаете от нас.
Этот неблагодарный бездельник. Я немедленно поеду туда, чтобы за все с него спросить.
Нет, прошу вас, сядьте. Боюсь, что если мне и моим людям до сих пор не удалось заполучить его в наши силки, то тем более вам будет не под силу отыскать его. Мне очень неприятно, что именно я вынужден сообщать вам все эти ошеломляющие новости. Но, прошу вас, ответьте прежде на мои вопросы. Я сообщил вам кое-что о событиях в Париже, но я ничего — или почти ничего — не знаю о вашем племяннике или об этом Виньяке, труп которого предположительно был найден на месте пожара. Если же мы объединим наши знания, то в сумме они, быть может, помогут нам прояснить истину. Прошу вас, не ездите в Париж. Эта поездка в любом случае будет бесполезной. Ваш дом в Париже охраняют мои люди. Вашего племянника простыл и след. Это бессмысленно — ехать в Париж.
Ну хорошо, пожалуй, я послушаюсь вас. Будь проклят тот день, когда я пустил их обоих в свой дом! Но скажите мне, что вы нашли в пристройке?
Создается такое впечатление, что они оборудовали в сгоревшей пристройке какое-то подобие мастерской. Среди обгоревших досок нам удалось найти остатки холста, а также емкости и горшки для смешивания красок, не считая загрунтованных досок, шпателей, кистей, коробок с какими-то порошками, бутыли с настойками, серебряную коробочку со звериными волосами, вощеные нити и многое другое в том же роде.
Боже мой, там была мастерская художника?
Есть ли у вас какое-либо объяснение этому факту?
Проклятое легкомыслие. Святая Троица! Вот почему он исчез. Как он мог так меня провести? Теперь он, конечно, боится навлечь на себя мой гнев. И по полному праву!
Так вы ничего об этом не знали ?
Я? Знал ли я об этом? Да я бы в тот же день выгнал их из моего дома, а заодно и из Парижа. Я не знаю, во что впутался Люссак. Несомненно, его впутал во все этот Виньяк. Ясно, что дверь во двор забили для того, чтобы никто не знал, что творится в пристройке. Теперь я все понял.
Вы не могли бы рассказать и мне, что вы поняли ?
А ведь я их предупреждал. Но послушайте меня. Они оба явились в Париж в июне прошлого года. За несколько недель до того Люссак прислал мне письмо, в котором спрашивал, не смогу ли я оказать гостеприимство ему и его другу. Они рассчитывали на то, что в Париже им удастся найти хорошо оплачиваемую работу. Мы немного говорили об этом, но они выбрали для приезда столь несчастливый момент, что я нимало не мог заботиться об их неприятностях. Моя жена лежала при смерти. Душа моя была полна горя и сомнений. В одну ночь потерял я жену и дитя, которое она носила. Мы с ней и без того давно собирались уехать в Клермон. Этой зимой Париж уже не видел бы нас среди своих вечно недовольных граждан. Но после того ужасного события я не мог больше ни минуты оставаться там и через несколько дней уехал в Клермон. Мне было даже лучше от того, что я мог оставить дом на Люссака и его друга. Я направил свою повозку на север с тем, чтобы никогда больше не возвращаться в город.
Что эти двое собирались делать в городе?
Как я уже сказал, они собирались найти в Париже хорошее место. Я говорил им, что это безнадежное дело. Не будучи принятым в цех, без протекции и знакомства с влиятельными персонами просто невозможно добиться хорошего заказа. Конкуренция просто убийственна. Для такого художника, как Виньяк, перспективы были совершенно безнадежны. Поэтому обычно приезжие художники и ремесленники селились в пригородах, где цехи не имели большой власти. Как мне рассказал позже Люссак, Виньяку удалось найти работу у одного фламандца, жившего вне города, и поэтому я думал, что все в порядке. Но если верно то, что вы мне рассказали, если они действительно оборудовали мастерскую в моем доме, то я не удивляюсь, что там произошло несчастье.
Как я должен вас понимать?
Это очень опасно, работать без разрешения. Тех художников, которые работают, не будучи членами цеха, безжалостно преследуют. Если им повезет избегнуть гнева разозленных хозяев цеха и их челяди, то их неминуемо покарает закон. Есть еще много горячих голов, которые не страшатся этих ударов судьбы, если обычный путь к признанию кажется им слишком долгим. Если бы все это знал Люссак! Как он мог допустить такое?
Никто не знал о существовании этой мастерской.
Откуда вы это знаете?
Мы провели расследование.
Ну, значит, тогда те, кто был в этом заинтересован, должно быть, узнали о мастерской и положили конец ее работе. Другого объяснения у меня нет.
А Люссак, опасаясь ваших упреков, умолчал об этом.
Каков мерзавец.
Он никогда не говорил о том, что они делали в Париже?
Люссак изо всех сил старался получить заказ на строительстве галереи в Лувре. Потом он узнал, что Маршан и Пети подрядились участвовать в строительстве Пон-Нёф. Но об этом я вам уже говорил. Для этой работы он готовил наброски и эскизы.
А Виньяк, как вы утверждаете, работал за городом у какого-то фламандца. Вам известно его имя ?
Нет. Мы мало говорили об этом, пока Люссак был здесь. Я спрашивал, как идут дела у его друга, но Люссак становился очень немногословным, когда речь заходила о Виньяке.
Но все же что именно он отвечал на ваши вопросы?
То же, что я только что говорил вам. Виньяк работает в Вильжюифе.
И это все?
Да. Он больше ничего не говорил, а я не спрашивал.
Вы знаете, когда и где они познакомились ?
Они встретились в Лионе.
Когда это произошло?
Года два назад, а может быть, и раньше.
Но вы должны были видеть Виньяка, когда он и Люссак прибыли в Париж.
Да, конечно, я его видел.
Вы бы узнали его при встрече?
Думаю, что да. Но разве он не сгорел во время?..
На что жил ваш племянник ?
До приезда в Париж он всю зиму работал и жил в Бретани. Где-то недалеко от Анжера. Не помню, как точно называется это место. Вероятно, они получили плату за работу, так как уехали оттуда и добрались до Парижа.
Могло ли случиться так, что Люссак в марте приехал в Клермон, потому что между ним и Виньяком произошла размолвка ? Или, если вы позволите мне по-иному сформулировать вопрос, не сложилось ли у вас впечатления, что Люссак питает неприязненное чувство к своему другу?
Откуда вы это взяли?
Вопрос напрашивается сам собой при самом поверхностном взгляде на положение вещей. В начале марта ваш племянник без всяких видимых причин покидает Париж. Он приезжает сюда, не говорит ни слова о своем компаньоне, а потом, также без всякой разумной причины, возвращается в Париж. Приехав, он видит, что ваш дом объят пламенем, в котором к тому же погиб человек. После этого он пишет вам письмо, в котором оповещает вас, правда, не полностью, о том, что случилось, и куда-то бесследно пропадает. Кроме того, Люссак утаил правду о том, что они с Виньяком делали в вашем доме. Разве нельзя предположить, что и в остальном все его рассказы были так же лживы? Конечно, вы правы, когда говорите, что цеховые художники непременно вмешались бы в это дело, узнав о существовании мастерской, а я, со своей стороны, не могу исключить того, что разгневанные люди, уверенные в своей правоте, весьма вероятно, склонились бы к тому, чтобы самим совершить правосудие, не прибегая к помощи судейских, дабы укрепить страх перед законом. Однако оба, сознавая незаконность своих деяний, предприняли меры предосторожности, чтобы избегнуть раскрытия своих поступков. К тому же неприметная пристройка была надежно заперта. Если бы какой-то неизвестный захотел проникнуть в помещение и поджечь его, то для этого ему пришлось бы либо разбить стекло, либо взломать дверь. Однако все замки и запоры остались целы. Как вы можете это объяснить? Не было ли ключа у кого-либо, кроме Виньяка и Люссака?
Нет. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.
Кроме Виньяка и Люссака, кто-нибудь проживал в вашем доме?
Насколько я знаю, нет.
В июне они явились к вам вдвоем ?
Да, это совершенно точно.
Один из свидетелей утверждал, что видел Виньяка в доме вместе с молодой женщиной. Судя по его описаниям, речь идет о темноволосой, довольно красивой особе, весьма развязной и невоспитанной, по виду похожей на южанку. Не знаете ли вы какую-либо особу, к которой подходит такое описание?
Такая бабенка, какую вы описываете, вряд ли могла бы похвастать знакомством со мной. Нет, такая особа никогда не обреталась в моем доме.
Как это ни прискорбно, но похоже, что слова свидетеля соответствуют действительности. Но давайте вновь вернемся к отъезду Люссака. Он покинул Клермон в субботу десятого апреля, не так ли ?
Да.
В котором часу?
Сразу после восхода солнца. В город он пошел пешком. Обычно требуется не больше часа, чтобы добраться отсюда до почтовой станции. Экипаж из Нуайона прибывает около полудня и до наступления темноты приезжает в Париж. В письме Люссак писал об отвалившемся колесе, из-за которого он прибыл к цели своего путешествия только в полночь.
Как он был одет ?
На нем были коричневые панталоны, рубашка из фламандского полотна, красный камзол и серая пелерина без капюшона. Кроме того, на плечи был накинут шерстяной шарф того же цвета, что и пелерина.
У него были с собой какие-либо вещи ?
Сумка и кожаный футляр, в котором он носил свои рисунки.
Была ли у него лошадь ?
Нет, лошадей они продали еще летом. Но вот его изображение. Этот портрет нарисовал его друг. Сейчас волосы у него немного длиннее, но в целом портрет очень похож. Вылитый племянник. Если вы хотите сделать копию с этого рисунка, то я могу дать его вам на несколько дней.
Благодарю вас. Вы очень любезны. Но не могли бы вы все же объяснить, почему ваш племянник вначале буквально бежит из Парижа, потом неожиданно возвращается туда, но при этом так скупо пишет вам о происшедших событиях?
Нет, мне и самому непонятно его поведение. Если вам удастся его найти, то я думаю, что все очень скоро прояснится. Он, конечно, заслуживает хорошей взбучки за то, что так меня подвел.
Кто знает. Пока у нас нет полной уверенности в том, что Люссак что-то знал о тайной мастерской. Может быть, этот Виньяк подвел вас обоих и именно поэтому услал Люссака из Парижа. Но, прошу вас, ответьте еще на один, последний вопрос. Знаете ли вы человека по имени Джакомо Баллерини ?
Вы сказали, Баллерини?
Да.
В своей жизни я знавал очень многих людей, но ни один из них не носил такого имени. Бог свидетель, что я говорю правду.
Нухорошо. Вы искренне и правдиво отвечали на мои вопросы, и с Божьей помощью нам, быть может, удастся узнать истину. Я благодарю вас за откровенность.
Да. Быть может, кому-то и удастся с Божьей помощью распутать этот клубок. Мне это не по силам.
Записано в Клермоне 21 апреля 1599 года.
ДВЕНАДЦАТЬ
Нет, этого просто не могло быть. В конце концов, именно он известил вас о пожаре. Хотя странно, конечно, что он не сообщил вам всех подробностей, которые вы теперь таким неприятным образом узнаете от нас.
Этот неблагодарный бездельник. Я немедленно поеду туда, чтобы за все с него спросить.
Нет, прошу вас, сядьте. Боюсь, что если мне и моим людям до сих пор не удалось заполучить его в наши силки, то тем более вам будет не под силу отыскать его. Мне очень неприятно, что именно я вынужден сообщать вам все эти ошеломляющие новости. Но, прошу вас, ответьте прежде на мои вопросы. Я сообщил вам кое-что о событиях в Париже, но я ничего — или почти ничего — не знаю о вашем племяннике или об этом Виньяке, труп которого предположительно был найден на месте пожара. Если же мы объединим наши знания, то в сумме они, быть может, помогут нам прояснить истину. Прошу вас, не ездите в Париж. Эта поездка в любом случае будет бесполезной. Ваш дом в Париже охраняют мои люди. Вашего племянника простыл и след. Это бессмысленно — ехать в Париж.
Ну хорошо, пожалуй, я послушаюсь вас. Будь проклят тот день, когда я пустил их обоих в свой дом! Но скажите мне, что вы нашли в пристройке?
Создается такое впечатление, что они оборудовали в сгоревшей пристройке какое-то подобие мастерской. Среди обгоревших досок нам удалось найти остатки холста, а также емкости и горшки для смешивания красок, не считая загрунтованных досок, шпателей, кистей, коробок с какими-то порошками, бутыли с настойками, серебряную коробочку со звериными волосами, вощеные нити и многое другое в том же роде.
Боже мой, там была мастерская художника?
Есть ли у вас какое-либо объяснение этому факту?
Проклятое легкомыслие. Святая Троица! Вот почему он исчез. Как он мог так меня провести? Теперь он, конечно, боится навлечь на себя мой гнев. И по полному праву!
Так вы ничего об этом не знали ?
Я? Знал ли я об этом? Да я бы в тот же день выгнал их из моего дома, а заодно и из Парижа. Я не знаю, во что впутался Люссак. Несомненно, его впутал во все этот Виньяк. Ясно, что дверь во двор забили для того, чтобы никто не знал, что творится в пристройке. Теперь я все понял.
Вы не могли бы рассказать и мне, что вы поняли ?
А ведь я их предупреждал. Но послушайте меня. Они оба явились в Париж в июне прошлого года. За несколько недель до того Люссак прислал мне письмо, в котором спрашивал, не смогу ли я оказать гостеприимство ему и его другу. Они рассчитывали на то, что в Париже им удастся найти хорошо оплачиваемую работу. Мы немного говорили об этом, но они выбрали для приезда столь несчастливый момент, что я нимало не мог заботиться об их неприятностях. Моя жена лежала при смерти. Душа моя была полна горя и сомнений. В одну ночь потерял я жену и дитя, которое она носила. Мы с ней и без того давно собирались уехать в Клермон. Этой зимой Париж уже не видел бы нас среди своих вечно недовольных граждан. Но после того ужасного события я не мог больше ни минуты оставаться там и через несколько дней уехал в Клермон. Мне было даже лучше от того, что я мог оставить дом на Люссака и его друга. Я направил свою повозку на север с тем, чтобы никогда больше не возвращаться в город.
Что эти двое собирались делать в городе?
Как я уже сказал, они собирались найти в Париже хорошее место. Я говорил им, что это безнадежное дело. Не будучи принятым в цех, без протекции и знакомства с влиятельными персонами просто невозможно добиться хорошего заказа. Конкуренция просто убийственна. Для такого художника, как Виньяк, перспективы были совершенно безнадежны. Поэтому обычно приезжие художники и ремесленники селились в пригородах, где цехи не имели большой власти. Как мне рассказал позже Люссак, Виньяку удалось найти работу у одного фламандца, жившего вне города, и поэтому я думал, что все в порядке. Но если верно то, что вы мне рассказали, если они действительно оборудовали мастерскую в моем доме, то я не удивляюсь, что там произошло несчастье.
Как я должен вас понимать?
Это очень опасно, работать без разрешения. Тех художников, которые работают, не будучи членами цеха, безжалостно преследуют. Если им повезет избегнуть гнева разозленных хозяев цеха и их челяди, то их неминуемо покарает закон. Есть еще много горячих голов, которые не страшатся этих ударов судьбы, если обычный путь к признанию кажется им слишком долгим. Если бы все это знал Люссак! Как он мог допустить такое?
Никто не знал о существовании этой мастерской.
Откуда вы это знаете?
Мы провели расследование.
Ну, значит, тогда те, кто был в этом заинтересован, должно быть, узнали о мастерской и положили конец ее работе. Другого объяснения у меня нет.
А Люссак, опасаясь ваших упреков, умолчал об этом.
Каков мерзавец.
Он никогда не говорил о том, что они делали в Париже?
Люссак изо всех сил старался получить заказ на строительстве галереи в Лувре. Потом он узнал, что Маршан и Пети подрядились участвовать в строительстве Пон-Нёф. Но об этом я вам уже говорил. Для этой работы он готовил наброски и эскизы.
А Виньяк, как вы утверждаете, работал за городом у какого-то фламандца. Вам известно его имя ?
Нет. Мы мало говорили об этом, пока Люссак был здесь. Я спрашивал, как идут дела у его друга, но Люссак становился очень немногословным, когда речь заходила о Виньяке.
Но все же что именно он отвечал на ваши вопросы?
То же, что я только что говорил вам. Виньяк работает в Вильжюифе.
И это все?
Да. Он больше ничего не говорил, а я не спрашивал.
Вы знаете, когда и где они познакомились ?
Они встретились в Лионе.
Когда это произошло?
Года два назад, а может быть, и раньше.
Но вы должны были видеть Виньяка, когда он и Люссак прибыли в Париж.
Да, конечно, я его видел.
Вы бы узнали его при встрече?
Думаю, что да. Но разве он не сгорел во время?..
На что жил ваш племянник ?
До приезда в Париж он всю зиму работал и жил в Бретани. Где-то недалеко от Анжера. Не помню, как точно называется это место. Вероятно, они получили плату за работу, так как уехали оттуда и добрались до Парижа.
Могло ли случиться так, что Люссак в марте приехал в Клермон, потому что между ним и Виньяком произошла размолвка ? Или, если вы позволите мне по-иному сформулировать вопрос, не сложилось ли у вас впечатления, что Люссак питает неприязненное чувство к своему другу?
Откуда вы это взяли?
Вопрос напрашивается сам собой при самом поверхностном взгляде на положение вещей. В начале марта ваш племянник без всяких видимых причин покидает Париж. Он приезжает сюда, не говорит ни слова о своем компаньоне, а потом, также без всякой разумной причины, возвращается в Париж. Приехав, он видит, что ваш дом объят пламенем, в котором к тому же погиб человек. После этого он пишет вам письмо, в котором оповещает вас, правда, не полностью, о том, что случилось, и куда-то бесследно пропадает. Кроме того, Люссак утаил правду о том, что они с Виньяком делали в вашем доме. Разве нельзя предположить, что и в остальном все его рассказы были так же лживы? Конечно, вы правы, когда говорите, что цеховые художники непременно вмешались бы в это дело, узнав о существовании мастерской, а я, со своей стороны, не могу исключить того, что разгневанные люди, уверенные в своей правоте, весьма вероятно, склонились бы к тому, чтобы самим совершить правосудие, не прибегая к помощи судейских, дабы укрепить страх перед законом. Однако оба, сознавая незаконность своих деяний, предприняли меры предосторожности, чтобы избегнуть раскрытия своих поступков. К тому же неприметная пристройка была надежно заперта. Если бы какой-то неизвестный захотел проникнуть в помещение и поджечь его, то для этого ему пришлось бы либо разбить стекло, либо взломать дверь. Однако все замки и запоры остались целы. Как вы можете это объяснить? Не было ли ключа у кого-либо, кроме Виньяка и Люссака?
Нет. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.
Кроме Виньяка и Люссака, кто-нибудь проживал в вашем доме?
Насколько я знаю, нет.
В июне они явились к вам вдвоем ?
Да, это совершенно точно.
Один из свидетелей утверждал, что видел Виньяка в доме вместе с молодой женщиной. Судя по его описаниям, речь идет о темноволосой, довольно красивой особе, весьма развязной и невоспитанной, по виду похожей на южанку. Не знаете ли вы какую-либо особу, к которой подходит такое описание?
Такая бабенка, какую вы описываете, вряд ли могла бы похвастать знакомством со мной. Нет, такая особа никогда не обреталась в моем доме.
Как это ни прискорбно, но похоже, что слова свидетеля соответствуют действительности. Но давайте вновь вернемся к отъезду Люссака. Он покинул Клермон в субботу десятого апреля, не так ли ?
Да.
В котором часу?
Сразу после восхода солнца. В город он пошел пешком. Обычно требуется не больше часа, чтобы добраться отсюда до почтовой станции. Экипаж из Нуайона прибывает около полудня и до наступления темноты приезжает в Париж. В письме Люссак писал об отвалившемся колесе, из-за которого он прибыл к цели своего путешествия только в полночь.
Как он был одет ?
На нем были коричневые панталоны, рубашка из фламандского полотна, красный камзол и серая пелерина без капюшона. Кроме того, на плечи был накинут шерстяной шарф того же цвета, что и пелерина.
У него были с собой какие-либо вещи ?
Сумка и кожаный футляр, в котором он носил свои рисунки.
Была ли у него лошадь ?
Нет, лошадей они продали еще летом. Но вот его изображение. Этот портрет нарисовал его друг. Сейчас волосы у него немного длиннее, но в целом портрет очень похож. Вылитый племянник. Если вы хотите сделать копию с этого рисунка, то я могу дать его вам на несколько дней.
Благодарю вас. Вы очень любезны. Но не могли бы вы все же объяснить, почему ваш племянник вначале буквально бежит из Парижа, потом неожиданно возвращается туда, но при этом так скупо пишет вам о происшедших событиях?
Нет, мне и самому непонятно его поведение. Если вам удастся его найти, то я думаю, что все очень скоро прояснится. Он, конечно, заслуживает хорошей взбучки за то, что так меня подвел.
Кто знает. Пока у нас нет полной уверенности в том, что Люссак что-то знал о тайной мастерской. Может быть, этот Виньяк подвел вас обоих и именно поэтому услал Люссака из Парижа. Но, прошу вас, ответьте еще на один, последний вопрос. Знаете ли вы человека по имени Джакомо Баллерини ?
Вы сказали, Баллерини?
Да.
В своей жизни я знавал очень многих людей, но ни один из них не носил такого имени. Бог свидетель, что я говорю правду.
Нухорошо. Вы искренне и правдиво отвечали на мои вопросы, и с Божьей помощью нам, быть может, удастся узнать истину. Я благодарю вас за откровенность.
Да. Быть может, кому-то и удастся с Божьей помощью распутать этот клубок. Мне это не по силам.
Записано в Клермоне 21 апреля 1599 года.
ДВЕНАДЦАТЬ
РАЗГОВОР
Виньяк покинул дом Перро с наступлением темноты. Был холодный, неприветливый ноябрьский вечер 1598 года. Виньяк прошел по улице Двух Ворот и свернул на улицу От-Фюэль. В лицо летели сорванные с деревьев листья, по улицам гулял нетерпеливый, пронизывающий до костей осенний ветер. На фоне ночного неба смутно вырисовывался силуэт церкви Сент-Андре. Улица была пустынна, но Виньяк часто останавливался, скрывался в темноте проулков, прислушивался к тишине и ощупывал рукоятку кинжала, спрятанного под одеждой. Он понимал, что в серьезной схватке кинжал вряд ли поможет, но тяжелая холодная сталь оружия действовала успокаивающе. Воздух был напоен холодной сыростью. Целый день не переставая шел дождь. Немощеные улицы раскисли от грязи, не говоря уже о том, что они, как и в любое время года, были густо усеяны выброшенным мусором и отбросами. Требовалось настоящее искусство, чтобы, не заблудившись, ходить в полной темноте по таким улицам и не утонуть в куче рыбных или еще более неприятных остатков. Только приблизившись к реке, Виньяк почувствовал, что вонь стала немного слабее.
С наступлением темноты переправа переставала работать, и Виньяку пришлось выбрать более длинный путь через Сите.
Правда, было неразумно ходить ночью по узким лабиринтам улочек этого района. Даже городские стражники после наступления сумерек отваживались забредать в этот пользующийся дурной славой квартал, только вооружившись до зубов и большими группами. Пройдя вниз по течению Сены, Виньяк вскоре добрался до остова моста Пон-Нёф. Внизу черная вода, образуя буруны, обтекала насыпанные фундаменты опор, которые вот уже двадцать лет торчали из реки, как осиротевшие необитаемые острова. Правда, в последние месяцы начались работы по восстановлению моста, и между будущими быками протянулась тонкая паутина из сколоченных между собой досок. Под временными дощатыми пролетами у берега покачивались привязанные к пристаням лодки. Непосредственно над поверхностью воды вокруг основания каждого быка были видны венцы из брусьев. Весной на них возведут опоры, на которых будут держаться вновь выстроенные арки моста.
Он пробрался сквозь прибрежный кустарник и спустился на мокрые доски, которые грозили в любой момент подломиться под его тяжестью. Шум воды под ногами скрадывал шум шагов, а пелена брызг мешала вообще что-либо разглядеть в и без того кромешной тьме. Крепко ухватившись руками за толстые пеньковые канаты, заменявшие перила, он начал осторожно продвигаться вперед, медля и ощупывая ногой качающиеся доски, прежде чем сделать следующий шаг. Не прошло и минуты, как он с ног до головы покрылся потом. Промокшая рубашка ледяным компрессом прилипла к спине, пронизывая все тело нестерпимым холодом.
Он остановился передохнуть на первой опоре. Оба берега, как челюсти исполинской пасти, ощерились, словно зубами, высокими зданиями, а под ногами жадно шевелился язык, готовый слизнуть Виньяка с ненадежной переправы. Зубы художника стучали от страха.
К чему вся эта таинственность? Посланный от герцогини, которого три дня назад привела Валерия, говорил ясно и недвусмысленно. Через два часа после захода солнца он должен войти в замок через вход Сен-Никола. При этом ему надлежало убедиться, что никто не следует за ним. Никто также не должен был знать об этой встрече, в противном случае другая сторона будет вынуждена отменить заказ, содержание которого будет обсуждаться на встрече.
Виньяк сделал следующий шаг по мокрой доске, поскользнулся и упал. Он сильно ударился обо что-то головой и, чувствуя, что судорожно хватает рукой пустоту, вдруг ощутил, что нога его запуталась в канате, удержав от падения в воду. Он рванулся вверх, что-то ударило его по плечу, и через мгновение в дюйме от лица пролетел его кинжал и исчез в потоке. Виньяк тихо выругался, извернулся, ухватившись за канат, и снова встал на узкие мостки. Ему потребовалось еще несколько минут, чтобы выпутаться из каната, спасшего ему жизнь. Он двинулся дальше, соблюдая еще большую осторожность. Прежде чем делать шаг, надо было убедиться, что доска крепко подвешена к канатам. Он долго тащился по доскам, перебирая руками пропахший дегтем и смолой канат, прежде чем наконец добрался до противоположного берега.
Не обращая внимания на боль в ушибленной голове, он пробежал сотню шагов до условленного места и замер там в ожидании у ниши в стене. Небольшие ворота, вделанные в нишу, были заперты. Виньяк не получил никаких указаний стучать. Оставалось только одно — набраться терпения и ждать.
Спустя некоторое время у темных ворот произошло какое-то изменение. Там появилось что-то темное. Виньяк прищурил глаза, но не смог разобрать ничего, кроме какого-то темного пятна на фоне блестящей от сырости стены. Потом он услышал свое имя.
— Мэтр Виньяк? — раздался приглушенный пронзительный шепот на расстоянии вытянутой руки. Едва Виньяк успел выйти из ниши, как темный силуэт приблизился к нему, схватил за руку и повлек к воротам, которые с едва слышным стуком затворились за ними.
Виньяк изумленно посмотрел на человека, который столь бесцеремонно заставил его войти в замок. Незнакомец был закутан в черную накидку. Лицо скрывалось под низко надвинутым на глаза капюшоном, и его черт нельзя было рассмотреть. Человека по-прежнему совершенно не занимали удобства Виньяка. Он продолжал тащить художника за собой по тихой улочке до большого дома, задняя стена которого упиралась в Лувр. Человек коротко постучал в дверь, которая тотчас открылась и поглотила обоих посетителей.
Оба быстро пересекли темный внутренний двор, вошли еще в какую-то дверь и внезапно оказались в ярко освещенном вестибюле. Когда глаза Виньяка привыкли к свету, таинственный человек, который привел его сюда, исчез.
Виньяк осмотрелся. В конце зала находились две винтовые лестницы, по которым можно было подняться на галерею второго этажа, где, видимо, находились жилые помещения. Два одетых в ливреи лакея охраняли входы на лестницы. В камине под галереей, потрескивая, горел огонь, источая благодатное тепло. Пол был выложен плитами из красного и белого мрамора. Вдоль стен были расставлены удобные роскошные кресла, стены украшали турецкие ковры.
Лакеи стояли неподвижно, как статуи. Виньяк нерешительно потоптался на месте и тоже застыл в неподвижности, там, где оставил его незнакомец. Откуда-то доносились голоса, при этом казалось, что говорившие намеренно старались говорить тише. Потом внезапно наступила тишина. где-то захлопнулась дверь. Кто-то не то задернул, не то открыл портьеру. Послышались удаляющиеся шаги.
Сердце Виньяка билось так сильно, что было готово выскочить из груди. Собственно, он даже не понимал почему. Он сделал вид, что хочет сдвинуться с места, не зная, правда, куда ему идти. Но едва он успел сделать почти незаметное движение, как один из лакеев повернул голову в его сторону. «Тс-с», — произнес он. Потрясенный Виньяк посмотрел на совершенно бесстрастное и неподвижное лицо. Однако за этим приглушенным свистящим приказом ничего не последовало. Посмотрев долгим вопрошающим взглядом в ледяные глаза лакея, Виньяк опустил взгляд и снова застыл в полной неподвижности.
Прошло еще несколько томительных минут. Появился еще один ливрейный лакей и жестом предложил Виньяку следовать за собой. Художник сделал то, что ему велели, подошел к двери, на которую указал ему слуга, и подождал, когда она откроется, а потом вошел в нее, оказавшись в какой-то комнате.
Помещение было маленьким с низким потолком. Здесь тоже горел огонь, распространявший, кроме тепла, приятный сладковатый запах. В кресле, стоявшем в глубине помещения, сидела женщина и рассматривала художника оценивающим взглядом. Виньяк поклонился, потом опустился на колени, стараясь найти нужную меру угодливости и покорности. Взгляд, которым дама одарила Виньяка после того, как он поднялся, сказал ему, что верной меры он так и не нашел. Дама отвела от него глаза с едва сдерживаемым негодованием, потом снова посмотрела на него с оттенком смиренного самообладания. Рука осторожно, словно боясь какой-то заразы, легко поднялась, и женщина жестом велела Виньяку сесть.
— Я надеюсь, что ваш вид нельзя истолковать в том смысле, что по дороге сюда вы привлекли внимание других лиц? Указания, которые вы получили, были, как я все же надеюсь, недвусмысленны, и их строгое соблюдение является залогом и основанием для нашей дальнейшей беседы. Могу ли я с полной уверенностью знать, что вы в полной мере соблюли нашу договоренность?
— Я был вынужден избрать такой путь, который сам по себе не позволил бы мне уделить надлежащее внимание одежде. Кроме нескольких рыб, никто не видел, как я шел сюда.
— Что вполне соответствует вашим же интересам. Принесли ли вы с собой письмо, которое привело вас сюда, или же оно пало жертвой вашей безрассудной переправы?
— Письмо Вашей Светлости…
Повелительным жестом женщина велела ему замолчать.
— Вы принесли письмо?
— Оно здесь, возле моего сердца.
— Отлично. Дайте его мне. Я исхожу из того, что никто, кроме вас, не знает о существовании такого послания. Так, а теперь возьмите его и бросьте в огонь. Наш разговор не займет много времени. Оно и так излишне затянулось и бесполезно потрачено. Я имею задание в нескольких словах объяснить вам суть нашего заказа. Почему выбор пал именно на вас, выходит за пределы моего знания. Заинтересованное лицо и его советники озаботились найти такого человека, который достоин доверия выполнить заказ, не отличаясь при этом вредной многоречивостью. Но так вышло, что выбрали вас. Все мы слуги и рабы Божьи. Но не всем открывается понимать его повеления и действовать согласно Его воле. Отсюда проистекает ропот и крик мелких душ, которые воображают, что лучше, чем немногие избранные, знают, что должно произойти Его Именем. Но мы, которые служим тем, кого Он назначил своими наместниками по вечному праву и закону, должны в такой же мере слушаться их воли и за отсутствием ясных указаний выполнять ее дух. Посему непозволительно руке спрашивать, чего хочет голова. Судьба руки повиноваться — и правильно повиноваться. Вы понимаете меня?
— Вот Господь Всемогущий, свят, великий царь над всей землею…
Женщина прищурила глаза. Виньяк выдержал исполненный таинственности взгляд и воспользовался возможностью рассмотреть даму. Белое лицо было изящно очерчено, моложаво, но странным образом казалось старым. Даже во время разговора лицо оставалось странно застывшим, а голова — неподвижной, покоясь на массивном жабо, венчавшем кораллово-красное платье, плечи которого были так высоко подняты, что остальное тело казалось отодвинутым куда-то вниз. Голову украшали две переплетенные косы, столь же красные, как и тяжелое, ниспадавшее складками платье незнакомой женщины. Ее белое лицо казалось призрачным, и когда слова тягучим потоком снова полились с ее уст, он понял вдруг, почему, собственно, такое юное лицо показалось ему преждевременно состарившимся. Толстый слой белил, наложенных на лицо, подчеркивал предательские складки морщин вокруг рта.
— Хвалите, хвалите Бога, хвалите, хвалите царя нашего. Воистину. Мне было поручено послать за художником, но ко мне привели псалмопевца. Какими еще дарованиями вы обладаете? Было бы очень прискорбно, если бы мы стали искать в вас только одаренного ремесленника, но просмотрели бы сущего ангела.
— Все, что я приношу на продажу, — это труды моих рук и моих глаз, которым Бог даровал способность наблюдать. Если бы Он распорядился по-иному, я сейчас вряд ли стоял бы перед вами.
Он почти физически чувствовал, как его слова погружаются в тело, скрытое красной тканью. Не зашел ли он слишком далеко? Не слишком ли вольно он себя ведет, не выказывая должного уважения? Но что означает эта ходульная проповедь? Они что, устроили проверку, насколько он тверд в догматах веры? Он процитировал псалом только потому, что не знал, чем ответить на своеобразное поведение дамы. Повсюду Виньяку чудились ловушки и подводные камни, скрытой угрозой выступавшие в речах женщины. Он нерешительно потупил взор. Втайне он, однако, продолжал с прежним вниманием наблюдать за мельчайшими деталями ее поведения. Ее лицо было скрыто от него толстым слоем косметики. Но ее осанка, то, как она держала руки, близко сдвинутые ноги, выступавшие из-под красной ткани, позволяют ему угадать очертания тела, скрытые платьем. На ум ему пришло старое изречение: Нет такого человеческого движения, как бы незаметно оно ни было, которому нельзя было бы найти соответствия в какой-либо форме; и нет такой формы, за которой не было бы скрыто какое-либо намерение.
— Ну, в мои намерения не входит испытывать ваши цели. Вы сумели портретом моей госпожи возбудить благоволение. Именно этому обстоятельству вы обязаны тем, что послали именно за вами. Отличная работа, надо признать без зависти. Без зависти, это касается меня, так как я не в ваших кругах зарабатываю свой хлеб. Должна сказать, что я поражена вашим мужеством. Когда столяры повесили обрамленную картину в замке Монсо и госпожа де Бофор показала ее собравшимся, то видели бы вы лица присутствовавших там художников. Один даже повысил голос и заметил, что это просто неслыханно, чтобы картина, которую втайне написал никому не известный выскочка, который к тому же, видимо, не имел никакого права это делать, была выставлена при дворе на посмеяние настоящих живописцев. При этом госпожа пришла к вам на помощь, спросив того художника, уж не считает ли он возможным, чтобы мать детей короля Франции послужила объектом подобных насмешек, чем, естественно, заставила замолчать наглого глупца. О, этот маленький эпизод, быть может, покажет вам, что речь идет об обоюдном интересе, который предполагает наше умение хранить тайну.
— Моя картина была даром и знаком благоговения перед герцогиней. Работа была написана не в Париже. Упрек этого художника меня не касается.
— Давайте не будем отвлекаться на такие частности. Какую бы цель вы ни вкладывали в свои действия, вам всегда припишут иные намерения. Разве не так и с Богом, нашим Господом? Он заглядывает прямо в наши сердца и судит нас по нашей истинной вере, а не по нашим сомнительным делам, которые сегодня означают одно, а завтра — совсем другое. Не правда ли, что именно так гласит учение людей, к которым принадлежите и вы?
С наступлением темноты переправа переставала работать, и Виньяку пришлось выбрать более длинный путь через Сите.
Правда, было неразумно ходить ночью по узким лабиринтам улочек этого района. Даже городские стражники после наступления сумерек отваживались забредать в этот пользующийся дурной славой квартал, только вооружившись до зубов и большими группами. Пройдя вниз по течению Сены, Виньяк вскоре добрался до остова моста Пон-Нёф. Внизу черная вода, образуя буруны, обтекала насыпанные фундаменты опор, которые вот уже двадцать лет торчали из реки, как осиротевшие необитаемые острова. Правда, в последние месяцы начались работы по восстановлению моста, и между будущими быками протянулась тонкая паутина из сколоченных между собой досок. Под временными дощатыми пролетами у берега покачивались привязанные к пристаням лодки. Непосредственно над поверхностью воды вокруг основания каждого быка были видны венцы из брусьев. Весной на них возведут опоры, на которых будут держаться вновь выстроенные арки моста.
Он пробрался сквозь прибрежный кустарник и спустился на мокрые доски, которые грозили в любой момент подломиться под его тяжестью. Шум воды под ногами скрадывал шум шагов, а пелена брызг мешала вообще что-либо разглядеть в и без того кромешной тьме. Крепко ухватившись руками за толстые пеньковые канаты, заменявшие перила, он начал осторожно продвигаться вперед, медля и ощупывая ногой качающиеся доски, прежде чем сделать следующий шаг. Не прошло и минуты, как он с ног до головы покрылся потом. Промокшая рубашка ледяным компрессом прилипла к спине, пронизывая все тело нестерпимым холодом.
Он остановился передохнуть на первой опоре. Оба берега, как челюсти исполинской пасти, ощерились, словно зубами, высокими зданиями, а под ногами жадно шевелился язык, готовый слизнуть Виньяка с ненадежной переправы. Зубы художника стучали от страха.
К чему вся эта таинственность? Посланный от герцогини, которого три дня назад привела Валерия, говорил ясно и недвусмысленно. Через два часа после захода солнца он должен войти в замок через вход Сен-Никола. При этом ему надлежало убедиться, что никто не следует за ним. Никто также не должен был знать об этой встрече, в противном случае другая сторона будет вынуждена отменить заказ, содержание которого будет обсуждаться на встрече.
Виньяк сделал следующий шаг по мокрой доске, поскользнулся и упал. Он сильно ударился обо что-то головой и, чувствуя, что судорожно хватает рукой пустоту, вдруг ощутил, что нога его запуталась в канате, удержав от падения в воду. Он рванулся вверх, что-то ударило его по плечу, и через мгновение в дюйме от лица пролетел его кинжал и исчез в потоке. Виньяк тихо выругался, извернулся, ухватившись за канат, и снова встал на узкие мостки. Ему потребовалось еще несколько минут, чтобы выпутаться из каната, спасшего ему жизнь. Он двинулся дальше, соблюдая еще большую осторожность. Прежде чем делать шаг, надо было убедиться, что доска крепко подвешена к канатам. Он долго тащился по доскам, перебирая руками пропахший дегтем и смолой канат, прежде чем наконец добрался до противоположного берега.
Не обращая внимания на боль в ушибленной голове, он пробежал сотню шагов до условленного места и замер там в ожидании у ниши в стене. Небольшие ворота, вделанные в нишу, были заперты. Виньяк не получил никаких указаний стучать. Оставалось только одно — набраться терпения и ждать.
Спустя некоторое время у темных ворот произошло какое-то изменение. Там появилось что-то темное. Виньяк прищурил глаза, но не смог разобрать ничего, кроме какого-то темного пятна на фоне блестящей от сырости стены. Потом он услышал свое имя.
— Мэтр Виньяк? — раздался приглушенный пронзительный шепот на расстоянии вытянутой руки. Едва Виньяк успел выйти из ниши, как темный силуэт приблизился к нему, схватил за руку и повлек к воротам, которые с едва слышным стуком затворились за ними.
Виньяк изумленно посмотрел на человека, который столь бесцеремонно заставил его войти в замок. Незнакомец был закутан в черную накидку. Лицо скрывалось под низко надвинутым на глаза капюшоном, и его черт нельзя было рассмотреть. Человека по-прежнему совершенно не занимали удобства Виньяка. Он продолжал тащить художника за собой по тихой улочке до большого дома, задняя стена которого упиралась в Лувр. Человек коротко постучал в дверь, которая тотчас открылась и поглотила обоих посетителей.
Оба быстро пересекли темный внутренний двор, вошли еще в какую-то дверь и внезапно оказались в ярко освещенном вестибюле. Когда глаза Виньяка привыкли к свету, таинственный человек, который привел его сюда, исчез.
Виньяк осмотрелся. В конце зала находились две винтовые лестницы, по которым можно было подняться на галерею второго этажа, где, видимо, находились жилые помещения. Два одетых в ливреи лакея охраняли входы на лестницы. В камине под галереей, потрескивая, горел огонь, источая благодатное тепло. Пол был выложен плитами из красного и белого мрамора. Вдоль стен были расставлены удобные роскошные кресла, стены украшали турецкие ковры.
Лакеи стояли неподвижно, как статуи. Виньяк нерешительно потоптался на месте и тоже застыл в неподвижности, там, где оставил его незнакомец. Откуда-то доносились голоса, при этом казалось, что говорившие намеренно старались говорить тише. Потом внезапно наступила тишина. где-то захлопнулась дверь. Кто-то не то задернул, не то открыл портьеру. Послышались удаляющиеся шаги.
Сердце Виньяка билось так сильно, что было готово выскочить из груди. Собственно, он даже не понимал почему. Он сделал вид, что хочет сдвинуться с места, не зная, правда, куда ему идти. Но едва он успел сделать почти незаметное движение, как один из лакеев повернул голову в его сторону. «Тс-с», — произнес он. Потрясенный Виньяк посмотрел на совершенно бесстрастное и неподвижное лицо. Однако за этим приглушенным свистящим приказом ничего не последовало. Посмотрев долгим вопрошающим взглядом в ледяные глаза лакея, Виньяк опустил взгляд и снова застыл в полной неподвижности.
Прошло еще несколько томительных минут. Появился еще один ливрейный лакей и жестом предложил Виньяку следовать за собой. Художник сделал то, что ему велели, подошел к двери, на которую указал ему слуга, и подождал, когда она откроется, а потом вошел в нее, оказавшись в какой-то комнате.
Помещение было маленьким с низким потолком. Здесь тоже горел огонь, распространявший, кроме тепла, приятный сладковатый запах. В кресле, стоявшем в глубине помещения, сидела женщина и рассматривала художника оценивающим взглядом. Виньяк поклонился, потом опустился на колени, стараясь найти нужную меру угодливости и покорности. Взгляд, которым дама одарила Виньяка после того, как он поднялся, сказал ему, что верной меры он так и не нашел. Дама отвела от него глаза с едва сдерживаемым негодованием, потом снова посмотрела на него с оттенком смиренного самообладания. Рука осторожно, словно боясь какой-то заразы, легко поднялась, и женщина жестом велела Виньяку сесть.
— Я надеюсь, что ваш вид нельзя истолковать в том смысле, что по дороге сюда вы привлекли внимание других лиц? Указания, которые вы получили, были, как я все же надеюсь, недвусмысленны, и их строгое соблюдение является залогом и основанием для нашей дальнейшей беседы. Могу ли я с полной уверенностью знать, что вы в полной мере соблюли нашу договоренность?
— Я был вынужден избрать такой путь, который сам по себе не позволил бы мне уделить надлежащее внимание одежде. Кроме нескольких рыб, никто не видел, как я шел сюда.
— Что вполне соответствует вашим же интересам. Принесли ли вы с собой письмо, которое привело вас сюда, или же оно пало жертвой вашей безрассудной переправы?
— Письмо Вашей Светлости…
Повелительным жестом женщина велела ему замолчать.
— Вы принесли письмо?
— Оно здесь, возле моего сердца.
— Отлично. Дайте его мне. Я исхожу из того, что никто, кроме вас, не знает о существовании такого послания. Так, а теперь возьмите его и бросьте в огонь. Наш разговор не займет много времени. Оно и так излишне затянулось и бесполезно потрачено. Я имею задание в нескольких словах объяснить вам суть нашего заказа. Почему выбор пал именно на вас, выходит за пределы моего знания. Заинтересованное лицо и его советники озаботились найти такого человека, который достоин доверия выполнить заказ, не отличаясь при этом вредной многоречивостью. Но так вышло, что выбрали вас. Все мы слуги и рабы Божьи. Но не всем открывается понимать его повеления и действовать согласно Его воле. Отсюда проистекает ропот и крик мелких душ, которые воображают, что лучше, чем немногие избранные, знают, что должно произойти Его Именем. Но мы, которые служим тем, кого Он назначил своими наместниками по вечному праву и закону, должны в такой же мере слушаться их воли и за отсутствием ясных указаний выполнять ее дух. Посему непозволительно руке спрашивать, чего хочет голова. Судьба руки повиноваться — и правильно повиноваться. Вы понимаете меня?
— Вот Господь Всемогущий, свят, великий царь над всей землею…
Женщина прищурила глаза. Виньяк выдержал исполненный таинственности взгляд и воспользовался возможностью рассмотреть даму. Белое лицо было изящно очерчено, моложаво, но странным образом казалось старым. Даже во время разговора лицо оставалось странно застывшим, а голова — неподвижной, покоясь на массивном жабо, венчавшем кораллово-красное платье, плечи которого были так высоко подняты, что остальное тело казалось отодвинутым куда-то вниз. Голову украшали две переплетенные косы, столь же красные, как и тяжелое, ниспадавшее складками платье незнакомой женщины. Ее белое лицо казалось призрачным, и когда слова тягучим потоком снова полились с ее уст, он понял вдруг, почему, собственно, такое юное лицо показалось ему преждевременно состарившимся. Толстый слой белил, наложенных на лицо, подчеркивал предательские складки морщин вокруг рта.
— Хвалите, хвалите Бога, хвалите, хвалите царя нашего. Воистину. Мне было поручено послать за художником, но ко мне привели псалмопевца. Какими еще дарованиями вы обладаете? Было бы очень прискорбно, если бы мы стали искать в вас только одаренного ремесленника, но просмотрели бы сущего ангела.
— Все, что я приношу на продажу, — это труды моих рук и моих глаз, которым Бог даровал способность наблюдать. Если бы Он распорядился по-иному, я сейчас вряд ли стоял бы перед вами.
Он почти физически чувствовал, как его слова погружаются в тело, скрытое красной тканью. Не зашел ли он слишком далеко? Не слишком ли вольно он себя ведет, не выказывая должного уважения? Но что означает эта ходульная проповедь? Они что, устроили проверку, насколько он тверд в догматах веры? Он процитировал псалом только потому, что не знал, чем ответить на своеобразное поведение дамы. Повсюду Виньяку чудились ловушки и подводные камни, скрытой угрозой выступавшие в речах женщины. Он нерешительно потупил взор. Втайне он, однако, продолжал с прежним вниманием наблюдать за мельчайшими деталями ее поведения. Ее лицо было скрыто от него толстым слоем косметики. Но ее осанка, то, как она держала руки, близко сдвинутые ноги, выступавшие из-под красной ткани, позволяют ему угадать очертания тела, скрытые платьем. На ум ему пришло старое изречение: Нет такого человеческого движения, как бы незаметно оно ни было, которому нельзя было бы найти соответствия в какой-либо форме; и нет такой формы, за которой не было бы скрыто какое-либо намерение.
— Ну, в мои намерения не входит испытывать ваши цели. Вы сумели портретом моей госпожи возбудить благоволение. Именно этому обстоятельству вы обязаны тем, что послали именно за вами. Отличная работа, надо признать без зависти. Без зависти, это касается меня, так как я не в ваших кругах зарабатываю свой хлеб. Должна сказать, что я поражена вашим мужеством. Когда столяры повесили обрамленную картину в замке Монсо и госпожа де Бофор показала ее собравшимся, то видели бы вы лица присутствовавших там художников. Один даже повысил голос и заметил, что это просто неслыханно, чтобы картина, которую втайне написал никому не известный выскочка, который к тому же, видимо, не имел никакого права это делать, была выставлена при дворе на посмеяние настоящих живописцев. При этом госпожа пришла к вам на помощь, спросив того художника, уж не считает ли он возможным, чтобы мать детей короля Франции послужила объектом подобных насмешек, чем, естественно, заставила замолчать наглого глупца. О, этот маленький эпизод, быть может, покажет вам, что речь идет об обоюдном интересе, который предполагает наше умение хранить тайну.
— Моя картина была даром и знаком благоговения перед герцогиней. Работа была написана не в Париже. Упрек этого художника меня не касается.
— Давайте не будем отвлекаться на такие частности. Какую бы цель вы ни вкладывали в свои действия, вам всегда припишут иные намерения. Разве не так и с Богом, нашим Господом? Он заглядывает прямо в наши сердца и судит нас по нашей истинной вере, а не по нашим сомнительным делам, которые сегодня означают одно, а завтра — совсем другое. Не правда ли, что именно так гласит учение людей, к которым принадлежите и вы?