Страница:
Все эти рассуждения она слушала не слишком внимательно, да и не очень-то поняла. А вот замечания о тайном языке остались в памяти. Лутц тоже говорил об этом. И Клаудиа. И вот что она еще слышала: танго Дамиана состоит из кодов. И не была ли его попытка сорвать последнее представление как раз одним из таких кодов? Может, он внезапно решил ввести в постановку некий шифр? После того случая она часто вспоминала слова Лутца: «Иногда Дамиан делает в танце смешные вещи». Может быть. Хотя вряд ли это слово применимо к последнему представлению… В последнем акте, в кульминации всей постановки? А ведь критика была прекрасной. Поговаривали даже о продлении гастролей. Эта постановка, несомненно, еще долго приносила бы хороший доход. Весной в Европе проходят всякие фестивали. Все могло бы быть так здорово! Театральный сезон в Берлине, потом турне. Им бы не пришлось расставаться, уж во всяком случае их не разделяло бы такое огромное расстояние. Но в последний вечер Дамиан все разрушил.
11
12
Часть II
1
2
11
Пока Джульетта пыталась разгадать загадки последних недель, кондиционер заработал, и самолет медленно тронулся. Весь спектакль прошел без сучка без задоринки. Во время тангуэры ей стало нехорошо. Не только от ревности, скорее потому, что сцена по-настоящему удалась: драматизм спектакля нашел в ней свой страшный выход. Похоже, публика это почувствовала: несколько мгновений после танца в зале стояла полная тишина, а потом разразились бурные аплодисменты. Когда настала очередь эскуало, атмосфера накалилась. Сама по себе музыка уже никого не могла оставить равнодушным, но то, что в тот вечер выделывали эти двое, сделало бы честь любому танцевальному коллективу. Сложнейшую хореографию в исполнении Лутца и Дамиана публика встретила настоящей овацией.
Джульетта стояла на балконе возле режиссерского пульта и снимала на видеокамеру. Когда конец был уже близок, Чарли кивнул ей и что-то прошептал, но она не поняла. Подошла к нему в надежде расслышать, но разобрала только два слова: «Изменение программы». Она озадаченно покачала головой. Он пожал плечами и сделал ей знак дальше снимать. Все произошло, прежде чем она успела понять, что к чему. Началась последняя сцена, танцоры заняли позиции. В центре группы расположились Дамиан и Нифес, то есть Джулиан и Джулиана, которые теперь должны были танцевать свое прощальное танго через двадцать лет. Несколько тактов из тангуэры в последний раз напомнили об утерянном счастье, потом Дамиану следовало убежать, а убитая горем Джулиана на фоне продолжающей танцевать группы должна была подойти к окну и жестом ужаса сообщить о его самоубийстве. Затем сцена озарилась бы белым светом, тут же погрузилась в сочный красный и – в полную темноту, которую прорезал бы одинокий, жалобный стон бандониона.
Но едва танцоры и оба солиста заняли свои позиции, зазвучала совсем другая музыка. Джульетта с ужасом посмотрела на Чарли. Но тот молча таращился на сцену.
– Не та запись, – прошептала она.
Он не отреагировал, и она бросилась к нему.
– Чарли, не та музыка, черт тебя подери.
– Я же сказал, изменение в программе. Я тут ни при чем.
– Кто велел?
– Дамиан.
– Когда?
– Сегодня.
– Сегодня? И что, была репетиция?
– Нет.
– Но это же невозможно! Что они все будут сейчас делать?
– Посмотри, что-то они делают.
Все было как в страшном сне. Участники спектакля просто ушли со сцены. Нифес вывернулась из объятий Дамиана, отошла на несколько шагов и вперила в него взгляд, полный ненависти. Инструментальную музыку, пассажи струнных и мощный фортепианный аккорд прорезал вдруг сильный пронзительный женский голос: Renacerй en Buenos Aires... 45 Дамиан начал танцевать. Мягко, по-кошачьи подошел к Нифес, обнял за талию, бережно взял ее правую руку… Она невольно повиновалась. Он заскользил с ней в танце.
Джульетта в растерянности смотрела на сцену. Что все это значит? Похоже, для Нифес это тоже полная неожиданность… Вот она остановила вращение Дамиана, замерев возле его левой ноги, и с вызовом посмотрела на него. Дамиан продвинул ногу между ее ног, заставил принять пятую позицию, из которой она не могла вывернуться без его помощи. Дамиан открыл фигуру влево. У Нифес не было выбора, пришлось подчиниться. Теперь Джульетта не сомневалась, что на сцене подобное происходит впервые. Через пару шагов Нифес снова остановила Дамиана, едва ли не вопреки музыке, выгнула шею, словно разгневанный лебедь, мгновенно развернулась, заблокировав партнера, которому ничего не оставалось, как начать движение в обратную сторону. Было очевидно: она не понимает, чего он от нее хочет. Он импровизировал, и это было похоже на ссору влюбленных. Но через какое-то время она начала слушаться его. По крайней мере у Джульетты возникло чувство, что она пытается под него подладиться. Или все так и было задумано? Может, другие пары снова выйдут на сцену? Может, их уход, как и упрямство Нифес, – часть сценического замысла, своего рода сюрприз?
Казалось, они оба отдались захватывающей музыке. Что это была за музыка! Словно для певицы речь шла о жизни и смерти. В ее песне сошлось все: упрямство, ярость, надежда, отвращение. Джульетта не могла разобрать слов за исключением одного, повторявшегося снова и снова в начале каждого припева и теперь звучавшего эхом в ее воспоминаниях: Renacerй. Снова и снова повторял его удивительный голос певицы, доносившийся из репродуктора – все настойчивее, требовательнее, нетерпеливее и увереннее.
Двое продолжали танцевать, но никто из ансамбля так и не вернулся. Впрочем, танец Нифес и Дамиана стал постепенно самодостаточным, заполнил все пространство. Это было нечто. Как могут двое целиком занять собой огромную сцену? Но им это удалось. И Джульетта поняла почему. Нифес была женщиной до мозга костей, и она послушно кружилась в объятиях партнера, чьи магические, кошачьи движения отвечали самым тайным ее желаниям. Джульетта ощутила нечто похожее на зависть, ее опять захлестнула мощная волна ревности. Но шокирующий финальный танец вновь приковал к себе все ее чувства.
Дамиан неожиданно шагнул вперед, так что Нифес чуть не упала. Потом ловко подхватил, угодливо закружился вокруг нее, пока она изо всех сил старалась вновь обрести равновесие. И тут произошло непостижимое: Нифес вдруг оказалась на полу. Посреди сложнейшего вращения Дамиан просто отпустил ее. Джульетта ощутила во рту горький привкус. Чарли вскочил с места и ухватился за перила балкона. Но Дамиан продолжал танцевать. «Renacerй», – пел голос. Нифес неподвижно сидела на сцене.
Являлось ли ее падение запланированным? Без сомнения, они танцевали настоящий балет, современное па-де-де. Или Дамиан окончательно потерял рассудок? Если его движения и были как-то хореографически взаимосвязаны с неподвижностью лежащей Нифес, эта связь так и не прояснилась. Однако оба они все еще оставались соединенными. Дамиан снова подошел к ней, быстрым движением поднял на ноги и обнял сзади. Она гневно вырвалась из его объятий, хотела было уйти в сторону, но он преградил ей путь. Даже если они импровизировали, а Джульетта в этом больше не сомневалась, все равно их действия были исполнены огромной выразительной силы. Особенно движения Нифес – настолько, что сама ее растерянность выглядела элегантной. Дамиан чего-то явно хотел от нее, но она, похоже, не понимала, чего именно. Он то нападал, то отступал. То вел ее основным шагом, хотя она едва переставляла ноги, то выпускал из рук, делал несколько пируэтов и вновь преследовал. Переходил, словно в насмешку, на шаг танго, тут же бросал, застывал вместе с ней в заключительной фигуре, переводил ее в основную позицию и вновь бросал, танцуя в нескольких шагах от нее.
На какое-то мгновение Джульетта прониклась к ней сочувствием. Казалось, Дамиан сошел с ума прямо на сцене и мог ее серьезно скомпрометировать. Не дай Бог, чтобы с ней самой когда-нибудь произошло нечто подобное! Она бы тут же ушла со сцены. А Нифес до последнего пыталась танцевать вместе с ним, делала все, чтобы спасти ситуацию. Действовала заодно, а не против. Дамиан как актер повел себя по отношению к ней наихудшим образом: выбил почву из-под ног на глазах у всего зала. Как же она должна любить его, чтобы вытерпеть такое унижение и не поддаться на провокацию? И тут музыка кончилась. И Нифес ушла со сцены. Она шла очень прямо. Дамиан позволил ей уйти. Потом поднял руки и предстал перед публикой в полный рост.
«Renacer?! Renacer?! Renacer?!» – прогрохотали динамики.
И наступила тишина.
Джульетта стояла на балконе возле режиссерского пульта и снимала на видеокамеру. Когда конец был уже близок, Чарли кивнул ей и что-то прошептал, но она не поняла. Подошла к нему в надежде расслышать, но разобрала только два слова: «Изменение программы». Она озадаченно покачала головой. Он пожал плечами и сделал ей знак дальше снимать. Все произошло, прежде чем она успела понять, что к чему. Началась последняя сцена, танцоры заняли позиции. В центре группы расположились Дамиан и Нифес, то есть Джулиан и Джулиана, которые теперь должны были танцевать свое прощальное танго через двадцать лет. Несколько тактов из тангуэры в последний раз напомнили об утерянном счастье, потом Дамиану следовало убежать, а убитая горем Джулиана на фоне продолжающей танцевать группы должна была подойти к окну и жестом ужаса сообщить о его самоубийстве. Затем сцена озарилась бы белым светом, тут же погрузилась в сочный красный и – в полную темноту, которую прорезал бы одинокий, жалобный стон бандониона.
Но едва танцоры и оба солиста заняли свои позиции, зазвучала совсем другая музыка. Джульетта с ужасом посмотрела на Чарли. Но тот молча таращился на сцену.
– Не та запись, – прошептала она.
Он не отреагировал, и она бросилась к нему.
– Чарли, не та музыка, черт тебя подери.
– Я же сказал, изменение в программе. Я тут ни при чем.
– Кто велел?
– Дамиан.
– Когда?
– Сегодня.
– Сегодня? И что, была репетиция?
– Нет.
– Но это же невозможно! Что они все будут сейчас делать?
– Посмотри, что-то они делают.
Все было как в страшном сне. Участники спектакля просто ушли со сцены. Нифес вывернулась из объятий Дамиана, отошла на несколько шагов и вперила в него взгляд, полный ненависти. Инструментальную музыку, пассажи струнных и мощный фортепианный аккорд прорезал вдруг сильный пронзительный женский голос: Renacerй en Buenos Aires... 45 Дамиан начал танцевать. Мягко, по-кошачьи подошел к Нифес, обнял за талию, бережно взял ее правую руку… Она невольно повиновалась. Он заскользил с ней в танце.
Джульетта в растерянности смотрела на сцену. Что все это значит? Похоже, для Нифес это тоже полная неожиданность… Вот она остановила вращение Дамиана, замерев возле его левой ноги, и с вызовом посмотрела на него. Дамиан продвинул ногу между ее ног, заставил принять пятую позицию, из которой она не могла вывернуться без его помощи. Дамиан открыл фигуру влево. У Нифес не было выбора, пришлось подчиниться. Теперь Джульетта не сомневалась, что на сцене подобное происходит впервые. Через пару шагов Нифес снова остановила Дамиана, едва ли не вопреки музыке, выгнула шею, словно разгневанный лебедь, мгновенно развернулась, заблокировав партнера, которому ничего не оставалось, как начать движение в обратную сторону. Было очевидно: она не понимает, чего он от нее хочет. Он импровизировал, и это было похоже на ссору влюбленных. Но через какое-то время она начала слушаться его. По крайней мере у Джульетты возникло чувство, что она пытается под него подладиться. Или все так и было задумано? Может, другие пары снова выйдут на сцену? Может, их уход, как и упрямство Нифес, – часть сценического замысла, своего рода сюрприз?
Казалось, они оба отдались захватывающей музыке. Что это была за музыка! Словно для певицы речь шла о жизни и смерти. В ее песне сошлось все: упрямство, ярость, надежда, отвращение. Джульетта не могла разобрать слов за исключением одного, повторявшегося снова и снова в начале каждого припева и теперь звучавшего эхом в ее воспоминаниях: Renacerй. Снова и снова повторял его удивительный голос певицы, доносившийся из репродуктора – все настойчивее, требовательнее, нетерпеливее и увереннее.
Двое продолжали танцевать, но никто из ансамбля так и не вернулся. Впрочем, танец Нифес и Дамиана стал постепенно самодостаточным, заполнил все пространство. Это было нечто. Как могут двое целиком занять собой огромную сцену? Но им это удалось. И Джульетта поняла почему. Нифес была женщиной до мозга костей, и она послушно кружилась в объятиях партнера, чьи магические, кошачьи движения отвечали самым тайным ее желаниям. Джульетта ощутила нечто похожее на зависть, ее опять захлестнула мощная волна ревности. Но шокирующий финальный танец вновь приковал к себе все ее чувства.
Дамиан неожиданно шагнул вперед, так что Нифес чуть не упала. Потом ловко подхватил, угодливо закружился вокруг нее, пока она изо всех сил старалась вновь обрести равновесие. И тут произошло непостижимое: Нифес вдруг оказалась на полу. Посреди сложнейшего вращения Дамиан просто отпустил ее. Джульетта ощутила во рту горький привкус. Чарли вскочил с места и ухватился за перила балкона. Но Дамиан продолжал танцевать. «Renacerй», – пел голос. Нифес неподвижно сидела на сцене.
Являлось ли ее падение запланированным? Без сомнения, они танцевали настоящий балет, современное па-де-де. Или Дамиан окончательно потерял рассудок? Если его движения и были как-то хореографически взаимосвязаны с неподвижностью лежащей Нифес, эта связь так и не прояснилась. Однако оба они все еще оставались соединенными. Дамиан снова подошел к ней, быстрым движением поднял на ноги и обнял сзади. Она гневно вырвалась из его объятий, хотела было уйти в сторону, но он преградил ей путь. Даже если они импровизировали, а Джульетта в этом больше не сомневалась, все равно их действия были исполнены огромной выразительной силы. Особенно движения Нифес – настолько, что сама ее растерянность выглядела элегантной. Дамиан чего-то явно хотел от нее, но она, похоже, не понимала, чего именно. Он то нападал, то отступал. То вел ее основным шагом, хотя она едва переставляла ноги, то выпускал из рук, делал несколько пируэтов и вновь преследовал. Переходил, словно в насмешку, на шаг танго, тут же бросал, застывал вместе с ней в заключительной фигуре, переводил ее в основную позицию и вновь бросал, танцуя в нескольких шагах от нее.
На какое-то мгновение Джульетта прониклась к ней сочувствием. Казалось, Дамиан сошел с ума прямо на сцене и мог ее серьезно скомпрометировать. Не дай Бог, чтобы с ней самой когда-нибудь произошло нечто подобное! Она бы тут же ушла со сцены. А Нифес до последнего пыталась танцевать вместе с ним, делала все, чтобы спасти ситуацию. Действовала заодно, а не против. Дамиан как актер повел себя по отношению к ней наихудшим образом: выбил почву из-под ног на глазах у всего зала. Как же она должна любить его, чтобы вытерпеть такое унижение и не поддаться на провокацию? И тут музыка кончилась. И Нифес ушла со сцены. Она шла очень прямо. Дамиан позволил ей уйти. Потом поднял руки и предстал перед публикой в полный рост.
«Renacer?! Renacer?! Renacer?!» – прогрохотали динамики.
И наступила тишина.
12
В зале ничто не шелохнулось. Никто не хлопал. Дамиан один стоял на сцене и смотрел поверх голов вверх, на балкон. Видел ли он ее? Нет, его слепил свет прожекторов. Взгляд в никуда.
Сдержанные аплодисменты постепенно нарушили мучительную тишину. Дамиан развел руки в стороны и поклонился. Но несмотря на то, что аплодисменты постепенно набирали силу, никто из танцоров так и не появился. Дамиан пошел влево, потом вправо, поклонился еще раз, послал в зал воздушный поцелуй и исчез.
Зрители так и не поняли, почему не захотели выйти другие танцоры, и захлопали еще настойчивее.
Кто-то кричал: «Виват Нифес!» Другие скандировали: «Браво, Дамиан!»
Но раздавались и свистки.
Сцена оставалась пустой, постепенно погружаясь во тьму. Занавес закрылся, и за столиками принялись с удивлением обсуждать странный финал.
Дальнейшее больше походило на кошмар. Когда Джульетта добралась до раздевалки в подвале, Фабио и Сантьяго были готовы избить Дамиана. Она не понимала, о чем они говорят. Все орали друг на друга по-испански за исключением Нифес и Дамиана, которые сидели на скамье в самом дальнем углу раздевалки, враждебно сверля друг друга глазами. Дамиан молча слушал упреки, только раз бросив короткую фразу по-испански в ответ на все более яростные нападки аргентинских танцоров. Немецких танцоров он игнорировал вовсе – они тоже в основном молчали или пытались удержать от драки разошедшихся Фабио и Сантьяго. Лицо Нифес было белым как мел, она словно окаменела. Когда Джульетта вошла в раздевалку, Нифес поднялась и пошла прямо на нее. Остальные замерли и уставились на них. В полушаге от Джульетты Нифес остановилась и влепила ей звонкую пощечину. Джульетта была настолько удивлена, что несколько секунд стояла как вкопанная, пока перед ее глазами разыгрывалась уже по-настоящему безумная сцена. Дамиан с громкой бранью рванулся к Нифес, Фабио и Лутц навалились на него, пытаясь удержать. В ту же секунду между ним и Нифес встал Сантьяго, чтобы помешать ей выцарапать ему глаза, что непременно случилось бы, не оттаскивай ее изо всех сил от его лица. Дамиан орал на Нифес, а та отвечала ему пожеланиями, смысл которых был ясен и без знания испанского. Джульетта с отвращением развернулась, собираясь уйти, и столкнулась с Чарли, который тащил за рукав продюсера вниз по лестнице, отчаянно убеждая в своей невиновности. Лицо ее горело, сердце бешено колотилось. Она чувствовала в себе только ненависть. Ненависть к этой женщине. Ненависть к Дамиану. Ненависть к себе самой и к тому, что она сама себя ненавидит.
Даже теперь, только лишь воскрешая в памяти этот эпизод, она задыхалась от гнева. Эта шлюха дала ей пощечину. На глазах у всех. Дамиан ее унизил, и первое, что пришло в голову этой вульгарной сучке, увлечь с собой вниз и ее, Джульетту, в их примитивный мир танго, состоявший из чулок в сеточку, слишком узких бюстгальтеров, непристойных задниц и женщин, которые дерутся из-за мужчины. Если это фундамент, на котором зиждется их дурацкая аргентинская культура, то она вообще ничего о ней знать не желает! И о Дамиане тоже!
Но злоба была недолгой. Дамиан скоро приехал к ней. Он был совершенно не в себе, говорил странные вещи, плакал, цеплялся за нее, умолял не оставлять его и не спрашивать ничего о сегодняшнем спектакле. Он должен был так поступить, и он обязательно объяснит ей почему, только не сейчас. Он любит ее, пусть она всегда помнит об этом. Он никогда еще никого не любил так, как ее. Она может от него требовать все, что угодно, только пусть не запрещает любить себя. Он хочет прожить с ней всю жизнь и не может ждать больше ни одного часа, чтобы назвать ее своей женой.
И где же он теперь? Почему уехал? Что произошло через два дня? Ведь когда он все это говорил ей, он уже знал, что скоро оставит ее, уехав из Берлина без объяснений. Что же, ради всего святого, случилось с ним за эту неделю? Она должна это выяснить. Горло сжалось при воспоминании об их последней ночи в воскресенье после спектакля. На следующее утро они виделись в последний раз. Уходя, он снова умолял ее верить ему и ответить на его любовь. Как она могла не ответить? Он был в ней, повсюду вокруг нее. Изменилось бы что-нибудь, попытайся она сказать ему об этом? Но как? В то утро она еще не совсем оправилась от потрясения. Вчерашнее происшествие шокировало ее. Хотя никакой шок не мог уже изменить ее чувства. Надо было сказать ему это. Почему же она не сказала?
Вместо того они просто договорились встретиться у нее в квартире вечером в среду. Отец звонил ей в понедельник пять раз, поэтому она оставила телефон дома, уехав во вторник с утра к Арии в Брауншвейг. В последнее время беспокойство отца превратилось в настоящий телефонный надзор. Он хотел знать, как продвигается подготовка к просмотру в Театре немецкой оперы. Он всегда за нее переживал, поддерживал ее. Но сейчас это действовало на нервы. Хоть ненадолго оставил бы ее в покое, но он на это не соглашался. Узнав, что она помогает Арии с переездом, он бы просто рехнулся.
А потом мир затрещал по швам.
Отец словно заложник, привязанный к стулу в ее квартире.
Мать вне себя от страха и беспокойства.
Дамиан, исчезнувший без объяснений.
Да еще и полиция: чужие мужчины в форме с серьезными лицами у нее в квартире, желающие расспросить ее о Дамиане.
Джульетта закусила губу. Двигатели завыли, самолет стал набирать скорость. Она ощущала ускорение всем телом. «Еще один шанс, – твердила она про себя. – Пожалуйста, Господи, дай нам еще один шанс».
Потом самолет оторвался от земли и взмыл в сияющее синее небо. Джульетта сложила столик, демонстрируя, что не нуждается в завтраке. Сложила подушку пополам, подложила под голову и вскоре забылась в тревожной дреме, наполненной падающими лифтами и пустынными ландшафтами.
Лицо разгладилось. Прядь волос упала со лба на уголок губ и ритмично подрагивала в такт дыханию. Далеко внизу блеклыми тонами светился незнакомый континент. Но она не видела ни бразильского побережья, ни зеленых равнин Уругвая, ни сияющей ленты залива Ла-Плата.
Впервые за последние пятнадцать часов Джульетта глубоко заснула и даже не почувствовала, что самолет слегка изменил курс, а его правое крыло мягко наклонилось, словно плохо укрепленная декорация, и вся огромная машина дрогнула. Шум выдвигающихся шасси тоже не разбудил ее. Самолет заходил на посадку.
Сдержанные аплодисменты постепенно нарушили мучительную тишину. Дамиан развел руки в стороны и поклонился. Но несмотря на то, что аплодисменты постепенно набирали силу, никто из танцоров так и не появился. Дамиан пошел влево, потом вправо, поклонился еще раз, послал в зал воздушный поцелуй и исчез.
Зрители так и не поняли, почему не захотели выйти другие танцоры, и захлопали еще настойчивее.
Кто-то кричал: «Виват Нифес!» Другие скандировали: «Браво, Дамиан!»
Но раздавались и свистки.
Сцена оставалась пустой, постепенно погружаясь во тьму. Занавес закрылся, и за столиками принялись с удивлением обсуждать странный финал.
Дальнейшее больше походило на кошмар. Когда Джульетта добралась до раздевалки в подвале, Фабио и Сантьяго были готовы избить Дамиана. Она не понимала, о чем они говорят. Все орали друг на друга по-испански за исключением Нифес и Дамиана, которые сидели на скамье в самом дальнем углу раздевалки, враждебно сверля друг друга глазами. Дамиан молча слушал упреки, только раз бросив короткую фразу по-испански в ответ на все более яростные нападки аргентинских танцоров. Немецких танцоров он игнорировал вовсе – они тоже в основном молчали или пытались удержать от драки разошедшихся Фабио и Сантьяго. Лицо Нифес было белым как мел, она словно окаменела. Когда Джульетта вошла в раздевалку, Нифес поднялась и пошла прямо на нее. Остальные замерли и уставились на них. В полушаге от Джульетты Нифес остановилась и влепила ей звонкую пощечину. Джульетта была настолько удивлена, что несколько секунд стояла как вкопанная, пока перед ее глазами разыгрывалась уже по-настоящему безумная сцена. Дамиан с громкой бранью рванулся к Нифес, Фабио и Лутц навалились на него, пытаясь удержать. В ту же секунду между ним и Нифес встал Сантьяго, чтобы помешать ей выцарапать ему глаза, что непременно случилось бы, не оттаскивай ее изо всех сил от его лица. Дамиан орал на Нифес, а та отвечала ему пожеланиями, смысл которых был ясен и без знания испанского. Джульетта с отвращением развернулась, собираясь уйти, и столкнулась с Чарли, который тащил за рукав продюсера вниз по лестнице, отчаянно убеждая в своей невиновности. Лицо ее горело, сердце бешено колотилось. Она чувствовала в себе только ненависть. Ненависть к этой женщине. Ненависть к Дамиану. Ненависть к себе самой и к тому, что она сама себя ненавидит.
Даже теперь, только лишь воскрешая в памяти этот эпизод, она задыхалась от гнева. Эта шлюха дала ей пощечину. На глазах у всех. Дамиан ее унизил, и первое, что пришло в голову этой вульгарной сучке, увлечь с собой вниз и ее, Джульетту, в их примитивный мир танго, состоявший из чулок в сеточку, слишком узких бюстгальтеров, непристойных задниц и женщин, которые дерутся из-за мужчины. Если это фундамент, на котором зиждется их дурацкая аргентинская культура, то она вообще ничего о ней знать не желает! И о Дамиане тоже!
Но злоба была недолгой. Дамиан скоро приехал к ней. Он был совершенно не в себе, говорил странные вещи, плакал, цеплялся за нее, умолял не оставлять его и не спрашивать ничего о сегодняшнем спектакле. Он должен был так поступить, и он обязательно объяснит ей почему, только не сейчас. Он любит ее, пусть она всегда помнит об этом. Он никогда еще никого не любил так, как ее. Она может от него требовать все, что угодно, только пусть не запрещает любить себя. Он хочет прожить с ней всю жизнь и не может ждать больше ни одного часа, чтобы назвать ее своей женой.
И где же он теперь? Почему уехал? Что произошло через два дня? Ведь когда он все это говорил ей, он уже знал, что скоро оставит ее, уехав из Берлина без объяснений. Что же, ради всего святого, случилось с ним за эту неделю? Она должна это выяснить. Горло сжалось при воспоминании об их последней ночи в воскресенье после спектакля. На следующее утро они виделись в последний раз. Уходя, он снова умолял ее верить ему и ответить на его любовь. Как она могла не ответить? Он был в ней, повсюду вокруг нее. Изменилось бы что-нибудь, попытайся она сказать ему об этом? Но как? В то утро она еще не совсем оправилась от потрясения. Вчерашнее происшествие шокировало ее. Хотя никакой шок не мог уже изменить ее чувства. Надо было сказать ему это. Почему же она не сказала?
Вместо того они просто договорились встретиться у нее в квартире вечером в среду. Отец звонил ей в понедельник пять раз, поэтому она оставила телефон дома, уехав во вторник с утра к Арии в Брауншвейг. В последнее время беспокойство отца превратилось в настоящий телефонный надзор. Он хотел знать, как продвигается подготовка к просмотру в Театре немецкой оперы. Он всегда за нее переживал, поддерживал ее. Но сейчас это действовало на нервы. Хоть ненадолго оставил бы ее в покое, но он на это не соглашался. Узнав, что она помогает Арии с переездом, он бы просто рехнулся.
А потом мир затрещал по швам.
Отец словно заложник, привязанный к стулу в ее квартире.
Мать вне себя от страха и беспокойства.
Дамиан, исчезнувший без объяснений.
Да еще и полиция: чужие мужчины в форме с серьезными лицами у нее в квартире, желающие расспросить ее о Дамиане.
Джульетта закусила губу. Двигатели завыли, самолет стал набирать скорость. Она ощущала ускорение всем телом. «Еще один шанс, – твердила она про себя. – Пожалуйста, Господи, дай нам еще один шанс».
Потом самолет оторвался от земли и взмыл в сияющее синее небо. Джульетта сложила столик, демонстрируя, что не нуждается в завтраке. Сложила подушку пополам, подложила под голову и вскоре забылась в тревожной дреме, наполненной падающими лифтами и пустынными ландшафтами.
Лицо разгладилось. Прядь волос упала со лба на уголок губ и ритмично подрагивала в такт дыханию. Далеко внизу блеклыми тонами светился незнакомый континент. Но она не видела ни бразильского побережья, ни зеленых равнин Уругвая, ни сияющей ленты залива Ла-Плата.
Впервые за последние пятнадцать часов Джульетта глубоко заснула и даже не почувствовала, что самолет слегка изменил курс, а его правое крыло мягко наклонилось, словно плохо укрепленная декорация, и вся огромная машина дрогнула. Шум выдвигающихся шасси тоже не разбудил ее. Самолет заходил на посадку.
Часть II
LOCO! LOCO! LOCO!
Loco! Loco! Loco!
cuando anochezsa en tu portena soledad
por la libera de tu s?bana vendre
con un poema y un tromb?n a desveltare el coraz?n...
Безумие! Безумие! Безумие!
Когда в гавань твоего одиночества приходит ночь,
Я восхожу на берег твоей постели,
Чтобы тромбоном и песней сердцу не дать уснуть…
Орасио Феррер. Balada para unLoco46
1
И вот она едет по городу-призраку.
Чем ближе к центру Буэнос-Айреса, тем менее реальным кажется пейзаж за затемненным окном. Улицы совершенно пусты. Навстречу попалось лишь десять – двенадцать машин, почти все – черно-желтые такси, ползающие по огромному бульвару в поисках пассажиров. Одинокий прохожий вспугнул стайку воробьев на тротуаре: птицы разлетелись врассыпную, но за его спиной тут же снова опустились на землю. Когда они ехали по эстакаде мимо окраинных районов, она ожидала, что скоро окажется в толчее людей и машин многомиллионного города. Но и позднее, на одной из центральных улиц – авенида 9 Июля – заметив очертания знаменитого обелиска 47, Джульетта испытывала ощущение, что все еще спит в самолете и видит сон. Неужели такой огромный город может быть до такой степени пустым?
Самолет приземлился около одиннадцати. Двадцать минут спустя она отыскала на движущейся ленте свой желтый чемодан, прошла с ним через раздвижные стеклянные двери, вопреки здравому смыслу напряженно вглядываясь в лица встречающих. Разумеется, лица, которое она искала, среди них не было. Зато к ней подходили другие мужчины в белых рубашках и черных брюках и, хватаясь за чемодан, повторяли заученные фразы на разных языках, предлагая услуги такси или комнату в гостинице. Она решительно отвергала их предложения и, стремясь как можно быстрее покинуть точку первого столкновения приезжих и таксистов, внимательно оглядывала зал прилета в поисках банкомата. Отыскав его, внимательно изучила таблицу обменных курсов и порадовалась, что ориентироваться в этих деньгах будет несложно – один песо равнялся примерно доллару США. С тяжелым сердцем сунула в банкомат кредитку и набрала пин-код. Если не сработает, она окажется в отчаянном положении! Но беспокойство оказалось напрасным. Аппарат без возражений выплюнул двести песо.
Автобус шел в центр города полупустым. На переднем сиденье, сразу же за водителем устроилась девушка азиатской наружности. В нескольких рядах от нее – мужчина неопределенного возраста с коротко стриженными волосами. Он бросил взгляд на Джульетту и уставился в окно. Взгляд его показался ей сердитым. Еще через два ряда сидела пожилая женщина с малышом, а через проход от нее – пара туристов в возрасте: они громко разговаривали друг с другом по-английски, и по выговору в них безошибочно угадывались американцы. Мужчина в бежевой рубашке, состоявшей, казалось, из одних карманов, и в джинсах; его спутница, довольно приятная женщина, тоже в джинсах и футболке, надпись на которой гордо возвещала, что ее владелица скорее всего четыре года назад побывала на концерте Брюса Спрингстина 48. Джульетта устроилась через ряд позади нее.
Теперь ей было жаль, что она проспала посадку и не видела город сверху. Из окон автобуса ландшафт казался плоским и неинтересным. Вот они едут по асфальтовой дороге мимо полей, деревьев, лугов. Вот шоссе превращается в магистраль, и вскоре в поле зрения оказываются десяти-двенадцатиэтажные жилые дома. На крышах – леса из телевизионных антенн. Почти на всех балконах – спутниковые тарелки.
Автобус вскарабкался на пандус. Из своего окна Джульетта увидела строящийся участок дорожного полотна: из бетона повсюду торчали ржавые железные штыри. Водитель резко повернул руль вправо, потом влево. Они оказались достаточно высоко. Дорога, по которой они только что ехали, осталась метрах в двадцати внизу. Джульетта закрыла глаза, надеясь, что пандус, по которому они двинутся, не оборвется.
Вскоре автобус уже тащился по узким центральным улочкам мимо закрытых магазинов и припаркованных машин, с трудом вписываясь в узкие повороты, и наконец остановился на площади, где росли огромные деревья.
Она взяла багаж и направилась к офису автобусной фирмы. Девушка, поднявшаяся ей навстречу, по счастью, хорошо говорила на французском – в этом языке Джульетта чувствовала себя все же несколько увереннее, чем в английском. Она спросила, не посоветуют ли ей приличную гостиницу где-нибудь неподалеку по умеренной цене. Девушка сделала два звонка, и дело было улажено: Джульетта получила записку с адресом, которую следовало показать таксисту. Девушка продолжала вопросительно смотреть на нее.
– Encore quelque chose? 49
– Oui, bon... je cherche un endroit o? les gens dansent le tango 50, – сказала Джульетта.
Девушка посмотрела на нее с сомнением.
– Des shows? 51
– Non, pas ?a. Une Milonga. Je cherche une Milonga 52.
– A-ha.
Она, смеясь, обернулась к коллегам и прокричала им что-то по-испански. Обе с любопытством посмотрели на Джульетту и перекинулись совершенно ей непонятными словами. Она почувствовала себя так, словно задала неприличный вопрос.
Потом девушка снова обернулась к ней и объяснила, что лично она не знает, где сегодня милонга. Но есть одно кафе в центре города, где, насколько ей известно, вечером в воскресенье танцуют танго. Джульетта получила вторую записку с адресом и поспешила покинуть офис.
Поездка на такси заняла несколько минут. Город по-прежнему казался вымершим. Такси пересекло бульвар с обелиском, который она видела из автобуса, и вскоре остановилось перед невзрачной гостиницей на улице Бартоломе Митре. Таксист не позволил ей взять багаж, сам внес его внутрь и даже подождал, пока спустится лифт.
Гостиница находилась на пятом этаже доходного дома, построенного, если судить по лифту, в самом начале двадцатого века. Пышно отделанная деревом и мрамором кабина, увешанная внутри зеркалами и украшенная литьем, с отчаянным скрипом поползла вверх и очень медленно, хоть и без признаков неизбежного падения, достигла пятого этажа. Тучный пожилой господин с густо заросшими ушными раковинами, явно страдавший одышкой, повел ее по длинному коридору к небольшому столику. Там тщательно перенес данные из ее паспорта в весьма запутанный формуляр, потом показал ей ванную и туалет, находившиеся этажом ниже, попасть в которые можно было только через прихожую, открыл дверь ее комнаты и, оставив ключ в замке и пробормотав что-то непонятное, поковылял прочь. Джульетта втащила вещи в маленькую комнатку, закрыла дверь и повалилась на постель.
Несколько минут она лежала неподвижно, пытаясь упорядочить впечатления: украшенный лепниной потолок в добрых пяти метрах над головой, платяной шкаф из ДСП, выкрашенный белой краской, натертый до блеска паркет в елочку. Она подошла к окну, открыла стеклянную дверь и оказалась на крошечном балкончике. Теплый ветер обдувал лицо, гладил руки, сжимающие кованую чугунную решетку. Над океаном домов, крыш, дворов сияло синее небо. Где-то там был Дамиан, понятия не имевший, что она приехала. Может, он идет сейчас по улице в каких-нибудь пятистах метрах от нее или тоже стоит у окна, глядя в небо и вдыхая тот же самый теплый воздух. Только как его найти? Что нужно для этого сделать?
И вдруг опять нахлынула боль, сдавившая грудь изнутри. Джульетта вернулась в комнату и опустилась на кровать в надежде, что скоро отпустит. Но не тут-то было: боль усиливалась – Джульетта уже не могла вздохнуть, вся верхняя половина тела ныла так сильно, что пришлось согнуться пополам. Она увидела в зеркале свое лицо – бледное, перекошенное, в глазах слезы, губы дрожат, пока она безуспешно пытается сжать их, чтобы подавить всхлип. Она закрыла лицо руками, стараясь отвлечься. Откуда вдруг эта боль? От того, что она меньше двигается? От того, что приехала в незнакомую страну и понятия не имеет, что делать дальше? Она вытащила из сумочки записку, полученную от девушки на автобусной станции, и уставилась на нее: ConfiteriaIdeal.Suipacha384. 16.00. Она посмотрела на часы. Надо принять душ и часок поспать. А вдруг он придет туда? Конечно, придет. Она распаковала чемодан, взяла с кровати одно из полотенец и направилась в ванную. Ванна напомнила ей те, что она видела в Англии. Душевая насадка огромная – размером со сковородку. От горячей воды стало лучше. Но, выбравшись из-под душа, она сразу почувствовала, как в ней нарастает парализующая усталость. Она вернулась к себе, повалилась на кровать и, едва успев переставить красную стрелку будильника на три часа, провалилась в сон.
Чем ближе к центру Буэнос-Айреса, тем менее реальным кажется пейзаж за затемненным окном. Улицы совершенно пусты. Навстречу попалось лишь десять – двенадцать машин, почти все – черно-желтые такси, ползающие по огромному бульвару в поисках пассажиров. Одинокий прохожий вспугнул стайку воробьев на тротуаре: птицы разлетелись врассыпную, но за его спиной тут же снова опустились на землю. Когда они ехали по эстакаде мимо окраинных районов, она ожидала, что скоро окажется в толчее людей и машин многомиллионного города. Но и позднее, на одной из центральных улиц – авенида 9 Июля – заметив очертания знаменитого обелиска 47, Джульетта испытывала ощущение, что все еще спит в самолете и видит сон. Неужели такой огромный город может быть до такой степени пустым?
Самолет приземлился около одиннадцати. Двадцать минут спустя она отыскала на движущейся ленте свой желтый чемодан, прошла с ним через раздвижные стеклянные двери, вопреки здравому смыслу напряженно вглядываясь в лица встречающих. Разумеется, лица, которое она искала, среди них не было. Зато к ней подходили другие мужчины в белых рубашках и черных брюках и, хватаясь за чемодан, повторяли заученные фразы на разных языках, предлагая услуги такси или комнату в гостинице. Она решительно отвергала их предложения и, стремясь как можно быстрее покинуть точку первого столкновения приезжих и таксистов, внимательно оглядывала зал прилета в поисках банкомата. Отыскав его, внимательно изучила таблицу обменных курсов и порадовалась, что ориентироваться в этих деньгах будет несложно – один песо равнялся примерно доллару США. С тяжелым сердцем сунула в банкомат кредитку и набрала пин-код. Если не сработает, она окажется в отчаянном положении! Но беспокойство оказалось напрасным. Аппарат без возражений выплюнул двести песо.
Автобус шел в центр города полупустым. На переднем сиденье, сразу же за водителем устроилась девушка азиатской наружности. В нескольких рядах от нее – мужчина неопределенного возраста с коротко стриженными волосами. Он бросил взгляд на Джульетту и уставился в окно. Взгляд его показался ей сердитым. Еще через два ряда сидела пожилая женщина с малышом, а через проход от нее – пара туристов в возрасте: они громко разговаривали друг с другом по-английски, и по выговору в них безошибочно угадывались американцы. Мужчина в бежевой рубашке, состоявшей, казалось, из одних карманов, и в джинсах; его спутница, довольно приятная женщина, тоже в джинсах и футболке, надпись на которой гордо возвещала, что ее владелица скорее всего четыре года назад побывала на концерте Брюса Спрингстина 48. Джульетта устроилась через ряд позади нее.
Теперь ей было жаль, что она проспала посадку и не видела город сверху. Из окон автобуса ландшафт казался плоским и неинтересным. Вот они едут по асфальтовой дороге мимо полей, деревьев, лугов. Вот шоссе превращается в магистраль, и вскоре в поле зрения оказываются десяти-двенадцатиэтажные жилые дома. На крышах – леса из телевизионных антенн. Почти на всех балконах – спутниковые тарелки.
Автобус вскарабкался на пандус. Из своего окна Джульетта увидела строящийся участок дорожного полотна: из бетона повсюду торчали ржавые железные штыри. Водитель резко повернул руль вправо, потом влево. Они оказались достаточно высоко. Дорога, по которой они только что ехали, осталась метрах в двадцати внизу. Джульетта закрыла глаза, надеясь, что пандус, по которому они двинутся, не оборвется.
Вскоре автобус уже тащился по узким центральным улочкам мимо закрытых магазинов и припаркованных машин, с трудом вписываясь в узкие повороты, и наконец остановился на площади, где росли огромные деревья.
Она взяла багаж и направилась к офису автобусной фирмы. Девушка, поднявшаяся ей навстречу, по счастью, хорошо говорила на французском – в этом языке Джульетта чувствовала себя все же несколько увереннее, чем в английском. Она спросила, не посоветуют ли ей приличную гостиницу где-нибудь неподалеку по умеренной цене. Девушка сделала два звонка, и дело было улажено: Джульетта получила записку с адресом, которую следовало показать таксисту. Девушка продолжала вопросительно смотреть на нее.
– Encore quelque chose? 49
– Oui, bon... je cherche un endroit o? les gens dansent le tango 50, – сказала Джульетта.
Девушка посмотрела на нее с сомнением.
– Des shows? 51
– Non, pas ?a. Une Milonga. Je cherche une Milonga 52.
– A-ha.
Она, смеясь, обернулась к коллегам и прокричала им что-то по-испански. Обе с любопытством посмотрели на Джульетту и перекинулись совершенно ей непонятными словами. Она почувствовала себя так, словно задала неприличный вопрос.
Потом девушка снова обернулась к ней и объяснила, что лично она не знает, где сегодня милонга. Но есть одно кафе в центре города, где, насколько ей известно, вечером в воскресенье танцуют танго. Джульетта получила вторую записку с адресом и поспешила покинуть офис.
Поездка на такси заняла несколько минут. Город по-прежнему казался вымершим. Такси пересекло бульвар с обелиском, который она видела из автобуса, и вскоре остановилось перед невзрачной гостиницей на улице Бартоломе Митре. Таксист не позволил ей взять багаж, сам внес его внутрь и даже подождал, пока спустится лифт.
Гостиница находилась на пятом этаже доходного дома, построенного, если судить по лифту, в самом начале двадцатого века. Пышно отделанная деревом и мрамором кабина, увешанная внутри зеркалами и украшенная литьем, с отчаянным скрипом поползла вверх и очень медленно, хоть и без признаков неизбежного падения, достигла пятого этажа. Тучный пожилой господин с густо заросшими ушными раковинами, явно страдавший одышкой, повел ее по длинному коридору к небольшому столику. Там тщательно перенес данные из ее паспорта в весьма запутанный формуляр, потом показал ей ванную и туалет, находившиеся этажом ниже, попасть в которые можно было только через прихожую, открыл дверь ее комнаты и, оставив ключ в замке и пробормотав что-то непонятное, поковылял прочь. Джульетта втащила вещи в маленькую комнатку, закрыла дверь и повалилась на постель.
Несколько минут она лежала неподвижно, пытаясь упорядочить впечатления: украшенный лепниной потолок в добрых пяти метрах над головой, платяной шкаф из ДСП, выкрашенный белой краской, натертый до блеска паркет в елочку. Она подошла к окну, открыла стеклянную дверь и оказалась на крошечном балкончике. Теплый ветер обдувал лицо, гладил руки, сжимающие кованую чугунную решетку. Над океаном домов, крыш, дворов сияло синее небо. Где-то там был Дамиан, понятия не имевший, что она приехала. Может, он идет сейчас по улице в каких-нибудь пятистах метрах от нее или тоже стоит у окна, глядя в небо и вдыхая тот же самый теплый воздух. Только как его найти? Что нужно для этого сделать?
И вдруг опять нахлынула боль, сдавившая грудь изнутри. Джульетта вернулась в комнату и опустилась на кровать в надежде, что скоро отпустит. Но не тут-то было: боль усиливалась – Джульетта уже не могла вздохнуть, вся верхняя половина тела ныла так сильно, что пришлось согнуться пополам. Она увидела в зеркале свое лицо – бледное, перекошенное, в глазах слезы, губы дрожат, пока она безуспешно пытается сжать их, чтобы подавить всхлип. Она закрыла лицо руками, стараясь отвлечься. Откуда вдруг эта боль? От того, что она меньше двигается? От того, что приехала в незнакомую страну и понятия не имеет, что делать дальше? Она вытащила из сумочки записку, полученную от девушки на автобусной станции, и уставилась на нее: ConfiteriaIdeal.Suipacha384. 16.00. Она посмотрела на часы. Надо принять душ и часок поспать. А вдруг он придет туда? Конечно, придет. Она распаковала чемодан, взяла с кровати одно из полотенец и направилась в ванную. Ванна напомнила ей те, что она видела в Англии. Душевая насадка огромная – размером со сковородку. От горячей воды стало лучше. Но, выбравшись из-под душа, она сразу почувствовала, как в ней нарастает парализующая усталость. Она вернулась к себе, повалилась на кровать и, едва успев переставить красную стрелку будильника на три часа, провалилась в сон.
2
Когда она снова пришла в себя, была глубокая ночь. В горле пересохло. Она поднялась. Будильник показывал без четверти три. Как это может быть? Почему темно? Джульетта схватила наручные часы. Без четверти одиннадцать. Что за шум? Разве она не дома? Постепенно она вспомнила, где находится. Взгляд скользил по гостиничной комнатенке, в которой теперь, при свете луны, появилось нечто таинственное и пугающее. Так вот в чем дело: она не перевела будильник на местное время. И проснулась без четверти одиннадцать в полной темноте. Проспала девять часов. Джульетта вскочила с кровати, кинулась к раковине в углу и стала жадно пить прямо из-под крана. Ужасная жара! Она подошла к окну, распахнула обе створки. В лицо ударил теплый воздух, в уши – уличный шум. То, что она поначалу приняла за луну, оказалось неоновым фонарем, непонятно зачем освещавшим часть двора-колодца. Снаружи шумели машины. Именно эти звуки, должно быть, и разбудили ее. Вдруг, словно удар тока, вернулось воспоминание: она проспала что-то ужасно важное! Бар, где танцуют танго! Она все пропустила! В полной растерянности она сделала несколько шагов по комнате, снова вышла на маленький балкончик. Заколдованный город. Днем казался вымершим и пустым. Сейчас, когда близится полночь, по улице движется нескончаемый поток машин. Нестройный шум многих сотен моторов то и дело перебивается гудками. Очертания близлежащих домов темными контурами выделяются на ночном небе. Рядом с ней промелькнула тень. Джульетта вздрогнула. «Птица», – подумала она, но за первой тотчас последовала вторая, потом третья. Тени проносились беззвучно, с каждым разом все ближе подбираясь к ее лицу. Лишь через некоторое время она догадалась, что это летучие мыши. Отступила назад, в комнату, и с отвращением закрыла окно.