Страница:
Он тряхнул рукой, сгоняя настырных мух. Те, покружив немного и, в конце концов, поняв, что пиршество прикрылось, отправились восвояси. Но не разлетелись, а плотной стайкой устремились в одном направлении. Варунок проводил их взглядом и заметил дорожку примятой травы, уходящей туда же.
Его собственный след? Или тех, кто затащил его в малинник? В любом случае стоило проверить. Больше идти всё одно некуда.
Сохраняя с великим трудом равновесие, точно покидающий корчму поздний гость, он отправился за мухами. Всего через дюжину шагов след вывел его на поляну. Первое, что бросилось в глаза, был гроб с лежащей рядом тяжёлой крышкой. Где-то он такой уже видел, но вот где и при каких обстоятельствах, припомнить не смог. Всюду валялись вещи и пустые мешки, словно кто-то спешно покидал поляну, не успевая собраться. Мухи пристроились здесь же, на монахах, что лежали рядком в стороне. Монахов было трое, и от мух они не отмахивались. В одном из них юноша узнал своего мучителя. Кажется, его звали Жмень.
Нутро вдруг дёрнулось, а рот наполнился желчью. Варунок, пошатнувшись, сплюнул. Голова по-прежнему разрывалась, вдобавок ему жутко захотелось пить. Среди груды полезных вещей воды не нашлось.
Чем же его опоили? Что здесь произошло, и куда делись те, кто завалил монахов? Вместо ответов голова одарила болью. Оставив солнце за спиной, Варунок покинул поляну. Два желания заставляли его шевелить ногами — выбраться поскорее отсюда и утолить жажду.
Ему повезло. Совсем скоро он нашёл и ручей, и дорогу. Там где они пересекались, виднелось множество следов от колёс и копыт. Оставив дорогу на второе, княжич попытался присесть у ручья, но в глазах потемнело, и он рухнул на топкий берег. Рухнул, впрочем, удачно. Хоть вся грудь и погрузилась в грязь, губы коснулись чистой воды.
Наглотавшись вдоволь и полежав с полчаса недвижно, он нашёл в себе силы подняться вновь. Теперь его вниманием завладела дорога. По виду наезженная, она казалась совершенно пустой. Куда ведёт дорога, и почему среди бела дня не видно прохожих? Вопросы, едва возникая, растворялись в тумане и прикрывались болью. Варунок на ответах не настаивал.
Он вновь припал к ручью и пил до тех пор, пока не ощутил внутри тяжести порядочного запаса воды. Почувствовав себя бодрее, юноша собрался уже отправиться в путь и задумался, в которой стороне лучше пытать удачу, как вдруг услышал топот. Не одинокий всадник, не конный разъезд — большой отряд сотрясал землю.
Княжич поспешил укрыться за деревом. Кто бы там ни мчался, а попадаться раньше времени им на глаза было бы неразумно. Довольно он натерпелся в плену.
Отряд быстро приближался, и Варунок смог разглядеть всадников. Судя по доспехам — дружина. Вот только, которого из князей? Не зная в точности, где находится, он тем более не мог предугадать, кого повстречает — друзей или врагов. Память с лживой угодливостью подсунула образы кишащей крысами Старицы; гроба, манящего пустотой; тонущего в студенистом коме купца, ухмылку Жменя.
Княжич зажмурился, тряхнул головой, отгоняя наваждение, а когда открыл глаза, то увидел сестру.
Облачённая в доспехи Вияна неслась в первом ряду длинной вереницы всадников, возле воина, в котором Варунок узнал молодого рязанского князя. В такую удачу трудно было поверить. На тело сразу навалилась усталость, ноги ослабли, и он едва нашёл силы шагнуть из укрытия.
— Стой! — крикнула Вияна.
Олег вскинул руку. Лошади, проскочив ручей, встали.
Девушка выбралась из седла и подбежала к брату.
— Живой! — она обняла Варунка и почувствовала, что тот держится из последних сил. — Не ранен?
Варунок мотнул головой.
— Устал. Да ещё опоили меня, вроде, гадостью какой-то.
Подошёл Олег. Уяснив в чём дело, задумался.
— Вот что, князь… Проводить до Городца тебя не смогу. Спешу. Оставлю коня и человека дам, если нужно. Доберёшься до Елатьмы, там брат у тебя…
— Нет, — возразил Варунок. — Вы же на битву? Я с вами.
Олег покачал головой.
— Не хватит тебе сил выдержать гонку. Нас ждали у Вурдово ещё вчера вечером. Как бы не ушли… Не можем мы позволить себе задержку.
Варунок взглянул на сестру, ожидая поддержки, но та промолчала.
— Дай коня, и можешь забыть обо мне, — предложил Варунок. — Если отстану, то сам о себе позабочусь.
Олег кивнул, распорядился передать княжичу одну из сменных лошадей. Больше не сказав ни слова, он забрался в седло и повёл дружину дальше.
Добрались до места за час с небольшим. Селение открылось внезапно, словно таилось до поры среди холмов и леса, а потом, распознав своих, выползло на дорогу.
Собственно на деревню Вурдово сейчас походило мало. Напоминало больше воинскую ставку. Дружины уже собирались в поход. Всюду сновали вооружённые люди, лошади седлались и вьючились, слышались крики, ржание, лязг железа. Местных жителей за скопищем военных было не разглядеть.
От погасших шатров отделилось несколько всадников и не спеша двинулось навстречу рязанскому отряду.
Первым Вияна разглядела Тарко. Улыбнулась давнему другу. Потом признала и остальных. Встречались в позапрошлом году в Муроме. Тамошний княжич Пётр и ехал рядом с её приятелем. Позади них держался суздальский княжич Борис, сопровождаемый всегдашними своими спутниками — молодым боярином Румянцем и старым воином Тимофеем. Соседи, как сговорились, отправили в Мещеру младших сыновей — сверстников Олега.
Встретились. Обменялись приветствиями. Тарко обрадовался спасению Варунка, но куда искреннее счастлив был видеть Вияну. И хотя девушка говорила с ним весьма сдержанно, он больше не отходил от княжны ни на шаг.
— Битва уже начинается. Спешите, если надеетесь застать там живых.
— Ты почём знаешь? — грубо спросил Олег.
Старуха не ответила. Развернулась и пошла себе к такой же ветхой, как и сама, избёнке. Кто-то из рязанских бояр бросился возмущённо следом, но Вияна остановила.
— Она знает, — сказала девушка. — Она колдунья.
Мещера. Переправа возле Сосновки.
Для Сокола так и осталось загадкой, как сумел неповоротливый Голова привести серую орду к переправе так же быстро, как передвигались вурды, посредством своих чудесных троп. Поздние расспросы в деревнях и городках, расположенных между Червленым Яром и Мещерой, показали, что никто не видел никакой серой стаи, тем паче её дивовища-предводителя.
Так или иначе, на четвёртый день после тревожного голубя из Ишмы, серая орда вышла к Оке. К большому облегчению Сокола среди бела дня.
Было позднее утро. Ополченцы уже взялись за работу, где укрепляя защиту, где возводя новую, придумывали очередные хитрости, свозили дополнительные припасы, как вдруг, с южного берега долетел громкий свист. Работа встала. Сотни глаз разом повернулись к полудню и увидели мельтешащую на палке тряпицу.
Побросав дела, грузы, люди устремились к заранее условленным местам. Кто к лодкам, кто к тайникам, но большинство к частоколу. Временные проходы спешно заделывались, следы ловушек убирались, лошадей уводили в лес.
Запылали стожки. Мальчишки-дозорные перебрались через реку, осторожно обходя устроенные в воде западни. Бушуй окликнул Сокола с вышки. Тот охотно поднялся, оставив Рыжего с вурдами внизу — постройка выглядела слишком хлипкой для пятерых.
Мещёрский берег немного приподнимался над полуденной стороной, и она хорошо отсюда просматривалась. Лес словно била дрожь. С деревьев сыпалась хвоя и листва, в тревоге срывались птицы. Сперва кружили, сопровождая полчище, а потом убирались подальше с его пути. Самой орды ещё долго не было видно, но её поступь угадывалась задолго до того, как на дороге появились первые твари.
Но вот серая лавина вывалила на прибрежный песок и на мгновение встала перед рекой. Как бы ни широка была Ока, она могла лишь задержать орду, но не остановить, и Сокол ощутил себя мальчишкой, стоящим с кружкой у моря, которое ему предстояло вычерпать.
— Хорошо бы управиться до ночи, — произнёс он.
Бушуй так далеко не загадывал, однако кивнул и поспешил на рубеж.
Ополченцы, наплевав на жару, надевали толстые стёганки. Они не знали железных броней, но в сражении, которое им предстояло, стёганки ничуть не уступали дорогим доспехам. Бережливые селяне годами вшивали в одежду всякий железный лом, и до сих пор такая защита неплохо показывала себя в поножовщине. Не было причин сомневаться, почему бы ей не справиться и с зубами.
Заметив шедшего вдоль рубежа Вармалея, Сокол спустился. Вурды тотчас заняли места по обеим сторонам от него, а Рыжий встал за спиной.
Колдун выглядел уставшим, но в глазах его резвились бесята.
— Будет волна, — пообещал он. — Большая или нет, не знаю, но как удобный случай подвернётся, сразу и ударю.
— Обожди пока с волной, — произнёс Сокол. — Ещё никакой ясности нет.
— А тебе, что-нибудь удалось? — спросил Вармалей.
— Так, мелочи всякие, — Сокол пожал плечами. — Надо бы поймать пару зверьков. Посмотреть, изучить. Ловушки я кое-где расставил, подождём.
Заметив, что собеседник едва стоит на ногах, Сокол отправил колдуна в лес, где для раненых и уставших приготовлены были шалаши и землянки. Пообещал разбудить, как только в колдовстве возникнет надобность, сам же отправился к частоколу.
Навстречу Вармалею из леса появился Евлампий. Монах неуклюже волок плетёную клетку. Отстояв накануне ночную смену, и теперь изрядно недоспав, он обводил суетящихся людей сердитым взглядом, словно винил их в преждевременной тревоге. На орду Евлампий даже не взглянул.
— Не в духе пастух наш, — заметил Быстроног.
Десятки крыс запутались в сетях, захлебнулись, прочие же карабкались по мёртвым или бьющимся ещё сородичам, продолжая путь. Теперь и ополченцы поняли, что такая потеря для орды — капля в море. Тем не менее, первые жертвы немного воодушевили их. Крысы умирали, а защитники оставались пока в безопасности.
Жители лесов всегда отличались умением стрелять из луков. Как только полчище достигло середины реки, Бушуй отдал приказ, и туча стрел устремилась навстречу тысячам тварей. Не целились — промахнуться по живому покрову сложно — стреляли бегло, стараясь выпустить весь запас до того, как орда выберется на мещёрский берег. Стрелы уходили к небесам, и далеко за серединой реки, описав крутую дугу, устремлялись почти отвесно вниз. Около трети выстрелов пропало даром. Стрелы просто скользили по жестким шкурам, не причиняя врагу никакого вреда, или же умудрялись найти среди плотной стаи чистую воду. Остальные разили наверняка, и мало-помалу орда просеивалась. Выбитые тушки уносило течением. А где-то там, верстой ниже, уже плескались огромные рыбины, радуясь нечаянному изобилию.
Орда шла на редкость бесшумно. Всё это время тишину нарушал только короткий свист тетивы, шуршание стрел, да редкое бульканье. Сокол наблюдал, ополченцы стреляли и только вурды растерянно вращали в руках бесполезные ножи.
— Эх, перебьют всех без нас, — сетовал Быстроног. — Эх, не поспеем к потехе.
Подошедший Евлампий раздражённо зыркнул на вурда. Власорук пожал плечами. Крысы — не дичь на охоте. От стрел погибали сотни, а позади напирали всё новые и новые тысячи, и края орде не предвиделось.
Быстро истратив запас первой очереди, защитники отложили луки и взялись за сулицы да дубины. Лавина как раз достигла берега. Засверкали брызги, заблестели мокрые шкурки. Песок не успевал впитывать влагу. Казалось, сама Ока пошла на людей.
Солнце равнодушно пекло. От подсыхающих зверьков по галявине распространилась мерзкая вонь. Рыжего передёрнуло. Ему было неприятно думать, что сейчас придётся сойтись с волосатыми тварями, один вид которых вызывал у него тошноту.
Однако крысы не спешили сходу бросаться на укрепления. Сперва они просто рыскали вдоль берега, словно утверждая своё господство. Затем понемногу их движения приобрели очертания. Крысы кружили. Пристраивались в хвост сородичам и мчались, казалось безо всякого смысла. Живой круг хвостатых существ завораживал какой-то зловещей правильностью.
Такими же кругами бегали сейчас мурашки по спине не у одного только Рыжего. Даже вурды прекратили подначки.
Великие битвы не начинаются вдруг. Противники, следуя обычаю, долго стоят лицом к лицу в поле, прежде чем сойтись в гибельной рубке. Так повелось неспроста. Большой смысл заложен в стоянии. Им выверяется правда. У одних за это время нарастает страх, у других пробуждается храбрость. От стояния во многом зависит исход схватки. А бывает, что до сражения и вовсе черёд не доходит.
Крысы, видимо, знали что делают. Запугать, сломить дух, заранее выиграть битву… «Знали?» — Рыжему стало не по себе от возникшей догадки.
А скоро появились и иные причины для беспокойства — далеко за спиной послышался шум. Там в глубине леса происходило что-то странное. Словно онары из древних мещёрских сказаний, пробираясь гурьбой, крушили подлесок. Буря, беснуется в чаще? Вырвавшиеся в неурочный час осенние ветры? Рыжий глянул за плечо, но ничего не увидел. Лес стоял, как и прежде, небо оставалось чистым, солнце припекало и своих и врагов, не беря ни чьей стороны.
Неприятно чувствовать спиной угрозу. Нечто похожее ощутили и ополченцы. Они часто оглядывались, но, как и Рыжий, не усмотрели никаких признаков опасности.
Между тем, вбирая в себя новых тварей, круг набухал, становился шире. Колесо смерти набирало ход. Отдельных зверьков было теперь не разглядеть. Казалось, они слились в единое живое существо. В многоголового сказочного змея.
— Вот же, жуть какая, — произнёс Рыжий.
Сокол оторвался на миг от зловещего зрелища, заглянул товарищу в глаза, но ничего не сказал.
Огромная мохнатая змея ещё долго кусала собственный хвост. А потом, разомкнув кольцо, неожиданно бросилась вперёд.
Кое-кто из людей даже побежал. Евлампий дёрнулся, но усталость пересилила страх. Вурды вновь заиграли ножичками, словно готовились заступить путь орде, хоть и вдвоём, если люди не справятся с ужасом.
Благо, что на главном направлении, там, где раньше проходила дорога, стояли которовцы. Им и довелось принять на себя первый удар. Ополченцы напряглись. Очень многое решалось в этом начальном порыве орды. От его успеха или неуспеха во многом зависел исход всей схватки. Вернее даже не исход, а сражение как таковое. Ибо если частокол не выдержит, не станет для полчища серьёзным препятствием, оборона рухнет и оставшиеся без защиты бойцы не продержаться против орды и четверти часа.
Из глоток вырвался вздох облегчения — стена устояла. Крысы не смогли перепрыгнуть через ограду, не смогли и вскарабкаться на неё. Поток разбился о препону и стал заворачивать в стороны. Но частокол тянулся на целую версту и упирался одним концом в обрывистый берег, а другим в глубокий овраг, так что ожидать скорого прорыва не приходилось.
Крысы пока и не искали обходных путей. Они отвернули обратно, закрутились двумя вихрями, и, встретившись на полпути, вновь бросились на изгородь. На сей раз попытались навалиться скопом. Те, что бежали сзади набегали на спины передних, и так слой за слоем нарастали под частоколом живыми переметами.
Однако нижние зверьки не выдерживали спуда сородичей, их попросту давило в кисель. Кучи рассыпались, а сверху уже молотили цепами ополченцы, перебивая разом по нескольку хребтов. Впервые с начала сражения, враг подал голос. То был пронзительный, до щекотки в позвоночнике, визг. .
Сокол в побоище не участвовал, но и времени зря не терял. Он выудил из шевелящегося моря корзину с добычей. Верёвку ещё одной крысы успели перегрызть, зато в следующую ловушку попались сразу две твари. Словно охотник, проверяющий силки, Сокол прошёлся вдоль частокола, собирая зверину. Вурды тащили за чародеем принесённую монахом плетёную клетку, в которую и помещали пленных зверьков.
Волна за волной серая орда ударяла в изгородь, но, оставляя сотни раздавленных и убитых, неизменно откатывалась назад. Кое-кто из ополченцев уже возомнил, что сражение ограничится избиением врага; побежавшие накануне защитники вернулись, стыдливо потупив взгляды; отовсюду раздались весёлые шутки, споры о том, кто больше тварей побьёт…
Но тут орда применила другой подход. Крысы рванулись вперёд широкой лавиной. Их строй теперь не был сплошным. И они больше не пытались построить живые мосты. Те, что добирались до частокола, принялись рыть песок. Поняв в чём дело, ополченцы стали бить в первую очередь их. Но погибающих от цепов и дубин сменяли другие. Песок вылетал из-под лап непрерывно, рытвины углублялись, а люди не могли ничего поделать.
— Кипяток! — заорал Бушуй обернувшись.
Но котлы ещё не нагрелись, да и поставили их на опушке, укрыв за вторым частоколом.
Разом четыре жердины просели и рухнули. В образовавшуюся щель ворвался передовой отряд серых. Ноги ополченцев ничем не прикрытые превратились в лёгкую добычу. Появились укушенные. К писку погибающих крыс добавились яростные проклятия людей.
Одному из ополченцев крыса отхватила кусок икры и тот, заорав благим матом, бросился к лесу, оставляя на песке кровавую дорожку. Вёрткие зверьки уворачивались от цепов и дубин, шныряли под ногами, метались туда-сюда, нападая затем разом со всех сторон.
Бушуй направил к прорыву помощь. Крысы толкались в узком проходе, рвались на простор все сразу, только мешая друг другу, что и позволило защитникам сдерживать их до поры. Цепы оказались слишком тяжелы для ближнего боя и были отставлены. На этот случай парни Бушуя имели особое оружие. Они достали похожие на плётки кожаные ремни с вшитым на конце свинцом. Плетью обуха не перешибёшь — это не про которовских. Они перешибли бы. Но поскольку полчище обухов им сейчас не грозило, все плюхи достались крысам. Свистящие удары ломали тварям спины, а нередко и рассекали их пополам.
А шум за спиной нарастал.
Рыжий вновь оглянулся. И на сей раз увидел, как сквозь засеку к галявине пробирались две женщины. В одной он узнал Мену, в другой — мещёрскую колдунью Кавану, по прозвищу Не с Той Ноги. Всё вокруг них шевелилось, будто сами заросли вдруг ожили и двинулись плотным строем к реке. Пёстрое мельтешение, рябь всевозможных оттенков сбивали с толку, так что глаз не мог ухватиться за что-то одно.
— Птицы! — воскликнул более зоркий Власорук. — Они подняли птиц!
Сокол кивнул, даже не глянув за спину. Евлампий перекрестился, то ли чураясь колдовства, то ли приветствуя помощь.
Приглядевшись, Рыжий увидел стаю. Птицы низко кружили вокруг женщин, перескакивали с ветки на ветку, носились между стволов и высоких засечных пней. Сотни, а то и тысячи птиц следовали за колдуньями.
Выйдя из леса, Мена с Каваной взялись за руки и пропели какой-то заговор, вернее его окончание, так как птицы, судя по всему, только и дожидались последнего знака. До сих пор они надвигались молча, а теперь закричали множеством голосов, повалили из леса громадным разношёрстным скопищем, заслоняя свет и нагнетая крыльями ветер. Кого здесь только не было. Казалось, ведьмы призвали на помощь каждую тварь, что обладала мощным клювом или когтями. Даже ночные охотники — совы и филины, неясыти и сычи присоединились к великому походу крылатых убийц. Полуденное солнце должно было сделать их беспомощными, но они летели стремительно, повинуясь больше ворожбе, чем своему естеству.
Золотистые беркуты и белохвостые орлы, будучи самыми крупными из всех, попросту хватали тварей с земли и ломали им кости. Птицам помельче, приходилось оттаскивать едва подъёмную жертву в сторону, а иным не хватало сил и на это. Змееяды отрывали крысам головы, луни долбили их клювом. Хуже всего пришлось птицам гордым, что привыкли бить слёту. Чёрно-белые сапсаны, рыжеватые дербники, совсем крохотные в сравнении с прочими пустельги и кобчики, старались достать крыс на земле и погибали, успевая, впрочем, нанести полчищу некоторый урон. Снежинками метался повсюду пух, а разноцветные перья, кружились, что осенние листья. С клювов и лап срывались куски шерсти, капала кровь.
Привычные к рыбному промыслу скопы бросались на тех, что переправлялись через реку. Они выхватывали серых зверьков из потока и, быстро приканчивая когтями, бросали, чтобы взяться за следующих. Там же, у воды подвизались и чайки. Они не могли подобно ястребам брать крупную жертву, но успешно работали клювом.
Вовремя появилась подмога. Орда уже устремилась в прорыв, расширяя понемногу брешь, но теперь всё изменилось. Колдуньи потратили силы не зря. Птиц наверняка собирали со всей Мещеры, так много их собралось к переправе. Орда на южном берегу в замешательстве встала. Кто бы ни управлял ею, он не мог заставить зверьков вовсе забыть о естестве и сунуться в хищную мельницу, подстроенную колдуньями. Крысы оставались крысами, с присущей всякому животному жаждой жизни.
Благодаря птицам, прорыв удалось подавить. Запасные жерди наспех вбивали в землю, подпирая брёвнами. Дыру кое-как прикрыли.
Возле Сокола появилась Мена.
— Проклятье, их слишком много, — заметила она вместо приветствия.
— И мы даже не подозреваем насколько много, — согласился Сокол, наблюдая за битвой. — Тысячи тысяч. Впрочем, их поток можно считать и на вёрсты, и на часы.
Подошла Не с Той Ноги.
— Где Вармалей? — справилась старая колдунья. — Полагаю, его не сожрали? Не то тут было бы полным полно дохлых крыс.
Вурды, большие ценители мрачной шутки, разом оживились. Но продолжения не последовало.
— На опушке спит, — махнул чародей за спину.
— Надолго наших друзей не хватит, — вернулась к своей мысли Мена. — У тебя есть что-нибудь в запасе?
Сокол покачал головой.
— Вармалей волну обещал пустить, но без вашей помощи вряд ли большую. От соседей ни слуху, ни духу, княжеская дружина в городе заперлась. Эрвелы всё нет. Так что ничего хорошего.
— Эрвела будет, — заявила девушка.
Разговор смолк.
Непривычные к подобному истреблению птицы быстро уставали. Отрываться от земли с добычей им становилось всё тяжелей, и крысы, почуяв слабину, нападали на них с большим усердием.
Колдуньи отпустили изрядно потрёпанных соколов и прочую мелочь, затем распрощались с совами. Только беркуты и орлы продолжали какое-то время пропалывать орду, пока не выдохлись и они.
Крысы вновь хлынули в реку.
— Вот и всё, — сказала Не с Той Ноги. — Пойдём-ка, взглянем на твоих пленников. Может, сообща что-то удумаем.
Вурды подхватили клетку, и Сокол повёл всех к лесу, чтобы разобраться с пойманными тварями в спокойной обстановке.
Из шалаша на шум выбрался Вармалей. Ему удалось поспать чуть больше часа и судя по измятому лицу, этого не вполне хватило. Он поздоровался с колдуньями и задумался: то ли ему вернуться в шалаш, то ли расспросить об успехах женщин. Однако, увидев, чем занимается Сокол, колдун разом стряхнул остатки сна и присоединился к изысканиям.
Вурды переминались рядом.
— Э-э… — протянул Быстроног.
— Что? — обернулся Сокол.
— Если мы пока не нужны, — начал Быстроног. — Ну, в смысле, пока уважаемым колдунам угодно изучать врага, так сказать, изнутри… То мы бы не возражали, если бы нам позволили отлучиться, дабы принять участие в битве. Со своей стороны обязуемся по первой же надобности…
Сокол отмахнулся.
Вурды восприняли это, как согласие. Рыжий попытался возразить, но чародей уже доставал из клетки зверька и отвлекаться на пустые споры с самозваной охраной более не намеревался. Вчетвером колдуны принялись разглядывать крысу с тем любопытством, с каким ребёнок приступает к истязанию попавшей в его руки живности.
— Ладно, шершни переросшие, пошли, — буркнул Рыжий. Крысы ему не нравились. Даже в надёжных руках чародея.
Евлампий некоторое время раздумывал, не остаться ли ему с колдунами, но когда первая жертва истошно завизжала, а капельки крови разлетелись по траве, со вздохом поплёлся следом за вурдами.
Затрубил рог и на дальней опушке показался отряд ведомый Эрвелой. Ополченцы приветствовали подкрепление могучим рёвом, который впрочем, быстро угас, как только стало понятно, что горстка воительниц погоды не сделает.
Рыжий отметил, что владычицу нёс другой конь. Столь же великолепный, но не тот, на котором она появилась когда-то перед их погибающим отрядом возле Свищева.
Быстро оценив положение, Эрвела направила отряд на вершину лысого холма, что стоял между двух частоколов.
Прекрасных всадниц действительно оказалась лишь горстка, но их стрелы не знали промаха. Каждый выстрел валил на землю серую тварь, а то и двух — так плотно кишели они. Запас иссяк нескоро, а к тому времени головная часть полчища значительно поредела. Настолько, что некоторые из которовских удальцов попрыгали через частокол, чтобы прибавить врагу смятения.
Его собственный след? Или тех, кто затащил его в малинник? В любом случае стоило проверить. Больше идти всё одно некуда.
Сохраняя с великим трудом равновесие, точно покидающий корчму поздний гость, он отправился за мухами. Всего через дюжину шагов след вывел его на поляну. Первое, что бросилось в глаза, был гроб с лежащей рядом тяжёлой крышкой. Где-то он такой уже видел, но вот где и при каких обстоятельствах, припомнить не смог. Всюду валялись вещи и пустые мешки, словно кто-то спешно покидал поляну, не успевая собраться. Мухи пристроились здесь же, на монахах, что лежали рядком в стороне. Монахов было трое, и от мух они не отмахивались. В одном из них юноша узнал своего мучителя. Кажется, его звали Жмень.
Нутро вдруг дёрнулось, а рот наполнился желчью. Варунок, пошатнувшись, сплюнул. Голова по-прежнему разрывалась, вдобавок ему жутко захотелось пить. Среди груды полезных вещей воды не нашлось.
Чем же его опоили? Что здесь произошло, и куда делись те, кто завалил монахов? Вместо ответов голова одарила болью. Оставив солнце за спиной, Варунок покинул поляну. Два желания заставляли его шевелить ногами — выбраться поскорее отсюда и утолить жажду.
Ему повезло. Совсем скоро он нашёл и ручей, и дорогу. Там где они пересекались, виднелось множество следов от колёс и копыт. Оставив дорогу на второе, княжич попытался присесть у ручья, но в глазах потемнело, и он рухнул на топкий берег. Рухнул, впрочем, удачно. Хоть вся грудь и погрузилась в грязь, губы коснулись чистой воды.
Наглотавшись вдоволь и полежав с полчаса недвижно, он нашёл в себе силы подняться вновь. Теперь его вниманием завладела дорога. По виду наезженная, она казалась совершенно пустой. Куда ведёт дорога, и почему среди бела дня не видно прохожих? Вопросы, едва возникая, растворялись в тумане и прикрывались болью. Варунок на ответах не настаивал.
Он вновь припал к ручью и пил до тех пор, пока не ощутил внутри тяжести порядочного запаса воды. Почувствовав себя бодрее, юноша собрался уже отправиться в путь и задумался, в которой стороне лучше пытать удачу, как вдруг услышал топот. Не одинокий всадник, не конный разъезд — большой отряд сотрясал землю.
Княжич поспешил укрыться за деревом. Кто бы там ни мчался, а попадаться раньше времени им на глаза было бы неразумно. Довольно он натерпелся в плену.
Отряд быстро приближался, и Варунок смог разглядеть всадников. Судя по доспехам — дружина. Вот только, которого из князей? Не зная в точности, где находится, он тем более не мог предугадать, кого повстречает — друзей или врагов. Память с лживой угодливостью подсунула образы кишащей крысами Старицы; гроба, манящего пустотой; тонущего в студенистом коме купца, ухмылку Жменя.
Княжич зажмурился, тряхнул головой, отгоняя наваждение, а когда открыл глаза, то увидел сестру.
Облачённая в доспехи Вияна неслась в первом ряду длинной вереницы всадников, возле воина, в котором Варунок узнал молодого рязанского князя. В такую удачу трудно было поверить. На тело сразу навалилась усталость, ноги ослабли, и он едва нашёл силы шагнуть из укрытия.
— Стой! — крикнула Вияна.
Олег вскинул руку. Лошади, проскочив ручей, встали.
Девушка выбралась из седла и подбежала к брату.
— Живой! — она обняла Варунка и почувствовала, что тот держится из последних сил. — Не ранен?
Варунок мотнул головой.
— Устал. Да ещё опоили меня, вроде, гадостью какой-то.
Подошёл Олег. Уяснив в чём дело, задумался.
— Вот что, князь… Проводить до Городца тебя не смогу. Спешу. Оставлю коня и человека дам, если нужно. Доберёшься до Елатьмы, там брат у тебя…
— Нет, — возразил Варунок. — Вы же на битву? Я с вами.
Олег покачал головой.
— Не хватит тебе сил выдержать гонку. Нас ждали у Вурдово ещё вчера вечером. Как бы не ушли… Не можем мы позволить себе задержку.
Варунок взглянул на сестру, ожидая поддержки, но та промолчала.
— Дай коня, и можешь забыть обо мне, — предложил Варунок. — Если отстану, то сам о себе позабочусь.
Олег кивнул, распорядился передать княжичу одну из сменных лошадей. Больше не сказав ни слова, он забрался в седло и повёл дружину дальше.
Добрались до места за час с небольшим. Селение открылось внезапно, словно таилось до поры среди холмов и леса, а потом, распознав своих, выползло на дорогу.
Собственно на деревню Вурдово сейчас походило мало. Напоминало больше воинскую ставку. Дружины уже собирались в поход. Всюду сновали вооружённые люди, лошади седлались и вьючились, слышались крики, ржание, лязг железа. Местных жителей за скопищем военных было не разглядеть.
От погасших шатров отделилось несколько всадников и не спеша двинулось навстречу рязанскому отряду.
Первым Вияна разглядела Тарко. Улыбнулась давнему другу. Потом признала и остальных. Встречались в позапрошлом году в Муроме. Тамошний княжич Пётр и ехал рядом с её приятелем. Позади них держался суздальский княжич Борис, сопровождаемый всегдашними своими спутниками — молодым боярином Румянцем и старым воином Тимофеем. Соседи, как сговорились, отправили в Мещеру младших сыновей — сверстников Олега.
Встретились. Обменялись приветствиями. Тарко обрадовался спасению Варунка, но куда искреннее счастлив был видеть Вияну. И хотя девушка говорила с ним весьма сдержанно, он больше не отходил от княжны ни на шаг.
* * *
Отдых вышел недолгим. Ветошная старуха угадала в молодых людях военных начальников. Подошла, чуть ли не крадучись, и прошептала громко.— Битва уже начинается. Спешите, если надеетесь застать там живых.
— Ты почём знаешь? — грубо спросил Олег.
Старуха не ответила. Развернулась и пошла себе к такой же ветхой, как и сама, избёнке. Кто-то из рязанских бояр бросился возмущённо следом, но Вияна остановила.
— Она знает, — сказала девушка. — Она колдунья.
Мещера. Переправа возле Сосновки.
Для Сокола так и осталось загадкой, как сумел неповоротливый Голова привести серую орду к переправе так же быстро, как передвигались вурды, посредством своих чудесных троп. Поздние расспросы в деревнях и городках, расположенных между Червленым Яром и Мещерой, показали, что никто не видел никакой серой стаи, тем паче её дивовища-предводителя.
Так или иначе, на четвёртый день после тревожного голубя из Ишмы, серая орда вышла к Оке. К большому облегчению Сокола среди бела дня.
Было позднее утро. Ополченцы уже взялись за работу, где укрепляя защиту, где возводя новую, придумывали очередные хитрости, свозили дополнительные припасы, как вдруг, с южного берега долетел громкий свист. Работа встала. Сотни глаз разом повернулись к полудню и увидели мельтешащую на палке тряпицу.
Побросав дела, грузы, люди устремились к заранее условленным местам. Кто к лодкам, кто к тайникам, но большинство к частоколу. Временные проходы спешно заделывались, следы ловушек убирались, лошадей уводили в лес.
Запылали стожки. Мальчишки-дозорные перебрались через реку, осторожно обходя устроенные в воде западни. Бушуй окликнул Сокола с вышки. Тот охотно поднялся, оставив Рыжего с вурдами внизу — постройка выглядела слишком хлипкой для пятерых.
Мещёрский берег немного приподнимался над полуденной стороной, и она хорошо отсюда просматривалась. Лес словно била дрожь. С деревьев сыпалась хвоя и листва, в тревоге срывались птицы. Сперва кружили, сопровождая полчище, а потом убирались подальше с его пути. Самой орды ещё долго не было видно, но её поступь угадывалась задолго до того, как на дороге появились первые твари.
Но вот серая лавина вывалила на прибрежный песок и на мгновение встала перед рекой. Как бы ни широка была Ока, она могла лишь задержать орду, но не остановить, и Сокол ощутил себя мальчишкой, стоящим с кружкой у моря, которое ему предстояло вычерпать.
— Хорошо бы управиться до ночи, — произнёс он.
Бушуй так далеко не загадывал, однако кивнул и поспешил на рубеж.
Ополченцы, наплевав на жару, надевали толстые стёганки. Они не знали железных броней, но в сражении, которое им предстояло, стёганки ничуть не уступали дорогим доспехам. Бережливые селяне годами вшивали в одежду всякий железный лом, и до сих пор такая защита неплохо показывала себя в поножовщине. Не было причин сомневаться, почему бы ей не справиться и с зубами.
Заметив шедшего вдоль рубежа Вармалея, Сокол спустился. Вурды тотчас заняли места по обеим сторонам от него, а Рыжий встал за спиной.
Колдун выглядел уставшим, но в глазах его резвились бесята.
— Будет волна, — пообещал он. — Большая или нет, не знаю, но как удобный случай подвернётся, сразу и ударю.
— Обожди пока с волной, — произнёс Сокол. — Ещё никакой ясности нет.
— А тебе, что-нибудь удалось? — спросил Вармалей.
— Так, мелочи всякие, — Сокол пожал плечами. — Надо бы поймать пару зверьков. Посмотреть, изучить. Ловушки я кое-где расставил, подождём.
Заметив, что собеседник едва стоит на ногах, Сокол отправил колдуна в лес, где для раненых и уставших приготовлены были шалаши и землянки. Пообещал разбудить, как только в колдовстве возникнет надобность, сам же отправился к частоколу.
Навстречу Вармалею из леса появился Евлампий. Монах неуклюже волок плетёную клетку. Отстояв накануне ночную смену, и теперь изрядно недоспав, он обводил суетящихся людей сердитым взглядом, словно винил их в преждевременной тревоге. На орду Евлампий даже не взглянул.
— Не в духе пастух наш, — заметил Быстроног.
* * *
Тем временем враг ступил в реку. Небольшой пожар, возникший в завале, не остановил его продвижение. Крысы как-то находили безопасный путь, и лавина шла без единого просвета. Ока точно вскипела. Вся её поверхность покрылась движущимися бугорками крысиных спин и голов. Как чародей и предполагал, течение не стало им серьёзной помехой. Тварей сносило, заставляя тратить лишние силы, но строй не нарушился, лаву не разметало, и она упорно накатывала вперёд.Десятки крыс запутались в сетях, захлебнулись, прочие же карабкались по мёртвым или бьющимся ещё сородичам, продолжая путь. Теперь и ополченцы поняли, что такая потеря для орды — капля в море. Тем не менее, первые жертвы немного воодушевили их. Крысы умирали, а защитники оставались пока в безопасности.
Жители лесов всегда отличались умением стрелять из луков. Как только полчище достигло середины реки, Бушуй отдал приказ, и туча стрел устремилась навстречу тысячам тварей. Не целились — промахнуться по живому покрову сложно — стреляли бегло, стараясь выпустить весь запас до того, как орда выберется на мещёрский берег. Стрелы уходили к небесам, и далеко за серединой реки, описав крутую дугу, устремлялись почти отвесно вниз. Около трети выстрелов пропало даром. Стрелы просто скользили по жестким шкурам, не причиняя врагу никакого вреда, или же умудрялись найти среди плотной стаи чистую воду. Остальные разили наверняка, и мало-помалу орда просеивалась. Выбитые тушки уносило течением. А где-то там, верстой ниже, уже плескались огромные рыбины, радуясь нечаянному изобилию.
Орда шла на редкость бесшумно. Всё это время тишину нарушал только короткий свист тетивы, шуршание стрел, да редкое бульканье. Сокол наблюдал, ополченцы стреляли и только вурды растерянно вращали в руках бесполезные ножи.
— Эх, перебьют всех без нас, — сетовал Быстроног. — Эх, не поспеем к потехе.
Подошедший Евлампий раздражённо зыркнул на вурда. Власорук пожал плечами. Крысы — не дичь на охоте. От стрел погибали сотни, а позади напирали всё новые и новые тысячи, и края орде не предвиделось.
Быстро истратив запас первой очереди, защитники отложили луки и взялись за сулицы да дубины. Лавина как раз достигла берега. Засверкали брызги, заблестели мокрые шкурки. Песок не успевал впитывать влагу. Казалось, сама Ока пошла на людей.
Солнце равнодушно пекло. От подсыхающих зверьков по галявине распространилась мерзкая вонь. Рыжего передёрнуло. Ему было неприятно думать, что сейчас придётся сойтись с волосатыми тварями, один вид которых вызывал у него тошноту.
Однако крысы не спешили сходу бросаться на укрепления. Сперва они просто рыскали вдоль берега, словно утверждая своё господство. Затем понемногу их движения приобрели очертания. Крысы кружили. Пристраивались в хвост сородичам и мчались, казалось безо всякого смысла. Живой круг хвостатых существ завораживал какой-то зловещей правильностью.
Такими же кругами бегали сейчас мурашки по спине не у одного только Рыжего. Даже вурды прекратили подначки.
Великие битвы не начинаются вдруг. Противники, следуя обычаю, долго стоят лицом к лицу в поле, прежде чем сойтись в гибельной рубке. Так повелось неспроста. Большой смысл заложен в стоянии. Им выверяется правда. У одних за это время нарастает страх, у других пробуждается храбрость. От стояния во многом зависит исход схватки. А бывает, что до сражения и вовсе черёд не доходит.
Крысы, видимо, знали что делают. Запугать, сломить дух, заранее выиграть битву… «Знали?» — Рыжему стало не по себе от возникшей догадки.
А скоро появились и иные причины для беспокойства — далеко за спиной послышался шум. Там в глубине леса происходило что-то странное. Словно онары из древних мещёрских сказаний, пробираясь гурьбой, крушили подлесок. Буря, беснуется в чаще? Вырвавшиеся в неурочный час осенние ветры? Рыжий глянул за плечо, но ничего не увидел. Лес стоял, как и прежде, небо оставалось чистым, солнце припекало и своих и врагов, не беря ни чьей стороны.
Неприятно чувствовать спиной угрозу. Нечто похожее ощутили и ополченцы. Они часто оглядывались, но, как и Рыжий, не усмотрели никаких признаков опасности.
Между тем, вбирая в себя новых тварей, круг набухал, становился шире. Колесо смерти набирало ход. Отдельных зверьков было теперь не разглядеть. Казалось, они слились в единое живое существо. В многоголового сказочного змея.
— Вот же, жуть какая, — произнёс Рыжий.
Сокол оторвался на миг от зловещего зрелища, заглянул товарищу в глаза, но ничего не сказал.
Огромная мохнатая змея ещё долго кусала собственный хвост. А потом, разомкнув кольцо, неожиданно бросилась вперёд.
Кое-кто из людей даже побежал. Евлампий дёрнулся, но усталость пересилила страх. Вурды вновь заиграли ножичками, словно готовились заступить путь орде, хоть и вдвоём, если люди не справятся с ужасом.
Благо, что на главном направлении, там, где раньше проходила дорога, стояли которовцы. Им и довелось принять на себя первый удар. Ополченцы напряглись. Очень многое решалось в этом начальном порыве орды. От его успеха или неуспеха во многом зависел исход всей схватки. Вернее даже не исход, а сражение как таковое. Ибо если частокол не выдержит, не станет для полчища серьёзным препятствием, оборона рухнет и оставшиеся без защиты бойцы не продержаться против орды и четверти часа.
Из глоток вырвался вздох облегчения — стена устояла. Крысы не смогли перепрыгнуть через ограду, не смогли и вскарабкаться на неё. Поток разбился о препону и стал заворачивать в стороны. Но частокол тянулся на целую версту и упирался одним концом в обрывистый берег, а другим в глубокий овраг, так что ожидать скорого прорыва не приходилось.
Крысы пока и не искали обходных путей. Они отвернули обратно, закрутились двумя вихрями, и, встретившись на полпути, вновь бросились на изгородь. На сей раз попытались навалиться скопом. Те, что бежали сзади набегали на спины передних, и так слой за слоем нарастали под частоколом живыми переметами.
Однако нижние зверьки не выдерживали спуда сородичей, их попросту давило в кисель. Кучи рассыпались, а сверху уже молотили цепами ополченцы, перебивая разом по нескольку хребтов. Впервые с начала сражения, враг подал голос. То был пронзительный, до щекотки в позвоночнике, визг. .
Сокол в побоище не участвовал, но и времени зря не терял. Он выудил из шевелящегося моря корзину с добычей. Верёвку ещё одной крысы успели перегрызть, зато в следующую ловушку попались сразу две твари. Словно охотник, проверяющий силки, Сокол прошёлся вдоль частокола, собирая зверину. Вурды тащили за чародеем принесённую монахом плетёную клетку, в которую и помещали пленных зверьков.
Волна за волной серая орда ударяла в изгородь, но, оставляя сотни раздавленных и убитых, неизменно откатывалась назад. Кое-кто из ополченцев уже возомнил, что сражение ограничится избиением врага; побежавшие накануне защитники вернулись, стыдливо потупив взгляды; отовсюду раздались весёлые шутки, споры о том, кто больше тварей побьёт…
Но тут орда применила другой подход. Крысы рванулись вперёд широкой лавиной. Их строй теперь не был сплошным. И они больше не пытались построить живые мосты. Те, что добирались до частокола, принялись рыть песок. Поняв в чём дело, ополченцы стали бить в первую очередь их. Но погибающих от цепов и дубин сменяли другие. Песок вылетал из-под лап непрерывно, рытвины углублялись, а люди не могли ничего поделать.
— Кипяток! — заорал Бушуй обернувшись.
Но котлы ещё не нагрелись, да и поставили их на опушке, укрыв за вторым частоколом.
Разом четыре жердины просели и рухнули. В образовавшуюся щель ворвался передовой отряд серых. Ноги ополченцев ничем не прикрытые превратились в лёгкую добычу. Появились укушенные. К писку погибающих крыс добавились яростные проклятия людей.
Одному из ополченцев крыса отхватила кусок икры и тот, заорав благим матом, бросился к лесу, оставляя на песке кровавую дорожку. Вёрткие зверьки уворачивались от цепов и дубин, шныряли под ногами, метались туда-сюда, нападая затем разом со всех сторон.
Бушуй направил к прорыву помощь. Крысы толкались в узком проходе, рвались на простор все сразу, только мешая друг другу, что и позволило защитникам сдерживать их до поры. Цепы оказались слишком тяжелы для ближнего боя и были отставлены. На этот случай парни Бушуя имели особое оружие. Они достали похожие на плётки кожаные ремни с вшитым на конце свинцом. Плетью обуха не перешибёшь — это не про которовских. Они перешибли бы. Но поскольку полчище обухов им сейчас не грозило, все плюхи достались крысам. Свистящие удары ломали тварям спины, а нередко и рассекали их пополам.
А шум за спиной нарастал.
Рыжий вновь оглянулся. И на сей раз увидел, как сквозь засеку к галявине пробирались две женщины. В одной он узнал Мену, в другой — мещёрскую колдунью Кавану, по прозвищу Не с Той Ноги. Всё вокруг них шевелилось, будто сами заросли вдруг ожили и двинулись плотным строем к реке. Пёстрое мельтешение, рябь всевозможных оттенков сбивали с толку, так что глаз не мог ухватиться за что-то одно.
— Птицы! — воскликнул более зоркий Власорук. — Они подняли птиц!
Сокол кивнул, даже не глянув за спину. Евлампий перекрестился, то ли чураясь колдовства, то ли приветствуя помощь.
Приглядевшись, Рыжий увидел стаю. Птицы низко кружили вокруг женщин, перескакивали с ветки на ветку, носились между стволов и высоких засечных пней. Сотни, а то и тысячи птиц следовали за колдуньями.
Выйдя из леса, Мена с Каваной взялись за руки и пропели какой-то заговор, вернее его окончание, так как птицы, судя по всему, только и дожидались последнего знака. До сих пор они надвигались молча, а теперь закричали множеством голосов, повалили из леса громадным разношёрстным скопищем, заслоняя свет и нагнетая крыльями ветер. Кого здесь только не было. Казалось, ведьмы призвали на помощь каждую тварь, что обладала мощным клювом или когтями. Даже ночные охотники — совы и филины, неясыти и сычи присоединились к великому походу крылатых убийц. Полуденное солнце должно было сделать их беспомощными, но они летели стремительно, повинуясь больше ворожбе, чем своему естеству.
Золотистые беркуты и белохвостые орлы, будучи самыми крупными из всех, попросту хватали тварей с земли и ломали им кости. Птицам помельче, приходилось оттаскивать едва подъёмную жертву в сторону, а иным не хватало сил и на это. Змееяды отрывали крысам головы, луни долбили их клювом. Хуже всего пришлось птицам гордым, что привыкли бить слёту. Чёрно-белые сапсаны, рыжеватые дербники, совсем крохотные в сравнении с прочими пустельги и кобчики, старались достать крыс на земле и погибали, успевая, впрочем, нанести полчищу некоторый урон. Снежинками метался повсюду пух, а разноцветные перья, кружились, что осенние листья. С клювов и лап срывались куски шерсти, капала кровь.
Привычные к рыбному промыслу скопы бросались на тех, что переправлялись через реку. Они выхватывали серых зверьков из потока и, быстро приканчивая когтями, бросали, чтобы взяться за следующих. Там же, у воды подвизались и чайки. Они не могли подобно ястребам брать крупную жертву, но успешно работали клювом.
Вовремя появилась подмога. Орда уже устремилась в прорыв, расширяя понемногу брешь, но теперь всё изменилось. Колдуньи потратили силы не зря. Птиц наверняка собирали со всей Мещеры, так много их собралось к переправе. Орда на южном берегу в замешательстве встала. Кто бы ни управлял ею, он не мог заставить зверьков вовсе забыть о естестве и сунуться в хищную мельницу, подстроенную колдуньями. Крысы оставались крысами, с присущей всякому животному жаждой жизни.
Благодаря птицам, прорыв удалось подавить. Запасные жерди наспех вбивали в землю, подпирая брёвнами. Дыру кое-как прикрыли.
Возле Сокола появилась Мена.
— Проклятье, их слишком много, — заметила она вместо приветствия.
— И мы даже не подозреваем насколько много, — согласился Сокол, наблюдая за битвой. — Тысячи тысяч. Впрочем, их поток можно считать и на вёрсты, и на часы.
Подошла Не с Той Ноги.
— Где Вармалей? — справилась старая колдунья. — Полагаю, его не сожрали? Не то тут было бы полным полно дохлых крыс.
Вурды, большие ценители мрачной шутки, разом оживились. Но продолжения не последовало.
— На опушке спит, — махнул чародей за спину.
— Надолго наших друзей не хватит, — вернулась к своей мысли Мена. — У тебя есть что-нибудь в запасе?
Сокол покачал головой.
— Вармалей волну обещал пустить, но без вашей помощи вряд ли большую. От соседей ни слуху, ни духу, княжеская дружина в городе заперлась. Эрвелы всё нет. Так что ничего хорошего.
— Эрвела будет, — заявила девушка.
Разговор смолк.
Непривычные к подобному истреблению птицы быстро уставали. Отрываться от земли с добычей им становилось всё тяжелей, и крысы, почуяв слабину, нападали на них с большим усердием.
Колдуньи отпустили изрядно потрёпанных соколов и прочую мелочь, затем распрощались с совами. Только беркуты и орлы продолжали какое-то время пропалывать орду, пока не выдохлись и они.
Крысы вновь хлынули в реку.
— Вот и всё, — сказала Не с Той Ноги. — Пойдём-ка, взглянем на твоих пленников. Может, сообща что-то удумаем.
Вурды подхватили клетку, и Сокол повёл всех к лесу, чтобы разобраться с пойманными тварями в спокойной обстановке.
Из шалаша на шум выбрался Вармалей. Ему удалось поспать чуть больше часа и судя по измятому лицу, этого не вполне хватило. Он поздоровался с колдуньями и задумался: то ли ему вернуться в шалаш, то ли расспросить об успехах женщин. Однако, увидев, чем занимается Сокол, колдун разом стряхнул остатки сна и присоединился к изысканиям.
Вурды переминались рядом.
— Э-э… — протянул Быстроног.
— Что? — обернулся Сокол.
— Если мы пока не нужны, — начал Быстроног. — Ну, в смысле, пока уважаемым колдунам угодно изучать врага, так сказать, изнутри… То мы бы не возражали, если бы нам позволили отлучиться, дабы принять участие в битве. Со своей стороны обязуемся по первой же надобности…
Сокол отмахнулся.
Вурды восприняли это, как согласие. Рыжий попытался возразить, но чародей уже доставал из клетки зверька и отвлекаться на пустые споры с самозваной охраной более не намеревался. Вчетвером колдуны принялись разглядывать крысу с тем любопытством, с каким ребёнок приступает к истязанию попавшей в его руки живности.
— Ладно, шершни переросшие, пошли, — буркнул Рыжий. Крысы ему не нравились. Даже в надёжных руках чародея.
Евлампий некоторое время раздумывал, не остаться ли ему с колдунами, но когда первая жертва истошно завизжала, а капельки крови разлетелись по траве, со вздохом поплёлся следом за вурдами.
* * *
Они вернулись как раз вовремя, чтобы застать перемену.Затрубил рог и на дальней опушке показался отряд ведомый Эрвелой. Ополченцы приветствовали подкрепление могучим рёвом, который впрочем, быстро угас, как только стало понятно, что горстка воительниц погоды не сделает.
Рыжий отметил, что владычицу нёс другой конь. Столь же великолепный, но не тот, на котором она появилась когда-то перед их погибающим отрядом возле Свищева.
Быстро оценив положение, Эрвела направила отряд на вершину лысого холма, что стоял между двух частоколов.
Прекрасных всадниц действительно оказалась лишь горстка, но их стрелы не знали промаха. Каждый выстрел валил на землю серую тварь, а то и двух — так плотно кишели они. Запас иссяк нескоро, а к тому времени головная часть полчища значительно поредела. Настолько, что некоторые из которовских удальцов попрыгали через частокол, чтобы прибавить врагу смятения.