Форстен Уильям Р.. Роковая молния

   Джон кивнул и поднялся со стула. Он попытался отдать честь, но снова задрожал, глаза наполнились слезами. Эндрю подошел ближе, обнял его, похлопал по спине, потом отошел назад и посмотрел на Эмила. К удивлению Эндрю, Джон вдруг с достоинством выпрямился, достал носовой платок и вытер лицо.
   — Пошли, — прошептал он и вышел через боковую дверь.
   Эмил обернулся к Эндрю.
   — Я дам ему настойку опия, это его успокоит.
   — Ты сможешь ему помочь?
   — Хочешь, чтобы я поставил его на ноги и отправил на работу? Как бы ни так!
   — Я не это имел в виду, — запротестовал Эндрю. — Я хочу, чтобы он поправился.
   — Сейчас я только попытаюсь успокоить его и проследить, чтобы он не причинил себе вреда. Со временем... — Доктор поколебался. — Позже я поговорю с ним, посмотрим, что из этого получится. Эндрю печально кивнул головой.
   — И побереги себя, Эндрю, или с тобой случится то же самое, — сказал на прощание доктор и вышел из кабинета.
   Эндрю подошел к окну и посмотрел им вслед. Эмил и Джон медленно шли к госпиталю. Доктор обнял Джона за плечи, а тот шел слишком напряженно, неестественно прямо, из последних сил стараясь сохранить контроль над собой. Эндрю вернулся на свое место и выдвинул ящик стола. Он достал старую оловянную кружку, плеснул туда водки и выпил одним глотком; глаза увлажнились от крепкого напитка. Эндрю откинулся на спинку стула, посмотрел на часы. В кабинете был непривычно тихо, только маятник отсчитывал пролетающие секунды. Свет заходящего солнца проникал через окно, еще не загороженное мешками с песком. В красноватых лучах кружились и плясали пылинки, Эндрю рассеянно следил за их хороводом.
   Почему Эмил произнес эти слова? Неужели он увидел его страх, боязнь потерять самообладание, понял, что Эндрю на грани бездны? Эмил никогда его не обманывал. Но сейчас не время вспоминать грехи.
   Эндрю вздохнул и убрал в стол кружку и бутылку.
   — Мистер Фергюсон.
   Дверь в приемную открылась, на пороге появился Чак.
   — Вы меня звали, сэр? Эндрю кивнул.
   — Заходи, прикрой дверь и садись.
   Чак скользнул в кабинет и опустился на стул.
   — С Джоном все в порядке? Эндрю не ответил.
   — Прошу прощения, сэр. Трудно было не услышать.
   — Он просто устал, сынок. Мы все устали.
   — Я очень сожалею, — вздохнул Чак. — Я знаю, я помешался на своих ракетах. Джон возражал против этого проекта, он запретил мне работать над ним. Я не думал, что все закончится так печально.
   — Это не твоя вина. Он взял на себя слишком много. Любой другой на его месте давно бы уже сломался. Не вини себя.
   — Ничего не могу поделать, я считаю, что он сорвался из-за меня.
   — Я тебя понимаю. Чак замолчал.
   Что теперь будет? — наконец не выдержал он.
   — Вы поставили меня перед нелегким выбором, мистер Фергюсон. Твой неугомонный ум дал нам железные дороги, аэростаты, станки и Бог знает что еще. Джон был прав, тебя стоило бы отдать под трибунал, отправить в тюрьму и забыть. — Эндрю помолчал. — Но, черт побери, мне необходим твой ум.
   Чак с трудом удержался от улыбки.
   — Но, клянусь Богом, — Эндрю резко повысил голос, — если ты еще раз собьешься с пути, я лично прослежу, чтобы тебя повесили на первом же телеграфном столбе.
   — Неужели вы сделаете это, сэр? — изумленно воскликнул Чак.
   Эндрю устыдился собственного мелодраматизма.
   — Нет, думаю, что нет. Но я найду другой способ сдерживать твои порывы. Я оставлю тебя здесь, а дочку Юлия отошлю на дальнюю окраину Римской республики.
   Лицо Чака мгновенно стало серьезным.
   — Клянусь, такое больше не повторится.
   — Ну что ж, тогда мы поняли друг друга. А теперь ступай и займись работой.
   Чак вздохнул с облегчением и поднялся, чтобы уйти.
   — Можешь использовать те материалы, что у тебя уже есть, но не смей больше ничего брать тайком. Даже после начала боев весь порох должен идти на изготовление патронов и снарядов для пушек, особенно картечи. Работа над твоим сумасшедшим проектом прекратится, как только у нас кончится медь. Понял меня? И с этого момента, если у тебя появятся новые проекты, будешь приходить сначала ко мне.
   — Слушаюсь, сэр.
   — Все планы будешь излагать в письменной форме, и чтобы больше не было этих дерьмовых фокусов с пустыми бланками, которые ты потом использовал по своему усмотрению.
   — Вы и об этом знали, сэр?
   Эндрю чуть не сказал, что уже несколько недель подозревал его, но сдержался.
   — Все когда-нибудь выходит наружу.
   — Обещаю, сэр, я буду строго придерживаться правил.
   — Прекрасно. А теперь убирайся из кабинета. Чак торопливо отдал честь и выбежал. Эндрю посмотрел, как он выскочил на улицу, забыв закрыть за собой дверь, поднялся и сам прикрыл ее. Он до сих пор не был уверен в правильности своего решения. Никому другому он бы не простил подобной выходки. Но ему был совершенно необходим этот парень, так же как и Винсент, и Пэт, и Джон. Все они очень разные, но все одинаково важны. Фергюсон необходим, чтобы не давать армии топтаться на месте, а Майна. заставит ее двигаться вперед плавно, без рывков. Хотя война убивает людей не только при помощи пуль, но и разъедая их души.
   Эндрю вернулся к столу и посмотрел на бумаги, требующие его внимания. Он понимал, что в ближайшие несколько дней ему придется взвалить на себя еще и работу Джона. Он не знал даже, с чего начать, но не мог перепоручить это дело кому-то другому накануне генерального сражения.
   Верхняя телеграмма привлекла его внимание; Эндрю сел за стол и прочел донесение. Безликий черно-белый листок сообщал о гибели еще нескольких человек. На короткое мгновение Эндрю ощутил себя на их в момент гибели, представил себе падение объятого пламенем аэростата. Он выдвинул ящик и налил еще одну порцию водки.
   — А вот и маяк.
   Джек поднял на лоб защитные очки и посмотрел вправо, куда показывал Федор. На фоне темного леса через секунду вспыхнул и погас яркий свет фонаря. — Да, это он.
   Джек повернул штурвал и направил аэростат на восток, внизу убегала назад блестевшая под луной река. Руль высоты почти все время упирался Джеку прямо в живот, корабль еле держался в воздухе. Сейчас из-за темноты Петраччи не мог видеть баллон, но уже перед закатом оболочка заметно обвисла. Сколько новых дырок появилось в ней, Джек уже не знал. Каждый из двух преследующих его вражеских аэростатов неоднократно поразил цель. Погоня продолжалась весь день, пока Джек не набрал высоту примерно в три тысячи футов, только тогда мерки отказались от преследования. Но на такой высоте было чертовски холодно, а ветер унес их в сторону моря на добрую сотню миль.
   Кроме того, немалое беспокойство вызывал поврежденный пропеллер. После соприкосновения с. палубой броненосца одна из лопастей треснула. Как только закончилась погоня, Федор заглушил двигатель и осмотрел пропеллер. Треснувшая лопасть отвалилась почти полностью, а остальные три были погнуты. Да и сам двигатель тянул из последних сил, вот уже несколько миль в нем что-то свистело и скрипело, прокладки цилиндров наверняка уже разлетелись. Они могли бы высадиться в Риме — город был хорошо виден, — но это означало бы неминуемую потерю аэростата. Теперь он вообще не был уверен, что им удастся благополучно завершить полет.
   Прямо под ними появились здания порохового завода. Крыши цехов в целях маскировки были прикрыты ветками деревьев, но свет фонарей пробивался сквозь окна. Не забыть бы сказать об этом Чаку.
   — Мы идем слишком низко.
   — Руль высоты и так уже уперся мне в живот. Добавь горячего воздуха.
   — Двигатель и без того раскалился докрасна! — крикнул Федор.
   — Тогда замолчи и делай свое дело.
   — А чем я, по-твоему, занимаюсь? Клянусь всеми святыми, больше никогда не поднимусь с тобой в воздух. Ты настоящий безумец.
   — Я и сам больше не хочу тебя видеть, чтоб тебе.
   Внезапно внизу вспыхнуло кольцо горящих фонарей; наземная команда указывала им место приземления.
   — Сбрось газ до одной четверти. Оглушительный рев пропеллера затих, скорость упала, и аэростат стал падать. Проклятье. Джек попытался еще вытянуть на себя рукоять руля высоты, хотя и боялся, что рычаг может треснуть от таких усилий. Чем меньше скорость, тем менее эффективно управление подъемной силой; аэростат продолжал падать.
   — Держись.
   — А что я делаю, как ты думаешь?
   Свет фонарей внизу вдруг исчез. Джеку потребовалось несколько секунд, чтобы определить причину. Они падали в лес.
   — Полный газ!
   Пропеллер снова загудел. Раздался громкий треск, корзина содрогнулась от удара, прямо под ногами Джека сломалась верхушка ели, ветви хлестнули его по ноге. Аэростат рванулся вперед, корзина сорвалась с верхушки дерева, пропеллер взвыл и осыпал кабину тучей щепок; наконец они вырвались на открытое пространство.
   — Глуши двигатель и гаси огонь!
   — Пропеллер все равно пропал, — ответил Федор. Внезапно свет фонарей на поле оказался совсем близко, люди на земле разбегались в разные стороны, до них доносились громкие крики. Но Джек не мог точно определить высоту. Он покрепче ухватился за борт и приготовился к встрече с землей. От удара Джек чуть не вылетел из кабины, часть строп с треском лопнула у него над головой.
   — Скорее воду на двигатель! — закричал Федор. — Глушите его!
   Струя пара со свистом взвилась над головой Джека, он перекинул ноги через борт и вывалился из кабины. Подоспели еще рабочие с ведрами воды, пар окутал перегретый двигатель, огонь погас, но котел не выдержал и треснул. Джек распростерся на земле, боясь пошевелиться. Если случайно уцелевшая искра от двигателя попадет в утекающий водород, все они в одно мгновение превратятся в пылающие факелы.
   Чьи-то руки подняли его и увели подальше от аэростата. Джек огляделся. Федор стоял рядом, вокруг них собрались десятки людей, все наперебой кричали и задавали вопросы.
   — Мы уничтожили три машины этих ублюдков, — объявил Федор. — Загарпунили их на выходе из ангаров.
   Раздался торжествующий крик, люди радостно хлопали их по спинам, а бригадир протянул Джеку бутылку водки. Он сделал большой глоток, потом обнял Федора за плечи и перевернул бутылку над его открытым ртом. Механик сделал несколько глотков, но под конец поперхнулся и сплюнул.
   — Он был лучше, чем Квиквег из «Моби Дика», — провозгласил Джек, нимало не беспокоясь о том, что вряд ли кто-нибудь поймет его ссылку на литературного героя.
   Он радостно смеялся от одной мысли, что они с Федором все еще живы и находятся на земле. Механик уже размахивал руками, изображая охоту на вражеские корабли.
   — Как слетала вторая группа? — спросил наконец Джек.
   Люди вокруг притихли.
   — Они уничтожили девять кораблей.
   — Я знал, что Петров выведет их на цель и сделает все возможное. Где же он?
   — Он не вернулся, — ответил мастер. — Он поджег четыре аэростата в ангарах; последний взорвался прямо под ними, и взрывом прихватило их самих.
   — А что с Юрием?
   — Экипаж «Клипера Калифорнии» взорвал три аэростата, после чего в них попала зажигательная стрела Он остался в живых после крушения, но мерки схватили его уже на земле.
   — Господи, помоги ему, — прошептал Джек.
   — А Илья Василович? — тихо спросил Федор.
   — «Республика» вернулась на базу. Они уничтожили два корабля мерков, но один из них успел сделать несколько выстрелов. Сергей Громика, бортинженер, привел аэростат домой, а вот Илья...
   Мастер нерешительно помолчал.
   — Он умер два часа назад после ампутации ноги. Федор опустил голову и перекрестился, стоящие рядом рабочие последовали его примеру.
   — А что со «Звездой Запада»?
   Этот вопрос задал стоящий немного поодаль бригадир наземных рабочих, обслуживающих корабль.
   — Погибли, — шепотом ответил Джек.
   Он не хотел рассказывать, насколько бессмысленной была гибель этого аэростата, и уже заранее решил солгать, описав блестящее сражение, якобы данное Эриком. Бригадир опустил голову и побрел прочь, чтобы передать печальную новость тем, кто продолжал ждать. Джек повернулся к аэростату, белевшему в лунном свете.
   — В баллоне полно дырок, пропеллер потерян, и еще нам нужен новый двигатель. Завтра надо снова подниматься в воздух. У мерков осталось еще пять кораблей.
   — Черт побери, ты бы хоть раз пришел без повреждений, — огрызнулся мастер.
   Потом помолчал и похлопал Джека по плечу.
   — Мы гордимся тобой. Аэростат пришел на базу. Ты здорово бьешь этих мерзавцев.
   Джек молча кивнул, не найдя слов для ответа.
   — Ну ладно, парни, пора приниматься за работу, — сказал мастер, и рабочие разошлись по своим местам, оставив пилотов вдвоем.
   — Мне надо хоть немного поспать, — со вздохом произнес Федор, взял из рук Джека полупустую бутылку и глотнул еще водки.
   Три аэростата потеряно, погибло четверо наших летчиков, — горестно вздохнул Джек. — Очень хотелось бы выбросить все это из головы.
   — Нам придется это сделать, — сказал Федор. — В этом нет твоей вины, и, кроме того, мы рассчитались с ублюдками.
   — Да, конечно.
   — Постарайся уснуть, — продолжал Федор. — Ты сам сказал, что завтра утром снова придется подниматься в небо.
   — Спасибо.
   Федор вернул ему бутылку, повернулся и исчез в темноте.
   Джек остался один. Тишина после тридцати часов полета казалась непривычной. Колени мелко дрожали, земля под ногами покачивалась.
   — С успешным полетом тебя.
   Джек обернулся на знакомый голос и в сумраке увидел фигуру подошедшего человека.
   — Спасибо, Чак, но мы сегодня потеряли четверых хороших пилотов.
   — Да, я слышал.
   Помолчав, Джек запрокинул голову и посмотрел на небо. На востоке горизонт уже посветлел, приближался рассвет.
   — Пойдем к нам, Оливия ждет. Она достала несколько яиц и ломоть солонины. Это тебе не повредит.
   Джек повернулся и пошел вслед за Чаком через площадку. Он немного помедлил, наблюдая за рабочими, снимавшими двигатель и кабину. Из-за опасения утечки водорода люди работали в темноте. Джек продолжил путь, свет в окне хижины Чака внезапно показался ему очень теплым и гостеприимным.
   — А что произошло у вас на земле за время моего отсутствия? — безжизненным голосом спросил Джек, как будто разговор мог прогнать горестные воспоминания.
   Чак ничего не ответил, только покачал головой.

Глава 10

   Узкий серп Шадуки повис над горизонтом. Большое Колесо продолжало свой путь на запад, звезды светили так ярко, что, казалось, до них можно было дотянуться рукой.
   Тамука сидел один, запрокинув голову и наблюдая за небом. Он улыбался. «Неужели мы действительно когда-то странствовали среди звезд, управляли Вселенной и пользовались вратами света, чтобы навестить отдаленные миры?»
   Он вздохнул. Если это правда, то мерки многого лишились. Тамука дал волю своему воображению, мечтая о кочевьях орды по всей Вселенной, о множестве миров, лежащих у его ног. Он припомнил былину о Туке, брате Гормаша, бога огня, о том, как они вдвоем сражались с силами тьмы. Гормаш погиб, его душа стала солнцем, дающим свет этому миру, а Тука остался жить и оплакивать своего брата. Не в силах вынести сияния пламенной души, он попросил составить карту небес, чтобы определить, какие миры ему предстоит покорить. Покорить миры.
   Тамука отвлекся от своих грез. Вокруг слышался привычный шум. Первые пушки прибыли еще вчера, а последние все еще подходили. Воины уже расставляли их на позиции, обстрел должен был начаться сразу после ритуала встречи дня, после торжественной песни в честь Гормаша. Далеко на севере уже шло сражение, два умена бились в лесу, но почти не продвинулись, скот неплохо научился воевать.
   Тамуку беспокоила сама мысль о том, что скот мог противостоять его воинам. Никаких понятий о чести, о правилах боя, о славе. Проливать кровь воинов орды в таких сражениях было постыдно. Никто в грядущем не сложит песен и баллад о славных битвах и умелых полководцах, никто не будет хранить воспоминания о битвах с простым скотом. Это всего-навсего работа по уничтожению нечисти, и больше ничего.
   Но ведь только благодаря скоту он достиг власти. Если бы не они, Джубади был бы до сих пор жив, возможно, и Манту тоже, а он бы и поныне оставался щитоносцем зан-карта Вуки.
   Тамука снова обратил свой взор к небесам.
   — Теперь ты понимаешь, почему я так поступил? — прошептал он, предполагая, что Хулагар следит за ним с высоты.
   Тамука старался даже в мыслях не допускать воспоминаний о темных замыслах. Посылая Юрия убить Кина, он допускал возможность другого варианта развития событий: Юрий мог перейти на сторону скота, вернуться и попытаться убить Джубади.
   Он так и поступил.
   А Тамука задушил Вуку и стал кар-картом.
   «Они никогда не понимали того, что открылось мне», — думал Тамука, стараясь найти оправдание своим поступкам и уменьшить чувство вины. Идет война не на жизнь, а на смерть, и сейчас предстоит решить, кто будет править миром, кому будет принадлежать эта планета — скоту или орде. Ему одному было дано узреть эту истину. Некоторые смутно чувствовали важность борьбы и продолжали сражаться; другие лишь жаждали мести, многие шли в бой просто потому, что это было их единственным занятием. ИI только избранные понимали, что произойдет, если скоты останутся жить.
   К югу от владений бантагов имелись еще четыре или пять орд. — может быть, даже более многочисленные, чем бантаги с их шестьюдесятью уменами. Они жили своей жизнью, не подозревая о важности разгоревшейся войны, спали в своих юртах и грезили о былой славе, предвкушали сражения с себе подобными или пожирали подвластных им существ.
   Только здесь, в течение нескольких ближайших дней, должна решиться судьба всех орд. Тамука наслаждался мечтами о грядущих битвах и предвидел два возможных варианта. Первый — истребить всех янки, все население Рима и Руси, весь скот на своем пути. Раз уж они решились на борьбу, нельзя оставлять в живых никого, чтобы потомкам не пришла в голову мысль снова подняться против орды. Хулагар надеялся, что после окончания войны жизнь войдет в старое русло, снова будет бесконечное кочевье по всему миру, как продолжалось последние две сотни оборотов. Но Тамука видел и другую возможность. Можно было перенять мастерство скота, воспользоваться его машинами, и тогда в один прекрасный день мерки будут господствовать над всем этим миром, объединят все остальные орды и станут управлять ими. А затем найдут способ открыть врата света, снова станут странствовать по звездному небу и завоевывать миры. Они вернут себе былое могущество, подобно Туке будут заново составлять карту Вселенной.
   Тамука вспомнил о старинной шкатулке, хранившейся в юрте Сарга. В ней лежали древние свитки, написанные на давно забытых языках, повествующие о подлинных событиях, о местонахождении врат света и способах управления туннелем, через который предки время от времени путешествовали в отдаленные миры, чтобы захватить скот и рабов. Это искусство теперь забыто, врата открываются и закрываются сами по себе, язык древних тоже утрачен, но его можно будет восстановить.
   Вспомнив о шкатулке, Тамука подумал еще об одной вещи, хранившейся в юрте шамана. Об урне с прахом сердца Джубади и сердец всех других кар-картов. Сердца Вуки не было среди них, но его собственный прах непременно попадет в эту урну, как только наступит время встретиться с духами предков. Он давно вынашивал планы, которые позволили бы ему устранить с дороги кузенов Джубади и сменить правящий род.
   Взрыв проклятий нарушил тишину, и Тамука оглянулся. Справа от него горел факел, освещая вереницу телег с пушками, раздавалось щелканье плетей. Последние орудия перевозились на берег реки, вслед за ними шла колонна воинов. Тамука узнал умен вороных лошадей, которому предстояло возглавить атаку.
   Он снова посмотрел на восток и закрыл глаза, предоставив свободу своему внутреннему зрению.
   «Ты не спишь, — подумал он, ощутив напряженное состояние бодрствования, в каком находился его враг. — Страх сжимает твое сердце. Превосходно. Бойся, я иду к тебе. Я вырежу твое сердце из груди. Твой мозг уже почти уничтожен».
   Тамука улыбнулся и представил себе эту картину. Завтра его мечты сбудутся.
   Он открыл глаза, не понимая, приснился ли ему этот страшный сон, или он грезил наяву. Он знал, что враг был здесь, в его мыслях.
   Эндрю вздрогнул и сел в постели. Простыни стали влажными от пота. Он поднялся, подошел к открытому окну и выглянул наружу. Ночь еще не кончилась. Эндрю посмотрел на часы городской башни. Два часа. Узкая улочка под окном была пустынной, но он чувствовал, что в городе почти никто не спит. Эндрю раздвинул занавески и высунулся на улицу, подставив свежему ветерку обнаженное тело. В доме напротив раздался тихий женский плач и мужской голос. Из соседнего дома доносились другие звуки — нежные и страстные вздохи любви, и Эндрю невольно заслушался, представляя себе страх охвативший двоих влюбленных, заставляющий их теснее прижаться друг к другу. Где-то заплакал ребенок, через мгновение прозвучал тихий напев русской колыбельной.
   —Ложись в постель.
   Эндрю обернулся и увидел, что Кэтлин села на кровати и наблюдает за ним.
   — Не могу уснуть.
   Она выскользнула из-под простыни и подошла к Эндрю, обняла за талию, прижалась и положила голову на плечо. Прислушалась к звукам на улице, тихонько рассмеялась.
   — Это ведь комната Григория, правда?
   Эндрю кивнул и усмехнулся. Молодая невеста Григория добилась почти невозможного — отыскала в переполненном городе свободную комнату. Мгновенное видение снова вспыхнуло в его мозгу: тот, другой, стоял в темноте, наблюдал за ним и ждал. Ты дрожишь.
   — Просто прохладно.
   Кэтлин вернулась к кровати, сняла шерстяное одеяло и набросила ему на плечи.
   — Он наблюдает за мной, — прошептал Эндрю. — Кто?
   — Он. Я не уверен, но кажется, что он где-то в моей голове, проникает в мои мысли, заставляет меня бояться. Юрий рассказывал мне о нем, это щитоносец.
   — Это всего лишь суеверие.
   — Я не уверен.
   Любовные вздохи в комнате Григория затихли, уступив место негромкому смеху, потом рыданиям. Эндрю печально улыбнулся.
   — Мы всего лишь хотели жить в мире, — прошептал он. — Мы хотели, чтобы нас оставили в покое, неужели это так много?
   — Может быть, когда-нибудь наши мечты сбудутся.
   Скрипнула открытая дверь, Эндрю выглянул на улицу. В конце улицы появился человек в белой русской рубахе, с офицерской саблей на боку и скаткой через плечо. Он остановился на мгновение, следом выбежала женщина и страстно обняла его, маленький ребенок прижался к ноге отца. Офицер осторожно высвободился из их рук, ребенок громко заплакал. Он нагнулся, поднял малыша, прижал его к груди, потом протянул женщине. Мужчина отвернулся и прошел по улице мимо окна Эндрю, не подозревая, что за ним наблюдают. Он ни разу не оглянулся, но Эндрю почувствовал, что теперь, когда его никто не видел, долго сдерживаемые слезы потекли по щекам воина. Женщина с ребенком на руках еще долго плакала, стоя на ступенях дома, потом они скрылись за дверью.
   — Надеюсь, он вернется, — прерывисто вздохнула Кэтлин.
   «А сколько их не вернутся никогда, — подумалось Эндрю. — Сколько умолкнут навсегда к концу этого дня и сколько останутся лежать с открытыми глазами, на поле боя, глядя в небо, надеясь на погребение, в страхе перед убойными ямами мерков?» Эндрю постарался отогнать грустные мысли и представить себе офицера, бегом возвращающегося к своей семье.
   — Пора собираться, — шепотом сказал он. — Вернись в кровать.
   Он понял, о чем думает Кэтлин, чего она хочет.
   — Я не могу.
   Эндрю смущенно вздохнул, сознавая, что не сможет сейчас любить Кэтлин. Он не смог бы этого перенести, это было бы слишком похоже на окончательное прощание.
   — Я не об этом, — прошептала Кэтлин.
   Она за руку увела его от окна, уложила в постель и вытянулась рядом.
   — Просто обними меня, обними покрепче. Она крепко обхватила его руками и спрятала лицо у него на груди, заглушив внезапно прорвавшиеся рыдания. Эндрю положил руку ей на плечи, поцеловал в макушку, ощутив до боли родной запах волос. К своему стыду, он тоже не смог удержаться от слез, намочивших ей волосы.
   — Все будет хорошо, любовь моя, все будет хорошо, — шептала Кэтлин.
   Рыдания утихли, оба вспомнили все, что им пришлось пережить вдвоем. Никогда еще Эндрю не испытывал такой сильной любви к Кэтлин, как в эту ночь расставания. Если ему суждено погибнуть, если сегодня все для них кончится, у него по крайней мере останется этот волшебный миг. Он снова ощутил слезы на глазах при мысли о том, что сейчас он встанет и уйдет, — возможно, навсегда.
   Все в конечном счете сводится к простейшим вещам: к ребенку на твоих руках, к встрече рассвета вместе с любимой, к прогулке вдвоем по заснеженному лесу, к ожидающему дома жаркому очагу. Все это так просто и так дорого, жизнь всегда кажется бесценной на пороге смерти. «Забавно, — задумался он, — мы почти никогда не думаем об этом, только тогда, когда кого-то теряем или уходим в ночную тьму...»
   — Если со мной что-то случится... — шепотом заговорил Эндрю.
   — Пожалуйста, не надо об этом. — Т-с-с...
   Кэтлин снова расплакалась.
   — Если со мной что-то случится, хочу, чтоб ты знала, как сильно я тебя люблю, как сильно буду любить всегда, даже после смерти. Я буду ждать тебя, я всегда буду ждать.
   — Не умирай, пожалуйста, не умирай, я не смогу жить без тебя.