Форстен Уильям Р.. Роковая молния

   Сарг приблизился к помосту, Тамука, Вука и Хулагар встали за его спиной. Немые стражи расступились, чтобы пропустить скорбящих. Один из служителей повернулся к ним и низко поклонился.
   — Мы возвращаем нашего кар-карта его народу. Возвращаем останки его смертного тела. Дух кар-карта готов к бесконечной скачке вместе со своими предками, парящими высоко над нами.
   После этого служители, не поднимая головы, покинули юрту. Сарг повернулся к Вуке и кивнул. Новый кар-карт нетвердыми шагами подошел к помосту и преклонил колена перед останками своего отца. В юрте стояла тишина, только снаружи доносился плач орды.
   Тамука пристально наблюдал за наследником, гадая, постигнет ли он в этот торжественный момент всю важность происходящего. Щитоносца одолевали сомнения. Вука видел перед собой только власть и славу, и ничего больше. Ни тяжести предстоящей борьбы, ни потребности в хитроумии, ни грядущих перемен, столь необходимых, чтобы выжить в этом меняющемся мире. Вука говорил только о набеге на скот, уничтожении непокорных и порабощении всех остальных. Он намеревался забрать их боевые машины и повернуть орду против ее старинного врага — бантагов.
   Безумие.
   Тамука знал, что в глубине души новый кар-карт боится скота. Не зря же они убили его отца на таком огромном расстоянии. Сообщение об орудиях на кораблях, стоящих на реке, заставляло его время от времени вздрагивать и опасливо оглядываться по сторонам. Вука боялся этой войны. Если бы исход войны не зависел от результата сражений, янки Кин уже мог бы считать себя победителем. Тамука понимал, что предводитель скота рассчитывал на такой результат. Со времени гибели отца Вука очень изменился, хотя и сейчас он мог храбро, даже безрассудно, мчаться навстречу бантагам. Но вместе с тем он отчаянно боялся смерти от таких низменных существ, как простой скот.
   Наконец Вука поднялся на ноги и снова покачнулся. Сарг подошел и поддержал его. Вука обвел глазами юрту — после обряда очищения она будет принадлежать ему. Он успокоился, сошел с помоста и подошел к Тамуке. Сарг кивком головы подал знак командиру немых стражников, и тот негромко хлопнул в ладоши. Двенадцать стражников выстроились по бокам помоста, взявшись за шесты, пропущенные в специальные кольца. Командир снова хлопнул в ладоши, и стражники подняли помост на плечи. Двое других длинным шестом осторожно сняли лампу и поместили ее под стеклянный колпак, чтобы утренний ветерок не смог загасить пламя во время прохождения процессии.
   Тамука сделал шаг назад, уступив дорогу стражникам с лампой и погребальным помостом. У выхода из юрты на земле стояла наготове еще одна платформа, гораздо больших размеров. Двенадцать стражей со своей ношей на плечах вступили на нее. Восемьдесят воинов встали по всем четырем сторонам большой платформы. Опять прозвучал хлопок в ладоши, и все сооружение с останками Джубади на самом верху было поднято на плечи носильщиков. Двухэтажная конструкция почти двадцати футов высотой остановилась перед откинутым передним полотнищем шатра.
   В голове Тамуки мелькнуло воспоминание о пире полнолуния перед самой войной, когда полупьяного Джубади вынесли из юрты на высоко поднятом щите карты племен и командиры уменов.
   Вновь запела одинокая нарга. На ее призыв откликнулись сотни других. Их пронзительный звук прорезал утренний воздух и почти заглушил мерный рокот барабанов, не смолкавших все тридцать дней. Теперь барабаны звучали в более медленном ритме, ритме смерти. В непередаваемой какофонии смешались крики орды, бряцанье мечей, барабаны и нарги. Казалось, звуки обрели осязаемую форму, вырвавшись на свободу после тридцати дней молчания. Медленными размеренными шагами восемьдесят носильщиков вынесли тело Джубади на свет зарождающегося дня.
   Вместе с Вукой и Хулагаром Тамука вышел из юрты вслед за телом Джубади. Кроваво-красное солнце висело низко над горизонтом, легкий утренний туман рассеивал его лучи. Карты кланов, объединенных в орлу мерков, выступили из толпы и присоединились к процессии, за ними подошли командиры уменов, шаманы и немые стражи, которым предстояло сопровождать своего господина на всем его пути. Вслед за ними шествовали музыканты с поднятыми к небу наргами, с колоколами и литаврами.
   Процессия направилась на запад, широкой дугой огибая шатер с юга. Все пространство вокруг, вплоть до ненавистного города скота, было заполнено темной массой орды. Тамука хотел сделать из города погребальный костер, но Вука и Сарг отклонили его предложение.
   Они объявили это место проклятым и решили оставить его в забвении. Щитоносец старался не смотреть на город.
   Почти вся орда наблюдала с вершины холма за погребальной процессией. Вдруг как по команде они с криками скорби устремились вперед, стараясь подойти вплотную к платформе. Воины целого умена, стоявшие плечом к плечу с опущенными копьями, с трудом удерживали свободный проход. Временами их строй угрожающе изгибался под напором толпы. Сотни мерков умирали в давке или напоровшись на копья охраны.
   Медленно, шаг за шагом, процессия все же спускалась с холма, иногда останавливаясь на несколько минут, чтобы воины могли освободить дорогу от напиравшей толпы. У подножия Тамука заметил, что земля покраснела от крови десятков растоптанных или заколотых мерков. «Напрасные потери, — неприязненно подумал он. — Лучше было бы умереть на поле сражения, чем в давке».
   Наконец процессия начала подниматься по склону следующего холма, идущие впереди носильщики слегка пригнулись, чтобы погребальная платформа не наклонялась. Вершина была плоской, как будто срезанной гигантским ножом. Десять тысяч скотов трудились над сооружением могильного кургана Джубади, выравнивая вершину и выкапывая яму в самой середине холма. Работа была закончена только прошлой ночью.
   Носильщики внесли платформу на вершину и остановились. Толпа вновь рванулась вперед, и на мгновение Тамука ощутил укол страха, когда воины, стоявшие по обеим сторонам прохода, почти соприкоснулись спинами. Шум достиг своего апогея. Тамука заметил, как побледнел Вука при виде рвущейся навстречу толпы. Но воины быстро справились со своей задачей, и процессия, заметно ускорив шаг. поднялась на вершину вслед за платформой.
   Тамука глубоко вздохнул и обернулся. Узкая долина была заполнена до краев, проход быстро исчез под напором наиболее энергичных мерков. Только на самой вершине холма было свободно — здесь толпу сдерживал еще один умен, расположившийся с трех сторон шестью рядами с копьями наперевес. С четвертой, южной стороны был выстроен высокий забор.
   Тамука стал внимательно рассматривать курган. Плоская площадка на вершине имела около ста пятидесяти футов в поперечнике. В самом центре была вырыта яма около сорока футов диаметром и двадцати глубиной. В яме был сложен штабель дров, на который надлежало поставить погребальную платформу. С четырех сторон ямы до самого края площадки были прорезаны канавки около шести футов шириной. К самому дну вели земляные ступени, вырубленные в восточной стене ямы. Внутренняя поверхность ее была выложена тщательно подогнанными и отполированными до блеска камнями.
   Прозвучали отрывистые команды, восемьдесят носильщиков опустили большую платформу на землю и отошли назад. Тамука взглянул на Хулагара, и сердце его сжалось. Старый товарищ почувствовал его взгляд, улыбнулся по-отечески и похлопал его по плечу. Два шамана поднялись по ступеням из ямы, неся прикрепленное к двум шестам черное погребальное знамя Джубади.
   Его вид пробудил у Тамуки неприятное воспоминание о том, как тридцать дней назад такое же знамя развевалось под стенами Суздаля. При появлении знамени кар-карта снова раздался высокий звук нарг. После этого как по волшебству стихли все рыдания, раздавались только вопли ста пятидесяти тысяч скотов, ожидавших своей смерти в загоне на южном склоне холма.
   Шаманы с высоко поднятым знаменем обошли вокруг ямы и остановились перед погребальным помостом Джубади. Сарг кивнул, и шаманы медленно спустились по ступеням. Карты племен и командиры уменов, окружавшие тело, закончили прощание и отошли назад. Двенадцать носильщиков со скорбной ношей на плечах, сопровождаемые еще двоими с лампой, единственной, горевшей на протяжении всех тридцати дней, спустились в могилу. Вслед за ними прошли Хулагар, Вука, Сарг и Тамука.
   На дне ямы крики и стоны скота были почти не слышны, прохладные камни стен не пропускали их внутрь. У подножия ступеней Тамука задержался, пока немые стражники устанавливали погребальные носилки на пирамиде дров, занимающей большую часть пространства и достигавшей уровня груди.
   Настал момент тишины, как будто никто не решался продолжить церемонию. Наконец Сарг выступил вперед и положил руку на покрытый шрамами лоб Джубади.
   — Иди, мой кар-карт, иди, Джубади, уходи в царство наших предков. Ты будешь вечно скакать по бесконечным небесам. Даруй силу твоему сыну Вуке и всему твоему народу. Все мы когда-нибудь придем к тебе туда, где простирается бескрайняя и вечная степь небес. Иди, мерк Джубади, иди к тем, кто странствует среди звезд.
   Сарг склонился над телом и прижался лбом к голове Джубади, плечи его содрогнулись от горьких рыданий.
   — Прощай, мой друг, — прошептал шаман и отошел от тела.
   После этого Сарг кивнул Вуке, и тот вместе с Тамукой вышел вперед. При приближении к телу стал заметен слабый запах разложения, который не могли заглушить ни травы, ни душистые масла, втиравшиеся в тело покойного. Тамука и Вука вместе подошли к Джубади и положили руки на то место, где еще недавно билось его сердце.
   — По праву крови моего отца теперь я буду править мерками, — шепотом произнес Вука. — И по праву моей крови будет править тот, кто придет после меня.
   Тамука почувствовал, как дрожит распухшая рука Вуки. На мгновение он почти пожалел Вуку, страдавшего от инфекции, которая сжигала руку после нанесения ритуальной раны в день смерти Джубади. Тамука, как его щитоносец, тогда перевязал его рану лоскутом из своей походной сумки.
   — Как Хулагар оберегал тебя, так я, Тамука, стану щитоносцем для кар-карта Вуки, — прошептал он, потом помедлил немного и продолжил: — Следуя нуждам нашего народа и указаниям моего духа «ту».
   Вука смотрел на него, даже не понимая, что слова щитоносца выходят за рамки ритуала. Тамука опустил голову, и они оба отошли от тела. Хулагар печально улыбнулся.
   — Так окончилась эта жизнь, — со вздохом сказал он. Он повернулся и отстегнул висевший на правом плече бронзовый щит, символ его ранга. Хулагар высоко поднял шит и, подержав его в воздухе, снова опустил и левой рукой смахнул с него невидимые пылинки. Потом протянул его Тамуке.
   — Используй его лучше, чем это сделал я, — произнес он с неожиданной болью в голосе.
   Тамука принял эмблему своей должности.
   — Прощай, щитоносец кар-карта Вуки.
   У Тамуки перехватило дыхание. Перекинув щит через правое плечо, он стал медленно доставать из ножен свой меч. Хулагар, увидев это, поднял руку и остановил его.
   — Нет. Тебе не придется делать этого. Сегодня я последую старому обычаю.
   Тамука ошеломленно посмотрел на него.
   — Но...
   — Нет, — сказал Хулагар и снова улыбнулся. — Я подвел своего друга, и теперь он мертв. Я сам исполню древний ритуал в надежде хоть частично искупить свою вину.
   Сарг взглянул в лицо Хулагара и неохотно кивнул. Тамука понял, что спорить бесполезно. Он спрятал меч в ножны и в глубине души почувствовал облегчение.
   Этого момента он ждал со страхом много лет: в случае смерти Джубади первой обязанностью щитоносца нового кар-карта было казнить Хулагара на могиле правителя.
   — Останься со мной на несколько минут, — попросил Хулагар.
   Потом старый щитоносец низко поклонился Вуке.
   — Правь железной рукой, но помни о чести и справедливости, как помнил твой отец.
   Не дожидаясь ответа нового кар-карта, Хулагар повернулся и подошел к костру, встав рядом с телом своего друга. Тамука последовал за ним.
   — Я любил его, — сказал Хулагар, касаясь рукой покрытого саваном тела. — Я любил его как брата, как отца, как друга.
   — Ты вовсе не подвел его, — произнес Тамука. — Этой ночью ты будешь скакать рядом с ним. Бескрайние небесные степи ждут вас обоих.
   — Ты и вправду так считаешь?
   Застигнутый врасплох, Тамука немного поколебался, потом протянул руку и дотронулся до плеча Хулагара.
   — Конечно, — улыбнулся он сквозь навернувшиеся слезы. — Там ты снова станешь молодым, как в те далекие дни, о которых ты мне рассказывал. Я помню тот случай, когда ты ради спасения Джубади зарезал свою первую лошадь. Она тоже ждет тебя там вместе с Джубади. Вы вдвоем будете скакать и беспечно смеяться в компании ваших предков. Вы будете гнать своих врагов и слушать их стенания, а потом отдыхать у костра, есть, веселиться и петь песни. Этот мир всего лишь бледная тень того, что ждет тебя, мой друг.
   Хулагар вздохнул и посмотрел в глаза Тамуке.
   — Я знаю, что ты сделал, — печально прошептал он. — А прошлой ночью, когда я в последний раз путешествовал с духом «ту», я заглянул в твое сердце и узнал, что ты замышляешь. Это печалит меня больше всего.
   Тамука промолчал.
   — Вука не годится в правители, — продолжал Хулагар. — Если бы был другой наследник, я бы просил тебя собрать совет племен и убедить их убить его. Но другого наследника нет, и он должен править, пока у него не появится сын.
   — Его семя не имеет силы, — прошептал Тамука. — У него было множество наложниц, но ни одна из них не родила. Примерно то же самое было с его отцом, к тридцати годам он имел всего троих сыновей.
   Тамука кивнул в сторону Джубади и внутренне содрогнулся от страха, что дух покойного может услышать его слова.
   — Могут быть и другие способы, — ответил Хулагар. — Мы оба знаем о них. Но до тех пор Вука должен оставаться кар-картом.
   Тамука промолчал. Если возникнет необходимость, его обязанностью будет оплодотворить одну из наложниц Вуки, чтобы произвести на свет наследника. Мысль о том, что впоследствии Вука будет считать этого ребенка своим, показалась ему омерзительной. Тамука быстро оглянулся назад, задумавшись, не Хулагар ли является настоящим отцом наследника. Нет, это невозможно — такая пустышка не могла произойти от столь благородной крови. Но что тогда означали слова о крови Джубади?
   — Я знаю, что творится сейчас в твоем сердце, знаю, что собираешься сделать и что, возможно, уже происходит с Вукой, — холодно произнес Хулагар. — Это тревожит мой дух не меньше, чем то, что уже случилось. — Хулагар молча указал на останки Джубади. — Я сам выбрал тебя своим преемником. — Хулагар помедлил, но все же продолжил. — Сейчас я жалею об этом, но уже поздно что-то предпринимать.
   Тамука выслушал своего наставника без гнева, он почувствовал только боль.
   — Даже его гибель внушает мне подозрения, — сказал Хулагар.
   Тамука не мог больше выносить взгляда своего товарища и опустил голову.
   — То, что происходит в этом мире, может произойти и в другом, — наконец ответил он. — Помолись там, чтобы никогда духи скота не вторглись в царство наших предков ради охоты за ними.
   — Чему быть, того не миновать, — грустно ответил Хулагар. — Возможно, я принадлежу к последнему поколению, которое еще знало радость бесконечного странствия по степям этого мира. Если настал конец всему, значит, так решила судьба.
   Некоторое время они постояли молча.
   — Пора прощаться, — наконец решился Хулагар. Тамука поднял голову и увидел печальную улыбку на лице старика.
   — Я ухожу вслед за своим другом, — сказал Хулагар. — А ты, щитоносец Тамука, надеюсь, выполнишь свой долг хранителя, и когда придет твой черед вступить на погребальный костер, я тоже смогу встретить тебя по-дружески.
   Хулагар обнял Тамуку за плечи, и щитоносец нового кар-карта почувствовал, что силы покидают его, а на глазах появляются слезы.
   — Будем надеяться, что ты с радостью встретишь меня в потустороннем мире, свободном от скота. Я готов пожертвовать даже нашей дружбой, лишь бы сделать это для тебя.
   Последние слова Тамука прошептал так тихо, что даже Хулагар не смог их услышать.
   Хулагар отпустил плечи Тамуки, шагнул к погребальному костру и присел на корточки в ногах своего кар-карта.
   Тамука низко поклонился и, роняя слезы на каменный пол, направился к Саргу. Шаман обернулся и кивнул. Двенадцать стражников спустились в могилу по одному из четырех мощеных наклонных проходов, ведущих на поверхность кургана. Двое из них привели с собой скакуна Джубади. Конь ржал и упирался на спуске, но воины все же поставили его рядом с. погребальным костром. Один из них подошел и быстрым движением перерезал коню горло. Животное рухнуло на пол, кровь сильной струей окропила камни. Затем воины подошли к немым стражам, доставившим тело Джубади в могилу, быстро привязали их к столбам, вбитым вокруг костра, и тоже перерезали их глотки. Те беззвучно склонились вперед и умерли так же беззвучно, как и жили.
   После этого Сарг обернулся к Вуке, и к нему приблизились два воина с лампой. Вука принял лампу и подошел к знамени Джубади, установленному возле головы покойного.
   — Уходи, дух отца моего, уходи к своим предкам.
   Вука поднес огонь к краю знамени, и пламя лизнуло черную ткань. Тамука не сводил глаз с Хулагара. В его памяти пронеслись видения недавних событий в Суздале. Вука нагнулся и поджег лучину в основании костра. Раздалось потрескивание горящего дерева, эхом отразившееся от в каменных стен могилы. Вука вылил остатки масла в огонь, бросил туда же лампу и, не оглядываясь, стал подниматься по ступеням. За ним последовали воины и Сарг.
   Тамука задержался, не в силах оторвать взгляда от Хулагара, негромко запевшего свою погребальную песнь. Наконец Тамука еще раз низко поклонился и поднялся на площадку.
   Тем временем дрова, потрескивая и рассыпая искры, постепенно разгорались, клубы белого дыма стали подниматься над костром. Огонь распространялся все шире, уже занялся золотой покров на теле Джубади, знамя над его головой сгорело дотла. Сквозь дрожащие волны горячего воздуха Тамука еще видел Хулагара, но его погребальная песнь заглушалась воплями скота и нарастающими криками орды. Увидев клубы дыма, поднявшиеся над могилой, мерки поняли, что дух кар-карта уже на пути к вечным небесам. Сарг отвернулся от костра и положил обе руки на плечи Вуки.
   — Вука, сын Джубади, прими теперь власть над нашим народом. А когда белое знамя мира снова развернется над золотой юртой, ты будешь посвящен в кар-карты перед советом всех кланов нашей орды.
   Шаман протянул Вуке меч Джубади. Поморщившись от боли, Вука принял меч и поднял его над головой. Тамука встал рядом с новым кар-картом, отстегнул бронзовый щит и тоже поднял его вверх, защищая правителя. В толпе раздался оглушительный рев одобрения. Вука опустил меч и повернулся к костру. Тамука тоже посмотрел вниз и быстро закрыл глаза. Вокруг тела Джубади плясали огненные языки, а среди них виднелась почерневшая фигура его друга. Тамука заплакал, не стыдясь своих слез.
   Дым поднимался высоко в небо, унося с собой два духа — кар-карта Джубади и его щитоносца Хулагара, духи «ка» и «ту» соединились в одно целое. Костер разгорелся в полную силу и поглотил оба тела, выпустив целый сноп искр, запах горелой плоти повис в воздухе, окутав вершину холма тяжелыми серыми клубами. Наконец Тамука решился открыть глаза, но уже не смог ничего увидеть, только волны дыма да почерневшие тела немых носильщиков по краям костра, но эти тела не имели для него никакого значения.
   Внимательно наблюдавший за костром Сарг наконец решил, что дух Джубади уже покинул тело. Шаман поднял руку. По его сигналу снова запели нарги, возобновились крики скота, притихшего было при виде поднимавшегося из могилы дыма. Их пронзительные вопли и стенания наполнили душу Тамуки чувством удовлетворения.
   На склоне холма, в нескольких сотнях ярдов от вершины, пятьсот воинов подняли деревянную загородку с одной стороны загона и стали медленно двигать ее вперед, а другие в это время пропустили концы копий в отверстия, вырезанные в деревянной стене. От вершины холма до открытого края загона выстроились шесть рядов воинов, разделив выход на шесть узких коридоров, по которым должен был выходить скот. Большинство воинов держали копья, некоторые были вооружены только веревками и кнутами. Они подгоняли скот по коридору, срывали одежду и связывали руки за спиной, чтобы предотвратить любые попытки сопротивления.
   Несколько дней назад мерки уже лишились примерно десяти тысяч голов скота. Небольшой группе удалось скрыться в лесу, и пришлось истребить гораздо большее количество, чтобы подавить сопротивление всего стада. За это неприятное происшествие Сарг приговорил к смерти командира стражников. Новый командир решил разделить стадо, чтобы избежать возможных неприятностей, и теперь беспокойно наблюдал за процессом, стоя у крайнего коридора.
   Наконец первые пленники достигли вершины холма. Воины шагнули вперед, схватили свои жертвы, и через несколько минут после сигнала нарги к четырем проходам, ведущим в пылающую могилу, было доставлено около сотни пленников.
   Мясники уже стояли наготове. Вот взвился в воздух и опустился первый топор. Голова несчастного скатилась прямо в могилу, мясник поднял тело вверх, струя крови зашипела на раскаленных камнях. Волосы на упавшей голове охватило пламя. Мясник сделал шаг назад и бросил истекающее кровью тело на крутой склон холма. Не успело оно приземлиться, как кто-то из толпы подхватил добычу, поднял вверх и с торжествующим криком унес в лагерь. Скатилась еще одна голова, потом другая, и через несколько минут в могилу посыпался бесконечный поток, перемежающийся фонтанами крови, орошавшей раскаленные стены.
   Ужасающий конвейер заработал на краю могилы, скот без перебоев доставлялся к краю ямы; некоторые пытались сопротивляться, многие были совершенно безучастны, словно они уже давно умерли. Сверкали лезвия топоров, обезглавленные тела, еще содрогавшиеся в смертельных судорогах, сбрасывались вниз по склону холма в обезумевшую толпу.
   Тамука с удовольствием наблюдал, как на дне ямы в кипящей крови растет груда отрубленных голов; воздух наполнился зловонием от сожженных волос и пригоревшей крови. Внимательно следящий за церемонией Сарг подал очередной знак, и помощник подал ему длинный шест, на конце которого был прикреплен пучок промасленных лучин. Сарг опустил шест в яму, потом высоко поднял загоревшийся факел и протянул его Вуке.
   В толпе раздались ликующие крики. Вука отдал факел стоящему рядом воину, и тот бегом стал спускаться навстречу толпе. Как по волшебству, загорелись сразу сотни факелов, со всех сторон к ним тянулись руки, чтобы частицей священного пламени зажечь костры, погашенные во всей орде тридцать дней назад. Казалось, что пламя охватило склоны холма, когда внизу запылали тысячи и десятки тысяч факелов. В тот же момент раздались отдаленные раскаты. Тамука оглянулся на дальний склон, где расположился длинный ряд еще дымившихся пушек.
   Непрекращающиеся вопли скота наполнили воздух, безумное убийство продолжалось без остановки. Снизу раздавались не менее громкие крики тех, кому посчастливилось схватить брошенное сверху тело и унести его к костру для праздничного пиршества. Менее удачливые продолжали толкаться и бороться за добычу, в этой сумасшедшей давке немало воинов было затоптано насмерть.
   Стена стражи окружала Вуку, бывшего уже на грани обморока. Тамука горящими от радости и возбуждения глазами смотрел на происходящее. Вдруг визжащий пленник, еще подросток, вырвавшись из рук мясника, бросился ему в ноги. С торжествующим криком щитоносец схватил свою жертву за волосы, отрубил голову и бросил туда, где догорало тело Хулагара. В порыве яростного веселья Тамука поднял тело и стал пить кровь, толчками вытекающую из шеи, потом бросил останки в яму.
   Осмотревшись, он понял, что Вука в сопровождении стражи уже ушел к юрте, которую теперь по праву считал своей. Сарг тоже ушел. Тамука остался один. Он посмотрел на небо, как будто надеясь увидеть там дух своего друга.
   Но вместо этого он увидел кое-что другое — летающую машину. Тамука пронзительно крикнул и поднял к небу свой меч. Он смеялся, представляя себе, что пришлось увидеть скотам наверху. Потом повернулся и принял участие в кровавой бойне.
   — Кесус милостивый! — прошептал Федор, осеняя себя крестным знамением при виде творившегося внизу безумия.
   Джек Петраччи в бессильной ярости опустил бинокль, пытаясь стереть из памяти ужасную картину, но он знал, что до последнего часа не сможет забыть кошмарное видение.
   «Клипер янки II» дрейфовал в струе утреннего бриза, и Джек слегка повернул нос аэростата, чтобы спуститься немного ниже. Снизу налетел порыв ветра, и в тот же момент Джек согнулся пополам в приступе тошноты, не выдержав зловония. Наконец он прокашлялся, испытывая некоторое удовлетворение оттого, что это произошло над головами беснующихся мерков. Джек попытался глотнуть свежего воздуха, отклонившись назад, но ужасный запах был уже повсюду. Его охватило непреодолимое желание сорвать с себя одежду из страха, что вонь пропитает все тело и он никогда не сможет ее смыть. За спиной Джек слышал причитания Федора, в которых смешались мольбы, слезы и проклятья.
   Заткнись, черт бы тебя побрал! — заорал Джек, не в силах терпеть зрелище прямо под ними.