Страница:
Наступила пауза. Потом она твердо сказала:
— Да, пожалуйста. Конечно, приезжайте.
— Письма акционерам уже ушли? — спросил я.
— Да, они отправлены вчера.
— До воскресенья, мисс Мартин.
Я пододвинул телефон к Долли и перехватил ее насмешливый взгляд. Я снова сидел на уголке ее стола. В мое отсутствие пришла девушка из машинного бюро и забрала мой стул.
— Насколько я понимаю, мышка опять съела сыр и убежала, — проговорила Долли.
— Ничего себе мышка...
В этот момент вошел Чико. Половина лица у него серо-синяя — сплошной кровоподтек, ссадина на разбитой брови покраснела и набухла.
— Вас же было двое, — с негодованием сказала Долли, — а он расправился с обоими, как с малолетками!
Чико воспринял критику гораздо лучше, чем если бы она с материнской заботой начала охать над его синяками.
— Это выглядело так, будто два лилипута пытались привязать Гулливера к колышкам, — добродушно отшутился он.
— Но Давид в одиночку победил Голиафа, — возразила Долли.
Чико скорчил гримасу, а я засмеялся.
— А как у нас сегодня урчит в животе? — иронически спросил у меня Чико.
— Лучше, чем ты выглядишь.
— О господи, — рассердилась Долли. — Забери его куда-нибудь. Уведи его отсюда. Я больше этого не вынесу.
— Только что звонил Файзон. Все нормально для первого дня соревнований. Скоро начнет приезжать публика. Он и Том вместе с капитаном Оксоном обошли весь ипподром и не заметили ничего необычного.
Однако там могло быть что-то необычное, чего они могли не заметить. Тревога не оставляла меня.
— Я хотел бы заночевать в Сибери, если там найдется комната, — сказал я.
— В таком случае звони мне в течение всего вечера домой, — заявил Рэднор.
— Хорошо. Если вы закончили работу с фотографиями, нельзя ли мне их забрать? — спросил я. — Мне хотелось бы сверить инициалы служащих ипподрома со списком инициалов на фотографии.
— Прости, Сид, но у меня их нет.
— Они наверху?...
— Их вообще здесь нет. Их взял лорд Хегборн.
— Но зачем? — Я встревоженно выпрямился.
— Он приезжал сюда вчера во второй половине дня. Должен сказать, что он уже почти полностью на нашей стороне. Я даже не услышал от него обычных жалоб на дороговизну наших услуг, что уже хороший симптом. Короче говоря, он хотел увидеть доказательства, о которых ты ему рассказывал и которые позволяют утверждать, что акции скупает Крей — фотографии отчета о движении акций. Он знал, что есть такой отчет. Лорд Хегборн сказал, что об этом отчете сообщил ему ты.
— Да, я говорил ему.
— Он хотел их посмотреть. Вполне разумное желание, и я решил не оставлять его в неведении. Я показал ему фотографии. Он очень учтиво спросил, нельзя ли ему взять их с собой и показать стюардам в Сибери. По-моему, у них сегодня собрание. Он считает, что если они увидят, какой процент акций Крей сосредоточил в своих руках, это подтолкнет их к более решительным действиям.
— А другие фотографии? Те, что лежали в конверте?
— Он взял их все. Они лежали вперемешку, а он спешил. Лорд Хегборн сказал, что сам рассортирует их позже.
— Он повез их в Сибери? — с ужасом спросил я.
— Да, на собрание стюардов, которое должно состояться сегодня утром. — Рэднор посмотрел на часы. — Сейчас, полагаю, собрание уже началось. Если ты поедешь туда, то сможешь попросить лорда Хегборна вернуть снимки. К тому времени они уже будут ему не нужны.
— Лучше бы вы не позволяли ему уносить их отсюда! — вздохнул я.
— Это не принесет вреда. Даже если он потеряет их, у нас есть негативы, и тебе завтра же напечатают фотографии листа с инициалами.
Рэднор не знал, что негативов тоже нет в агентстве, они лежат в папке с делом Бринтона, которая по ошибке очутилась в Финчли. Но я не стал признаваться в своей оплошности.
— Ладно. Наверно, это не имеет значения, — сказал я, хотя совсем так не думал. — Возьму их у лорда Хегборна в Сибери.
Я отправился домой и сложил в сумку веши, которые мне понадобятся ночью на ипподроме. Яркое солнце било в окна, и светлая с сине-зеленой обивкой мебель создавала в комнате уютную атмосферу. Я два года прожил здесь и только недавно начал чувствовать, что это мой дом. Дом без Дженни. Счастье без Дженни. Оказывается, и то, и другое возможно. После того как она ушла, я только сейчас начал приходить в себя.
За весь день не случилось ни одного происшествия. Лошади беззаботно скакали, точнее, переползали через коричневое торфяное покрытие полосы, поврежденной серной кислотой, и, когда они преодолевали заборы в пальнем от трибун конце скаковой дорожки, огромные солнечные зайчики не били им в глаза.
Прекрасная погода привела зрителей в хорошее настроение, и чувство прежнего оживления, всегда царившего в Сибери, временно вернулось на ипподром. Многие, замечая обветшалый вид трибун, говорили, что пора уже привести такое приятное для соревнований место в порядок. Если люди и вправду так думают, вздохнул я, возможно, возрождение Сибери не так уж несбыточно.
Старший стюард внимательно выслушал меня, когда я по совету Занны Мартин предложил провести подписку среди зрителей, чтобы каждый по желанию сделал взнос на возрождение ипподрома. Он недоверчиво смотрел на меня, но сказал, что обсудит с коллегами, как это устроить.
Несмотря на эти маленькие успехи, у меня не переставали бегать по спине мурашки. У лорда Хегборна фотографий не оказалось.
— Их просто куда-то переложили, Сид, — мягко успокаивал он меня. — Не устраивайте такой переполох из-за пустяка. Фотографии найдутся.
Он рассказал, что положил их на стол, за которым проходило собрание стюардов. Когда деловая часть закончилась, он встал и, беседуя с одним из коллег, отошел к дверям. Потом вернулся, но пакета на месте уже не было: стол готовили для ленча, выбросили окурки из пепельниц, постелили белую скатерть.
— Что решило собрание? — спросил я.
Он долго мялся, но в конце концов признался, что вопрос отложили на неделю-две, в спешке никто не видел необходимости. Акции переходят из рук в руки медленно, очень медленно. Но все же стюарды согласились, что Ханту Рэднору стоит продолжить расследование.
Я не решился войти в комнату стюардов, чтобы поискать пакет с фотографиями, и стал расспрашивать служащих фирмы, которые привезли продукты для ленча. Но они ничего не видели. Я спустился вниз к женщине, которая убирала стол после собрания. Она выбросила кучу бумаги, но никакого пакета там не было. Она согласилась поискать в мусорной корзине и в комнате стюардов, но вернувшись, покачала головой.
Я спросил у мистера Фотертона, директора-распорядителя ипподрома Сибери, спросил у капитана Оксона спросил у секретаря, я спрашивал у каждого, кто, на мой взгляд, присутствовал на собрании. Никто из них не знал куда делись фотографии. И все они так же, как лорд Хегборн, успокаивали меня:
— Не волнуйтесь, Сид. Найдутся.
Но фотографии не нашлись.
Я пробыл на ипподроме до шести вечера, когда сменился патруль. Принявшие дежурство были теми же оперативниками, которые провели здесь прошлую ночь: четверо бывших полицейских средних лет, опытных и знающих свое дело. Они удобно устроились в комнате для прессы с центральным отоплением и четырьмя телефонами. Ее окна выходили на две стороны, на поле и на трибуны. «Лучшей штаб-квартиры для ночных дежурств и придумать нельзя», — сказали они.
Между последним заездом в три тридцать и шестью часами я успел не только расспросить всех о фотографиях, но и свозить лорда Хегборна к бунгало пожилой пары, чтобы он сам посмотрел, где было разбитое пулей зеркало. Я убедил капитана Оксона вместе со мной обойти все помещения ипподрома. Он довольно охотно согласился. Его прежняя подозрительность почти совсем пропала — видимо, решил я, относительно успешный прошедший день поднял ему настроение.
Я поехал в Сибери и снял номер в отеле «Сифронт», где часто останавливался в прежние времена. Отель наполовину пустовал, а раньше в дни скачек тут яблоку негде было упасть. В баре за бокалом бренди хозяин отеля пожаловался мне на упадок дел.
— Скачки обычно всю зиму приносили неплохой доход, — вздыхал он. — А сейчас почти никто не приезжает. Говорят, что распорядители даже отказались проводить соревнования в январе. Я скажу вам так: ипподром должен процветать, это нужно всем, кто здесь живет.
— А-а! — воскликнул я. — Так напишите в совет города, пусть там знают, чего хотят жители!
— Не поможет, — мрачно сказал он.
— Как знать?... А вдруг поможет? Вы напишите.
— Ладно, Сид. Только чтобы доставить вам удовольствие. А теперь еще бренди за счет заведения — в память о прежних днях!
Я рано пообедал вместе с хозяином отеля и его женой пошел погулять по берегу моря. Вечер был сухим и холодным, и легкий ветерок, дувший с моря, приносил запах водорослей. Прибрежная галька скрипела и переворачивалась под подошвами, а зимний песок спрессовался и стал жестким, как скала. Я медленно шагал по берегу в восточном направлении, в сторону от ипподрома, и, думая о Крее и его махинациях, не скоро вспомнил, что обещал позвонить Рэднору.
Мне нечего было ему сказать, и я особенно не спешил. К Сибери я вернулся почти в десять часов. Модернизация еще не коснулась таких маленьких городков, и в номерах отеля телефонов не было. Поэтому я позвонил из первой же попавшейся на глаза будки на набережной.
Мне ответил не Рэднор, а Чико, и по его голосу я сразу догадался, что произошло что-то непредвиденное.
— Сид... — начал он. — Сид, послушай, дружище, не знаю, что и сказать тебе. Только сохраняй спокойствие. Мы весь вечер стараемся найти тебя.
— Что?... — Я сглотнул.
— Кто-то подбросил бомбу в твою квартиру.
— Бомбу? — тупо повторил я.
— Пластиковую бомбу. Взорвана стена, которая выходит на улицу. Соседние квартиры страшно пострадали. А твоя... Понимаешь, там вообще ничего не осталось. Просто огромная дыра... И висят какие-то черные лохмотья. Поэтому полиция решила, что это пластиковая бомба. Такие используют террористы... Сид, ты здесь?
— Я слушаю.
— Мне очень жаль, дружище. Мне очень жаль. Но это еще не все. Они сделали то же самое в офисе. Бомба взорвалась в отделе скачек, и весь дом остался без стены. Проклятие!... Это ужасно.
— Чико...
— Знаю. Знаю. Шеф сейчас там. Смотрит, что осталось. Он велел мне сидеть у него, потому что ты обещал позвонить. Никто серьезно не пострадал — это единственная хорошая новость. Человек шесть твоих соседей получили ушибы и ссадины. А в офисе, естественно, никого не было.
— В котором часу?
— Бомба в офисе взорвалась часа полтора назад, а в твоей квартире — часов в семь. Мы с шефом и полицией поехали к тебе, когда по радио пришло сообщение, что в офисе взрыв. Полиция считает, что тот, кто это сделал что-то искал. Люди, которые живут под тобой, слышали что наверху часа два перед взрывом что-то передвигали Но они решили, что это ты шумишь. Похоже, что террорист сдвинул всю мебель в гостиную и в середину положил бомбу. Видимо, он не нашел того, что искал, и поэтому решил все уничтожить, на случай, если пропустил что-нибудь.
— Все...
— Ничего не осталось. Боже мой, Сид, мне не хочется этого говорить!... Но там ничего, ничего...
Письма Дженни. Единственная фотография отца и матери. Призы, которые я выигрывал на скачках. Все погибло. Я прислонился к стене, чтобы не упасть.
— Сид, ты слушаешь?
— Да.
— И в офисе ничего не осталось. Люди, которые живут напротив, видели свет в окнах и какое-то движение, но они подумали, что мы работаем допоздна. Шеф считает, что раз они не нашли то, что искали, нам надо знать, что это такое. Сид, что они искали?
— Не знаю.
— Ты должен знать.
— Нет. Не знаю.
— Подумай по дороге в Лондон.
— Я не поеду в Лондон. Сегодня не поеду. В этом нет смысла. Думаю, лучше вернуться на ипподром и проверить, не случилось ли там чего-нибудь.
— Хорошо. Я скажу шефу, когда он позвонит. Он собирался всю ночь провести на Кромвель-роуд.
Я повесил трубку и вышел из будки. Рэднор прав: очень важно знать, что искали те, кто подложил бомбы. Я прислонился к стене и стал перебирать в памяти, что могло бы их интересовать. Я намеренно не думал о квартире, которую начинал считать своим домом, о потерянных вещах. Так уже случалось со мной раньше. К примеру, когда ночью умерла мать, а на следующий день я одержал первую победу на скачках.
Чтобы искать какой-то предмет, надо знать о его существовании. Если используется бомба, значит, уничтожить этот предмет важнее, чем найти. Что было у меня, и было совсем недавно — иначе бы они давно искали это, — что Крею необходимо уничтожить?
Была пуля, которую Фред случайно выпустил в зеркало. Они не нашли ее потому, что она в баллистической лаборатории полиции. И если бы они думали, что она у меня, то устроили бы налет прошлой ночью.
Было письмо, которое Болт рассылал акционерам Сибери, но у него сотни таких писем. Зачем бы ему понадобилось еще одно, даже если бы он знал, что оно у меня есть?
Письмо, которое Мервин Бринтон по памяти переписывал для меня? Но если это оно, тогда...
Я вернулся в будку, нашел в лежавшем на полке справочнике его телефон и позвонил.
К моему облегчению, он ответил.
— У вас все в порядке, мистер Бринтон?
— Да, да. А что случилось?
— Вам больше не звонил тот огромный парень? Вы никому не говорили о моем визите или о том, что знаете письмо брата наизусть?
— Нет, не звонил. Я никому не говорил и никогда не скажу. — Голос у него звучал испуганно.
— Прекрасно, — успокоил я его. — Тогда все хорошо. Я только проверял.
Значит, это не письмо Бринтона.
Фотографии. Пока Рэднор вчера днем не отдал их лорду Хегборну, они все время были в офисе. Никто за стенами агентства, кроме лорда Хегборна и Чарлза, не знал об их существовании. Но сегодня утром лорд Хегборн привез их в Сибери, показал на собрании стюардов и потерял.
Допустим, они не потерялись, а были украдены. Кем-то, кто знает Крея и подумал, что ему следует их иметь. По датам на всех этих документах Крей точно определит, когда были сделаны фотографии. И где...
У меня перехватило дыхание. Теперь я должен учитывать, мелькнула мысль, что они наконец собрали воедино всех Холли и всех Сидов.
Я позвонил в Эйнсфорд. К телефону подошел Чарлз, спокойный и рассудительный, как всегда.
— Чарлз, пожалуйста, сделайте сейчас же то, что я вам скажу, и не задавайте вопросов. Хватайте миссис Кросс, садитесь в машину и срочно уезжайте из дома. Потом позвоните мне. Сибери, семьдесят девять четыреста одиннадцать. Запишите, Сибери, семьдесят девять четыреста одиннадцать.
— Хорошо, — сказал он и положил трубку.
«Слава богу, — подумал я. — Морская выучка». У него совсем немного времени. Бомба в офисе взорвалась полтора часа назад. От Лондона до Эйнсфорда тоже часа полтора езды.
Десять минут спустя зазвонил телефон, и я схватил трубку.
— Мне сказали, что ты в телефонной будке. — Это был Чарлз.
— Правильно. А вы?
— Я в пивной в деревне. Теперь объясни, в чем дело?
Я рассказал ему о бомбах и о пропавших фотографиях. Он пришел в ужас.
— По-моему, взрывы связаны с фотографиями. Не представляю, что еще они могли искать. — Я вздохнул.
— Но ты же сказал, что фотографии уже у них?
— Негативы.
— Ах, да. Их не было ни в твоей квартире, ни в офисе?
— Не было. Совершенно случайно они попали в другое место.
— Ты полагаешь, что они продолжают искать и приедут в Эйнсфорд?
— Если они достаточно озверели, то могут вспомнить про Эйнсфорд и решить, будто вы знаете, где я храню негативы... Я просил вас срочно уехать, потому что не хотел рисковать. Если они решили обыскать Эйнсфорд, то в любую минуту могут быть там. У меня нет сомнений, что они не оставят нас в покое, ведь они знают, что я переснял бумаги в вашем доме.
— По датам. Да, правильно. Сейчас я пойду в местную полицию и попрошу охрану для дома.
— Чарлз, один из них... Короче, если приедет тот, кто орудовал с бомбами, вам понадобится целый взвод. — Я описал Фреда, фургон и дал номер его фургона.
— Хорошо. — Чарлз по-прежнему был спокоен. — Почему фотографии представляют для них такую важность, что они не останавливаются перед использованием бомб?
— Хотел бы я знать.
— Будь осторожен.
— Хорошо.
И я действовал осторожно. Вместо того чтобы вернуться в отель, я сначала позвонил туда.
— Сид, ради бога, где вы пропадаете? — воскликнул хозяин отеля. — Вас целый вечер разыскивают... Полиция тоже.
— Да, Джо. Знаю. Я разговаривал с Лондоном. Есть сейчас в отеле кто-нибудь, кому я нужен?
— Да, в вашем номере. Ваш тесть, адмирал Роланд.
— Неужели? Он похож на адмирала?
— По-моему, похож, — недоуменно протянул Джо.
— Джентльмен?
— Да, конечно.
Значит, не Фред.
— Это не мой тесть. Я только что разговаривал с ним. Он в своем доме в Оксфордшире. Возьмите пару помощников и вышвырните визитера из моего номера.
Я положил трубку и вздохнул. Человек в моем номере... Значит, все, что я привез в Сибери, будет уничтожено. У меня останутся только одежда, которая на мне, и машина...
Поставив рекорд в спринтерском беге, я домчался до места, где оставил машину. Запертый «Мерседес» спокойно ждал меня. Я благодарно погладил белый капот, сел за руль и направился на ипподром.
Глава 15
— Да, пожалуйста. Конечно, приезжайте.
— Письма акционерам уже ушли? — спросил я.
— Да, они отправлены вчера.
— До воскресенья, мисс Мартин.
Я пододвинул телефон к Долли и перехватил ее насмешливый взгляд. Я снова сидел на уголке ее стола. В мое отсутствие пришла девушка из машинного бюро и забрала мой стул.
— Насколько я понимаю, мышка опять съела сыр и убежала, — проговорила Долли.
— Ничего себе мышка...
В этот момент вошел Чико. Половина лица у него серо-синяя — сплошной кровоподтек, ссадина на разбитой брови покраснела и набухла.
— Вас же было двое, — с негодованием сказала Долли, — а он расправился с обоими, как с малолетками!
Чико воспринял критику гораздо лучше, чем если бы она с материнской заботой начала охать над его синяками.
— Это выглядело так, будто два лилипута пытались привязать Гулливера к колышкам, — добродушно отшутился он.
— Но Давид в одиночку победил Голиафа, — возразила Долли.
Чико скорчил гримасу, а я засмеялся.
— А как у нас сегодня урчит в животе? — иронически спросил у меня Чико.
— Лучше, чем ты выглядишь.
— О господи, — рассердилась Долли. — Забери его куда-нибудь. Уведи его отсюда. Я больше этого не вынесу.
* * *
Спустившись на первый этаж, я расположился в мягком темно-бордовом кресле в кабинете-гостиной Рэднора, и он рассказал, что в рапортах патрульных из Сибери нет ничего тревожного.— Только что звонил Файзон. Все нормально для первого дня соревнований. Скоро начнет приезжать публика. Он и Том вместе с капитаном Оксоном обошли весь ипподром и не заметили ничего необычного.
Однако там могло быть что-то необычное, чего они могли не заметить. Тревога не оставляла меня.
— Я хотел бы заночевать в Сибери, если там найдется комната, — сказал я.
— В таком случае звони мне в течение всего вечера домой, — заявил Рэднор.
— Хорошо. Если вы закончили работу с фотографиями, нельзя ли мне их забрать? — спросил я. — Мне хотелось бы сверить инициалы служащих ипподрома со списком инициалов на фотографии.
— Прости, Сид, но у меня их нет.
— Они наверху?...
— Их вообще здесь нет. Их взял лорд Хегборн.
— Но зачем? — Я встревоженно выпрямился.
— Он приезжал сюда вчера во второй половине дня. Должен сказать, что он уже почти полностью на нашей стороне. Я даже не услышал от него обычных жалоб на дороговизну наших услуг, что уже хороший симптом. Короче говоря, он хотел увидеть доказательства, о которых ты ему рассказывал и которые позволяют утверждать, что акции скупает Крей — фотографии отчета о движении акций. Он знал, что есть такой отчет. Лорд Хегборн сказал, что об этом отчете сообщил ему ты.
— Да, я говорил ему.
— Он хотел их посмотреть. Вполне разумное желание, и я решил не оставлять его в неведении. Я показал ему фотографии. Он очень учтиво спросил, нельзя ли ему взять их с собой и показать стюардам в Сибери. По-моему, у них сегодня собрание. Он считает, что если они увидят, какой процент акций Крей сосредоточил в своих руках, это подтолкнет их к более решительным действиям.
— А другие фотографии? Те, что лежали в конверте?
— Он взял их все. Они лежали вперемешку, а он спешил. Лорд Хегборн сказал, что сам рассортирует их позже.
— Он повез их в Сибери? — с ужасом спросил я.
— Да, на собрание стюардов, которое должно состояться сегодня утром. — Рэднор посмотрел на часы. — Сейчас, полагаю, собрание уже началось. Если ты поедешь туда, то сможешь попросить лорда Хегборна вернуть снимки. К тому времени они уже будут ему не нужны.
— Лучше бы вы не позволяли ему уносить их отсюда! — вздохнул я.
— Это не принесет вреда. Даже если он потеряет их, у нас есть негативы, и тебе завтра же напечатают фотографии листа с инициалами.
Рэднор не знал, что негативов тоже нет в агентстве, они лежат в папке с делом Бринтона, которая по ошибке очутилась в Финчли. Но я не стал признаваться в своей оплошности.
— Ладно. Наверно, это не имеет значения, — сказал я, хотя совсем так не думал. — Возьму их у лорда Хегборна в Сибери.
Я отправился домой и сложил в сумку веши, которые мне понадобятся ночью на ипподроме. Яркое солнце било в окна, и светлая с сине-зеленой обивкой мебель создавала в комнате уютную атмосферу. Я два года прожил здесь и только недавно начал чувствовать, что это мой дом. Дом без Дженни. Счастье без Дженни. Оказывается, и то, и другое возможно. После того как она ушла, я только сейчас начал приходить в себя.
* * *
Солнце ярко сияло и в Сибери, но зрителей собралось немного. Низкий уровень скачек был настолько очевиден, что вызывал только жалость. Худосочные четвероногие, спотыкаясь и пошатываясь, в конце концов все же добирались до финиша. Я с печалью подумал, что со своим неискушенным умом пытаюсь переиграть лорда Хегборна, капитана Оксона, стюардов Сибери, Крея, Болта, Фреда, Лео, и кто знает, сколько их там еще.За весь день не случилось ни одного происшествия. Лошади беззаботно скакали, точнее, переползали через коричневое торфяное покрытие полосы, поврежденной серной кислотой, и, когда они преодолевали заборы в пальнем от трибун конце скаковой дорожки, огромные солнечные зайчики не били им в глаза.
Прекрасная погода привела зрителей в хорошее настроение, и чувство прежнего оживления, всегда царившего в Сибери, временно вернулось на ипподром. Многие, замечая обветшалый вид трибун, говорили, что пора уже привести такое приятное для соревнований место в порядок. Если люди и вправду так думают, вздохнул я, возможно, возрождение Сибери не так уж несбыточно.
Старший стюард внимательно выслушал меня, когда я по совету Занны Мартин предложил провести подписку среди зрителей, чтобы каждый по желанию сделал взнос на возрождение ипподрома. Он недоверчиво смотрел на меня, но сказал, что обсудит с коллегами, как это устроить.
Несмотря на эти маленькие успехи, у меня не переставали бегать по спине мурашки. У лорда Хегборна фотографий не оказалось.
— Их просто куда-то переложили, Сид, — мягко успокаивал он меня. — Не устраивайте такой переполох из-за пустяка. Фотографии найдутся.
Он рассказал, что положил их на стол, за которым проходило собрание стюардов. Когда деловая часть закончилась, он встал и, беседуя с одним из коллег, отошел к дверям. Потом вернулся, но пакета на месте уже не было: стол готовили для ленча, выбросили окурки из пепельниц, постелили белую скатерть.
— Что решило собрание? — спросил я.
Он долго мялся, но в конце концов признался, что вопрос отложили на неделю-две, в спешке никто не видел необходимости. Акции переходят из рук в руки медленно, очень медленно. Но все же стюарды согласились, что Ханту Рэднору стоит продолжить расследование.
Я не решился войти в комнату стюардов, чтобы поискать пакет с фотографиями, и стал расспрашивать служащих фирмы, которые привезли продукты для ленча. Но они ничего не видели. Я спустился вниз к женщине, которая убирала стол после собрания. Она выбросила кучу бумаги, но никакого пакета там не было. Она согласилась поискать в мусорной корзине и в комнате стюардов, но вернувшись, покачала головой.
Я спросил у мистера Фотертона, директора-распорядителя ипподрома Сибери, спросил у капитана Оксона спросил у секретаря, я спрашивал у каждого, кто, на мой взгляд, присутствовал на собрании. Никто из них не знал куда делись фотографии. И все они так же, как лорд Хегборн, успокаивали меня:
— Не волнуйтесь, Сид. Найдутся.
Но фотографии не нашлись.
Я пробыл на ипподроме до шести вечера, когда сменился патруль. Принявшие дежурство были теми же оперативниками, которые провели здесь прошлую ночь: четверо бывших полицейских средних лет, опытных и знающих свое дело. Они удобно устроились в комнате для прессы с центральным отоплением и четырьмя телефонами. Ее окна выходили на две стороны, на поле и на трибуны. «Лучшей штаб-квартиры для ночных дежурств и придумать нельзя», — сказали они.
Между последним заездом в три тридцать и шестью часами я успел не только расспросить всех о фотографиях, но и свозить лорда Хегборна к бунгало пожилой пары, чтобы он сам посмотрел, где было разбитое пулей зеркало. Я убедил капитана Оксона вместе со мной обойти все помещения ипподрома. Он довольно охотно согласился. Его прежняя подозрительность почти совсем пропала — видимо, решил я, относительно успешный прошедший день поднял ему настроение.
Я поехал в Сибери и снял номер в отеле «Сифронт», где часто останавливался в прежние времена. Отель наполовину пустовал, а раньше в дни скачек тут яблоку негде было упасть. В баре за бокалом бренди хозяин отеля пожаловался мне на упадок дел.
— Скачки обычно всю зиму приносили неплохой доход, — вздыхал он. — А сейчас почти никто не приезжает. Говорят, что распорядители даже отказались проводить соревнования в январе. Я скажу вам так: ипподром должен процветать, это нужно всем, кто здесь живет.
— А-а! — воскликнул я. — Так напишите в совет города, пусть там знают, чего хотят жители!
— Не поможет, — мрачно сказал он.
— Как знать?... А вдруг поможет? Вы напишите.
— Ладно, Сид. Только чтобы доставить вам удовольствие. А теперь еще бренди за счет заведения — в память о прежних днях!
Я рано пообедал вместе с хозяином отеля и его женой пошел погулять по берегу моря. Вечер был сухим и холодным, и легкий ветерок, дувший с моря, приносил запах водорослей. Прибрежная галька скрипела и переворачивалась под подошвами, а зимний песок спрессовался и стал жестким, как скала. Я медленно шагал по берегу в восточном направлении, в сторону от ипподрома, и, думая о Крее и его махинациях, не скоро вспомнил, что обещал позвонить Рэднору.
Мне нечего было ему сказать, и я особенно не спешил. К Сибери я вернулся почти в десять часов. Модернизация еще не коснулась таких маленьких городков, и в номерах отеля телефонов не было. Поэтому я позвонил из первой же попавшейся на глаза будки на набережной.
Мне ответил не Рэднор, а Чико, и по его голосу я сразу догадался, что произошло что-то непредвиденное.
— Сид... — начал он. — Сид, послушай, дружище, не знаю, что и сказать тебе. Только сохраняй спокойствие. Мы весь вечер стараемся найти тебя.
— Что?... — Я сглотнул.
— Кто-то подбросил бомбу в твою квартиру.
— Бомбу? — тупо повторил я.
— Пластиковую бомбу. Взорвана стена, которая выходит на улицу. Соседние квартиры страшно пострадали. А твоя... Понимаешь, там вообще ничего не осталось. Просто огромная дыра... И висят какие-то черные лохмотья. Поэтому полиция решила, что это пластиковая бомба. Такие используют террористы... Сид, ты здесь?
— Я слушаю.
— Мне очень жаль, дружище. Мне очень жаль. Но это еще не все. Они сделали то же самое в офисе. Бомба взорвалась в отделе скачек, и весь дом остался без стены. Проклятие!... Это ужасно.
— Чико...
— Знаю. Знаю. Шеф сейчас там. Смотрит, что осталось. Он велел мне сидеть у него, потому что ты обещал позвонить. Никто серьезно не пострадал — это единственная хорошая новость. Человек шесть твоих соседей получили ушибы и ссадины. А в офисе, естественно, никого не было.
— В котором часу?
— Бомба в офисе взорвалась часа полтора назад, а в твоей квартире — часов в семь. Мы с шефом и полицией поехали к тебе, когда по радио пришло сообщение, что в офисе взрыв. Полиция считает, что тот, кто это сделал что-то искал. Люди, которые живут под тобой, слышали что наверху часа два перед взрывом что-то передвигали Но они решили, что это ты шумишь. Похоже, что террорист сдвинул всю мебель в гостиную и в середину положил бомбу. Видимо, он не нашел того, что искал, и поэтому решил все уничтожить, на случай, если пропустил что-нибудь.
— Все...
— Ничего не осталось. Боже мой, Сид, мне не хочется этого говорить!... Но там ничего, ничего...
Письма Дженни. Единственная фотография отца и матери. Призы, которые я выигрывал на скачках. Все погибло. Я прислонился к стене, чтобы не упасть.
— Сид, ты слушаешь?
— Да.
— И в офисе ничего не осталось. Люди, которые живут напротив, видели свет в окнах и какое-то движение, но они подумали, что мы работаем допоздна. Шеф считает, что раз они не нашли то, что искали, нам надо знать, что это такое. Сид, что они искали?
— Не знаю.
— Ты должен знать.
— Нет. Не знаю.
— Подумай по дороге в Лондон.
— Я не поеду в Лондон. Сегодня не поеду. В этом нет смысла. Думаю, лучше вернуться на ипподром и проверить, не случилось ли там чего-нибудь.
— Хорошо. Я скажу шефу, когда он позвонит. Он собирался всю ночь провести на Кромвель-роуд.
Я повесил трубку и вышел из будки. Рэднор прав: очень важно знать, что искали те, кто подложил бомбы. Я прислонился к стене и стал перебирать в памяти, что могло бы их интересовать. Я намеренно не думал о квартире, которую начинал считать своим домом, о потерянных вещах. Так уже случалось со мной раньше. К примеру, когда ночью умерла мать, а на следующий день я одержал первую победу на скачках.
Чтобы искать какой-то предмет, надо знать о его существовании. Если используется бомба, значит, уничтожить этот предмет важнее, чем найти. Что было у меня, и было совсем недавно — иначе бы они давно искали это, — что Крею необходимо уничтожить?
Была пуля, которую Фред случайно выпустил в зеркало. Они не нашли ее потому, что она в баллистической лаборатории полиции. И если бы они думали, что она у меня, то устроили бы налет прошлой ночью.
Было письмо, которое Болт рассылал акционерам Сибери, но у него сотни таких писем. Зачем бы ему понадобилось еще одно, даже если бы он знал, что оно у меня есть?
Письмо, которое Мервин Бринтон по памяти переписывал для меня? Но если это оно, тогда...
Я вернулся в будку, нашел в лежавшем на полке справочнике его телефон и позвонил.
К моему облегчению, он ответил.
— У вас все в порядке, мистер Бринтон?
— Да, да. А что случилось?
— Вам больше не звонил тот огромный парень? Вы никому не говорили о моем визите или о том, что знаете письмо брата наизусть?
— Нет, не звонил. Я никому не говорил и никогда не скажу. — Голос у него звучал испуганно.
— Прекрасно, — успокоил я его. — Тогда все хорошо. Я только проверял.
Значит, это не письмо Бринтона.
Фотографии. Пока Рэднор вчера днем не отдал их лорду Хегборну, они все время были в офисе. Никто за стенами агентства, кроме лорда Хегборна и Чарлза, не знал об их существовании. Но сегодня утром лорд Хегборн привез их в Сибери, показал на собрании стюардов и потерял.
Допустим, они не потерялись, а были украдены. Кем-то, кто знает Крея и подумал, что ему следует их иметь. По датам на всех этих документах Крей точно определит, когда были сделаны фотографии. И где...
У меня перехватило дыхание. Теперь я должен учитывать, мелькнула мысль, что они наконец собрали воедино всех Холли и всех Сидов.
Я позвонил в Эйнсфорд. К телефону подошел Чарлз, спокойный и рассудительный, как всегда.
— Чарлз, пожалуйста, сделайте сейчас же то, что я вам скажу, и не задавайте вопросов. Хватайте миссис Кросс, садитесь в машину и срочно уезжайте из дома. Потом позвоните мне. Сибери, семьдесят девять четыреста одиннадцать. Запишите, Сибери, семьдесят девять четыреста одиннадцать.
— Хорошо, — сказал он и положил трубку.
«Слава богу, — подумал я. — Морская выучка». У него совсем немного времени. Бомба в офисе взорвалась полтора часа назад. От Лондона до Эйнсфорда тоже часа полтора езды.
Десять минут спустя зазвонил телефон, и я схватил трубку.
— Мне сказали, что ты в телефонной будке. — Это был Чарлз.
— Правильно. А вы?
— Я в пивной в деревне. Теперь объясни, в чем дело?
Я рассказал ему о бомбах и о пропавших фотографиях. Он пришел в ужас.
— По-моему, взрывы связаны с фотографиями. Не представляю, что еще они могли искать. — Я вздохнул.
— Но ты же сказал, что фотографии уже у них?
— Негативы.
— Ах, да. Их не было ни в твоей квартире, ни в офисе?
— Не было. Совершенно случайно они попали в другое место.
— Ты полагаешь, что они продолжают искать и приедут в Эйнсфорд?
— Если они достаточно озверели, то могут вспомнить про Эйнсфорд и решить, будто вы знаете, где я храню негативы... Я просил вас срочно уехать, потому что не хотел рисковать. Если они решили обыскать Эйнсфорд, то в любую минуту могут быть там. У меня нет сомнений, что они не оставят нас в покое, ведь они знают, что я переснял бумаги в вашем доме.
— По датам. Да, правильно. Сейчас я пойду в местную полицию и попрошу охрану для дома.
— Чарлз, один из них... Короче, если приедет тот, кто орудовал с бомбами, вам понадобится целый взвод. — Я описал Фреда, фургон и дал номер его фургона.
— Хорошо. — Чарлз по-прежнему был спокоен. — Почему фотографии представляют для них такую важность, что они не останавливаются перед использованием бомб?
— Хотел бы я знать.
— Будь осторожен.
— Хорошо.
И я действовал осторожно. Вместо того чтобы вернуться в отель, я сначала позвонил туда.
— Сид, ради бога, где вы пропадаете? — воскликнул хозяин отеля. — Вас целый вечер разыскивают... Полиция тоже.
— Да, Джо. Знаю. Я разговаривал с Лондоном. Есть сейчас в отеле кто-нибудь, кому я нужен?
— Да, в вашем номере. Ваш тесть, адмирал Роланд.
— Неужели? Он похож на адмирала?
— По-моему, похож, — недоуменно протянул Джо.
— Джентльмен?
— Да, конечно.
Значит, не Фред.
— Это не мой тесть. Я только что разговаривал с ним. Он в своем доме в Оксфордшире. Возьмите пару помощников и вышвырните визитера из моего номера.
Я положил трубку и вздохнул. Человек в моем номере... Значит, все, что я привез в Сибери, будет уничтожено. У меня останутся только одежда, которая на мне, и машина...
Поставив рекорд в спринтерском беге, я домчался до места, где оставил машину. Запертый «Мерседес» спокойно ждал меня. Я благодарно погладил белый капот, сел за руль и направился на ипподром.
Глава 15
Я въехал в главные ворота и выключил мотор. Ярко сияло окно комнаты прессы, светила лампа над дверью весовой, и над трибунами был включен небольшой прожектор, но сам ипподром тонул в темноте. Ночь была звездной и безлунной.
Я отправился в комнату прессы, чтобы узнать, нет ли каких новостей у патрульных.
Сообщений у них не было. Все четверо крепко спали.
В ярости я потряс ближайшего ко мне патрульного. Голова у него закачалась, как маятник, но он не проснулся, а только еще больше обмяк на стуле. Второй положил руки на стол. Третий сидел на полу, уткнувшись лбом в стул, руки беспомощно болтались по бокам. Четвертый лежал ничком возле стены.
«Идиоты! — мысленно выругался я. — Нечего сказать бывшие полицейские позволили себя усыпить, будто дети!» Это было просто немыслимо. Первое правило работы охраны — приносить с собой еду и питье и не брать конфетки у незнакомых.
Я обошел их беспомощные тела и поднял трубку, чтобы позвонить Чико и попросить подкрепления. Линия была мертва. Я перепробовал три других аппарата. Ни один из них не работал.
Придется вернуться в Сибери и позвонить оттуда решил я. Но когда открыл дверь, то в ярком свете, падавшем из комнаты, заметил темную фигуру, идущую мне навстречу от ворот.
— Кто здесь? — властно спросил человек, в котором я узнал капитана Оксона.
— Всего лишь я, Сид Холли. Идите сюда, поглядите.
Капитан Оксон вышел на свет, я встал рядом с ним на пороге комнаты прессы.
— Боже милостивый! Что это с ними случилось?
— Снотворное, — ответил я. — Вы не заметили никого, кому не следовало бы здесь находиться?
— Нет, я ничего не слышал, кроме шума вашей машины, и пришел посмотреть, кто приехал.
— Сколько конюхов осталось ночевать в общежитии? Могли бы мы использовать их для патрулирования ипподрома, пока я позвоню в агентство и вызову подкрепление?
— Полагаю, они охотно согласятся, — ответил капитан Оксон, подумав. — Там их человек пять. И, наверное, они еще не легли спать. Сейчас мы пойдем и попросим их, а потом вы из моей квартиры позвоните в агентство.
— Спасибо. Очень хорошо, — сказал я и оглядел спящих. — Пожалуй, я погляжу, не попытался ли кто-то из них оставить записку. Это займет не больше минуты.
Он терпеливо ждал, пока я искал записку под головой и руками спавшего на столе патрульного, под тем, кто растянулся на полу, и вокруг того, кто уперся лбом в стул. Но ни у одного из них даже не было в руках карандаша. Пожав плечами, я посмотрел на остатки их ужина. Полусъеденные сандвичи на пергаментной бумаге, остатки кофе в стаканах и термосах, несколько огрызков яблок, сырные крошки и неочищенный банан.
— Нашли что-нибудь? — спросил капитан Оксон. — Ничего. Когда они проснутся, у них будут страшно болеть головы, и поделом, — проговорил я.
— Могу понять вашу досаду... — начал он, но я уже не слышал. На спинке стула, где сидел первый из патрульных, которого я пытался разбудить, висел коричневый кожаный футляр от бинокля, и на его крышке были выгравированы три черные буквы: Л.Е.О. Лео. Лео?!
— Что-то случилось? — спросил капитан Оксон.
— Нет. — Я улыбнулся ему и потрогал ремешок футляра. — Это ваш?
— Да. Патрульные попросили одолжить им. Они сказали, что без него на рассвете не обойтись.
— Вы очень добры, — заметил я.
— Ну что вы, пустяки. — Он пожал плечами и вышел в темноту. — Наверно, вам лучше сначала позвонить, а к конюхам мы можем пойти потом.
— Правильно, — согласился я, хотя совсем не собирался идти в его квартиру.
Закрыв дверь комнаты прессы, я вышел следом за ним. Знакомый голос, очень довольный, прозвучал чуть ли не в ярде от меня:
— Вы поймали его, Оксон. Прекрасно.
— Он сам шел, — раздраженно бросил Оксон, понимая, что сказать, будто он меня поймал, — большое преувеличение.
— Думаете? — произнес я и внезапно кинулся к машине. Когда до «Мерседеса» оставалось не больше десяти ярдов, кто-то включил фары. Фары моей собственной машины. Я замер.
Сзади Крей что-то кричал, и я слышал, как ко мне бегут люди. Свет фар падал на меня сбоку, поэтому я резко свернул направо и побежал к воротам. Три шага — и фары снова нашли меня, свет ударил прямо в глаза.
Снова крики, уже гораздо ближе. Крей и Оксон. Полуослепленный, я оглянулся и увидел, что они совсем рядом. Теперь путь к воротам был закрыт — в них въехала машина и перегородила мне дорогу. Заработал мотор моего «Мерседеса».
Я бросился в темноту. Две ехавшие за мной машины снова поймали меня в лучи фар. Крей и Оксон бежали туда, где в ярком свете четко вырисовывалась моя фигура.
Теперь я, как загнанный заяц, мчался вдоль забора к трибунам, а две машины то и дело ловили меня в перекрестье лучей, и двое мужчин бежали за мной, потрясая кулаками. Какая-то кошмарная игра в догонялки, только расплатой явно будет не фантик, как в детстве.
Через парадный круг, по ровной гудроновой дорожке опоясывавшей его, под брусья заграждения площадки для расседлывания лошадей, мимо стены весовой. Иногда только фут отделял меня от преследователей. Только ярд от надвигавшегося бампера машины.
Но я ушел от них. Спасся, нырнув в желанную темноту. Не останавливаясь, я пробежал через комнату, где завтракают тренеры, оттуда прямиком через кухню в зал заседаний стюардов, где на столах стояли перевернутые стулья, потом в широкий коридор-туннель, тянувшийся на всю длину огромного здания. Из коридора каменные ступени вели прямо на трибуны. Преследователи остались далеко позади.
Я рухнул на скамью, готовый в любую секунду бежать дальше. Темная тень падала от низкой деревянной перегородки, отделявшей трибуну для членов комитета по скачкам от букмекерских мест. Перегородка спускалась вниз по лестнице и разделяла трибуны на две половины. Сверху над ней поднималась проволочная сетка, такая высокая, чтобы через нее нельзя было перелезть и чтобы поклонники скачек с тощим кошельком не перебрались на лучшие места.
Лестница кончалась у широкой лужайки для членов комитета, которая тоже была огорожена проволочной сеткой по грудь высотой, а за ней лежало открытое поле. Полмили до лондонского шоссе, и еще один забор — ограда ипподрома.
Слишком далеко. Мне не уйти. Наверно, раньше, когда у меня были обе руки, чтобы опираться, перескакивая через препятствия, и когда желудок не вел себя так, будто в нем просверливают новые дырки, я бы одолел полмили не задумываясь. Но не сейчас. Хотя я всегда быстро выздоравливал, но всего две недели назад короткая прогулка к телу Эндрюса чуть не доконала меня, а хорошо нацеленные удары Фреда не добавили мне здоровья.
Надо смотреть на ситуацию реально. Если я собираюсь бежать, должна быть уверенность, что побег будет успешным. «Полцарства за коня», — подумал я. Мудрый предусмотрительный ковбой привязал бы к брусьям ограды Ривелейшна, готового принять всадника в седло и умчать от преследователей. А я поставил у ворот маленький белый «Мерседес», развивающий скорость сто пятьдесят миль в час, но в нем сидел кто-то другой.
Бежать, чтобы быть пойманным, бессмысленно. Таким побегом ничего не добьешься.
Значит, остается одно.
Патруль не стали бы усыплять просто так. Крей не приехал бы ночью на ипподром ради прогулки. Этой ночью готовится диверсия. Не исключено, что они ее уже совершили. Есть только один шанс против десяти, что если я останусь здесь, то смогу ее обнаружить. Разумеется, до того, как они найдут меня. Естественно.
Если у меня когда-нибудь будут дети, они не дождутся, чтобы я играл с ними в прятки. Но в детской игре одни прячутся, другие ищут, а мне предстояло и то, и другое сразу.
Я отправился в комнату прессы, чтобы узнать, нет ли каких новостей у патрульных.
Сообщений у них не было. Все четверо крепко спали.
В ярости я потряс ближайшего ко мне патрульного. Голова у него закачалась, как маятник, но он не проснулся, а только еще больше обмяк на стуле. Второй положил руки на стол. Третий сидел на полу, уткнувшись лбом в стул, руки беспомощно болтались по бокам. Четвертый лежал ничком возле стены.
«Идиоты! — мысленно выругался я. — Нечего сказать бывшие полицейские позволили себя усыпить, будто дети!» Это было просто немыслимо. Первое правило работы охраны — приносить с собой еду и питье и не брать конфетки у незнакомых.
Я обошел их беспомощные тела и поднял трубку, чтобы позвонить Чико и попросить подкрепления. Линия была мертва. Я перепробовал три других аппарата. Ни один из них не работал.
Придется вернуться в Сибери и позвонить оттуда решил я. Но когда открыл дверь, то в ярком свете, падавшем из комнаты, заметил темную фигуру, идущую мне навстречу от ворот.
— Кто здесь? — властно спросил человек, в котором я узнал капитана Оксона.
— Всего лишь я, Сид Холли. Идите сюда, поглядите.
Капитан Оксон вышел на свет, я встал рядом с ним на пороге комнаты прессы.
— Боже милостивый! Что это с ними случилось?
— Снотворное, — ответил я. — Вы не заметили никого, кому не следовало бы здесь находиться?
— Нет, я ничего не слышал, кроме шума вашей машины, и пришел посмотреть, кто приехал.
— Сколько конюхов осталось ночевать в общежитии? Могли бы мы использовать их для патрулирования ипподрома, пока я позвоню в агентство и вызову подкрепление?
— Полагаю, они охотно согласятся, — ответил капитан Оксон, подумав. — Там их человек пять. И, наверное, они еще не легли спать. Сейчас мы пойдем и попросим их, а потом вы из моей квартиры позвоните в агентство.
— Спасибо. Очень хорошо, — сказал я и оглядел спящих. — Пожалуй, я погляжу, не попытался ли кто-то из них оставить записку. Это займет не больше минуты.
Он терпеливо ждал, пока я искал записку под головой и руками спавшего на столе патрульного, под тем, кто растянулся на полу, и вокруг того, кто уперся лбом в стул. Но ни у одного из них даже не было в руках карандаша. Пожав плечами, я посмотрел на остатки их ужина. Полусъеденные сандвичи на пергаментной бумаге, остатки кофе в стаканах и термосах, несколько огрызков яблок, сырные крошки и неочищенный банан.
— Нашли что-нибудь? — спросил капитан Оксон. — Ничего. Когда они проснутся, у них будут страшно болеть головы, и поделом, — проговорил я.
— Могу понять вашу досаду... — начал он, но я уже не слышал. На спинке стула, где сидел первый из патрульных, которого я пытался разбудить, висел коричневый кожаный футляр от бинокля, и на его крышке были выгравированы три черные буквы: Л.Е.О. Лео. Лео?!
— Что-то случилось? — спросил капитан Оксон.
— Нет. — Я улыбнулся ему и потрогал ремешок футляра. — Это ваш?
— Да. Патрульные попросили одолжить им. Они сказали, что без него на рассвете не обойтись.
— Вы очень добры, — заметил я.
— Ну что вы, пустяки. — Он пожал плечами и вышел в темноту. — Наверно, вам лучше сначала позвонить, а к конюхам мы можем пойти потом.
— Правильно, — согласился я, хотя совсем не собирался идти в его квартиру.
Закрыв дверь комнаты прессы, я вышел следом за ним. Знакомый голос, очень довольный, прозвучал чуть ли не в ярде от меня:
— Вы поймали его, Оксон. Прекрасно.
— Он сам шел, — раздраженно бросил Оксон, понимая, что сказать, будто он меня поймал, — большое преувеличение.
— Думаете? — произнес я и внезапно кинулся к машине. Когда до «Мерседеса» оставалось не больше десяти ярдов, кто-то включил фары. Фары моей собственной машины. Я замер.
Сзади Крей что-то кричал, и я слышал, как ко мне бегут люди. Свет фар падал на меня сбоку, поэтому я резко свернул направо и побежал к воротам. Три шага — и фары снова нашли меня, свет ударил прямо в глаза.
Снова крики, уже гораздо ближе. Крей и Оксон. Полуослепленный, я оглянулся и увидел, что они совсем рядом. Теперь путь к воротам был закрыт — в них въехала машина и перегородила мне дорогу. Заработал мотор моего «Мерседеса».
Я бросился в темноту. Две ехавшие за мной машины снова поймали меня в лучи фар. Крей и Оксон бежали туда, где в ярком свете четко вырисовывалась моя фигура.
Теперь я, как загнанный заяц, мчался вдоль забора к трибунам, а две машины то и дело ловили меня в перекрестье лучей, и двое мужчин бежали за мной, потрясая кулаками. Какая-то кошмарная игра в догонялки, только расплатой явно будет не фантик, как в детстве.
Через парадный круг, по ровной гудроновой дорожке опоясывавшей его, под брусья заграждения площадки для расседлывания лошадей, мимо стены весовой. Иногда только фут отделял меня от преследователей. Только ярд от надвигавшегося бампера машины.
Но я ушел от них. Спасся, нырнув в желанную темноту. Не останавливаясь, я пробежал через комнату, где завтракают тренеры, оттуда прямиком через кухню в зал заседаний стюардов, где на столах стояли перевернутые стулья, потом в широкий коридор-туннель, тянувшийся на всю длину огромного здания. Из коридора каменные ступени вели прямо на трибуны. Преследователи остались далеко позади.
Я рухнул на скамью, готовый в любую секунду бежать дальше. Темная тень падала от низкой деревянной перегородки, отделявшей трибуну для членов комитета по скачкам от букмекерских мест. Перегородка спускалась вниз по лестнице и разделяла трибуны на две половины. Сверху над ней поднималась проволочная сетка, такая высокая, чтобы через нее нельзя было перелезть и чтобы поклонники скачек с тощим кошельком не перебрались на лучшие места.
Лестница кончалась у широкой лужайки для членов комитета, которая тоже была огорожена проволочной сеткой по грудь высотой, а за ней лежало открытое поле. Полмили до лондонского шоссе, и еще один забор — ограда ипподрома.
Слишком далеко. Мне не уйти. Наверно, раньше, когда у меня были обе руки, чтобы опираться, перескакивая через препятствия, и когда желудок не вел себя так, будто в нем просверливают новые дырки, я бы одолел полмили не задумываясь. Но не сейчас. Хотя я всегда быстро выздоравливал, но всего две недели назад короткая прогулка к телу Эндрюса чуть не доконала меня, а хорошо нацеленные удары Фреда не добавили мне здоровья.
Надо смотреть на ситуацию реально. Если я собираюсь бежать, должна быть уверенность, что побег будет успешным. «Полцарства за коня», — подумал я. Мудрый предусмотрительный ковбой привязал бы к брусьям ограды Ривелейшна, готового принять всадника в седло и умчать от преследователей. А я поставил у ворот маленький белый «Мерседес», развивающий скорость сто пятьдесят миль в час, но в нем сидел кто-то другой.
Бежать, чтобы быть пойманным, бессмысленно. Таким побегом ничего не добьешься.
Значит, остается одно.
Патруль не стали бы усыплять просто так. Крей не приехал бы ночью на ипподром ради прогулки. Этой ночью готовится диверсия. Не исключено, что они ее уже совершили. Есть только один шанс против десяти, что если я останусь здесь, то смогу ее обнаружить. Разумеется, до того, как они найдут меня. Естественно.
Если у меня когда-нибудь будут дети, они не дождутся, чтобы я играл с ними в прятки. Но в детской игре одни прячутся, другие ищут, а мне предстояло и то, и другое сразу.