Фрэнсис Дик. Миллионы Стрэттон-парка

   Мы снова забрались в джип и возвратились к трибунам, где, налегая на костыли, я в первый раз обозрел масштабы разрушений, нанесенных ипподрому накануне.
   Первая мысль: невероятно, чтобы мы с Тоби выбрались живыми из этого месива.
   Здание было выпотрошено по центру, его потроха вывалились наружу, образовав гигантский каскад. Выступавшие вперед весовая, раздевалки и контора Оливера Уэллса были раздавлены в лепешку под тяжестью навалившихся перекрытий верхних этажей. Оставшиеся торчать как ни в чем не бывало стальные и железобетонные платформы для стоящих зрителей говорили о том, что взрыв был направлен специально в одну сторону, туда, где находился более податливый кирпич, дерево и штукатурка, в сторону кафетериев, баров и лестницы.
   Я медленно проговорил:
   – Господи Иисусе.
   Мы помолчали, потом Роджер спросил:
   – О чем вы думаете?
   – Главным образом, – сказал я, – о том, как это вы собираетесь проводить здесь скачки послезавтра?
   В отчаянии он закатил глаза.
   – Это же конец Пасхи. Сегодня больше свадеб, чем в любой другой день года. В понедельник повсюду выставки лошадей, выставки собак, все, что хотите. Вчера я провел весь день, пытаясь раздобыть большие палатки, шатры. Хоть что-нибудь. Но все фирмы уже сдали в аренду всю, до последнего клочка, парусину, какая только у них имелась. Мы закрываем всю эту часть трибун, это бесспорно, и нам придется переместить всех и все туда, где сейчас букмекерские. Пока что мне удалось раздобыть только пару армейских палаток для раздевалок, и, похоже, взвешивание придется производить на открытом воздухе, как когда-то делали на скачках с препятствиями. А вот насчет перекусить и выпить… – Он беспомощно развел руками. – Мы сказали рестораторам, чтобы рассчитывали на свои силы, и они говорят, что как-нибудь обойдутся. Спаси нас Боже, если пойдет дождь, будем работать под зонтиками.
   – А где вы планировали разбить палатки? – спросил я.
   – На стоянке машин для членов клуба, – уныло проговорил он. – Праздничные пасхальные скачки по понедельникам – для нас гвоздь сезона, да и не только сезона, они дают самую большую прибыль по сравнению со всеми другими скачками года. Мы просто не можем позволить себе отменить их. Марджори Биншем и Конрад и слышать не хотят об этом. Мы сообщили всем тренерам, чтобы они присылали своих лошадей. Конюшни в полном порядке. И мы все еще удовлетворяем требованиям правил по всему остальному. У нас отличные стойла для седлания. Прекрасный парадный круг. Оливер может занять мой кабинет.
   Он повернулся спиной к печальным останкам трибун, и мы медленно двинулись туда, где находился его телефон. Он сказал, что нужно кое-что уточнить с электриками.
   В его конторе было полно Стрэттонов. Конрад восседал в роджеровском кресле за столом. Он разговаривал по телефону Роджера, взяв на себя командование.
   Конрад говорил:
   – Да, я знаю, вы сказали моему управляющему, что все ваши палатки розданы, но с вами говорит сам лорд Стрэттон, говорю вам, разберите где-нибудь приличный шатер, тент и завтра установите его здесь. Где вы его возьмете, меня не интересует, достаньте, и никаких разговоров.
   Я дернул Роджера за руку, чтобы не дать вступить в пререкания, и поманил его за собой из комнаты. За дверями конторы, где все Стрэттоны демонстративно сделали вид, будто я пустое место, я предложил Роджеру подъехать к моему автобусу.
   – У меня там есть телефон, – объяснил я ему. – Никто не будет мешать.
   – Вы слышали, что говорил Конрад?
   – Да, слышал. Ну и что, удастся ему?
   – Если у него получится, мне конец. Поехали к автобусу.
   Роджер так и сделал, и, чтоб сэкономить время, я сказал ему, где найти переносной телефон, и попросил принести его в машину, прихватив также и записную книжку с телефонами, которая лежит рядом. Когда он спустился из автобуса со всеми этими вещами, я поискал нужный номер и позвонил.
   – Генри? Ли Моррис. Как дела?
   – Чрезвычайное происшествие? Катастрофа? Провалилась крыша?
   – А как ты догадался?
   – Так вот, Ли, мой обычный большой купол в работе, он сейчас над школой верховой езды на пони. Маленькие девочки в защитных касках. Это на целый год.
   – А как насчет того гиганта, который так долго переставлять?
   В трубке послышался сдержанный вздох. Мой давний приятель, занимавшийся крупными заготовками вторичного сырья, но все равно старьевщик, как я его звал, приобрел по случаю у обанкротившегося бродячего цирка два больших купола-шара и время от времени сдавал их мне в аренду, когда возникала потребность полностью защитить от непогоды какую-нибудь особенно ветхую развалину.
   Я рассказал ему, что нам требуется и зачем, а потом объяснил Роджеру, с кем он сейчас будет говорить, после чего вольготно оперся на свои костыли, слушая, как они рассуждали о площадях пола, расходах, условиях перевозки. Когда они, как мне показалось, пришли к соглашению, я сказал Роджеру:
   – Скажите ему, пусть захватит все свои флаги. Заинтригованный Роджер передал мои слова и, услышав ответ, весело рассмеялся.
   – Хорошо, – сказал он. – Я перезвоню в подтверждение.
   Забрав с собой телефон и записную книжку, мы сели в джип и вернулись в контору. Там все еще сидел Конрад, надрываясь по телефону, но, судя по унылому выражению на лицах стрэттоновского стада, результат его титанических усилий равнялся нулю.
   – Порядок, работа за тобой, – пробормотал я Роджеру. – Скажи, что ты нашел тент.
   Сказать, что он сделал то, что сделал другой человек, было против натуры Роджера, но он понял, что сейчас нужно поступить именно так. Стрэттоны могли со свойственным им злобным упрямством с ходу отвергнуть любое исходящее от меня предложение, несмотря даже на несомненный выигрыш.
   Роджер подошел к столу, когда сидевший за ним Конрад изо всей силы брякнул трубку на рычаг.
   – Я… э… отыскал тент, – уверенно проговорил он.
   – Давно пора! – рявкнул Конрад.
   – Где? – раздраженно спросил Кит.
   – У одного человека в Хертфордшире. Он может доставить его сюда завтра утром, а заодно прислать и бригаду установить его.
   Конрад явно в душе обрадовался, но показывать этого не хотел.
   – Единственный минус, – продолжал Роджер, – это то, что он не сдает этот тент в краткосрочную аренду. Нам нужно держать его у себя как минимум три месяца. Однако, – поспешно добавил он, чувствуя, что ему могут не дать договорить, – нас это условие более чем устраивает, потому что трибуны вышли из строя на гораздо больший срок. К тому же у этого тента твердый пол и раздвижные перегородки, делящие пространство на секции, больше того, как представляется, он много основательнее и крепче обычного шатра.
   – Слишком дорого, – возразил Кит.
   – Даже дешевле, – сказал Роджер, – чем разбивать отдельные палатки для каждого дня скачек.
   Марджори уперлась взглядом в меня, как будто там не было ни Роджера, ни родственников.
   – Есть соображения? – спросила она.
   – Нечего с ним разговаривать, – прорычал Кит.
   Улыбка чуть заметно тронула губы Марджори, когда она услышала мои слова:
   – Все четыре директора присутствуют здесь. Проведите заседание Совета и примите решение.
   Дарт в открытую ухмыльнулся.
   – Расскажите подробнее, – приказала Марджори Роджеру, и он, справляясь по своим записям, сообщил о площади тента и цене, присовокупив, что страховка за невозможность использовать трибуны с лихвой покроет затраты.
   – Кто взял эту страховку и с кем? – поинтересовалась Марджори.
   – Лорд Стрэттон и я, через страхового брокера.
   – Очень хорошо, – твердо констатировала Марджори. – Предлагаю поручить полковнику заключить контракт об аренде тента на предложенных условиях. Айвэн поддержит мое предложение.
   Загипнотизированный Айвэн произнес покорно и безропотно:
   – А? Ну конечно.
   – Конрад? – бросила Конраду перчатку Марджори.
   – Ну… наверное, так будет правильно.
   – Я против, – прошипел Кит.
   – Заносим в протокол, – сказала Марджори. – Кит против. Полковник, звоните, пусть привозят тент.
   Роджер покопался в моей записной книжке и позвонил Генри.
   – Прекрасно сработано, полковник! – тепло похвалила Роджера Марджори, когда все было договорено. – Здешнее заведение не смогло бы просуществовать без вас.
   У Конрада был побитый вид, Айвэн был просто сбит с толку, Кит выглядел убийственно.
   Джек, Ханна и Дарт, игроки поменьше калибром, никак не выразили своих мыслей.
   Затянувшемуся неловкому молчанию положили конец две подъехавшие машины, в одной сидели, как выяснилось, два старших полицейских чина с экспертом-взрывником, во второй – представитель местных властей с пышными усами.
   Стрэттоны стадом перешли на открытый воздух.
   Роджер провел ладонью по лицу и сказал, что служба в Северной Ирландии была куда легче.
   – Думаете, у нас была ирландская бомба? – сказал я.
   Эта мысль его явно поразила, но он все-таки покачал головой.
   – Ирландцы хвастаются такими подвигами. А здесь до сих пор никто не каркнул. И не забудьте, взрыв не был направлен против людей. Ирландские террористы стремятся покалечить людей.
   – Так кто же?
   – То-то и оно, в этом весь вопрос. Не знаю. И, главное, это совсем не обязательно конец.
   – А как насчет охраны?
   – Я настропалил своих сторожей. Они посменно патрулируют теперь по всему ипподрому. – Он похлопал по радиотелефону у себя на поясе. – Они все время поддерживают связь с моим бригадиром. Если что-то кажется подозрительным, он немедленно связывается со мной.
   Вновь прибывшие полицейские вошли в кабинет Роджера и представились старшим инспектором-следователем и сержантом-следователем. Сопровождавший их молодой человек с озабоченным лицом был несколько туманно и совершенно анонимно представлен как эксперт-взрывник, специалист по обезвреживанию бомб. Большую часть вопросов задал он.
   Я отвечал ему очень просто, описал, где находился деткорд и как он выглядел.
   – Вы с вашим сынишкой сразу узнали, что это такое?
   – Мы оба видели это раньше.
   – А как близко были расположены заряды друг от друга?
   – Между ними было примерно три фута. В некоторых местах меньше.
   – А какую площадь и насколько плотно он охватывал?
   – Лестничную клетку и лестничные площадки по меньшей мере на двух этажах. Возможно, и больше.
   – Мы знаем, что вы строитель. Сколько времени, по вашему мнению, ушло бы у вас лично, чтобы просверлить такие отверстия для зарядов?
   – Каждую дырку? Одни стены были кирпичные, другие из заменителей камня, вроде шлакобетона, все оштукатуренные и покрытые краской. Достаточно толстые, все несущие, но очень мягкие. Вряд ли даже понадобился пневматический молоток. Отверстия, должно быть, были дюймов пять глубиной и дюйм в диаметре. Я мог бы сделать штуки две в минуту, если бы спешил. – Я замолчал. – Для того чтобы продернуть деткорд в отверстия и набить их взрывчаткой, определенно понадобилось бы больше времени. Мне говорили, что ее нужно обжимать и утрамбовывать, и очень осторожно, чем-нибудь деревянным, чтобы не возникло искр, например, ручкой швабры.
   – Кто говорил?
   – Взрывники.
   Старший инспектор спросил:
   – Почему вы так уверены, что стены были кирпичные и из шлакоблоков? Как вы смогли это определить, если стены были оштукатурены и покрашены?
   Я попытался вспомнить, как все это было.
   – На полу под каждым зарядом после сверления стены осталась маленькая кучка пыли. Одни кучки были красной кирпичной пылью, другие – серые.
   – Вы успели это разглядеть?
   – Я это помню. В тот момент это сказало мне, что в стену заделано много взрывчатки.
   Эксперт сказал:
   – Вы посмотрели, где начинались или кончались провода? Где могла замыкаться цепь?
   Я покачал головой.
   – Я пытался найти сына.
   – А вы никого не видели в то время вблизи трибун?
   – Нет. Никого.
   Они попросили меня с Роджером пройти с ними до оцепления, чтобы пояснить эксперту, где находилась лестница и стены до взрыва. После этого, как мы поняли, эксперт наденет защитный костюм, шлем и залезет на то, что осталось, чтобы взглянуть на все изнутри.
   – Да, уж лучше вам, чем мне, – заметил я.
   Они посмотрели, как я усердно ковылял, стараясь не отстать от них. Когда мы подошли к тому месту, откуда лучше всего обозревались разрушения, эксперт по обезвреживанию бомб посмотрел на торчащие к небу остатки комнаты прессы, потом перевел взгляд на мои костыли. Натянув на голову защитный шлем, он задорно подмигнул мне.
   – Я в нашей профессии ветеран.
   – Сколько же вам лет?
   – Двадцать восемь.

ГЛАВА 8

   – Знаете что? – сказал мне Роджер.
   – Что?
   Мы стояли на залитой асфальтом дорожке, чуть в стороне от полицейских, и продолжали рассматривать гору битого кирпича и бетона.
   – Мне так кажется, что наш подрывник наделал гораздо больше шума, чем хотел.
   – Что вы имеете в виду?
   Он объяснил:
   – Бризантные взрывчатые вещества – удивительная вещь. Часто совершенно не предсказуемые. Они не были моей армейской специальностью, но, конечно же, большинство солдат с ними знакомо. Всегда остается соблазн переложить взрывчатки, просто, чтобы знать наверняка, что дело будет сделано. – Он улыбнулся. – Однажды мой товарищ должен был подорвать мост. Просто сделать в нем брешь, чтобы по нему нельзя было проехать. Он перебрал с зарядом, и всю эту штуку разнесло в пыль, завалившую речку внизу. Не осталось даже воспоминания. Все решили, что вот это да, отличная работа, но он в душе хохотал над всеми. Я лично понятия не имею, сколько понадобилось взрывчатки, чтоб сотворить на трибунах такое. Я подумал, что тот, кто сделал это, хотел только вывести из строя лестницу. Я имею в виду все эти заряды, заложенные в стены лестничного пролета… Если бы он намеревался поднять на воздух все трибуны, то почему бы не сделать это одной-единственной бомбой? Насколько проще и легче. Меньше вероятности быть замеченным во время установки зарядов. Вы понимаете, что я подразумеваю?
   – Да, понимаю.
   Он посмотрел мне прямо в лицо.
   – Послушайте, – с неловкостью в голосе вдруг сказал он. – Я знаю, что это не мое собачье дело, но не лучше ли вам полежать в автобусе?
   – Если понадобится, лягу.
   Он кивнул.
   – Уж лучше, – проговорил я, – думать о чем-нибудь другом.
   Он на этом успокоился.
   – Ну, тогда ладно.
   – Да. А вообще, спасибо.
   Неожиданно мы оказались в окружении Стрэттонов. Дарт задышал мне в ухо:
   – Приехал конрадовский архитектор. Ну, ждите, такая будет потеха! – он весь светился от озорства. – А Кит что, и вправду пинал вас ногами? – спросил он. – Айвэн говорит, что я всего на несколько секунд опоздал на неповторимое зрелище.
   – Да, вам не повезло. Где этот архитектор?
   – А вон тот человек рядом с Конрадом.
   – Это он – шантажист?
   – Господь его знает. Спросите Кита.
   Он понимал не меньше, чем я сам, что ни за какие коврижки я ни о чем не буду спрашивать Кита.
   – По-моему, Кит это все выдумал, – вымолвил Дарт. – Он страшный врун. Органически не может говорить правду.
   – А Конрад? Он врет?
   – Отец? – Дарт и не думал сердиться на такое неуважительное отношение к родителю. – Мой отец говорит правду из принципа. А возможно, от недостатка воображения. Судите уж сами.
   – Близнецы на распутье, – сказал я.
   – Это еще что такое, о чем это вы?
   – Объясню позже.
   Марджори железным тоном изрекла:
   – Нам не нужен архитектор.
   – Посмотри в лицо фактам, – взмолился Конрад. – Тут же камня на камне не осталось. Нам, можно сказать, с неба свалилась возможность построить что-нибудь значительное.
   Построить что-нибудь значительное! Эти слова отложились в моей памяти как неистребимое воспоминание о школе архитектуры Архитектурной ассоциации. «Создать что-нибудь значительное» – к месту и не к месту повторялось там одним из наших преподавателей.
   Я внимательно посмотрел на конрадовского архитектора, пытаясь мысленно вернуться на шестнадцать лет назад. Конрадовский архитектор, всплыло в памяти, был студентом школы архитектуры, где учился я, но старше меня курсом, принадлежал к школьной элите и считался приверженцем стиля будущего. Мне припомнилось его лицо и то, какую блестящую карьеру ему сулили, но имя начисто выпало из памяти.
   Роджер отошел от меня, чтобы заявить о своем присутствии в конфликте Марджори – Конрад, весьма незавидное положение для управляющего. Конрадовский архитектор чуть кивнул ему, видя в нем противника, а не союзника.
   Поведя рукой в сторону разгорающейся схватки, Дарт спросил:
   – А вы что думаете по поводу того, что им следует предпринять?
   – Я? Лично я?
   – Да.
   – Им ровным счетом наплевать, что я думаю.
   – Но мне любопытно было бы узнать.
   – Я думаю, что им следует заняться выяснением, кто сделал это и с какой целью.
   – Но ведь полиция занимается этим.
   – Вы что, хотите сказать, что семейство не желает знать?
   Дарт явно пришел в смятение:
   – А вы что, видите сквозь стены?
   – Почему они не хотят знать? Мне кажется, это опасное безразличие.
   – Марджори пойдет на что угодно, лишь бы все, что касается семейства, было шито-крыто, – признался Дарт. – Она еще хуже деда, а ведь он отдал бы все на свете, лишь бы не запятналось имя Стрэттонов.
   Кит, наверное, влетел им в копеечку, подумал я, начиная с моей матушки и сколько еще раз после нее, и еще я задался вопросом, что же такое мог натворить Форсайт, чтобы так напугать их.
   Дарт взглянул на часы.
   – Без двадцати двенадцать, – сказал он, – меня уже тошнит от всего этого. Что бы вы сказали о «Мейфлауере»?
   Подумав, я согласился на «Мейфлауер» и без фанфар отступил с ним к шестилетней «Гранаде» с ржавыми передними крыльями. По-видимому, Гарольд Квест никогда не мешал выезжать с ипподрома. Мы беспрепятственно проследовали до примитивной подделки под 1620 год, где Дарт заказал маленькую кружку, а я присовокупил к ней заказ на пятнадцать домашних сандвичей с сыром, помидорами, ветчиной и салатом, а к ним целую лохань мороженого.
   – И вы все это собираетесь съесть? – изумился Дарт.
   – Меня ждут пять разинутых клювов.
   – Боже милосердный! Совершенно забыл.
   Пока нам готовили сандвичи, мы сидели и пили пиво, а потом он, посмеиваясь, отвез меня через задний въезд к дому Роджера и припарковался рядом с автобусом.
   Рядом с входом в автобус я приспособил выносной гонг, который выдвигался из специальной ниши, и Дарт с нескрываемым удивлением наблюдал, как я извлек гонг на улицу и начал колотить по нему.
   Ковбои заявились прямо из прерии, голодные, сухие, гордые и независимые, и расселись на ящиках и бревнах, приготовившись к ленчу на открытом воздухе. Я стоял, оперевшись на костыли. Мальчики привыкли к моему виду и никак не реагировали.
   Они рассказали, что построили из палок частокол. Внутри укрепления находилась кавалерия Соединенных Штатов (Кристофер и Тоби), а за его пределами – индейцы (все остальные). Индейцы (конечно же) были хорошими и хотели взять частокол штурмом или каким-либо другим способом и заполучить побольше скальпов бледнолицых. Для этого, сказал вождь Эдуард, нужно суметь подкрасться к форту. Самым искусным разведчиком был Элан Красное Перо.
   С сандвичем в руках, Дарт заметил, что, как ему кажется, устрашающая боевая раскраска Нила (губная помада миссис Гарднер) – настоящее торжество политической корректности.
   Ни один из них не понял, что он хотел сказать. Я заметил, как Нил впитывает эти слова, молча проговаривает их, готовясь позже задать вопрос.
   Как саранча набросившись на мейфлауерскую еду, они скоро пришли в самое благодушное настроение, и я счел момент подходящим, чтобы сказать им:
   – Задайте Дарту загадку про пилигрима. Ему будет интересно.
   Кристофер с готовностью начал:
   – Пилигрим пришел к развилке дороги. Одна дорога вела к жизни, другая к смерти. У начала обеих дорог стоял страж.
   – Они были близнецами, – уточнил Эдуард.
   Кристофер кивнул и продолжил:
   – Один близнец всегда говорил правду, другой всегда врал.
   Дарт повернул голову и посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.
   – Это очень древняя загадка, – извиняющимся тоном пояснил Эдуард.
   – Пилигриму разрешалось задать только один вопрос, – сказал Тоби. – Только один. А чтобы спасти свою жизнь, он должен был узнать, какая из дорог ведет к жизни. Так вот, что он спросил?
   – Он спросил, какая дорога ведет к жизни, – резонно ответил Дарт.
   Кристофер тут же уточнил:
   – А кого из близнецов он спросил?
   – Того, кто говорил правду.
   – А как он мог узнать, кто из них говорит правду? Они же были похожи, как две капли воды. Они же были близнецами.
   – Конрад с Китом совсем не одинаковые, – возразил Дарт.
   Не поняв его возражения, дети продолжали давить на него. Тоби еще раз задал вопрос:
   – Какой вопрос задал пилигрим?
   – Не имею ни малейшего представления.
   – Думайте, – приказал Эдуард. Дарт повернулся ко мне.
   – Выручайте! – взмолился он.
   – Пилигрим не так сказал, – с удовольствием довел до его сведения Нил.
   – А вы все знаете?
   Пять голов кивнули:
   – Папа нам сказал.
   – Тогда пусть папа скажет и мне.
   Однако объяснил ему ответ Кристофер.
   – Пилигрим мог задать только один вопрос, поэтому он подошел к одному из близнецов и спросил: «Если я спрошу у твоего брата, какая дорога ведет к жизни, по какой дороге он покажет мне идти?»
   Кристофер замолчал. Дарт огорошенно переводил взгляд с одного на другого.
   – И это все? – только и мог он проговорить.
   – Это все. Так что сделал пилигрим?
   – Ну… он… Сдаюсь. Что он сделал?
   Они не собирались подсказывать ему.
   – Вот дьяволы, – сказал Дарт.
   – Один из близнецов и был дьяволом, – согласился Эдуард, – а другой ангелом.
   Всем вдруг надоела эта загадка, и они дружно удалились, как это повелось у них, чтобы продолжить свои игры.
   – Ради Бога, умоляю! – воскликнул Дарт. – Это просто нечестно.
   Я никак не мог унять смех.
   – Ну правда, что сделал пилигрим?
   – Догадайтесь.
   – Вы такой же фрукт, как ваши дети.
   Мы с Дартом вернулись к его машине. Он положил костыли на заднее сиденье, спросив при этом:
   – Кит здорово вас поранил, да?
   – Нет, это взрыв. На меня упали части крыши.
   – Упали на вас? Да, я слышал.
   – От лопаток и ниже все содрано. Могло быть хуже, – заметил я.
   – Вполне, – он завел машину и поехал по внутренней частной дороге.
   – Ну а все-таки, что сделал пилигрим?
   Я улыбнулся.
   – Какую бы дорогу ни назвал близнец, любой из них, он пошел бы по другой. И тот, и другой из близнецов указали бы дорогу к смерти.
   Он ненадолго задумался:
   – Как это?
   – Если пилигрим спросил бы правдивого близнеца, по какой дороге его брат послал бы его к жизни, правдивый близнец, зная, что его брат солжет, показал бы дорогу к смерти.
   – Совсем запутался. Я снова повторил.
   – И, – сказал я, – если бы пилигрим спросил У лживого близнеца, по какой дороге его брат послал бы его к жизни, то, зная, что брат скажет правду, лживый близнец солгал бы о том, что сказал бы брат. Так что лживый близнец тоже показал бы дорогу к смерти.
   Дарт погрузился в молчание. Потом вдруг спросил:
   – А ваши ребята понимают эту загадку?
   – Да. Они даже разыгрывали ее.
   – Они когда-нибудь ссорятся?
   – Конечно, ссорятся. Но они столько раз переезжали с места на место, что не успевали подружиться с кем-нибудь посторонним. Они держатся друг друга. – Я вздохнул. – Скоро они уже вырастут, и все это кончится. Кристофер и так уже слишком большой для большей части их игр.
   – Жаль.
   – Жизнь не стоит на месте.
   Дарт мягко притормозил у импровизированной автостоянки перед конторой Роджера. Я как бы невзначай спросил:
   – А вы и в самом деле приезжали сюда вчера утром в этой машине, как утверждает Гарольд Квест?
   – Да нет, ничего подобного, – Дарт не обиделся. – Больше того, я был у себя в ванной с восьми до половины девятого, и, пожалуйста, только не смейтесь. Никому этого не говорю, но я достал новый массажер-вибратор для кожи головы, он должен приостановить выпадение волос.
   – Змеиный жир, – сказал я.
   – А, чтоб вас, говорю, не смейтесь.
   – А я и не смеюсь.
   – Вас выдают лицевые мускулы, они подергиваются.
   – Но я верю, честное слово, – сказал я, – верю, что из-за своих волос вы вчера не приезжали в половине девятого на ипподром в этом драндулете, напичканном деткордом и пластиковой взрывчаткой.
   – Спасибо и на этом.
   – Вопрос в том, не мог ли кто-нибудь позаимствовать вашу машину, пока вы изучали вибратор, и притом так, чтобы вы об этом не знали? И как вы поведете себя, если эксперт из полиции вздумает осмотреть вашу машину на предмет выявления следов нитратов?
   Этот вопрос привел его в ужас.
   – Этого не может быть. Что вы говорите!
   – Кто-то, – пояснил я, – вчера привез к трибуне, а точнее, к лестнице на трибунах взрывчатку. И возможно, я не ошибусь, если скажу, что ее натыкали в стены после того, как ночной сторож в семь утра ушел домой. Было уже совершенно светло. И ни души поблизости, потому что была Страстная пятница. Были только Гарольд Квест с крикливой командой у ворот, и я не очень уверен, можно ли сколько-нибудь доверять ему.
   – Лживые близнецы, – сказал Дарт.
   – Может быть.
   Я попытался представить себе увальня Дарта с намечающимся брюшком, редеющими волосами, с его ироническим складом ума и склонностью к лени, замышляющим что-нибудь вроде того, чтобы злодейски пустить на воздух трибуны ипподрома. Невозможно. Но вот одолжить машину? Одолжить машину не специально, а так, вообще, – да, безусловно. Одолжить ее, зная заранее, что ею воспользуются в преступных целях? Надеюсь, нет. Но вместе с тем он готов был позволить мне открыть шкаф в кабинете отца. Сам привез меня туда и подбивал к любым незаконным действиям. А когда я отказался, ему стало все равно.