Страница:
Итак, в среду я взяла такси до порта Андраитекис.
Она прервала рассказ, чтобы попробовать мусаку: блюдо только что подали и пахло оно восхитительно.
— Ешь, — велела она, энергично работая вилкой и указав на мою почти не тронутую тарелку.
— Да, — сказал я.
После памятного обеда с Джосси это была первая горячая пища, к которой я прикоснулся, и мне полагалось бы с жадностью наброситься на нее. Однако сырная диета сыграла со мной скверную шутку: у меня пропал аппетит.
Как выяснилось, я вообще не мог есть нормально. Накануне вечером, когда журналисты наконец ушли, я так и не сумел поужинать, как и позавтракать сегодня утром.
— Расскажи об Андраитекисе, — попросил я.
— Потерпи минутку, — сказала она. — Я не дам остыть этому отменному блюду. — Она ела с удовольствием и не одобрила мои безуспешные потуги последовать ее примеру. Мне пришлось дожидаться очередного выпуска новостей, пока она не проглотила последний кусочек и не положила вилку.
— Это было превосходно, — оценила она. — Прекрасное угощение.
— Андраитекис, — напомнил я.
Она негромко рассмеялась.
— Ну, хорошо. Андраитекис. Маленький порт по меркам Пальмы, но больше Сьюдаделы. Скромные гавани и причалы являются частью старых районов на островах. Старинные здания... Там нет роскошных гостиниц, так как нет пляжей. Большая глубина, скалистые рифы и все такое. Я узнала так много нового об островах. Этого бы не случилось, если бы я спокойно дожила свою неделю в Кала Санта-Галдане и вернулась домой в прошлую субботу. У них богатейшая и бурная история сражений, осад и вторжений. Ужасная, кровавая история. Сейчас можно относиться с иронией к тому, каким путем они превратились в рай для туристов, но шумная современная цивилизация все-таки лучше жестокого прошлого.
— Драгоценная Хилари, — сказал я, — заканчивай лекцию и переходи к делу.
— Это была самая большая яхта в Андраитекисе, — сказала она. — Я узнала ее почти сразу, а потом я увидела того самого молодого человека на пристани, неподалеку от того места, где я расплачивалась с таксистом. Он вышел из магазина и двинулся по набережной. Он нес тяжелую коробку с продуктами. Коробку он швырнул на краю пристани рядом с черной резиновой лодкой, на которой подплывал к берегу в Кала Санта-Галдане. Потом он возвратился и направился вверх по улице, что ведет в сторону от причала. Я не преследовала его по пятам, а просто наблюдала. Буквально через несколько шагов он зашел в какой-то дом на той улице и вскоре вышел, опять со свертком в руках, упакованным в целлофан. Он пустился в обратный путь к шлюпке, погрузил в нее коробку и сверток, сел сам, запустил мотор и помчался к яхте.
Подошел официант забрать наши тарелки и предложить кофе и десерт.
— Сыр, — выбрала Хилари.
— Только кофе, — заказал я. — Пожалуйста, продолжай.
— Итак... Я зашла в магазинчик, откуда он появился в первый раз, и спросила о нем, но там говорили только на испанском, а я испанского не знаю. Тогда я прошлась по улице до дверей, куда он на моих глазах заходил.
И вот тут-то мне крупно повезло.
Она прервала рассказ, чтобы отрезать себе сыра из предложенного на дощечке ассорти. Интересно, сколько пройдет времени прежде, чем мне снова захочется отведать этот деликатес.
— В том доме оказалась прачечная, — сказала она. — Просторная и ослепительно белая. Она принадлежит английской супружеской паре, которая поначалу приехала на Майорку в отпуск и влюбилась в это место. Очень милая чета. Дружелюбные, счастливые, трудолюбивые и готовые охотно помочь. Они сказали, что знакомы с молодым человеком достаточно хорошо, так как он всегда приносит им белье в стирку, когда находится в Андраитекисе. Они все время принимают белье у моряков. Обычно они стирают и гладят мешок грязной одежды за полдня.
Она съела бисквит и кусочек сыра. Я ждал.
— Аластер Ярдли, — повторила она. — Хозяева прачечной уверяли, что он хороший моряк. Лучше большинства такого сорта. Он часто перегоняет яхты с одного места на другое по желанию владельца. Он умеет управлять большими парусниками и благодаря этому хорошо известен. Он приплывает в Андраитекис четыре-пять раз в году, но три года назад имел там квартиру, которую использовал как базу. Хозяева прачечной признались, что на самом деле знают о нем не очень много, кроме того, что отец его работал на судоверфи. Однажды Ярдли говорил им, что научился водить корабли и ходить одновременно и начинал наемным палубным матросом на ходовых испытаниях океанских гоночных яхт.
Больше он почти ничего не рассказывает ни о себе, ни о том, на кого работает в настоящее время, а хозяева прачечной не выясняли. Они не любопытные люди, просто общительные.
— Ты замечательная женщина, — сказал я.
— Гм. Я сделала несколько фотографий парусника и проявила их в круглосуточном ателье.
Она открыла сумочку и вытащила желтый пакет, в котором, помимо отпускных снимков, находились три отчетливые цветные фотографии моей первой тюрьмы. В трех ракурсах, пойманных, когда парусник круто разворачивался во время прилива.
— Можешь взять их, если хочешь, — сказала она.
— Я бы расцеловал тебя.
Ее лицо просияло от удовольствия.
— Если ты покопаешься в пачке, то найдешь весьма плохую фотографию Аластера Ярдли. Мне не удалось как следует навести на резкость. Я немного торопилась — он шел навстречу со своим бельем, и мне не хотелось, чтобы он заподозрил, будто я фотографирую лично его. Понимаешь, мне пришлось сделать вид, что я снимаю общий вид порта, поэтому, боюсь, вышло не очень хорошо.
Хилари щелкнула его по пояс и, как она и сказала, слегка не в фокусе.
Но его наверняка узнал бы каждый, кто с ним встречался. Ярдли смотрел вперед, не в камеру, и нес под мышкой белый сверток. Даже на расплывчатой картинке неуступчивое выражение придавало чертам лица силу и твердость; он производил впечатление человека напористого и решительного. Наверное, Ярдли мог бы мне понравиться, если бы мы встретились при других обстоятельствах.
— Ты отнесешь карточки в полицию? — поинтересовалась Хилари.
— Не знаю. — Я задумался. — Ты можешь одолжить мне негативы, чтобы напечатать побольше фотографий?
— Выбери, какие тебе нужны, и возьми их, — сказала она.
Я так и поступил, и мы еще посидели за чашечкой кофе.
— Надеюсь, — промолвила она, — что ты один или два раза вспоминал о... том времени, которое мы провели вместе.
— Да.
Она взглянула на меня с улыбкой в глазах, спрятанных за стеклами очков.
— Ты сожалеешь об этом?
— Нет, конечно. А ты?
Она покачала головой.
— Возможно, еще рано судить. Но мне кажется, это изменит всю мою жизнь.
— Каким образом? — спросил я.
— У меня такое ощущение, словно ты высвободил во мне огромный запас интеллектуальной энергии. Меня подавляло осознание невежества и даже неполноценности. И оно ушло. Я чувствую себя ракетой, заправленной горючим и готовой к запуску.
— Куда? — спросил я. — Выше поста директрисы?
— Ничего определенного, что имело бы материальное выражение. Но моя школа сделается лучше, а кроме того, существуют такие вещи, как власть, влияние и признание в политических кругах.
— Мисс Пинлок станет великой силой в стране.
— Ну, это мы еще посмотрим, — сказала она. Я мысленно вернулся к тому времени, когда мне было восемнадцать лет и я впервые переспал с девушкой. Большим облегчением было узнать наконец, о чем же так много говорят все вокруг, но я не припоминал, чтобы почувствовал какой-то особенный прилив энергии. Возможно, опыт пришел ко мне слишком легко и слишком рано. А, вернее, я никогда и не обладал могучим потенциалом Пинлок.
Я оплатил счет, и мы вышли на улицу. Стояла прохладная апрельская погода, как и всю последнюю неделю, и Хилари зябко поежилась в своем пальто.
— В том и состоит беда теплых, уютных гнездышек... жизнь не щадит вас, когда вы их покидаете.
— В аллегорическом смысле?
— Разумеется.
Мы двинулись обратно к конторе по Хай-стрит, вдоль вереницы магазинов. У дверей люди сновали туда и сюда, словно пчелы у отверстия улья. Привычная картина уличной жизни после трех последних недель казалась легкомысленной и нереальной.
Мы поравнялись с банком: так получилось, но ни я лично не хранил там свои деньги, ни наша фирма не пользовалась услугами этого банка, но он занимался делами многих наших клиентов.
— Ты не могла бы подождать секунду? — спросил я. — На этой неделе мне пришла в голову парочка идей... просто хочу кое-что проверить.
Хилари улыбнулась, с готовностью кивнула и без лишних слов осталась ждать, когда я отправился с кратким визитом в банк.
— Как ты? — спросил я, снова присоединившись к ней.
— Прекрасно, — ответила она. — Где тебя держали в том фургоне?
— На складе. — Я сверился с часами. — Хочешь посмотреть? Я бы взглянул на него еще разок.
— Хорошо.
— Моя машина стоит за конторой.
Мы пошли дальше, мимо маленького симпатичного магазина одежды. Я бесцельно скользнул взглядом по витрине, сделал еще два шага и остановился.
— Хилари...
— Да?
— Я хочу сделать тебе подарок.
— Не будь смешным, — сказала она.
Она громко возражала по пути в магазин и умолкла, лишь взглянув на то, что я предлагал ей носить: вещь, которую я заметил на витрине, длинное вызывающее алое манто.
— Примерь, — попросил я.
Качая головой, она сняла унылое твидовое пальто и позволила продавщице набросить себе на плечи яркое просторное одеяние. Она стояла неподвижно, пока девушка застегивала пуговицы и поправляла элегантный воротник. Посмотрела на себя в зеркало. Гадкий утенок превратился в лебедя, подумал я.
Простоватая женщина преобразилась. Она выглядела величественно и роскошно, тонкая красная шерсть ниспадала эффектными складками на ее высокой фигуре.
— Ракеты, — сказал я, — приводят в движение пламя.
— Ты не можешь купить мне это.
— Почему нет?
Я выписал девушке чек, и Хилари, наверное, впервые в жизни лишилась дара речи.
— Не снимай его, — сказал я. — Тебе необыкновенно идет.
Продавщица упаковала старое пальто в пакет, и мы продолжили наш путь в контору. Люди оборачивались вслед мисс Пинлок, раньше они этого никогда не делали.
— Это требует мужества, — заметила она, поднимая подбородок.
— Как все первые полеты.
Она тотчас подумала о ночи в Кала Санта-Галдане: я увидел это по выражению ее глаз. Она улыбнулась про себя и расправила плечи.
Снаружи склад казался маленьким и ветхим, краска отслаивалась, словно белая короста, под которой проступали неровные серые шрамы. Дощечка, привинченная к стене, предлагала внаем 10.500 квадратных футов. Но надпись, поблекшая от времени, наводила на мысль, что желающие арендовать помещение не выстраивались в очередь.
Здание стояло на отшибе, в конце боковой дороги, которая теперь никуда не вела — после закрытия железнодорожной ветки и дальнейшей массовой реорганизации транспортной сети, строительства новых автомагистралей и дорожных развязок.
В большой двери на роликах имелась маленькая дверца, и обе открыты.
Точнее, замки были, по-видимому, когда-то сорваны, и это произошло давно.
Расщепленное дерево вокруг сломанных запоров успело посереть под воздействием атмосферы.
Я распахнул перед Хилари маленькую дверь, и мы вошли внутрь. Дверь с шумом захлопнулась за нами; темнота иногда ослепляет не хуже яркого света.
Я отворил дверь и подпер ее камнем, но и тогда глубокие тени по углам не рассеялись. Понятно, почему хулиганы ограничились только взломом дверей.
Толстенный слой пыли покрывал все, что находилось внутри; при малейшем прикосновении в воздух поднималось удушливое облако.
Звуки мгновенно заглушались; создавалось впечатление, будто высокие, заплесневелые груды хлама помещали любые отголоски на расстоянии менее ярда. Очутившись на маленьком пятачке посередине вклада, я прокричал:
«Эгей!», и ощущение было таким, словно крик застрял у меня в горле.
— Здесь холодно, — заметила Хилари. — Холоднее, чем снаружи.
— Наверное, что-то случилось с вентиляционными шахтами, — сказал я.
— Сквозняк затягивает в помещение пыль и снижает температуру.
Наши голоса не получали никакого резонанса. Мы прошли немного вперед, к тому месту, где стоял белый фургон; рядом с ним огромной темной массой расстилался брезентовый чехол.
Наши глаза постепенно привыкли к полумраку, и мы заглянули в машину.
Полиция забрала канистру с водой и сумку с сыром, и фургон был пуст. Тесный кузов. Грязный и неуютный.
— Ты провел в нем почти неделю! — недоверчиво воскликнула Хилари.
— Пять ночей и четыре с половиной дня, — уточнил я. — Не будем преувеличивать.
— Не будем, — сухо откликнулась она. : Мы простояли минуты две, разглядывая фургон, и безжизненность и холод этого помещения начали действовать на нас угнетающе. Я слегка вздрогнул и пошел прочь, к выходу, на свежий воздух. Хилари последовала за мной и отшвырнула носком камень, послуживший дверным упором. Облупившаяся дверь со стуком захлопнулась.
— Ты хорошо спал прошлой ночью? — грустно спросила она.
— Нет.
— Кошмары?
Я посмотрел на серое, пасмурное небо и с наслаждением вдохнул полной грудью.
— Так... сны, — сказал я.
Она сглотнула.
— Почему тебе захотелось, вернуться сюда?
— Узнать имя агента по продаже недвижимости, у которого числится в списках этот склад. Оно написано на доске на стене. Я мало что замечал вокруг, когда полиция увезла меня вчера отсюда.
Она издала короткий резкий смешок, разряжая накопившееся напряжение.
— Весьма разумно!
— Тот, кто спрятал здесь фургон, знал о существовании этого места, — пояснил я. — Я не знал, а я живу в Ньюбери уже шесть лет.
— Оставь это дело полиции, — серьезно посоветовала она. — В конце концов, они же нашли тебя.
Я покачал головой.
— Кто-то позвонил в Скотленд-Ярд и сообщил, где я.
— Оставь это им, — настойчиво повторила она. — Тебя все это больше не касается.
— Не знаю. Как ни банально это прозвучит, но где-то поблизости дрейфует большущий айсберг, и белый фургон — всего лишь его вершина.
Мы сели в мой автомобиль, и я отвез Хилари на стоянку, где она оставила свою машину. Пинлок задержалась около нее, величественная в новом алом манго, и поискала в сумочке ручку и записную книжку.
— Вот, — сказала она, набросав несколько строк, — мой адрес и номер телефона. Приходи в любое время. Возможно, тебе понадобится... — она помолчала мгновение, — безопасное убежище.
— Могу я обратиться за советом? — спросил я.
— За чем угодно.
Я улыбнулся.
— Нет, — сказала она. — Не за этим. Я хочу сохранить воспоминания, а не превращать это в привычку.
— Сними очки, — попросил я.
— Чтобы лучше видеть тебя? — Она усмехнулась, но выполнила мое пожелание и сняла их.
— Почему ты не носишь контактные линзы? — спросил я. — Без очков у тебя изумительные глаза.
На обратном пути в контору я остановился купить продуктов, рассудив, что никогда не начну есть по-человечески, если не запасусь любимыми лакомствами. Еще я отдал в срочную печать негативы Хилари, так что часы показывали почти пять, когда я переступил порог конторы.
Дебби и Питер уже совершили традиционный пятничный побег. Каждую пятницу наши помощники придумывали убедительные предлоги, чтобы уйти пораньше; зубные врачи и бухгалтерские курсы являлись типичными из них. За несколько лет оба достигли непревзойденных высот изобретательности, что было бы весьма кстати, если бы они применяли ее на работе. По опыту я знал: если заставить обоих задержаться до пяти, после четверти пятого от них все равно не добьешься никакого толка. Бесс, заразившись от них той же болезнью, уже накрыла чехлом пишущую машинку и старательно накладывала новый слой косметики поверх старого. Бесс, восемнадцатилетняя обладательница соблазнительных округлостей, считала работу досадной помехой своим сексуальным упражнениям. Она одарила меня ослепительной улыбкой, провела языком по губам, пламеневшим свежей помадой, и вызывающей походкой заспешила навстречу развлечениям, которые составляли смысл ее жизни по выходным.
В кабинете Кинга раздавались голоса: громкий баритон Тревора, подававшего короткие реплики, и тихий говорок клиента, изъяснявшегося весьма пространно.
Я прибрал у себя на столе и, захватив досье Глитберга, Онслоу и Пависа, пошел к машине. Когда я пересекал приемную, дверь в кабинет моего партнера неожиданно распахнулась, открыв взору Тревора и его клиента: они тепло пожимали руки.
Посетителем оказался стряпчий Денби Крест, упитанный коротышка с жесткими усами и постоянно перекошенным от раздражения ртом. Даже тогда, когда он улыбался вам в лицо, он производил впечатление человека, раздосадованного общим положением вещей. Многие из его собственных клиентов принимали его недовольную гримасу за выражение сочувствия к их бедам, что было ошибкой.
— Я в долгу не останусь, Тревор, — говорил он. — Я бесконечно благодарен.
Внезапно Тревор заметил, что я стою в приемной, и тупо уставился на меня.
— Я думал, вы уже ушли, Ро, — сказал он.
— Вернулся взять кое-какие документы, — ответил я, взглянув на папки у себя в руках. — Добрый день, Денби.
— Добрый день, Рональд.
Он коротко кивнул мне и торопливо выскочил из конторы: весьма поспешный уход, даже по его меркам. Я полюбовался его стремительно исчезавшей спиной и обратился к Тревору:
— Вы подписали его аудиторский акт? Он сказал, что подождет вашего возвращения.
— Да, подписал, — сказал Тревор. Он тоже не горел желанием тратить время на досужие разговоры; потеряв ко мне интерес, он обратил его на свой стол.
— Что я делал не правильно? — спросил я. — У меня все время получалась недостача в его кассе в пятьдесят тысяч фунтов.
— Не туда поставили десятичную запятую, — коротко прокомментировал он.
— Покажите мне, — сказал я.
— Не сейчас, Ро. Пора идти домой.
Я положил папки на стол Бесс и вошел в кабинет Тревора. Эта комната была больше моей и выглядела намного опрятнее без рядов картонных коробок вдоль стены. Здесь помещались три кресла для посетителей, на стенах висело несколько гравюр Стаббса, на столе стояла ваза с букетом нарциссов.
— Тревор...
Он сосредоточенно складывал в стопку бумаги, в которых я признал документы Денби Креста, и не поднял головы. Я стоял посреди кабинета и ждал.
В конце концов ему пришлось сдаться и заметить мое присутствие. Его лицо выражало вежливое внимание, спокойствие и невозмутимость, и если минуту назад его омрачала тень тревоги, то теперь она бесследно исчезла.
— Тревор, — сказал я, — пожалуйста, покажите мне, где именно я ошибся.
— Бросьте, Ро, — мягко сказал он. — Он отличный парень.
— Если вы подписали акт при том, что у него действительно имеется недостача в пятьдесят тысяч фунтов, тогда меня это тоже касается.
— Вы смертельно устали, Ро, и выглядите больным. Сейчас не время для деловых разговоров. — Он обошел вокруг стола и заботливо взял меня под руку. — Дорогой мой мальчик, вы знаете, как меня потрясла и расстроила история, которая случилась с вами недавно. Я искренне хочу, чтобы вы перестали волноваться по пустякам и полностью поправились.
Для него это была длинная речь, и неожиданная. Почувствовав, что я растерялся, он добавил:
— Документы Денби в полном порядке. Если угодно, в понедельник мы посмотрим его бумаги вместе.
Я отступил отчасти потому, что попросту не желал смириться с мыслью, что моя догадка верна и Тревор подписал аудиторский акт, отлично понимая, что цифры подделаны. На своем абаке из сыра я пересчитывал их много раз, и ответ неизменно получался один и тот же, каким бы методом я ни пользовался.
Тревор по-отечески проводил меня до двери кабинета и наблюдал за мной, пока я брал кипу папок со стола Бесс.
— Что это? — полюбопытствовал он. — Вы действительно не должны работать в выходные.
— Это не работа. Архивные досье. Я подумал, что хорошо бы освежить в памяти кое-какие факты.
Он подошел и просмотрел надписи на бирках, по очереди перекладывая досье.
— Но почему именно эти, Бога ради? — изумился он и нахмурился, наткнувшись на дело Конната Пависа.
— Не знаю... — Я вздохнул. — Просто в голову пришло, что они, возможно, как-то связаны с моим похищением.
Он посмотрел на меня с сочувствием.
— Ро, дорогой, почему бы вам не предоставить полиции заниматься расследованием?
— А я им и не мешаю. — Я набрал полные руки папок и улыбнулся. Впрочем, не думаю, что мое дело числится у них в ряду самых неотложных. Меня не обокрали, не требовали выкупа, не держали заложником. Само по себе незаконное лишение свободы, вероятно, стоит в их табели о рангах ниже, чем парковка на двойной желтой линии.
— Но, — промолвил он с сомнением, — вы что же, считаете, полицейские никогда не выяснят, кто вас похитил и почему?
— Полагаю, результат зависит от того, где они будут искать. — Я передернул плечами и зашагал к двери, но остановился на полпути и обернулся.
Он застыл около стола Бесс, явно встревоженный.
— Тревор, — сказал я, — мне безразлично, сумеет полиция разгадать загадку или нет. Меня не сжигает безумная жажда мщения. Я сыт по горло шумихой вокруг судебного процесса, где я выступал главным свидетелем обвинения. И меня тем более не прельщает перспектива стать объектом всеобщего внимания в качестве жертвы. Но для собственного душевного спокойствия я бы хотел знать. Если я докопаюсь до сути, мне совершенно необязательно использовать добытую информацию. Полиции придется. В этом вся разница. Кто знает, возможно, было бы лучше, если бы именно я, а не полиция, довел расследование до конца.
Он покачал головой, взволнованный и полный сомнений.
— До понедельника, — сказал я.
Глава 14
Она прервала рассказ, чтобы попробовать мусаку: блюдо только что подали и пахло оно восхитительно.
— Ешь, — велела она, энергично работая вилкой и указав на мою почти не тронутую тарелку.
— Да, — сказал я.
После памятного обеда с Джосси это была первая горячая пища, к которой я прикоснулся, и мне полагалось бы с жадностью наброситься на нее. Однако сырная диета сыграла со мной скверную шутку: у меня пропал аппетит.
Как выяснилось, я вообще не мог есть нормально. Накануне вечером, когда журналисты наконец ушли, я так и не сумел поужинать, как и позавтракать сегодня утром.
— Расскажи об Андраитекисе, — попросил я.
— Потерпи минутку, — сказала она. — Я не дам остыть этому отменному блюду. — Она ела с удовольствием и не одобрила мои безуспешные потуги последовать ее примеру. Мне пришлось дожидаться очередного выпуска новостей, пока она не проглотила последний кусочек и не положила вилку.
— Это было превосходно, — оценила она. — Прекрасное угощение.
— Андраитекис, — напомнил я.
Она негромко рассмеялась.
— Ну, хорошо. Андраитекис. Маленький порт по меркам Пальмы, но больше Сьюдаделы. Скромные гавани и причалы являются частью старых районов на островах. Старинные здания... Там нет роскошных гостиниц, так как нет пляжей. Большая глубина, скалистые рифы и все такое. Я узнала так много нового об островах. Этого бы не случилось, если бы я спокойно дожила свою неделю в Кала Санта-Галдане и вернулась домой в прошлую субботу. У них богатейшая и бурная история сражений, осад и вторжений. Ужасная, кровавая история. Сейчас можно относиться с иронией к тому, каким путем они превратились в рай для туристов, но шумная современная цивилизация все-таки лучше жестокого прошлого.
— Драгоценная Хилари, — сказал я, — заканчивай лекцию и переходи к делу.
— Это была самая большая яхта в Андраитекисе, — сказала она. — Я узнала ее почти сразу, а потом я увидела того самого молодого человека на пристани, неподалеку от того места, где я расплачивалась с таксистом. Он вышел из магазина и двинулся по набережной. Он нес тяжелую коробку с продуктами. Коробку он швырнул на краю пристани рядом с черной резиновой лодкой, на которой подплывал к берегу в Кала Санта-Галдане. Потом он возвратился и направился вверх по улице, что ведет в сторону от причала. Я не преследовала его по пятам, а просто наблюдала. Буквально через несколько шагов он зашел в какой-то дом на той улице и вскоре вышел, опять со свертком в руках, упакованным в целлофан. Он пустился в обратный путь к шлюпке, погрузил в нее коробку и сверток, сел сам, запустил мотор и помчался к яхте.
Подошел официант забрать наши тарелки и предложить кофе и десерт.
— Сыр, — выбрала Хилари.
— Только кофе, — заказал я. — Пожалуйста, продолжай.
— Итак... Я зашла в магазинчик, откуда он появился в первый раз, и спросила о нем, но там говорили только на испанском, а я испанского не знаю. Тогда я прошлась по улице до дверей, куда он на моих глазах заходил.
И вот тут-то мне крупно повезло.
Она прервала рассказ, чтобы отрезать себе сыра из предложенного на дощечке ассорти. Интересно, сколько пройдет времени прежде, чем мне снова захочется отведать этот деликатес.
— В том доме оказалась прачечная, — сказала она. — Просторная и ослепительно белая. Она принадлежит английской супружеской паре, которая поначалу приехала на Майорку в отпуск и влюбилась в это место. Очень милая чета. Дружелюбные, счастливые, трудолюбивые и готовые охотно помочь. Они сказали, что знакомы с молодым человеком достаточно хорошо, так как он всегда приносит им белье в стирку, когда находится в Андраитекисе. Они все время принимают белье у моряков. Обычно они стирают и гладят мешок грязной одежды за полдня.
Она съела бисквит и кусочек сыра. Я ждал.
— Аластер Ярдли, — повторила она. — Хозяева прачечной уверяли, что он хороший моряк. Лучше большинства такого сорта. Он часто перегоняет яхты с одного места на другое по желанию владельца. Он умеет управлять большими парусниками и благодаря этому хорошо известен. Он приплывает в Андраитекис четыре-пять раз в году, но три года назад имел там квартиру, которую использовал как базу. Хозяева прачечной признались, что на самом деле знают о нем не очень много, кроме того, что отец его работал на судоверфи. Однажды Ярдли говорил им, что научился водить корабли и ходить одновременно и начинал наемным палубным матросом на ходовых испытаниях океанских гоночных яхт.
Больше он почти ничего не рассказывает ни о себе, ни о том, на кого работает в настоящее время, а хозяева прачечной не выясняли. Они не любопытные люди, просто общительные.
— Ты замечательная женщина, — сказал я.
— Гм. Я сделала несколько фотографий парусника и проявила их в круглосуточном ателье.
Она открыла сумочку и вытащила желтый пакет, в котором, помимо отпускных снимков, находились три отчетливые цветные фотографии моей первой тюрьмы. В трех ракурсах, пойманных, когда парусник круто разворачивался во время прилива.
— Можешь взять их, если хочешь, — сказала она.
— Я бы расцеловал тебя.
Ее лицо просияло от удовольствия.
— Если ты покопаешься в пачке, то найдешь весьма плохую фотографию Аластера Ярдли. Мне не удалось как следует навести на резкость. Я немного торопилась — он шел навстречу со своим бельем, и мне не хотелось, чтобы он заподозрил, будто я фотографирую лично его. Понимаешь, мне пришлось сделать вид, что я снимаю общий вид порта, поэтому, боюсь, вышло не очень хорошо.
Хилари щелкнула его по пояс и, как она и сказала, слегка не в фокусе.
Но его наверняка узнал бы каждый, кто с ним встречался. Ярдли смотрел вперед, не в камеру, и нес под мышкой белый сверток. Даже на расплывчатой картинке неуступчивое выражение придавало чертам лица силу и твердость; он производил впечатление человека напористого и решительного. Наверное, Ярдли мог бы мне понравиться, если бы мы встретились при других обстоятельствах.
— Ты отнесешь карточки в полицию? — поинтересовалась Хилари.
— Не знаю. — Я задумался. — Ты можешь одолжить мне негативы, чтобы напечатать побольше фотографий?
— Выбери, какие тебе нужны, и возьми их, — сказала она.
Я так и поступил, и мы еще посидели за чашечкой кофе.
— Надеюсь, — промолвила она, — что ты один или два раза вспоминал о... том времени, которое мы провели вместе.
— Да.
Она взглянула на меня с улыбкой в глазах, спрятанных за стеклами очков.
— Ты сожалеешь об этом?
— Нет, конечно. А ты?
Она покачала головой.
— Возможно, еще рано судить. Но мне кажется, это изменит всю мою жизнь.
— Каким образом? — спросил я.
— У меня такое ощущение, словно ты высвободил во мне огромный запас интеллектуальной энергии. Меня подавляло осознание невежества и даже неполноценности. И оно ушло. Я чувствую себя ракетой, заправленной горючим и готовой к запуску.
— Куда? — спросил я. — Выше поста директрисы?
— Ничего определенного, что имело бы материальное выражение. Но моя школа сделается лучше, а кроме того, существуют такие вещи, как власть, влияние и признание в политических кругах.
— Мисс Пинлок станет великой силой в стране.
— Ну, это мы еще посмотрим, — сказала она. Я мысленно вернулся к тому времени, когда мне было восемнадцать лет и я впервые переспал с девушкой. Большим облегчением было узнать наконец, о чем же так много говорят все вокруг, но я не припоминал, чтобы почувствовал какой-то особенный прилив энергии. Возможно, опыт пришел ко мне слишком легко и слишком рано. А, вернее, я никогда и не обладал могучим потенциалом Пинлок.
Я оплатил счет, и мы вышли на улицу. Стояла прохладная апрельская погода, как и всю последнюю неделю, и Хилари зябко поежилась в своем пальто.
— В том и состоит беда теплых, уютных гнездышек... жизнь не щадит вас, когда вы их покидаете.
— В аллегорическом смысле?
— Разумеется.
Мы двинулись обратно к конторе по Хай-стрит, вдоль вереницы магазинов. У дверей люди сновали туда и сюда, словно пчелы у отверстия улья. Привычная картина уличной жизни после трех последних недель казалась легкомысленной и нереальной.
Мы поравнялись с банком: так получилось, но ни я лично не хранил там свои деньги, ни наша фирма не пользовалась услугами этого банка, но он занимался делами многих наших клиентов.
— Ты не могла бы подождать секунду? — спросил я. — На этой неделе мне пришла в голову парочка идей... просто хочу кое-что проверить.
Хилари улыбнулась, с готовностью кивнула и без лишних слов осталась ждать, когда я отправился с кратким визитом в банк.
— Как ты? — спросил я, снова присоединившись к ней.
— Прекрасно, — ответила она. — Где тебя держали в том фургоне?
— На складе. — Я сверился с часами. — Хочешь посмотреть? Я бы взглянул на него еще разок.
— Хорошо.
— Моя машина стоит за конторой.
Мы пошли дальше, мимо маленького симпатичного магазина одежды. Я бесцельно скользнул взглядом по витрине, сделал еще два шага и остановился.
— Хилари...
— Да?
— Я хочу сделать тебе подарок.
— Не будь смешным, — сказала она.
Она громко возражала по пути в магазин и умолкла, лишь взглянув на то, что я предлагал ей носить: вещь, которую я заметил на витрине, длинное вызывающее алое манто.
— Примерь, — попросил я.
Качая головой, она сняла унылое твидовое пальто и позволила продавщице набросить себе на плечи яркое просторное одеяние. Она стояла неподвижно, пока девушка застегивала пуговицы и поправляла элегантный воротник. Посмотрела на себя в зеркало. Гадкий утенок превратился в лебедя, подумал я.
Простоватая женщина преобразилась. Она выглядела величественно и роскошно, тонкая красная шерсть ниспадала эффектными складками на ее высокой фигуре.
— Ракеты, — сказал я, — приводят в движение пламя.
— Ты не можешь купить мне это.
— Почему нет?
Я выписал девушке чек, и Хилари, наверное, впервые в жизни лишилась дара речи.
— Не снимай его, — сказал я. — Тебе необыкновенно идет.
Продавщица упаковала старое пальто в пакет, и мы продолжили наш путь в контору. Люди оборачивались вслед мисс Пинлок, раньше они этого никогда не делали.
— Это требует мужества, — заметила она, поднимая подбородок.
— Как все первые полеты.
Она тотчас подумала о ночи в Кала Санта-Галдане: я увидел это по выражению ее глаз. Она улыбнулась про себя и расправила плечи.
Снаружи склад казался маленьким и ветхим, краска отслаивалась, словно белая короста, под которой проступали неровные серые шрамы. Дощечка, привинченная к стене, предлагала внаем 10.500 квадратных футов. Но надпись, поблекшая от времени, наводила на мысль, что желающие арендовать помещение не выстраивались в очередь.
Здание стояло на отшибе, в конце боковой дороги, которая теперь никуда не вела — после закрытия железнодорожной ветки и дальнейшей массовой реорганизации транспортной сети, строительства новых автомагистралей и дорожных развязок.
В большой двери на роликах имелась маленькая дверца, и обе открыты.
Точнее, замки были, по-видимому, когда-то сорваны, и это произошло давно.
Расщепленное дерево вокруг сломанных запоров успело посереть под воздействием атмосферы.
Я распахнул перед Хилари маленькую дверь, и мы вошли внутрь. Дверь с шумом захлопнулась за нами; темнота иногда ослепляет не хуже яркого света.
Я отворил дверь и подпер ее камнем, но и тогда глубокие тени по углам не рассеялись. Понятно, почему хулиганы ограничились только взломом дверей.
Толстенный слой пыли покрывал все, что находилось внутри; при малейшем прикосновении в воздух поднималось удушливое облако.
Звуки мгновенно заглушались; создавалось впечатление, будто высокие, заплесневелые груды хлама помещали любые отголоски на расстоянии менее ярда. Очутившись на маленьком пятачке посередине вклада, я прокричал:
«Эгей!», и ощущение было таким, словно крик застрял у меня в горле.
— Здесь холодно, — заметила Хилари. — Холоднее, чем снаружи.
— Наверное, что-то случилось с вентиляционными шахтами, — сказал я.
— Сквозняк затягивает в помещение пыль и снижает температуру.
Наши голоса не получали никакого резонанса. Мы прошли немного вперед, к тому месту, где стоял белый фургон; рядом с ним огромной темной массой расстилался брезентовый чехол.
Наши глаза постепенно привыкли к полумраку, и мы заглянули в машину.
Полиция забрала канистру с водой и сумку с сыром, и фургон был пуст. Тесный кузов. Грязный и неуютный.
— Ты провел в нем почти неделю! — недоверчиво воскликнула Хилари.
— Пять ночей и четыре с половиной дня, — уточнил я. — Не будем преувеличивать.
— Не будем, — сухо откликнулась она. : Мы простояли минуты две, разглядывая фургон, и безжизненность и холод этого помещения начали действовать на нас угнетающе. Я слегка вздрогнул и пошел прочь, к выходу, на свежий воздух. Хилари последовала за мной и отшвырнула носком камень, послуживший дверным упором. Облупившаяся дверь со стуком захлопнулась.
— Ты хорошо спал прошлой ночью? — грустно спросила она.
— Нет.
— Кошмары?
Я посмотрел на серое, пасмурное небо и с наслаждением вдохнул полной грудью.
— Так... сны, — сказал я.
Она сглотнула.
— Почему тебе захотелось, вернуться сюда?
— Узнать имя агента по продаже недвижимости, у которого числится в списках этот склад. Оно написано на доске на стене. Я мало что замечал вокруг, когда полиция увезла меня вчера отсюда.
Она издала короткий резкий смешок, разряжая накопившееся напряжение.
— Весьма разумно!
— Тот, кто спрятал здесь фургон, знал о существовании этого места, — пояснил я. — Я не знал, а я живу в Ньюбери уже шесть лет.
— Оставь это дело полиции, — серьезно посоветовала она. — В конце концов, они же нашли тебя.
Я покачал головой.
— Кто-то позвонил в Скотленд-Ярд и сообщил, где я.
— Оставь это им, — настойчиво повторила она. — Тебя все это больше не касается.
— Не знаю. Как ни банально это прозвучит, но где-то поблизости дрейфует большущий айсберг, и белый фургон — всего лишь его вершина.
Мы сели в мой автомобиль, и я отвез Хилари на стоянку, где она оставила свою машину. Пинлок задержалась около нее, величественная в новом алом манго, и поискала в сумочке ручку и записную книжку.
— Вот, — сказала она, набросав несколько строк, — мой адрес и номер телефона. Приходи в любое время. Возможно, тебе понадобится... — она помолчала мгновение, — безопасное убежище.
— Могу я обратиться за советом? — спросил я.
— За чем угодно.
Я улыбнулся.
— Нет, — сказала она. — Не за этим. Я хочу сохранить воспоминания, а не превращать это в привычку.
— Сними очки, — попросил я.
— Чтобы лучше видеть тебя? — Она усмехнулась, но выполнила мое пожелание и сняла их.
— Почему ты не носишь контактные линзы? — спросил я. — Без очков у тебя изумительные глаза.
На обратном пути в контору я остановился купить продуктов, рассудив, что никогда не начну есть по-человечески, если не запасусь любимыми лакомствами. Еще я отдал в срочную печать негативы Хилари, так что часы показывали почти пять, когда я переступил порог конторы.
Дебби и Питер уже совершили традиционный пятничный побег. Каждую пятницу наши помощники придумывали убедительные предлоги, чтобы уйти пораньше; зубные врачи и бухгалтерские курсы являлись типичными из них. За несколько лет оба достигли непревзойденных высот изобретательности, что было бы весьма кстати, если бы они применяли ее на работе. По опыту я знал: если заставить обоих задержаться до пяти, после четверти пятого от них все равно не добьешься никакого толка. Бесс, заразившись от них той же болезнью, уже накрыла чехлом пишущую машинку и старательно накладывала новый слой косметики поверх старого. Бесс, восемнадцатилетняя обладательница соблазнительных округлостей, считала работу досадной помехой своим сексуальным упражнениям. Она одарила меня ослепительной улыбкой, провела языком по губам, пламеневшим свежей помадой, и вызывающей походкой заспешила навстречу развлечениям, которые составляли смысл ее жизни по выходным.
В кабинете Кинга раздавались голоса: громкий баритон Тревора, подававшего короткие реплики, и тихий говорок клиента, изъяснявшегося весьма пространно.
Я прибрал у себя на столе и, захватив досье Глитберга, Онслоу и Пависа, пошел к машине. Когда я пересекал приемную, дверь в кабинет моего партнера неожиданно распахнулась, открыв взору Тревора и его клиента: они тепло пожимали руки.
Посетителем оказался стряпчий Денби Крест, упитанный коротышка с жесткими усами и постоянно перекошенным от раздражения ртом. Даже тогда, когда он улыбался вам в лицо, он производил впечатление человека, раздосадованного общим положением вещей. Многие из его собственных клиентов принимали его недовольную гримасу за выражение сочувствия к их бедам, что было ошибкой.
— Я в долгу не останусь, Тревор, — говорил он. — Я бесконечно благодарен.
Внезапно Тревор заметил, что я стою в приемной, и тупо уставился на меня.
— Я думал, вы уже ушли, Ро, — сказал он.
— Вернулся взять кое-какие документы, — ответил я, взглянув на папки у себя в руках. — Добрый день, Денби.
— Добрый день, Рональд.
Он коротко кивнул мне и торопливо выскочил из конторы: весьма поспешный уход, даже по его меркам. Я полюбовался его стремительно исчезавшей спиной и обратился к Тревору:
— Вы подписали его аудиторский акт? Он сказал, что подождет вашего возвращения.
— Да, подписал, — сказал Тревор. Он тоже не горел желанием тратить время на досужие разговоры; потеряв ко мне интерес, он обратил его на свой стол.
— Что я делал не правильно? — спросил я. — У меня все время получалась недостача в его кассе в пятьдесят тысяч фунтов.
— Не туда поставили десятичную запятую, — коротко прокомментировал он.
— Покажите мне, — сказал я.
— Не сейчас, Ро. Пора идти домой.
Я положил папки на стол Бесс и вошел в кабинет Тревора. Эта комната была больше моей и выглядела намного опрятнее без рядов картонных коробок вдоль стены. Здесь помещались три кресла для посетителей, на стенах висело несколько гравюр Стаббса, на столе стояла ваза с букетом нарциссов.
— Тревор...
Он сосредоточенно складывал в стопку бумаги, в которых я признал документы Денби Креста, и не поднял головы. Я стоял посреди кабинета и ждал.
В конце концов ему пришлось сдаться и заметить мое присутствие. Его лицо выражало вежливое внимание, спокойствие и невозмутимость, и если минуту назад его омрачала тень тревоги, то теперь она бесследно исчезла.
— Тревор, — сказал я, — пожалуйста, покажите мне, где именно я ошибся.
— Бросьте, Ро, — мягко сказал он. — Он отличный парень.
— Если вы подписали акт при том, что у него действительно имеется недостача в пятьдесят тысяч фунтов, тогда меня это тоже касается.
— Вы смертельно устали, Ро, и выглядите больным. Сейчас не время для деловых разговоров. — Он обошел вокруг стола и заботливо взял меня под руку. — Дорогой мой мальчик, вы знаете, как меня потрясла и расстроила история, которая случилась с вами недавно. Я искренне хочу, чтобы вы перестали волноваться по пустякам и полностью поправились.
Для него это была длинная речь, и неожиданная. Почувствовав, что я растерялся, он добавил:
— Документы Денби в полном порядке. Если угодно, в понедельник мы посмотрим его бумаги вместе.
Я отступил отчасти потому, что попросту не желал смириться с мыслью, что моя догадка верна и Тревор подписал аудиторский акт, отлично понимая, что цифры подделаны. На своем абаке из сыра я пересчитывал их много раз, и ответ неизменно получался один и тот же, каким бы методом я ни пользовался.
Тревор по-отечески проводил меня до двери кабинета и наблюдал за мной, пока я брал кипу папок со стола Бесс.
— Что это? — полюбопытствовал он. — Вы действительно не должны работать в выходные.
— Это не работа. Архивные досье. Я подумал, что хорошо бы освежить в памяти кое-какие факты.
Он подошел и просмотрел надписи на бирках, по очереди перекладывая досье.
— Но почему именно эти, Бога ради? — изумился он и нахмурился, наткнувшись на дело Конната Пависа.
— Не знаю... — Я вздохнул. — Просто в голову пришло, что они, возможно, как-то связаны с моим похищением.
Он посмотрел на меня с сочувствием.
— Ро, дорогой, почему бы вам не предоставить полиции заниматься расследованием?
— А я им и не мешаю. — Я набрал полные руки папок и улыбнулся. Впрочем, не думаю, что мое дело числится у них в ряду самых неотложных. Меня не обокрали, не требовали выкупа, не держали заложником. Само по себе незаконное лишение свободы, вероятно, стоит в их табели о рангах ниже, чем парковка на двойной желтой линии.
— Но, — промолвил он с сомнением, — вы что же, считаете, полицейские никогда не выяснят, кто вас похитил и почему?
— Полагаю, результат зависит от того, где они будут искать. — Я передернул плечами и зашагал к двери, но остановился на полпути и обернулся.
Он застыл около стола Бесс, явно встревоженный.
— Тревор, — сказал я, — мне безразлично, сумеет полиция разгадать загадку или нет. Меня не сжигает безумная жажда мщения. Я сыт по горло шумихой вокруг судебного процесса, где я выступал главным свидетелем обвинения. И меня тем более не прельщает перспектива стать объектом всеобщего внимания в качестве жертвы. Но для собственного душевного спокойствия я бы хотел знать. Если я докопаюсь до сути, мне совершенно необязательно использовать добытую информацию. Полиции придется. В этом вся разница. Кто знает, возможно, было бы лучше, если бы именно я, а не полиция, довел расследование до конца.
Он покачал головой, взволнованный и полный сомнений.
— До понедельника, — сказал я.
Глава 14
Джосси встретила меня на крыльце. Жизнь била в ней ключом.
— Папа приглашает вас зайти и выпить, если вы не против. — Она распахнула передо мной дверь и неуверенно посмотрела на меня. — С вами все в порядке? Я имею в виду... Наверное, я не поняла...
Я поцеловал ее в губы, мягкие и сладкие. Они пробудили во мне жажду.
— С удовольствием, — сказал я. Уильям Финч уже наливал «скотч», когда мы вошли в его гостиную-кабинет. Он с улыбкой поздоровался и протянул бокал.
— Похоже, вам это пойдет на пользу, — заметил он. — Говорят, вам здорово досталось.
— Я теперь имею представление, каково приходится футбольным мячам.
— Я взял бокал, символически поднял тост и попробовал светлый и крепкий напиток отменного качества.
— Когда по ним бьют ногами? — уточнила Джосси.
Я с улыбкой кивнул и сказал:
— Кто-то играет по-крупному.
Финч взглянул на меня с любопытством.
— Знаете кто?
— Не уверен. Пока нет.
Джосси стояла рядом с отцом, наливая себе грейпфрутовый сок из маленькой бутылочки. Их семейное сходство бросалось в глаза: оба обладали высокой, хорошо сложенной фигурой, гордой посадкой головы на длинной шее и стремлением переделать жизнь по-своему вместо того, чтобы приспосабливаться к обстоятельствам. Он смотрел на нее с любовью и отцовской гордостью, с оттенком сдержанного восхищения. И даже свою манеру иронизировать она, похоже, унаследовала от него.
Он снова повернул ко мне седеющую голову и сказал, что, по его мнению, полиция со временем разберется во всех проблемах.
— Я тоже так считаю, — неопределенно отозвался я.
— И я надеюсь, что негодяи много лет просидят за решеткой, — мстительно добавила Джосси.
— Что же, вполне возможно, — сказал я. Финч окунул нос в двойной джин с тоником и, вынырнув, вернулся к предмету, интересовавшему его больше всего. Похищения не могли соперничать со скачками.
— Моя следующая скачка? — переспросил я. — Между прочим, завтра.
Гобелен выступает в Кемптоне.
Его изумление едва ли укрепило мою несуществующую уверенность.
— Святые небеса! воскликнул он. — Я хочу сказать, Ро, если откровенно, разумно ли это?
— Совершенно неразумно.
— Тогда зачем?
— Мне чертовски трудно сказать «нет».
Джосси рассмеялась.
— Бесхребетный, — вынесла она приговор.
Открылась дверь, и появилась темноволосая женщина в длинном черном платье. Казалось, она плавно шествует в ореоле собственного сияния. Радостное оживление Джосси померкло, словно догоревший огонек. Финч шагнул навстречу гостье с радушной улыбкой, с видом собственника взял ее под руку и подвел ко мне.
— Лида, дорогая, это Рональд Бриттен. Ро, Лида Сванн.
Ленточный червь, вооруженный крючками, назвала ее Джосси. Ленточный червь имел широкий лоб без единой морщинки, темно-синие глаза и волосы цвета воронова крыла, гладко зачесанные назад. Когда мы поздоровались за руку, она тепло сжала мои пальцы своими. Густой, сладкий аромат духов посылал те же сигналы, что и ее полная грудь, тончайшая талия, узкие бедра и дразнящая улыбка: чувственная женщина в полном расцвете. И полная противоположность тому, чему отдавал предпочтение я сам, — твердому характеру и чувству юмора. Джосси наблюдала за нашим обменом любезностями с мрачным выражением лица, и мне захотелось подойти и крепко обнять ее.
— Папа приглашает вас зайти и выпить, если вы не против. — Она распахнула передо мной дверь и неуверенно посмотрела на меня. — С вами все в порядке? Я имею в виду... Наверное, я не поняла...
Я поцеловал ее в губы, мягкие и сладкие. Они пробудили во мне жажду.
— С удовольствием, — сказал я. Уильям Финч уже наливал «скотч», когда мы вошли в его гостиную-кабинет. Он с улыбкой поздоровался и протянул бокал.
— Похоже, вам это пойдет на пользу, — заметил он. — Говорят, вам здорово досталось.
— Я теперь имею представление, каково приходится футбольным мячам.
— Я взял бокал, символически поднял тост и попробовал светлый и крепкий напиток отменного качества.
— Когда по ним бьют ногами? — уточнила Джосси.
Я с улыбкой кивнул и сказал:
— Кто-то играет по-крупному.
Финч взглянул на меня с любопытством.
— Знаете кто?
— Не уверен. Пока нет.
Джосси стояла рядом с отцом, наливая себе грейпфрутовый сок из маленькой бутылочки. Их семейное сходство бросалось в глаза: оба обладали высокой, хорошо сложенной фигурой, гордой посадкой головы на длинной шее и стремлением переделать жизнь по-своему вместо того, чтобы приспосабливаться к обстоятельствам. Он смотрел на нее с любовью и отцовской гордостью, с оттенком сдержанного восхищения. И даже свою манеру иронизировать она, похоже, унаследовала от него.
Он снова повернул ко мне седеющую голову и сказал, что, по его мнению, полиция со временем разберется во всех проблемах.
— Я тоже так считаю, — неопределенно отозвался я.
— И я надеюсь, что негодяи много лет просидят за решеткой, — мстительно добавила Джосси.
— Что же, вполне возможно, — сказал я. Финч окунул нос в двойной джин с тоником и, вынырнув, вернулся к предмету, интересовавшему его больше всего. Похищения не могли соперничать со скачками.
— Моя следующая скачка? — переспросил я. — Между прочим, завтра.
Гобелен выступает в Кемптоне.
Его изумление едва ли укрепило мою несуществующую уверенность.
— Святые небеса! воскликнул он. — Я хочу сказать, Ро, если откровенно, разумно ли это?
— Совершенно неразумно.
— Тогда зачем?
— Мне чертовски трудно сказать «нет».
Джосси рассмеялась.
— Бесхребетный, — вынесла она приговор.
Открылась дверь, и появилась темноволосая женщина в длинном черном платье. Казалось, она плавно шествует в ореоле собственного сияния. Радостное оживление Джосси померкло, словно догоревший огонек. Финч шагнул навстречу гостье с радушной улыбкой, с видом собственника взял ее под руку и подвел ко мне.
— Лида, дорогая, это Рональд Бриттен. Ро, Лида Сванн.
Ленточный червь, вооруженный крючками, назвала ее Джосси. Ленточный червь имел широкий лоб без единой морщинки, темно-синие глаза и волосы цвета воронова крыла, гладко зачесанные назад. Когда мы поздоровались за руку, она тепло сжала мои пальцы своими. Густой, сладкий аромат духов посылал те же сигналы, что и ее полная грудь, тончайшая талия, узкие бедра и дразнящая улыбка: чувственная женщина в полном расцвете. И полная противоположность тому, чему отдавал предпочтение я сам, — твердому характеру и чувству юмора. Джосси наблюдала за нашим обменом любезностями с мрачным выражением лица, и мне захотелось подойти и крепко обнять ее.