Фрэнсис Дик. Риск

   Они наверняка заметили меня, в отчаянии подумал я. Видели, как я выбирался из моря. Но, задержись я у кромки воды, они настигли бы меня еще быстрее. Я лежал, мучительно переживая свое поражение, и совершенно не представлял, как вынесу то, что меня ожидало.
   Лодка пророкотала где-то совсем рядом. Я не поднимал головы. Им придется высадиться, разыскать меня и тащить. Если мне удастся подать голос, я буду звать на помощь до тех пор, пока кто-нибудь из людей на пляже не обратит внимание, хотя издалека они могут решить, не разобравшись, что это всего лишь веселый розыгрыш.
   Мотор заглох, я услышал голос своего моряка: он не кричал, но говорил достаточно громко.
   — Прощу прощения, вы не видели нашего друга? Он приплыл из открытого моря. Мы думаем, он свалился за борт.
   Ему ответил женский голос, прозвучавший так близко от меня, что я едва не потерял сознание.
   — Нет, я никого не видела.
   Моряк сказал:
   — Он принимает наркотики. Он, возможно, вел себя странно.
   — Поделом ему, — ханжески заметила женщина. — Я читала все время.
   Я не видела его. Вы приплыли с той яхты?
   — Верно. Нам кажется, он упал за борт где-то здесь. Мы слышали всплеск, но решили, что это всего лишь рыба. А потом спохватились.
   — Извините, — сказала она. — Почему бы вам не расспросить на пляже?
   — Просто мы начали с этой стороны, — ответил он. — Мы поищем вокруг.
   Весла с лязгом вставили в уключины, затем раздался плеск и скрип, из чего следовало, что они поплыли дальше. Я замер без движения в своем убежище и надеялся, что с женщиной не приключится истерика, когда она меня увидит; я опасался, что она позовет их обратно.
   Я хорошо слышал, как дальше по берегу моряк громко задавал тот же вопрос кому-то другому. Женский голос произнес:
   — Не бойтесь. Я знаю, что вы там.
   Я не ответил ей. От неожиданности я задохнулся окончательно, хотя и так еле переводил дух. После паузы она спросила:
   — Вы употребляете наркотики?
   — Нет, — отозвался я. Мой голос был чуть громче шепота.
   — Что вы сказали?
   — Нет.
   — Гм. Пожалуй, вам лучше не двигаться. Они весьма методичны. Думаю, мне лучше продолжить чтение.
   Невероятно, но я последовал ее совету: я неподвижно лежал по пояс в воде и чувствовал, как легкие и сердце постепенно привыкают работать в более спокойном ритме.
   — Они высадились на пляж, — сообщила она.
   Мое сердце вновь затрепетало.
   — Они обыскивают местность? — встревоженно спросил я.
   — Нет. Задают вопросы, я полагаю. — Она помолчала. — Они преступники?
   — Не знаю.
   — Но... они заберут вас отсюда силой? На глазах у людей?
   — Да. Вы же слышали, что они говорят. Если я позову на помощь, они заявят, что я не в себе из-за наркотиков. Никто их не остановит.
   — Они обходят дальний конец бухты, — сказала она. — Расспрашивают людей.
   — Меня зовут Рональд Бриттен, — сказал я. — Я живу в Ньюбери, и я бухгалтер. Меня похитили двенадцать дней назад и с тех пор держали на этой яхте, и я не знаю, по какой причине. Поэтому пожалуйста, кем бы вы ни были, если им удастся снова затащить меня на яхту, не сообщите ли вы в полицию?
   Мне на самом деле отчаянно нужна помощь.
   Повисло напряженное молчание. Я подумал, что переусердствовал и она мне не поверила. И все же я должен был сказать ей, на всякий случай. Очевидно, она приняла решение.
   — Ну тогда... — энергично начала она, — вам самое время исчезнуть.
   — Куда?
   — В мою спальню, — заявила она. Она умела наносить мастерские удары в интеллектуальное солнечное сплетение. Несмотря на то, что ситуация в целом сложилась угрожающая и безотрадная, я едва не рассмеялся.
   — Вы меня видите? — поинтересовался я.
   — Я вижу ваши ноги. И я видела вас полностью, когда вы выбрались из моря и карабкались вверх.
   — И как я попаду в вашу спальню? На мне мокрая рубашка и трусы, и больше ничего.
   — Вы хотите избежать встречи с теми людьми или нет?
   На это нечего было возразить.
   — Не двигайтесь, — резко предупредила она, хотя я и не думал шевелиться. — Они смотрят сюда. Кто-то там как будто показывает в нашу сторону.
   — О Господи.
   — Не двигайтесь. — Наступила продолжительная пауза. Потом женщина сказала:
   — Они возвращаются вдоль берега к своей лодке. Если они около нее не задержатся, а пойдут дальше тем же путем, мы тронемся.
   Я молча ждал и про себя твердил нечто вроде молитвы.
   — Над нами тропинка, — промолвила она. — Я подам вам полотенце.
   Обернитесь им и поднимайтесь на тропинку.
   — Они приближаются?
   — Да.
   Купальное полотенце с яркими полосками, сложенное треугольником, появилось из-за скалы у меня над головой. Меньше всего на свете мне сейчас хотелось вставать и покидать надежное убежище. Моя нервная система целиком восставала против этого.
   — Поторопитесь, — сказала она. — Не оглядывайтесь.
   Я поднялся, весь мокрый, повернувшись спиной к морю. Я схватил полотенце, завернулся в него как в саронг и решительно начал штурмовать скалистый подъем к тропе. Короткая передышка в полузатопленной впадине на удивление придала мне бодрости, а может, это был обыкновенный страх. В любом случае я преодолел вторую ступень восхождения намного проворнее, чем первую.
   — Я иду сзади, — раздался ее голос. — Не оглядывайтесь. Когда доберетесь до тропинки, поверните направо. И не бегите.
   — Да, мэм, — прошептал я. Никогда не спорьте с ангеломхранителем. С обеих сторон тропинку окаймляли деревья, чудом выросшие на голых скалах, кое-где прикрытых песком. Сквозь ветви пробивался рассеянный солнечный свет, и в любое другое время я нашел бы, наверное, что здесь очень мило.
   Вскоре тропинка сделалась шире, и женщина зашагала рядом со мной, между мною и морем.
   — Сверните налево на боковую дорожку, — предупредила она, с трудом поспевая за мной. — И не бегите так быстро.
   Я с любопытством покосился на нее, желая узнать, как она выглядит.
   Она оказалась под стать своему голосу: дама средних лет в очках, чуждая легкомыслию, имевшая весьма деловитый вид. Уверенная в себе. Высокая почти шести футов. Худая и далеко не красавица.
   Она была одета в светло-розовую кофточку, бежевые хлопковые брюки и сандалии. В руках она несла объемистую холщовую пляжную сумку. Пляж. Купание. В марте.
   — Что это за место? — спросил я.
   — Кала Санта-Галдана.
   — Где это?
   — На Менорке, конечно.
   — Где?
   — Не надо останавливаться. Менорка.
   — Остров, который рядом с Майоркой?
   — Разумеется. — Она запнулась. — А вы не знали?
   Я покачал головой. Боковая дорожка взбежала на вершину пологого склона и начала спускаться с противоположной стороны, под сенью более густой рощицы.
   Женщина пристально посмотрела направо, когда мы миновали уступ.
   — Ваши друзья идут по нижней тропинке и направляются туда, где я сидела. Полагаю, неплохо бы немного поторопиться, как вы считаете?
   — Не то слово, — отозвался я. Поспешить означало спотыкаться босыми ногами о всяческие полузасыпанные песком камни и вновь почувствовать удручающую слабость, от которой подгибались колени.
   — Пока они ищут вас на скалах, мы дойдем до моего отеля, — заметила она.
   Я плелся дальше, не тратя слов даром. Оглянулся через плечо. Только пустынная тропинка. Фурии не гнались за мной. Так почему же у меня было такое ощущение, словно они могли видеть сквозь заросли деревьев, сквозь землю и точно знали, где меня искать?
   — По тому мостику и через дорогу. Туда, — показала она. — Вот и гостиница.
   Это оказался один из двух больших белых отелей. Мы благополучно достигли широких стеклянных дверей и вошли внутрь. Беспрепятственно пересекли вестибюль и сели в лифт. Поднялись на пятый этаж. Она извлекла из пляжной сумки связку ключей и открыла номер 507.
   По пути мы почти никого не встретили. Солнце еще хорошо пригревало, так что курортники продолжали загорать на пляже, а обслуживающий персонал — отсыпаться.
   В 507-м номере имелся балкон с видом на море, две одинаковые кровати, два кресла, желтый ковер и оранжевые с коричневым занавески. Обычный гостиничный номер, в котором на первый взгляд почти не было вещей моей спасительницы.
   Она приблизилась к широко распахнутой стеклянной двери и шагнула на балкон.
   — Не хотите полюбоваться? — спросила она. Я осторожно выглянул из-за ее плеча. С высоты великолепно просматривался весь залив. В середине залива стоял на якоре парусник. На песке лежала резиновая лодка. Мыс, где я выполз из моря, остался справа, тропинка, что вела к нему с пляжа, вилась среди деревьев, словно пятнистая желтая змея.
   По тропе к пляжу двигались двое мужчин, мой надзиратель шел впереди.
   Они устало добрели до шлюпки, до сих пор не переставая озираться по сторонам, и столкнули ее в воду.
   Оба забрались в лодку, запустили подвесной мотор и помчались прочь от пляжа. Я чувствовал себя совершенно опустошенным.
   — Не возражаете, если я сяду? — сказал я.

Глава 6

   Благодаря телефону, консулу, банку и друзьям я улетел назад, в Англию, на следующий вечер. Но прежде я получил в подарок незабываемые воспоминания о мисс Хилари Маргарет Пинлок.
   Она узнала мои размеры, спустилась в местные лавки и вернулась с новой одеждой.
   Она разрешила мне воспользоваться своей ванной, оглядела меня с головы до ног, когда я предстал перед ней чистый и одетый, и собралась идти покупать бритву. Я возразил. Она все равно пошла в магазин. Мисс Пинлок остановить было так же легко, как снежную лавину.
   С изрядным облегчением я соскреб с лица двенадцатидневную неряшливую темную поросль: один взгляд в зеркало убедил, что борода меня не украшает.
   Двенадцать дней затворнической жизни не прошли бесследно. Я похудел и побледнел, щеки и глаза ввалились, на скулах залегли серые тени — сроду я так не выглядел. Но ничего ужасного, капелька свободы моментально поправит дело.
   Во время второго похода мисс Пинлок купила также хлеб, сыр и фрукты, объяснив, что она приехала сюда по комплексному туру и отель не обслуживает случайных постояльцев.
   — Я спущусь к обеду в семь, как обычно, — сказала она. — Вы можете поесть здесь.
   Во всех ее словах и поступках сквозила решительность человека, который привык брать на себя ответственность и распоряжаться.
   — Вы воспитательница? — с любопытством спросил я.
   — Нет, — ответила она без улыбки. — Директриса.
   — О!
   Мелькнула короткая улыбка.
   — Средней школы для девочек в Суррее.
   Не без иронии она наблюдала, как я заново оцениваю ее в свете этого откровения. Не благодетельная старая дева, любящая командовать, но состоявшаяся деловая женщина, обладающая несомненной силой воли.
   — Да. Кстати, — она пожала плечами, — если вы дадите мне номера, я закажу на коммутаторе телефонные разговоры для вас.
   — И мне нужна комната, — добавил я.
   — Ваши приятели, вероятно, вернутся и поинтересуются новыми гостями, желавшими получить комнату, — заметила она.
   Эта мысль тоже приходила мне в голову.
   — Да, но... — пробормотал я.
   Она указала на одну из кроватей.
   — Вы можете переночевать здесь. Я отдыхаю одна. Подруга, которая собиралась ехать со мной, вынуждена была отказаться в последний момент.
   — Но... — Я замолчал.
   Она спокойно ждала.
   — Хорошо, — согласился я. — Спасибо.
   Вернувшись после обеда, она принесла кое-какие новости и бутылку вина.
   — Ваш друг с яхты стоял внизу, в холле, и спрашивал каждого, кто говорит по-английски, не видели ли они сумасшедшего молодого человека, выплывшего сегодня на берег. Все ответили отрицательно. Он выглядел весьма встревоженным.
   — Наверное, думает, что я утонул.
   Яхта покинула бухту. Должно быть, она бросила якорь где-нибудь в другом месте, а мой тюремщик вернулся в Кала Санта-Галдану пешим путем. Интересно, как долго и как тщательно моряк намерен вести поиск? Чем больше он боится того, на кого работает, тем меньше шансов, что он сдастся.
   Вечером резко похолодало. Мисс Пинлок закрыла стеклянную дверь, за которой раскинулось ночное небо, и умело откупорила бутылку «Маркиза де Рискал».
   — Расскажите мне о своем путешествии, — попросила она, подавая мне бокал.
   Я поведал ей о начале и конце плавания, не особенно распространяясь о его середине.
   — Поразительно, — заключила она. — Когда я приеду домой, то постараюсь выяснить, в чем было дело.
   Она серьезно посмотрела на меня.
   — Возможно, история еще не закончилась.
   Мисс Пинлок имела малоприятную привычку облекать в слова мои самые худшие опасения.
   Мы пили превосходное вино, и она немного рассказала мне о своей работе.
   — Мне она нравится, — твердо заявила мисс Пинлок.
   — Да, это очевидно.
   Возникла пауза. Мисс Пинлок пристально разглядывала вино в бокале.
   Потом сказала:
   — Вы ляжете со мной в постель?
   Думаю, я отреагировал самым недостойным джентльмена образом: оторопело уставился на нее, широко разинув рот. Рот я закрыл, осознав, насколько это оскорбительно.
   Когда я оправился от первого потрясения, она подняла глаза. Ее лицо было спокойным и деловитым, как и прежде, но неожиданно на нем промелькнуло выражение уязвимости и застенчивости. Краска стыда залила ее шею, потом мучительно загорелись щеки.
   Я дал бы ей от сорока двух до сорока шести лет. У нее были темнокаштановые волнистые волосы, уже тронутые сединой, хорошая стрижка, хотя и не самая модная. Широкий, прочерченный морщинами лоб, большой нос, рот с легко опущенными уголками и маленький подбородок. За стеклами очков — карие глаза, из-за линз казавшиеся маленькими. Морщинки обозначились там, где обычно появляются морщины, и кожа не сияла юной свежестью. Она производила впечатление сильной личности, но была лишена сексуальной привлекательности, по крайней мере для меня.
   — Зачем? — задал я довольно идиотский вопрос. Она покраснела чуточку сильнее и покачала головой.
   — Послушайте, — сказал я, — это ведь не так просто. Я не могу... Я хочу сказать, нельзя зажечь или погасить желание, как лампу, просто повернув выключатель.
   Мы сидели в неловком молчании. Мисс Пинлок поставила свой бокал и сказала:
   — Простите. Нелепо было предлагать такое. Пожалуйста, постарайтесь забыть, что я сказала.
   — Вы сказали то, о чем думали. Поэтому... ну... наверное, вы говорили серьезно.
   Она слабо, с горечью улыбнулась.
   — Я думала об этом постоянно в течение долгого времени. Вам это покажется странным, но я никогда... как говорится, не спала с мужчиной.
   — В наш век терпимости? — подал я реплику.
   — Вот видите, вам трудно в это поверить. Но я никогда не была хорошенькой, даже в детстве. А еще мне, пожалуй... всегда хорошо удавались многие вещи. Учиться. Преподавать. Организовывать. Руководить. Это все не женские занятия. Всю мою жизнь люди полагались на меня, так как я была способной. Я не испытывала недостатка ни и здоровье, ни в энергии, мне нравилось подвигаться по службе, получать ответственные посты. В основном у меня сложилась очень увлекательная жизнь, приносившая отрадные плоды.
   — Но? — подсказал я.
   Она кивнула.
   — Но. Я никогда не интересовалась мальчиками, когда была подростком, потом считала их незрелыми. В университете я работала, не разгибая спины, чтобы получить степень бакалавра с отличием первого класса. А потом я всегда преподавала в школах для девочек потому, что в смешанных школах, если честно, пост директора обычно предлагают мужчинам, а я вовсе не мечтала оставаться на вторых ролях при мужчине и тешить его самолюбие. Ни я сама, ни то, чем я занималась, никогда не имело ничего общего с романтикой.
   — Так почему теперь?
   — Надеюсь, вы не рассердитесь, но всему причиной любопытство и стремление к знаниям.
   Я не рассердился. Только изумился. Ее румянец увял так же быстро, как и вспыхнул. Мисс Пинлок вновь нащупала твердую почву под ногами.
   — Вот уже некоторое время я думаю, что мне следовало бы приобрести опыт. Половых отношений, если точнее. В молодости со мной этого не случилось, но, вы понимаете, я и не ждала этого. Теперь мне кажется, что стоило попробовать найти мужчину, но тогда, в колледже, я довольно сильно боялась этого и не испытывала большой нужды. И я была всецело поглощена своей работой. Потом в течение многих лет меня нисколько не волновало все это, лет до тридцати. А к тому моменту все мужчины, с которыми знакомишься, конечно, уже женаты. В любом случае, работая среди женщин, редко встречаешь мужчин, за исключением чиновников и тому подобное. Разумеется, я часто хожу на всякие официальные приемы, но люди избегают приглашать незамужних женщин на частные вечеринки.
   — Что заставило вас изменить свое отношение? — спросил я, живо заинтересованный.
   — О, необходимость справляться с чрезвычайно развитыми девочками.
   Современное поколение слишком хорошо осведомлено. Они так порывисты и откровенны. Мне они нравятся. Но я должна разработать для них курс по половому воспитанию, и в свое время я даже вела такие уроки по учебникам. Мне кажется, было бы намного лучше, если бы я знала... какие ощущения испытывают во время полового акта. Я чувствую себя в невыгодном положении по сравнению со многими из старших девушек. Особенно после того, как в последнем семестре вынуждена была давать советы беременной четырнадцатилетней девочке. Четырнадцатилетняя! Она знает больше меня. Как я могу что-то советовать ей?
   — У католических священников нет подобных проблем, — заметил я.
   — Возможно, католических священников уважают за непорочность, но директрис нет. — Она помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила:
   — Честно говоря, я также нахожусь в невыгодном положении в сравнении с замужними женщинами из моего преподавательского состава. Некоторые из них склонны относиться ко мне покровительственно, хотя бы и бессознательно. Мне это неприятно. Однако я могла бы превосходно справиться с ситуацией, если бы на самом деле знала то, что знают они.
   — Я... первый мужчина, к кому вы обратились? — медленно спросил я.
   — О, да. — Она слабо улыбнулась и пригубила вино. — Вокруг практически нет мужчин, кого можно попросить. Особенно если являешься директором школы и пользуешься широкой известностью. Конечно, я не желала бы рисковать работой.
   — Понимаю, это наверняка трудно, — согласился я, размышляя над ее словами.
   — Таким образом, отпуск — единственная возможность, — сказала она.
   — Я ездила в археологические круизы в Грецию и все такое прочее и видела, как сходились другие пары, но со мной никогда такого не случалось. Еще я слышала, что многие одинокие женщины бросаются на шею лыжным инструкторам, официантам и мужчинам, которые занимаются этим за деньги. Но так или иначе, это не то, что я хочу. Я имею в виду, я не хочу презирать себя. Я желаю приобрести знания, не испытывая чувства вины или стыда.
   — Мечта о рае, — сказал я.
   — Что? О, да.
   — А что же ваша подруга? — спросил я, указывая на вторую кровать.
   Она криво усмехнулась.
   — Никакой подруги, просто предлог поехать одной.
   — Друзья губят всякое стремление к знаниям?
   — Именно.
   Мы выпили еще немного вина.
   — Я нахожусь здесь с прошлой субботы, — пояснила она. — Я всегда беру тайм-аут сразу после окончания семестра, а потом со свежими силами вновь принимаюсь за работу.
   — Прекрасная система, — рассеянно откликнулся я. — Почему вы не... э... выдали меня, когда люди с яхты явились за мной?
   — Вы хотите сказать, не рассматривала ли я вас сразу как... возможного... В тот момент — нет. Конечно, нет. В какой-то мере я была заинтригована. Я никогда раньше не видела человека, охваченного таким ужасом. Я наблюдала за вами довольно долго. Вы плыли и оглядывались назад. Правда, потом, когда вы доплыли до бетонной ступеньки и я отчетливо разглядела ваше лицо, я поняла, что за вами охотятся. Нужно иметь определенный склад ума, чтобы навести охотников на след измученной, затравленной дичи. Я им не обладаю.
   — Слава Богу, что это так, — сказал я. Я встал, открыл стеклянную дверь и вышел на балкон. Ночь была холодной и ясной, над вечным Средиземным морем сияли звезды. Волны тихо плескались вдоль берега залива, и мягкий лунный свет заливал обширное, пустынное водное пространство, где утром стояла на якоре яхта.
   Самый невероятный из всех долгов. Она спасла меня от поимки. Без сомнения, я обязан ей целостностью рассудка, если не самой жизнью. И если единственной платой, которую она хотела получить, было нечто, что я не горел желанием ей отдать, значит, мне просто очень не повезло. Одна великая услуга стоит другой, саркастически подумал я.
   Я вернулся в комнату и сел. Выпил вина, ибо во рту у меня пересохло.
   — Мы можем попробовать, если вы не передумали, — сказал я.
   Мисс Пинлок застыла неподвижно. На мгновение мне почудилось, что теперь, когда я согласился, она поспешно отступает: страхи ее студенческой юности определенно сохранили над ней власть до сих пор.
   — Вы вовсе не обязаны, — сказала она.
   — Нет. Но я хочу.
   Да благословят Небеса всех лжецов.
   Она прошептала, словно разговаривая сама с собой, не обращаясь ко мне:
   — У меня никогда не будет другого такого шанса.
   Голос, полный мучительных сомнений на пороге прыжка в неизвестность.
   Я знал, ее сила духа поможет ей преодолеть все. Я восхищался ею. Я твердо решил превратить этот отчаянный шаг для Хилари Пинлок в нечто, о чем она по крайней мере не будет сожалеть, — если у меня получится.
   — Прежде всего, — сказал я, — мы выключим свет, посидим немного у окна и поговорим.
   Мы сели, глядя друг на друга в тусклом лунном свете, и я задал ей несколько чисто медицинских вопросов, на которые она вполне откровенно ответила.
   — Что, если вы забеременеете? — спросил я.
   — Я позже решу, как с этим быть.
   — Хотите продолжать?
   Она сделала глубокий вдох.
   — Если вы хотите.
   Если я смогу, подумал я.
   — Тогда, полагаю, лучше всего сначала раздеться, — предложил я. У вас есть ночная рубашка? Не одолжите ли мне халат?
   Облачаясь в ее голубой махровый халат в уединении ванной комнаты, я размышлял о том, что глубокая физическая усталость — скверный помощник в деле, которое меня ожидало. Я зевал. Больше всего на свете мне хотелось спать.
   Когда я вышел из ванной, Хилари Пинлок сидела у окна в длинной хлопчатобумажной ночной сорочке с оборочкой у ворота, но, разумеется, непрозрачной.
   — Идите сюда, — позвал я. — Мы сядем на кровать.
   Она встала. Ночная рубашка подчеркивала ее рост и худобу, приоткрывая длинные, узкие ступни. Я снял с постели покрывала, опустился на белую простыню и протянул к ней руку. Она приблизилась, судорожно схватила меня за руку и села рядом.
   — Прекрасно, — сказал я. — А теперь, если вы захотите остановиться в любой момент, вам нужно только сказать.
   Она кивнула.
   — Тогда ложитесь, — сказал я, — и представьте, что вам двадцать.
   — Зачем?
   — Потому что речь идет не об интеллектуальном усилии. Все дело в возбуждении нервных окончаний. Важны чувства, а не рассудок. Если вы все время будете думать о том, кто вы есть, вас это будет сковывать и, возможно, ничего не получится. В темноте возраста не существует. Если вы вообразите, что вам двадцать, вам и будет двадцать и вы почувствуете себя раскрепощенной.
   — Вы совершенно необыкновенный мужчина.
   — Ну, конечно, — согласился я. — А вы совершенно необыкновенная женщина. Так что ложитесь.
   Она неожиданно хихикнула и послушно легла.
   — Снимите очки, — попросил я, и она без возражений положила их на тумбочку.
   Как я и предполагал, в полумраке ее глаза казались больше, крупный нос меньше, а решительный рот мягче. Я потянулся к ней и поцеловал, и поскольку поцелуй напоминал скорее родственный, он вызвал улыбку на ее лице и мою ответную усмешку.
   Это была самая странная любовная близость, но все вышло очень хорошо.
   Позже я вспоминал тот миг, когда она начала получать удовольствие от моих прикосновений к ее коже; изумленный трепет, когда она рукой прикоснулась к моему возбужденному члену; страсть, с которой она в конце концов ответила; потрясение и недоверие, пришедшие вслед судорогам освобождения.
   — Именно это, — прошептала она, задыхаясь, — это то, что чувствуют женщины?
   Я понял, что она испытала весьма бурный оргазм.
   — Думаю, да, сказал я, — когда им хорошо.
   — О Боже мой, — с оттенком ликования произнесла она, — вот теперь я знаю.

Глава 7

   Утром во вторник я возвратился в офис и попытался продолжить свою обычную жизнь с того места, где она была прервана.
   Тот же самый запах пишущих машинок, наполнявший кабинеты, кипы бумаг.
   Та же суета, арифмометры, телефоны, уйма работы. Все знакомо, все нереальное.
   Наши помощники, Дебби и Питер, с обидой сказали, что пережили трудные времена, пытаясь объяснить всем и каждому мое необъяснимое отсутствие. Они сообщили о моем исчезновении в полицию, где им ответили, что мне больше двадцати одного года, и я имею право исчезнуть, когда захочу, и что полиция начала бы меня искать только в том случае, если бы я совершил преступление или сделался со всей очевидностью его жертвой. В полиции решили, что я отправился куда-нибудь, чтобы основательно отметить победу на Золотом кубке.
   — Мы убеждали их, что вы не могли уехать надолго, — пояснил Питер.
   — Но они не проявили никакого интереса.