Фрэнсис Дик. Риск

   — Помнишь, как он выглядел?
   — Да, — сказал Ярдли, — насколько мне удалось разглядеть его. На причале было довольно темно.
   Он описал Артура Робинсона так, как я и ожидал, и достаточно хорошо, чтобы описание могло послужить доказательством.
   — Я не собирался выходить в море еще неделю, — продолжал он. — Все прогнозы обещали скверную погоду в Бискайском заливе, а я плавал на этой яхте лишь однажды, да и то при легком ветерке, и плохо представлял, как она поведет себя в шторм. Но он позвонил в то утро на «Голденуэйв», говорил со мной, рассказал о тебе и заявил, шторм штормом, а я не пожалею, если отчалю вечером и возьму тебя с собой.
   — Надеюсь, дело того стоило, — сказал я.
   — Да, — откровенно признал он. — Мне заплатили двойную цену.
   Я подавил смешок.
   — Э... может ли парусник, — спросил я, — спокойно отплыть из Англии и путешествовать из порта в порт в Средиземном море, если у него даже нет названия? Я хочу сказать, вам ведь приходилось иметь дело с таможней и все такое прочее?
   — Можно пройти таможню, если хочешь потерять уйму времени. В противном случае, пока ты сам не поставишь их в известность, в порту понятия не имеют, прошел ты две мили до берега или две тысячи. В больших портах собирают пошлину за швартовку, и больше их ничего не волнует. Если бросить якорь где-нибудь, вроде Форментера, что мы и сделали однажды вечером, когда ты был на борту, никто даже не заметит. Спокойно приходишь и уходишь, на море с этим просто. Что еще нужно человеку?
   — Звучит восхитительно, — с завистью вздохнул я.
   — Ага. Послушай... — он запнулся на мгновение, — ты собираешься натравить на меня полицию или что-то в этом духе? Поскольку я отплываю сегодня с дневным приливом, я не скажу куда.
   — Нет, — сказал я. — Никакой полиции.
   Он испустил вздох с явным облегчением.
   — Полагаю... — Он помолчал. — Что ж, спасибо. И ты уж извини, ладно.
   Я вспомнил дешевый роман, носки и мыло. Я не мог сердиться на него.
   Через десять минут от служащего «Голденуэйв Марин» я получил довольно полную справку о больших яхтах вообще и Артуре Робинсоне в частности. В настоящее время на верфи «Голденуэйв» стояли на стапелях еще четыре яхты типа Золотой шестьдесят пятой, все четыре заказаны частными лицами, и одним из них являлся Артур Робинсон. Их Золотая шестьдесят пятая модель оказалась удачной, о чем мне поведали с удовольствием и гордостью, и построенные на их верфи суда ценились во всем мире за отменное качество. Конец связи.
   Я с благодарностью положил трубку. Сидел, размышляя и обгрызая ногти.
   В конце концов я без особого удовольствия решил рискнуть.
   Вернулись Дебби, Питер, Бесе и Тревор, и контора наполнилась суетой и звуками шагов. Мистер Уэллс явился на встречу за двадцать минут до назначенного срока, напомнив мне один из приемов психиатров, с помощью которого они определяют состояние пациентов: если те приходят раньше, они встревожены, если опаздывают — агрессивны, если приходят вовремя, то они страдают глубокой патологией. Мне частенько казалось, что психиатры не учитывают проблем с поездами, автобусами и дорожные заторы, но в данном случае тревожное состояние мистера Уэллса не вызывало сомнений. Его прическа, манера поведения, выражение глаз — все свидетельствовало о том, что он собой не владеет.
   — Я звонил людям, которым вы послали фиктивный чек, — сказал я. С ними было нелегко договориться, но они все-таки согласились не предъявлять иск, если вы позаботитесь о них после того, как суд вынесет постановление возбудить дело о несостоятельности, что неизбежно.
   — Я что?
   — Заплатите им позже, — пояснил я. Профессиональный жаргон... И я туда же.
   — Ох.
   — Платежное поручение, — продолжал я, — прежде всего нужно направить в налоговую инспекцию, там вам определят полную сумму налога и начислят проценты за каждый просроченный день.
   — Но мне совершенно нечем платить.
   — Вы продали машину, как мы договаривались?
   Он кивнул, избегая встречаться со мной взглядом.
   — Что вы сделали с деньгами? — спросил я.
   — Ничего.
   — Так погасите часть задолженности по налогам.
   Он смотрел в сторону, и я только вздохнул над его глупостью.
   — Что вы сделали с деньгами? — повторил я. Он не пожелал сказать мне, и я пришел к выводу, что он шел по незаконному пути многих потенциальных банкротов, распродавая имущество и откладывая выручку на счет в банке где-нибудь далеко и под чужим именем. Таким образом, на долю судебных исполнителей, когда те появятся, останется немного. Я дал мистеру Уэллсу несколько хороших советов, которыми, как я догадывался, он не воспользуется.
   Самоубийственная истерия его прежних визитов вылилась в недоброе чувство ко всем, кто пытался давить на него, включая меня. Он слушал с выражением ослиного упрямства на лице, какое мне доводилось видеть довольно часто раньше, и единственное, с чем он безоговорочно согласился, это не подписывать больше никаких чеков.
   К половине четвертого мистер Уэллс надоел мне до смерти, а я ему.
   — Вам нужен хороший адвокат, — заметил я. — Он скажет вам то же, что и я, но, возможно, вы прислушаетесь к его словам.
   — Это адвокат посоветовал обратиться к вам, — мрачно возразил он.
   — Кто ваш адвокат?
   — Некий Денби Крест.
   Мир тесен, подумал я. Отдельные части его соприкасаются, перекрывают друг друга, как куски лоскутного одеяла. В порядке вещей, когда все время всплывают одни и те же имена.
   По чистой случайности Тревор находился в общей приемной, когда я провожал клиента до двери. Я представил их друг другу и объяснил, что мистера Уэллса прислал к нам Денби. Тревор одарил его благосклонным взглядом, который сделался бы весьма предубежденным, знай мой партнер о шатком положении дел мистера Уэллса. Последовал светский обмен любезностями, и на мистера Уэллса произвели огромное впечатление солидная внешность Тревора, его покровительственная манера держаться и очевидное здравомыслие. И я практически видел, как в его мозгу мелькнула мысль, что он, возможно, попросил помощи не у того партнера.
   Возможно, цинично подумал я, так оно и есть. После его ухода Тревор хмуро посмотрел на меня.
   — Зайдите ко мне в кабинет, — вздохнул он.

Глава 17

   Я сидел в одном из кресел для посетителей, Тревор по-хозяйски расположился за столом. В его манерах сквозила неловкость пополам с вкрадчивым добродушием, как будто он боялся потерять твердую почву под ногами.
   — Денби обещал приехать к четырем.
   — Хорошо.
   — Но, Ро... Он все объяснит. Вы будете вполне удовлетворены, я уверен. Думаю, я дам ему возможность объясниться самому, и вы поймете... что у нас нет причин беспокоиться.
   Он выдавил неубедительную улыбку и забарабанил кончиками пальцев по пресс-папье. Я смотрел на знакомое лицо друга и от всего сердца желал, чтобы все сложилось по-иному. Денби пришел на десять минут раньше, что, без сомнения, потешило бы самолюбие психиатров. Он был напряжен, словно часовая пружина, заведенная до отказа, как, наверное, и следовало ожидать. Спина его не гнулась, будто вместо позвоночника внутри его коротенького пухлого тела сидел шомпол, усы щетинились над выпяченной губой. Всем своим видом он откровеннее, чем раньше, демонстрировал раздражение.
   Денби не пожал мне руку, только кивнул. Тревор обошел вокруг стола, чтобы предложить стул. Я счел его вежливость излишней.
   — Итак, Ро, — резко начал Денби, — я слышал, у вас имеются возражения против моего аудиторского акта?
   — Все верно.
   — Какие конкретно?
   — Ну, — сказал я, — если конкретно... пятьдесят тысяч фунтов, пропавшие с депозитного счета клиентов.
   — Чепуха.
   Я вздохнул.
   — Вы перевели деньги, принадлежащие трем разным клиентам с депозитного на текущий счет, — сказал я. — Потом вы сами выписали пять чеков на различные суммы и за шесть недель сняли деньги с текущего счета три-четыре месяца назад. Вместе эти чеки и составляют ровно пятьдесят тысяч фунтов.
   — Но я вернул деньги. Если бы вы смотрели внимательнее, то нашли бы встречные кредиты в банковской ведомости. — Он кипел от возмущения и нетерпения.
   — Я не мог понять, откуда взялись эти кредиты, — ответил я, — поэтому попросил банк прислать копию ведомости. Она пришла сегодня утром.
   Денби окаменел.
   — В копии ведомости, — с сожалением продолжал я, — нет никаких упоминаний о возврате денег. Банковская ведомость, которую вы дали нам, была... м-м... поддельной.
   Текло время. Тревор выглядел несчастным. Денби изменил позицию.
   — Я всего лишь занял деньги, — заявил он. Он по-прежнему ничуть не раскаивался и ни капли не боялся. — Все совершенно надежно. Очень скоро они будут возвращены. Даю честное слово.
   — Ну... — сказал я, — вашего слова недостаточно.
   — В самом Деле, Ро, это же смешно. Если я говорю, что верну долг, значит, верну. Вы же хорошо меня знаете и можете доверять.
   — Если вы имеете в виду, — сказал я, — стал бы я обвинять вас в воровстве, то нет, не стал бы.
   — Я не вор, — гневно возразил он. — Говорю вам, я занял деньги. На время, из практических соображений. Не повезло, что... так обернулось дело... Я не смог возместить эту сумму до истечения срока аудиторского акта.
   Но как я уже объяснил Тревору, это вопрос нескольких недель, самое большее.
   — Деньги клиентов, — резонно заметил я, — доверены вам вовсе не с тем, чтобы вы использовали их в личных целях как заемные средства.
   — Нам это хорошо известно, — отрывисто и свысока сказал Денби, явно давая понять, что «яйца курицу не учат». Смотря какие яйца, мелькнула у меня шальная мысль, и какая курица.
   — У вас недостача в пятьдесят тысяч, — продолжал я, — и Тревор ее покрывает, но ни один из вас, похоже, не осознает, что вашей карьере придет конец, как только история раскроется.
   Оба взглянули на меня как на ребенка.
   — Но нет никакой необходимости ее раскрывать, Ро, — сказал Тревор.
   — Денби скоро вернет деньги, и все будет в порядке. Как я и говорил вам.
   — Это неэтично, — сказал я.
   — К чему такая напыщенность, Ро, — укорил Тревор самым отеческим тоном, скорбно качая головой.
   — Почему вы взяли деньги? — обратился я к Денби. — С какой целью?
   Денби искоса бросил вопросительный взгляд на Тревора, тот кивнул.
   — Тебе придется рассказать ему все, Денби. Он очень настойчив. Лучше скажи ему, тогда он поймет, что мы в состоянии решить проблему.
   Денби подчинился весьма неохотно.
   — У меня появилась возможность, — начал он, — купить небольшой многоквартирный дом. Совершенно новый. Незаконченный. Строитель попал в трудное положение и срочно продавал, все как обычно. Естественно, квартиры уходили дешево. Поэтому я купил их. Обидно упускать такой выгодный шанс.
   Раньше я уже заключал сделки подобного рода. Я ведь не дурак, как известно.
   Знал, что делаю, и все такое.
   — Сами составляли документ о передаче прав на недвижимость? — спросил я.
   — Что? О, да. — Он кивнул. — Ну так вот, мне понадобилась некоторая дополнительная сумма, чтобы профинансировать операцию. Надежная гарантия. Хорошие квартиры. Без недостатков.
   — Но они до сих пор не проданы? — вмешался я.
   — Нужно время. Зимой рынок вялый. Но все они продаются сейчас, осталось подписать контракты. Всякие формальности, закладные. На это нужно время.
   — М-м, — пробормотал я. — Сколько в доме квартир и где он находится?
   — Восемь квартир, маленьких, конечно. В Ньюкии, Корнуолл.
   — Вы их видели? — спросил я.
   — Разумеется.
   — Не возражаете, если я тоже взгляну? — сказал я. — Вы дадите адреса всех людей, кто покупает квартиры, и сообщите, сколько каждый из них платит?
   Денби ощетинился.
   — Вы хотите сказать, что не верите мне?
   — Я аудитор, — ответил я. — Я не верю. Я проверяю.
   — Можете положиться на мое слово.
   Я покачал головой.
   — Вы прислали нам поддельную банковскую ведомость. Я ни в чем не могу положиться на ваше слово.
   Повисло молчание.
   — Если квартиры действительно существуют и если вы вернете деньги на этой неделе, я не стану поднимать шум, — сказал я. — Я хочу получить письменное подтверждение банка. Деньги должны поступить на счет до пятницы, а письмо лежать у меня на столе к субботе. Иначе мы не договоримся.
   — Я не сумею достать деньги на этой неделе, — брюзгливо заявил Денби.
   — Возьмите в долг у ростовщиков.
   — Но это нелепо. Проценты, которые мне придется заплатить, начисто лишат меня прибыли.
   И поделом, безжалостно подумал я и сказал вслух:
   — Если деньги клиентов не вернутся в банк к пятнице, придется сообщить в Коллегию адвокатов.
   — Ро! — запротестовал Тревор.
   — В какие бы одежды вы ни рядили истину, приукрашивая словами типа «неудачный» или «выгодный», факт остается фактом: каждый из нас троих знает, что поступок Денби — уголовное преступление. Как партнер фирмы я не желаю иметь с этим ничего общего. Если деньги не будут возвращены до пятницы, я напишу письмо и объясню, что в свете вновь открывшихся обстоятельств мы хотим аннулировать недавно выданный акт.
   — Но Денби лишат права практиковать! — воскликнул Тревор.
   Создавалось впечатление, будто оба считали, что суровая правда жизни — нечто, с чем могут столкнуться другие люди, но только не они сами.
   — Не по-дружески, — сердито сказал Денби. — Излишне вызывающе, вот как вы ведете себя, Ро. Слишком праведно. Негибко.
   — Какой есть, такой есть, — сказал я.
   — Полагаю, нет смысла предлагать... э-э... взять вас в долю?
   Тревор испуганно дернулся, пытаясь остановить его.
   — Денби, Денби, — огорченно вздохнул он. — Его нельзя подкупить.
   Ради Бога, не теряй голову. Если ты по-настоящему хочешь настроить Ро против себя, предложи ему взятку.
   Денби угрюмо посмотрел на меня и стремительно вскочил на ноги.
   — Хорошо, — горько сказал он. — Я достану деньги к пятнице. И никогда больше не ждите от меня одолжений.
   Широкими шагами он в ярости покинул кабинет, оставив после себя турбулентные завихрения воздуха и более длинный след разрушенной дружбы. Бурная струя в кильватере, подумал я, переворачивающая все, что в нее попадает.
   — Вы довольны, Ро? — мягко и печально спросил Тревор. Я сидел молча и размышлял.
   Я мог бы уйти. Мог бы притвориться, что не знаю то, что знаю. Мог бы довольствоваться молчанием, дружбой и миром. Сдержаться и не причинять никому боли, избавить от позора, тоски и отчаяния.
   Мой друг или закон? Что важнее для меня? Закон или мое собственное желание... О Боже Всемогущий.
   Я сделал глотательное движение, но во рту у меня пересохло.
   — Тревор, — начал я, — вы знакомы с Артуром Робинсоном?
   Нет, не весело, совсем не весело смотреть, как человек терпит сокрушительное поражение. Кровь медленно отлила от лица Тревора, превратив его глаза в два огромных расплывчатых пятна.
   — Я налью вам бренди, — сказал я.
   — Ро...
   — Подождите.
   Я достал из бара бокал для вина и щедро наполнил его бренди, лишь слегка разбавив содовой.
   — Выпейте, — с сочувствием посоветовал я. — Боюсь, я нанес вам удар.
   — Как... — Его губы неожиданно задрожали, и он торопливо поднес ко рту бокал, чтобы скрыть это. Он пил маленькими глотками, потом отодвинул стакан на несколько дюймов: самое действенное лекарство от всех недугов.
   — Как много вы знаете? — спросил он.
   — Почему меня похитили. Кто это сделал. Кто владеет яхтой. Кто ею управлял. Где она теперь. Сколько она стоила. И откуда идут деньги.
   — Боже мой... Боже мой... — У него тряслись руки.
   — Я хочу поговорить с ним, — сказал я. — С Артуром Робинсоном.
   Слабый проблеск чувства, похожего на надежду, затеплился в его глазах.
   — Вы знаете... его настоящее имя?
   Я назвал его. Искра надежды потухла, обратившись в холодный серый пепел. Его зубы стучали о край бокала.
   — Я хочу, чтобы вы позвонили ему, — продолжал я. — Скажите ему, что я все знаю. Скажите, что я хочу поговорить. Скажите, если ему придет в голову предпринять что-то помимо того, о чем я прошу, я пойду из этой конторы прямиком в полицию. Я хочу поговорить с ним сегодня вечером.
   — Но, Ро, зная вас... — В его голосе слышалось отчаяние. — Вы в любом случае сообщите в полицию.
   — Завтра утром, — уточнил я.
   Тревор долго, очень долго смотрел на меня. Потом с тяжким вздохом, вернее, полустоном он протянул руку к телефону. Мы отправились к Тревору домой. Он полагал, что там разговаривать будет удобнее, чем в конторе.
   — А ваша жена? — спросил я.
   — Она сегодня ночует у сестры. Она часто так делает.
   Мы поехали на двух машинах, и, судя по застывшему выражению его лица, все четыре мили Тревор толком не видел дорогу.
   Его большой дом выглядел роскошно в лучах предзакатного солнца, почтенные двадцатые годы столетия заявляли о себе каждым кирпичиком. Уйма ромбовидных окон, черная краска, широкий портик с витыми колоннами, вьющиеся тут и там побеги глицинии, множество фронтонов с выступавшими для пущего эффекта балками.
   Тревор отпер парадную дверь и первым вошел в дом, застоявшийся воздух пах кофе и полировкой для мебели.
   — Идем в укромный уголок, — сказал он, шагая вперед.
   Укромным уголком называлась продолговатая комната, расположенная между более официальными гостиной и столовой и выходившая на крытую веранду с колоннами, под которой простиралась лужайка. Для Тревора укромный уголок психологически, как и географически, являлся средоточием дома, местом, где он более всего чувствовал себя хозяином.
   Там имелся встроенный бар, около которого Тревор любил стоять, щедро разливая напитки. Несколько темно-красных кожаных кресел. Небольшой массивный обеденный стол с четырьмя стульями, обитыми кожей. Большой телевизор.
   Книжные полки. Открытый камин, выложенный кирпичом, с кожаным экраном.
   Пальма в медном горшке. Очередная серия гравюр Стаббса. Несколько маленьких сервировочных столиков. Ковер с узором из листьев. Плотные красные бархатные портьеры. Красные абажуры. Зимними вечерами, когда горел огонь в камине, шторы были задернуты, лампы сияли теплым мягким светом, этой комнате как нельзя лучше подходило определение укромного уголка, несмотря на ее размеры.
   Тревор зажег свет и, хотя стоял еще ясный день, опустил шторы. Потом он прямиком двинулся к бару.
   — Выпьете? — предложил он.
   Я покачал головой. Он налил себе порцию бренди в два раза больше той, что я дал ему в офисе.
   — Не могу поверить, что все это происходит на самом деле, — сказал он.
   Тревор взял наполненный бокал и тяжело опустился в одно из красных кожаных кресел, уставившись в пространство. Я примостился боком на столе как и многие вещи в доме, его полированную поверхность защищал лист зеркального стекла. Мы оба ждали, и ни один из нас не радовался своим мыслям.
   Мы ждали около часа.
   Никакого насилия, в оцепенении внушал я себе, не произойдет в этом добропорядочном особняке. Насилие случается в глухих переулках и в темных углах. А не в респектабельных гостиных в понедельник вечером. Каждый мой нерв трепетал от дурного предчувствия и воспоминаний о глазах, черных от жажды мести.
   К дому подъехала машина. Хлопнула дверца. Раздался хруст шагов на гравийной дорожке. Шаги пересекли порог, миновали открытую входную дверь, цепочкой потянулись по паркету, достигли двери укромного уголка. Там они остановились.
   — Тревор? — спросил голос.
   Тревор уныло поднял голову и указал рукой в ту сторону, где притулился гость, невидимый за отворенной дверью.
   Толчком распахнулась створка, и он вошел в комнату. Он держал дробовик. Ружье покоилось на предплечье, приклад зажат под мышкой, оба ствола смотрели в пол.
   Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и взглянул в его решительное, знакомое лицо. Отец Джосси. Уильям Финч.
   — Мое убийство, — сказал я, — ничего не решит. Я оставил другу фотокопии и все доказательства.
   — Если я отстрелю твою ногу, тебе не придется больше выступать на скачках.
   Его голос дрожал от сокрушительной ненависти: на сей раз я столкнулся с этим чувством, стоя не в зале суда, битком набитом полицейскими, но под дулом ружья.
   Тревор резко замахал руками, призывая к спокойствию.
   — Уильям... ты же понимаешь. Убийство Ро обернется катастрофой. Непоправимой катастрофой.
   — Положение уже непоправимо, — голос Финча звучал низко, судорожное напряжение мышц шеи и горла сделали его более грубым и глубоким. — Маленький подонок позаботился об этом.
   — Однако, — возразил я и услышал, как напряжен мой собственный голос, — я не заставлял вас воровать.
   Довольно неуместное замечание. Оно никоим образом не способствовало уменьшению критической массы, а Уильям Финч был подобен ядерному реактору, из которого почти вытащили стержни. Стволы дробовика взметнулись вверх в его руках и нацелились мне в живот.
   — Уильям, Бога ради, — с нажимом произнес Тревор, неуклюже выбираясь из кресла. — Веди себя разумно. Если он говорит, что его убийство бесполезно, можешь ему поверить. Он никогда бы не рискнул прийти сюда, если бы это было не правдой.
   Финч сотрясался от ярости всем своим породистым телом. Вздувшиеся желваки на скулах и хищно скрюченные пальцы красноречиво свидетельствовали о неистовой борьбе между жгучей ненавистью и здравым смыслом, происходившей в его душе. Был один жуткий миг, когда я перестал сомневаться, что кровожадный порыв отомстить уничтожит страх перед последствиями, и я бессвязно подумал, что ничего не почувствую... В первые секунды человек не чувствует боль от самых страшных ран. Только позднее, если он выживет, его затопляет волна боли. Я не буду знать... Я не почувствую и, возможно, так и не узнаю...
   Он круто отвернулся от меня и сунул дробовик в руки Тревору.
   — Забери. Забери, — прорычал он сквозь зубы. — Я за себя не ручаюсь.
   Я чувствовал дрожь в коленях, по спине текли ручейки пота. Он не убил меня в самом начале, когда убийство имело смысл, и были хорошие шансы на то, что он не убьет и теперь, когда это не сулило никакой выгоды. Но риск оказался слишком велик.
   Я в изнеможении прислонился спиной к столу и попытался смочить пересохший рот слюной. Я попробовал изложить суть дела бесстрастно, как будто мы обсуждали незначительный пункт страхового полиса.
   — Послушайте... — это прозвучало как-то полузадушенно. Я откашлялся и начал снова:
   — Завтра я позвоню в Нью-Йорк, чтобы переговорить с семейством Нэнтакетов. В частности, я хочу побеседовать с одним из директоров правления. С тем, кому Тревор посылает уже проверенные отчеты Эксвудской конюшни.
   Тревор взял дробовик и убрал его с глаз долой, спрятав за нарядным баром. Уильям Финч стоял посреди комнаты, содрогаясь от распиравших его эмоций, не зашедших выхода. Я видел, как сжимались и разжимались его кулаки, а ноги ходили ходуном, как будто собирались пуститься в пляс.
   — Ну и что ты им скажешь? — свирепо спросил он. — Что?
   — Что вы... э... обкрадывали семейное предприятие Нэнтакетов в течение последнего финансового года.
   В первый раз его прошиб пот.
   — В течение последнего... — Он оборвал себя.
   — Не могу судить, — пояснил я, — о более раннем периоде. Я не делал аудиторских проверок. Я никогда не видел бухгалтерских книг, и их нет у нас в конторе. Разумеется, их полагается хранить три года, так что, надеюсь, они у вас есть.
   Наступило продолжительное молчание.
   — Боюсь, — сказал я, — что директор из клана Нэнтакетов посоветует мне тотчас идти в полицию. Если бы был жив старый Нейлор Нэнтакет, все могло бы сложиться по-иному. Вероятно, он просто замял бы скандал, ради вас.
   Иное дело новое поколение, оно вас не знает. Это весьма практичные дельцы, которые в принципе смотрят на конюшню неодобрительно. Они никогда близко к ней не подходили. Тем не менее они расценивают ее как чисто деловое предприятие, платят вам хорошее жалованье за работу управляющего и, несомненно, считают все доходы своими. Но как бы деликатно я ни преподнес факты, а я вовсе не сгораю от нетерпения сделать это, они непременно поймут, что за истекший финансовый год их прибыль перекочевала к вам.
   Моя невыразительная речь принесла первые плоды. Тревор наполнил два бокала и сунул один из них в руку Уильяма Финча. Тот слепо посмотрел на него и через несколько мгновений поставил на стойку бара.
   — А Тревор? — спросил он.
   — Я буду вынужден сообщить директору, — с сожалением сказал я, что назначенный ими аудитор помогал обдирать их.
   — Ро, — запротестовал Тревор, возражая, думаю, больше против жаргонного словечка, нежели оспаривая его справедливость.
   — Эксвудские бухгалтерские книги — сплошной вымысел, — сказал я ему. — Кассовые книги, гроссбухи... все искусные подделки. Уильям никогда бы не провернул такое грандиозное мошенничество без вашей помощи. Во всяком случае, вы... — поправился я, слегка изменив формулировку, — не могли не знать и закрывали на все глаза.
   — И загребал чертовски хорошие барыши, — с ожесточением сказал Финч, чтобы вернее утопить друга вместе с собой.
   Тревора передернуло от отвращения, но, конечно, это было правдой.