Фрей Стивен. Афера

   Фэлкон пожал руку помощнице Фроуворта — маленькой, как мышка, даме с коротко стриженными каштановыми волосами. Она робко улыбнулась Фэлкону, но тот почти не удостоил ее внимания — решения принимает не она.
   — Прошу вас, садитесь, лорд Фроуворт.
   — Спасибо.
   Фэлкона раздражал его акцент, но ему были нужны деньги этого человека — очень нужны.
   — Кофе?
   — Чаю. Горячего чаю, — откликнулся Фроуворт, усаживаясь вместе со своей спутницей на стулья возле стола Фэлкона. — А то ведь вы, американцы, под чаем разумеете, кажется, исключительно чай со льдом. — Высказав это нехитрое наблюдение, Фроуворт засмеялся. Мышка тоже.
   Фэлкон кивнул Дженни. Та закатила глаза и вышла из кабинета, виляя бедрами больше обычного. Эндрю откинулся на спинку стула, и в этот самый момент перехватил сальный взгляд Фроуворта. Тот не сводил глаз с развевающейся юбки.
   — Кресла у вас кожаные, мистер Фэлкон? — Фроуворт повернулся к Эндрю.
   — Да.
   — Дорогое удовольствие, надо полагать.
   — Честно говоря, не знаю точно, сколько они стоят. — Фэлкон понимал, куда ветер дует. Капиталистам-спекулянтам не нравится, когда хоть четвертак идет на что-нибудь сверх необходимого — по крайней мере, до появления на рынке. А уж потом они начинают швыряться деньгами, чтобы придать компании роскошный вид и сделать ее максимально привлекательной для инвесторов. — Это подарок друга, — пояснил Эндрю, умолчав о том, что друг этот — девушка. Главное, чтобы гость не подумал, будто у него есть какие-либо иные серьезные увлечения, кроме самого дела.
   — Ясно. — Фроуворт помолчал. — Ну и где этот ваш Бернстайн? Где мозг организации?
   Фэлкон покорно принял этот острый удар слева и тут же напустил на себя скорбно-торжественный вид.
   — Видите ли, к несчастью, сегодня утром внезапно скончался близкий родственник мистера Бернстайна, и ему пришлось срочно уехать к семье в Филадельфию. Он сказал, что постарается вернуться к половине шестого. — Фэлкон покачал головой так, словно эта смерть выбила из колеи и его. Лгать он умел, когда надо, очень убедительно.
   — Весьма печально, мистер Фэлкон, весьма печально, но, видите ли, я специально взял с собой мисс Маллинз, чтобы она разобралась в программе и, естественно, в причинах сбоя непосредственно с мистером Бернстайном. — Фроуворт кивнул в сторону Мышки. — Кстати, он еврей? — Губы его слегка искривились.
   — По-моему, да.
   Фроуворт засопел.
   — А что, это имеет значение? — Пульс у Фэлкона слегка участился. Эндрю не был ни религиозен, ни особенно близок к Бернстайну, хотя они и организовали совместно это дело, но он сохранил свойственное выходцу из рабочей семьи отвращение к любому проявлению снобизма.
   — Конечно, нет. Какое мне дело до вероисповедания мистера Бернстайна?
   Фроуворт не умел лгать так лихо, как Фэлкон.
   Дженни вернулась с чаем для лорда Фроуворта и его помощницы.
   — Горячий чай. По-американски. — Она поставила чашки на стол и, ожидая, когда Фроуворт отведает чаю, ослепительно улыбнулась гостю.
   Фроуворт сделал небольшой глоток.
   — Ну как? — осведомилась Дженни.
   — Спасибо, отлично. — Фроуворт вдруг оживился.
   Фэлкон подавил улыбку. Дженни делала все от нее зависящее.
   Выходя из кабинета, она незаметно подмигнула боссу.
   Фроуворт посмотрел ей вслед со сластолюбием пожилого мужчины, но стоило скрыться за дверью, как поведение его резко изменилось.
   — На какой машине вы ездите, мистер Фэлкон?
   «Нет, этот тип положительно невозможен, — подумал Фэлкон. — Он хочет убедиться, что я веду жизнь нищего и отсюда все мои поползновения. Мол, я на все готов, лишь бы компания добилась успеха. Какая свинья, право». Но Фэлкон не выдал своих чувств.
   — На «тойоте-королле». Больше ста тысяч миль набегала. — Право, он убьет Бернстайна за то, что тот заставляет его одного терпеть все это.
   — Да ну? — удивился Фроуворт.
   Фэлкон молча кивнул.
   — А что у вас за жилье?
   — Боюсь, не совсем понимаю, что вы имеете в виду. — Прекрасно все Фэлкон понимал.
   — Дом или квартира?
   — Я арендую городской дом с двумя спальнями. Одну использую как кабинет.
   Фэлкону опять показалось, что мышка смотрит куда-то в сторону.
   — Расскажите мне о вашей семье.
   Фэлкон глубоко вздохнул.
   — Мой отец живет в очень небольшом доме, в том районе Филадельфии, где селятся люди, принадлежащие к нижнему слою среднего класса. Мать умерла двадцать четыре года назад. Братьев и сестер у меня нет.
   Фроуворт надолго припал к чашке, затем поставил ее на блюдце и пристально посмотрел на Фэлкона.
   — Ну вот, наконец-то я получил правдивый ответ. Интересно, вы унаследовали от отца умение лгать?
   — От матери, — тут же отозвался Фэлкон. Ему почудилось, что по лицу собеседника скользнуло подобие улыбки.
   — Что ж, дам вам, пожалуй, еще один шанс, мистер Фэлкон. Сколько у вас денег на счету в банке?
   Врать уже не имело смысла. Лорд Фроуворт или, вероятнее всего, эта серая мышка провела необходимую подготовку к сегодняшней встрече. Вполне возможно, они осведомлены о его доме и «порше» лучше, чем он сам.
   — Чуть больше четырех тысяч на текущем счету в местном банке и двадцать пять на номерном в «Ситибэнк».
   — Отлично, мистер Фэлкон. Так, пожалуй, мы до чего-нибудь договоримся. — Фроуворт откинулся на спинку стула. — Итак, вы хотите, чтобы я вслед за вашими пятьюстами тысячами швырнул в эту прорву ровно столько же из своих честно заработанных денег? Я правильно вас понимаю?
   Внезапно Фэлкон почувствовал, как устал от этого надутого лорда Фроуворта и его бессловесной помощницы. За последние три месяца он часто встречался с инвесторами, но большинство из них вели себя куда скромнее, чем этот напыщенный тип. Но в общем-то все они почти одинаковы. Задают множество вопросов, скорее всего чтобы показаться и почувствовать себя умниками, однако в конце концов вкладывать деньги отказываются. «Слишком рискованно. Хорошее дело, но не для нас. Не наша область». Фэлкон это уже сто раз слышал. И Фроуворт повторит то же самое. Так что придется искать работу в Нью-Йорке. Пора примириться с этим фактом.
   — Да, лорд Фроуворт, именно этого я и хочу.
   Фроуворт уже открыл рот, чтобы задать очередной вопрос, но запнулся. Посмотрев в окно за спиной Фэлкона, он покачал головой.
   — Знаете, мистер Фэлкон, я собирался задать вам еще множество вопросов, как и положено в начале долгих и нудных переговоров. Но, вникнув в цифры и проблемы с вашей программой, думаю, нам не стоит тратить времени. Ведь если вы даже партнера своего не можете привести...
   Окончания этой фразы Фэлкон не расслышал. Его отвлек шум, нарастающий за закрытыми дверями кабинета. Слышались голоса, звучавшие все громче; раздались какие-то удары, кто-то оглушительно барабанил в дверь. Фроуворт умолк и повернулся к двери. Мышка прижалась к стене.
   Услышав, как вскрикнула Дженни, Фэлкон вскочил со стула. Дверь с грохотом распахнулась, и кто-то втолкнул девушку в кабинет. Она упала на колени и истерически разрыдалась. Вслед за тем спокойно вошел Рид Бернстайн и закрыл за собой дверь. В руках он держал большое ружье. Фэлкон сразу признал в нем двухстволку, которую несколько недель назад одолжил Бернстайну, собравшемуся якобы на утиную охоту.
   — Рид, во имя всего святого... — Фэлкон сделал шаг к Дженни, полагая, что ей нужна помощь.
   — Заткнись, Фэлкон. Устал я от всего твоего словесного поноса. Заткнись! — Бернстайн угрожающе ткнул в его сторону ружьем, и Фэлкон инстинктивно отступил к окну.
   Дженни рыдала, прижав ладони к глазам.
   — И ты заткнись, шлюха ты эдакая, идиотка. Уж как я тебя обхаживал, а ты — ноль внимания. Ну конечно, раз Фэлкон здесь, для тебя больше никого не существует. Ненавижу! — Бернстайн злобно пнул Дженни носком ботинка, и она ничком упала на пол. Фэлкон снова подался к ней, а Бернстайн тут же навел на него ружье. Но на сей раз он спустил курок. Позади Фэлкона с грохотом брызнуло вдребезги разлетевшееся стекло.
   — Ты что, рехнулся?! — Фэлкон почувствовал, что ему обожгло щеку. Он вскочил и шагнул к Бернстайну.
   — Фэлкон, стой где стоишь! — прошипел тот и опустил ружье, так что оба ствола оказались на уровне груди Фэлкона. — Ясно?
   Фэлкон застыл на месте и посмотрел в глазок направленного на него дула. Он вдруг вспомнил, что постоянно задавал себе вопрос, как поведет себя, оказавшись под прицелом. Но сейчас ему совсем не хотелось выяснять это.
   Бернстайн повернулся к лорду Фроуворту:
   — А ты, наверное, и есть та акула из Англии, что должна была стать нашим избавителем? Вставай. — Бернстайн посмотрел на пожилого господина с презрительной ухмылкой. В ней было что-то безумное.
   «Все ясно, — подумал Фэлкон. — Напряжение последних месяцев, безуспешные попытки излечить программу довели Бернстайна до края». Фэлкон метнул быстрый взгляд на Фроуворта. Тому тоже явно не приходилось прежде стоять под прицелом.
   Фроуворт медленно поднялся.
   — Я — лорд Фроуворт. — Его глухой голос явственно дрожал. — Я руковожу...
   — Да по мне хоть Махатмой Ганди. — Бернстайн с ухмылкой повернулся к Фэлкону: — Отчего это я вдруг Ганди вспомнил? Надо как-нибудь на досуге подумать об этом. — В голосе его послышались серьезные нотки, но затем Бернстайн расхохотался.
   — Рид...
   — Сказал же я тебе, Фэлкон, заткнись. — Бернстайн обвел взглядом кабинет. — Говори, когда к тебе обратятся. Именно это всегда твердила мне мать. Детей делают для того, чтобы смотреть на них, а не слушать. Да, мать у меня была старушенция что надо.
   Фэлкон заметил, что из-под пыльной бейсболки с эмблемой «Бостон ред сокс», почти прикрывавшей копну темных курчавых волос, у Бернстайна стекают крупные капли пота.
   — Ну что, Эндрю, англичашка раскошелился или, как все другие, соскочил с крючка? Вложит он в нас денежки или к черту пошлет?
   Фэлкон ощутил на себе взгляд Фроуворта, но никак на него не отреагировал.
   — Почему бы тебе у него самого не спросить, Рид?
   — Черт, а ведь ты прав. И как это я сам не подумал? — Бернстайн помахал дулом перед Фроувортом. — Так что, дашь немного денег под мое маленькое изобретение, хотя что-то в нем немного и поломалось? Ну... как? — с холодной серьезностью осведомился Бернстайн.
   — Э-э... трудно пока сказать.
   — Нет, старичок, так не пойдет, — презрительно фыркнул инженер.
   — Уверен, мы можем прийти к какому-нибудь соглашению. — Голос Фроуворта снова дрогнул. Оттуда, где притаилась мисс Маллинз, послышались рыдания.
   — Лжешь! — Бернстайн решительно прицелился и выстрелил. Пуля попала Фроуворту в грудь и прошла навылет. Стена окрасилась кровью. Бернстайна отшвырнуло назад: задев стул, он рухнул на пол.
   Фэлкон вжался в стену. Женщины, охваченные ужасом, закричали.
   — Молчать, молчать! — Бернстайн стремительно обежал взглядом комнату, попеременно целясь в Дженни, Фэлкона, Мышку. — Заткнитесь, говорю вам!
   — Брось ружье, Рид! — пронзительно крикнул Фэлкон, слыша, как Фроуворт, лежащий по ту сторону стола, ловит последние глотки воздуха.
   — Эй, что это, черт возьми, здесь происходит? — прозвучал из-за закрытой двери незнакомый голос.
   Не успел Фэлкон открыть рот, как Бернстайн круто развернулся и снова выстрелил, на сей раз в сторону двери, откуда донесся голос. Полетели щепки. Вновь раздался истошный женский крик.
   Бернстайн мгновенно повернулся к Фэлкону и навел на него ствол. На женщин он не обращал внимания. В его остановившемся взгляде таилась смерть.
   Фэлкон медленно двинулся к Бернстайну, глядя прямо в горящие глаза безумца.
   — Остановись, Эндрю!
   — Ты что, хочешь застрелить и меня? — Фэлкон сделал еще шаг. Отсюда он видел тело Троя Хадсона, бедняги-техника, — это ему принадлежал голос, донесшийся из приемной. Он лежал в луже крови.
   — Придется. Если бы ты не убедил меня бросить работу в «Майкрософт», был бы я сейчас, наверное, и здоров, и счастлив.
   — Отдай ружье, Рид, — прошептал Фэлкон. Внизу, где-то вдалеке, послышались сирены. — Все кончено, и ты это знаешь.
   — Да неужели?
   — Конечно, знаешь. Это ружье я одолжил тебе для утиной охоты. В нем три патрона. — Звук сирен приблизился. — И все три ты уже израсходовал.
   — Нет, Эндрю, не три, а пять.
   — Было бы пять, но я поставил затычку. Этого требует законодательство штата Нью-Джерси. Три выстрела. Не больше.
   Бернстайн бегло посмотрел на двух женщин, лежащих на полу. Они не сводили с него глаз, боясь даже вздохнуть. Он перевел взгляд на Фэлкона, немного опустил ружье, и вид у него стал грустным.
   — Все кончено, Рид. — Фэлкон преодолел напряжение. Голос его звучал ласково и мягко. — Отдай ружье.
   Бернстайн кивнул.
   — Ты прав, все кончено. — Он встретился взглядом с Фэлконом. — Понимаешь ли, какая штука, Эндрю: видно, разбираюсь в компьютерных программах хуже, чем думал. Но про ружья я знаю все. Я снял затычку.
   Молниеносным движением Бернстайн опустил приклад на голову Фэлкона, одновременно приподняв ствол. И выстрелил.

Глава 2

   Сцепив пальцы на затылке и щурясь на солнце, беспощадно сжигающее лужайки и дорожки Центрального парка, Грэнвилл Уинтроп стоял у высокого, под потолок, окна своего люкса в отеле «Плаза». Сколько раз останавливался он у этого самого окна в поисках решения, размышляя о том, как лучше отнять у кого-нибудь собственность, как выстроить стратегию очередной сделки. Сотни, тысячи? И вот Уинтроп снова здесь, за привычным занятием. Разве что на этот раз интрига не имеет отношения к бизнесу. А если и имеет, то косвенное.
   Он посмотрел на роскошные, достающие до самого пола портьеры, обрамляющие окно. Держать люкс — дорогое удовольствие, но это проще, чем покупать что-нибудь на Парк-авеню. Люкс — это актив, и его надо должным образом обслуживать, чтобы в один прекрасный день продать. Он не создает ситуации, когда приходится заботиться о том, чтобы купить подешевле и продать подороже. И в этом состоит его достоинство. Это не актив. Активов-то у него полно. А люкс — это просто то, что в случае необходимости всегда под рукой. Уинтроп снимал его на год и всегда имел возможность отказаться, когда срок действия договора истечет. Но никогда этой возможностью не пользовался.
   Теперь Грэнвилл не часто оставался в городе на ночь, предпочитая за сорок минут долететь на вертолете из нижней части Манхэттена до своего поместья. В последние годы Нью-Йорк нравился ему все меньше и меньше. Но для того, чтобы подумать, такое место, как это, иметь удобно.
   Грэнвилл смотрел, как внизу толпы народа движутся этим воскресным днем в сторону Центрального парка; как кормят там уток, покупают у уличных торговцев хот-доги, гуляют, взявшись под руку, — в общем, делают все то, что и стоит делать в этом оазисе посреди бетонных джунглей. И ни о чем не подозревают. Буквально ни о чем. В большинстве своем, считал Уинтроп, американцы — на редкость наивный народ. Они полагают, что, если их страна — самая мощная военная держава мира, свобода им обеспечена навсегда. Они не отдают себе отчета в том, что величайшая угроза безопасности для любой группы людей или целой страны исходит изнутри. Америка в этом смысле не исключение.
   Грэнвилл расцепил пальцы и повернулся к мужчине, находившемуся в гостиной. Уильям Резерфорд сидел лицом к окну в роскошном кресле, прямо, словно аршин проглотил, всем своим видом выдавая принадлежность к военной касте. Кто-то мог сомневаться в его талантах. В его способности выполнять приказы. Даже в необходимости его участия в делах. Но Уинтроп придерживался иного мнения, и только это имело значение. Уинтроп был главным.
   Уинтроп опустился в кожаное кресло, стоявшее рядом с окном. Резерфорд не походил на других, следовало это признать. Раньше он служил в армии, затем работал в ЦРУ. Ничего не боится. Другие — бизнесмены, не знающие, что такое убивать. А Резерфорд знает, как выполнить любое задание, и использует ради этого все имеющиеся в его распоряжении средства, все то, чего требует задуманное и что устрашает остальных. А ведь сейчас задумано особое дело. Серьезное. Положение может сложиться худо. А если хочешь из дурного положения выйти победителем, приходится иногда держать под рукой крутых парней.
   — Ну, Билл, как самочувствие нынче?
   — Отлично, сэр! — бодро отчеканил Резерфорд в своей привычной военной манере.
   Уинтроп улыбнулся. Под шесть футов ростом, не менее двухсот фунтов весом, собеседник его представлял собой настоящую скалу в образе человека. Волосы его были подстрижены так коротко, что казались светлыми, но черные брови выдавали их настоящий цвет.
   — Очень хорошо, Билл, очень хорошо, — ласково заметил Уинтроп, словно призывая Резерфорда сбросить напряжение, хотя и знал, что это бесполезно. — Не забыли о моей маленькой просьбе? Я имею в виду пожертвование.
   — Никак нет, сэр. Завтра деньги будут переведены.
   — Спасибо. — Грэнвилл снял очки для чтения и положил их во внутренний карман пиджака. — И на церемонии будете?
   — Конечно.
   — Отлично. — Уинтроп задумчиво посмотрел на Резерфорда, обведя его взглядом с ног до головы. Казалось, он все совершает методично, любой жест, любой план, который приходится выполнять, вся жизнь до малейшей детали рассчитана, и все имеет свое предназначение. Этот человек ничего не делает по наитию. Встав на какой-то путь, он не отклоняется в сторону и идет до конца, преодолевая любые препятствия. Действия его всегда абсолютно рациональны. Это Уинтроп ценил в Резерфорде более всего. Ничто не отдается на волю случая. В дела никогда не привносится ничего личного. Все подчинено выполнению задачи. Многим следовало бы поучиться у этого человека. А ведь подумать только, кое-кто сомневался в нем. Смешно, право.
   Резерфорд заговорил о другом:
   — Скажите-ка, Грэнвилл, какая часть компании принадлежит нам в данный момент?
   — Около семи процентов.
   Резерфорд зажал ноздри пальцами и со свистом набрал в грудь воздуха.
   — Но ведь из этого следует, что мы должны заключить что-то вроде договора с какой-то правительственной организацией, так? Помнится, я читал что-то в этом роде.
   Уинтроп покачал головой. Ох уж этот Резерфорд с его фотографической памятью. Впрочем, все оперативники из ЦРУ, по крайней мере лучшие из них, одарены такой памятью. А Резерфорд, перед тем как поступить к ним на службу, входил в число ведущих агентов ЦРУ, работающих в Европе.
   — Так оно и есть. Если какая-либо частная организация или группа родственных организаций владеет более чем пятью процентами акций государственной компании, следует заполнить форму 13-Д и представить ее в Комиссию по ценным бумагам и биржам. Цель состоит в том, чтобы руководство данной компании не забывало: на нее могут наехать.
   — Судя по вашему тону, мы такую форму не заполняли.
   — Нет.
   — Но ведь соответствующие службы рано или поздно это обнаружат, не так ли?
   — Так, уж поверьте мне на слово. Я сорок лет подобными делами занимаюсь. По меньшей мере двадцать наших дочерних предприятий покупают акции в десяти различных странах. И если исключить какую-либо внутреннюю утечку информации, обнаружить это невозможно. Между тем о происходящем знаем только мы семеро. И если уж не доверять друг другу, то кому же и верить?
   — Ну и как ведет себя биржа с тех пор, как мы влезли в это дело?
   — Первоначальная цена полгода назад составляла двадцать четыре доллара за акцию. Пятничные торги остановились на отметке двадцать пять долларов восемьдесят центов. Прирост, таким образом, составляет около пяти процентов. А индекс Доу Джонса за то же время составил чуть более четырех. Разница, как видите, невелика. Дело в том, что наши брокеры поддерживают рабочее состояние — смотрят, как покупают другие заказчики, никак с нами не связанные. Короче, мы покупаем только в тех случаях, когда покупают и остальные. Таким образом, наша биржевая активность ни у кого не должна вызвать подозрений. Она и не вызывает.
   — Откуда вы знаете?
   — Нью-йоркская фондовая биржа имеет своих сторожевых псов — так называемую акционерную вахту, сформированную для того, чтобы отслеживать любые необычные сделки. У нас там есть свой человек, и он сообщает, что наши акции ничьего внимания не привлекают.
   — Но ведь этот человек не знает, что они наши? Так? — Резерфорд задал вопрос, естественный для разведчика.
   — Точно. Он просто сообщает нам, какие акции попали под увеличительное стекло. А что именно нас интересует, он и понятия не имеет.
   — И сколько же мы на данный момент потратили на покупку акций?
   — Примерно миллиард.
   — Ничего себе! Я и не предполагал, что у нас столько денег.
   — И тем не менее. Вообще-то у нас есть еще миллиард, но он будет использован, как часть собственного капитала для покупки контрольного пакета, когда мы официально объявим торги.
   — Так что же, больше акций не покупаем?
   — Разве что самую малость.
   — А какую цену назначим на тендер?
   — В точности пока трудно сказать. Скорее всего где-то порядка семидесяти пяти долларов за акцию.
   — Получается, на каждой акции мы заработаем около пятидесяти долларов?
   — Выходит, так. А всего около двух миллиардов. И еще — вернем тот миллиард, потраченный на покупку акций. Только имейте в виду, что из двухмиллиардной выручки надо вычесть миллиард, который пойдет на покупку контрольного пакета.
   — И все равно на выходе у нас три миллиарда, на миллиард больше, чем вначале.
   — Да, Билл, только выгодная сделка — не главная наша цель.
   — Это я понимаю. И все же неплохо иметь такой побочный эффект. К тому же нам понадобится немало денег, чтобы расплатиться с ребятами, когда все будет сделано.
   Уинтроп сложил руки на коленях и посмотрел в окно.
   — Надеюсь, сегодня все пройдет нормально.
   — Конечно. Феникс Грей еще никогда не подводил меня. — У Резерфорда невольно дернулась правая нога, и хоть движение было почти незаметно, от Уинтропа оно не укрылось.
   — Как там с Фэлконом? — осведомился Резерфорд. О сегодняшнем деле ему говорить явно не хотелось.
   — А что с Фэлконом? — Уинтроп перехватил холодный, немигающий взгляд Резерфорда.
   — Он уже поступил на службу в Южный Национальный?
   — Пока нет. Все в свое время.
   — А откуда вам знать, примет ли он предложение ЮН?
   — Оттуда. — В голосе Уинтропа зазвучали металлические нотки. — Фэлкон будет играть на нашей стороне, хотя сам об этом и не узнает.
   Резерфорд колебался, прежде чем задал очередной вопрос. Вообще-то это было ему несвойственно, он никогда не испытывал сомнений, задавая вопросы даже директору ЦРУ. Но и то сказать, директор Уинтропу не ровня. Ему вообще очень мало кто ровня. Резерфорд осторожно спросил:
   — У вас с Фэлконом ничего личного нет?
   Уинтроп внимательно посмотрел на него:
   — Отнюдь. С чего это вы вдруг?
   Резерфорд побарабанил пальцем по большому переднему зубу.
   — Когда у нас очередное заседание? — Он не хотел углубляться в вопрос — да и в ответ тоже. Достаточно того, что Уинтроп теперь знает, что он, Резерфорд, думает по этому поводу.
   — Через три недели. Это будет предпоследнее заседание перед запуском проекта «Плеяда».

* * *

   Анвар Али прислонился к кирпичной стене и глубоко затянулся «Кэмелом». Убивать — самая простая профессия на земле, надо только знать, что делаешь. Али медленно выпустил струю дыма в морозный ночной воздух. Ключ к профессии — не трогать заметных людей. Элементарное правило. Международные киллеры, убивающие политиков, судей, всяких грязных олигархов, — просто сумасшедшие. Конечно, они зарабатывают на каждом заказе миллионы, но, с другой стороны, против них — первоклассные агенты, преследующие этих киллеров до конца жизни, располагающие новейшими технологиями и видами оружия и, что еще хуже, имеющие возможность использовать это оружие и эти технологии, ни у кого и ничего не спрашивая. Али быстро перебрал в уме — МОССАД, ЦРУ, то, что осталось от КГБ, наконец, Интерпол. Убийцы на службе у государства, любящие свою работу. Опасное сочетание.
   Али предпочитал устранять всяческую шушеру. Потому и гонялись за ним не первоклассные службы с их самоновейшим оборудованием, а местные власти, которые и труп-то, бывает, найдут спустя не одну неделю после убийства. К тому времени он давно похолодеет и следы сотрутся. Клиентура Али — мелкие гангстеры, владельцы небольшого дела, ревнивые любовники. Вращаясь в такой компании, получаешь меньше своих коллег, работающих наверху, — гораздо меньше, по правде говоря. Обычно не больше двадцати тысяч долларов за заказ. Тем не менее у Али есть большой, полностью выкупленный дом в Кармеле и очень приличный банковский счет. Он убивает людей девятнадцать лет и за все это время только один раз оказался в серьезной опасности.
   Нынешний заказ привел его в Темпренс, Мичиган, на самой границе с Толедо, штат Огайо. Али торчал здесь с воскресенья, и местечко это опостылело ему. Ранней весной здесь сыро и холодно, так что не удивительно, что он простудился. Но хуже всего, что здесь ужасающе скучно. Проститутки уродливы и вульгарны, игорных домов нет вообще. По крайней мере, он таковых не обнаружил.
   Дрожа на ночном холоде, Али поплотнее запахнул пуховик. Так хотелось вернуться в калифорнийское тепло, в родное стойло с проститутками. Как славно спать каждую ночь с новой женщиной. Моногамия не для мужчин, и Али не собирался менять заведенный порядок.