Страница:
— Я еще немного посижу: лучше, чтобы не видели, как мы уходим вместе.
Поначалу Чеймберс не понял, в чем дело.
— Осторожнее, Девон, берегите зад, а то еще дверью прихлопнет.
Чеймберс мгновенно поднялся и молча вышел из комнаты, неслышно прикрыв за собой дверь.
— Привет, Грэнвилл. — Голос Эндрю прозвучал совершенно равнодушно.
— А-а, мистер Фэлкон. — Уинтроп на мгновение прервал свое занятие, затем снова взялся за пуговицы, не отводя взгляда от молодого человека. «Интересно, что ему нужно», — подозрительно подумал он.
— Как там у вас в отделе слияний?
— Да все нормально, спасибо за внимание. — Уинтроп наконец справился с пуговицами.
В небольшой холл вдруг ворвался холодный воздух — в клуб вошли двое мужчин. Они, как здесь было принято, остановились поздороваться, но, почувствовав напряженность атмосферы, быстро прошли мимо и скрылись в просторной комнате, уставленной различными призами — кубками да чашами.
— Правда? А я неделю назад читал в «Уолл-стрит джорнал», что в этом году там образовался сорокапроцентный дефицит. — Фэлкон прикоснулся к затылку. Рана, на месте которой остался только покрывшийся волосами шрам, все еще давала о себе знать слабыми головными болями.
Уинтроп сдержанно улыбнулся.
— Не стоит верить всему, что пишут в прессе, мистер Фэлкон, вы ведь и сами это знаете. А теперь прошу извинить... — Уинтроп ступил на лесенку, ведущую к застекленной двери.
— Я могу завтра же положить на стол пять предложений.
Уинтроп остановился, повернул голову, посмотрел на Фэлкона, а затем медленно двинулся к нему и остановился, когда они оказались буквально лицом к лицу. Лишь несколько дюймов разделяли их.
— Так отчего бы вам не связаться с Мериллом Линчем?
Фэлкон и глазом не моргнул. Он ожидал чего-то в этом роде.
— Полагаю, из этого следует, что больше мы не увидимся?
Уинтроп пристально взглянул на Фэлкона, и губы его сложились в зловещую улыбку. Не говоря ни слова, он круто повернулся и вышел из клуба. Все идет по плану. Фэлкон явился с протянутой рукой. Что и требовалось доказать.
Глава 5
Глава 6
Поначалу Чеймберс не понял, в чем дело.
— Осторожнее, Девон, берегите зад, а то еще дверью прихлопнет.
Чеймберс мгновенно поднялся и молча вышел из комнаты, неслышно прикрыв за собой дверь.
* * *
В раздевалке Гарвардского клуба Грэнвилл улыбнулся пожилому гардеробщику, который помог ему надеть пальто из верблюжьей шерсти, и протянул ему двадцатку. Этот человек хотя бы пытается честно заработать себе на жизнь в отличие от того бездельника, который, возможно, все еще валяется на тротуаре Сорок четвертой. Застегивая пальто, Уинтроп повернулся и увидел прямо перед собой Фэлкона.— Привет, Грэнвилл. — Голос Эндрю прозвучал совершенно равнодушно.
— А-а, мистер Фэлкон. — Уинтроп на мгновение прервал свое занятие, затем снова взялся за пуговицы, не отводя взгляда от молодого человека. «Интересно, что ему нужно», — подозрительно подумал он.
— Как там у вас в отделе слияний?
— Да все нормально, спасибо за внимание. — Уинтроп наконец справился с пуговицами.
В небольшой холл вдруг ворвался холодный воздух — в клуб вошли двое мужчин. Они, как здесь было принято, остановились поздороваться, но, почувствовав напряженность атмосферы, быстро прошли мимо и скрылись в просторной комнате, уставленной различными призами — кубками да чашами.
— Правда? А я неделю назад читал в «Уолл-стрит джорнал», что в этом году там образовался сорокапроцентный дефицит. — Фэлкон прикоснулся к затылку. Рана, на месте которой остался только покрывшийся волосами шрам, все еще давала о себе знать слабыми головными болями.
Уинтроп сдержанно улыбнулся.
— Не стоит верить всему, что пишут в прессе, мистер Фэлкон, вы ведь и сами это знаете. А теперь прошу извинить... — Уинтроп ступил на лесенку, ведущую к застекленной двери.
— Я могу завтра же положить на стол пять предложений.
Уинтроп остановился, повернул голову, посмотрел на Фэлкона, а затем медленно двинулся к нему и остановился, когда они оказались буквально лицом к лицу. Лишь несколько дюймов разделяли их.
— Так отчего бы вам не связаться с Мериллом Линчем?
Фэлкон и глазом не моргнул. Он ожидал чего-то в этом роде.
— Полагаю, из этого следует, что больше мы не увидимся?
Уинтроп пристально взглянул на Фэлкона, и губы его сложились в зловещую улыбку. Не говоря ни слова, он круто повернулся и вышел из клуба. Все идет по плану. Фэлкон явился с протянутой рукой. Что и требовалось доказать.
Глава 5
У старшего вице-президента банка кабинет мог бы быть и пошикарнее, — подумал Фэлкон. Места много, но обстановка старомодная, да и пыльно как-то. Нигде не видно экрана — его называют, по имени изобретателя, Блумбергом, — на котором мерцают последние сведения о биржевых торгах. Как же тогда этот малый держит руку на пульсе всего, что происходит в мире? Пока Южный Национальный не производил на Фэлкона должного впечатления, а ведь он уже заходит на четвертый круг всякого рода собеседований. Но из чего ему выбирать? Деньги вышли, даже от тех, которые так и не обнаружились в ходе процедуры банкротства, ничего не осталось.
Хозяин кабинета Глен Мэлли все никак не мог закончить телефонный разговор, и у Фэлкона было время рассмотреть его. Скорее всего, Мэлли приближался к пятидесяти, волосы у него совершенно поседели, а лишний вес он скрывал слишком свободно сидящим на нем костюмом. За обедом Мэлли обычно съедал изрядную порцию бифштекса с вареной картошкой в сметане, несколько кусков хлеба с плотным слоем масла, огромный кусок торта и выпивал два бокала мартини. Лицо у него было красное, и вовсе не потому, что он ирландец. Сколько должно пройти времени, прикидывал Фэлкон, пока этого человека не свалит обширный инфаркт.
Мэлли повесил трубку.
— Прошу прощения, Эндрю, я ждал этого звонка. Больше нас не побеспокоят, я велел секретарше ни с кем меня не соединять.
— Да ладно, Глен, не стоит извинений.
— Спасибо. — Мэлли улыбнулся. — Ну так что, есть у вас еще вопросы насчет Южного Национального? Скажем, как мы развиваемся? Или каковы перспективы? Что-нибудь в этом роде.
Годовой отчет Фэлкон прочитал не раз и не два. Южный Национальный, или ЮНА, как его называют на Уолл-стрит, — четвертый по величине коммерческий банк в США, с активами на сто семьдесят пять миллиардов долларов и почти пятнадцатью миллиардами капитала. Он возник в 1991 году в результате слияния двух крупнейших банков юго-востока страны — Первого из Атланты и Трастовой компании из Алабамы. Слившись, вновь образованная структура присоединила к себе Манхэттенский банк. До высших стандартов в банковском деле Манхэттенский недотягивал, но у него имелись славная штаб-квартира и юридический адрес в штате Нью-Йорк, что позволило Южному Национальному переместить свои служебные помещения в город Нью-Йорк. Здесь Фэлкон с Мэлли и встретились — на четырнадцатом этаже, в доме номер 350 на Парк-авеню.
— Да нет, Глен, — покачал головой Фэлкон, — больше вопросов у меня нет.
— Ну и хорошо, — кивнул хозяин кабинета.
— Забавно, — рассмеялся Фэлкон, — порой мне кажется, будто я весь круг прошел.
— О чем это вы? — Мэлли удивленно посмотрел на него.
— Когда Южный Национальный присоединял к себе Манхэттенский банк, представляли его «Уинтроп, Хокинс и К°».
— Правда? — заинтересовался Мэлли. — Расскажите подробнее, я тогда еще здесь не работал.
— Ну что вам сказать? Сделка была кровавая, шишки из Манхэттенского понимали, что вылетят со своих мест, если Южному Национальному удастся его проглотить. Они сражались, как гладиаторы, — по крайней мере до тех пор, пока «Уинтроп, Хокинс и К°» не вырвали чрезвычайно выгодные отступные для пяти высших руководителей банка. Полагаю, вам интересно будет узнать, что общая сумма выкупа составила тридцать миллионов, которые, естественно, пошли из карманов держателей акций. — Фэлкон поделился этой пикантной информацией, желая показать Мэлли, что в свое время был посвящен в святая святых финансового мира.
И цели своей Фэлкон достиг — его слова произвели впечатление на Мэлли. Во всяком случае, улыбаться он перестал.
— Цифру так и не огласили официально, — продолжал Эндрю. — Эти деньги растворились в ряде гонорарных выплат, причитавшихся нам — я имею в виду «Уинтроп, Хокинс и К°», — и нескольким адвокатским конторам. Выплаты должны были производиться на протяжении четырех лет. Но на самом деле и мы, и адвокатские конторы просто взяли деньги и распределили их между этими пятью парнями.
— Вы шутите, — недоверчиво проговорил Мэлли, — ведь это же...
— Нарушение закона? Да нет, пожалуй, нет. Нарушение этики — возможно. Но ничего незаконного в такой операции нет. Я сам изучал это дело с адвокатами. Следовало быть поаккуратнее с налогами, но вообще — все по закону. Или, точнее, на грани закона. Но в те времена такое было в порядке вещей. Главное — подойти к этой грани на максимально близкое расстояние. «Уинтроп, Хокинс и К°» запросили тогда свою стандартную цену за консультационные услуги — десять миллионов. И еще десять, если удастся сохранить независимость Манхэттенскому банку хотя бы на год после того, как Южный Национальный представит форму 13-Д. Понимаете, их люди могли существенно увеличить себе пенсии, если бы нам удалось растянуть процедуру на год. Помните, сколько всего времени, с начала и до конца, понадобилось Южному Национальному, чтобы присоединить к себе Манхэттенский банк?
Мэлли покачал головой.
— Пятьдесят три недели. «Уинтроп, Хокинс и К°» заработали лишние десять миллионов, а пятерка из Манхэттенского получила по пятьдесят тысяч ежегодной прибавки к пенсии на каждого.
Мэлли расхохотался:
— Стало быть, вы отвечали за эту сделку со стороны «Уинтропа»?
Фэлкон кивнул.
— Да, весело было тогда работать. Господи, как вспомнишь, какие аферы и комбинации тут и там затевались. Чуть ли не каждый день. Ни один номер «Уолл-стрит джорнал» не выходил без статьи о чем-нибудь в этом роде.
— Да, любопытные времена, хотя уже тогда, в 1991-м, волна слияний пошла на спад.
Мэлли задумчиво посмотрел на висевшую на дальней стене картину с изображением Нью-Йоркской бухты в колониальные времена.
— И все же, конец восьмидесятых — это нечто. Поразительные годы. Даже для коммерческих банков. — На лице Мэлли появилось мечтательное выражение, словно он вспомнил приятные минуты, проведенные в обществе ребенка. — Господи, сколько денег плавало в воздухе, когда совершались все эти сделки и разыгрывались все эти комбинации. А какие гонорары мы получали и сколько наваривали на процентах! О премиях уж не говорю. И куда все ушло?
— Видите ли, кое-кто слишком пожадничал. «Дрексель и Барнэм» выпали из тележки, и правительство тут же основательно взялось за дело. Разумеется, инвестиционные банки продолжали загребать огромные суммы, залатывая образовавшуюся дыру.
— Слушайте, Эндрю, как по-вашему, вернутся те времена? Я имею в виду объединения, кровавые захваты, сложные комбинации, бешеные деньги и так далее?
— Полагаю, потребуется смена администрации. Нынешний президент явно не намерен давать задний ход. Насколько мне известно, Федеральная резервная система может теперь основательно прижать любой банк, который попытается вложиться в какое-нибудь из таких дел. А Филипелли, глава ФРС, — малый крутой. Уолл-стрит он считает злом, пусть неизбежным. Он не позволит инвестиционным банкам использовать банки коммерческие, как в прежние времена, то есть набивать карманы наличными, подвергая риску национальную банковскую систему.
— Словом, с восторгом борьбы навсегда прощаемся?
— По крайней мере, надолго.
Мэлли сделал глоток кофе. Действие послеобеденной порции алкоголя начинало проходить, и он вернулся к предмету встречи.
— Слушайте, Эндрю, я буду откровенен. Меня беспокоит то, что, если вы все же примете наше предложение, работа вас не слишком заинтересует. В сравнении с «Уинтроп» это совсем другое дело, нет того задора. Коммерческий банк — предприятие чаще всего довольно скучное. Да, конечно, мы тоже думаем об инвестиционных проектах, акциях, ценных бумагах, консультационных услугах и прочем, но пройдут годы, прежде чем удастся заняться чем-нибудь серьезным. Как вы знаете, ключи от этих ворот у фирм вроде вашей прежней и чужаков они на свой участок просто так не допустят. — Мэлли пристально, словно пробуя его на зуб, посмотрел на Фэлкона. — Честно говоря, мне кажется, что к нам вы идете от безысходности. После банкротства этой вашей компьютерной компании вам нужны деньги, и вы готовы принять любое предложение. Но едва представится возможность вернуться в инвестиционный банк, вы тут же ею воспользуетесь. Не обижайтесь, ради Бога, но, если бы это зависело от меня, я скорее всего не предложил бы вам этой работы. Но от меня это не зависит.
Фэлкон умолчал о том, что обежал уже почти все инвестиционные банки на Уолл-стрит — даже самые незначительные — и везде получил отказ. Поначалу все приходили в восторг от перспективы заполучить такую звезду. Но затем, после третьего или четвертого круга собеседований, когда пора было обсуждать условия работы, лица вытягивались и в конце концов Эндрю получал из отдела кадров письмецо, в котором банк выражал сожаление: его кандидатура не подходит, это не совсем то, что им нужно. Понять все это было трудно. Казалось, кто-то преследует его, снабжая банки сведениями, заставляющими их отказываться от его услуг. Впрочем, смешно. Просто у него из-за безденежья паранойя развилась.
Фэлкон взглянул на Мэлли:
— Что значит — не от вас зависит? Вы — старший вице-президент, отвечающий за всю систему кредитования к востоку от Миссисипи. Решения принимаете вы.
— Но не в вашем случае, Эндрю. Похоже, вы произвели неизгладимое впечатление на начальство. Я почти почувствовал, что, если не возьму вас, меня попросту уволят. С кем, хотелось бы, черт побери, знать, вы беседовали там, наверху?
— Ни с кем. — Фэлкон покачал головой.
— И что, ни с Борманом, ни с Барксдейлом вы еще не встречались?
— А кто они, председатель совета директоров и его заместитель?
Мэлли кивнул.
— Нет. Я виделся только со старшим вице-президентом по кадрам.
— Когда, говорите, произошло это слияние, пять лет назад? Бормана тогда еще в Южном Национальном не было. Но Барксдейл был. Может, он с тех пор вас запомнил?
— Не исключено.
— А откуда вам стало известно об этой вакансии, Фэлкон?
Ну вот, впервые Мэлли назвал его не Эндрю, а Фэлконом. Классическая эволюция всех коллег по бизнесу, и хоть сколько лет уж прошло, как он в деле, а такой переход все еще задевает его. Какое-то время, недолгое, впрочем, его из вежливости называют по имени, а потом механически переходят на «Фэлкона». Друзья обращаются к нему — Эндрю. Коллеги — Фэлкон. Но разве он сам не хотел именно этого? Запоминающейся фамилии. Разве не поэтому по окончании школы и придумал ее для себя, отказавшись от полученной при рождении?
— Вдруг позвонил агент по найму, — объяснил Фэлкон. — Какой-то совершенно незнакомый малый. Откуда ему стало известно мое имя, он не сказал, впрочем, сейчас так чаще всего и случается.
— Удивительно, как быстро этот ваш агент узнал о вакансии. И двух недель не прошло, как мы уволили даму, на чье место хотим взять вас, — она возглавляла один из отделов. — Мэлли бросил взгляд на лежащий перед ним календарь. — Это было в среду, на неделе, начинавшейся двадцать первым.
— Правда? Действительно, живчик. — Но это и впрямь странно, подумал Фэлкон. Агент позвонил ему как раз в понедельник двадцать первого, то есть за два дня до того, как эту женщину уволили из Южного Национального. И точно сказал, с какой именно должности она уходит, хотя имени, конечно, не назвал.
— Когда, говорите, этот малый позвонил вам?
— В пятницу. Двадцать пятого вроде. — Фэлкон почему-то решил не называть верных дат.
— Ясно. — Мэлли не сводил с него глаз. — Ну да ладно, все это, в конце концов, не имеет значения. Главное — мы вас берем. Платить будем сто двадцать тысяч в год плюс пятьдесят процентов премиальных.
Сто восемьдесят тысяч долларов. Вот, стало быть, тот максимум, на который он может рассчитывать. Это, конечно, не талоны на питание, но с тем миллионом ста тысячами, что он зарабатывал у Уинтропа, никакого сравнения нет. И уж тем более эта цифра бледнеет, когда вспомнишь о том, сколько приносила бы сейчас компьютерная компания.
— Мы попросили бы вас возглавить группу 2, занимающуюся кредитными и некредитными поставками в Мэриленде, Делавере, Пенсильвании и Огайо. Вы будете называться вице-президентом и иметь в подчинении пять финансистов, четырех администраторов и трех секретарей, включая личного.
Всего лишь вице-президент! А в Южном Национальном, вероятно, не меньше двух тысяч высокопоставленных сотрудников.
— Кто мой шеф, вы?
— Да.
Что ж, тут открываются кое-какие возможности. Не хотелось бы каркать, но этот малый может сыграть в ящик от инфаркта еще до конца года, и не исключено, что банк решит поставить его, Фэлкона, на место Мэлли.
— Мне хотелось бы самому найти себе секретаршу. — Фэлкон подумал о Дженни. Она тоже еще не подыскала себе работу.
— Полагаю, тут проблем не возникнет. Следует ли из этого, что вы принимаете наше предложение?
— Мне нужна пара дней, чтобы все обдумать.
Мэлли недовольно кивнул.
Фэлкон наблюдал за тем, как она извивается в сплетении рук и ног своих докучливых спутников. Девушка великолепна, действительно великолепна, это следовало признать. Ростом танцовщица не обижена, наверное, пять футов восемь дюймов, с пучком длинных шелковистых черных, как смоль, волос, она казалась еще выше. На красивом лице выделялись темные глаза, высокие скулы и полные алые губы. Небольшую, но хорошо развитую грудь подчеркивал низкий вырез черного платья. Кожа у нее была смуглая, но очень ли смуглая, сказать трудно, поскольку в клубе темновато. Гречанка? Скорее испанка. А впрочем, какое это имеет значение?
Из всех красивых женщин, собравшихся в клубе, эта более других привлекала к себе внимание мужчин. Они ловили каждое ее движение, переглядываясь, подталкивая друг друга, давали волю воображению, хотя знали, что никому из них ничего не светит. Мужчины похитрее держались на расстоянии, что-то прикидывая в уме. Глупцы же пытались присоединиться к ней в танце.
Фэлкона, да и других, влекла к девушке не только красота, но и манера держаться. Танцевала она безупречно, не слишком быстро и не слишком медленно, точно следуя ритму музыки и отдаваясь ей. Она игнорировала толкущихся вокруг мужчин, число которых все возрастало, и, в конце концов, неудачники растворялись в толпе, направляясь на поиски более легкой добычи. Голова и руки девушки ритмично покачивались. Фэлкон, словно завороженный, не сводил с нее глаз.
Он стоял, прислонившись к колонне, невдалеке от нее и тщетно пытался отвести взгляд. Будто пораженный молнией, потрясенный до глубины души, Фэлкон забыл о гордости и самолюбии. Временами он мог бы поклясться, что девушка поглядывает на него сквозь ресницы, но потом признавался, что все это лишь плод воображения и действие винных паров.
Внезапно среди поклонников появился человек более решительный, чем другие. Этот крупный темноволосый мужчина в отличие от прочих не пытался приблизиться к ней кругами; энергично действуя локтями, он решительно ввинтился в покачивающуюся толпу мужчин. Поначалу все выказали недовольство этим вторжением, но затем, оценив габариты незнакомца, легко пропустили его.
При виде того, как мужчина взял девушку за руку и увлек ее к двери, у Фэлкона заколотилось сердце. Он выпрямился и посмотрел им вслед. Девушка не сопротивлялась, но и не следовала за похитителем охотно, пожалуй, слегка упиралась. Уже у двери она обернулась, бросила последний взгляд на танцевальную площадку и тут же исчезла. Темноволосый мужчина увел ее в сторону туалетов. Фэлкон не сводил взгляда с закрывшейся двери.
Так он простоял несколько минут и, лишь поняв, что возвращения девушки ждать не приходится, вновь повернулся к танцевальной площадке. С исчезнувшей темноволосой красавицей сравнить было некого. Но неужели она призрак?
Фэлкона пригласила потанцевать пышногрудая блондинка, но он вежливо отказался. Дамочка ничего себе, однако же перед его глазами по-прежнему стояла темноглазая фея. Проследив взглядом за направляющейся на танцевальную площадку блондинкой, он поднес к губам бокал с виски. Шестой за последние три часа.
Сто двадцать тысяч долларов зарплаты. Шестьдесят премиальных. Итого сто восемьдесят годовых. Большинство пришло бы в восторг. Большинство, но не Фэлкон. Напрасно он ушел из инвестиционного банка. Теперь это стало предельно ясно. После случайной встречи с Грэнвиллом в Гарвардском клубе Фэлкон дважды пытался связаться с ним, надеясь, что тот сменит гнев на милость и возьмет его обратно. Но старик не отвечал на звонки. Нынче днем, после свидания с Мэлли, Фэлкон предпринял еще одну попытку. С тем же успехом. На сегодняшний день он получал бы миллионы в год, а не те жалкие крохи, что предлагает ему Южный Национальный. Некогда он натянул нос Грэнвиллу, и вот теперь Грэнвилл натягивает нос ему, Фэлкону.
Музыка звучала с новой силой. Фэлкон взглянул на часы. Без четверти три утра. Когда бы он ни проснулся сегодня в своей однокомнатной лачуге, которую снял в Куинсе, откуда было удобнее заниматься поисками места, он сразу же позвонит Мэлли и скажет, что выходит на работу. А что ему остается? На завтрак, обед и ужин он ест хот-доги. Через месяц нечем будет платить за жилье. Послезавтра, когда пройдет чудовищное похмелье, он получит положенные при подписании контракта десять тысяч и снимет себе приличную квартиру на Манхэттене.
Фэлкон вышел на улицу и огляделся в поисках такси, которое отвезет его в Куинс. И тут перед ним появилась она. Он всматривался в те самые темные глаза, что так очаровали его там, в клубе. И обладательница их казалась ему еще прекраснее.
Фэлкон смутно вспомнил ее поклонников, постоянно сопровождающих девушку, но сейчас это не имело значения. Черноволосого поблизости он не заметил. Слегка улыбаясь, откинув голову немного назад и вбок, девушка неотрывно смотрела на Фэлкона. Затем взяла его за руку, и в этот миг «Уинтроп, Хокинс и К°», Южный Национальный, лопнувшая компьютерная компания — все это вместе со всеми финансовыми проблемами куда-то исчезло.
Прислонившись к стене в затемненном углу клуба, Феникс Грей сделал глоток минеральной воды. Он неотступно следовал за Фэлконом вот уже две недели и чувствовал, что знает этого человека, как самого себя. Внезапно поведение Фэлкона изменилось. Один взгляд этой девицы вывел его из подавленного состояния. Это чревато трудностями. Надо доложить Резерфорду.
Хозяин кабинета Глен Мэлли все никак не мог закончить телефонный разговор, и у Фэлкона было время рассмотреть его. Скорее всего, Мэлли приближался к пятидесяти, волосы у него совершенно поседели, а лишний вес он скрывал слишком свободно сидящим на нем костюмом. За обедом Мэлли обычно съедал изрядную порцию бифштекса с вареной картошкой в сметане, несколько кусков хлеба с плотным слоем масла, огромный кусок торта и выпивал два бокала мартини. Лицо у него было красное, и вовсе не потому, что он ирландец. Сколько должно пройти времени, прикидывал Фэлкон, пока этого человека не свалит обширный инфаркт.
Мэлли повесил трубку.
— Прошу прощения, Эндрю, я ждал этого звонка. Больше нас не побеспокоят, я велел секретарше ни с кем меня не соединять.
— Да ладно, Глен, не стоит извинений.
— Спасибо. — Мэлли улыбнулся. — Ну так что, есть у вас еще вопросы насчет Южного Национального? Скажем, как мы развиваемся? Или каковы перспективы? Что-нибудь в этом роде.
Годовой отчет Фэлкон прочитал не раз и не два. Южный Национальный, или ЮНА, как его называют на Уолл-стрит, — четвертый по величине коммерческий банк в США, с активами на сто семьдесят пять миллиардов долларов и почти пятнадцатью миллиардами капитала. Он возник в 1991 году в результате слияния двух крупнейших банков юго-востока страны — Первого из Атланты и Трастовой компании из Алабамы. Слившись, вновь образованная структура присоединила к себе Манхэттенский банк. До высших стандартов в банковском деле Манхэттенский недотягивал, но у него имелись славная штаб-квартира и юридический адрес в штате Нью-Йорк, что позволило Южному Национальному переместить свои служебные помещения в город Нью-Йорк. Здесь Фэлкон с Мэлли и встретились — на четырнадцатом этаже, в доме номер 350 на Парк-авеню.
— Да нет, Глен, — покачал головой Фэлкон, — больше вопросов у меня нет.
— Ну и хорошо, — кивнул хозяин кабинета.
— Забавно, — рассмеялся Фэлкон, — порой мне кажется, будто я весь круг прошел.
— О чем это вы? — Мэлли удивленно посмотрел на него.
— Когда Южный Национальный присоединял к себе Манхэттенский банк, представляли его «Уинтроп, Хокинс и К°».
— Правда? — заинтересовался Мэлли. — Расскажите подробнее, я тогда еще здесь не работал.
— Ну что вам сказать? Сделка была кровавая, шишки из Манхэттенского понимали, что вылетят со своих мест, если Южному Национальному удастся его проглотить. Они сражались, как гладиаторы, — по крайней мере до тех пор, пока «Уинтроп, Хокинс и К°» не вырвали чрезвычайно выгодные отступные для пяти высших руководителей банка. Полагаю, вам интересно будет узнать, что общая сумма выкупа составила тридцать миллионов, которые, естественно, пошли из карманов держателей акций. — Фэлкон поделился этой пикантной информацией, желая показать Мэлли, что в свое время был посвящен в святая святых финансового мира.
И цели своей Фэлкон достиг — его слова произвели впечатление на Мэлли. Во всяком случае, улыбаться он перестал.
— Цифру так и не огласили официально, — продолжал Эндрю. — Эти деньги растворились в ряде гонорарных выплат, причитавшихся нам — я имею в виду «Уинтроп, Хокинс и К°», — и нескольким адвокатским конторам. Выплаты должны были производиться на протяжении четырех лет. Но на самом деле и мы, и адвокатские конторы просто взяли деньги и распределили их между этими пятью парнями.
— Вы шутите, — недоверчиво проговорил Мэлли, — ведь это же...
— Нарушение закона? Да нет, пожалуй, нет. Нарушение этики — возможно. Но ничего незаконного в такой операции нет. Я сам изучал это дело с адвокатами. Следовало быть поаккуратнее с налогами, но вообще — все по закону. Или, точнее, на грани закона. Но в те времена такое было в порядке вещей. Главное — подойти к этой грани на максимально близкое расстояние. «Уинтроп, Хокинс и К°» запросили тогда свою стандартную цену за консультационные услуги — десять миллионов. И еще десять, если удастся сохранить независимость Манхэттенскому банку хотя бы на год после того, как Южный Национальный представит форму 13-Д. Понимаете, их люди могли существенно увеличить себе пенсии, если бы нам удалось растянуть процедуру на год. Помните, сколько всего времени, с начала и до конца, понадобилось Южному Национальному, чтобы присоединить к себе Манхэттенский банк?
Мэлли покачал головой.
— Пятьдесят три недели. «Уинтроп, Хокинс и К°» заработали лишние десять миллионов, а пятерка из Манхэттенского получила по пятьдесят тысяч ежегодной прибавки к пенсии на каждого.
Мэлли расхохотался:
— Стало быть, вы отвечали за эту сделку со стороны «Уинтропа»?
Фэлкон кивнул.
— Да, весело было тогда работать. Господи, как вспомнишь, какие аферы и комбинации тут и там затевались. Чуть ли не каждый день. Ни один номер «Уолл-стрит джорнал» не выходил без статьи о чем-нибудь в этом роде.
— Да, любопытные времена, хотя уже тогда, в 1991-м, волна слияний пошла на спад.
Мэлли задумчиво посмотрел на висевшую на дальней стене картину с изображением Нью-Йоркской бухты в колониальные времена.
— И все же, конец восьмидесятых — это нечто. Поразительные годы. Даже для коммерческих банков. — На лице Мэлли появилось мечтательное выражение, словно он вспомнил приятные минуты, проведенные в обществе ребенка. — Господи, сколько денег плавало в воздухе, когда совершались все эти сделки и разыгрывались все эти комбинации. А какие гонорары мы получали и сколько наваривали на процентах! О премиях уж не говорю. И куда все ушло?
— Видите ли, кое-кто слишком пожадничал. «Дрексель и Барнэм» выпали из тележки, и правительство тут же основательно взялось за дело. Разумеется, инвестиционные банки продолжали загребать огромные суммы, залатывая образовавшуюся дыру.
— Слушайте, Эндрю, как по-вашему, вернутся те времена? Я имею в виду объединения, кровавые захваты, сложные комбинации, бешеные деньги и так далее?
— Полагаю, потребуется смена администрации. Нынешний президент явно не намерен давать задний ход. Насколько мне известно, Федеральная резервная система может теперь основательно прижать любой банк, который попытается вложиться в какое-нибудь из таких дел. А Филипелли, глава ФРС, — малый крутой. Уолл-стрит он считает злом, пусть неизбежным. Он не позволит инвестиционным банкам использовать банки коммерческие, как в прежние времена, то есть набивать карманы наличными, подвергая риску национальную банковскую систему.
— Словом, с восторгом борьбы навсегда прощаемся?
— По крайней мере, надолго.
Мэлли сделал глоток кофе. Действие послеобеденной порции алкоголя начинало проходить, и он вернулся к предмету встречи.
— Слушайте, Эндрю, я буду откровенен. Меня беспокоит то, что, если вы все же примете наше предложение, работа вас не слишком заинтересует. В сравнении с «Уинтроп» это совсем другое дело, нет того задора. Коммерческий банк — предприятие чаще всего довольно скучное. Да, конечно, мы тоже думаем об инвестиционных проектах, акциях, ценных бумагах, консультационных услугах и прочем, но пройдут годы, прежде чем удастся заняться чем-нибудь серьезным. Как вы знаете, ключи от этих ворот у фирм вроде вашей прежней и чужаков они на свой участок просто так не допустят. — Мэлли пристально, словно пробуя его на зуб, посмотрел на Фэлкона. — Честно говоря, мне кажется, что к нам вы идете от безысходности. После банкротства этой вашей компьютерной компании вам нужны деньги, и вы готовы принять любое предложение. Но едва представится возможность вернуться в инвестиционный банк, вы тут же ею воспользуетесь. Не обижайтесь, ради Бога, но, если бы это зависело от меня, я скорее всего не предложил бы вам этой работы. Но от меня это не зависит.
Фэлкон умолчал о том, что обежал уже почти все инвестиционные банки на Уолл-стрит — даже самые незначительные — и везде получил отказ. Поначалу все приходили в восторг от перспективы заполучить такую звезду. Но затем, после третьего или четвертого круга собеседований, когда пора было обсуждать условия работы, лица вытягивались и в конце концов Эндрю получал из отдела кадров письмецо, в котором банк выражал сожаление: его кандидатура не подходит, это не совсем то, что им нужно. Понять все это было трудно. Казалось, кто-то преследует его, снабжая банки сведениями, заставляющими их отказываться от его услуг. Впрочем, смешно. Просто у него из-за безденежья паранойя развилась.
Фэлкон взглянул на Мэлли:
— Что значит — не от вас зависит? Вы — старший вице-президент, отвечающий за всю систему кредитования к востоку от Миссисипи. Решения принимаете вы.
— Но не в вашем случае, Эндрю. Похоже, вы произвели неизгладимое впечатление на начальство. Я почти почувствовал, что, если не возьму вас, меня попросту уволят. С кем, хотелось бы, черт побери, знать, вы беседовали там, наверху?
— Ни с кем. — Фэлкон покачал головой.
— И что, ни с Борманом, ни с Барксдейлом вы еще не встречались?
— А кто они, председатель совета директоров и его заместитель?
Мэлли кивнул.
— Нет. Я виделся только со старшим вице-президентом по кадрам.
— Когда, говорите, произошло это слияние, пять лет назад? Бормана тогда еще в Южном Национальном не было. Но Барксдейл был. Может, он с тех пор вас запомнил?
— Не исключено.
— А откуда вам стало известно об этой вакансии, Фэлкон?
Ну вот, впервые Мэлли назвал его не Эндрю, а Фэлконом. Классическая эволюция всех коллег по бизнесу, и хоть сколько лет уж прошло, как он в деле, а такой переход все еще задевает его. Какое-то время, недолгое, впрочем, его из вежливости называют по имени, а потом механически переходят на «Фэлкона». Друзья обращаются к нему — Эндрю. Коллеги — Фэлкон. Но разве он сам не хотел именно этого? Запоминающейся фамилии. Разве не поэтому по окончании школы и придумал ее для себя, отказавшись от полученной при рождении?
— Вдруг позвонил агент по найму, — объяснил Фэлкон. — Какой-то совершенно незнакомый малый. Откуда ему стало известно мое имя, он не сказал, впрочем, сейчас так чаще всего и случается.
— Удивительно, как быстро этот ваш агент узнал о вакансии. И двух недель не прошло, как мы уволили даму, на чье место хотим взять вас, — она возглавляла один из отделов. — Мэлли бросил взгляд на лежащий перед ним календарь. — Это было в среду, на неделе, начинавшейся двадцать первым.
— Правда? Действительно, живчик. — Но это и впрямь странно, подумал Фэлкон. Агент позвонил ему как раз в понедельник двадцать первого, то есть за два дня до того, как эту женщину уволили из Южного Национального. И точно сказал, с какой именно должности она уходит, хотя имени, конечно, не назвал.
— Когда, говорите, этот малый позвонил вам?
— В пятницу. Двадцать пятого вроде. — Фэлкон почему-то решил не называть верных дат.
— Ясно. — Мэлли не сводил с него глаз. — Ну да ладно, все это, в конце концов, не имеет значения. Главное — мы вас берем. Платить будем сто двадцать тысяч в год плюс пятьдесят процентов премиальных.
Сто восемьдесят тысяч долларов. Вот, стало быть, тот максимум, на который он может рассчитывать. Это, конечно, не талоны на питание, но с тем миллионом ста тысячами, что он зарабатывал у Уинтропа, никакого сравнения нет. И уж тем более эта цифра бледнеет, когда вспомнишь о том, сколько приносила бы сейчас компьютерная компания.
— Мы попросили бы вас возглавить группу 2, занимающуюся кредитными и некредитными поставками в Мэриленде, Делавере, Пенсильвании и Огайо. Вы будете называться вице-президентом и иметь в подчинении пять финансистов, четырех администраторов и трех секретарей, включая личного.
Всего лишь вице-президент! А в Южном Национальном, вероятно, не меньше двух тысяч высокопоставленных сотрудников.
— Кто мой шеф, вы?
— Да.
Что ж, тут открываются кое-какие возможности. Не хотелось бы каркать, но этот малый может сыграть в ящик от инфаркта еще до конца года, и не исключено, что банк решит поставить его, Фэлкона, на место Мэлли.
— Мне хотелось бы самому найти себе секретаршу. — Фэлкон подумал о Дженни. Она тоже еще не подыскала себе работу.
— Полагаю, тут проблем не возникнет. Следует ли из этого, что вы принимаете наше предложение?
— Мне нужна пара дней, чтобы все обдумать.
Мэлли недовольно кивнул.
* * *
Женщина легко скользила по полу, подчиняясь рокочущим звукам музыки. Они доносились из огромных усилителей, расположенных повсюду в модном ночном клубе в верхней части Ист-Сайда. Несколько мужчин незваными партнерами кружили вокруг нее, всячески пытаясь привлечь внимание девушки, но она, погруженная в музыку, не обращала на их поползновения ни малейшего внимания.Фэлкон наблюдал за тем, как она извивается в сплетении рук и ног своих докучливых спутников. Девушка великолепна, действительно великолепна, это следовало признать. Ростом танцовщица не обижена, наверное, пять футов восемь дюймов, с пучком длинных шелковистых черных, как смоль, волос, она казалась еще выше. На красивом лице выделялись темные глаза, высокие скулы и полные алые губы. Небольшую, но хорошо развитую грудь подчеркивал низкий вырез черного платья. Кожа у нее была смуглая, но очень ли смуглая, сказать трудно, поскольку в клубе темновато. Гречанка? Скорее испанка. А впрочем, какое это имеет значение?
Из всех красивых женщин, собравшихся в клубе, эта более других привлекала к себе внимание мужчин. Они ловили каждое ее движение, переглядываясь, подталкивая друг друга, давали волю воображению, хотя знали, что никому из них ничего не светит. Мужчины похитрее держались на расстоянии, что-то прикидывая в уме. Глупцы же пытались присоединиться к ней в танце.
Фэлкона, да и других, влекла к девушке не только красота, но и манера держаться. Танцевала она безупречно, не слишком быстро и не слишком медленно, точно следуя ритму музыки и отдаваясь ей. Она игнорировала толкущихся вокруг мужчин, число которых все возрастало, и, в конце концов, неудачники растворялись в толпе, направляясь на поиски более легкой добычи. Голова и руки девушки ритмично покачивались. Фэлкон, словно завороженный, не сводил с нее глаз.
Он стоял, прислонившись к колонне, невдалеке от нее и тщетно пытался отвести взгляд. Будто пораженный молнией, потрясенный до глубины души, Фэлкон забыл о гордости и самолюбии. Временами он мог бы поклясться, что девушка поглядывает на него сквозь ресницы, но потом признавался, что все это лишь плод воображения и действие винных паров.
Внезапно среди поклонников появился человек более решительный, чем другие. Этот крупный темноволосый мужчина в отличие от прочих не пытался приблизиться к ней кругами; энергично действуя локтями, он решительно ввинтился в покачивающуюся толпу мужчин. Поначалу все выказали недовольство этим вторжением, но затем, оценив габариты незнакомца, легко пропустили его.
При виде того, как мужчина взял девушку за руку и увлек ее к двери, у Фэлкона заколотилось сердце. Он выпрямился и посмотрел им вслед. Девушка не сопротивлялась, но и не следовала за похитителем охотно, пожалуй, слегка упиралась. Уже у двери она обернулась, бросила последний взгляд на танцевальную площадку и тут же исчезла. Темноволосый мужчина увел ее в сторону туалетов. Фэлкон не сводил взгляда с закрывшейся двери.
Так он простоял несколько минут и, лишь поняв, что возвращения девушки ждать не приходится, вновь повернулся к танцевальной площадке. С исчезнувшей темноволосой красавицей сравнить было некого. Но неужели она призрак?
Фэлкона пригласила потанцевать пышногрудая блондинка, но он вежливо отказался. Дамочка ничего себе, однако же перед его глазами по-прежнему стояла темноглазая фея. Проследив взглядом за направляющейся на танцевальную площадку блондинкой, он поднес к губам бокал с виски. Шестой за последние три часа.
Сто двадцать тысяч долларов зарплаты. Шестьдесят премиальных. Итого сто восемьдесят годовых. Большинство пришло бы в восторг. Большинство, но не Фэлкон. Напрасно он ушел из инвестиционного банка. Теперь это стало предельно ясно. После случайной встречи с Грэнвиллом в Гарвардском клубе Фэлкон дважды пытался связаться с ним, надеясь, что тот сменит гнев на милость и возьмет его обратно. Но старик не отвечал на звонки. Нынче днем, после свидания с Мэлли, Фэлкон предпринял еще одну попытку. С тем же успехом. На сегодняшний день он получал бы миллионы в год, а не те жалкие крохи, что предлагает ему Южный Национальный. Некогда он натянул нос Грэнвиллу, и вот теперь Грэнвилл натягивает нос ему, Фэлкону.
Музыка звучала с новой силой. Фэлкон взглянул на часы. Без четверти три утра. Когда бы он ни проснулся сегодня в своей однокомнатной лачуге, которую снял в Куинсе, откуда было удобнее заниматься поисками места, он сразу же позвонит Мэлли и скажет, что выходит на работу. А что ему остается? На завтрак, обед и ужин он ест хот-доги. Через месяц нечем будет платить за жилье. Послезавтра, когда пройдет чудовищное похмелье, он получит положенные при подписании контракта десять тысяч и снимет себе приличную квартиру на Манхэттене.
Фэлкон вышел на улицу и огляделся в поисках такси, которое отвезет его в Куинс. И тут перед ним появилась она. Он всматривался в те самые темные глаза, что так очаровали его там, в клубе. И обладательница их казалась ему еще прекраснее.
Фэлкон смутно вспомнил ее поклонников, постоянно сопровождающих девушку, но сейчас это не имело значения. Черноволосого поблизости он не заметил. Слегка улыбаясь, откинув голову немного назад и вбок, девушка неотрывно смотрела на Фэлкона. Затем взяла его за руку, и в этот миг «Уинтроп, Хокинс и К°», Южный Национальный, лопнувшая компьютерная компания — все это вместе со всеми финансовыми проблемами куда-то исчезло.
Прислонившись к стене в затемненном углу клуба, Феникс Грей сделал глоток минеральной воды. Он неотступно следовал за Фэлконом вот уже две недели и чувствовал, что знает этого человека, как самого себя. Внезапно поведение Фэлкона изменилось. Один взгляд этой девицы вывел его из подавленного состояния. Это чревато трудностями. Надо доложить Резерфорду.
Глава 6
Директор Федеральной резервной системы Соединенных Штатов Америки. Власть его безгранична и неоспорима. Стоит президенту назначить его, а сенату это назначение утвердить, как он становится совершенно независим, точно так же, как члены Верховного суда, утвержденные в должности, выходят из-под контроля электората. Правда, директора назначают лишь на четыре года, и в конце этого срока президент может заменить его, но случается такое не часто. Если президент отважится заменить действующего директора против его воли, он рискует навлечь на себя гнев ведущих банкиров, всегда имеющих возможность вызвать панику на рынке ценных бумаг. Уолл-стрит чрезвычайно высоко ценит независимость директора, и президент волей-неволей вынужден с этим считаться.
Картер Филипелли сидел один во главе огромного стола из красного дерева, стоящего посреди официального зала заседаний Федеральной резервной системы. Он ожидал появления остальных девятнадцати участников заседания Комитета по открытому рынку, или, как попросту называют его на Уолл-стрит, КОР. По идее, орган это влиятельный, но Филипелли следил за тем, чтобы члены его не слишком задирали нос.
Обстановка холодного и внушительного зала заседаний мало способствовала непринужденному обмену мнений, и Филипелли использовал стерильную чистоту помещения в своих целях. Нахохлившиеся на люстре мрачные медные орлы, начищенные так, что даже при тусклом освещении большого зала был виден их блеск, нависали над длинным столом. На стенах висели карты двенадцати округов ФРС, границы которых рассекали страну на какие-то странные, ломаной формы, участки. Позади Филипелли располагался огромный камин; в нем по меньшей мере лет десять лежало несколько здоровенных поленьев. На камине устроился еще один медный орел, превышающий размерами своих собратьев на люстре. Одним когтем он стискивал стрелы, другим — оливковую ветвь. Пахло здесь, как в старинной библиотеке: книгами и плесенью.
Филипелли громко рассмеялся, и смех его эхом разнесся по огромному залу. Он и был директором ФРС, то есть одним из самых могущественных людей в мире. Встречая время от времени вялое сопротивление одного-другого члена КОР, Филипелли определял монетарную политику Соединенных Штатов, контролируя процентные ставки и гигантские валютные запасы страны. Он мог поднять ставки, чтобы замедлить инфляцию и, вызвав таким образом спад производства, породить опасения и даже панику; точно так же он мог и понизить ставки, способствуя экономическому росту и увеличению содержимого коллективного кармана страны на миллиарды долларов.
Большинство американцев не осознают, какой властью наделен директор ФРС, не подозревают о том, что он наделен властью совершенно самостоятельно принимать решения, не имея никаких ограничений, то есть своими руками делать людей богатыми или бедными. Конечно, это подрывает самые основы демократии, и, естественно, столь откровенное пренебрежение американской системой правления не рекламируется ни крупнейшими политическими партиями, ни Уолл-стрит. Быть может, это единственная вещь на свете, где эти три составляющие действуют в полном согласии друг с другом. И это понятно. Если бы люди докопались до структурной сути Системы и ее бесконтрольной деятельности, они потребовали бы перемен, а это означало бы национальную катастрофу. Директора ФРС, как бы его ни звали, не могут сковывать демократические процедуры: не следует ожидать от него и реакции на мгновенные колебания современных финансовых рынков.
Именно эта гигантская мощь побуждает финансовых аналитиков и инвесторов всего мира пристально следить за каждым движением Филипелли. Любая реплика, невинное замечание, всякий чих может вызвать на рынках планеты бум или панику. Он снова рассмеялся. Удивительная все же страна Америка: здесь из бедной итальянской семьи, которая лишь два поколения назад выбралась из самого сердца Бруклина и теперь живет где-то в глуши, в одном из городишек Алабамы, выходит человек, поднимающийся до таких головокружительных высот, причем совершенно ненасильственным путем. Быть может, на самом деле важно, с кем он ходил в один детский сад.
Картер Филипелли сидел один во главе огромного стола из красного дерева, стоящего посреди официального зала заседаний Федеральной резервной системы. Он ожидал появления остальных девятнадцати участников заседания Комитета по открытому рынку, или, как попросту называют его на Уолл-стрит, КОР. По идее, орган это влиятельный, но Филипелли следил за тем, чтобы члены его не слишком задирали нос.
Обстановка холодного и внушительного зала заседаний мало способствовала непринужденному обмену мнений, и Филипелли использовал стерильную чистоту помещения в своих целях. Нахохлившиеся на люстре мрачные медные орлы, начищенные так, что даже при тусклом освещении большого зала был виден их блеск, нависали над длинным столом. На стенах висели карты двенадцати округов ФРС, границы которых рассекали страну на какие-то странные, ломаной формы, участки. Позади Филипелли располагался огромный камин; в нем по меньшей мере лет десять лежало несколько здоровенных поленьев. На камине устроился еще один медный орел, превышающий размерами своих собратьев на люстре. Одним когтем он стискивал стрелы, другим — оливковую ветвь. Пахло здесь, как в старинной библиотеке: книгами и плесенью.
Филипелли громко рассмеялся, и смех его эхом разнесся по огромному залу. Он и был директором ФРС, то есть одним из самых могущественных людей в мире. Встречая время от времени вялое сопротивление одного-другого члена КОР, Филипелли определял монетарную политику Соединенных Штатов, контролируя процентные ставки и гигантские валютные запасы страны. Он мог поднять ставки, чтобы замедлить инфляцию и, вызвав таким образом спад производства, породить опасения и даже панику; точно так же он мог и понизить ставки, способствуя экономическому росту и увеличению содержимого коллективного кармана страны на миллиарды долларов.
Большинство американцев не осознают, какой властью наделен директор ФРС, не подозревают о том, что он наделен властью совершенно самостоятельно принимать решения, не имея никаких ограничений, то есть своими руками делать людей богатыми или бедными. Конечно, это подрывает самые основы демократии, и, естественно, столь откровенное пренебрежение американской системой правления не рекламируется ни крупнейшими политическими партиями, ни Уолл-стрит. Быть может, это единственная вещь на свете, где эти три составляющие действуют в полном согласии друг с другом. И это понятно. Если бы люди докопались до структурной сути Системы и ее бесконтрольной деятельности, они потребовали бы перемен, а это означало бы национальную катастрофу. Директора ФРС, как бы его ни звали, не могут сковывать демократические процедуры: не следует ожидать от него и реакции на мгновенные колебания современных финансовых рынков.
Именно эта гигантская мощь побуждает финансовых аналитиков и инвесторов всего мира пристально следить за каждым движением Филипелли. Любая реплика, невинное замечание, всякий чих может вызвать на рынках планеты бум или панику. Он снова рассмеялся. Удивительная все же страна Америка: здесь из бедной итальянской семьи, которая лишь два поколения назад выбралась из самого сердца Бруклина и теперь живет где-то в глуши, в одном из городишек Алабамы, выходит человек, поднимающийся до таких головокружительных высот, причем совершенно ненасильственным путем. Быть может, на самом деле важно, с кем он ходил в один детский сад.