Страница:
Чайм ошеломленно поглядел на нее.
— Рассеять? — изумленно переспросил он. — Сангра, ты не понимаешь. Я могу видеть ветер, но не могу заставить его подуть!
— Верно, я не поняла, — со злостью ответила она. — Но, Чайм, можно хотя бы попробовать?
Снова застучали копыта, но теперь конь двигался неуверенно. Однако и Паррик дышал тяжело, и, судя по всему, ему сейчас было очень трудно. Значит, подумал Чайм, Хозяин Стад ранен, но и Паррик тоже. Фалихас выжидает, когда будет подходящий момент… О благословенная Ирис, помоги мне… Пошли нам ветер…
В отсутствие хотя бы легкого ветерка даже Второе Зрение Чайма было бесполезно. Он закрыл глаза, решив положиться на свои остальные чувства, и почувствовал сопротивление воздуха, перенасыщенного влагой, тяжелого и неподвижного. Чайм напряг всю силу своего духа, пытаясь вызвать движение воздушных масс; но это было все равно, что пытаться сдвинуть гору. Сердце его забилось часто-часто, он весь дрожал от перенапряжения. «О Ирис, помоги мне! — взмолился он. — Сейчас мне необходимо чудо». И Богиня, кажется, вняла ему и на этот раз.
Он услышал тихий-тихий звук, словно далекая, невидимая женщина прошептала его имя, и легкий ветерок освежил разгоряченное лицо Эфировидца. Сердце Чайма готово было вырваться из груди от охватившей его буйной радости. Пусть подует сильнее.., еще сильнее… Эфировидец снова напряг все силы, чтобы усилить ветер, и когда он открыл глаза, то увидел, что туман над плоскогорьем рассеивается. Небо прояснилось.
— Чайм, неужели ты сделал это! — Сангра в восторге поцеловала его в губы, и на мгновение Чайм забыл о поединке.
Паррик покачал головой, не веря своим глазам. Неужели небо проясняется? Конечно, во имя всех Богов, так и есть! Свежий ветерок развеял морок, и раненый конник словно обрел второе дыхание. Однако поврежденная нога давала о себе знать, Жеребец снова появился из тумана и, прежде чем Паррик успел опомниться, встал на дыбы, готовясь обрушить на голову врага свои тяжелые копыта. Но Паррик успел ткнуть ему ножом в переднюю ногу, едва не распоров незащищенный живот коня, и тот отпрянул в сторону, а на Паррика брызнула кровь из раненой ноги противника. Правда, Паррику не удалось перерезать коню подколенное сухожилие, но он все равно начал хромать.
Это заставило Хозяина Стад отнестись к Паррику с большим уважением. Некоторое время он бродил вокруг противника, не решаясь напасть, и Паррик наконец увидел его. Огромный вороной конь тяжело дышал, опустив голову и устремив на Паррика злобный взгляд.
Кавалерийский начальник охнул. На минуту он даже забыл, что перед ним — не настоящий конь, а человек в образе коня. Такого великолепного жеребца Паррик еще не видел. У него было мощное тело, сильные ноги, красивая голова, темные глаза, умные и жестокие, и крутая холка. Он был черен, как ночь, хотя и покрыт сейчас потом и кровью, — первый нож Паррика поранил жеребцу заднюю ногу.
Паррик искренне радовался, что не смог перерезать коню подколенное сухожилие! Всей душой любивший лошадей, он залюбовался прекрасным животным. Паррик во все глаза смотрел на вороного, пока тот, собрав последние силы, снова не бросился на противника.
Паррик был готов к этому, но на сей раз инстинкты всадника взяли верх. Когда конь поравнялся с ним, он быстро шагнул в сторону, уклоняясь от столкновения, а потом ухватился за гриву и, забыв о боли в поврежденной коленке, сделал прыжок. Сперва он едва не сорвался: подвела больная коленка, но все же Паррику удалось закинуть ногу на спину коню, и теперь, накрепко вцепившись в гриву, он пытался принять нормальное положение. Минуты казались Паррику годами. Ценой отчаянных усилий, постоянно преодолевая сопротивление коня, кавалерист пытался удержать равновесие и усесться верхом, и, наконец, ему это удалось.
Почувствовав у себя на спине ненавистного всадника, могучий конь пришел в ярость и попытался сбросить седока. Паррику казалось, что обезумевший скакун вытрясет из него душу, но он крепко вцепился в коня, словно репей в собаку.
Разъяренный конь встал на дыбы, но сбросить опытного всадника ему все же не удалось, и тогда он, несмотря на полученные раны, помчался во весь опор, подгоняемый силой ярости. Паррик до боли стиснул зубы и собрал всю свою волю, чтобы удержаться. Словно во сне перед ним мелькали плоскогорье, окружающие его вершины и сотни ксандимцев, пришедших поглазеть на поединок, когда рассеялся туман.
«О Боги, — подумал Паррик, — как бы мчался этот конь, будь он здоров!» Он даже забыл о боли, которую причиняла ему тряска, и в восторге воскликнул:
— Отец Богов! Что за скачка!
Но конь явно уставал. Он начал спотыкаться, дыхание его стало хриплым. Сделав еще несколько последних отчаянных прыжков, он вдруг остановился, и Паррик едва успел отскочить в сторону, прежде чем конь опрокинулся на спину. Кавалерийский начальник неловко брякнулся на землю, поврежденная нога подвернулась, и он упал, Паррик инстинктивно откатился в сторону, подальше от животного, но когда он смог встать на ноги, то сразу понял, что его противник уже не представляет опасности.
Паррик с болью смотрел, как беспомощное теперь создание тщетно пытается подняться.
— Проклятие! — воскликнул он. — Я не хотел этого.
Но тут его внимание было отвлечено злобными выкриками из толпы зрителей-ксандимцев. Кавалерийский начальник снова попытался обнажить меч, но безуспешно. Проклятый клинок намертво засел в ножнах. Потом он увидел, как, пробившись сквозь неспокойную толпу, к нему поспешно направляется какой-то человек. Вслед за Эфировидцем (а это был он) двинулись и другие ксандимцы, сжимая в руках оружие.
К удивлению Паррика, Чайм не обратил на него никакого внимания. Он остановился около поверженного Хозяина Стад и начал декламировать что-то на плавном ксандимском языке, сопровождая свои слова выразительными жестами. Толпа угрожающе качнулась вперед и тут же остановилась, словно натолкнувшись на какое-то невидимое препятствие. Все до одного застыли на месте, и на лицах их читались изумление и страх.
Паррик тоже взглянул на Эфировидца, и ему стало нехорошо. С лицом Чайма произошла какая-то жуткая перемена. Его карие глаза утратили человеческое выражение и стали похожими на ртуть. От этого взгляд его стал зловещим и словно потусторонним.
Наконец Эфировидец завершил свою жуткую декламацию. Слезы текли по его лицу, и вид у него был такой, словно он постарел на целый век. Пошатываясь от усталости, Чайм подошел к Паррику, и тот с облегчением обнаружил, что глаза его обрели прежнее выражение и цвет. Теперь у Паррика страшно болела поврежденная нога, да и все остальные болячки, на которые он в пылу битвы не обращал внимания, дали о себе знать, так что победитель не смог бы убежать, даже если б захотел. А он и не хотел (по крайней мере Паррик настойчиво себя в этом убеждал). Чайм взял его правую руку и поднял ее для всеобщего обозрения.
— Внимай мне, о мой народ! — вскричал он. — Сегодня здесь был принят вызов и состоялось единоборство по нашему древнему закону. Я дарую вам, о народ Ксандима, вашего нового Хозяина Табунов — Паррика!
Из толпы послышались насмешки и проклятия.
— Спокойно! — заорал Чайм, утратив прежнюю размеренность речи, и, к удивлению Паррика, ропот тут же прекратился.
— Вы все видели, что я сейчас сделал, — продолжал Эфировидец. — Я произнес заклинание, благодаря которому Фалихас должен остаться в обличье коня, пока заклятие не будет снято. Я сожалею об этом, но не вижу иного способа обеспечить безопасность нового Хозяина Стад, его спутников, а также и мою. Так как у меня нет наследников моего дара, то я один могу восстановить человеческий облик Фалихаса, и я это сделаю, обещаю.., со временем. А до тех пор тот, кто не примет нового Хозяина Стад, разделит участь прежнего.
В толпе снова поднялся ропот, но Чайм уже сказал главное, и на этот раз ему достаточно было поднять руку, требуя тишины, — и ксандимцы повиновались. Паррику, измученному и голодному, больше всего хотелось, чтобы Эфировидец наконец заткнулся и дал новому вождю возможность отдохнуть где-нибудь и хорошо выпить, что кавалерийский начальник вполне заслужил. И чтобы кто-нибудь занялся его ранами.
Но даже он, словно завороженный, слушал Чайма.
— Мой народ, — продолжал тот печальным голосом, — я знаю, вы считаете, что моя дружба с чужестранцами — измена, но я никогда не решился бы на это без серьезных причин. — Он выпрямился, глаза его загорелись. — О ксандимцы, вы должны быть готовы к битве. Казалимцы пересекли пустыню и вступили в союз со злыми колдунами, а также с другими нашими врагами — воинственным Крылатым Народом. Таково было мое видение, и я клянусь вам, что это — правда! — Следующие слова Чайма потонули в реве возмущенной толпы, и он был вынужден вновь призвать своих соотечественников к молчанию.
В наступившей тишине он продолжал:
— Мы невоинственный народ. Мы умеем хорошо защищать свою землю, но нам не хватает дисциплины и военного искусства, что позволяло казалимскому отребью в прошлом безнаказанно совершать набеги на нашу землю. Но теперь все будет по-другому!
Эфировидец повернулся к Паррику, изумленно взиравшему на него.
— Этот чужестранец может повести нас за собой. Он может научить нас военному искусству. Он разыскивает своих друзей, захваченных казалимскими подонками, и будет помогать нам, пока его друзья не будут освобождены, а наша земля очищена. После этого он поклялся отказаться от бремени вождя и покинуть нас, навсегда сохранив тайну нашего народа. О люди Ксандима, принимаете ли вы его — ради блага вашей земли и будущего ваших детей?
На этот раз ответом ему был дружный гул одобрения.
— Ну и мастак же ты речи толкать! — заявил Эфировидцу благодарный Паррик.
— Меньше всего я думал об этом, — скромно ответил Чайм.
Толпа окружила их, с любопытством глядя на Паррика, а кто посмелее, даже пытался потрогать одежду чужеземца.
Сангра, которая до этого стояла в сторонке, возле Сторожевого камня, с мечом в руках охраняя Элевина, протолкалась сквозь толпу.
— Молодчина, Чайм, здорово! — воскликнула она, хлопнув юношу по плечу.
Несколько ксандимцев подошли к поверженному Хозяину Стад и, к облегчению Паррика, помогли бедняге кое-как встать на ноги.
— Но теперь, когда меня признали, ты вернешь Фалихасу человеческий облик?
— спросил он Чайма. Тот покачал головой.
— Это слишком опасно, — прямо сказал он. — Далеко не все еще убеждены в правильности нашего дела, и если бы Фалихас заговорил, он бы мигом перетянул их на свою сторону. Наш прежний Хозяин Стад был довольно жестким гордецом. — Чайм поморщился, словно вспомнил какую-то старую обиду, но потом лицо его вновь прояснилось. — У нас будет время вернуть ему человеческий облик, когда мы выполним то, что нам предначертано. Пока же, о Хозяин Стад, тебе предстоит пир!
— Благодарение Богам! — с чувством сказал Паррик. И вдруг его лицо вытянулось. — Чайм, а мне там надо будет говорить речи?
— За чем же дело стало? — поддразнила его Сангра. — После пары бурдюков с вином тебя труднее заставить замолчать, а не заговорить!
Пряча улыбку, Чайм поспешил успокоить кавалерийского начальника.
— Не беспокойся, Паррик, по-моему, я уже сказал все, что нужно. — И все же он улыбнулся. — Что бы ты без меня делал, а?
— Сам не знаю, — ответил Паррик. — А завтра ты мне снова понадобишься — мы будем готовиться к бою.
Мериэль, притаившаяся за Сторожевым камнем, смотрела, как последние ксандимцы покидают плоскогорье, сопровождая своего нового вождя на пир.
— Вот уж действительно Хозяин Стад! — фыркнула она. Но по крайней мере эти жалкие смертные предприняли хоть какие-то шаги. Она самодовольно улыбнулась. Если Паррик хочет использовать ксандимцев, чтобы спасти Ориэллу, — значит, он приведет ее сюда, вместе с ее отродьем.
— Ну, спасибо, Паррик, — пропела волшебница. — Ты избавил меня от долгого и трудного путешествия по горам. Я подожду, пока вы вернетесь, и сделаю свое дело.
Глава 18. ДУХ ГОРЫ
— Рассеять? — изумленно переспросил он. — Сангра, ты не понимаешь. Я могу видеть ветер, но не могу заставить его подуть!
— Верно, я не поняла, — со злостью ответила она. — Но, Чайм, можно хотя бы попробовать?
Снова застучали копыта, но теперь конь двигался неуверенно. Однако и Паррик дышал тяжело, и, судя по всему, ему сейчас было очень трудно. Значит, подумал Чайм, Хозяин Стад ранен, но и Паррик тоже. Фалихас выжидает, когда будет подходящий момент… О благословенная Ирис, помоги мне… Пошли нам ветер…
В отсутствие хотя бы легкого ветерка даже Второе Зрение Чайма было бесполезно. Он закрыл глаза, решив положиться на свои остальные чувства, и почувствовал сопротивление воздуха, перенасыщенного влагой, тяжелого и неподвижного. Чайм напряг всю силу своего духа, пытаясь вызвать движение воздушных масс; но это было все равно, что пытаться сдвинуть гору. Сердце его забилось часто-часто, он весь дрожал от перенапряжения. «О Ирис, помоги мне! — взмолился он. — Сейчас мне необходимо чудо». И Богиня, кажется, вняла ему и на этот раз.
Он услышал тихий-тихий звук, словно далекая, невидимая женщина прошептала его имя, и легкий ветерок освежил разгоряченное лицо Эфировидца. Сердце Чайма готово было вырваться из груди от охватившей его буйной радости. Пусть подует сильнее.., еще сильнее… Эфировидец снова напряг все силы, чтобы усилить ветер, и когда он открыл глаза, то увидел, что туман над плоскогорьем рассеивается. Небо прояснилось.
— Чайм, неужели ты сделал это! — Сангра в восторге поцеловала его в губы, и на мгновение Чайм забыл о поединке.
Паррик покачал головой, не веря своим глазам. Неужели небо проясняется? Конечно, во имя всех Богов, так и есть! Свежий ветерок развеял морок, и раненый конник словно обрел второе дыхание. Однако поврежденная нога давала о себе знать, Жеребец снова появился из тумана и, прежде чем Паррик успел опомниться, встал на дыбы, готовясь обрушить на голову врага свои тяжелые копыта. Но Паррик успел ткнуть ему ножом в переднюю ногу, едва не распоров незащищенный живот коня, и тот отпрянул в сторону, а на Паррика брызнула кровь из раненой ноги противника. Правда, Паррику не удалось перерезать коню подколенное сухожилие, но он все равно начал хромать.
Это заставило Хозяина Стад отнестись к Паррику с большим уважением. Некоторое время он бродил вокруг противника, не решаясь напасть, и Паррик наконец увидел его. Огромный вороной конь тяжело дышал, опустив голову и устремив на Паррика злобный взгляд.
Кавалерийский начальник охнул. На минуту он даже забыл, что перед ним — не настоящий конь, а человек в образе коня. Такого великолепного жеребца Паррик еще не видел. У него было мощное тело, сильные ноги, красивая голова, темные глаза, умные и жестокие, и крутая холка. Он был черен, как ночь, хотя и покрыт сейчас потом и кровью, — первый нож Паррика поранил жеребцу заднюю ногу.
Паррик искренне радовался, что не смог перерезать коню подколенное сухожилие! Всей душой любивший лошадей, он залюбовался прекрасным животным. Паррик во все глаза смотрел на вороного, пока тот, собрав последние силы, снова не бросился на противника.
Паррик был готов к этому, но на сей раз инстинкты всадника взяли верх. Когда конь поравнялся с ним, он быстро шагнул в сторону, уклоняясь от столкновения, а потом ухватился за гриву и, забыв о боли в поврежденной коленке, сделал прыжок. Сперва он едва не сорвался: подвела больная коленка, но все же Паррику удалось закинуть ногу на спину коню, и теперь, накрепко вцепившись в гриву, он пытался принять нормальное положение. Минуты казались Паррику годами. Ценой отчаянных усилий, постоянно преодолевая сопротивление коня, кавалерист пытался удержать равновесие и усесться верхом, и, наконец, ему это удалось.
Почувствовав у себя на спине ненавистного всадника, могучий конь пришел в ярость и попытался сбросить седока. Паррику казалось, что обезумевший скакун вытрясет из него душу, но он крепко вцепился в коня, словно репей в собаку.
Разъяренный конь встал на дыбы, но сбросить опытного всадника ему все же не удалось, и тогда он, несмотря на полученные раны, помчался во весь опор, подгоняемый силой ярости. Паррик до боли стиснул зубы и собрал всю свою волю, чтобы удержаться. Словно во сне перед ним мелькали плоскогорье, окружающие его вершины и сотни ксандимцев, пришедших поглазеть на поединок, когда рассеялся туман.
«О Боги, — подумал Паррик, — как бы мчался этот конь, будь он здоров!» Он даже забыл о боли, которую причиняла ему тряска, и в восторге воскликнул:
— Отец Богов! Что за скачка!
Но конь явно уставал. Он начал спотыкаться, дыхание его стало хриплым. Сделав еще несколько последних отчаянных прыжков, он вдруг остановился, и Паррик едва успел отскочить в сторону, прежде чем конь опрокинулся на спину. Кавалерийский начальник неловко брякнулся на землю, поврежденная нога подвернулась, и он упал, Паррик инстинктивно откатился в сторону, подальше от животного, но когда он смог встать на ноги, то сразу понял, что его противник уже не представляет опасности.
Паррик с болью смотрел, как беспомощное теперь создание тщетно пытается подняться.
— Проклятие! — воскликнул он. — Я не хотел этого.
Но тут его внимание было отвлечено злобными выкриками из толпы зрителей-ксандимцев. Кавалерийский начальник снова попытался обнажить меч, но безуспешно. Проклятый клинок намертво засел в ножнах. Потом он увидел, как, пробившись сквозь неспокойную толпу, к нему поспешно направляется какой-то человек. Вслед за Эфировидцем (а это был он) двинулись и другие ксандимцы, сжимая в руках оружие.
К удивлению Паррика, Чайм не обратил на него никакого внимания. Он остановился около поверженного Хозяина Стад и начал декламировать что-то на плавном ксандимском языке, сопровождая свои слова выразительными жестами. Толпа угрожающе качнулась вперед и тут же остановилась, словно натолкнувшись на какое-то невидимое препятствие. Все до одного застыли на месте, и на лицах их читались изумление и страх.
Паррик тоже взглянул на Эфировидца, и ему стало нехорошо. С лицом Чайма произошла какая-то жуткая перемена. Его карие глаза утратили человеческое выражение и стали похожими на ртуть. От этого взгляд его стал зловещим и словно потусторонним.
Наконец Эфировидец завершил свою жуткую декламацию. Слезы текли по его лицу, и вид у него был такой, словно он постарел на целый век. Пошатываясь от усталости, Чайм подошел к Паррику, и тот с облегчением обнаружил, что глаза его обрели прежнее выражение и цвет. Теперь у Паррика страшно болела поврежденная нога, да и все остальные болячки, на которые он в пылу битвы не обращал внимания, дали о себе знать, так что победитель не смог бы убежать, даже если б захотел. А он и не хотел (по крайней мере Паррик настойчиво себя в этом убеждал). Чайм взял его правую руку и поднял ее для всеобщего обозрения.
— Внимай мне, о мой народ! — вскричал он. — Сегодня здесь был принят вызов и состоялось единоборство по нашему древнему закону. Я дарую вам, о народ Ксандима, вашего нового Хозяина Табунов — Паррика!
Из толпы послышались насмешки и проклятия.
— Спокойно! — заорал Чайм, утратив прежнюю размеренность речи, и, к удивлению Паррика, ропот тут же прекратился.
— Вы все видели, что я сейчас сделал, — продолжал Эфировидец. — Я произнес заклинание, благодаря которому Фалихас должен остаться в обличье коня, пока заклятие не будет снято. Я сожалею об этом, но не вижу иного способа обеспечить безопасность нового Хозяина Стад, его спутников, а также и мою. Так как у меня нет наследников моего дара, то я один могу восстановить человеческий облик Фалихаса, и я это сделаю, обещаю.., со временем. А до тех пор тот, кто не примет нового Хозяина Стад, разделит участь прежнего.
В толпе снова поднялся ропот, но Чайм уже сказал главное, и на этот раз ему достаточно было поднять руку, требуя тишины, — и ксандимцы повиновались. Паррику, измученному и голодному, больше всего хотелось, чтобы Эфировидец наконец заткнулся и дал новому вождю возможность отдохнуть где-нибудь и хорошо выпить, что кавалерийский начальник вполне заслужил. И чтобы кто-нибудь занялся его ранами.
Но даже он, словно завороженный, слушал Чайма.
— Мой народ, — продолжал тот печальным голосом, — я знаю, вы считаете, что моя дружба с чужестранцами — измена, но я никогда не решился бы на это без серьезных причин. — Он выпрямился, глаза его загорелись. — О ксандимцы, вы должны быть готовы к битве. Казалимцы пересекли пустыню и вступили в союз со злыми колдунами, а также с другими нашими врагами — воинственным Крылатым Народом. Таково было мое видение, и я клянусь вам, что это — правда! — Следующие слова Чайма потонули в реве возмущенной толпы, и он был вынужден вновь призвать своих соотечественников к молчанию.
В наступившей тишине он продолжал:
— Мы невоинственный народ. Мы умеем хорошо защищать свою землю, но нам не хватает дисциплины и военного искусства, что позволяло казалимскому отребью в прошлом безнаказанно совершать набеги на нашу землю. Но теперь все будет по-другому!
Эфировидец повернулся к Паррику, изумленно взиравшему на него.
— Этот чужестранец может повести нас за собой. Он может научить нас военному искусству. Он разыскивает своих друзей, захваченных казалимскими подонками, и будет помогать нам, пока его друзья не будут освобождены, а наша земля очищена. После этого он поклялся отказаться от бремени вождя и покинуть нас, навсегда сохранив тайну нашего народа. О люди Ксандима, принимаете ли вы его — ради блага вашей земли и будущего ваших детей?
На этот раз ответом ему был дружный гул одобрения.
— Ну и мастак же ты речи толкать! — заявил Эфировидцу благодарный Паррик.
— Меньше всего я думал об этом, — скромно ответил Чайм.
Толпа окружила их, с любопытством глядя на Паррика, а кто посмелее, даже пытался потрогать одежду чужеземца.
Сангра, которая до этого стояла в сторонке, возле Сторожевого камня, с мечом в руках охраняя Элевина, протолкалась сквозь толпу.
— Молодчина, Чайм, здорово! — воскликнула она, хлопнув юношу по плечу.
Несколько ксандимцев подошли к поверженному Хозяину Стад и, к облегчению Паррика, помогли бедняге кое-как встать на ноги.
— Но теперь, когда меня признали, ты вернешь Фалихасу человеческий облик?
— спросил он Чайма. Тот покачал головой.
— Это слишком опасно, — прямо сказал он. — Далеко не все еще убеждены в правильности нашего дела, и если бы Фалихас заговорил, он бы мигом перетянул их на свою сторону. Наш прежний Хозяин Стад был довольно жестким гордецом. — Чайм поморщился, словно вспомнил какую-то старую обиду, но потом лицо его вновь прояснилось. — У нас будет время вернуть ему человеческий облик, когда мы выполним то, что нам предначертано. Пока же, о Хозяин Стад, тебе предстоит пир!
— Благодарение Богам! — с чувством сказал Паррик. И вдруг его лицо вытянулось. — Чайм, а мне там надо будет говорить речи?
— За чем же дело стало? — поддразнила его Сангра. — После пары бурдюков с вином тебя труднее заставить замолчать, а не заговорить!
Пряча улыбку, Чайм поспешил успокоить кавалерийского начальника.
— Не беспокойся, Паррик, по-моему, я уже сказал все, что нужно. — И все же он улыбнулся. — Что бы ты без меня делал, а?
— Сам не знаю, — ответил Паррик. — А завтра ты мне снова понадобишься — мы будем готовиться к бою.
Мериэль, притаившаяся за Сторожевым камнем, смотрела, как последние ксандимцы покидают плоскогорье, сопровождая своего нового вождя на пир.
— Вот уж действительно Хозяин Стад! — фыркнула она. Но по крайней мере эти жалкие смертные предприняли хоть какие-то шаги. Она самодовольно улыбнулась. Если Паррик хочет использовать ксандимцев, чтобы спасти Ориэллу, — значит, он приведет ее сюда, вместе с ее отродьем.
— Ну, спасибо, Паррик, — пропела волшебница. — Ты избавил меня от долгого и трудного путешествия по горам. Я подожду, пока вы вернетесь, и сделаю свое дело.
Глава 18. ДУХ ГОРЫ
Ну вот и вся история, — сказал Анвар и отхлебнул вина, чтобы промочить горло.
Эльстер в долгом молчании смотрела на него.
— Теперь я понимаю, почему ты до сих пор не доверял мне, — сказала она наконец. Анвар кивнул:
— Я должен был сперва убедиться, что тебе можно доверять.
— А теперь ты убедился?
— О Боги, должен же я доверять хоть кому-то! — вскричал Анвар. — Эльстер, мне необходимо выбраться отсюда!
Целительница вздохнула. С тех пор, как Сигнус занялся лечением пленника, симпатия Эльстер к этому удивительному чужестранцу возросла настолько, что это даже беспокоило ее. Но, к стыду своему, Эльстер не находила достаточно мужества, чтобы помочь ему выполнить какой-либо из его замыслов побега, тем более что успех этих планов был очень и очень сомнителен.
— Увы, Анвар, — ответила она. — Что я могу поделать? Моя собственная жизнь висит на волоске, и если бы не мое искусство. Черный Коготь бы давно уже избавился от меня. Но пока я нужна ему, потому что лечу королеву Черную Птицу…
— Кстати, как она там? — перебил Анвар. Эльстер подняла и опустила крылья
— так человек безнадежно пожал бы плечами.
— Она жива, но разговаривать ни с кем не хочет, а кормить ее приходится насильно. Когда кто-нибудь входит в комнату, она отворачивается лицом к стене. Я вижу, ты хмуришься, когда слышишь о ней, но если бы сам увидел ее, то пожалел бы бедняжку. Хотя она и не разговаривает с нами, но, я уверена, горько раскаивается в содеянном.
— По-моему, она сама навлекла на себя свои страдания, — жестко ответил Анвар. — И не проси меня о жалости, Эльстер. Хотя, признаюсь, мне тоже стало не по себе, когда я узнал, что с ней сделали, но все же я никогда не смогу простить ее.
Эльстер печально покачала головой:
— Если бы ты видел бедную девочку, твое сердце смягчилось бы. Не знаю, как повлияло бы на нее то, что ты рассказал мне. Может быть, ей лучше пока не знать, что ее возлюбленный потерял собственную волю и стал рабом вашего старинного врага.
— Так ты поверила мне? — с облегчением воскликнул Анвар. — Я был уверен, что ты не поверишь.
Эльстер взяла у него кубок с недопитым вином и с жадностью выпила его сама.
— Я поверила тебе, Анвар. Слишком правдоподобно звучит твой рассказ. — Она взяла фляжку, снова наполнила кубок и вручила его Анвару. — Я также с легкостью могу поверить, что Верховный Жрец стал союзником злого колдуна. Он отчаянно пытался восстановить утраченную волшебную силу, некогда присущую нашему народу, и желание это можно было бы понять. Но ум Черного Когтя устремился слишком высоко — и упал в пропасть безумия. — Она поморщилась. — Теперь он вообразил, что представляет собой новое воплощение Инкондора-разрушителя!
— Что? — Анвар подскочил от изумления. — Ориэлла рассказывала мне об Инкондоре — он один из виновников Катаклизма, ведь так? — Юноша покачал головой. — Неудивительно, что Черный Коготь и Миафан нашли друг друга. Они оба дошли до безумия, стремясь к безраздельной власти. — Анвар взял целительницу за руку — Эльстер, ты должна помочь мне бежать!
— Анвар, я не могу этого сделать. Сейчас это невозможно. Мы с Сигнусом будем помогать тебе, чем сможем, но Черный Коготь следит за каждым нашим движением. Кроме того, бежать отсюда можно только по воздуху, а вдвоем с Сигнусом нам просто не оторваться от крылатых воинов, когда Верховный Жрец пошлет за тобой погоню.
— А как же Крылатый Народ? — спросил Анвар. — Ведь у Верховного Жреца наверняка есть враги?
— Никто не осмелится пойти против него, Анвар. Город парализован страхом и подозрительностью. Кроме того, ты должен понять, что многие хотели бы возрождения могущества Крылатого Народа — любой ценой. — Она вздохнула. — Но те, кто мог бы нам помочь (а такие есть, я уверена), не решатся обнаружить себя. Анвар, верь мне, я на твоей стороне, но будь терпелив. Время, когда можно будет выступить против Черного Когтя, еще не настало, и если даже нам с Сигнусом удастся сейчас освободить тебя, мы не сможем объединить противников Верховного Жреца: нам нужна королева. А он сразу поймет, кто освободил тебя, и наша смерть будет напрасной.
— Разве вы не можете бежать со мной? — спросил вдруг Анвар. — Боги свидетели, нам бы пригодилось ваше искусство.
— И бросить свою законную королеву? Без нашей помощи она наверняка умрет.
— Увидев гнев во взгляде юноши, Эльстер встала. — Тебе, Анвар, может быть, и все равно, будет ли она жить или умрет, но я должна думать об этом! Я вернусь, как только смогу, — пообещала она и вылетела из пещеры с поспешностью, не слишком приличествующей врачевательнице и магистру.
Уже начало светать, но было еще темно, и Эльстер с радостью отметила, что кое-где в городе еще горят огни. Это поможет ей взять правильный курс и быстро добраться до дому. Она терпеть не могла полетов в ночной темноте, это было слишком опасно. Но в те часы, когда Крылатый Народ спокойно отдыхает, удобнее всего навещать Анвара, оставаясь незамеченной.
Эльстер жила в ветхой башенке, примыкающей к старинному зданию в нижней части Аэриллии. При королеве Пламенеющее Крыло целительница пользовалась роскошными апартаментами неподалеку от дворца, но сейчас ей хотелось быть незаметной. Можно стерпеть и сквозняк, и дырявый потолок, лишь бы быть подальше от Верховного Жреца.
Осторожно приземлившись на заснеженное крыльцо, Эльстер открыла дверь и остановилась, вглядываясь в темноту. Она точно помнила, что оставила лампу зажженной. Эльстер нахмурилась, но потом пожала плечами. Отсутствовала она долго, и, может быть, лампу задул сквозняк. Хозяйка вошла в комнату, но не успела она сделать и трех шагов, как ее схватили.
— подумала она в отчаянии, — он, должно быть, все знает!» Целительница ни разу не была в Башне Верховного Жреца, и жуткая чернота гладких обсидиановых стен действовала на нее угнетающе. А снаружи доносился терзающий душу Плач Инкондора, не давая магистру сосредоточиться и придумать что-нибудь в свою защиту.
Черный Коготь со злой усмешкой поглядел на нее:
— Неужели ты думаешь, что только ты одна способна летать ночью?
Эльстер с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть, но все же решила бороться до последнего.
— Что ты хочешь этим сказать, о Верховный Жрец? Целителям часто приходится летать в темноте, если это нужно. Черный Коготь разразился своим мрачным смехом.
— Мой шпион, Эльстер, прятался над входом в пещеру и все слышал. В следующий раз, если захочешь играть в невинность, хорошенько смотри по сторонам, когда вступаешь в сговор с пленником. — Глаза его сверкнули. — Но, конечно, следующего раза не будет. Ухаживать за Черной Птицей станет Сигнус
— хотя твои неосторожные слова означают приговор и для него. Но до поры до времени я сохраню ему жизнь. — Жрец снова зловеще усмехнулся, и лишь ярость, вызванная тем, что Черный Коготь получает удовольствие от ее страха, не дала Эльстер лишиться чувств.
— Я заметил, — продолжал Верховный Жрец, что ты, Эльстер, в последнее время стала нетвердой в вере. Я давно уже не видел тебя на церемонии жертвоприношений в Храме, но сегодня вечером, когда зайдет солнце, мы исправим этот грех. Ты примешь участие в очередной церемонии — в качестве жертвы!
Что же произошло на сей раз? Она неторопливо обследовала склоны, вершину и недра горы, представлявшей собой ее плоть. Ага, наверху, недалеко от вершины, воздвигли огромный Храм, который начали строить как раз перед тем, как она в последний раз погрузилась в сон. Изуродованный камень, напоминавший когтистую лапу, выглядел очень неприятно. Молдан вспомнила изувеченное тело своего брата там, на востоке. Какой помутившийся разум мог придумать такое здание?
Внизу, под этим Храмом, рос и процветал город. Она заметила, что утонченная красота, которой отличалась архитектура Крылатого Народа, сохранилась и поныне, и они создали много новых, удивительных зданий. Прежде Молдан не обращала внимания на копошение крылатых, заселивших ее, когда исчез ее Маленький Народ, но сейчас она впервые ощутила нечто вроде гордости за их свершения. Если не считать отвратительного Храма, эти здания прекрасно дополняли и подчеркивали естественную красоту горы.
Не без сожаления прекратила Молдан созерцание города, ибо наконец почувствовала то, что беспокоило ее: медленное, но неуклонное приближение источника невероятной силы.
Посуда на кухнях и всякая утварь посыпалась с полок, когда дрожь благоговейного ужаса и восхищения прошла по мощному телу Молдан. Черная Птица, спавшая в своей башне, проснулась от толчка. В Храме Иинзы Черный Коготь поднял глаза и нахмурился. В старом квартале города обвалился, подняв тучу снега, ветхий парапет.
Но Молдан не обращала внимания на маленьких существ, населявших ее склоны. Ее внимание было приковано к приближавшемуся Посоху Земли.
— Человек, должно быть, спит, — мрачно сказала она. — Я не могу разбудить его.
— Что же нам теперь делать? — спросил Хану, и Хриза отвесила ему тяжелую оплеуху, чтобы он замолчал. Самец бросил на нее злобный взгляд, но Шиа резко приказала им прекратить ссору. Она понимала, что Хриза, хоть и старается изо всех сил выглядеть мужественной, тоже подавлена неудачей в конце пути.
Будь Шиа человеком, она бы возроптала, жалуясь Богам на несправедливость. Каким долгим и тяжелым было восхождение на Аэриллию! Они голодали и вынуждены были идти под покровом ночи, чтобы обмануть бдительность Крылатого Народа. Ближе к вершине террасы, построенные крылатыми обитателями горы, сменились крутыми склонами, поросшими елью и гемлоком, а еще выше торчали только голые скалы.
Снег здесь стал еще глубже, а пронизывающий ветер пробирал до костей. От холода не спасала даже густая шерсть, а голод стал еще мучительнее, потому что все живое давным-давно покинуло эти негостеприимные места. Но пантеры с мрачным упорством продолжали свой подъем. На Хану и Хризу весьма подействовала угроза Шиа оставить любого, кто упадет от усталости. На рассвете они оказались в узком заснеженном ущелье. Справа виднелись вершины (далее низкой северной гряды, похожие на острова среди океана облаков, а за ними вставало солнце нового дня, окрашивая облака в алый цвет.
— Не нравится мне все это, — проворчала Хриза, всегда хорошо чувствовавшая погоду.
— Если не нравится, советую посмотреть в другую сторону. — Безмолвная речь Шиа звучала мрачно. Старая пантера повернула голову и замерла. Перед ними возвышалась неприступная скала, высоту которой трудно было определить…
— Ну, и что же теперь делать? — повторил свой вопрос Хану, держась на безопасном расстоянии от Хризы. — Не понимаю, как мы можем туда взобраться.
— Не знаю, — ответила Шиа и со злостью поглядела на Жезл Земли, лежавший на снегу, с трудом подавляя желание искрошить эту проклятую штуковину в щепки.
Она глубоко вздохнула:
— По-моему, Анвар просто спит. Надо подождать, пока он проснется. Может быть, он знает какой-нибудь путь наверх.
Хриза снова посмотрела на отвесную скалу, вершина которой терялась в облаках. Шиа видела, что старую подругу что-то мучает, но не могла понять что.
— Ну, — спросила она прямо, — ты так и будешь глодать эту мысль, словно старую кость, или поделишься с нами своей жвачкой?
Старая пантера отвела глаза.
— Уверена ли ты, — спросила она, — что человек действительно спит? Что, если он умер? Глаза Шиа вспыхнули.
— Этого не может быть, — с угрозой сказала она. — Врагам Ориэллы нужен заложник. С какой стати им убивать его?
— Но я чувствую, что ты и сама сомневаешься, — настаивала Хриза. — Всякое могло случиться. Несчастный случай, перемена плана… Оставаться здесь, когда буря вот-вот начнется, — страшная глупость.
— Анвар не умер! — Оскалив зубы, Шиа двинулась на Хризу.
— Почему бы все-таки не подождать. — Хану решил снять напряжение между обозлившимися самками. — Не для того же мы прошли такой трудный путь, чтобы так легко сдаться. А пока не проснулся этот самый человек, мы можем осмотреть подножие скалы и узнать, нельзя ли где-нибудь подняться наверх.
Шиа с благодарностью взглянула на Хану. Он соединил острый ум самки-охотницы со здравым смыслом зрелого, опытного зверя, и его вмешательство пришлось очень кстати.
Главное сейчас — освободить Анвара до того, как Ориэлла родит, чтобы у волшебницы были развязаны руки и она могла бы спасти своего детеныша. Конечно, Шиа была измотана трудным переходом, но это же не основание набрасываться на Хризу. Старая пантера была верной подругой, они вместе прошли весь этот путь, и теперь непреодолимое препятствие привело Хризу в отчаяние. Даже если Шиа и Хану найдут путь наверх, Хриза не сможет подняться на скалу, и она это понимает. Поэтому ведет себя так вызывающе: боится, что ее бросят, боится унижения.
Эльстер в долгом молчании смотрела на него.
— Теперь я понимаю, почему ты до сих пор не доверял мне, — сказала она наконец. Анвар кивнул:
— Я должен был сперва убедиться, что тебе можно доверять.
— А теперь ты убедился?
— О Боги, должен же я доверять хоть кому-то! — вскричал Анвар. — Эльстер, мне необходимо выбраться отсюда!
Целительница вздохнула. С тех пор, как Сигнус занялся лечением пленника, симпатия Эльстер к этому удивительному чужестранцу возросла настолько, что это даже беспокоило ее. Но, к стыду своему, Эльстер не находила достаточно мужества, чтобы помочь ему выполнить какой-либо из его замыслов побега, тем более что успех этих планов был очень и очень сомнителен.
— Увы, Анвар, — ответила она. — Что я могу поделать? Моя собственная жизнь висит на волоске, и если бы не мое искусство. Черный Коготь бы давно уже избавился от меня. Но пока я нужна ему, потому что лечу королеву Черную Птицу…
— Кстати, как она там? — перебил Анвар. Эльстер подняла и опустила крылья
— так человек безнадежно пожал бы плечами.
— Она жива, но разговаривать ни с кем не хочет, а кормить ее приходится насильно. Когда кто-нибудь входит в комнату, она отворачивается лицом к стене. Я вижу, ты хмуришься, когда слышишь о ней, но если бы сам увидел ее, то пожалел бы бедняжку. Хотя она и не разговаривает с нами, но, я уверена, горько раскаивается в содеянном.
— По-моему, она сама навлекла на себя свои страдания, — жестко ответил Анвар. — И не проси меня о жалости, Эльстер. Хотя, признаюсь, мне тоже стало не по себе, когда я узнал, что с ней сделали, но все же я никогда не смогу простить ее.
Эльстер печально покачала головой:
— Если бы ты видел бедную девочку, твое сердце смягчилось бы. Не знаю, как повлияло бы на нее то, что ты рассказал мне. Может быть, ей лучше пока не знать, что ее возлюбленный потерял собственную волю и стал рабом вашего старинного врага.
— Так ты поверила мне? — с облегчением воскликнул Анвар. — Я был уверен, что ты не поверишь.
Эльстер взяла у него кубок с недопитым вином и с жадностью выпила его сама.
— Я поверила тебе, Анвар. Слишком правдоподобно звучит твой рассказ. — Она взяла фляжку, снова наполнила кубок и вручила его Анвару. — Я также с легкостью могу поверить, что Верховный Жрец стал союзником злого колдуна. Он отчаянно пытался восстановить утраченную волшебную силу, некогда присущую нашему народу, и желание это можно было бы понять. Но ум Черного Когтя устремился слишком высоко — и упал в пропасть безумия. — Она поморщилась. — Теперь он вообразил, что представляет собой новое воплощение Инкондора-разрушителя!
— Что? — Анвар подскочил от изумления. — Ориэлла рассказывала мне об Инкондоре — он один из виновников Катаклизма, ведь так? — Юноша покачал головой. — Неудивительно, что Черный Коготь и Миафан нашли друг друга. Они оба дошли до безумия, стремясь к безраздельной власти. — Анвар взял целительницу за руку — Эльстер, ты должна помочь мне бежать!
— Анвар, я не могу этого сделать. Сейчас это невозможно. Мы с Сигнусом будем помогать тебе, чем сможем, но Черный Коготь следит за каждым нашим движением. Кроме того, бежать отсюда можно только по воздуху, а вдвоем с Сигнусом нам просто не оторваться от крылатых воинов, когда Верховный Жрец пошлет за тобой погоню.
— А как же Крылатый Народ? — спросил Анвар. — Ведь у Верховного Жреца наверняка есть враги?
— Никто не осмелится пойти против него, Анвар. Город парализован страхом и подозрительностью. Кроме того, ты должен понять, что многие хотели бы возрождения могущества Крылатого Народа — любой ценой. — Она вздохнула. — Но те, кто мог бы нам помочь (а такие есть, я уверена), не решатся обнаружить себя. Анвар, верь мне, я на твоей стороне, но будь терпелив. Время, когда можно будет выступить против Черного Когтя, еще не настало, и если даже нам с Сигнусом удастся сейчас освободить тебя, мы не сможем объединить противников Верховного Жреца: нам нужна королева. А он сразу поймет, кто освободил тебя, и наша смерть будет напрасной.
— Разве вы не можете бежать со мной? — спросил вдруг Анвар. — Боги свидетели, нам бы пригодилось ваше искусство.
— И бросить свою законную королеву? Без нашей помощи она наверняка умрет.
— Увидев гнев во взгляде юноши, Эльстер встала. — Тебе, Анвар, может быть, и все равно, будет ли она жить или умрет, но я должна думать об этом! Я вернусь, как только смогу, — пообещала она и вылетела из пещеры с поспешностью, не слишком приличествующей врачевательнице и магистру.
Уже начало светать, но было еще темно, и Эльстер с радостью отметила, что кое-где в городе еще горят огни. Это поможет ей взять правильный курс и быстро добраться до дому. Она терпеть не могла полетов в ночной темноте, это было слишком опасно. Но в те часы, когда Крылатый Народ спокойно отдыхает, удобнее всего навещать Анвара, оставаясь незамеченной.
Эльстер жила в ветхой башенке, примыкающей к старинному зданию в нижней части Аэриллии. При королеве Пламенеющее Крыло целительница пользовалась роскошными апартаментами неподалеку от дворца, но сейчас ей хотелось быть незаметной. Можно стерпеть и сквозняк, и дырявый потолок, лишь бы быть подальше от Верховного Жреца.
Осторожно приземлившись на заснеженное крыльцо, Эльстер открыла дверь и остановилась, вглядываясь в темноту. Она точно помнила, что оставила лампу зажженной. Эльстер нахмурилась, но потом пожала плечами. Отсутствовала она долго, и, может быть, лампу задул сквозняк. Хозяйка вошла в комнату, но не успела она сделать и трех шагов, как ее схватили.
***
— За что меня арестовали? — появившись под тяжелым взглядом Верховного Жреца, связанная Эльстер все же старалась говорить твердым голосом. «О Боги,— подумала она в отчаянии, — он, должно быть, все знает!» Целительница ни разу не была в Башне Верховного Жреца, и жуткая чернота гладких обсидиановых стен действовала на нее угнетающе. А снаружи доносился терзающий душу Плач Инкондора, не давая магистру сосредоточиться и придумать что-нибудь в свою защиту.
Черный Коготь со злой усмешкой поглядел на нее:
— Неужели ты думаешь, что только ты одна способна летать ночью?
Эльстер с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть, но все же решила бороться до последнего.
— Что ты хочешь этим сказать, о Верховный Жрец? Целителям часто приходится летать в темноте, если это нужно. Черный Коготь разразился своим мрачным смехом.
— Мой шпион, Эльстер, прятался над входом в пещеру и все слышал. В следующий раз, если захочешь играть в невинность, хорошенько смотри по сторонам, когда вступаешь в сговор с пленником. — Глаза его сверкнули. — Но, конечно, следующего раза не будет. Ухаживать за Черной Птицей станет Сигнус
— хотя твои неосторожные слова означают приговор и для него. Но до поры до времени я сохраню ему жизнь. — Жрец снова зловеще усмехнулся, и лишь ярость, вызванная тем, что Черный Коготь получает удовольствие от ее страха, не дала Эльстер лишиться чувств.
— Я заметил, — продолжал Верховный Жрец, что ты, Эльстер, в последнее время стала нетвердой в вере. Я давно уже не видел тебя на церемонии жертвоприношений в Храме, но сегодня вечером, когда зайдет солнце, мы исправим этот грех. Ты примешь участие в очередной церемонии — в качестве жертвы!
***
Даже по понятиям бессмертных прошла целая вечность с тех пор, как последний раз пробуждалась Молдан горы Аэриллия. Она едва замечала течение лет, и изменения, происходящие в жизни Крылатого Народа, населявшего склоны, не интересовали ее. Молдан привыкла к их возне, и только события огромной важности, великая борьба и великие перемены могли пробудить ее.Что же произошло на сей раз? Она неторопливо обследовала склоны, вершину и недра горы, представлявшей собой ее плоть. Ага, наверху, недалеко от вершины, воздвигли огромный Храм, который начали строить как раз перед тем, как она в последний раз погрузилась в сон. Изуродованный камень, напоминавший когтистую лапу, выглядел очень неприятно. Молдан вспомнила изувеченное тело своего брата там, на востоке. Какой помутившийся разум мог придумать такое здание?
Внизу, под этим Храмом, рос и процветал город. Она заметила, что утонченная красота, которой отличалась архитектура Крылатого Народа, сохранилась и поныне, и они создали много новых, удивительных зданий. Прежде Молдан не обращала внимания на копошение крылатых, заселивших ее, когда исчез ее Маленький Народ, но сейчас она впервые ощутила нечто вроде гордости за их свершения. Если не считать отвратительного Храма, эти здания прекрасно дополняли и подчеркивали естественную красоту горы.
Не без сожаления прекратила Молдан созерцание города, ибо наконец почувствовала то, что беспокоило ее: медленное, но неуклонное приближение источника невероятной силы.
Посуда на кухнях и всякая утварь посыпалась с полок, когда дрожь благоговейного ужаса и восхищения прошла по мощному телу Молдан. Черная Птица, спавшая в своей башне, проснулась от толчка. В Храме Иинзы Черный Коготь поднял глаза и нахмурился. В старом квартале города обвалился, подняв тучу снега, ветхий парапет.
Но Молдан не обращала внимания на маленьких существ, населявших ее склоны. Ее внимание было приковано к приближавшемуся Посоху Земли.
***
— Анвар? Анвар, ты меня слышишь? Почему ты не отвечаешь? — Шиа подождала еще, но ответа не последовало. Она повернулась к своим спутникам и вздохнула.— Человек, должно быть, спит, — мрачно сказала она. — Я не могу разбудить его.
— Что же нам теперь делать? — спросил Хану, и Хриза отвесила ему тяжелую оплеуху, чтобы он замолчал. Самец бросил на нее злобный взгляд, но Шиа резко приказала им прекратить ссору. Она понимала, что Хриза, хоть и старается изо всех сил выглядеть мужественной, тоже подавлена неудачей в конце пути.
Будь Шиа человеком, она бы возроптала, жалуясь Богам на несправедливость. Каким долгим и тяжелым было восхождение на Аэриллию! Они голодали и вынуждены были идти под покровом ночи, чтобы обмануть бдительность Крылатого Народа. Ближе к вершине террасы, построенные крылатыми обитателями горы, сменились крутыми склонами, поросшими елью и гемлоком, а еще выше торчали только голые скалы.
Снег здесь стал еще глубже, а пронизывающий ветер пробирал до костей. От холода не спасала даже густая шерсть, а голод стал еще мучительнее, потому что все живое давным-давно покинуло эти негостеприимные места. Но пантеры с мрачным упорством продолжали свой подъем. На Хану и Хризу весьма подействовала угроза Шиа оставить любого, кто упадет от усталости. На рассвете они оказались в узком заснеженном ущелье. Справа виднелись вершины (далее низкой северной гряды, похожие на острова среди океана облаков, а за ними вставало солнце нового дня, окрашивая облака в алый цвет.
— Не нравится мне все это, — проворчала Хриза, всегда хорошо чувствовавшая погоду.
— Если не нравится, советую посмотреть в другую сторону. — Безмолвная речь Шиа звучала мрачно. Старая пантера повернула голову и замерла. Перед ними возвышалась неприступная скала, высоту которой трудно было определить…
— Ну, и что же теперь делать? — повторил свой вопрос Хану, держась на безопасном расстоянии от Хризы. — Не понимаю, как мы можем туда взобраться.
— Не знаю, — ответила Шиа и со злостью поглядела на Жезл Земли, лежавший на снегу, с трудом подавляя желание искрошить эту проклятую штуковину в щепки.
Она глубоко вздохнула:
— По-моему, Анвар просто спит. Надо подождать, пока он проснется. Может быть, он знает какой-нибудь путь наверх.
Хриза снова посмотрела на отвесную скалу, вершина которой терялась в облаках. Шиа видела, что старую подругу что-то мучает, но не могла понять что.
— Ну, — спросила она прямо, — ты так и будешь глодать эту мысль, словно старую кость, или поделишься с нами своей жвачкой?
Старая пантера отвела глаза.
— Уверена ли ты, — спросила она, — что человек действительно спит? Что, если он умер? Глаза Шиа вспыхнули.
— Этого не может быть, — с угрозой сказала она. — Врагам Ориэллы нужен заложник. С какой стати им убивать его?
— Но я чувствую, что ты и сама сомневаешься, — настаивала Хриза. — Всякое могло случиться. Несчастный случай, перемена плана… Оставаться здесь, когда буря вот-вот начнется, — страшная глупость.
— Анвар не умер! — Оскалив зубы, Шиа двинулась на Хризу.
— Почему бы все-таки не подождать. — Хану решил снять напряжение между обозлившимися самками. — Не для того же мы прошли такой трудный путь, чтобы так легко сдаться. А пока не проснулся этот самый человек, мы можем осмотреть подножие скалы и узнать, нельзя ли где-нибудь подняться наверх.
Шиа с благодарностью взглянула на Хану. Он соединил острый ум самки-охотницы со здравым смыслом зрелого, опытного зверя, и его вмешательство пришлось очень кстати.
Главное сейчас — освободить Анвара до того, как Ориэлла родит, чтобы у волшебницы были развязаны руки и она могла бы спасти своего детеныша. Конечно, Шиа была измотана трудным переходом, но это же не основание набрасываться на Хризу. Старая пантера была верной подругой, они вместе прошли весь этот путь, и теперь непреодолимое препятствие привело Хризу в отчаяние. Даже если Шиа и Хану найдут путь наверх, Хриза не сможет подняться на скалу, и она это понимает. Поэтому ведет себя так вызывающе: боится, что ее бросят, боится унижения.