Мэгги Фьюри
Арфа Ветров

Глава 1. МЕЖДУ ДВУМЯ МИРАМИ…

   «Ну что за безрассудный меченосец!» — проворчал Владыка Мертвых. Прекрасно зная, что происходит в любой момент в любом уголке его царства, он мог бы легко остановить воина, но вместо этого просто стоял и, скривив губы, насмешливо — хотя и не без некоторого уважения — глядел, как эта отважная и упрямая тень снова и снова пытается ускользнуть от него.
   Ровесница самого времени. Дверь, Соединяющая Миры, была сделана из твердого словно камень и почерневшего за многие века дерева.
   Поморщившись, Форрал коснулся изуродованной резьбы, украшавшей массивные створки, — то поработал его меч, когда он в прошлый раз пытался пройти этим путем. Разъяренный собственным безрассудством, ставшим причиной его бессмысленной гибели, снедаемый страхом за Ориэллу, он не обращал тогда внимания на такие вещи. Мертвым категорически запрещалось возвращаться к живым, но какое ему дело до всяких дурацких запретов! Воин думал лишь о своей любимой волшебнице и о ее — нет, об их! — еще не родившемся ребенке.
   В припадке ярости он снова и снова обрушивал свой меч на тяжелую дверь (Форрал всякий раз удивлялся внезапному появлению меча именно в тот момент, когда в нем возникает необходимость), но вскоре, хотя и был всего лишь тенью, окончательно выбился из сил. И только тогда, прислонившись лбом к холодному дереву, оплакивая Ориэллу, воин нашел ответ. Если нельзя отворить Двери Смерти силой, то любовь, если она достаточно сильна, может это сделать.
   Дверь отворилась сразу же, едва он коснулся ее, выкрикнув имя любимой. Форрал вышел, и тут же его окутал серебристый туман, который застилал глаза — однако и укрывал тоже. Хотя воин уже знал дорогу, но не был уверен, что ему позволено будет идти. Форрал презрительно пожал плечами: «Разве такие пустяки удержат меня, Ориэлла?» Он вспомнил их последнюю встречу в Городе Драконов. Тогда она была такой печальной и изможденной, на щеках у нее виднелись следы слез, а под рваным дорожным плащом трогательно выпирал живот. Форрал сам едва удержался от рыданий. Если бы только можно было обнять ее, прижать к груди, утешить… Сознание собственного бессилия разрывало сердце. В ту ночь он сделал единственное, чем мог ей помочь: привел ее к Жезлу Земли, но даже это крошечное вмешательство разгневало тогда Смерть, владыку этого мрачного края.
   Чем ближе подходил воин к концу заросшей тропинки, начинавшейся от Двери, тем быстрее рассеивался туман, и когда он вышел в долину, серебристая пелена уже едва доходила до щиколоток. С единственным желанием остаться незамеченным Форрал ступил на знакомую дорогу, вьющуюся между холмами. Иногда путь к Водоему Душ казался коротким, но чаще — нескончаемым.
   — Я приказываю тебе, Форрал, — остановись! Повинуясь рефлексам, воин послушно отскочил в сторону и тут же выругался. Перед ним возникла фигура сутулого старца в сером плаще с капюшоном, с посохом в одной руке и с каким-то чудным фонарем в другой. Фонарь светился странным серебристым светом. Видение выглядело вполне безобидно, но Форрал знал, что это не так.
   — Пропусти меня! — Он взялся за меч.
   — Уж не думаешь ли ты использовать его против меня? — послышался дребезжащий смешок, и от глухого свистящего голоса Форралу стало холодно. — О безрассудный воин, неужели ты так никогда ничему и не научишься? Сколько ни старайся, тебе не вернуться назад! Что толку постоянно тревожить ее? Да она и сама прекрасно справится, поверь мне. — Зловещий голос вдруг сделался обманчиво тихим, словно убаюкивающим. — Оставь свои бесплодные попытки, так будет лучше для всех. Тебе нельзя долго находиться здесь, между Мирами. Возвращайся туда, откуда пришел, и соглашайся на перерождение. Только так ты можешь вернуться к Ориэлле.
   — Лжец! — Форрал сплюнул; он был слишком разъярен, чтобы рассуждать здраво. — Ты просто хочешь от меня избавиться! Что толку в твоих дурацких перерождениях?! Я ее не вспомню, и она меня не узнает. Не хватало мне еще появиться перед ней в виде какого-нибудь отродья!
   — Ага… — Голос Смерти зазвучал искушающе:
   — Есть ребенок, но что это за ребенок? Подумал ли ты о той жизни, что носит под сердцем Ориэлла? А что, если..?
   — Что?! — зарычал Форрал. — Да это отвратительно!
   — Послушай, — уговаривал старик. — На краткий срок, отпущенный смертным, ты вновь любил бы ее и сам был любимым, а может быть, даже вспомнил и свою прежнюю жизнь — такие вещи случаются…
   На мгновение Форрал едва не поддался соблазну: ему так отчаянно хотелось вернуться к ней… Но тут он подумал о той муке, которая ждет его, если он действительно вспомнит.
   — Никогда! — вскричал воин. — Я был этой девушке вместо отца, я был ее любовником — и будь я проклят, если после этого стану ее сыном!
   — Довольно, довольно, мой воинственный друг — ты прошел испытание!
   — Испытание? — Форрал с раздражением увидел улыбку, мелькнувшую под темным капюшоном. — Какое еще испытание? Что ты строишь из себя громовержца?
   — И тут же поперхнулся и поспешно отпрянул, ибо Призрак вдруг стремительно вырос и, заслонив собой звезды, угрожающе навис над ним.
   — Форрал! — загремел леденящий голос. — Не часто видел я смертных, которые не устрашились бы меня, и твое мужество будет вознаграждено. Но никогда не забывай, кто я такой!
   Призрак Смерти вновь уменьшился до человеческих размеров, и Форрал еще раз невольно охнул.
   — И никогда не верь, что Смерть не милосердна, — тихо добавил старик. — Вы с Ориэллой и ваш друг Анвар задали мне задачу, и она по-прежнему ждет решения. Однако теперь каждый из вас встретился со мной и подвергся испытанию. Поверь, у всех у вас есть надежда.
   Для Форрала это было уже слишком — он устал от того, что с ним постоянно играют в какую-то загадочную игру.
   — Если ты закончил, — проворчал он, — то иди своей дорогой и не мешай мне больше. Пожалуйста. Я должен увидеть Ориэллу!
   Смерть тяжело вздохнул:
   — Ты по-прежнему настаиваешь? Ну хорошо. Ты увидишь ее, но я не позволю тебе вмешаться снова!
   Древний лес чернел на холме, скрывая свои тайны. Форрал уверенно направился вперед, веря, что любовь поможет ему пройти и здесь, как отворила она Дверь, Соединяющую Миры, но Призрак Смерти отстранил его — жуткое прикосновение!
   — Позволь, я сам, — с насмешливой вежливостью сказал Владыка Мертвых. — Твое присутствие, Форрал, оскорбляет их священную сень, не говоря уж о твоей неприличной спешке.
   Повернувшись к роще, старик трижды поклонился, и деревья расступились, открывая тропу. Вступив под мрачные своды, Форрал скорее почувствовал, чем услышал их сердитый шепот. Вызвав в своем сердце образ любимой, Форрал твердо сказал себе, что не боится идти. Он хорошо помнил этот похожий на звездное небо водоем в самом сердце рощи — безмятежная гладь в окружении мшистых берегов, наделенная жуткой силой, отражающая в своих глубинах все миры Смертных. Воин нетерпеливо рванулся вперед: он давно уже знал, что, коснувшись поверхности Водоема Душ, можно перенестись в мир Ориэллы.
   — Постой! — Голос Призрака стал резким. — Прежде чем ты приблизишься к воде, я еще раз напомню тебе: ты только наблюдатель! Тебе не позволено возвращаться и не позволено вмешиваться. И если увиденное причинит тебе боль
   — ну что ж, ты был предупрежден!
   — Хорошо! — проворчал Форрал. Встав на колени, он заглянул в темную воду
   — и, как обычно, непроизвольно отпрянул, увидев открывшуюся перед ним бездонную, полную звезд Вселенную. Но отступать было поздно. «Ориэлла, — подумал он с тоской, — Ориэлла, любовь моя…» На мгновение ему показалось, что он падает вниз — бесконечное падение среди бесконечных звезд. Потом воды прояснились, став зеркалом — нет, живой картиной! Пейзажи и люди сменялись как в гигантском калейдоскопе вечности, и вот наконец перед Форралом возник мир, знакомый до боли в сердце.
***
   Боан ждал. Он ждал уже много дней, упрямо оставаясь, подобно часовому, у хребта на границе пустыни. Однако он был не один: рядом всегда находился либо одноглазый Элизар, бывший наставник Арены, либо Язур — храбрый молодой воин, покинувший своего принца, чтобы присоединиться к странному отряду Ориэллы. Всегда, всегда стерегли они евнуха, озирающего безлюдную пустыню, ни на минуту не оставляя его одного. Им хитростью удалось заставить Боана покинуть свою Владычицу, а теперь… Теперь он уже не в состоянии вернуться за ней, ибо они не отпустят его.
   Ему было горько. Все думают, что если он молчит — значит, глуп. Все, кроме его возлюбленной Ориаллы. Своей добротой она заслужила его преданность, и вот теперь он бросил ее умирать в пустыне вместе с друзьями — Анваром и Шиа, огромной черной кошкой, чей разум превосходил человеческий.
   Хотя Элизару пришлось как следует стукнуть по голове, чтобы забрать от магов, Боан все же винил себя. Он бросил свою госпожу и теперь, после смертоносной песчаной бури, вынужден посмотреть правде в глаза: Ориэллы больше нет, она сгинула в раскаленной пустыне, и от нее остались лишь белые кости, обглоданные жадными и острыми, как нож, частицами алмазного песка.
   И все же вопреки очевидности и здравому смыслу он еще цеплялся за какую-то надежду. Только эта надежда не давала ему просто убежать в пустыню, заставив товарищей использовать оружие, чтобы остановить его. Почему-то он верил, что Ориэлла вот-вот появится на горизонте среди сверкающих песков, и это придавало ему сил не поддаваться на уговоры. «Наверное, я действительно дурак, — подумал Боан, — дурак, потому что позволил убедить себя им — Элизару, Язуру, Нэрени — и поверил их хитрым речам».
   «Если она вернется, то вернется, Боан, и мы не в силах ни помочь, ни помешать этому».
   «Если кто и способен выжить в этом аду, так это они с Анваром».
   «Меньше всего Ориэлла хотела, чтобы ты пропал ни за что».
   А теперь уже поздно. Боан беззвучно рыдал, закрыв лицо руками, и сетчатая повязка, защищающая глаза от слепящего солнца пустыни, стала мокрой от слез.
   Неожиданно чья-то рука мягко коснулась плеча гиганта. Обернувшись, он увидел Нэрени, жену Элизара, и услышал ее голос, в котором тоже звучали слезы.
   — Мы уходим, Боан, нет больше смысла задерживаться тут. Элизар говорит…
   — Внезапно она охнула и судорожно вцепилась ему в плечо. — Боан, постой! Они идут! Идут!
   Первой кинулась к евнуху пантера Шиа, с которой он был как-то таинственно связан. Восторженно урча, она накинулась на него, и, несмотря на свою огромную силу, гигант был в мгновение ока повержен на землю, и Шиа принялась радостно облизывать ему лицо. Но, услышав, что его зовет Ориэлла, Боан не выдержал. Спихнув с себя столь бурно приветствовавшую его Шиа, он устремился вниз, по крутому склону — туда, где простиралась Пустыня Сокровищ.
   Ориэлла, спотыкаясь, шла навстречу, поддерживаемая Анваром, своим другом и тоже волшебником. Вид у нее был изможденный, исцарапанное тело покрывал толстый слой блестящей пыли, а одежда превратилась в лохмотья. Со слезами на глазах евнух заключил ее в свои могучие объятия. Больше всего хотелось ему объяснить, что Элизар и Язур насильно заставили его бросить волшебницу в пустыне, сказать, как он тосковал, а после той ужасной бури уже отчаялся увидеть ее, но вместо этого Боан лишь крепче сжимал объятия, а за него говорили его глаза.
   — Дай же мне вздохнуть! — охнула Ориэлла. Она смеялась и плакала, а лицо ее сияло от радости. — Милый, милый Боан, как я рада снова тебя видеть!
   — А он очень рад видеть тебя, — неслышно подошел к ним Язур, и голос его, как обычно, был тихим и мягким. Под глазом у юноши багровел синяк, но он счастливо улыбался. — Ты и не представляешь, госпожа, сколько с ним было хлопот с тех пор, как мы расстались! Чтобы заставить этого здоровяка покинуть тебя, пришлось его оглушить, а потом мы с Элизаром попеременно караулили это чудовище, чтобы он не сбежал искать тебя. А когда началась буря, он совсем обезумел. — Язур потрогал синяк под глазом и грустно улыбнулся. — Хвала богам, вы явились вовремя. Кажется, он вышиб Элизару все зубы.
   — Ну, положим, не все, а только несколько, — распухшими губами возразил тот. — И они мне еще пригодятся!
   — Хорошо еще что именно Язур получил в глаз, — поддел его Анвар. — У тебя же нет запасного!
   Элизар положил тяжелую руку на плечо высокому голубоглазому магу:
   — Клянусь Смертью, Анвар, я бы с радостью отдал единственное око, лишь бы снова увидеть вас, живых и невредимых. Что ты на это скажешь?
   Его товарищи разразились смехом.
   — Тогда бы ты все равно ничего не увидел, старый дурень! — добродушно хихикнула Нэрени. — Кончай болтать и веди их в лагерь. — Она повернулась к магам:
   — Идемте, мои дорогие, вам нужно помыться, отдохнуть и поесть чего-нибудь горяченького.
   Евнух взял Ориэллу на руки и понес вверх по песчаному склону под сочувственные причитания Нэрени, а Язур и Элизар, все еще улыбаясь, помогали усталому ан» вару. Боан со своей драгоценной ношей ступал очень осторожно, ибо Шиа, подружившаяся с ним после бегства из Тайбефа, крутилась у него под ногами, терлась о них и урчала от удовольствия.
   Впереди возвышался узкий горный хребет, поросший колючим кустарником и какими-то незнакомыми сочными, мясистыми растениями; кое-где попадались низкорослые чахлые сосенки, которым удалось выжить несмотря на смертоносные песчаные бури.
   По ту сторону хребта лежала лесистая долина, простиравшаяся до новых предгорий.
   Боан пересек плато по тропе, проторенной среди колючек, так бережно держа Ориэллу на своих могучих руках, словно она могла рассыпаться. Потом он снова спустился вниз и, пригибаясь, чтобы не задевать головой ветвей, вошел в лес.
   Этот лес, стоящий почти у самого края пустыни, постоянно вел тяжкую борьбу за существование.
   У здешних сосен и кипарисов был мрачный и негостеприимный вид, но после засушливых и бесплодных казалимских земель даже они казались раем. С приходом весны по склонам устремились животворные потоки талой воды, образуя в ложбинах, защищенных деревьями, небольшие озерца. Но сезон изобилия влаги был недолог, и голубые, ярко-розовые, снежно-белые и солнечно-желтые цветы спешили устлать землю пестрым живым ковром, над которым сосредоточенно гудели пчелы и вились беззаботные бабочки. Аромат цветов смешивался со свежим запахом молодой зелени, и дышалось здесь легко и приятно.
   Простодушный Боан, который до этого не видел ничего, кроме бесплодного Казалима, считал сей благоухающий зеленый край капризом природы и, слушая восторженные восклицания Ориэллы, изнывал от нетерпения показать ей все чудеса этого необыкновенного места.
   Наскоро устроенный лагерь располагался на берегу одного из бурных потоков, размывшего землю у корней огромной сосны. Дерево не упало лишь потому, что прочно зацепилось за соседнее, и ветки его, склонившись до самой земли, образовали надежное укрытие.
   — Это — на время, — сказал Элизар, когда Боан опустил Ориэллу на землю у входа в этот естественный шатер. — Слишком близко от воды, — пояснил он, аккуратным домиком укладывая растопку для костра, — да и затопить может. Надо бы разбить нормальный лагерь подальше в лесу — Язур отыскал там неплохое местечко, — но мы решили никуда отсюда не двигаться, пока оставалась надежда на ваше возвращение. — Элизар поглядел на евнуха и улыбнулся. — Да и Боан бы нам никогда не позволил.
   Нэрени, уже приступившая к стряпне, отогнала мужа от костра:
   — Пойди принеси воды, Элизар! Бедняжки ведь все высохли, как тараньки, да и полечить их надо. И куда я подевала этот бальзам? А ты, Язур, неси мясо того оленя, что застрелил утром, Боан тебе поможет. И захватите заднюю ногу для Шиа, а еще лучше обе: она, поди, изголодалась.
   Наблюдая за ними, Форрал радовался счастливой встрече Ориэллы с друзьями. Боан улыбался во весь рот, а невысокий Язур весь светился от счастья, не говоря уж об Элизаре и его проворной толстушке Нэрени.
   Услышав про лагерь, меченосец удовлетворенно покивал. Здесь они наконец отдохнут после тяжелых испытаний и лишений, отъедятся и подготовятся к дальнейшему путешествию. Даже лошади лопали траву так, словно хотели наесться впрок, и это явно шло им на пользу.
   Мужчины быстро соорудили шалаш, Нэрени собирала ягоды, Язур с Элизаром охотились на диких кабанов и оленей, а у Боана вдруг открылся талант ставить ловушки на кроликов. Следя за их достижениями, Форрал уверился, что здесь Ориэлла в безопасности — по крайней мере на время.
***
   — ..Итак, мы предаем тело брата нашего, мага Браггара, Огню, а душу его — Богам… — Верховный Маг Миафан скороговоркой бубнил заупокойное заклинание, и в голосе его не чувствовалось никакого уважения к магу Огня, чьи обгорелые останки покоились на большом каменном алтаре в храме на вершине Башни магов в Нексисе. «Пустая трата драгоценного времени, — раздраженно думал про себя Миафан. — Этот недалекий и неуемный властолюбец вечно лез куда не надо и ничем не заслужил таких почестей».
   — И да пребудут с ним наши молитвы и благословения. — Он отбарабанил последние слова и, скривив губы в презрительной усмешке, поднял свой жезл. Яркое пламя озарило пасмурное небо, и морозные узоры на камнях алтаря растаяли. Не дожидаясь, пока тело Браггара сгорит, Миафан зашагал к лестнице, ведущей вниз, внутрь башни. Проходя мимо Элизеф, мага Погоды, он пристально посмотрел на нее и с удовольствием отметил, как съежилась под его взглядом волшебница. Похоже, ее ледяное высокомерие исчезло вместе с красотой.
   Верховный Маг улыбнулся жестокой улыбкой. Используя Чашу Жизни, он сделал так, чтобы эта женщина подурнела и состарилась. А Элизеф очень тщеславно относилась к своей внешности, и нельзя было придумать лучшего наказания за то, что она пыталась погубить Ориэллу, создав фантом ее погибшего любовника, Форрала. Правда, хитрость ее все равно провалилась, и в результате ответного удара Ориэллы погиб Браггар.
   В глазах волшебницы Миафан разглядел скрытую холодную ненависть и подумал, что впредь с ней следует держаться настороже. Конечно, до поры до времени она будет покорна, но ведь это не навечно.
   И, не обращая больше внимания на Элизеф, Верховный Маг, пошел своей дорогой. Дел еще по горло. Когда он увидел в магическом кристалле Ориэллу и Анвара, благополучно миновавших пустыню, то сразу понял, что время не ждет. Их надо перехватить, пока Ориэлла не восстановила свою магическую силу и пока Элизеф еще не оправилась. Вокруг ничего не подозревающих беглецов уже плелись сети. Его марионетка, глуповатый юный принц, должен будет встретиться с крылатой девушкой в лесу, лежащем за пустыней, а Миафану придется управлять его душой, чтобы обеспечить послушание.
   Но прежде всего следовало увидеться с Черным Когтем, Верховным Жрецом Крылатого Народа.
   Миафан досадовал, что из-за церемонии сожжения Браггара ему не удалось использовать крышу храма для темного обряда с использованием некротической магии Чаши Жизни; это дало бы возможность заглянуть очень далеко. Чтобы получить силу, необходимую для внематериального путешествия в Аэриллию, цитадель Крылатого Народа, потребуется не одна человеческая жертва. Однако, с мрачным удовлетворением подумал Миафан, сейчас чертовски холодно, чтобы заниматься колдовством на улице, а смертными все равно придется жертвовать.
***
   — Во имя Неба, где этот проклятый Верховный Маг? — заорал Черный Коготь, глядя на безответный кристалл. — Ответь мне, бесполезный булыжник! Я требую разговора с Миафаном. — Разозлившись, он пнул подставку, и камень полетел на пол. Жрец предпринял отчаянную попытку предотвратить падение, но кристалл выскользнул из его пальцев и разбился на кусочки.
   — Нет! — завопил жрец и, бухнувшись на колени, стал судорожно собирать осколки, оглашая палату проклятиями. Как мог он так глупо уничтожить единственное средство связи с союзником? И почему же Миафан не отвечал на его вызов? Он злобно посмотрел на стены, словно хотел добиться ответа от них. Переговорить с Миафаном просто жизненно необходимо. Убийственная зима, с помощью которой Верховный Жрец держал в руках Крылатый Народ, неожиданно пошла на убыль.
   Черный Коготь встал, отряхнул черные крылья и быстро подошел к широкому сводчатому окну. Может быть, он все-таки обманулся? Но нет: на остроконечных крышах звенели капелью сосульки, а с верхушки королевского замка прямо на его глазах обрушилась глыба ноздреватого снега. Привлеченный голосами на улице, Черный Коготь высунулся из окна. Крылатые люди сновали туда-сюда между башнями, со смехом уворачивались от падающего снега и своей очевидной радостью приводили Верховного Жреца в бешенство.
   Черный Коготь был так занят собственными переживаниями, что не обратил внимания на зловещий грохот над головой, и большущий снежный ком, свалившись с крыши, угодил ему прямо между лопатками так, что перехватило дыхание. Снег забился под воротник его жреческой мантии и таял там, щекоча кожу между крыльями, куда он не мог дотянуться.
   — Клянусь всевидящими очами Иинзы, я этого не вынесу, — завопил Верховный Жрец, прыгая и выгибая шею, пытаясь избавиться от снега. — Да где же этот чертов Миафан!
   Захлопнув окно, Черный Коготь уже в который раз проклял угасание магической силы, постигшее его народ после катастрофы. Несколько часов провел он над волшебным кристаллом, отчаянно пытаясь проникнуть мыслью за многие мили, отделявшие его от Миафана. В результате у него только разболелась голова и он лишился драгоценного камня. Чтобы создать новый, потребуется много времени, а до тех пор он может и вовсе лишиться власти над Крылатым Народом.
   Черный Коготь давно отчаялся вернуть своей расе былое достоинство. До катастрофы крылатые маги были одним из четырех великих народов, наделенных волшебной силой и призванных Богами хранить мировой порядок. Прежде чем утратить свою силу после страшной войны магов за главенство, его народ повелевал стихией Воздуха. Вместе с чародеями-людьми, магами Земли, они опекали птиц и всех существ, чьей стихией был воздух, и властвовали над погодой вместе с Левиафанами, могущественными магами Воды.
   Утрата былого величия с каждым годом все сильнее угнетала Верховного Жреца. Воспоминание о нем пробуждало не гордость, а боль. На его взгляд, даже в древности Крылатый Народ не смог полностью развернуться. «Почему, — ворчал он про себя, — мы так и не обрели полной власти над нашей стихией? И Погоду и Воздух приходилось делить со всякими земными колдунами или с этим патетичным Морским Народом, ни с того ни с сего вообразившим себя „Совестью мира“?! И не то чтобы Черный Коготь забыл, что все стихии, равно как и силы, их контролирующие, взаимосвязаны и одинаково необходимы в устройстве мира — просто он был чересчур патриотичен.
   В юности Верховный Жрец был большим идеалистом. Неизвестные родители сразу после его рождения отдали сына в сакральный приют при Храме Иинзы — обычная участь нежеланных детей. Но если другие, приняв свою судьбу, становились послушными будущими жрецами, Черный Коготь всегда жаждал большего. Высокородные женщины отвергали его, а других он презирал сам. Худой, длинный, с неприятной внешностью, снедаемый честолюбием, недооцененный наставниками, он сам пробивал себе дорогу к власти и вопреки всему выделился среди учеников, так как слишком хорошо учился, чтобы не быть замеченным.
   Конечно, в своем одиночестве Черный Коготь тосковал о семье, которую потерял, и о заботе и теплоте, которых никогда не знал. Не имея никаких сведений о своих родителях, он воображал себя незаконнорожденным отпрыском королевской династии и каждую ночь в своих фантазиях достигал власти над Крылатым Народом и, восстановив его былое величие, завоевывал себе господство в мире, который всегда отвергал его.
   И вот однажды, когда наставники, не потерявшие надежды взрастить в душе юноши священническое смирение, заставили его убирать в храме. Черный Коготь, благодаря своим амбициям ревностно выполняющий любые поручения, обнаружил дневник Инкондора.
   В этом не было сомнений. Молодой, заносчивый, всеми проклятый маг, один из виновников ужасной Катастрофы, чье имя у Крылатого Народа стало табу, оставил послание к потомству в темной, запретной нише за алтарем. Черный Коготь случайно нашел его, а жрец уже тогда считал, что случайностей в жизни не бывает.
   Инкондор был бесстрашен и безжалостен в своих притязаниях; он был уникальным созданием, не понятым низшими существами, окружавшими его. Жадно читая дневник по ночам в своей тесной, сырой келье, Черный Коготь пришел к очевидному заключению, что послание это, прошедшее через века, было предназначено специально для него, он-то и есть настоящий Инкондор, рожденный вновь, чтобы наконец воплотить мечты в действительность.
   Осторожный стук прервал его размышления. Выругавшись, жрец распахнул дверь с такой силой, что едва не сбил гостя с посадочной площадки. Тот поспешно увернулся от очередного кома снега, брякнувшегося с навеса над крыльцом, и Верховный Жрец узнал Сигнуса, воина-жреца, который, впрочем, предпочитал воинской стезю целителя. Черный Коготь презрительно усмехнулся — по крайней мере он верный последователь, а знахарское знание ядов подчас бывает весьма полезно.
   — Владыка, — с порога выпалил Сигнус, — королева Пламенеющее Крыло скончалась.
   Сердце Черного Когтя забилось веселее. Ну наконец-то! Ждать пришлось долго, но сейчас эта новость как нельзя кстати.
   — Я иду! — ответил он и в тот же момент ощутил некий безмолвный сигнал, заставивший его вернуться в покои. И Верховный Жрец так и ахнул: на противоположной окну стене один из полированных каменных блоков вдруг засветился тусклым светом, и перед ним возникло резко очерченное знакомое лицо Миафана.