Галанина Юлия Евгеньевна. От десятой луны до четвертой

 
   Утром все население Пряжки, способное хоть мало-мальски двигаться, высыпало наружу: на верхушке Перста, на его конической деревянной крыше, шатром накрывающей верхнюю площадку с зубчатым парапетом по краю, сидел, изящно сложив крылья, фиолетовый дракон. Словно петух на флюгере.
   Не безобразничал, огнем не пыхал, голоса не подавал. Сидел и смотрел.
   Охрана попыталась сшибить его из мангоннеля^[5].
   Дохлый номер.
   Дракон просидел на башне часа три, потом раскрыл крылья, снялся с нее и улетел прочь.
   Все побрели делать обычные дела.
   Драконы никого не трогали, но Пряжку все равно охватило безумие. Конца света с минуты на минуту ожидала не только наша надзидама.
   Разбитые окна никто не стеклил, температура в дортуарах и на улице окончательно уровнялась.
   Серый Ректор, к всеобщему изумлению, заперся у себя в кабинете и весь день не выходил.
   Драконья Залежь за северной стеной жила совершенно иной, загадочной жизнью. Там что-то рокотало, светилось. Драконы взмывали со скал и кружили над горами, потом возвращались, по всему было видно: они разминались после долгого заточения в скалах.
   Ночь проходила под аккомпанемент стучащих от холода зубов воспитанниц.
   Преподаватели, надо думать, прибегли к своему обычному лечению и согрелись слезкой.
   Смотреть, как ежатся под одеялами трясущиеся девчонки, было невыносимо, пришлось пожертвовать емкостью со слезкой, которую насоветовал мне купить Ряха. Комната обрадовалась, осушили флакончик вмиг. Я опять не стала – мне было не так уж холодно, чтобы травиться ею. Согретые обманчивым теплом, все наконец уснули.

Глава двадцать восьмая
УТРОМ, ЧУТЬ СВЕТ…

   Утром, чуть свет, в дортуар явилась хмурая охрана. Одним из охранников был Янтарный. Они при всем честном народе связали мне руки за спиной толстенной веревкой, снова взяли меня под локти и повели прочь.
   Это тоже стало привычным развлечением (минус веревка), так что слезы никто не утирал, вслед платочком не махал, а я, похоже, очутилась на штатной должности бунтаря пансионата, которого начнут использовать в качестве наглядного примера для устрашения непокорных.
   Я думала, меня водворят обратно в камеру Перста, ведь, хвала Медбрату, башня перестала трястись, но меня повели к Ректору.
   Впихнули к Нему в кабинет, а сами остались за дверью.
   Серый Ректор сидел совсем черный.
   На этот раз присесть он мне не предлагал.
   На столе перед ним лежала толстенная книга, старая, из тех, чьи резные крышки мореного дуба замыкали на замочек, дабы только владелец мог насладиться содержимым их страниц. У этой замочек в свое время был безжалостно выломан.
   Одна из шпалер, висевших на стене в мое прошлое посещение, была содрана и валялась на полу. За ней, оказывается, прятался громадный деревянный щит, похоже, того же дуба, что и переплет книги.
   В нем, в щите, были вырезаны фигурные углубления, в которых, как в футлярах, лежали штыри из ограды. Штыри образовывали какую-то сложную загогулину.
   Все, как я понимаю, до единого были тут. А на стене вместо них осталась надпись…
   Серый Ректор поднял голову и посмотрел на меня, словно в первый раз увидел. Такого сочетания отвращения, бессильного ожесточения и затаенного страха, да еще адресованного моей персоне, я вряд ли когда-нибудь увижу.
   Все-таки не такая уж я и уродина. Очень даже ничего. Янтарный подтвердит.
   – Зачем вы осквернили свои уста, барышня, непотребными словами? – задал никчемушный вопрос он.
   – Так это вы убили начальника охраны? – не менее бессмысленно спросила я.
   Оба мы так и остались без ответа на свои вопросы. Серый Ректор не захотел облегчить душу чистосердечным признанием, я тоже не собиралась ничего ему отвечать.
   Поэтому в кабинете воцарилось молчание.
   На черном щите помимо штырей, оказывается, были закреплены и другие предметы, сливавшиеся с ним. Серый Ректор поднялся, подошел к щиту и снял черный ключ. Вызвал охрану.
   Охранники вошли, похоже, без всякого энтузиазма.
   – Возьмите ее и следуйте за мной, – проскрежетал Ректор.
   Ей-ей, на его месте я не стала бы так скрипеть зубами – не казенные ведь и расшатать недолго.
   Мы вышли из кабинета, спустились до подземного коридора, прошли до Перста. Но здесь, вместо того чтобы подняться наверх, опустились еще ниже, на второй подземный ярус. Я и не предполагала, что башня у нас такая глубокая. И снова пошли по какому-то крысиному ходу, темному длинному туннелю.
   В нем охранники разделились, один шел рядом с Ректором и светил ему факелом, а Янтарный вел меня.
   Чуть-чуть увеличив расстояние между нами и ими, он одними губами спросил:
   – Что происходит?
   Я в ответ пожала плечами.
   По всему видно, конец мне приходит, но что именно, понятия не имею.
   Зато, оказывается, это я подняла в воздух драконов, можно гордиться. И ругательство на стене было не ругательством, а древним заклинанием. Кто же знал…
   Если бы знала, не стала бы тут три года париться, добралась бы до этой камеры еще раньше и снова сделала бы то, что получилось, гори эта Пряжка драконовым огнем вместе со мной и всеми остальными!
   – Не знаю… – шепнула я в ответ.
   Крысиный ход привел к двери. Логично. Не окном же ему заканчиваться в самом деле. Серый Ректор принялся открывать ее снятым со щита ключом. С трудом, но открыл.
   За дверью снова был туннель, еще неуютнее первого, но зато короче. Свод его давил на макушку громадной, неподъемной тяжестью того, что располагалось над туннелем. Ощущения были, как у клопа, придавленного шкафом.
   Кончился дверью и этот туннель. Опять понадобился черный ключ.
   Дверь открылась в какой-то овраг. У меня уже и сил изумляться не было, хотелось, чтобы все поскорее закончилось, а в темном ли коридоре, в сером ли овраге – мне без разницы.
   Ректор вышел осторожно, пригибаясь и поглядывая на небо. Повернул направо и пошел по оврагу. Мы за ним.
   Тут я поняла, где находимся: с той стороны северной стены, в ущелье!
   И точно, овраг вывел нас на поверхность, над головами возвышалась необъятная северная стена, монолитная и неуступчивая.
   Пригнувшийся Ректор торопился и суетился, словно сверху на него могло что-то упасть. Он вдруг резко толкнул меня в сторону ущелья, так что от неожиданности я упала и тюкнулась лицом в землю.
   – Ты их освободила, – злорадно выкрикнул он, – вот сама с ними и разбирайся! Ребята, за мной!
   Он повернулся и поспешил снова укрыться в овраге. Янтарный остался стоять.
   – Веревку надо забрать… – сумрачно сказал он.
   – Брось, – отмахнулся Ректор, – о каком барахле сейчас думаешь!
   – Я говорю, надо забрать!– неуступчиво повторил Янтарный. – Она новая, ее хрен спишешь! Предупредить надо было, тогда бы старой связали.
   – Тогда сними, – сдался Ректор. – Мы тебя внизу подождем.
   И он опять опасливо покосился в глубину молчащего ущелья.
   Янтарный подошел ко мне, одной рукой поднял и поставил на ноги, начал развязывать стягивающую кисти веревку. Вид у него был сосредоточенный.
   – Я вечером сюда выберусь, – тихо сказал он. – Что тебе нужно?
   – Под моей кроватью сундучок. В нем дорожный мешок. Его, – коротко ответила я.
   Янтарный снял веревку и ушел.
 
   Я осталась в пустоте.
   Это была ничейная земля – за вставшей грудью на пути выхода из Драконовой Залежи северной стеной царила Пряжка, в ущелье же теперь обитали драконы.
   Добрый дяденька Серый Ректор выпнул меня сюда, чтобы именно от них приняла я печальный, но, по его мнению, вполне заслуженный конец. Нашел крайнюю!
   А сам он?!
   Теперь я понимаю, какого рода донос мог настрочить бывший начальник охраны, застукав Ректора за собиранием опасной коллекции штырей. Видно, вычитал что-то в старых записях и начал делать то, что совершенно не поощрялось Службой Надзора за Порядком. Как ни смешно, но, наверное, и правда, без символистов не обошлось.
   Я начала представлять, что могло произойти между начальником охраны и Ректором на лестничной площадке перед окончанием лекции, но потом мне вдруг стало так неинтересно об этом думать…
   Словно Пряжка отпустила меня, отгородилась стеной и все ее страшные тайны стали мне до фонаря.
   Я бесцельно побрела по ничейной земле. Нашла под пригорком, на котором кучковались молодые осинки и березки, ямку, заполненную прошлогодней, припахивающей сушеными яблоками листвой. Северная стена, несмотря на все свои претензии, не могла заслонить солнца. Деревца стояли еще лысые, почки только-только начали набухать.
   Солнце уже поднялось высоко и пригревало залежи листвы. Я устроилась в этом листвяном гнезде, подставила лицо солнцу, закрыла глаза…
   Ко мне пришла Ракушка.
   В пансионате я никогда не могла ее увидеть, представить, будто я дома. Словно не пускала Пряжка на свою территорию ненужных воспоминаний, не давала расслабиться, заставляя даже во сне выставлять локти, обороняться от ее власти.
   А тут я снова услышала море, уловила его запах. Ракушка пришла ли ко мне, или я пришла в Ракушку, но ноги понесли меня по знакомой мощеной улице Старой Яблони, поднимающейся в горку от бухты. Ползли по светлым стенам домов вьющиеся розы, темнел, оплетая балконы и беседки, плющ.
   Я дошла до дома, тихонько вошла… Мама пекла на кухне пирожки, папа возился в саду…
   Поблескивали буквы на корешках книг, стоящих на занимающей всю стену полке, я медленно разбирала такие привычные названия: "История Чрева Мира", "Жизнеописания", "Судоводная астрономия", "Признаки бури", "Метеорологика", "О небесных явлениях", "К потерпевшим кораблекрушение". Лежали на столе рукописи и морские карты…
   Комната сестры, пустая. Моя комната. Пустая. Я открыла дверь, тихонько скользнула под легкий полог своей кровати, который в детстве всегда казался мне парусом. Закрыла глаза…
   Я спала в ворохе листвы до тех пор, пока солнце не переместилось и не перестало освещать пригорок. Без него сразу стало холодно и сон пропал. Зато появилась и загудела внутри злость, обида и возмущение.
   Янтарный появился вечером, как и обещал. Принес мой дорожный мешок.
   – Давай я проведу тебя обратно, спрячу в казарме, – предложил он. – Ребята не выдадут, не бойся.
   – Не надо.
   – Не хочешь, не надо. Тогда постараюсь носить тебе еду, хотя бы через день, а там, глядишь, и придумаю, как выбраться.
   – Не надо.
   – А что тебе надо?! – закричал разгневавшийся Янтарный.
   – Уходи из Пряжки! – попросила я. – Уходи. Пряжки не будет.
   – Ты сошла с ума? – коротко спросил Янтарный.
   – Не знаю, – честно ответила я. – Знаю, что Пряжки не будет. Не хочу, чтобы ты погиб.
   – Ты и обычно-то была ненормальная, а сейчас сама себя переплюнула! – сделал вывод Янтарный.
   Я пожала плечами. Почему так говорю, почему не принимаю его помощь – не знала. И знать не хотела.
   Не отвечая ему, я растянула завязки дорожного мешка, достала все припасенное для побега, выложила на землю. На дне дожидался меня легионерский костюм.
   Уже не придавая никакого значения тому, что Янтарный стоит рядом и смотрит, я с наслаждением стянула пансионатские тряпки, решительно оставшись голой. И с радостью наподдала им ногой, отправив в ведущий к потайной двери овраг.
   Затем надела самое дорогое из продававшегося в Хвосте Коровы белье, натянула узкие лосины, кожаную куртку. Надела сапоги. На украшенный металлическими заклепками пояс повесила ножны с кинжалом из могильника Молниеносного. Застегнула пояс на талии.
   Вроде бы все, но что-то тревожило.
   Вспомнила и сорвала с волос серый суконный бант, который, по мнению пансионатского начальства, несмотря на свою сиротскую стоимость, страшно нас украшал, отправила его вслед за приличными юбками и башмаками с устойчивым каблуком.
   Волосы радостно рассыпались по плечам и спине. В который раз подумала: как странно, у сестры волосы светлые, у меня темные. У нее глаза темные, у меня светлые. Она больше в папу, я в маму. А голоса одинаковые.
   Ну что же они там в столице так сплоховали!.. Не такие уж мы, видно, и Умные…
   – Тебе так больше идет, – вдруг сказал Янтарный. – И голова стала вся пушистая, раньше не так было.
   Он повернулся и пошел оврагом к потайной двери.
   Я постояла у края оврага, наблюдая за тем, как закрывается дверь в Пряжку.
   Потом вернулась к мешку, собрала в него все вещи и перетащила мешок к ямке с листьями. Помянув добрым словом Ряху, принялась надувать сосватанную им шкуру.
   Управилась я только к ночи, когда уже вовсю светила и над Пряжкой яркая луна. С ней спорило ущелье – в глубине его тоже что-то светило. Драконы еще не летали.
   Высоко-высоко надо мной на стене маячила в лунном свете какая-то фигура. Не то Серый Ректор, не то Янтарный.
   Мне было не до них. Я занималась хозяйством.
 
   Ночь между Пряжкой и драконами прошла спокойно. Куда спокойнее, чем позапрошлая в холодном дортуаре.
   Я лежала на надутой шкуре, в теплых штанах поверх костюма и под овчинной курткой. Смотрела на играющих в небе драконов, пока не уснула, убаюканная их пением.
   Утром меня разбудило солнце.
   Нежась под овчинкой, я снова перебрала в уме и подсчитала все, чем владела.
   У меня была теплая одежда, кинжал, огниво, топорик, фляга, котелок, мешок, моток веревки. И шкура.
   Не было еды.
   Выспавшись и прикинув, что к чему, я, конечно, сообразила, что от помощи Янтарного зря отказалась. Совершенно напрасно. Минута озлобленного выпендрежа стоила очень дорого. Но жалеть было поздно, сама виновата.
   Стараясь не думать о том, что бы было, если бы поступила иначе, я выползла из-под куртки.
   Было холодно, солнце еще не успело согреть мою временную стоянку. Если бы Пряжка не торчала здесь, не перекрывала выход из ущелья, думаю, было бы теплее.
   Желудок уже начал урчать, недоумевая: а где же завтрак?
   Ничего ему не объясняя, я собралась, увязала все и сложила. Надо было попытаться выбраться отсюда, пока есть силы.
   Подняться на борт ущелья и, обогнув Пряжку, спуститься к подножию Пояса Верности, а там можно добраться до ближайшего поселения, где, надеюсь, мне дадут поесть. А не дадут, сама возьму.
   Под кожей и слоем нажитого за зиму жирка проснулись и ожили мышцы. Это было странное ощущение, сидя в Пряжке я и забыла, что они там есть.

Глава двадцать девятая
ЗАДАЧА: ВЫБРАТЬСЯ…

   Задача: выбраться отсюда – оказалась трудной. Кто уж строил Пряжку, не знаю, но вклинил он ее в ущелье на совесть, в самом неприступном месте.
   Сначала дело вроде бы пошло. Не стесненная юбками, я бодро шагала с камня на камень в начале подъема, но потом скалы резко вздыбились вверх.
   Я попыталась проползти по узкой расщелине между двумя скальниками, выпершими из горного бока. Цепляясь за трещины и отслоившиеся, как книжные листы, пласты породы, поднялась почти до ее середины, но очередной камень обломился у меня в руках и я с грохотом съехала вниз в куче мелких камешков.
   Они сдвинули более крупные, которые тоже устремились вниз, в результате один из них тюкнул меня по макушке. Взвыв от боли, я отступила. Хорошо хоть дело ограничилось шишкой, а не раной.
   Когда боль немного утихла, выяснилось, что и спуститься-то я не могу, страшно было просто смотреть на тот путь, который я каким-то чудом прошла.
   Ночевать пришлось на склоне под скальным выступом. Хорошо, что нашла здесь ручеек, набрала воды во флягу, набрала в котелок.
   Сухих веточек с сосен и карликовых, корявых березок, прилепившихся то там, то сям в скалах, хватило на небольшой костер. Около ручья нашелся и куст смородины. Кое-где на нем бурели прошлогодние листья. Я их собрала и кинула в кипяток. За неимением другого сошло и за суп, и за чай. Прополоскала желудок, надула шкуру и заснула, как выключилась.
   И всю ночь летела по этой расщелине вниз, все быстрее и быстрее…
 
   На следующий день я все-таки спустилась обратно.
   Первым делом отыскала место, где ручеек с горы уходил в камни, и хорошенько его запомнила, чтобы уже не оставаться без воды.
   Потом прошла по западному борту ущелья от северной стены Пряжки до конца ничейной земли, пытаясь найти хоть какую-нибудь козью тропку наверх.
   Выбраться можно было дальше: если идти по дну ущелья до его конца, а затем резко вверх, на гребень – там с вершины хребта до дна ущелья тянулись вниз осыпи, словно каменные реки. По ним можно подняться, как по лестнице, это не скальный массив.
   Но там были драконы…
   Они красивые, просто великолепные, но любоваться ими лучше издалека…
   Я вернулась к ямке с листьями. На стене опять кто-то маячил, но теперь, при дневном свете, было видно, что это совсем не Янтарный.
   Серый Ректор пялился на меня с высоты, чтобы ему свалиться!
   Начались голодные боли в желудке. Я боялась, что они будут сильнее, но, видно, замордованная поисками выхода, просто не обращала на них внимания, поэтому было вполне терпимо.
   Проведя ночь в ставшей родной ямке, на третий день попыталась штурмовать восточный борт ущелья.
   И потихоньку-потихоньку, за полтора дня муравьиного шага добралась почти до вершины.
   Но здесь опять шел непреодолимый скальный пояс, ни щелочки в нем не было, ни лазеечки. Более того, я заметила, что к его непреодолимости явно приложил руку и человек, хотя следы работ пахли седой древностью. Но все, что могло поколебать неприступность скал, было укреплено.
   Сделали, гады, из Драконьей Залежи мышеловку, чтоб им самим вот так метаться!
   Пришлось опять спускаться к подножию северной стены Пряжки.
   Постепенно я перешла в то состояние, когда и есть не хотелось, и болеть ничего не болело. Появилась какая-то легкость во всем, в движениях, в мыслях…
   Только сил карабкаться по скалам не осталось. Хотелось больше лежать под солнышком.
   Я лежала и рассматривала не пускающую меня на волю северную стену. С этой стороны ворот не было, стена была сплошной, значит, то, что я видела из Пряжки, было обычным надувательством. Никто и никогда не приходил со стороны ущелья, не входил в северные ворота крепости. Только потайная дверь затаилась в овраге, чтобы выкидывать таких, как я.
 
   Не знаю уж, какой это был по счету день, шестой или седьмой, но однажды, ближе к вечеру, на краю оврага появился Серый Ректор.
   Вставать не хотелось, но пришлось соскочить со шкуры и двинуться ему навстречу: подпускать к своей ямке я его не собиралась.
   Не доходя шагов десяти, я остановилась и вынула кинжал из ножен.
   Серый Ректор насмешливо глядел на него.
   – Ну, Двадцать Вторая, как устроилась? – спросил он.
   – Спасибо, великолепно.
   – Оно и видно. Барышня, у вас уже глазки нехорошо блестят. Еще дней двадцать – и твой желудок не сможет принять пищу, даже если она появится. Ты обречена.
   – Не ваша печаль.
   – Что, твои друзья крылатые не помогли? Они же тебе так обязаны.
   – Они такие же мои, как и ваши. И вы знаете, что исключительно ваша заслуга в том, что они ожили, – с удовольствием ответила я. – Стекла в дортуаре вставили?
   Серый Ректор обозлился, сделал шаг вперед. Я швырнула в него камнем. Попала в ногу. Он охнул и остановился.
   – Не советую подходить! – пояснила я. – Вас тоже можно рассмотреть в качестве пищи.
   Серый Ректор отступил на прежнюю позицию.
   – Не буду. Зачем мне неприятности – через месяц тебя и так не будет.
   – Вы меня в этом пытаетесь убедить или себя? – спросила я.
   – Просто хочу сказать, что если ты попросишь прощения, то я, так и быть, пущу тебя обратно в Пряжку. Лучше сидеть в камере, но с едой, чем за стеной, но без еды. Подумай.
   – Не раньше, чем у вас уши отрастут, Ряхой по моей просьбе отрезанные! – отказалась я. – Как удачно все-таки получилось, выходит, я вам авансом все причитающееся отдала. Так что всего хорошего.
   Серый Ректор дернулся при упоминании об ушах, ничего не стал говорить и ушел в овраг.
   Мерзость, которую он принес с собой, осталась.
   Самое противное, что все было понятно, понятно до мелочей.
   Выкинуть за стену он меня сгоряча выкинул. Но, опомнившись, сообразил, что остался без виноватого. Служба Надзора такое дело ни за что просто так не оставит, обязательно будет расследование. И кого же им предъявить?
   А из Хвоста Коровы уже наверняка едет комиссия из офицеров Службы – если сам Ректор не сообщил, то начальник охраны обязательно послал гонца с докладом о чрезвычайном происшествии.
   Словно потянулись от Пряжки по ничейной земле ко мне липкие вонючие щупальца. Хотят утянуть обратно.
   Снова нужно выбирать, Пряжка или драконы, медленная смерть или быстрая гибель, ведь драконам я тоже никакой не друг. Так, что-то хвостатое и маленькое под боком.
   Мне стало очень жалко себя, слезы потекли по лицу.
   "Ну что ты ко мне привязалась?! – грозила я бесполезным кинжалом залегшей на пути Пряжке. – Знать тебя не хочу! Не буду! Все равно уйду от тебя! Сама все решу, ТЫ ЗА МЕНЯ РЕШАТЬ НИКОГДА НЕ БУДЕШЬ!!!"
   Вытирая слезы на ходу кулаком, я кинулась к своей ямке, выдернула затычку из шкуры и принялась ухлопывать ее, чтобы побыстрее спустить.
   Набила дорожный мешок, не желая оставлять ничего своего, вдела руки в лямки, поправила его на спине и, продолжая реветь, бросилась в глубь ущелья, прочь от северной стены.
   Мне было страшно, ужас до чего страшно.
   Если бы не проклятый Серый Ректор, шагу бы сюда не сделала, но теперь торопилась, поджав хвост и размазывая горючие слезы по лицу, а уж ревела, наверное, на все ущелье.
   – Даже если выбора не дают, я все равно выберу! – рыдала я в голос. – Ну и пусть так, ну и пусть, ну и пусть! Лучше так, чем по-вашему!
   Впереди начало светиться, значит, они недалеко.
   Наклонив голову, почти зажмурившись, чтобы не увидеть, не повернуть со страху, я продиралась к ним через кусты и поваленные деревья, по камням и буграм, желая теперь лишь только одного: побыстрее раствориться в драконьем огне, уйти в него и перейти в ничто, оставшись на земле кучкой пепла.
   "Ну и чего ты ревешь, всю округу распугала?" – загрохотало у меня в голове.
   Я налетела на какую-то гладкую скалу, подняла голову – скала была драконом, а голова его откуда-то сверху с любопытством рассматривала меня.
   Этого мне хватило за глаза: кучкой пепла я плюхнулась на землю и все-таки со страху ушла в ничто.
 
   Не знаю, долго ли я лежала там, в ущелье, но дракону это быстро надоело.
   "Вставай! – опять загрохотало в моей голове. – У меня ноги затекли, а шевелиться я боюсь, еще задавлю тебя ненароком!"
   Я встала на четвереньки и рванула в таком положении к ближайшему кусту.
   "Вот и хорошо, – одобрил дракон. – По вашим меркам я тебя здесь долго жду".
   "Меня?" – удивилась я из куста.
   "Тебя, – подтвердил дракон. – Серый Ректор дурак!"
   Это было очень разумное замечание, и я немного успокоилась.
   "Значит, мы того… Мысленно общаемся?!" – вырвалось у меня.
   "Конечно… – подтвердил дракон. – Петь вы люди не умеете, а мы не можем издавать те квакающие звуки, которыми общаетесь вы. А так проще. Мысль – она мысль и есть".
   "Понятно…"
   "Ничего тебе не понятно. Уже поздно, тебе пора спать, а мне летать. Давай я отнесу тебя в более уютное место, чуть повыше, там ты сможешь отдохнуть. А когда выспишься, все будет проще. Значительно проще…"
   "Давай", – неосторожно согласилась я.
   Громадная пятикогтистая лапа подцепила меня за дорожный мешок и подняла в воздух, я и охнуть не успела. Лямки врезались в тело.
   Мы полетели. Как летели, куда летели – ничего не знаю, зажмурила глаза.
   Наконец меня опустили на ровную поверхность. Дракон не стал садиться, сразу же поднялся ввысь. Там уже летали его собратья.
   Морщась и жалобно ойкая, я стряхнула с себя мешок, растерла следы от лямок на плечах и начала готовить себе ночлег. Медленно надула шкуру, залезла в меховые штаны, достала куртку. Простые привычные действия очень успокаивали.
   В голове крутился противненький вопрос: где я, что я и я ли это?
   Плюнув на все вопросы, я улеглась на шкуру, пристроила в голову мешок, укрылась курткой и решительно заснула, все в мире отложив на завтра.

Глава тридцатая
ПРОСНУЛАСЬ Я УТРОМ ЖИВАЯ…

   Проснулась я утром живая и вполне здоровая. А глаза открыть боюсь.
   Наконец осторожно открыла один.
   Дракон лежал на соседней скале и спал.
   Это придало мне уверенности, я открыла второй глаз и стала рассматривать его.
   Сложное это дело: описывать дракона.
   Этот цветом был не черный, а темно-золотой, светящийся изнутри, как светится, к примеру, рука, если закрыть ею пламя свечи. Громадный, но словно точеный, до того соразмерны были все части его тела, так, что громадность не переходила в громоздкость. Чешуя была на удивление мелкой и охватывала его тело кольчугой. Гребни в четыре ряда на шее были тонки и золотисто-прозрачны, напоминали гриву.
   А пахло от него полынью.
   – Ну что, освоилась немного? – прозвучала мысленная речь^[6].
   – Так ты не спишь?
   – Нет, конечно.
   Дракон открыл глаза, они у него были удивительно красивыми, миндалевидно вырезанными, темными. И насмешливыми.
   – А ты кто? – спросила я.