Галанина Юлия Евгеньевна. От десятой луны до четвертой

   – Потому что ты не можешь быть с нами! – отрезала сестра. – У нас не детский сад и не приют для младенцев. Нож предлагал дать тебе арбалет и оставить здесь, тогда бы ты могла быть бойцом одного из отрядов. Но ты не умеешь стрелять из арбалета!
   – Я держала его первый раз в жизни! Я научусь!
   – У нас нет времени на твое обучение!
   – У вас ни на что нет времени!!!
   – Ты поедешь в Пряжку, потому что так надо! Когда все образуется, мы тебя оттуда вытащим. А пока ты должна ехать, чтобы не подвергать опасностям ни себя, ни нас! Да, там плохо, но там безопасно. Что я скажу маме и папе, если ты погибнешь?! – категорично сказала сестра.
   – Должна, должна! – закричала во весь голос я, потому что больше аргументов у меня не осталось. – Я там умру! Вот увидишь! Ты не была в Пряжке и не знаешь, что это такое! И объясняй тогда маме с папой, почему так получилось!
   И убежала на улицу.
   Там меня обжег холодный северный ветер, словно нежданный привет из пансионата, заморозил слезы на лице.
   "Здравствуй, Двадцать Вторая, не ждала? Твое место там, здесь ты никому не нужна. Возвращайся".
   Если здесь ветер, значит, в Пряжке метель. Ветер срывает снег с фиолетовых зубчатых гребней хребтов, полирует их до блеска. Кругом неизбывный холод.
   Я съежилась и обхватила себя руками.
   Меня догнал встревоженный Нож.
   – Надо собираться, Пушистая Сестричка, – мягко сказал он. – Поверь, нам тяжело отправлять тебя обратно в твою тюрьму, но здесь будет ничуть не слаще.
   – Здесь вы сами решаете, что делать, а там кругом правила, охрана, вранье, степь эта непреодолимая! Какая мне разница, где подохнуть, здесь быстро или там медленно? Ну и что, что я не умею стрелять из арбалета? Я теперь человек второго сорта? Да?
   – Не говори ерунды! – Даже спокойный Нож разозлился, ай да я! – Разница не в том, погибнешь ты там или здесь, а в том, что здесь и сейчас ты погибнешь бессмысленно, без всякой пользы. А это глупо. Понятно?
   – Можно подумать, сидя в Пряжке я выучусь попадать из арбалета в мишень или владеть мечом!
   – Раз можно, то подумай. Позже нам, возможно, пригодятся твои таланты, для этого ты и должна сидеть в Пряжке. Оставь мне, пожалуйста, коробочку с ушами вашего Ректора. Есть у меня одна интересная мысль. Пойдем.
   Ножу я, конечно, не поверила. Он меня просто утешал, никто во мне никаких талантов с лупой не искал и не находил. Да и нет у меня их, этих талантов…

Глава семнадцатая
У ПОВОЗОК ИЗ ПРЯЖКИ…

   У повозок из Пряжки наутро я предстала в полном великолепии, с распухшим красным носом, истекающим соплями, и слезящимися глазами. Меня все-таки просквозило на улице.
   Вот и пригодилась та теплая овчинная накидка, которую я купила на выигрыш в скачки.
   Надзидама покосилась на такое явное нарушение формы и сказала:
   – Но это не положено по регламенту.
   – Хорошо, но тогда оставляйте ее здесь, в таком состоянии девочка ехать не может, – обрадовалась тетя.
   – Нет, это не положено. Ладно, пусть кутается, я выдам ей еще одно дополнительное одеяло.
   Я уже даже не расстроилась, настолько было ясно, что никто меня не оставит в столице.
   Обнялась напоследок с тетей, забралась в повозку, в уголок, прислонилась к ее холодному боку и задремала.
   С нашими я попрощалась утром. Сестра ночью плакала, а утром, чтобы никто не догадался, наверное, час умывалась ледяной водой, чтобы все лицо было красным, не только глаза.
   Повозка наполнялась воспитанницами.
   Никто не выражал радости оттого, что мы возвращаемся. Настроение было похоронное.
   – Лучше бы и не приезжали сюда! – сказала Восьмая. – Только душу разбередили.
   Пансионатский караван тронулся в обратный путь. Шестнадцатая из-под пелерины заговорщически достала пузатую фляжку.
   – Давайте дернем, пока надзидамы нет!
   Колпачок фляжки, наполненный слезкой, стал челноком ходить по рядам.
   Я приняла его, наполненный в очередной раз, и равнодушно отхлебнула. Гадость, конечно, страшная. Обожгло рот, горло, огненной струйкой протекло в желудок, не поручусь, что не прожгло там дыры.
   На какое-то время стало тепло.
   Но не весело.
   Я вернула пустой колпачок.
   – А я замуж выхожу! – с вызовом сказала Двенадцатая. – Нашла одного. Уже ходатайство Ректору подали. Из Пряжки выберусь, а потом его, может, убьют в этой заварухе.
   – А если не убьют?
   – Убьют, – уверенно сказала Двенадцатая. – Должны. А может, это выход?
   Выскочить за кого-нибудь из вновь присланной охраны, а потом найти Ряху и попросить его в знак старой дружбы не по ушам супругу чиркнуть, а по горлу.
   И всем хорошо.
   Второе одеяло мне никто, разумеется, не дал. Надзидама это тетушке пыль в глаза пустила. Чтобы мне дать, надо с кого-то снять. Ну масса желающих поделиться…
   Ничего, мне и одного одеяла хватит.
   Из него, овчинной куртки, пелерины и муфты я соорудила себе кокон, в котором и сопела, то сморкаясь, то икая после слезки.
   Мы ехали строго на север.

Глава восемнадцатая
НУ ЗДРАВСТВУЙ, ПРЯЖКА!

   Ну здравствуй, Пряжка! Век бы тебя не видеть! Путь от Хвоста Коровы до Пояса Верности утонул в потоке моих соплей. Единственная маленькая радость: мне удалось чихнуть на надзидаму и она тоже заболела. Мелочь, а приятно.
   В Пряжке ничего не изменилось, в ней ничего не изменилось бы и сто лет спустя. Только еще холоднее стало.
   Холодно было и в аудиториях, и в дортуарах, наверное, в этот раз денег в столице на пансионат выделили мало, не понял Обрубленный Хвост ценности нашего заведения и топили плохо. По полу гуляли сквозняки.
   Девчонки по ночам взахлеб рассказывали о том, как провели время в столице, где были и что видели. А уж про ночь Таинственных Писем сочиняли так, что сами себе не верили.
   Я помалкивала, отделываясь короткими фразами о том, что жила у тети, пила, ела, спала всласть да изредка ездила с ней по лавчонкам.
   В Пряжке правду говорить – с головой не дружить.
   Не буду же я в самом деле рассказывать, что встретила находящуюся в подполье сестру, вместе с Боевым Сопротивлением грабила гробницу Молниеносного в Долине Курганов, познакомилась с милым отрезателем ушей, выиграла на скачках, опозорилась в стрельбе из лука и арбалета, проклятый арбалет!
   Только о допросе рассказала поподробнее.
   На допросе, как выяснилось, побывали все.
   Что пыталось узнать следствие, так и осталось загадкой. Форму штыря, который прекратил жизнь начальника охраны?
   Занятия возобновились в полном объеме, опять нескончаемая череда занудных лекций по хозяйству, пухнущие от записей тетради с перечнями, реестрами, списками, таблицами того, что можно делать, а чего нельзя, что можно носить, а что ни-ни, что можно думать, а что категорически запрещено.
   Серый Ректор изменил прическу и красовался теперь с длинными, стриженными в скобку волосами, закрывающими уши.
   Волшебным образом поменял свои вкусы и преподавательский состав. Не прошло и месяца, как страстью к длинным волосам и закрытым ушам воспылали и остальные Магистры. Только Зеленый вдруг стал оппозиционером: его лысина вызывающе светилась на фоне остальных длинноволосых голов, возможно, даже без ведома хозяина.
   Новым начальником охраны стал худой, хромающий на левую ногу человечек, который прибыл в Пряжку вместе с нами. Говорили, что в столице он занимал не самое последнее место под солнцем, и его решение добровольно отправиться на север, в забытую богами дыру за степью, удивило многих. Мне показалось, что он решил отсидеться у нас, пока Легион и Левое Крыло выяснят, кто из них будет жить дальше.
   Первые дни после возвращения в Пряжку текли медленно и мучительно, а потом только защелкали один за одним, не зацепляясь в памяти, однообразные, как штыри в стене вокруг Главного Корпуса.
 
   Чтобы мы поняли, насколько ничего не изменилось, Фиолетовый Магистр в первую же лекцию после каникул, не делая никаких скидок на состояние наших душ, устроил разбор такой необъятной темы, как "Катание дамы на коньках".
   Если учесть, что даже во время нашего отъезда намеков на грядущий холод в столице не было, а дальше к северу, где была необходимая для этого действия температура, в степи просто отсутствовали дамы, катки и коньки, то тема была очень животрепещущей.
   Это позволило окончательно установить дату выхода в свет книги, которой он пользовался.
   Возраст старушки оказался солидным, потому что именно двести лет назад климат отличался большей суровостью и катание на коньках было широко развито.
   – А где кататься? – осознав все это, прямо спросили мы Фиолетового Магистра.
   Он не смутился.
   – Настоящая воспитанная особа не будет задавать подобные вопросы. Какая разница, где кататься, если знаешь, как это делать согласно правилам.
   – Но… – попыталась возразить Семнадцатая.
   – Группа, молчать! – взвилась надзидама.
   – Итак, барышни, приготовьтесь, – бодренько сказал Магистр. – Главная проблема для дамы, собирающейся кататься на коньках, – это выбор длины юбки. С одной стороны, юбка должна быть короче обычной, дабы не цепляться за конек, ведь это может привести к несчастью. С другой стороны, еще горшим несчастьем для дамы будет, если она сделает юбку короче, чем это положено приличиями. Итак, надеюсь, вы запомнили, что юбка должна быть максимально длинной из возможно коротких. Запишите.
   Слабо представляя, как это может быть, мы послушно записали.
   Магистр продолжал:
   – Конечно, случается, но, по счастью, достаточно редко, что дама умеет хорошо ездить на коньках. Но даже в этом случае, в тщеславном, суетном стремлении показать свое искусство, категорически нельзя, подражая мужчинам, кататься спиной вперед!
   Убаюканные началом фразы, мы даже вздрогнули, услышав ее завершение.
   – Категорически запрещается ездить спиной вперед! – по слогам, для особо тупых, произнес второй раз Фиолетовый Магистр.
   Это изречение мы записали как правило номер два.
   – Дамам дозволительно кататься: а) прямо, б) описывая большие круги, в) составляя цепь, г) исполняя туры, напоминающие общепринятые неспешные танцы, – продолжил Магистр, пока мы не опомнились.
   – Дамам недозволительно кататься: а) описывая малые круги, б) исполняя произвольные фигуры, не поддающиеся определению с первого взгляда и, значит, не могущие быть приличными.
   Все вышеперечисленное следует делать только в присутствии знакомого общества. Предложение незнакомого лица кататься вместе следует отклонить в ультимативной форме. Все понятно?
   – А какие общественные места можно посещать даме? – решила узнать хоть что-то полезное Вторая.
   Вопрос пришелся Фиолетовому Магистру очень по сердцу. Он в кои-то веки улыбнулся и сказал:
   – На этот вопрос, барышни, я отвечу вам не прямо. Прослушайте список мест, которые не должна посещать порядочная благовоспитанная особа, и вы без труда назовете себе те места, куда можно и должно ходить.
   И разразился длиннейшим списком, из которого мы узнали, что в числе прочих мест категорически запрещается посещать ярмарки, фейерверки, чайные, парады, скачки.
   Опять у меня возникло опасение, что дамы Хвоста Коровы живут и знать не ведают ни о каких правилах хорошего тона, бессовестно таскаясь по скачкам, чайным, ярмаркам и фейерверкам.
   А уж не посмотреть на парад Легиона со стороны добропорядочного гражданина и его супруги будет прямым проявлением нелояльных к власти чувств.
   В общем, из мест, достойных для посещения, Магистр оставил только рынок и храм.
   И за что он нас так ненавидел?
   Лишь по ночам, когда все спали, я просыпалась в самый глухой час, из-под кровати вытаскивала мой сундук, открывала его и в темноте, на ощупь, трогала лежащие там предметы: дорожный мешок, флягу, шкуру, легионерский костюм.
   Я твердо решила пережить здесь зиму и весной, как только немного потеплеет, сбежать из пансионата.
   Пойду потихоньку домой, а там будь что будет…

Глава девятнадцатая
ЗАТИШЬЕ БЫЛО НЕДОЛГИМ

   Затишье было недолгим. Скоро мы узнали, что хоть из столицы Ректор вернулся и без ушей, но зато с большими планами на будущее.
   Не то ему нагоняй там дали, не то сам захотел прославиться, но нас осчастливили еще одной учебной дисциплиной, отдаленно напоминающей нормальную.
   Серый Ректор решил, что мы недостаточно знаем славную историю империи (не иначе как от надзидамы поступил донос). Теперь будем знать лучше.
   Мы несколько приуныли.
   Также выяснилось, что специально для этих целей из столицы Серый Ректор, помимо нового начальника охраны, прихватил и нового знатока истории. На этот раз в безрадостную палитру наших преподавателей победно ворвался Красный Магистр. И где его откопали?
   В первую же лекцию он поразил нас прямо, можно сказать, до корней волос. То есть, простите, до глубины сердец.
   Еще ничего не подозревая, мы сидели в ожидании начала лекции, а надзидама, пользуясь моментом, учиняла нам очередной разнос за плохо заправленные утром кровати.
   И тут дверь распахнулась, в складках алой, переливающейся мантии в аудиторию ворвался наш новый преподаватель.
   Лихим скоком откормленного отборным овсом жеребца он взлетел на кафедру и с ее высот одарил нас всех чарующей улыбкой. Даже надзидама поперхнулась и тоже смущенно заулыбалась в ответ.
   Половина группы тут же решила, что выйдет замуж именно за него.
   Черноволосый красавец с седыми висками усилил обаяние улыбки, чтобы сломать и вторую половину. Чарующим тенором сказал:
   – Здравствуйте, барышни, я ваш новый преподаватель!
   После чего пошел по рядам, целуя ручки удивленных барышень.
   Надзидама задохнулась и хотела возмутиться такому чудовищному нарушению всех возможных правил, но дойдя до нее, Красный Магистр уделил ее ручкам в три раза больше внимания, чем остальным, и она растаяла.
   После этого Магистр опять занял кафедру и принялся знакомить нас с собой.
   Скоро выяснилось, он искренне сожалеет, что долгое время мы вынуждены были обходиться без него, и не понимает, как могли получиться такие прелестные разумные барышни после обучения такими тупыми идиотами, какими являются все остальные Магистры.
   Это нам, разумеется, понравилось. Его речь до изумления точно совпадала с нашим мнением обо всех преподавателях.
   Охаяв коллег, черноволосый умудрился воспеть надзидам, на чьем тяжелом труде зиждется наше учебное заведение.
   Это, конечно, понравилось меньше, но все уже были очарованы, а теперь и надзидама получила свою порцию счастья.
   Наконец дело дошло и до, собственно говоря, урока.
   – Итак, барышни, – стал серьезным Красный Магистр. – Наш предмет – все то, что было до нас, его суть, я бы сказал квинтэссенция.
   Надзидама одобрительно кивнула, по ее твердому мнению, квинтэссенция была особой разновидностью уксусной эссенции.
   – Я хочу, чтобы наша с вами работа, – продолжал Красный Магистр, – велась активно, в форме диалога. Для меня очень важно ваше мнение, ваши суждения.
   Это было что-то новенькое.
   "Ваше мнение никого не интересует!" – это девиз и краеугольный камень нашего пансионата, неужели Красный Магистр решил устроить восстание изнутри, подорвать устои учебного заведения?
   Увы, преподаватель кокетничал…
   – Итак, барышни, займемся сегодня вопросом о началах. Основы – прежде всего. Это фундамент, на котором мы будем строить красивое здание наших знаний. Итак, Сестра-Хозяйка и Медбрат. Их божественная сущность. Слияние женского и, я не побоюсь этого слова, мужского начал. Как вы думаете, что лежало в основе? Если рассматривать этот аспект в глобальном смысле, разумеется.
   Всем было глубоко плевать, что там лежало в основе.
   Действие, обозначаемое в припортовых тавернах грубым, но зато коротким и исчерпывающим словом, означающим акт полового общения?
   – Шестая? – проехался кончиком карандаша по списку Красный Магистр.
   – Любовь, господин Магистр? – пролепетала Шестая верный ответ на вопрос.
   – Это одна из составляющих, – снисходительно, чересчур снисходительно сказал Красный Магистр.
   Вот это он сделал зря.
   У Шестой, конечно, большая часть головы любовью и занята, но она отнюдь не дура и терпеть не может, когда за ее счет решают свои проблемы и пытаются сделать себе репутацию очень умного человека.
   По ее лицу было видно, что она решительно переместилась в половину группы, замуж за Магистра, не собирающуюся.
   – Семнадцатая?
   – А Шестая уже все сказала, господин Магистр! – пожала плечами Семнадцатая.
   – Я хочу услышать от вас полный, развернутый ответ, барышни. Ответ, который бы всесторонне освещал поставленную мною проблему, именно так, и никак иначе, вы сможете развить умственные способности ваших красивых головок и тем придать им особую прелесть, как огранка придает алмазу блеск и неотразимость бриллианта.
   Если он занимался любовью вполовину так же хорошо, как и трепался, то его женщине очень повезло. Но он, похоже, всякую совесть потерял: три года из нас выколупывали малейшие умственные способности, чтобы придать особую прелесть нашим головкам, сушили на корню все то, что было посеяно в них дома до войны, и тут на тебе, теперь их надо развивать.
   – Двадцать Вторая!
   – Повторите, пожалуйста, вопрос, господин Магистр, – вежливо попросила я.
   Красный Магистр и сам забыл, что он спрашивал, но, поднатужившись, вспомнил:
   – Объясните мне, пожалуйста, милая барышня, что лежит в основе слияния мужского и женского начал божественной пары?
   Объясню, жалко, что ли…
   – Вопрос интересный, господин Магистр, но далеко не однозначный, – задумчиво глядя на его мантию, сказала я. – Совершенно несомненным представляется то, что раз Сестра-Хозяйка создала нас, своих детей, по образу своему и подобию, то и принципы жизни она должна была дать своему народу тоже по своему образу, то есть через слияние себя и своего божественного супруга Медбрата. Символизирует ли это первоначальную нерасчлененность? – патетически вопросила я у складок его мантии. – И да, и нет. Потому что мы ничего не знаем о том, в каком состоянии были они до того, как покинули Древо. И слияние их есть ли слияние первичное, или это попытки вернуться к началу, к Древу? А может, это попытки уйти от Древа, дать миру новую модель взаимоотношений, окончательно разделить мужское и женское, чтобы моменты единения поднимали нас до богов?
   И почему я не пишу пропагандистские тексты для столичных чиновников, осуществляющих план Великого Единения?
   Красный Магистр уже был и не рад, что наобум назвал мой номер.
   Слушая точную копию своего словесного поноса, он не мог скрыть разочарования.
   Попытка показать нам, что мы куры, ничего в высоких материях не смыслящие, а потом чувствовать себя в нашем обществе безумно умным, ярким и неотразимым, блистательно проваливалась.
   Мы и не смыслили, во всяком случае я, но зато мне было понятно, что и за его болтовней ничего нет. Очередной мыльный пузырь.
   – Браво, барышня, браво… – остановил меня Магистр, убедившись, что добровольно я не замолчу и еще долго буду жонглировать словами. – Но вы не затронули проблему Того Быка, а мне кажется, без нее нельзя говорить о полном охвате темы.
   Тот Бык имел к проблеме такое же отношение, как мой хвост к несению караула в Восточных Воротах.
   – Вы совершенно правы и именно об этом я только что хотела сказать, – вернула я сияющую улыбку обратно Магистру. – Тот Бык выступает третьей силой, ибо кто он, Тот Бык? Тот Бык привел коров к перводому богов. Тот Бык пришел сам и привел коров. В этом заключен глубокий смысл, потому что не украшали бы тогда рога Того Быка храм Священного Хвоста. Какую сущность представляет Тот Бык, какое начало? Несомненно, мужское. Ибо он привел коров. Но почему коров? Почему не корову? Почему не ограничился Пестрой Коровой, чья шкура лежит на алтаре? Тот Бык не повторяет божественного слияния Сестры-Хозяйки и Медбрата, он не в силах повторить, ибо он Бык… А женское начало распалось на стадо. Стадо, которое дало молочную реку!
   И проповедником я могла бы быть.
   Любой нормальный преподаватель давно бы срезал меня простейшим вопросом по существу. Но Красный Магистр, видно, имел о своем предмете такое же туманное представление, как и мы.
   – Вы хотите сказать, из коров родились стада? – промямлил он.
   – Конечно! – возликовала я. – А дети Сестры-Хозяйки населили Чрево Мира там, где прошли дети Того Быка. И сакральные образец и подобие превратились в земные, как и хотели Сестра-Хозяйка и Медбрат. Но стада коров Того Быка – не это ли подсказка нам Сестры-Хозяйки, не для того ли ждала она Того Быка, чтобы он пришел? Заполнили бы мы Чрево Мира от края до края, если бы не эта божественная мудрость Сестры-Хозяйки? И здесь стоит поподробнее рассмотреть священную фигуру "зю".
   На счастье Красного Магистра, зазвенел звонок и сделать всесторонний анализ священной фигуры "зю" я не успела.
   Он ретировался, не обратив внимания даже на призывные сигналы надзидамы.
   На следующей лекции Красный Магистр нововведений уже не вводил, нашим мнением не интересовался.
   Он, правда, туманно пообещал, что в будущем мы продолжим эту увлекательную форму обучения, но поскольку занятия начались поздно, нас ждет громадный объем работы и отвлекаться на дискуссии мы пока не можем.
   И принялся диктовать нам бесконечные столбцы дат и событий, излагая их по переработанному второму изданию "Истории мира от Сосны до Седьмой Гробницы" коллектива авторов четвертой двери Службы Воспитания и Образования.
   Я слышала об этом учебнике.
   Он был относительно новым и создавался так: в свое время кто-то из Умных, по-моему Иней На Траве, создал девятитомную историю Чрева Мира, полнее которой не было.
   Потом, уже в наши дни, когда пришла надобность Службе Воспитания и Образования создать что-нибудь для нужд вышеупомянутых Воспитания и Образования, группа сообразительных Магистров, недолго думая, взяла старый девятитомник и, оставив нетронутыми факты, переписала оценки, поменяв положительное на отрицательное и наоборот. Герои стали злодеями, злодеи – героями и тому подобное на злобу дня.
   Получилось очень здорово, то, что нужно. Но длинно.
   Тогда выкинули почти все факты, оставив нетронутыми оценки, и девятитомник элегантно превратился в трехтомник.
   Его-то мы и переписывали практически дословно, потому что каждую лекцию Красный Магистр трудолюбиво читал его вслух хорошо поставленным голосом.
   Но меня он запомнил, и это аукнулось с совершенно неожиданной стороны…

Глава двадцатая
ВО ВСЕМ ВИНОВАТА ШЕСТАЯ

   Во всем виновата, разумеется, Шестая. Уныло прошли новогодние праздники. Луна уже успела стать полной, потом умереть, потом народилась и опять начала увеличиваться в талии, когда в бурном романе Шестой с кем-то из охранников (но уже не с тем, с которым она целовалась осенью в саду) произошел душераздирающий поворот.
   В чем была суть драмы, мы не знали, могли только наблюдать ее внешние эффектные проявления.
   Неделю Шестая ходила бледная и гордая, как вдовствующая королева, и, проходя мимо одного из охранников, довольно симпатичного, темноволосого и круглолицего, презрительно вздергивала хвост и вообще в упор его не видела.
   Охранник ее тоже как будто не замечал, только хвост его горестно подрагивал.
   Потом две ночи подряд Шестая взахлеб ревела от заката до рассвета, тем самым заставляя бодрствовать вместе с ней всю нашу комнату. Уснуть было невозможно.
   Потом еще одну ночь, трагически вздыхая и издавая стоны разной тональности, она писала загадочное письмо, обильно уснащая его капающими слезами.
   Вздрюченные предыдущими ночами, мы уже были не в состоянии заснуть и поневоле бодрствовали вместе с Шестой, искренне желая, чтобы этот кошмар поскорее закончился.
   На следующий день Шестая ходила тихая и умиротворенная, мы начали успокаиваться и предвкушать сладкий сон, но к ночи выяснилось, что письмо она адресату не передала.
   И желает передать немедленно, не то опять будет рыдать. Но сама не пойдет, потому что гордая.
   Дураков переться в ночь не было.
   Шестая залилась слезами, похоже, на всю оставшуюся жизнь.
   Спать, когда она страдала, не смог бы даже закаленный жизненным опытом палач. Шестая и его быстренько привела бы в невменяемое состояние, поэтому наша комната под всхлипы Шестой подумала, подумала и обреченно кинула жребий.
   Жребий выпал мне.
   Было бы даже странно, если бы всемогущие боги упустили такую чудесную возможность вытолкать меня ночной порой на улицу.
   Шестая просияла, как солнышко после дождя, вручила мне письмо и, счастливо улыбаясь сквозь слезы, сказала, что не уснет, пока я не приду.
   Лица у остальных дружно вытянулись. Счастья в их глазах не наблюдалось.
   Вздохнув, я накинула капюшон пелерины и, как обычно через окно, покинула дортуар.
 
   На улице посвистывал ветер, небо было черное и звездное, значит, скоро будет еще холоднее. В такие ясные ночи всегда морозно.
   Вот если бы набежала добрая тучка, насыпала бы пушистого снежка, тогда все вокруг стало бы не таким резким, а мягким и теплым…
   Но до этого, похоже, далеко.
   Мне надо было пересечь двор, опять перелезть через стену, спуститься в сад, пройти его и выйти к казармам.
   Да не нарваться на какого-нибудь дурака, который решит, что женщина в казарме – дело сверхъестественное, и поднимет шум на всю Пряжку.